-----------------------------------------------------------------------
   David Brin. The Postman (1985). Пер. - А.Кабалкин
   OCR & spellcheck by HarryFan
   -----------------------------------------------------------------------


                             Посвящается Бенджамину Франклину, хитроумному
                             гению, и Лисистрате, которая пыталась...





   По-прежнему  пронзительно  выли  ветры.  И  все  так  же  выпадал  снег
вперемешку с пылью. Однако древнему Океану некуда было спешить.
   Земля шесть тысяч раз обернулась  вокруг  своей  оси  с  тех  пор,  как
взметнувшееся ввысь пламя испепелило города.  Теперь,  спустя  шестнадцать
лет,  обратившиеся  в  пепел  леса  не   исходили   уже   облаками   дыма,
превращавшими день в ночь.
   Шесть тысяч раз озаряли землю ярко-оранжевые рассветы, обязанные  своим
великолепием тысячам и тысячам тонн пыли, в которую превратилась  поднятая
стенным  смерчем  в  стратосферу  горная   порода   и   плодородный   слой
почвы-Атмосфера стала пропускать меньше солнечного света и охлаждалась все
больше.
   Теперь уже в общем-то не имело значения,  что  было  всему  причиной  -
падение гигантского метеорита, извержение чудовищного вулкана или  ядерная
война. Привычный режим температур и атмосферного давления нарушился, и это
породило ураганные ветры.
   Север укутало закопченными  снегами,  которые  кое-где  не  таяли  даже
летом.
   Один   лишь   Океан,   неподвластный   времени,   упорно   не   замечал
происходящего. Мгла нехотя рассеивалась. На рассеете Океан, растревоженный
бурей, поднимал сердитый  рев.  А  мелководные  моря  цепенели,  скованные
непробиваемыми льдами.
   Однако последнее слово  оставалось  за  Океаном,  и  оно  еще  не  было
произнесено.
   Земля не прекратила своего вращения. Там и с ям уцепившиеся за нее люди
продолжали бороться за жизнь.
   От Океана веяло ледяным дыханием, снова предвещающим зиму.









   Сознание  человека,  повергнутого  ниц,   захлебывающегося   кровью   и
ощущающего острый  аромат  смерти,  способно  на  странные  причуды.  Даже
проведя половину жизни на краю гибели, в отчаянной  борьбе  за  выживание,
Гордон не мог не подивиться цепкости своей  памяти,  одарившей  его  давно
позабытой картиной, - и именно сейчас, в минуту смертельной опасности!
   Отчаянно ловя ртом воздух в высохшей рощице, куда он заполз  в  поисках
укрытия, Гордон неожиданно ясно - яснее, чем зрелище пыльных камней у себя
под носом, - вспомнил нечто, являвшее собой  разительный  контраст  с  его
теперешним  состоянием:  зал  университетской  библиотеки  в  незапамятные
времена, тихий  дождь  за  окном,  навсегда  утраченный  безмятежный  мир,
наполненный  книгами,  музыкой,  беззаботным  философствованием  на  сытый
желудок.
   И слова на странице.
   Пробираясь ползком сквозь плотные заросли  папоротника,  он  почти  что
видел эти буквы, выведенные черным по белому. Пусть имя  автора  никак  не
шло ему на память, сами слова горели перед глазами, как огненные знаки.
   "Ничто,  помимо   самой   Смерти,   не   может   именоваться   "полным"
поражением...   Не   может   быть   катастрофы,   сокрушительность    коей
воспрепятствовала бы решительному человеку что-то да выудить  из  пепла  -
пусть рискуя всем, что у него или у нее еще осталось...
   Нет на свете ничего опаснее отчаявшегося человека".
   Гордон был бы не прочь взглянуть сейчас на давно почившего автора  этих
строк. Вот бы его сюда! Интересно, усмотрел бы  он  хоть  тень  величия  в
такой катастрофе?
   Колючие ветви кустарника исцарапали его до крови.  Он  старался  ползти
совершенно бесшумно, замирая и плотно зажмуриваясь всякий  раз,  когда  от
набившейся  в  ноздри  густой  пыли  им  овладевало  желание  оглушительно
чихнуть.  Расстояние,  которое  ему  удалось  преодолеть  под   прикрытием
кустарника,  было  смехотворно  маленьким,  к   тому   же   он   не   имел
представления, куда, собственно, направляется.
   Еще несколько минут назад Гордон роскошествовал,  как  только  может  в
такие времена роскошествовать одинокий путник. И  вот  теперь  у  него  не
осталось ничего, кроме дырявой рубахи, линялых джинсов да мокасин - причем
и это быстро приводилось в негодность колючками.
   Каждое новое движение обжигало руки и ноги  нестерпимой  болью.  Однако
ему не оставалось ничего другого, кроме как упорно ползти вперед  по  этим
сухим, трескучим джунглям, уповая на то, что выбранный  путь  не  приведет
его прямиком в лапы недругов - тех, которые и так уже нанесли ему  пожалуй
что смертельный удар.
   Наконец, когда Гордон уже отчаялся выбраться из кустарника, впереди,  в
образовавшемся просвете, замаячил скалистый  склон.  Вырвавшись  из  плена
колючек, он поспешно перевернулся на спину  и  уставился  в  мутное  небо,
готовый возблагодарить провидение  уже  за  то,  что  вдыхает  воздух,  не
переполненный жаром тления.
   "Добро пожаловать в Орегон, - с горечью подумал он. - А я-то думал, что
хуже Айдахо ничего не бывает".
   Он  попытался  протереть  глаза  -  пока  полз,  их  запорошило  пылью.
Возможно, он просто состарился для подобных упражнений. В конце концов, он
уже преодолел рубеж тридцатилетия - следовательно,  протянул  дольше,  чем
суждено обычному страннику, пережившему Катастрофу.
   "О боже, как бы мне хотелось снова очутиться дома!"
   Но он не думал о Миннеаполисе,  городе  среди  прерий.  Сегодня  прерии
обернулись адом, бегство из которого заняло у него более десяти лет.  Нет,
"дом" означало для  Гордона  нечто  большее,  нежели  просто  определенное
место, город, где ему довелось жить.
   "Гамбургер, горячая ванна, музыка... зеленка от порезов...
   Холодное пиво..."
   Теперь, совладав с дыханием, он уже мог различать посторонние звуки,  и
их невозможно  было  с  чем-либо  спутать:  до  его  ушей  доносился  шум,
производимый грабителями, орудовавшими на расстоянии сотни футов  ниже  по
склону. Они делили добро Гордона между собой  и  не  могли  удержаться  от
довольного смеха.
   "...и  парочка  дружелюбных  полисменов,  дежурящих  по  соседству",  -
дополнил Гордон каталог прелестей навечно исчезнувшего мира.
   Бандиты застали его  врасплох,  когда  он  попивал  у  костра  вечерний
самбуковый чаек. С первого  же  взгляда  на  их  разгоряченные  физиономии
Гордону стало ясно, что им ничего не стоит прикончить  его  на  месте.  Не
став дожидаться, пока  они  примут  соответствующее  решение,  он  плеснул
кипятком в лицо  самому  первому,  бородатому,  и  нырнул  в  спасительные
заросли. Вдогонку прозвучали  два  выстрела,  потом  все  стихло.  Видимо,
грабители предпочли не тратить на него драгоценных пуль. Им хватило и  его
добра. Ведь они воображают, что завладели всем его достоянием...
   Осторожно приподнимаясь, Гордон горько усмехнулся. Он долго устраивался
на каменном выступе, пока  не  пришел  к  убеждению,  что  его  не  смогут
заметить снизу. Теперь настал момент  расстегнуть  пояс  и,  сняв  с  него
наполовину полную флягу, сделать долгий, жадный глоток.
   Спасительная паранойя! Ни разу после Светопреставления он  не  оставлял
ремень  дальше  трех  футов  от  себя.  Ремень  и  оказался   единственным
предметом, который ему удалось прихватить перед прыжком в заросли.
   Темно-серый металл револьвера 38-го  калибра  поблескивал  даже  сквозь
слой пыли.  Гордон  извлек  его  из  кобуры,  любовно  обдул  и  осторожно
проверил. Негромкий щелчок подтвердил, что с механизмом все в  порядке.  С
каким мастерством изготовлялись такие игрушки  в  прежней  жизни!  Даже  в
науке убивать старый мир достиг совершенства.
   "Именно что в науке убивать!" - одернул себя Гордон.
   Из-под скалы донесся раскатистый смех.
   Обычно он путешествовал с четырьмя патронами в барабане. Сейчас  настал
момент вытащить из патронташа еще два бесценных патрона. Осторожность  при
обращении с огнестрельным оружием не была больше его главной заботой,  тем
более что он не надеялся дожить до рассвета.
   "Шестнадцать лет погони за  мечтой...  -  размышлял  Гордон.  -  Сперва
бесконечная, заранее обреченная на поражение  борьба  с  непосредственными
последствиями катастрофы, затем судорожные  попытки  выжить  в  Трехлетнюю
зиму, а  потом  более  десяти  лет  беспрерывных  скитаний,  шарахания  от
эпидемий, бегства от голода, сражений с  проклятыми  холнистами  и  стаями
диких псов..." Полжизни он  провел,  как  бродячий  менестрель  из  глубин
средневековья, лицедействуя ради куска еды, который позволил бы  протянуть
еще хоть день, приближающий...
   К тому месту, где...
   Гордон тряхнул головой.  В  этих  мечтах  не  было  ни  капли  новизны.
Дурацкие фантазии, лишенные в теперешнем мире права на существование.
   "К  тому  месту,  где  объявятся  люди,  способные  принять   на   себя
ответственность..."
   Дурацкие мечты! Чего бы он ни  искал,  долгий  поиск,  похоже,  обречен
закончиться здесь, сегодня, в иссушенных,  холодных  горах,  в  местности,
звавшейся когда-то Восточным Орегоном.
   По звукам, доносившимся снизу, Гордон определил, что  бандиты  собирают
награбленное, готовясь покинуть  место  поживы.  Густые  заросли  колючего
кустарника заставляли его вслепую строить  догадки,  однако  вскоре  из-за
сосен выступил коренастый человек в выцветшей куртке; путь  его  лежал  на
северо-восток, дальше по тропе, сбегающей по склону.
   Одеяние коренастого подтвердило впечатление, возникшее у Гордона  в  те
несколько секунд, что он видел своих обидчиков. По  крайней  мере  они  не
были облачены в воинский камуфляж, по которому  можно  безошибочно  узнать
"мастеров выживания" - последователей Холна.
   Обыкновенные, заурядные грабители, чтоб им изжариться в аду! Раз так, у
него появилась отчаянная надежда, что только  что  зародившийся  в  голове
план имеет толику шансов на успех. Малую толику...
   На бедрах первого бандита болталась принадлежавшая Гордону  всепогодная
куртка-ветровка. В правой руке он нес  тяжелый  дробовик,  которым  Гордон
разжился еще в Монтане.
   -  Пошевеливайтесь!  -  крикнул  бородатый,  оборачиваясь.   -   Хватит
восторгов! Собирайте барахло, и вперед!
   "Вожак", - догадался Гордон.
   Вторая личность - еще  более  низкорослая  и  обтрепанная,  отягощенная
рюкзаком и винтовкой, торопилась следом за бородатым.
   - Тьфу ты, ну и тяжесть! Это дело надо  будет  отпраздновать.  Принесем
все и будем королями, верно, Джэс? -  Низкорослый  скакал  на  месте,  как
птичка. - Представляю себе, как выпучат глаза Шеба и  остальные  девчонки,
когда мы расскажем им, какого  кролика  спугнули!  Надо  же,  драпануть  с
этакой прытью! - Он хихикнул.
   Гордон нахмурился: обобрали и  вдобавок  оскорбили.  Повсюду,  где  ему
довелось побывать, он  сталкивался  с  одним  и  тем  же  -  бессердечием,
поразившим людей после Катастрофы. Сам он так и не сумел с этим освоиться.
Пригнувшись, Гордон набрал в легкие побольше воздуха и прокричал:
   - Не советовал бы тебе  рассчитывать  на  выпивку,  братец  Медведь!  -
Волнение сделало голос более пронзительным, чем ему хотелось. Что  ж,  тут
он бессилен.
   Коренастый  мешком  рухнул  в  пыль  и  отчаянно   заработал   локтями,
стремительно  отползая  за  ствол  ближайшего  дерева.  Тощий   грабитель,
наоборот, задрал голову.
   - Что такое? Кто это там?..
   Гордон почувствовал облегчение. Их поведение подтвердило: эти  мерзавцы
- никакие не "мастера выживания",  тем  более  не  холнисты.  В  противном
случае они бы давно его прикончили.
   Остальные бандиты - всего Гордон насчитал  пятерых  -  поспешили  вниз,
таща награбленное.
   - Ложись! - скомандовал вожак из укрытия. Тощий спохватился, что торчит
на виду, и поспешно присоединился к сообщникам, нырнувшим в траву.
   Осторожность проявили все, кроме одного - болезненно-бледного  человека
с запорошенными сединой бакенбардами, выбивающимися из-под горской  шляпы.
Этот и не подумал прятаться; зажав зубами сосновую иголку,  он  не  сводил
глаз с кустарника.
   - По какому поводу переполох? - беззаботно спросил он. - Мы застали его
почти в исподнем. У нас его дробовик. Давайте узнаем, чего он хочет.
   Гордон пока не осмеливался толком выглянуть  и  получше  присмотреться,
однако не  мог  не  отметить,  как  манерно  тянет  слова  Седой.  Он  был
единственным чисто выбритым членом шайки, кроме того, одежда его  поражала
чистотой и ухоженностью.
   Повинуясь  ворчанию  вожака,  Седой,   пожав   плечами,   отступил   за
раздвоенную сосенку.
   - Вы меня слышите, мистер Кролик? - продолжил он беседу. - Сожалею, что
вы поторопились исчезнуть и не пригласили нас попить чайку. Впрочем, зная,
как обходятся с чужаками Джэс и Малыш Уолли, я не склонен осуждать вас  за
прыткость.
   Гордон был далек от того, чтобы клюнуть на удочку показного добродушия,
однако счел возможным снова подать голос:
   - Я так и рассудил.  Благодарю  за  понимание  моих  обстоятельств,  не
позволивших мне проявить должное гостеприимство. Между  прочим,  с  кем  я
имею честь беседовать?
   Седой широко улыбнулся.
   - Как видно,  нам  посчастливилось  встретить  образованного  человека.
Весьма рад! Давненько не слыхивал культурной речи. - Он  учтиво  стянул  с
головы шляпу и поклонился. - К вашим услугам:  Роджер  Эверетт  Септен,  в
былые времена - член рядовой биржи Тихоокеанского побережья, а ныне - один
из ограбивших вас. Что касается моих коллег...
   Кусты заходили  ходуном.  Септен  выслушал  замечания  коллег  и  пожал
плечами.
   - Увы, - прокричал он Гордону. - При нормальных обстоятельствах я бы не
устоял перед соблазном содержательной беседы; уверен,  вы  соскучились  по
общению не меньше моего. На беду, предводитель нашего  скромного  братства
головорезов настаивает, чтобы я узнал, чего вам угодно, и закруглялся. Так
что выкладывайте, мистер Кролик. Мы внимательно слушаем.
   Гордон мотнул головой. Собеседник определенно  гордился  своим  юмором,
однако  юморок  был  на  самом  деле  третьесортным,  даже  по  теперешним
стандартам.
   - Как я заметил, вы прихватили не все мое снаряжение. Ух не  решили  ли
вы ограничиться только тем, что вам необходимо, оставив вещи, без  которых
мне не выжить?
   Из кустов донеслось издевательское хихиканье, превратившееся в какой-то
лягушачий  хор.  Роджер  Септен  огляделся  и  беспомощно   воздел   руки,
демонстрируя этом жестом, что уж он-то, по крайней мере, способен  оценить
иронию, с какой задал свой вопрос Гордон.
   - Увы, - ответил он. - А ведь  я  намекал  своим  соратникам  на  такой
вариант. К примеру, нашим  женщинам  могут  пригодиться  ваши  алюминиевые
шесты для палатки и каркас для  рюкзака,  зато  сам  нейлоновый  рюкзак  и
палатку я предлагал оставить, ибо они нам ни к чему. В некотором смысле мы
так и поступили.  Не  думаю,  однако,  что  повреждения,  нанесенные  этим
предметам Уолли, будут встречены вами с одобрением.
   Из кустов снова послышалось мерзкое хихиканье. Гордон приуныл.
   - А как насчет моих ботинок? Вы все,  как  я  погляжу,  отменно  обуты.
Неужто они кому-то из вас впору? Оставили бы хотя бы их! Вместе с  курткой
и перчатками.
   Септен кашлянул.
   - Ну да. Главные ваши драгоценности  -  помимо  дробовика,  разумеется,
который не может служить предметом переговоров.
   Гордон сплюнул. "Конечно, идиот! Только трепач говорит  об  очевидном".
До его слуха донесся приглушенный  голос  вожака,  ответом  которому  было
новое хихиканье.
   - Мой предводитель спрашивает, что вы  способны  предложить  взамен,  -
бывший биржевой маклер понуро вздохнул. - Я, разумеется, знаю, что  у  вас
ничего не осталось, но спросить обязан.
   На самом деле у Гордона имелось кое-что, способное  их  заинтересовать:
например, компас и швейцарский армейский  нож.  Однако  каковы  его  шансы
остаться в живых, если он согласится на  обмен?  Не  обязательно  обладать
способностями телепата, чтобы смекнуть: эти негодяи всего лишь  потешаются
над жертвой.
   Гордон задохнулся от ярости; особенно его  бесило  ложное  сострадание,
разыгрываемое Септеном. За годы, прошедшие после  катастрофы,  он  не  раз
становился свидетелем, как у образованных  когда-то  людей  цивилизованные
манеры сочетаются со звериной жестокостью. Подобные  субъекты  заслуживали
большего  презрения,  нежели  те,  кто  просто  опустился,  не   в   силах
противостоять восторжествовавшему варварству.
   - Послушайте! - крикнул он. - Вам же не нужны эти чертовы башмаки!  Как
не нужна моя куртка, зубная щетка, блокнот. Эта зона чиста, так зачем  вам
понадобился мой счетчик Гейгера? Я не настолько глуп,  чтобы  рассчитывать
на возвращение дробовика, но без остального мне совсем крышка,  будьте  вы
прокляты!
   Эхо проклятия ринулось вниз по склону,  подобно  камнепаду;  когда  оно
отзвучало, установилась тишина. Потом раздался хруст кустарника,  и  вожак
поднялся во весь рост. Пренебрежительно плюнув в ту сторону, где,  по  его
мнению,  прятался  ограбленный,  он  щелкнул  пальцами,  требуя   внимания
остальных.
   - Теперь я знаю, что он безоружен, - сказал вожак. Сведя  густые  брови
на переносице, он погрозил кулаком Гордону. - Лучше беги, Кролик, иначе мы
спустим с  тебя  шкуру  и  зажарим  на  ужин.  -  Подхватив  дробовик,  он
повернулся и преспокойно зашагал по тропе. Остальные  потянулись  за  ним,
все еще посмеиваясь.
   Роджер Септен иронично пожал плечами, потом с улыбочкой  подобрал  свою
долю добычи и догнал сообщников. Минута - и все скрылись из  виду,  однако
до Гордона еще долго доносилось чье-то радостное посвистывание.
   Болван! Как ни  слабы  были  его  шансы,  теперь  он  окончательно  все
испортил, попытавшись воззвать к их разуму и состраданию. В  эпоху,  когда
все решают клыки и когти,  к  гуманности  прибегают  только  от  бессилия.
Неуверенность бандитов мигом исчезла, стоило ему по глупости предложить им
дележку по справедливости.
   Конечно, он мог бы пальнуть из револьвера, потратив бесценный патрон на
доказательство того, что с ним  следует  считаться.  Это  вынудило  бы  их
отнестись к нему серьезно...
   "Почему я не пошел на это? Неужто от страха? Возможно, - признал он.  -
Вполне вероятно, что уже ночью я подохну  от  переохлаждения,  однако  это
случится еще через несколько часов, а значит,  остается  пока  абстрактной
угрозой,  куда  менее  пугающей,  нежели  пятеро  безжалостных   бандитов,
вооруженных дробовиком".
   Он со злостью ударил по левой ладони кулаком.
   "Брось, Гордон! Психоанализом ты займешься на ночь  глядя,  когда  тебя
охватит предсмертное оцепенение. Пока же достаточно того вывода, что ты  -
первостатейный дурак и тебе грозит скорый конец".
   Он неуклюже поднялся и стал осторожно спускаться по склону. Он  еще  не
был готов к отчаянному поступку, однако все больше проникался  убеждением,
что из постигшего его несчастья может существовать всего один выход, да  и
тот казался нереальным.


   Выбравшись из рощи, Гордон заторопился к ручью, чтобы освежить  лицо  и
промыть наиболее болезненные порезы. Потные волосы липли ко лбу,  царапины
ужасно  саднило,  но  ни  одна  не  выглядела  достаточно  опасной,  чтобы
заставить его прибегнуть к склянке с йодом, хранившейся в кармашке ремня.
   Наполняя флягу водой, он погрузился  в  раздумья.  Кроме  револьвера  и
изодранной одежды, карманного  ножа  и  компаса,  при  нем  остался  также
миниатюрный набор рыболовных  принадлежностей,  который  мог  пригодиться,
если бы ему удалось спуститься с гор и  добрести  до  достойного  внимания
водоема.  И,  разумеется,  десять  запасных  патронов  для  револьвера   -
священные реликвии индустриальной цивилизации.
   В самом начале, во  время  бунтов  и  великого  голода,  казалось,  что
боеприпасов хватит на  веки  вечные.  Если  бы  на  рубеже  веков  Америка
запасала съестное хотя бы с половиной того рвения,  с  каким  ее  граждане
обзаводились горами патронов, то...
   Гордона ждала его разоренная стоянка;  ему  так  не  терпелось  до  нее
добраться, что он еще сильнее поранил об острые камни и  так  поврежденную
левую ногу. Как ни прискорбно, приходится признать, что он недалеко  уйдет
в своих драных мокасинах. А  изорванная  одежда  явно  окажется  столь  же
подходящей защитой в ледяную ночь в горах, как слезные мольбы  в  качестве
средства, должного тронуть заскорузлые бандитские сердца.
   Полянка, на которой он всего  час  тому  назад  разбил  лагерь,  теперь
пустовала,  однако  хаос,  царивший  там,  оправдывал  самые  худшие   его
опасения. Палатка  была  превращена  в  груду  узких  нейлоновых  полосок,
спальный мешок - в облако гагачьего пуха. Нетронутыми остались лишь тонкий
лук, который он недавно вырезал из елового  ствола,  да  моток  тетивы  из
оленьих жил.
   Не иначе, они приняли лук за дорожный  посох.  Спустя  шестнадцать  лет
после  того,  как  огонь  поглотил  последний  завод,  злодеи,  ограбившие
Гордона, совершенно  не  учли  потенциальной  ценности  лука  с  натянутой
тетивой в тот недалекий день, когда выйдут последние боеприпасы. Сейчас он
воспользовался им как палкой, роясь в мусоре и пытаясь выудить хоть что-то
еще.
   Невероятно! Они прихватили его дневник! Этот лицемер Септен,  наверное,
предвкушает,  как  будет  упиваться  откровенными  страницами   во   время
снегопада, цокая языком над чужими злоключениями и чужой наивностью, в  то
время как кости автора станут обгладывать пумы и клевать ястребы.
   Все съестное пропало, разумеется, до последней  крошки:  вяленое  мясо,
крупа, приобретенная в одной деревеньке в Айдахо  в  обмен  на  песенки  и
рассказы, пригоршня окаменевшей карамели, которую он раскопал  в  стальном
брюхе ограбленного еще до него автомата.
   "Черт с ней, с карамелью,  -  думал  Гордон,  выуживая  из  пепла  свою
сломанную, безнадежно загубленную зубную щетку. - Но зачем им понадобилось
делать еще и _э_т_о_?"
   Ближе к концу Трехлетней зимы, когда остаток его взвода все еще защищал
хранилища  сои  в  Уэйне,   штат   Миннесота,   выполняя   давний   приказ
правительства, о котором никто не слыхивал уже много месяцев,  пятеро  его
товарищей скончались от ураганного воспаления ротовой полости. Они погибли
страшной, бесславной смертью, и никто не мог  сказать,  чем  была  вызвана
инфекция - бактериологическим оружием или холодом, недоеданием и полнейшим
отсутствием элементарной гигиены. С тех пор боязнь гнилых зубов неотступно
преследовала Гордона.
   - Мерзавцы! - прошипел он, отбрасывая бесполезную щетку. Напоследок  он
еще раз пнул ногой  кучу  хлама.  Ничего  такого,  что  заставило  бы  его
задержаться тут, так и не попалось на глаза.
   "Не тяни! - одернул себя Гордон. - Марш! Вперед!"
   Сперва он ковылял медленно, но потом обрел второе  дыхание  и  двигался
вниз по склону, заросшему сухим лесом, стремительно и бесшумно.
   Коренастый  предводитель  шайки  пообещал  зажарить  его  на  ужин  при
следующей  встрече.  В  начале  эры  всеобщего  упадка  каннибализм   стал
распространенным явлением; вдруг в здешних горах люди приохотились к вкусу
"постной свининки"? И все же он обязан внушить бандитам, что с  человеком,
которому нечего терять, следует считаться.
   Преодолев с полмили, Гордон уже изучил их следы: двое обуты в  мокасины
из оленьей шкуры, у троих - ботинки на добротной довоенной подошве.  Шайка
двигалась не спеша, и настигнуть ее не представляло особого труда.
   Впрочем, у Гордона  сложился  иной  план.  Он  вспомнил  свое  утреннее
восхождение, когда шел тем же путем, но в противоположную  сторону.  Тропа
здесь извивается, уходя на север и постепенно утрачивая  крутизну;  сперва
она ведет  по  восточному  склону,  а  потом  сворачивает  на  юго-восток,
спускаясь в лежащую внизу пустынную  долину.  Почему  бы  ему  не  срезать
повыше и не пересечь склон? Тогда он бы смог  обрушиться  на  бандитов  до
наступления сумерек, пока они не ожидают никаких неприятностей. Только  бы
найти проход...
   Тропа уходила под  уклон  вместе  с  удлиняющимися  тенями,  туда,  где
простирались пустыни восточного Орегона и Айдахо. Либо  вчера,  либо  этим
утром ничего не подозревающий Гордон, вероятно, попался на глаза  часовым,
выставленным шайкой, поэтому они преспокойно настигли его, когда он разбил
лагерь. Где-то тут, неподалеку от тропы, должно находиться их логово...
   Даже при его хромоте Гордону удавалось двигаться бесшумно и быстро -  в
этом мокасины по крайней мере превосходили  ботинки.  Скоро  до  его  ушей
долетели голоса.
   Шайка! Бандиты посмеивались,  обмениваясь  шуточками,  слышать  которые
Гордону было нестерпимо больно. Дело не только в том,  что  они  глумились
над ним. Бессердечная жестокость теперь стала неотъемлемой  частью  жизни;
не находя в себе сил смириться с ней, Гордон по крайней мере сознавал, что
лично он представляет  собой  осколок  XX  века,  занесенный  в  одичавшее
сегодня. Однако самый звук  заставил  его  вспомнить  смех  совсем  других
людей, грубые шутки - веселье друзей, когда-то деливших с ним опасности.
   Дрю Симмс -  веснушчатый  парень  с  подкупающей  улыбкой,  непобедимый
шахматист и картежник: убит холнистами,  захватившими  Уэйн  и  спалившими
элеваторы...
   Тайни Кайлр - он дважды спасал Гордону жизнь; на смертном одре, мучимый
страшной болезнью - свинкой, косившей в ту пору людей тысячами,  он  желал
одного - чтобы Гордон отвлекал его своими рассказами...
   Еще он вспомнил лейтенанта Вана - наполовину вьетнамца,  командовавшего
их взводом. Только когда было уже поздно что-либо исправить, Гордон узнал,
что лейтенант урезает собственный паек,  подкармливая  подчиненных.  Перед
смертью он попросил, чтобы его труп сожгли, завернув в американский флаг.
   Гордон слишком долго скитался в одиночестве. Общества стоящих людей ему
не хватало так же отчаянно, как и женского.
   Не сводя глаз со  стены  кустарника  слева,  он  достиг  прогалины,  по
которой как будто можно было спуститься напрямик и перебраться на северный
склон. Гордон бросился наперерез  банде,  обмирая  от  хруста  сухих,  как
порох, ветвей у себя под ногами. Он припомнил хорошее местечко для  засады
- каменный навес над изгибом тропы. Там отлично справился  бы  даже  самый
никудышный стрелок, ибо стрелять эта позиция позволяла едва ли не в упор.
   Только бы добраться туда первым...
   Огорошив  бандитов  своим  появлением,  он  мог  бы  принудить   их   к
переговорам. У  него  есть  неоспоримое  преимущество:  ему-то  совершенно
нечего терять. Разумный бандит предпочтет выйти из передряги  живым  -  он
еще наверстает свое. Гордону хотелось верить, что они уступят ему ботинки,
куртку, кое-что из еды, дабы не  лишиться  одного-двух  членов  банды.  Он
тешил себя надеждой, что обойдется без убийства.
   "Боже,  Гордон,  когда  ты  повзрослеешь?!"  Худшими  его   врагами   в
предстоящие несколько часов будут предрассудки гуманизма  минувшего  века.
"Хотя бы раз в жизни ты должен проявить безжалостность!"
   Пока Гордон производил свой обходной маневр,  он  не  слышал  вражеских
голосов.  Несколько  раз  ему  приходилось   огибать   темные   овраги   и
непреодолимые завалы. Быстрее к месту засады!
   Он упорно шагал в  намеченном  направлении.  Память  подсказывала,  что
выбранное им для засады местечко  расположено  в  конце  длинного  отрезка
тропы, ведущего на север от восточного склона горы.
   Он выбрался на узкую звериную тропу, позволившую ускорить шаг; время от
времени ему приходилось останавливаться среди  сосен,  чтобы  свериться  с
компасом. Трудность заключалась в том, что,  желая  приблизиться  к  врагу
незамеченным, он должен был все время держаться  выше  банды,  рискуя  при
этом проскочить мимо, забравшись слишком высоко.  Тем  временем  неуклонно
близились сумерки.
   Выйдя на маленькую поляну, он спугнул стайку диких индюшек. Разумеется,
возвращение  дичи  объяснялось  уменьшением  плотности  населения,  однако
свидетельствовало также о том, что он очутился в краю более богатом водой,
чем засушливые земли  Айдахо.  Ему  еще  может  пригодиться  лук  -  если,
конечно, он успеет научиться точной стрельбе прежде, чем замерзнет.
   Уже чувствуя беспокойство, Гордон начал спуск. Он надеялся, что главная
тропа вьется где-то пониже, совсем рядом - если только  он  не  отклонился
слишком далеко на север.
   Наконец до него дошло, что звериная тропа уводит его чересчур  круто  к
западу. Кроме того, пробираясь  по  ней,  он,  вопреки  своим  намерениям,
оказывался  все  выше,  приближаясь  к  очередному  ущелью,  где  сгущался
вечерний туман.
   Гордон остановился, чтобы отдышаться и собраться с  мыслями.  Возможно,
перед ним лежит желанный проход сквозь  холодный  и  не  балуемый  дождями
хребет Каскадных гор, ведущий в  долину  реки  Уилламетт,  а  оттуда  -  к
побережью Тихого океана... Карты он лишился, однако знал,  что  переход  в
этом  направлении  протяженностью  в  две  недели  приведет  его  к  воде,
человеческому жилью, кишащим рыбой речным потокам, дичи, на которую  можно
охотиться, а то и...
   А то и к людям, пытающимся  навести  в  своей  жизни  подобие  порядка.
Солнечный свет, проникавший  сквозь  завесу  мглы,  напомнил  ему  отблеск
городских огней; нечто подобное  уже  давно  манило  его,  заставляя  идти
вперед. Начав путешествие на Среднем  Западе,  он  с  тех  пор  так  и  не
оставлял своих бесплодных поисков. Мечта, в безнадежности  которой  он  не
сомневался ни минуты, отказывалась покидать его душу.
   Гордон тряхнул головой. Хребет наверняка встретит его  снегом,  пумами,
голодом. Но он все равно не отступит от своего плана. Иначе ему не выжить.
   Он попытался спуститься ниже, но узкие звериные тропы упрямо  вели  его
на северо-запад. Теперь он не сомневался,  что  проскочил  намеченное  для
засады местечко. Однако густые заросли препятствовали движению  куда-либо,
кроме маячившего впереди ущелья.
   Гордон был так удручен неудачей, что не обращал внимания на  долетавшие
уже какое-то время до его ушей звуки. Наконец, сделав над собой усилие, он
замер, вслушиваясь.
   Голоса ли это?
   Впереди открывалась пропасть.  Приблизившись  к  обрыву,  он  попытался
получше разглядеть гряду гор, окутанных густым  маревом;  западные  склоны
отливали сейчас янтарем, там же, куда более не могли  заглянуть  солнечные
лучи, скалы зловеще чернели.
   Насторожившие Гордона звуки  доносились  откуда-то  снизу,  с  востока.
Теперь он не сомневался, что  это  именно  голоса.  Гордон  пригляделся  и
различил внизу подобие тропы на склоне.  Еще  через  мгновение  он  увидел
движущееся сквозь заросли яркое пятно.
   Бандиты! Но почему они снова поднимаются? Этого не  может  быть!  Разве
что...
   Разве что сам Гордон отклонился далеко на север  от  маршрута,  которым
следовал накануне. Он безнадежно проворонил место для  засады  и  оказался
далеко в стороне. Бандиты карабкались по ложбине, которую он  не  удостоил
вчера вниманием и которая должна привести  их  в  незнакомое  ему  ущелье,
совсем не в то, где он попал впросак.
   Они возвращаются в свой лагерь!
   Гордон осмотрел  склон.  Теперь  он  заметил  на  западе  малоприметную
выемку, которую очень удобно оборонять и почти  невозможно  обнаружить  по
чистой случайности. Он мрачно усмехнулся  и  тоже  устремился  в  западном
направлении. Прощай, засада. Впрочем, поторопившись, он может оказаться  в
бандитском логове прежде хозяев и поживиться  там  чем-нибудь  полезным  -
едой, одеждой, заплечным мешком.
   Только вот загвоздка: вдруг логово не пустует? Что ж, в таком случае он
попытается взять в заложницы женщин и вступить с  бандой  в  переговоры  с
позиции силы.
   Замечательно! Это все равно, что сжимать в руке  гранату  с  выдернутой
чекой. Ни одна из открывавшихся перед ним возможностей не прельщала его.
   Гордон пустился бегом, ныряя под низкие ветви и не обращая внимания  на
деревца  помельче.  Не  снижая  скорости,  он  поймал  себя  на  том,  что
испытывает восторг  преследования.  Сейчас,  имея  ясную  цель,  он  почти
полностью избавился от обычно терзавших его сомнений. Кровь бурлила, он не
бежал, а летел, сокрушая все преграды. Вот он взмыл над трухлявым стволом,
перегородившим тропу...
   Приземление сопровождалось нестерпимой болью: что-то  острое  проткнуло
ветхий  левый  мокасин  насквозь.  Гордон  рухнул  лицом  вниз  на  камни,
устилавшие дно пересохшего ручья.
   Превозмогая боль, он открыл наполнившиеся слезами  глаза  и  обнаружил,
что напоролся на толстую ржавую проволоку, валявшуюся здесь не иначе как с
довоенных времен. Рана болела так, что впору было лишиться чувств;  однако
Гордон по привычке поймал себя на вполне рациональном течении мыслей.
   "Последнюю прививку против столбняка мне делали восемнадцать  лет  тому
назад. Очень мило!"
   Впрочем, крови он не обнаружил. Спасибо и  на  этом.  Зато  он  здорово
подвернул ногу и сейчас разминал пальцами бедро и стискивал зубы, борясь с
судорогой.
   Наконец  ему  немного  полегчало.  Добравшись  ползком  до  поваленного
ствола, Гордон ухитрился принять сидячее положение. Он все еще не разжимал
зубов, дожидаясь, когда отпустит боль.  Тем  временем  шайка  проследовала
неподалеку, но чуть ниже  по  склону,  лишив  его  форы  во  времени  и  в
расстоянии,  на  которой  строились  все  его  расчеты.  Значит,  придется
расстаться с заманчивым планом опередить их и пошуровать в их  логове.  Он
еще долго напрягал слух, пока удаляющиеся голоса не стихли окончательно.
   Опираясь на лук как на посох Гордон попытался встать. Осторожно  ступив
на левую ногу, он обнаружил, что, пожалуй, сможет идти, хотя боль  еще  не
отпустила. Лет десять назад он не обратил бы на подобную мелочь внимания и
не прервал бы забега. Взгляни действительности в глаза, Гордон: ты вышел в
тираж, износился. В наши дни дожить в одиночестве до  34  лет  -  это  все
равно, что заглянуть в лицо смерти.
   О засаде теперь не могло быть и речи. О преследовании бандитов -  тоже.
Он не мог надеяться выследить их безлунной ночью.
   Чувствуя,  что  боль  понемногу  проходит,  Гордон   сделал   несколько
осторожных шагов.  Оказалось,  что  он  способен  передвигаться,  даже  не
опираясь на палку.  Чудесно!  Только  куда  теперь  держать  путь?  Может,
потратить оставшееся светлое время суток на поиск пещеры или хотя бы  кучи
сосновых иголок, чего угодно, лишь бы это позволило пережить ночную стужу?
   Заранее ежась от холода, Гордон наблюдал за тенями,  ползущими  по  дну
пустынной  долины  и  надвигающимися  на  окружающие  скалы.  Покрасневший
солнечный диск посылал последние лучи, опускаясь меж двух  снежных  вершин
по левую руку от него.
   Он стоял лицом к северу, собираясь с силами, чтобы  снова  пуститься  в
путь, когда внезапно в глаза ударила мгновенная вспышка света  -  закатное
солнце отразилось от чего-то в  зелени  леса  на  противоположной  стороне
узкого ущелья. Все еще оберегая поврежденную ногу, Гордон сделал несколько
шагов вперед.
   Лесные пожары, бушевавшие в засушливых Каскадных  горах,  пощадили  эту
часть  хребта.  В  сохранившихся  зарослях,  однако,   находилось   нечто,
отражавшее солнечный свет подобно зеркальцу. Гордон понимал, что с горного
склона солнечный зайчик можно заметить  лишь  с  определенной  точки  и  в
строго определенное время суток - именно отсюда и именно сейчас.
   Выходит, он ошибся: бандиты свили гнездышко вовсе не в ложбине  выше  и
дальше к западу, а гораздо ближе. Ему повезло: он обнаружил их.
   "Значит, мне пожалована соломинка во спасение?" Он не знал, благодарить
или укорять провидение за проявленное к нему милосердие.  "Мало  мне,  что
ли, бед и без этой последней насмешки?"
   Надежда была для него привычным наркотиком. Именно  надежда  заставляла
его все эти годы стремиться на запад. Ощущение обреченности  отступило,  и
скоро он уже поймал себя на том, что строит новые планы.
   Можно ли забрать свои вещи  из  хижины,  набитой  вооруженными  людьми?
Гордон представил себе, как с  одного  удара  выбьет  дверь,  как  прочтет
изумление в широко распахнутых глазах, как, держа их на мушке, свяжет всех
одной рукой.
   Почему бы и нет? Они вполне могут оказаться пьяными, он  же  достаточно
отчаялся, чтобы не брезговать любой возможностью. Еще одна богатая идея  -
заложники. Черт возьми, даже коза, дающая  молоко,  должна  быть  для  них
ценнее  его  башмаков.  Не  говоря  уже  о  заложнице-женщине  -  это   же
превосходная база для переговоров!
   Собственные глупые мысли заставили  его  поморщиться.  Все  зависит  от
того, проявит ли  главарь  шайки  способность  к  рациональным  поступкам.
Сможет ли этот мерзавец признать силу  отчаяния,  владеющего  загнанным  в
угол человеком, и дать ему уйти со всем, что тот сочтет нужным забрать?
   Гордон часто становился свидетелем того, как гордыня  принуждала  людей
совершать непоправимые глупости.  Если  дело  дойдет  до  погони,  то  ему
крышка: сейчас он не сможет тягаться в скорости даже с барсуком.
   Глядя на звездочку света с противоположной стороны ущелья;  он  тем  не
менее пришел к выводу, что у него нет иного способа выжить.
   Сперва он двигался к цели томительно медленно. Нога все еще  болела,  к
тому же через каждые сто футов он останавливался, чтобы  разглядеть  следы
неприятеля и запутать собственные. Поймав себя на склонности шарахаться от
каждой тени как от вражеской засады, молча выругался. В конце концов,  эти
люди - не холнисты. Более  того,  Гордон  уже  окрестил  их  лентяями.  Он
догадывался, что их посты, если  таковые  вообще  выставлены,  расположены
гораздо ближе к лагерю.
   В сумерках он уже не мог разглядеть на камнях  никаких  следов,  однако
теперь уверенно продвигался в намеченном  направлении.  Нечто,  отражавшее
свет, пропало из виду, зато он прекрасно видел вход в  боковое  ущелье  и,
ступив на тропу, ведущую примерно в нужном направлении, прибавил шагу.
   Становилось все темнее. С гор тянуло  холодом.  Гордон  оставил  позади
очередное пересохшее русло и стал карабкаться  с  помощью  лука-посоха  на
противоположный склон. Когда от  цели  его  отделяло,  согласно  расчетам,
менее четверти  мили,  тропа  вильнула  в  сторону,  и  Гордон  застрял  в
зарослях. Он загораживал лицо локтями, чтобы не исцарапаться,  и  отчаянно
боролся с желанием всласть чихнуть из-за поднятой им густой пыли.
   С вершин гор вниз сползал промозглый ночной туман. Еще немного - и  под
ногами заблестит изморозь. Гордон  поежился,  но  не  столько  от  холода,
сколько от нервного напряжения. Он знал, что цель близка.  Ему  предстояла
встреча со Смертью - и тут уж кто кого.
   В юности ему приходилось читать о героях, вымышленных и  существовавших
в  действительности.  Почти  все  они  обладали  способностью  отринуть  в
решающий момент собственные тревоги, смятение, застилающую глаза ярость  и
вспоминали обо всем этом только  позже,  в  более  подходящей  обстановке.
Однако Гордон был слеплен из другого теста. Вместо решительности  его  все
больше одолевали сомнения и даже угрызения совести.
   Сомневался он  не  в  правильности  принятого  решения.  Стандарты  его
теперешней жизни требовали именно таких действий, и никаких иных. Это  был
единственный способ выжить. Даже если ему суждено сейчас погибнуть, то  он
хотя бы унесет с собой в могилу нескольких негодяев, чем  облегчит  задачу
следующим за ним путникам.
   Однако по мере приближения схватки он все яснее сознавал, что не желает
такой развязки. На самом деле ему вовсе не хотелось убивать этих людей. Он
был таким  всегда,  даже  в  те  дни,  когда  служил  в  крохотном  взводе
лейтенанта Вана и сражался во имя поддержания мира и  сохранения  хотя  бы
осколка нации, которую уже настигла смерть. Если  потом  он  избрал  жизнь
менестреля, странствующего лицедея и время от времени наемного  работника,
то причина отчасти заключалась в том, что ему хотелось всегда находиться в
пути, ибо так было больше надежды увидеть свет.
   Некоторые выжившие после войны общины принимали в  свои  ряды  чужаков.
Желаннее всего были, естественно, женщины, но порой и мужчинам  не  давали
от ворот поворот. Однако здесь  нередко  таилась  ловушка:  слишком  часто
новичку  приходилось  участвовать  в  дуэли,  чтобы,  умертвив  соперника,
завоевать  право  восседать  за  общинным  столом;  либо   приносить   как
доказательство  своей  доблести  скальп  человека  из  враждебного  клана.
Настоящих холнистов  осталось  уже  немного  как  на  равнинах,  так  и  в
Скалистых горах. Однако в попадавшихся на  его  пути  поселениях  выжившие
люди слишком часто требовали соблюдения  ритуалов,  вызывавших  у  Гордона
непреодолимое отвращение.
   И чего же он добился? Сейчас он пересчитывает пули, холодно отмечая про
себя, что боеприпасов хватит, чтобы расквитаться  со  всеми  бандитами  до
последнего.
   Поперек  пути  встал  новый  раскидистый  куст,  усыпанный  не  столько
ягодами, сколько шипами. Гордон решил его обойти, соблюдая  в  сгущающихся
сумерках удвоенную осторожность. Его чувство  направления  -  безошибочное
после четырнадцати лет скитаний, как автоматический  прибор  -  не  давало
сбоев. Двигался он бесшумно, предаваясь мех тем невеселым мыслям.
   Если разобраться, то остается лишь недоумевать, как такой человек,  как
он, прожил столь долго. Все, кого он знал прежде, кем восхищался в юности,
погибли, унеся с собой надежду. Приятный  мир,  созданный  специально  для
таких мечтателей, как он, развалился, когда ему было  всего  восемнадцать.
Прошло немало  времени,  прежде  чем  он  осознал,  что  его  неиссякаемый
оптимизм, похоже, сродни помешательству с оттенком истерии.
   Черт возьми, а кто в эти дни не безумен?
   "Никто, - отвечал  он  себе.  -  Однако  паранойя  и  депрессия  вполне
объяснимы при сложившихся обстоятельствах. Идеализм же  -  просто  признак
глупости".
   Мазок синевы, замеченный уголком глаза, заставил Гордона  остановиться.
Вглядевшись в заросли,  он  обнаружил  на  расстоянии  всего  одного  фута
россыпь голубики, почему-то пропущенную медведем. Туман обострил  обоняние
Гордона, и он сумел различить слабый аромат ягод.
   Не обращая внимания на колючки, он запустил руку  в  заросли  и  набрал
целую гореть голубики. Через секунду он ощутил  на  языке  сладость  самой
Жизни.


   Сумерки сменились тьмой;  в  небе  загорелись  едва  видные  звездочки.
Ледяной ветер задувал под изодранную рубаху Гордона, напоминая,  что  пора
довести начатое до конца, иначе его пальцы онемеют от холода и он даже  не
сможет спустить курок.
   Вытерев сладкие от ягод руки о штаны, он вышел из-за  кустов.  Внезапно
футах в ста от него блеснуло  стекло,  отразившее  последний  луч  заката.
Гордон тут же шарахнулся назад, осторожно достал револьвер и долго  сжимал
левой рукой правое запястье, чтобы унять дрожь. Настала время проверить, в
порядке  ли  револьвер.  Раздался  уверенный  щелчок.   Запасные   патроны
оттягивали нагрудный карман его рубахи.
   Готовясь к прыжку, он откинулся спиной на стену кустарника,  смирившись
с уколами шипов, и напоследок прикрыл глаза, призывая себя к спокойствию и
милосердию. В промозглой тьме Гордон слышал только собственное дыхание, да
еще ритмичный стрекот кузнечиков. Вокруг свивался в кольца холодный туман.
   "Что ж, - со вздохом заключил он, - иного пути  нет".  Держа  револьвер
наготове, он выглянул из укрытия.


   Его взору предстало нечто странное. Удивительнее  всего  было  то,  что
стеклянная панель оказалась совершенно темной.  Загадкам  не  было  конца;
Гордон отказывался найти объяснение встретившей его  тишине.  Он  полагал,
что бандиты разведут огонь и будут шумно праздновать свою удачу.
   Темнота уже до того сгустилась, что он не  различал  собственной  руки.
Вокруг  высились  деревья,   напоминавшие   сейчас   гигантских   троллей.
Стеклянную панель окружало нечто темное; в стекле смутно  отражались  чуть
светлеющие на западе облака. Между  Гордоном  и  его  находкой  проплывали
клочья тумана, отнюдь не помогая лучше видеть и соображать.
   Он медленно двинулся вперед, все время поглядывая под ноги. Не  хватало
только наступить на сухой сук или напороться на острый камень!
   Когда он снова поднял глаза, ему показалось, что  он  утратил  связь  с
реальностью. То, к чему он приближался, не было похоже ни на что из  того,
что он был готов  здесь  обнаружить.  Застекленный  предмет  больше  всего
напоминал ящик с большим окном  в  верхней  части.  Низ,  впрочем,  больше
походил на крашеный металл, нежели на доски. По углам...
   Туман неожиданно сгустился. Гордон сообразил, что заблуждался с  самого
начала. Он ожидал набрести на дом; сейчас, подобравшись ближе,  обнаружил,
что его отделяет от находки куда меньшее расстояние. Ее очертания казались
ему все более знакомыми, напоминающими...
   Случилось неизбежное: под ногой хрустнула  ветка.  Треск  наполнил  его
уши, как раскат грома,  и  он  мгновенно  растянулся  на  земле,  отчаянно
вглядываясь в темноту. Его глаза обладали  сейчас  невероятной  зоркостью,
порожденной страхом; казалось, еще минута - и его взор пронзит туман.
   И  верно,  туман  послушно  рассеялся.  Зрачки   Гордона   расширились:
оказалось, что он находится в какой-то паре  метров  от  окна,  в  котором
сейчас  отразилась  его  физиономия  с  выпученными  от  ужаса  глазами  и
всклокоченными волосами. Но в окне он увидел не только себя:  из  полутьмы
за стеклом его приветствовал оскалом голый череп.
   Гордон отпрянул, чувствуя, как по его спине  с  шуршанием  путешествует
легион мурашек. Револьвер беспомощно повис в упавшей руке,  рот  беззвучно
раскрылся. Он тонул в тумане, ожидая дальнейших доказательств собственного
безумия; при  этом  ему  все  же  очень  хотелось,  чтобы  мертвая  голова
оказалась обманом зрения.
   "Увы, бедный Гордон!.." Жуткий  образ  Смерти,  на  который  наложилось
сейчас его отражение в  стекле,  покачивался,  приглашая  новичка  в  свою
компанию. Еще ни разу за все эти страшные годы овладевшая миром Смерть  не
являлась ему в виде призрака. Голова Гордона сделалась пустой до  звона  в
ушах; он и помыслить не мог, чтобы отклонить предложение  этого  обитателя
замка  Эльсинор.  Он  прирос  к  месту,  не  в  силах  отвести  взгляд   и
пошевелиться. Череп - и его, Гордона, лицо... Его лицо и череп...  Он  был
сражен без боя, и победитель довольно ухмылялся, празднуя победу.
   Спасение явилось Гордону в виде банального, обезьяньего рефлекса.
   Даже самое кошмарное, пригвождающее к месту зрелище не может  заставить
человека стоять не шелохнувшись до скончания века, тем более когда  ничего
нового не происходит.  Пускай  его  покинула  смелость,  и  образованность
только добавила ужаса, да и  нервная  система  -  и  та  не  поспешила  на
выручку, - тут-то свое слово скажет скука.
   Гордон услыхал хриплый присвист,  с  которым  вырывался  из  его  груди
воздух. Сам того не  желая,  он  медленно  отвел  глаза  от  лика  Смерти.
Инстинкт без помощи  рассудка  отметил,  что  стеклянное  оконце  является
частью двери. Ниже располагалась ручка. Слева находилось еще одно  оконце.
Справа же... справа была крышка.
   Крышка капота джипа.
   Это оказался давно брошенный, насквозь  проржавевший  джип  с  древними
эмблемами правительства Соединенных Штатов; внутри джипа был заперт скелет
давно почившего государственного служащего, чей череп усмехался,  таращась
на Гордона сквозь окошко со стороны правого сиденья.
   Гордон выдохнул сразу всей грудью, как  удавленник,  с  горла  которого
сдернули  веревку,  ощущая  одновременно  облегчение   и   замешательство.
Выпрямляясь,  он  испытал  те  же  ощущения,  с  которыми  входит  в   мир
новорожденный. Гордон тоже родился сейчас во второй раз.
   - О боже! - произнес он, лишь бы  услышать  звук  собственного  голоса.
Торопливо, помогая  себе  взмахами  рук,  он  обошел  машину,  то  и  дело
оглядываясь на ее мертвого  хозяина;  движения  помогли  ему  освоиться  с
реальностью. Глубоко дыша, Гордон чувствовал, как  успокаивается  пульс  и
стихает шум в ушах.
   Немного погодя он уселся  на  землю,  привалившись  спиной  к  холодной
дверце джипа. Все еще не в силах унять дрожь, он убрал револьвер в кобуру.
Потом припал губами к фляжке и утолил жажду долгими глотками. Он предпочел
бы сейчас что-нибудь покрепче, но и вода принесла немалое облегчение.
   Темная, пронизывающая до костей ночь вступила  в  свои  права.  Тем  не
менее Гордону потребовалось некоторое время, чтобы истина предстала  перед
ним по всей неприглядности. Теперь ему ни за что не  отыскать  бандитского
логова, ибо он, обманувшись, забрался слишком далеко. Впрочем, джип  может
послужить каким-никаким укрытием, раз уж в округе  не  наблюдается  ничего
более подходящего.
   Он с кряхтением  поднялся  и  взялся  за  ручку  на  дверце,  с  трудом
припоминая движения, бывшие когда-то более знакомыми двум сотням миллионов
его соотечественников,  чем  обычная  ходьба.  Немного  посопротивлявшись,
дверца   распахнулась,   издав   пронзительный   скрип.   Устроившись   на
потрескивающем виниле сиденья, Гордон огляделся.
   Джип  оказался  с  правым  рулем  -  такие  машины   использовались   в
незапамятные  времена,  еще  до  Светопреставления,  почтовым  ведомством.
Мертвый почтальон - вернее то, что от  него  осталось,  -  занимал  совсем
немного места. Гордон старался не смотреть в его сторону.
   Багажный отсек джипа был забит брезентовыми мешками.  В  тесной  кабине
устоялся плотный  запах  старой  бумаги,  и  этот  запах  заглушал  аромат
мумифицированных останков.
   Не веря еще в свое счастье, Гордон  вцепился  в  укрепленную  в  зажиме
стальную фляжку. Внутри раздалось бульканье.  Раз  после  шестнадцати  или
даже более лет  в  ней  оставалась  жидкость,  значит,  она  была  закрыта
герметически. Попытавшись свинтить крышку и не  добившись  успеха,  Гордон
разразился проклятиями. С силой несколько раз ударив крышкой о дверцу,  он
возобновил попытки.
   Только  когда  у  него  на  глазах  выступили  слезы  отчаяния,  крышка
поддалась. Еще немного - и усилия были вознаграждены: крышка  провернулась
на ржавой резьбе, и ему в нос ударил пьянящий, давно забытый аромат виски.
   "Вдруг  я  и  впрямь  был  хорошим  мальчиком?  Вдруг  Бог   и   впрямь
существует?"
   Сделав большой глоток, он закашлялся, гортань опалило  огнем.  Еще  два
глотка поскромнее - и он с блаженным стоном откинулся на спинку сиденья.
   Пока еще Гордон не чувствовал себя готовым стащить с узких плеч скелета
плотную кожаную куртку почтальона. Вместо этого он обложился  мешками,  на
каждом из которых красовался  штамп  "Почтовое  ведомство  США".  Неплотно
прикрыв дверцу, чтобы не  перекрывать  доступ  в  кабину  свежего  горного
воздуха, он зарылся в мешки, не выпуская из рук фляжку.
   Наконец,  набравшись  храбрости,  он   взглянул   на   хозяина   джипа,
сосредоточив внимание на изображении американского  флага  на  рукаве  его
куртки. Сняв с фляжки крышку, он с благодарностью поднес ее  к  провалу  в
черепе, там, где у хозяина машины когда-то был рот.
   - Не знаю уж, поверите ли вы мне, мистер Почтальон, но я всегда считал,
что такие ребята, как вы, заняты добрым и честным  делом.  Для  многих  вы
были козлами отпущения, но я знаю о вашей непростой работенке. Я  гордился
вами, даже до войны. А тут еще это, мистер Почтальон. - Он поднял  фляжку.
- Это превосходит все ожидания. Значит, я не напрасно платил налоги.
   Произнеся свою речь, он выпил за почтальона, откашлялся и почувствовал,
как по всему телу разливается чудодейственное тепло.
   Погрузившись в мешки с почтой еще глубже, он снова  перевел  взгляд  на
кожаную  куртку.  Ее  распирали  ребра  мертвеца,   рукава   свисали   под
невероятными углами. Лежа без движения, Гордон ощутил грусть,  похожую  на
тоску по дому. Джип, верный своему долгу разносчик писем, претендующий  на
роль символа, наклейка с флагом на рукаве... Все это напоминало о канувшем
в  небытие  комфорте,  безгреховности  и  сотрудничестве,  легкой   жизни,
позволявшей миллионам мужчин и женщин  отдыхать,  улыбаться,  пускаться  в
споры, если им приходила такая блажь, проявлять друг к другу терпимость  -
и надеяться, что с течением времени они станут лучше...
   Сегодня Гордон был готов убивать и быть убитым. Теперь же он радовался,
что этому не суждено случиться. Они окрестили его  "мистером  Кроликом"  и
бросили  умирать.  Однако  ему   дарована   привилегия,   о   которой   им
необязательно знать:  он  отмахивается  от  бандитов,  как  от  безмозглой
деревенщины, и предоставляет им шанс жить дальше как заблагорассудится.
   Гордон приготовился ко сну, снова полный оптимизма, - глупый анахронизм
в теперешнем мире. Лежа под импровизированным одеялом из мешков с  почтой,
он радовался тому, что не  уронил  свою  честь.  Потом  он  уснул,  и  ему
пригрезились параллельные миры...





   Изломанные сучья и иссушенную кору старого дерева облепил  перемешанный
с сажей снег. Дерево еще не совсем погибло. Там  и  сям  виднелись  слабые
зеленые ростки, у которых, впрочем, не  было  шансов  уцелеть.  Конец  был
близок.
   По стволу скользнула тень, к дереву прибило ветром странное существо  -
старого,  израненного  обитателя  поднебесья,  уже  заглянувшего,  подобно
дереву, в глаза смерти.
   Понуро свесив крылья, существо принялось вить гнездо - место,  где  ему
предстояло встретить смерть. Оно неуклюже подбирало  на  земле  веточки  и
складывало их в кучку, пока не сделалось ясно,  что  получается  вовсе  не
гнездо, а погребальный костер.
   Взгромоздившись  на  хворост,   окровавленное,   полумертвое   существо
затянуло прощальную песнь, подобной которой еще не слыхивали в этом  мире.
Хворост объяло пламя, и свет его озарил существо. Наконец  ввысь  рванулся
синий язык пламени.
   И дерево ожило: мертвые сучья потянулись к  теплу,  как  руки  старика,
измученного холодом. Снег стал таять  и  падать  пластами  с  воспрянувших
ветвей, зелень принялась прибывать на  глазах,  наполняя  воздух  запахами
жизни.
   Правда, существу на погребальном костре не  суждено  было  возродиться,
что удивило Гордона даже во сне. Огромная  птица  сгорела  дотла,  оставив
после себя лишь горстку пепла.
   Зато дерево зацвело, и с его чудесных ветвей стали подниматься в воздух
другие крылатые создания. Приглядевшись, Гордон перестал дышать:  то  были
воздушные шары, самолеты, ракеты. Сон есть сон...
   Рукотворные создания разлетались  в  разные  стороны,  наполняя  небеса
гулом надежды.





   На капот джипа плюхнулась сорока, с  рассвета  охотившаяся  за  жуками.
Дважды издав  торжествующее  квохтанье  -  первый  раз  обозначая  занятую
территорию, второй раз просто ради забавы,  -  она  принялась  выстукивать
клювом проржавевшую и густо усыпанную сором поверхность.
   Стук нарушил сон Гордона. Он разлепил заспанные глаза и разглядел через
пыльное  стекло  разгуливающую  перед   самым   его   носом   птицу.   Ему
потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить, где он находится.  Ветровое
стекла,  приборная  панель,  запах  металла  и  бумаги  -   все   казалось
продолжением ночных грез о добрых  довоенных  деньках.  Он  долго  моргал,
приходя в себя и расставаясь с образами, населявшими его сновидения. Потом
решительно протер глаза и взглянул в лицо реальности.
   Если бы накануне, устремившись сюда, Гордон не оставил за собой пролома
в зарослях, под стать слону, ему бы сейчас  не  о  чем  было  тревожиться.
Впрочем,  то  обстоятельство,  что  виски   пролежало   здесь   нетронутым
шестнадцать лет, подтверждало его мнение о бандитах  как  о  лентяях.  Они
довольствовались  все  теми  же  тропами  и  местами  засад  и   даже   не
позаботились как следует облазить собственную гору.
   Гордон помотал отяжелевшей головой.  К  началу  войны  ему  исполнилось
всего восемнадцать, он учился на втором курсе  колледжа  и  еще  не  успел
привыкнуть к крепкому спиртному. После пережитых вчера невзгод  и  страхов
виски попросту свалило его наповал, и сейчас ему трудно было разжать  зубы
и толком продрать глаза.
   Потерянные богатства вспоминались теперь с удвоенным  сожалением.  Этим
утром он не сможет попить чайку,  вытереться  после  умывания  полотенцем,
побаловаться вяленым мясом, почистить зубы...
   Однако Гордон не  утратил  философского  взгляда  на  действительность.
Главное - он остался в живых.  Он  подозревал,  что  еще  успеет  оплакать
каждый из отобранных у него накануне предметов по отдельности.  Оставалось
только надеяться, что счетчик Гейгера избежит этой участи.  Радиация  была
одной из главных причин, заставивших его устремиться из Дакоты  на  запад.
Он смертельно  устал  от  необходимости  повсюду  повиноваться  проклятому
счетчику, вечно трястись от страха, что его украдут или он поломается.  По
слухам, радиоактивные осадки пощадили  Тихоокеанское  побережье,  чего  не
скажешь о заразе, принесенной ветрами из Азии.
   В  том-то  и  состояла  основная  странность  этой  войны.  В  ней   не
обнаруживалось  даже  подобия  последовательности,  она  была  воплощением
хаоса. Люди так и не дождались от нее  дружно  предрекаемого  смертельного
конца.  Скорее  она  напоминала  залпы  из  дробовика,   приносящие   одну
катастрофу средней разрушительности за другой. И ведь  каждую  из  них  по
отдельности вполне можно было бы пережить...
   Разразившаяся сперва "технологическая война" на море  и  в  воздухе  не
оказалась бы столь смертоносной, если бы не распространилась на  остальные
континенты.  Болезни  нанесли  Америке  не  такой  ужасающий   урон,   как
восточному  полушарию,  где  бактериологическое  оружие  противника  вышло
из-под  контроля  и  стало  косить  его  собственное   население.   Многие
американцы остались бы в живых, если бы  не  сбились  в  громадные  толпы,
опасаясь зон усиленного выпадения  осадков,  и  не  похоронили  тем  самым
самоотверженные усилия медиков предотвратите эпидемии. Голод не  добил  бы
страну, если бы обезумевшее население не блокировало шоссейные и  железные
дороги, стремясь поставить заслон вездесущим бактериям.
   Что касается вселявшего повальный страх  атомного  оружия,  то  военные
успели пустить  в  дело  лишь  малую  толику  накопленных  запасов;  потом
Славянское Возрождение развалилось само по себе, и  Запад  неожиданно  для
себя одержал победу. Взорвавшихся бомб хватило для того,  чтобы  наступила
Трехлетняя  Зима,  но  отнюдь  не  вековая  ночь,  которая  отбросила   бы
человечество в эпоху динозавров.  Был  момент  -  и  длился  он  несколько
нескончаемых недель, - когда казалось, что человечество, чудесным  образом
спохватившись, спасло себя и свою планету.
   Но так только казалось. Конечно, даже такого дьявольского  сочетания  -
парочки бомб, стайки микробов и трех плохих урожаев подряд  -  не  хватило
бы, чтобы свалить великую державу, а вместе с ней и  остальной  мир.  Дело
довершила иная болезнь, наподобие рака разъедавшая человечество изнутри.
   "Будь ты навеки проклят, Натан Холн", -  привычно  подумал  Гордон.  На
всем погруженном во тьму континенте не было проклятия привычнее этого.
   Он отпихнул мешки с почтой. Не  обращая  внимания  на  утренний  холод,
расстегнул на ремне левый кармашек и извлек  наружу  нечто,  завернутое  в
алюминиевую фольгу, и залепленное  расплавленным  воском.  Он  давно  ждал
экстренного случая, и вот таковой наступил. Ему  необходимо  подзарядиться
энергией, чтобы прожить еще один день, а кроме  дюжины  кубиков  говяжьего
бульона у него теперь ничего не осталось. Придется довольствоваться этим.
   Глотнув воды из своей фляжки,  чтобы  смыть  горьковато-соленый  комок,
засевший в горле после кубиков, он распахнул ногой левую дверцу джипа,  не
обращая внимания на несколько брезентовых мешков, вывалившихся при этом из
салона на подернутую  инеем  землю.  Спохватившись,  Гордон  покосился  на
скелет в форменном обмундировании, безропотно проведший с ним ночь.
   - Что ж, мистер  Почтальон,  я  намерен  устроить  вам  самые  почетные
похороны, какие только  возможны,  учитывая,  что  я  не  располагаю  иным
инструментом, кроме вот этой пары рук. Знаю, это  недостаточная  плата  за
то, чем вы меня одарили. Однако ничего больше не могу  вам  предложить.  -
Едва не дотронувшись  до  плеча  скелета,  он  открыл  дверцу  со  стороны
водителя.
   Стоило Гордону осторожно ступить на мерзлую землю,  как  его  обутые  в
мокасины ноги предательски разъехались. Хорошо хоть снег не выпал.  Здесь,
на горе, до того сухо, что земля  совсем  скоро  подтает,  и  можно  будет
копать.
   Ржавая ручка правой дверцы  поупиралась,  но  потом  поддалась.  Гордон
ухитрился  поймать  вывалившиеся  из  джипа  кости,  обтянутые  формой,  в
брезентовый мешок.
   Сохранность трупа превосходила все ожидания. Благодаря  сухому  климату
останки почтальона превратились в настоящую мумию,  предоставив  насекомым
возможность без спешки сделать свое дело. Внутренность джипа  за  все  эти
годы так и не была тронута плесенью.
   Сперва Гордон проверил наряд почтальона. Странно:  оказывается,  парень
носил под форменной курткой пеструю рубаху. От нее, впрочем, почти  ничего
не осталось, зато этого нельзя было сказать о кожаной куртке. Вот  находка
так находка! Если она придется впору, это несказанно повысит его шансы  на
выживание.
   Обувь мертвеца выглядела старой и  растрескавшейся,  но  все  равно  не
окончательно загубленной. Гордон аккуратно вытряхнул из  ботинок  кости  и
приложил подошвы к собственным ступням. Разве что чуть великоваты, но  все
же лучше, чем его драные мокасины.
   Действуя с максимальной осторожностью, Гордон переложил кости в  мешок,
удивляясь, что запросто справляется с  этой  малоприятной  необходимостью.
Как  видно,  накануне  вечером  его   покинули   последние   предрассудки.
Единственное, что он еще  чувствовал,  -  подобие  почтения  да  ироничную
благодарность к бывшему владельцу  всех  этих  вещей.  Он  вытряс  одежду,
стараясь не  дышать,  чтобы  не  наглотаться  пыли,  и  повесил  на  ветку
проветриваться, сам же возвратился к джипу.
   Так-так! Загадка пестрой  рубахи  продержалась  недолго.  Гордон  мигом
обнаружил в джипе голубую форменную  гимнастерку  с  длинными  рукавами  и
погончиками почтового ведомства. Даже  через  столько  лет  она  выглядела
почти новенькой. Значит, парень имел одну рубаху для удобства, а другую  -
чтобы не нервировать начальство.
   Гордон еще в детстве замечал за почтальонами этот грешок. Помнится, был
один -  развозя  жаркой  летней  порой  газеты,  надевал  яркую  гавайскую
рубашку; он же никогда не отказывался от  стаканчика  холодного  лимонада.
Гордон порылся в памяти, но так и не сумел вспомнить его имя.
   Приплясывая на утреннем холоде, чтобы совсем не замерзнуть, он  натянул
форменную рубашку. Если она и была ему велика, то лишь чуть-чуть.
   "Может быть, я еще растолстею, и тогда она станет мне совсем впору",  -
вяло пошутил он. В свои теперешние тридцать четыре он  весил  меньше,  чем
семнадцатилетним.
   В ящичке для документов Гордон обнаружил ветхую карту  Орегона,  вполне
способную заменить ту, которой он лишился.  Еще  через  секунду  он  издал
радостный крик:  его  пальцы  нащупали  гладкий  пластмассовый  квадратик.
Сцинтиллятор! Это  еще  лучше,  чем  утраченный  счетчик  Гейгера:  уловив
гамма-радиацию, приборчик станет  мигать,  причем  без  всякого  источника
энергии!  Заслонив  прибор  от  света,  он   разглядел   слабые   искорки,
порожденные космическим излучением. Его свечение можно было не принимать в
расчет.
   Вот только зачем  понадобилась  эта  штуковина  довоенному  почтальону?
Пряча приборчик в карман брюк, Гордон недоуменно покачал головой.
   Фонарь почтальона пришлось выбросить: батарейки превратились в  месиво.
Не забыть про рюкзак! На полу позади сиденья лежала вместительная  кожаная
заплечная сумка. Даже потрескавшись  от  сухости,  лямки  ее  не  утратили
прочности, и наружные клапаны тоже были целы. Разумеется, она  не  заменит
его рюкзак, и все же это неизмеримо лучше, чем вообще  ничего.  Он  открыл
главное отделение, и ему под ноги  хлынул  поток  старой  корреспонденции.
Гордон поднял наугад несколько конвертов.
   "От мэра города  Бонд,  штат  Орегон,  директору  медицинского  училища
Орегонского университета в  Юджине".  Гордон  прочел  обращение  нараспев,
изображая Полония. Потом он  перебрал  еще  несколько  писем.  Все  адреса
звучали помпезно и необыкновенно архаично.
   Вот пухлое письмо от  некоего  доктора  Франклина  Дейвиса  из  городка
Джилкрист с пометкой "срочно" на конверте, адресованное ответственному  за
распределение   медикаментов   по   региону.   Наверняка   доктор   просил
удовлетворить его заявку в приоритетном порядке...
   Пренебрежительная  усмешка  на  лице  Гордона   сменилась   озадаченной
гримасой. Чем больше он перебирал письма, тем больше понимал, что ошибся в
своих ожиданиях. Он полагал, что развлечется, читая всякие  необязательные
депеши  и  личную  переписку.  Однако  в  мешке  не  оказалось  ни  одного
рекламного листка. Наряду с личной корреспонденцией  в  мешке  преобладали
отправления чисто официального свойства.
   Так или иначе, у Гордона не было времени для  подсматривания  за  чужой
жизнью, тем  более  давно  завершившейся.  Он  решил  прихватить  с  собой
дюжину-другую писем, чтобы проглядеть на досуге, а чистые стороны  листков
использовать для нового дневника.
   Он старался не думать о  невосполнимой  утрате  -  старом  дневнике,  в
который он на протяжении шестнадцати лет заносил свои наблюдения и который
стал теперь поживой бывшего биржевого  маклера.  Только  и  утешения,  что
дневник будет не просто прочтен, но и сохранен, как и томик  поэзии,  тоже
лежавший у Гордона в рюкзаке, - если,  конечно,  он  правильно  истолковал
характер Роджера Септена.
   Ничего, наступит день, когда он вернет свое достояние...
   Но как здесь оказался джип почтового ведомства  Соединенных  Штатов?  И
что послужило причиной гибели почтальона? Частично ответом на эти  вопросы
стали пулевые отверстия в правой части заднего стекла.
   Гордон взглянул на висящие на дереве вещи почтальона.  Так  и  есть:  и
рубаха, и куртка продырявлены по два раза в верхней части спины.
   Нападение с целью кражи автомобиля или  ограбления  водителя  никак  не
могло произойти до войны. Почтальоны почти никогда не становились жертвами
преступников, даже во время волнений, порожденных  депрессией  конца  80-х
годов, предшествовавшей  "золотому  веку"  90-х.  Кроме  того,  пропавшего
почтальона обязательно отыскали бы.
   Вывод  напрашивался   сам   собой:   нападение   произошло   _п_о_с_л_е
Однонедельной войны. Только вот  что  забыл  почтальон  в  этой  безлюдной
местности, когда США практически прекратили свое  существование?  И  когда
именно все это случилось?
   Видимо,   бедняга   угодил   в   засаду   и   попытался   скрыться   от
преследователей, воспользовавшись проселочными дорогами. Возможно, до него
не сразу дошло, насколько  серьезно  он  ранен,  или  он  просто  поддался
панике.
   Однако Гордона не оставляло подозрение, что существовала еще  какая-то,
главная причина, заставившая почтальона забраться в такую глушь  и  искать
укрытия в лесных зарослях.
   - Он защищал свой груз, - наконец прошептал Гордон. - Понял, что шансов
получить подмогу нет, и, чтобы не быть  схваченным  на  дороге,  предпочел
расстаться с жизнью, но не отдать грабителям почту.
   Значит,    Гордон    набрел    на     останки     самого     настоящего
п_о_с_л_е_в_о_е_н_н_о_г_о_ почтальона, героя  времен  заката  цивилизации.
Ему вспомнились старомодные оды в честь почтальонов: "Ни снега, ни ураганы
почтальону не преграды", и он не мог не восхититься людьми, так упорно  не
дававшими погаснуть еще  теплившемуся  огоньку  нормальной,  упорядоченной
жизни.
   Вот и разгадка преобладания официальной  корреспонденции  и  отсутствия
обычного  почтового  мусора...  Гордон  и  не  подозревал,   что   подобие
нормальной жизни существовало столь долго.  Естественно,  семнадцатилетний
новобранец и не должен был застать  ничего  нормального.  Власть  толпы  и
повальный грабеж в главных  центрах  жизнеобеспечения  отвлекали  основные
силы  военных  властей,  пока  ополчение  не   прекратило   существование,
проглоченное возбужденными толпами, которые ему полагалось усмирять.  Если
кто-то  и  вел  себя  в  те  кошмарные  месяцы,  как  подобает   достойным
представителям    рода    людского.    Гордону    не    довелось     этого
засвидетельствовать.
   История  гибели   смельчака-почтальона,   которую   легко   было   себе
представить, повергла Гордона  в  уныние.  Мэры  городов,  университетские
профессора  и  почтальоны,  сражающиеся  с   хаосом...   Горький   привкус
несбывшихся надежд слишком раздирал душу, чтобы хотелось вспоминать еще...
   Гордону пришлось приложить немало усилий, чтобы открыть  заднюю  дверцу
джипа. Отодвинув в  сторону  мешки  с  конвертами,  он  завладел  фуражкой
почтальона с почерневшей кокардой, пустой коробкой из-под  еды  и  вещицей
поценнее - темными очками, вросшими в густую  пыль,  покрывавшую  запасное
колесо.
   Гордон взял в руки небольшую лопатку, ранее предназначавшуюся для того,
чтобы вызволять из грязи увязшую машину, а теперь готовую  превратиться  в
инструмент могильщика. Но, прежде чем приступить к печальной  обязанности,
он вытащил  из  кучи  мешков  позади  сиденья  водителя  разбитую  гитару.
Крупнокалиберная  пуля  раздробила  ее  шейку.  С   гитарой   соседствовал
полиэтиленовый пакет с добрым фунтом мелко порубленной травы,  от  которой
исходил сильный мускусный  запах.  Память  на  запахи  умирает  последней:
Гордон без труда узнал аромат марихуаны.
   Еще несколько минут  назад  он  представлял  себе  почтальона  мужчиной
средних лет, лысеющим приверженцем старых порядков. Теперь же ему пришлось
признать свою ошибку: погибший скорее был молодым парнем,  под  стать  ему
самому  в  юности,  -  расхристанным,  бородатым,  с  выражением   вечного
изумления на лице.  Вероятнее  всего,  неохиппи  -  представителем  только
успевшего вылупиться поколения, едва заявившего о себе, когда война  разом
покончила со всем, что несло  в  себе  хоть  какое-то  подобие  оптимизма.
Неохиппи,  погибший,  защищая  государственную  переписку...  Гордона  это
нисколько не удивило. У него были друзья, тоже  хиппи,  искренние  ребята,
хоть и немного странноватые.
   Он легонько коснулся гитарных струн и впервые за утро почувствовал себя
виноватым. Почтальон даже не был вооружен! Гордон вспомнил, что  он  читал
когда-то  об  американских  почтальонах,  все  три  года  беспрепятственно
пересекавших линию фронта во время гражданской войны 1860-х. Должно  быть,
этот парень надеялся, что его земляки уважают давнюю традицию...
   Америка периода после Хаоса забыла  все  традиции,  озабоченная  только
одним - выживанием. Скитания научили Гордона не  удивляться  тому,  что  в
одних  местах  его  приветствуют  так  же  радушно,   как   приветствовали
странствующих менестрелей в глубоком  средневековье,  в  других  же  гонят
прочь, обуреваемые паранойей. Но даже  в  тех  редких  случаях,  когда  он
сталкивался с дружелюбным  отношением  и  люди,  сохранившие  человеческое
достоинство, готовы были приютить чужака, он очень  быстро  снова  начинал
видеть сны о летающих по небу предметах... Яркие воздушные шары, самолеты,
ракеты...
   Тем временем близился полдень. Найденного оказалось достаточно, чтобы у
Гордона появилась уверенность, что он выживет и не вступая  в  поединок  с
бандитами. Чем быстрее он одолеет перевал и окажется  в  более  подходящих
для жизни местах, тем лучше. Он  уже  начал  мечтать  о  ручье  где-нибудь
подальше от владений бандитов, в котором он  смог  бы  наловить  форели  и
утолить голод.
   Но прежде он исполнит свой долг. Гордон сжал в  руках  лопату.  Как  ни
силен терзающий его голод, он выполнит обещание, которое дал этому парню.
   Он огляделся, отыскивая тенистое местечко с достаточно  рыхлой  землей,
откуда вдобавок открывался бы приличный вид.





   - Они кричали Макбету:

   Ты невредим, пока на Дунсинан
   Бирнамский лес нейдет. - И вот уж лес
   Пошел на Дунсинан.

   К оружью, в поле!
   Ведь если не обман слова гонца,
   Не все ль равно, где ожидать конца -
   Здесь или там.

   Гордон еще крепче сжал свой деревянный меч, который смастерил из  доски
и донышка консервной банки, и поманил невидимого адъютанта:

   Постыл мне свет дневной.
   Пусть рушится весь свет вослед за мной.

   Вой, ветер! Злобствуй, буря! Бей, набат!
   Смерть я в доспехах встречу, как солдат!
   [Строки из заключительного акта трагедии В.Шекспира
   "Макбет" цитируются в переводе К.Корнеева]

   Гордон Макбет расправил плечи, поцеловал  меч  и  гордо  направился  со
сцены навстречу гибели.
   Выйдя из пятна света, отбрасываемого  масляной  лампой,  он  оглянулся,
надеясь уловить реакцию аудитории. Его прежние выступления пришлись ей  по
вкусу, но урезанная  версия  "Макбета",  впервые  в  истории  сценического
искусства разыгранная одним исполнителем, вряд ли могла  быть  принята  на
ура.
   Впрочем, через секунду  после  его  ухода  со  сцены  раздались  полные
энтузиазма аплодисменты. Заводилой, как  всегда,  выступила  миссис  Адель
Томпсон, предводительница  этой  крохотной  общины.  Взрослые  свистели  и
топали ногами,  выражая  одобрение.  Граждане  помладше  неумело  хлопали,
словно впервые в жизни принимали участие в неведомом им ритуале.
   Не иначе,  им  полюбилась  усеченная  версия  старой  трагедии.  Гордон
облегченно вздохнул. Говоря но правде, он упростил кое-что не столько ради
краткости, сколько  из-за  того,  что  плохо  помнил  авторский  текст.  В
последний раз он видел его лет десять тому назад, да и то в  полусожженной
книжке. Впрочем, последние строки  он  продекламировал  громовым  голосом:
слова о ветре и о конце он никогда не забудет.
   Гордон, заранее улыбаясь, вернулся на  сцену  -  то  есть  на  гаражный
подъемник на единственной заправочной  станции  в  крохотном  селении  под
названием Пайн-Вью.
   Устав от голода и одиночества, он рискнул  испытать  на  гостеприимство
жителей этой горной деревеньки, с полями, окруженными заборами, и  домами,
сложенными из толстых бревен. Попытка оказалась более удачной, чем он  мог
надеяться.  Большинство  имеющих  право  голоса  взрослых  членов   общины
проголосовало за то, чтобы предоставить ему еду и необходимое снаряжение в
обмен на серию выступлений. Сделка состоялась.
   -  Браво!  Чудесно!  -  Миссис  Томпсон  стояла,  в  первом   ряду,   с
воодушевлением аплодируя. Эта седовласая и костлявая  женщина  была  полна
энергии;  сейчас  она  оглядывалась  на  "зал",  не  давая   аплодисментам
стихнуть. Сорок с  чем-то  зрителей,  в  том  числе  немалая  доля  детей,
послушно выражали восторг. Гордон взмахнул рукой и  поклонился  ниже,  чем
когда-либо прежде.
   Разумеется, его представление выглядело чистейшей воды халтурой. Однако
он был единственным на площади  в  сто  квадратных  миль,  кто  имел  хоть
какое-то  представление  о  драматическом  искусстве.  В   Америке   снова
появились крестьяне, и Гордон, подобно своим  предшественникам  в  трудном
ремесле  менестрелей,  научился  не  обращать  внимания   на   собственные
неизбежные погрешности.
   Отвесив последний поклон  точь-в-точь  перед  тем,  как  стали  стихать
аплодисменты, он убрался со сцены и принялся  стягивать  свой  маскарадный
костюм. Выхода на  бис  не  будет:  он  натренировался  в  непреклонности.
Театральное действо давало  ему  хлеб  насущный,  и  Гордон  умел  держать
зрителей на голодном пайке до самого прекращения гастролей.
   - Чудесно! Замечательно! - восхищалась миссис Томпсон, перехватив его в
толпе  зрителей,  образовавшейся  у  стола  с  угощениями.  Дети  постарше
собрались вокруг него в кружок и рассматривали, разинув рты.
   Пайн-Вью был вполне процветающим селением  в  сравнении  с  голодающими
деревнями как на равнинах, так  и  в  горах.  Кое-где  недоставало  целого
поколения -  так  повлияла  на  детей  Трехлетняя  зима.  Зато  здесь  ему
бросились в глаза подростки и юноши, а также старики, которые приближались
к пожилому возрасту еще до Светопреставления. Тут, как видно, сделали все,
чтобы спасти  буквально  каждого.  Такое  случалось  нечасто,  но  все  же
случалось - Гордон уже сталкивался с этим.
   Страшные годы оставили  свою  отметину  повсюду.  Здесь,  как  в  любой
деревне, он заметил лица со следами страшных болезнен, истощенные  голодом
и войной. У двух женщин и одного мужчины были ампутированы конечности, еще
у одного видел только правый глаз - левый затянуло катарактой.
   Гордон успел привыкнуть к подобному зрелищу - по крайней мере,  он  был
готов к нему в умеренных количествах. Сейчас он благодарил хозяйку:
   - Спасибо, миссис Томпсон! До чего приятно  слышать  учтивые  слова  от
строгого критика! Я рад, что представление пришлось вам по душе.
   - Что вы, я серьезно говорю, что уже много лет  не  получала  подобного
удовольствия,  -  настаивала   предводительница   клана,   словно   Гордон
неумеренно скромничал.  -  От  заключительного  монолога  Макбета  у  меня
мурашки побежали по спине! Как жаль, что раньше, имея все  возможности,  я
пропустила эту постановку по  телевизору.  Я  и  не  знала,  что  это  так
здорово! А уж та  вдохновляющая  речь  Авраама  Линкольна,  с  которой  вы
выступали перед нами чуть раньше... Мы, знаете, сперва попытались  открыть
здесь школу. Но у нас ничего не вышло. Все  рабочие  руки,  даже  детские,
были наперечет. Теперь я снова об этом поразмыслю - а все  благодаря  речи
Линкольна. У нас сохранились кое-какие старые книжки. Возможно,  наступило
время для повой попытки.
   Гордон вежливо кивал. Этот синдром был ему знаком:  здесь  он  встретил
один  из  самых  сердечных  приемов  за  долгие  годы,  однако  неизбежные
откровения не могли его не опечалить. Воодушевление аудитории  обязательно
заставляло Гордона почувствовать себя  шарлатаном:  ведь  его  выступления
возрождали надежду в немногих достойных людях из старшего  поколения,  еще
помнивших былые времена... Он отлично  знал,  что  надеждам  этим  суждено
угаснуть уже через несколько недель, самое большее - через месяц-другой.
   Ему казалось, что семенам цивилизации требуется нечто  большее,  нежели
просто добрая воля и прекрасные намерения стареющих выпускников колледжей.
Гордон нередко раздумывал над тем, что, возможно, недостающим  звеном  мог
бы стать правильно выбранный  символ,  зажигательная  идея.  При  этом  он
сознавал, что его маленькие драмы, как бы ни был сердечен прием, далеко не
дотягивают до того, чтобы сделаться волшебным ключиком. Из них  еще  могло
произрасти что-то примитивное, некий порыв к цивилизации,  однако  местный
энтузиазм неизбежно засыхал на корню. Гордон не  мнил  себя  странствующим
мессией. Легенды, которыми он подкармливал зрителей,  не  обладали  силой,
способной преодолеть инерцию беспросветности.
   Время  неумолимо:  скоро  последние  представители  старшего  поколения
сойдут в  могилу  и  континентом  будут  править  враждующие  между  собой
племена. Кто знает, может, минет тысяча лет - и все начнется  снова.  Пока
же...
   Гордон был  вовремя  избавлен  от  выслушивания  неосуществимых  планов
миссис Томпсон, вселяющих в него одну лишь печаль. Толпа выдавила из своих
недр  низенькую  седовласую  негритянку,  худую,   как   пугало,   которая
бесцеремонно схватила его за руку.
   - Опомнись, Адель! - обратилась она к предводительнице клана. -  Мистер
Кранц с самого полудня не имел во рту  маковой  росинки!  Если  мы  хотим,
чтобы он выступил и вечером, то  должны  его  как  следует  подкормить.  Я
права? - Стискивая руку Гордона, она словно дополнительно удостоверялась в
его истощенности. Он и не собирался опровергать ее слова,  ибо  запах  еды
уже кружил ему голову.
   Миссис Томпсон окинула негритянку гневным взглядом.
   - Разумеется, Патриция. Позже мы еще вернемся к этому разговору, мистер
Кранц. Пускай миссис Хаулетт попробует сделать вас немного пожирнее. -  Ее
улыбка и сверкающие глаза выдавали ум и нерастраченную иронию. Гордон  был
вынужден изменить свое мнение о миссис Томпсон: она определенно не глупа.
   Миссис Хаулетт вытащила его из толпы. Гордон улыбался и покорно отвечал
на приветствия тянущихся к нему рук. Широко раскрытые глаза не упускали ни
одного его движения.
   "Наверное, голод отточил мое актерское мастерство. Ни разу еще не видел
такой реакции на свое лицедейство! Интересно было бы разобраться,  что  же
именно их так проняло в моей игре!"
   От длинного стола с  угощениями  за  ним  наблюдала  имеете  с  прочими
молодая женщина немногим выше росточком, чем миссис Хаулетт,  с  глубокими
миндалевидными глазами и такими иссиня-черными волосами, каких  Гордон  не
встречал никогда в жизни. Она дважды легонько шлепнула  по  руке  ребенка,
тянувшегося к еде перед носом у почетного  гостя.  Встречаясь  с  Гордоном
глазами, женщина всякий раз улыбалась.
   От нее не отходил высокий, дородный молодой человек,  теребивший  рыжую
бородку и как-то странно посматривавший на Гордона. В его взгляде читалось
то смирение, то отчаяние. Не успел Гордон  сообразить,  что  к  чему,  как
миссис Хаулетт подтолкнула его к хорошенькой брюнетке.
   - Эбби, - велела она, - давай-ка  положим  на  тарелку  мистера  Кранца
всего понемножку. Потом он сам решит, на чем  остановить  внимание.  Очень
рекомендую пирог с черникой: мое собственное творение.
   Гордон послушно промямлил,  что,  пожалуй,  побалуется  двумя  порциями
пирога. Ему было нелегко оставаться дипломатом: он уже много лет не  видел
и  не  нюхал   ничего   подобного.   Запахи   отвлекали   его   и   мешали
сосредоточиться, оценить непонятные взгляды и тянущиеся к нему руки.
   Украшением стола служила отменная фаршированная  индейка.  Кроме  того,
предлагалась горячая вареная картошка  в  огромной  кастрюле  -  гарнир  к
вымоченному в пиве вяленому мясу с морковью и луком. Чуть дальше на  столе
привлекал взгляд яблочный пирог и сушеные яблоки.  "Надо  будет  запастись
всем этим перед уходом", - подумал Гордон.
   Решив не терзать себя дальнейшим осмотром, он смело подставил  тарелку.
Принимая ее, Эбби не сводила с  него  глаз.  Ее  массивный  рыжий  спутник
наконец раскрыл рот; пробормотав  нечто  невразумительное,  он  сжал  руку
Гордона в своих лапах.  Гордон  отпрянул,  но  неразговорчивый  детина  не
отпускал руку, пока он не изобразил сердечное ответное рукопожатие. Детина
снова что-то пробормотал, кивнул и отошел. Прежде чем скрыться в толпе, он
чмокнул брюнетку в щеку, после чего скромно потупил взор.
   Гордон растерянно заморгал. Уж не  проворонил  ли  он  какое-то  важное
событие?
   - Это Майкл, муж Эбби, - объяснила миссис Хаулетт. - Ему  надо  сменить
Эдварда у ловушек. Но он  все  равно  задержался,  чтобы  посмотреть  ваше
представление.  В  детстве   он   очень   любил   смотреть   телевизионные
постановки...
   Пар, поднимающийся от тарелки, окончательно лишил оголодавшего  Гордона
рассудка. В ответ на  его  благодарность  Эбби  густо  покраснела.  Миссис
Хаулетт  решительно  оттащила  его  к  груде  старых  покрышек,  служивших
сиденьями.
   - Вы еще успеете наговориться с Эбби, - обнадежила негритянка.  -  Пока
ешьте. Наслаждайтесь едой.
   Гордона и не требовалось уговаривать, у него только хрустело за  ушами.
Люди бросали на него  любопытные  взгляды,  а  миссис  Хаулетт  продолжала
стрекотать:
   - Вкусно, правда? Сидите и ешьте, забудьте о нас. Вот когда  насытитесь
и  будете  снова  готовы  беседовать,  мы  все  еще  раз  с  удовольствием
выслушаем, как вы заделались почтальоном.
   Гордон поднял  глаза.  Его  окружали  заинтересованные  физиономии.  Он
поспешно глотнул пива, чтобы не обжечься горячей картошкой.
   - Я обыкновенный путник, - ответил он с набитым  ртом,  примериваясь  к
индюшачьей ножке. - Ничего особенного: просто мне попалась  эта  одежда  и
сумка.
   Он не возражал - пусть пялятся на него, трогают,  заговаривают  с  ним,
лишь бы не мешали есть!
   Миссис Хаулетт некоторое время переваривала  услышанное.  Потом,  не  в
силах сдержаться, снова заговорила:
   - Когда я была  девчонкой,  мы  угощали  нашего  почтальона  молоком  и
пирожными. Мой отец всегда оставлял для него на ограде стаканчик виски под
Новый год. И любил повторять для нас, детей, этот стишок - ну,  вы-то  его
наверняка знаете: "Ни снега, ни ураганы, ни война и ни хвороба, ни бандиты
и ни тьма..."
   Гордон поперхнулся и взглянул на нее, желая  понять,  серьезно  ли  она
говорит. Половина слов в ее  изложении  не  соответствовала  оригиналу,  и
неспроста... Он не собирался ее поправлять.
   Правда, долго раздумывать о смысле оговорки ему не пришлось:  роскошная
еда снова заставила его обо ноем позабыть. В любом случае, у него не  было
сил разбираться, куда клонит собеседница.
   - А наш почтальон _п_е_л_ для нас!
   Ребяческое восклицание исходило от темноволосого гиганта  с  начинающей
седеть бородой. Воспоминания затуманили его взор.
   - По субботам, возвращаясь из школы, мы  слышали  его  пение  за  целый
квартал! Он был совсем черный, куда чернее,  чем  миссис  Хаулетт  или,  к
примеру, мистер Хортон - видите? Ну и голос у него был!  Наверное,  потому
ему и досталась эта работа. Он всегда приносил  мне  особые  монетки  -  я
собирал их. И звонил в звонок, чтобы вручить их мне из рук в руки.
   В его голосе звучала нескрываемая зависть и тоска по минувшему.
   - А когда я была маленькой, наш почтальон только посвистывал, - сказала
женщина средних лет с изборожденным глубокими морщинами  лицом.  Ее  голос
звучал разочарованно. - Зато это был очень милый человек. Позже, уже когда
я выросла, придя как-то раз с работы, узнала,  что  почтальон  спас  жизнь
одному соседу: услыхав, что тот  подавился,  он  делал  ему  искусственное
дыхание, пока не подоспела "скорая".
   Слушатели дружно вздохнули, словно присутствовали при  повествовании  о
подвигах древнего героя. Воспоминания становились  все  более  цветистыми,
дети  внимали  им,  широко  раскрыв  глаза.  Во  всяком  случае,  хоть   и
поглощенный едой, Гордон смутно  сознавал,  что  их  реакция  должна  быть
именно такова. Скоро пошли столь  невероятные  подробности,  в  которые  с
трудом верилось при всем желании.
   Миссис Хаулетт тронула Гордона за колено.
   - Ну, расскажите еще разок, как вы заделались почтальоном.
   Гордон в отчаянии пожал плечами:
   - Я нашел его вещи, только и  всего!  -  выговорил  он,  не  переставая
жевать.  Волшебные  запахи,   витавшие   над   столом,   довели   его   до
полуобморочного состояния; в то же время сомкнувшаяся вокруг толпа вселяла
в  него  панику.  Впрочем,  если  взрослые  жители  деревни   предпочитают
окутывать романтическим флером свои воспоминания о людях,  которых  они  в
былые времена считали мальчиками на побегушках, то это их дело.  Наверное,
его сегодняшнее выступление навеяло воспоминания о  некотором  альтруизме,
который они подмечали в свое время, еще детьми,  у  людей,  снабжавших  их
почтой. Сколько угодно! Пусть воображают невесть что, только бы не  мешали
есть!
   - Вот как! - Люди переглядывались, понимающе кивали,  словно  в  ответе
Гордона содержался глубокий смысл. Он слышал, как его  слова  побежали  по
толпе, мигом достигнув ее периферии.
   - Он нашел вещи почтальона и, само собой, сделался им...
   Они усмотрели в его ответе нечто  такое,  что  их  умиротворило;  толпа
стала редеть. Лишь позднее Гордон осознал, сколь важное событие  произошло
в свете масляных ламп, пока он упивался давно позабытым  вкусом  добротной
еды.





   "...мы  обнаружили,  что  в  нашей  клинике   имеется   большой   запас
разнообразных дезинфицирующих  и  обезболивающих  средств.  Насколько  нам
известно, в Бенде и в  центрах  для  сбора  беженцев  к  северу  их  остро
недостает. Мы готовы обменять часть этих медикаментов, а также грузовик  с
деионизирующими очистителями, брошенный кем-то  у  нас,  на  тысячу  ампул
тетрациклина, чтобы спастись от эпидемии бубонной  чумы,  надвигающейся  с
востока. Возможно, мы согласились бы вместо  тетрациклина  и  на  активную
культуру дрожжей, выделяющих баломицин, если бы кто-нибудь научил нас, как
с ней обращаться.
   Кроме того, мы испытываем острую необходимость в..."

   По всей видимости, мэр Джилкриста обладал недюжинной  силой  воли,  раз
ему удалось уговорить местный комитет по действиям в чрезвычайной ситуации
одобрить подобный обмен.  Усиленное  накопление  запасов,  противоречившее
всякой  логике  и  исключавшее  взаимопомощь,  было  одним  из  главнейших
факторов, приведших к коллапсу. Гордон только удивлялся, что в первые  два
года Хаоса еще оставались люди, сохранившие крупицы здравого смысла.
   Он принялся тереть глаза. Чтение оказалось непростым занятием при свете
двух самодельных свечек. Однако ему никак не удавалось заснуть на ложе  из
мягких матрасов; он готов был не смыкать глаз, лишь бы не провести ночь на
полу. Сколько месяцев он мечтал именно о  такой  постели  в  именно  такой
комнате!
   Незадолго  до  этого  его  стошнило.  Неумеренное  количество  пищи   и
домашнего  пива  привело  его  от  головокружительной  легкости  к  тяжким
страданиям.   Несколько   часов   он   находился   где-то   между    этими
противоположными состояниями, пока наконец не ввалился  в  отведенную  ему
комнату, почти не помня событий празднества.
   На столике рядом с кроватью его ждала зубная щетка -  наконец-то!  -  и
металлический таз с горячей водой.
   Мыло! Стоило ему ополоснуться, как резь в желудке сама собой утихла.
   Гордон  улыбнулся,  увидев,  что  его  форма  выстирана   и   тщательно
выглажена. Она лежала  на  стуле;  дыры,  которые  он  кое-как  залатал  в
походных условиях, были с любовью заштопаны.
   Он не мог винить жителей  этого  крохотного  селения  за  то,  что  они
упустили из виду еще одну из его насущных потребностей, нечто, без чего он
столь долго обходился, что не смел сейчас и помыслить об  этом.  Хватит  с
него и того, что ему предоставлено. Он находился почти что в раю.
   Нежась на ветхом, но безупречно чистом постельном  белье  и  дожидаясь,
когда же его наконец сморит сон,  Гордон  изучал  переписку  людей,  давно
покинувших этот мир. Мэр Джилкриста писал:

   "Нам  чрезвычайно  трудно  сладить   с   местными   бандами   "мастеров
выживания". На наше  счастье,  все  они  слишком  большие  эгоисты,  чтобы
сбиться в крупные стаи. Я полагаю, пока они причиняют друг другу не меньше
беспокойства,  чем  нам.  Однако  постепенно  они   становятся   настоящей
проблемой для нас.
   Наш шериф постоянно попадает под обстрел  хорошо  вооруженных  людей  в
армейском камуфляже.  Несомненно,  эти  идиоты  принимают  его  за  "лакея
русских" или что-то в этом роде.
   Они взяли привычку охотиться, убивая в лесу все живое  и  заготовляя  в
огромном  количестве  мясо.  Наши  охотники,  возвращаясь,  с  отвращением
рассказывают, сколько дичи те переводят понапрасну; кроме  того,  в  самих
наших охотников часто палят ни с того ни с сего.
   Знаю, что могу показаться слишком настойчивым, но, когда у вас появится
возможность выделить  нам  взвод,  закончивший  переселение  беженцев,  не
поручили  бы  вы  ему  помочь  нам  разделаться  с  этими   романтическими
негодяями,  одержимыми   эгоизмом   и   накопительством?   Надеюсь,   пары
подразделений американской армии хватит для того, чтобы  убедить  их,  что
война выиграна и теперь всем без исключения надо сотрудничать..."

   Гордон огорченно отложил письмо.
   Значит, и здесь все происходило как везде. Последней каплей  стала  эта
чума - "мастера выживания", особенно те из  них,  кто  провозгласил  своим
пророком проповедника безбрежной, жестокой анархии Натана Холна.
   Одной  из  обязанностей  Гордона   в   бытность   ополченцем   являлось
искоренение  небольших  банд  этих  головорезов-горожан,  помешавшихся  на
огнестрельном оружии. Он удивлялся, какое огромное количество  укрепленных
пещер и хижин этих параноиков, расплодившихся в трудные послевоенные годы,
разоружает его подразделение в прерия и на островках посреди озер.
   Ирония ситуации состояла в том, что дело определенно уже  шло  на  лад!
Депрессия была преодолена, люди снова взялись за совместный труд. Если  не
считать горстки психов, Америку  и  весь  остальной  мир  ждало  блестящее
возрождение. Однако все как-то забыли, сколько бед  может  причинить  даже
горстка психов.
   Разумеется, когда все и впрямь рухнуло, маленькие крепости продержались
надолго. Большая часть этих муравьиных бастионов в  первые  же  месяцы  по
дюжине раз переходила из рук в руки, ибо они являлись естественными целями
атакующих. Равнины оставались аренами сражений, пока не  была  расколочена
последняя  солнечная  батарея,  снесен  последний  дающий   электроэнергию
ветряк, разграблен охотниками за вожделенными наркотиками последний  склад
медикаментов.
   Выстояли только те ранчо и деревни, где в должной пропорции  сочетались
стойкость, внутренняя спайка и здравый смысл. К тому  времени,  когда  все
отряды национальной гвардии геройски погибли на своих  боевых  постах  или
сами растворились среди банд рыскающих по разоренной  местности  "мастеров
выживания", в живых остались лишь немногие вооруженные отшельники, первыми
ушедшие в леса.
   Гордон в который раз посмотрел на штамп на  конверте.  Два  года  после
войны! Он покачал головой. Раньше ему было невдомек, что кто-то  ухитрился
продержаться так долго.
   Мысль об этом  причинила  ему  боль,  как  старая  потревоженная  рана.
Неужели последние шестнадцать лет могли бы пройти совсем по-другому?..
   До  его  слуха  донесся  слабый  шорох.  Гордон  вздрогнул.   Наверное,
послышалось... Шорох повторился, только уже громче, и он понял, что кто-то
скребется в дверь.
   - Войдите, - позвал он.
   Дверь наполовину приоткрылась,  и  Гордон  увидел  Эбби  -  хорошенькую
брюнетку с по-восточному раскосыми глазами. Она смущенно улыбалась. Гордон
сложил письмо и засунул его обратно в конверт.
   - Хэлло, Эбби. В чем дело? - Он улыбнулся в ответ.
   - Я... я пришла спросить, не нужно ли вам еще чего-нибудь, -  торопливо
ответила она. - Вам понравилось умывание?
   - Еще как! -  Гордон  вздохнул,  лихорадочно  прикидывая,  что  бы  еще
сказать. - Но самый ценный дар -  зубная  щетка.  Это  вообще  послание  с
небес.
   - Вы же говорили, что лишились своей. - Она опустила глаза. - У нас  на
складе  еще  осталось  пять-шесть  неиспользованных.  Я   рада,   что   вы
удовлетворены.
   - Так это была ваша идея? Низкий вам поклон. Теперь я - ваш должник.
   Эбби широко улыбнулась.
   - Вы читали письмо? Можно мне взглянуть?  Никогда  в  жизни  не  видела
письма.
   - Бросьте, не такая уж вы малолетка! - Гордон  усмехнулся.  -  Даже  до
войны не видели?
   Эбби покраснела.
   - Когда все случилось, мне исполнилось лишь четыре года. Это был  такой
страх, такая неразбериха, что я... почти ничего не помню.
   Он прикрыл глаза. Неужто прошло так много времени? Да, шестнадцать  лет
- достаточный срок, чтобы все  теперешние  красавицы  на  земле  не  знали
ничего, кроме темноты. Потрясающе!
   - Тогда глядите. - Он пододвинул к кровати стул, но она  обошла  его  и
уселась прямо на постель. Гордон запустил руку  в  мешок,  вытащил  оттуда
очередной  ветхий,  пожелтевший  конверт,  аккуратно  расправил  листок  и
протянул ей.
   Эбби уставилась на бумагу так сосредоточенно, что он сперва решил - она
погрузилась в чтение. От усилий ее тонкие  брови  сошлись  на  переносице,
однако вскоре она подняла глаза.
   - Боюсь, для этого нужно уметь читать гораздо лучше, чем я. То  есть  я
могу прочесть надпись на консервном банке и тому подобное, но  у  меня  не
было практики с написанным от руки и с... предложениями.
   Последние слова она произнесла еле слышно. Девушка была смущена, но  не
испытывала ни малейшего страха; она полностью доверяла ему, словно  пришла
исповедаться. Он опять улыбнулся.
   - Не беда. Я расскажу вам, о чем тут речь. - Он поднес письмо поближе к
пламени свечи. Эбби придвинулась к нему и теперь сидела, почти касаясь его
колен и не сводя глаз с исписанного листка.
   -  Письмо  написал  некто  Джон  Бриггс,  из  Форт-Рока,  штат  Орегон,
человеку, у которого он прежде работал и который жил в  Кламат-Фолс.  Судя
по изображенным на бланке станку и лошадке, Бриггс был когда-то  механиком
или плотником. Гм-м... - Почерк оказалось действительно нелегко разобрать.
- Выходит, этот Бриггс славный малый. Он предлагает бывшему боссу прислать
к нему своих детей, пока не кончится вся заваруха. Кроме того,  он  пишет,
что  у  него  хорошая  мастерская,  свой  генератор  и  полно  железа.  Он
спрашивает, не желает ли босс заказать чего-нибудь...
   Гордон закашлялся. Он все еще испытывал  похмелье,  и  до  него  только
сейчас дошло, что у  него  на  кровати  сидит  как  ни  в  чем  не  бывало
хорошенькая  женщина.  Промявшись  под  его  весом,  матрас  заставил   ее
соскользнуть вплотную к нему. Гордон поспешил снова уткнуться в  прыгающие
строчки.
   -  Дальше  Бриггс  пишет  о  том,  как  плотина  в   Форт-Роке   подает
электроэнергию... Телефоны уже вышли из строя, но, как ни странно, он  все
еще имел связь с Юджином благодаря компьютерной сети...
   Эбби смущенно взглянула на него. Он понял, что большая часть  из  того,
что он рассказывает ей об авторе  письма,  звучит  для  нее  тарабарщиной.
"Мастерская", "компьютерная сеть" -  древние  магические  символы,  полные
неведомой силы...
   - Почему  вы  не  принесли  писем  для  нас  в  Пайн-Вью?  -  прозвучал
неожиданный вопрос.
   Гордон ошеломление разинул рот. Девушка отнюдь не глупа - он достаточно
разбирался в людях, чтобы сделать такой вывод. Тогда почему же все то, что
он говорит с первой минуты своего появления в Пайн-Вью, а потом  у  стола,
здешние жители понимают абсолютно превратно? Она по-прежнему считала,  что
перед ней почтальон; того же мнения придерживались и  остальные  обитатели
деревни.
   От кого, интересно, он должен был  принести  для  них  почту?  По  всей
видимости, она пока не  сообразила,  что  письма,  с  которыми  он  у  них
появился, отправлены давным-давно, их авторы давным-давно поумирали, как и
адресаты, а Гордон просто не расставался с ними... по своим соображениям.
   Миф о нем как о действующем почтальоне, зародившийся в Пайн-Вью, скорее
огорчил Гордона. Он усматривал в этом еще один признак вырождения умов.  А
ведь многие из здешних людей в свое время кончили школу, а то  и  колледж!
Он решил огорошить их правдой, выложив все начистоту, чтобы раз и навсегда
пресечь их фантазии. Прямо сейчас и начать!
   - При мне нет никаких писем для вас, потому что...
   Гордон запнулся. Он все больше чувствовал ее близость, ее запах,  видел
соблазнительные очертания ее тела. Как она ему доверяет!
   Он вздохнул и отвернулся.
   - При мне нет никаких писем для жителей вашей  деревни,  потому  что...
потому что я иду на запад из Айдахо, а  там  о  вашем  Пайн-Вью  никто  не
знает. Отсюда мой путь будет лежать к океанскому побережью. Возможно,  там
еще остались большие города. Вдруг...
   - Вдруг кто-нибудь из тамошних жителей напишет нам!  Но  для  этого  мы
должны первые отправить им письма.  -  Эбби  загорелась.  -  Тогда,  снова
проходя через наши места на обратном пути в Айдахо, вы вручите нам письма,
написанные ими, и снова побалуете представлением, как сегодня. А мы уж так
накачаем вас пивом и  закормим  пирогами,  что  вы  лопнете!  -  Она  даже
несколько раз подпрыгнула на краю постели. -  К  тому  времени  я  научусь
читать гораздо лучше, чем сейчас, обещаю вам!
   Гордон с печальной улыбкой  покачал  головой.  Он  не  чувствовал  себя
вправе разрушать столь светлые мечты.
   - Не исключено, Эбби, совсем не исключено. Но, да будет тебе  известно,
есть  гораздо  более  легкий  способ  обучиться  грамоте.  Миссис  Томпсон
выступила с предложением поставить на голосование предложение, чтобы я  на
какое-то  время  остался  у  вас.  Полагаю,  официально  я  бы  именовался
учителем, хотя мне бы пришлось доказать, что я могу также сносно охотиться
и пахать. Я мог бы обучать вас стрельбе из лука...
   Он умолк, заметив удивление на лице Эбби.
   - Так вы  не  слышали?  -  Она  покачала  головой.  -  Голосование  уже
состоялось - вы как раз ушли принимать ванну. Миссис Томпсон  должно  быть
стыдно, что она попыталась подкупить такого человека, как вы, выполняющего
столь важную миссию!
   Он сел в кровати, не веря собственным ушам.
   - Что ты сказала? - А он-то лелеял надежду задержаться в Пайн-Вью  хотя
бы на холодное время года, а то и на год... Кто знает,  может,  он  вообще
осел бы здесь. Не исключено, что его  покинет  тяга  к  странствиям  и  он
обзаведется домом...
   Изумление уступило место гневу. Гордон прилагал все  усилия,  чтобы  не
выказать своих чувств. Расстаться со столь блестящей  возможностью  только
из-за глупых ребяческих фантазий, овладевших толпой!
   Почувствовав, как он взволнован, Эбби зачастила:
   - Причины, естественно,  этим  не  исчерпывались.  Еще  одна  серьезная
проблема состоит в том, что у нас нет для вас женщины. К тому  же,  -  тут
она понизила голос, - миссис  Хаулетт  решила,  что  никто  лучше  вас  не
поможет нам с Майклом наконец обзавестись малышом...
   Гордон  захлопал  глазами  и  что-то  промычал,   демонстрируя   полное
непонимание.
   - Мы стараемся уже пять лет, - объяснила она.  -  Мы  так  хотим  иметь
детей! Но, по мнению мистера Хортона, у Майкла не может быть своих  детей,
потому что в двенадцатилетнем возрасте он переболел тяжелой формой свинки.
Вы ведь помните, какая тогда свирепствовала свинка?
   Гордон кивнул, вспоминая потерянных друзей. Выкарабкавшиеся становились
бесплодными, и как следствие возникали самые невероятные  способы  решения
проблемы, - так было повсюду, где ему приходилось бывать. И все же...
   Эбби торопилась высказаться:
   - Если бы мы обратились к кому-нибудь  из  здешних  мужчин  с  просьбой
исполнить  роль...  отца,  это  впоследствии  привело  бы   к   проблемам.
Понимаете, живя с людьми бок о бок, как мы тут, женщины вынуждены смотреть
на всех остальных мужчин, кроме собственного мужа, как не на мужчин... ну,
вы понимаете. Вряд ли это пришлось бы мне по нраву,  отсюда  и  неизбежные
затруднения. - Она в который раз покраснела. - К  тому  же  я  открою  вам
секрет, если вы обещаете не болтать. Вряд ли кто-нибудь  из  наших  мужчин
способен одарить Майкла таким сыном, какого он заслуживает.  Уж  очень  он
смышленый парень...  Из  нашей  молодежи  он  -  единственный,  кто  умеет
по-настоящему читать.
   Все эти неслыханные логические построения выливались на Гордона слишком
стремительно, чтобы он успевал их  воспринимать.  Одна  часть  его  разума
бесстрастно констатировала, что ему  рассказывают  о  вполне  рациональном
решении маленьким племенем сложной общественной проблемы; однако другая, в
которой сконцентрировался интеллектуальный багаж конца XX  века,  все  еще
находясь слегка под хмельком, отказывалась  что-либо  понимать;  была  еще
третья часть, пока просто смекавшая, что к чему.
   - Вы - не такой, как другие, - поощрительно добавила Эбби.  -  Майкл  и
сам сразу это заметил. Не скажу, чтобы он был очень счастлив, но полагает,
что вы будете заглядывать к нам не чаще одного раза в год, и уж это он еще
как-нибудь выдержит. Лучше уж так, чем на всю жизнь остаться без детей.
   Гордон откашлялся.
   - Ты уверена, что он относится к этому именно так?
   - Совершенно уверена! Иначе почему, по-вашему, миссис Хаулетт знакомила
нас таким странным образом? Как раз для того, чтобы  все  стало  ясно  без
слов. Миссис Томпсон это не больно по  душе,  но  скорее  потому,  что  ей
захотелось, чтобы вы у нас остались.
   У Гордона пересохло во рту.
   - А как к этому относишься ты сама?
   Но ответ уже был написан у нее на лице: она взирала  на  него,  как  на
случайно заглянувшего  к  ним  пророка  или,  на  худой  конец,  героя  из
сказочной книжки.
   - Для меня  было  бы  большой  честью,  если  бы  вы  сказали  "да",  -
прошептала она и потупила взор.
   - А на меня ты готова смотреть как на настоящего мужчину?
   Вместо ответа Эбби впилась поцелуем в его губы.
   Последовала недолгая пауза, во время которой она раздевалась, а  Гордон
тушил свечи. Рядом  с  ложем  поблескивала  медным  значком  -  всадником,
вцепившимся в лошадиную гриву, за  седлом  которого  громоздятся  мешки  с
почтой, - почтальонская  форма.  Казалось,  всадник  летит  в  неудержимом
галопе.
   "Теперь я вдвойне ваш должник, мистер Почтальон".
   Он ощутил прикосновение гладкой кожи Эбби к своему бедру. Не  успел  он
задуть вторую свечу, как она уверенно обняла его.





   Десять  дней  подряд  Гордон  вел  новую   для   себя   жизнь.   Словно
вознамерившись  наверстать  упущенное  за   полгода   бродяжничества,   он
неизменно спал допоздна, а просыпаясь, обнаруживал, что Эбби  ускользнула,
как ночной сон.
   Однако простыни долго хранили ее запах, ее  тепло.  Он  с  наслаждением
потягивался и открывал глаза. Солнечные лучи, заглядывавшие поутру в окно,
воспринимались им как нечто невиданное; в его сердце пела весна,  несмотря
на то что осень уже вступала в свои права.
   Днем Гордон ее почти не видел. Умывшись, он торопился на ферму,  где  с
энтузиазмом помогал колоть на зиму дрова и рыть глубокий  колодец.  Только
когда  все  работники  деревни  собирались  для  дневной   трапезы,   Эбби
возвращалась из коровника. Но и тут она,  вместо  того  чтобы  обедать  со
всеми, подменяла одноногого Лотса,  приглядывавшего  за  малышней.  Весело
смеясь, она собирала с их одежды шерсть, приставшую  во  время  работы,  -
дети тоже не сидели без дела, - и вынимала из их тарелок вымокшие клочья.
   Эбби редко удостаивала Гордона взглядом, но  он  довольствовался  и  ее
мимолетной улыбкой. Он знал, что по прошествии нескольких дней утратит  на
нес права, но даже  малейшие  знаки  внимания  помогали  ему  освоиться  с
мыслью, что все происходящее - реальность, а не сон.
   Вторую половину дня он проводил в  обществе  миссис  Томпсон  и  других
старейшин, помогая восстанавливать давно  заброшенный  учет.  В  свободное
время Гордон давал желающим уроки чтения и стрельбы из  лука.  Как-то  раз
ему и миссис Томпсон пришлось осваивать начала полевой медицины: их помощь
понадобилась человеку, отведавшему зубов  "тигра"  -  так  местные  жители
прозвали новую разновидность пумы, возникшую при спаривании с  леопардами,
разбежавшимися из зоопарков в послевоенном хаосе. Охотнику  и  повезло,  и
нет: он наткнулся  на  хищника,  когда  тот  расправлялся  с  добычей;  на
счастье, уже опрокинув человека на землю, зверь почему-то  оставил  его  в
живых, а сам исчез в зарослях. Гордон и достойная пожилая  дама  пришли  к
заключению, что рана заживет.
   По вечерам все население  Пайн-Вью  собиралось  в  бывшем  гараже,  где
Гордон  баловал  их  пересказами  Твена,  Сейлза,  Кейлора.  Он   выступал
запевалой при  исполнении  старых  народных  песенок  и  давних  рекламных
номеров, а также предлагал разные детские игры. Потом наступало время  для
театрального действа.
   Одевшись  в  немыслимые  лохмотья,  он  изображал  Джона  Пола  Джонса,
бросающего вызов недругам с палубы утлого суденышка; потом преображался  в
Антона Персеваля, исследующего опасные тайны неведомых миров и  познающего
собственную  немеряную  силу  в  обществе  взбесившегося   робота;   потом
становился доктором Хадсоном, с честью выходящим  из  ужасных  передряг  и
спешащим на помощь жертвам биологического оружия.
   Поначалу Гордон чувствовал себя не совсем в своей  тарелке,  когда  ему
приходилось напяливать шутовской наряд  и  носиться  по  импровизированной
сцене, воздевая руки и выкрикивая текст, выуженный из омута памяти, а чаще
выданный экспромтом. Он никогда не  был  поклонником  актерского  ремесла,
даже до страшной войны.
   Однако ремесло это хорошо ли, плохо ли позволило ему пересечь  половину
континента, и за это время он его более-менее освоил.  Гордон  чувствовал,
что зрители следят за ним как завороженные, что они изголодались по  чуду,
по чему-то такому, что позволило бы им унестись в воображении  за  пределы
своей узкой долины; их наивная вера поощряла его, и он выбивался  из  сил,
лишь бы не ударить  в  грязь  лицом.  Изрытые  язвами,  покрытые  шрамами,
скрученные годами непосильного труда, люди вскидывали  голову,  в  глазах,
затуманенных   временем,   зажигалась   потребность    в    воспоминаниях.
Работоспособность  их  памяти  восстанавливалась  только  при  посторонней
помощи.
   Лицедействуя, Гордон возрождал в душах зрителей  тягу  к  возвышенному.
Продекламировав последние строки очередного монолога,  он  ловил  себя  на
том, что тоже позабыл о настоящем, во  всяком  случае  на  короткое  время
представления.
   Вечер за вечером Эбби вознаграждала  его  за  пролитый  на  сцене  пот.
Сперва она сидела на краю постели  и  развлекала  его  болтовней  о  своем
детстве, о коровах, о деревенских ребятишках, о Майкле. Принеся книги, она
допытывалась, о чем они, расспрашивала, как он провел юность, что  значило
быть студентом в распрекрасные дни, предшествовавшие Светопреставлению.
   Потом Эбби с улыбкой откладывала пыльные фолианты и забиралась  к  нему
под простыню, пока он торопливо гасил чадящую свечку.


   На десятое по счету утро она не улизнула от него при первых  проблесках
зари, а разбудила нежным поцелуем.
   - М-м-м, с добрым утром, - промычал он и потянулся было к ней,  но  она
отодвинулась и сгребла спою  одежду,  скользнув  грудью  по  его  плоскому
животу, поросшему мягкими волосками.
   - Надо было дать тебе еще поспать, - посочувствовала  Эбби.  -  Но  мне
захотелось кое о чем тебя спросить. - Пока что она держала свое  платье  в
руках.
   - М-м-м... О чем же? - Гордон подоткнул под голову подушку.
   - Кажется, ты сегодня нас покидаешь?
   - Да. - Он серьезно кивнул. - Так будет лучше. Я бы не  прочь  остаться
еще,  но  раз  это  все  равно  невозможно,  предпочитаю  продолжить  свое
путешествие на запад.
   - Знаю. - Ее серьезность не уступала его. - Всех нас  твой  уход  очень
печалит. Но... сегодня я отправлюсь  к  Майклу  -  он  все  еще  проверяет
капканы. Я так по нему соскучилась! - Эбби погладила его по щеке.  -  Тебя
это не обижает, правда? Конечно, быть с тобой замечательно, но он мне муж,
и...
   Гордон с улыбкой  накрыл  ладонью  ее  руку.  Он  сам  удивлялся  своей
толстокожести. Майклу он скорее  завидовал,  нежели  ревновал.  Логика  их
отчаянного желания обзавестись детьми и их  нежная  любовь  друг  к  другу
превращали ситуацию из курьезной  во  вполне  житейскую,  так  что  Гордон
нисколько не сомневался сейчас в необходимости полюбовного разрыва с Эбби.
Он искренне надеялся, что не обманул их ожидания. И  что  бы  они  там  ни
нафантазировали для себя, он  очень  сомневался,  что  ему  еще  доведется
когда-нибудь встретиться с этой парой.
   - У меня есть для тебя маленький сюрприз. - С этими словами Эбби вынула
из-под кровати серебряный предмет на цепочке и  бумажный  пакетик.  -  Это
свисток. Миссис Хаулетт говорит, что тебе без него никуда.  -  Она  надела
цепочку ему на шею и, поправив свисток, удовлетворенно  кивнула.  -  Кроме
того, она помогла  мне  написать  вот  это  письмо.  -  Наступила  очередь
пакетика. - В ящике на заправочной станции я нашла немного марок,  но  они
никак не приклеивались. Поэтому вместо марок я собираюсь заплатить  -  вот
тебе четырнадцать долларов. Хватит?
   Гордон увидел горсть смятых купюр и с трудом поборол усмешку.  Накануне
к нему, таясь от других, подошли по одному человек пять-шесть.  Он  принял
их конверты и примерно такую же оплату за отправление,  сохраняя  каменное
выражение лица. Он мог бы воспользоваться  ситуацией  и  попросить  у  них
вместо никчемных денег что-нибудь по-настоящему нужное,  однако  община  и
без того уже снабдила его месячным запасом вяленого мяса и сухих яблок,  а
также двадцатью стрелами для лука. Гордон так и не сообразил,  чего  бы  у
них взять еще, а главное, не захотел ничего выпрашивать.
   У людей постарше были родственники в  Юджине,  Портленде,  долине  реки
Уилламетт. Поскольку его путь лежал примерно в ту же сторону, он  захватил
их  письма.  Несколько  писем  оказались  адресованы  жителям  Окриджа   и
Блу-Ривер - эти он положил  на  дно  рюкзака.  Остальные  послания  Гордон
вполне мог бы выбросить в озеро Крейтер, ибо они никак не могли попасть  к
адресатам, однако он сыграл навязанную ему роль до конца.
   Сейчас он, как и в других случаях, тоже отсчитал несколько  бесполезных
бумажек, а остальные вернул ей.
   - Кому ты пишешь? - поинтересовался Гордон, забирая письмо. Он  казался
самому себе Санта-Клаусом и получал от этой роли некоторое удовольствие.
   - В университет. Это в Юджине - знаешь? Я назадавала им уйму  вопросов:
например, не начали ли они прием студентов? И берут ли  семейных?  -  Эбби
покраснела. - Знаю, знаю, мне еще предстоит потрудиться,  чтобы  выучиться
толком читать. Может статься,  они  пока  не  до  конца  опомнились  и  не
возобновили прием. Но Майкл и так  умница...  К  тому  времени,  когда  мы
получим ответ, я уже успею поднабраться премудрости.
   - Когда вы получите... - Гордон прикусил язык.
   Эбби кивнула.
   - Читать я во всяком случае буду гораздо лучше. Миссис Томпсон  обещала
мне помогать. А ее  муж  согласился  открыть  этой  зимой  школу.  Я  могу
присматривать за малышами. У меня есть  мечта  выучиться  на  учительницу.
Думаешь, глупо?
   Гордон покачал головой. Он полагал, что утратил способность  умиляться,
но эти откровения его тронули. Пусть представления Эбби об окружающем мире
не имели ничего общего с действительностью, от  них  веяло  теплом,  и  он
помимо воли  тоже  размечтался.  В  конце  концов,  мечты  еще  никому  не
причинили вреда.
   - А вообще-то, -  продолжала  свою  исповедь  Эбби,  теребя  платье,  -
главная причина, почему я решила написать письмо, -  желание  иметь  друга
или подружку по переписке. Кажется, это так называется?  Вдруг  кто-нибудь
напишет мне из Юджина? Вот и нам здесь стали бы приходить письма. Как было
бы здорово - получить письмо! И потом... - она опустила глаза,  -  у  тебя
появилась бы дополнительная причина вернуться к нам,  скажем,  через  год.
Разве тебе не захочется взглянуть на ребеночка? -  На  ее  щеках  заиграли
ямочки. - Я почерпнула это из твоей пьесы  о  Шерлоке  Холмсе  -  "скрытые
мотивы", да?
   Она пребывала в столь неподдельном восторге от собственного остроумия и
так жаждала заслужить его одобрение, что Гордона захлестнула могучая полна
нежности, и он испытал почти физическую боль. Крепко обняв  Эбби,  он  вел
героическую борьбу со слезами. Прижимая ее к себе  и  легонько  покачивая,
Гордон смежил  веки,  чтобы  не  смотреть  в  лицо  правде:  вместе  с  ее
сладостным ароматом он вдыхал ее оптимизм - то,  чего  мир,  казалось  бы,
лишился безвозвратно.





   - Здесь я с вами распрощаюсь. - Миссис Томпсон  обменялась  с  Гордоном
рукопожатием. - Эта  дорога  вполне  безопасна  до  самого  озера  Дейвис.
Последние из свихнувшихся "мастеров выживания" перебили здесь друг  дружку
еще несколько лет тому назад, однако я бы на  вашем  месте  все  равно  не
забывала про осторожность.
   Осень  выдалась  холодной.  Гордон  доверху  застегнул   молнию   своей
почтальонской куртки и, поправив кожаную сумку, принял из рук  прямой  как
палка старухи старую карту.
   - Я велела Джимми Хортону пометить все известные нам местечки, где хоть
кто-нибудь обосновался. Однако я не советовала бы обращаться к этим  людям
без острой необходимости. Чересчур подозрительный народ, склонный стрелять
без предупреждения. Мы только недавно установили кое-какой обмен  с  теми,
кто живет ближе всего к нам.
   Гордон кивнул, аккуратно свернул карту и убрал  в  кармашек  на  ремне.
Чувствуя  себя  отдохнувшим  и  готовым  к  переходу,  он   с   сожалением
расставался с Пайн-Вью, как с любым райским местечком, какие ему  выпадало
счастье  посещать  в  последнее  время.  Впрочем,  его  ждала  дорога,  он
испытывал зуд нетерпения и рвался в путь, чтобы взглянуть, что осталось от
западной части штата Орегон.
   За годы, истекшие с той поры, как он простился с руинами Миннесоты, ему
приходилось сталкиваться и с более мрачными признаками  наступивших  диких
времен. Сейчас Гордон обозревал край, который прежде славился  беззаботной
жизнью, развитой легкой промышленностью, тучными стадами и высоким уровнем
культуры. Возможно, его заразила наивность Эбби, но  ведь  и  элементарная
логика подсказывала, что долина реки Уилламетт - как  раз  то  место,  где
могла сохраниться цивилизация, если она вообще где-то сохранилась.
   Он снова взял пожилую даму за руку.
   - Миссис Томпсон, прямо не знаю, смогу ли я когда-нибудь отплатить  вам
за все, что вы для меня сделали...
   Она покачала головой. Ее загорелое лицо  покрывала  такая  густая  сеть
морщин,  что  Гордон  нисколько  не  сомневался,  что  ей  гораздо  больше
пятидесяти, хотя она назвала именно эту цифру.
   - Что вы, Гордон, вы с лихвой нам заплатили.  Мне  бы,  конечно,  очень
хотелось, чтобы вы остались и помогли наладить дело  со  школой.  Впрочем,
теперь я понимаю, что, вероятно, мы  справимся  и  сами.  -  Она  оглядела
неширокую долину. - Знаете, последние годы, с тех пор как стали  вызревать
неплохие урожаи и вернулась дичь, мы живем как во сне.  Сами  видите,  как
обстоят дела: взрослые люди, которые когда-то неплохо трудились  и  читали
журналы,  набрасываются  на  помятого  нищего  актера   и   начинают   его
откармливать, как пасхальную крольчиху! - Она посмотрела  ему  в  лицо.  -
Ведь даже Джим Хортон передал вам парочку писем?
   Гордону стало жарко. Несколько секунд он не смел поднять  глаза.  Потом
его разобрал смех. Он облегченно вздохнул, сваливая с плеч немалую тяжесть
- фантазии такого количества людей.
   Миссис Томпсон была его союзницей.
   - По-моему, все получилось вполне безобидно.  И  даже  более  того!  Вы
подействовали  как...   такое   автомобильное   словечко...   катализатор!
Представляете, дети в перерывах между занятиями хоровым  пением  и  ужином
уже исследуют окрестные развалины и тащат найденные там книги.  Мне  будет
легче легкого превратить учение в школе в привилегию для самых  достойных.
Только вообразите себе новый вид наказания: запрет  появляться  в  классе!
Надеюсь, мы с Бобби не подкачаем.
   - Желаю вам удачи, миссис Томпсон, - искренне сказал Гордон. - Господи,
как это прекрасно - луч света посреди океана руин!
   - Понимаю вас, сын  мой.  Вы  испытали  блаженство.  -  Миссис  Томпсон
вздохнула. - Вот вам мой совет: подождите  годик  и  возвращайтесь.  Вы  -
человек добрый, хорошо обошлись с моими людьми. Кроме того,  вы  деликатно
подошли к таким вещам, как, скажем, история с Эбби и  Майклом.  -  Она  на
секунду нахмурилась. - По-моему, я догадываюсь, что у вас происходило. Что
ж, это только к лучшему. Голь на выдумки хитра. В общем,  повторяю:  будем
рады принять вас снова.
   Миссис Томпсон повернулась и побрела назад. Но, сделав несколько шагов,
оглянулась; Гордон прочел  в  ее  взгляде  смущение  и  желание  разрешить
загадку.
   - На самом деле вы не почтальон, не правда ли? - быстро спросила она.
   Он с улыбкой поправил на голове фуражку с начищенной медной кокардой.
   - Вот принесу вам письмо-другое, тогда и узнаете наверняка.
   Она угрюмо кивнула и засеменила прочь по выщербленному асфальту. Гордон
смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом, а  потом  зашагал  на
запад, вниз, к побережью Тихого океана.





   Баррикады давно обезлюдели. Стена поперек шоссе номер  58,  возведенная
на западной окраине города Окридж, превратилась в груду бетонных обломков,
переплетенную арматурой. Сам город тоже безмолвствовал. Во всяком  случае,
восточная его часть была мертва.
   Гордон глядел на асфальт главной  улицы,  изучая  по  воронкам  на  нем
недавнюю историю. Здесь разыгрались две, а то и три схватки. В центре зоны
наибольших разрушений сохранился  фасад  с  надписью  "Клиника  неотложной
помощи". На верхнем этаже гостиницы остались нетронутыми три окна, которые
сейчас яростно отражали утреннее солнце. Однако  даже  там,  где  разбитые
витрины магазинов были заколочены досками, замусоренные тротуары  усеивало
битое стекло.
   Гордон, собственно, и  не  ожидал  застать  здесь  более  благополучную
картину, однако чувства, с которыми он покидал  Пайн-Вью,  какое-то  время
еще жили в его душе, и он очень надеялся набрести на новые островки  мира,
особенно тут, в плодородной долине реки  Уилламетт.  Окридж  вряд  ли  мог
выжить, но он  мечтал  что  найдет  хоть  какие-то  признаки  возрождения,
которые не дадут угаснуть  его  оптимизму,  -  скажем,  следы  продуманных
усилий  по  восстановлению  нормальной  жизни.  Если  здесь,  в   Орегоне,
существовало подобие индустриальной цивилизации, то в  таком  городе,  как
Окридж, должны были бы прибрать к рукам все, что могло пригодиться  умелым
людям.
   Однако в двадцати метрах от своего наблюдательного поста Гордон  увидел
развалины заправочной станции с обильно рассыпанными по замасленному  полу
гаечными ключами, плоскогубцами и разноцветными пучками проводов. Ни  разу
не использованные покрышки по-прежнему висели над подъемником.
   На этом основании он заключил, что с  Окриджем  случилось  худшее,  что
могло случиться, - во всяком случае, с его точки зрения.  Все  необходимое
для машинной культуры присутствовало здесь в  большом  количестве,  однако
так никого и не заинтересовало и давно  мирно  ржавело,  что  говорило  об
отсутствии поблизости каких бы то ни было признаков общества, опирающегося
на технологию. Зато ему придется пройти тем же путем, каким прошло до него
полсотни  волн  мародеров,  чтобы  откопать  что-нибудь,   пригодное   для
одинокого путника, как он.
   Гордон покорно вздохнул: это ему было не впервой.
   Даже среди развалин в центре Бойса, бывшего в  прежней  жизни  столицей
штата Айдахо,  грабители,  опередившие  его,  проглядели  целый  погреб  с
консервами позади обувной лавки, который  год  за  годом  набивал  жратвой
какой-то любитель накопительства. За многие годы у Гордона развился особый
нюх, помогающий делать такие находки, и выработались  оригинальные  методы
поиска.
   Он добрался до того места, где бывшая бетонная стена терялась  в  лесу.
Там он принялся петлять  на  случай,  если  за  ним  наблюдают.  Облюбовав
местечко, откуда  были  видны  приметные  ориентиры,  Гордон  сложил  свою
кожаную сумку и фуражку под кедр, прикрыл это добро почтальонской  курткой
и, наломав веток, забросал тайник сверху.
   Он был готов на все,  лишь  бы  избежать  конфликта  с  подозрительными
местными обитателями, однако ему и в голову не пришло остаться  безоружным
- так бы поступил  только  умалишенный.  Ситуация,  в  которой  он  сейчас
находился, была чревата столкновениями двух типов. В  одном  случае  лучше
всего  сгодился  бы  бесшумный  лук,  в  другом  он  мог   без   колебаний
использовать бесценные  и  незаменимые  патроны  38-го  калибра.  Проверив
готовность револьвера, Гордон застегнул кобуру. При нем имелись также  лук
со стрелами и матерчатый мешок для находок.
   В первых нескольких домах, на самой окраине, передовые волны  мародеров
потрудились на славу, разнеся все в щепки, но не слишком тщательно обшарив
разные  закутки.  Подобное  зрелище   неизменно   производило   удручающее
впечатление на более умеренных собирателей, приходивших следом, и те  тоже
не все прибирали к рукам.
   Однако Гордон переходил уже в четвертый по счету дом,  а  собранное  им
было пока так скудно, что никак не могло подтвердить принятой  им  теории.
Дно его мешка оттягивала пара  ботинок,  практически  напрочь  загубленных
плесенью, увеличительное стекло и две катушки ниток. Он совал  нос  как  в
самые обычные места любителей запасаться  всевозможным  добром,  так  и  в
наиболее невероятные, отыскивая тайник, но до  сих  пор  не  обнаружил  ни
крошки съестного.
   Мясо, которым его одарили в Пайн-Вью,  было  еще  не  целиком  съедено,
однако подходило к концу. Зато, поднаторев в стрельбе из  лука,  он  добыл
пару дней назад небольшую индюшку. Если ему  не  улыбнется  счастье  среди
развалин, то лучше забыть про поживу здесь  и  заняться  зимой  охотничьим
промыслом.
   Гордону отчаянно хотелось набрести на еще один райский уголок, подобный
Пайн-Вью. Однако судьба и так  в  последнее  время  была  к  нему  слишком
милостива, а обилие удач вызывает подозрение.
   Его ждал пятый по счету дом.


   Это двухэтажное здание принадлежало в свое время преуспевающему  врачу.
Гордон восхищенно уставился на  огромную  кровать  с  балдахином.  Подобно
остальным помещениям,  спальню  обобрали  дочиста,  оставив  гнить  только
мебель. Однако, забравшись под кровать и исследуя ковер, Гордон  пришел  к
выводу, что его предшественники кое-что проморгали.
   Богатый ковер овальной формы лежал явно не на месте. Тяжеленная кровать
стояла на нем только правыми ножками, тогда как левые опирались  прямо  на
дощатый пол. Либо владелец проявил небрежность, либо...
   Гордон отложил в сторону свои приобретения и ухватился за  край  ковра.
Ну и тяжесть! Он принялся потихоньку сворачивать его.
   Удача! Пол рассекала  узкая  трещина.  Одна  из  ножек  кровати  стояла
прямиком на медной дверной петле. Тайник!
   Гордон подналег, но опора балдахина, сперва поддавшись,  быстро  встала
на место. Он возобновил усилия, наполнив дом грохотом.
   Четвертый натиск дал плоды: опора раскололась надвое. Гордона  едва  не
проткнуло острым  верхним  концом,  но  он  успел  откатиться  в  сторону.
Балдахин обрушился на кровать, и все древнее  сооружение  приказало  долго
жить. Накрытый  с  головой,  Гордон  разразился  ругательствами,  а  потом
принялся чихать как одержимый, задохнувшись от пыли.
   Наконец, немного придя в себя, он выбрался из-под  завала  и  заковылял
прочь из  спальни,  по-прежнему  оглушительно  чихая.  Ему  пришлось  даже
ухватиться  за  перила  лестницы,  ведущей  на  второй   этаж,   настолько
изматывающим  оказался  приступ  чихания.  В  ушах  звенело,   и   Гордону
показалось, что он слышит голоса.
   "В следующий раз это будут уже не голоса, а церковный  перезвон",  -  в
изнеможении подумал он.
   Наконец, отчихавшись, он протер запорошенные пылью глаза и  вернулся  в
спальню. Крышка тайника красовалась теперь на виду, покрытая густым  слоем
только что осевшей пыли. Гордону пришлось повозиться, пока он  не  нащупал
край крышки, после чего она откинулась с ржавым стоном.
   Тут ему опять показалось, что снаружи дома раздаются голоса. Он замер и
обратился в слух. Снова ничего.  Он  нетерпеливо  нагнулся  и,  разведя  в
стороны густую паутину, устремил взгляд в тайник.
   Внутри находился большой железный ящик. Гордон пошарил вокруг в надежде
наткнуться еще на что-нибудь: то, что мог хранить в  довоенные  времена  в
потайном сейфе состоятельный врач - деньги и документы, - представляло для
него куда меньшую ценность, нежели консервы, которые могли очутиться здесь
в разгар военного безумия.  Но  нет,  ящик  -  единственное,  что  скрывал
тайник. Отдуваясь, Гордон выволок его на свет.
   Ящик оказался тяжелым. Вот бы в нем спрятали не золото и  подобный  ему
хлам! Петли и замок сильно заржавели, поэтому Гордону пришлось  взламывать
замок ножом. Внезапно, в самый разгар этого занятия он замер.
   На сей раз он не  ошибся:  до  него  действительно  доносились  голоса,
причем звучали они совсем рядом.
   - Кажется, это в доме, - проговорил кто-то в заросшем саду, после  чего
послышалось шарканье ног по сухим листьям и скрип деревянного крыльца.
   Гордон сунул нож в ножны и подобрал свое имущество. Оставив ящик  рядом
с кроватью, он выскочил из спальни и бросился к лестнице.
   Встреча  с  себе  подобными  назревала  при  не   очень   благоприятных
обстоятельствах. В Бойсе и других развалинах среди  гор  существовал  даже
особый кодекс: охотники за добром с окрестных ранчо могли попытать счастья
в городе, и при всей необузданности как групп, так и отдельных  смельчаков
они редко отнимали добычу друг у друга. Лишь одно могло свести их вместе -
слух о появлении неподалеку холниста. Во всех  остальных  случаях  они  не
наступали друг другу на пятки.
   В иных местах взяли за  правило  соблюдать  территориальный  приоритет.
Неужели  Гордон  забрался  на   территорию,   считающуюся   собственностью
какого-то клана? Как бы там ни было, лучше ему уносить ноги, и  как  можно
незаметнее.
   А впрочем... Он окинул любовным взором брошенный сейф. "Это  мое,  черт
побери!"
   На первом этаже раздался  тяжелый  топот.  Теперь  уже  слишком  поздно
закрывать крышку тайника или  прятать  тяжелый  ящик.  Бранясь  про  себя,
Гордон на цыпочках устремился к узкой лесенке, ведущей наверх.
   Верхний этаж представлял собой тесную мансарду. Гордон уже обшарил ее и
не обнаружил ничего достойного внимания.  Однако  сейчас  ему  нужно  было
найти укрытие.  Он  прижимался  к  наклонным  стенам,  чтобы  не  скрипеть
половицами. Облюбовав под слуховым оконцем  подобие  сундука,  он  положил
туда свой мешок и колчан и быстро натянул тетиву лука.
   Станут ли они обыскивать дом? Если станут, то сейф  наверняка  бросится
им в глаза. Отнесутся  ли  они  к  этому  как  к  проявлению  доброй  воли
удачливого на первых порах соперника, оставят ли часть содержимого ему? Он
знал, что там, где еще сохранилось хотя бы примитивное  понятие  о  чести,
именно так и поступают.
   Держа  под  прицелом  верх  лестницы,  Гордон,  однако,  понимал,   что
находится в ловушке  -  под  крышей  деревянного  домика.  Не  приходилось
сомневаться, что местные жители, даже если они вернулись в  каменный  век,
владеют искусством добывания огня.
   Теперь он слышал шаги троих человек. Они раздавались уже  на  лестнице,
причем подозрительно торопливые, с перепрыгиванием через ступеньки.  Когда
троица достигла второго этажа, до Гордона донесся крик:
   - Эй, Карл, погляди-ка!
   - Ты, видать, снова застал на докторской кровати ребятишек, играющих  в
больницу? Вот черт!
   Послышались удары и скрежет металла о металл.
   - Че-е-ерт!
   Гордон покачал головой. Словарь Карла не отличался разнообразием,  зато
поражал интонациями.
   Теперь в спальне  явно  рылись  в  содержимом  ящика.  Раздались  звуки
разрываемой бумаги, сопровождаемые столь  же  тривиальными  восклицаниями.
Наконец к первым двум голосам присоединился третий,  звучавший  достаточно
отчетливо:
   - Молодец этот парень, раз нашел и подбросил нам такое чудо. Жаль,  что
мы не можем его отблагодарить. Надо  бы  с  ним  познакомиться,  чтобы  не
открывать по нему стрельбу при следующей встрече.
   Если  это  была  наживка,  Гордон  не  торопился  ее  заглатывать.   Он
предпочитал ждать.
   - Во всяком случае, он заслуживает, чтобы  его  предупредили.  -  Голос
первого из троицы, появившегося в доме, звучал нарочито громко. - У нас  в
Окридже стреляют без предупреждения. Лучше ему уносить ноги, пока в нем не
проделали  дыру  побольше  той,   которой   наградили   недавно   "мастера
выживания".
   Гордон кивнул, давая себе слово, что так и поступит.
   Наконец, прогремев вниз по лестнице и по крыльцу, шаги стихли. Прильнув
к чердачному окошку, расположенному над фасадом, Гордон наблюдал, как  все
трое покидают дом и направляются к зарослям болиголова, заполонившего  всю
округу. Кроме винтовок, они несли  битком  набитые  рюкзаки.  Проводив  их
взглядом,  он  бросился  к  другому  окошку,  однако  не  заметил   ничего
подозрительного. Опасаться подвоха как будто не приходилось.
   Гордон пребывал в уверенности, что гостей было  трое.  Он  слышал  шаги
троих людей и три голоса. Вряд ли они оставили четвертого в засаде. И  все
же он соблюдал осторожность, покидая чердак. Сперва он улегся на пол перед
люком, ведущим на лестницу, положив  рядом  лук  с  колчаном  и  мешок,  и
двинулся вперед ползком. Заглянув в люк, он вытащил револьвер и  буквально
свалился вниз, имея в виду застигнуть врасплох  того,  кто  мог,  хотя  бы
теоретически, устроить ему засаду. Гордон пребывал во  всеоружии,  готовый
всадить все шесть пуль в недруга, если бы таковой обнаружился.
   Однако стрелять пока было не в кого: путь на второй этаж свободен.
   Гордон потянулся за мешком, не спуская глаз с лестницы, и тот  с  шумом
упал к его ногам. Сидевший в засаде и тут  не  обнаружил  себя.  Подхватив
свое имущество, Гордон со всеми предосторожностями спустился еще ниже.
   Сейф валялся рядом с кроватью. Он был  пуст,  если  не  считать  драной
бумаги. В нем остались именно те безделицы, которые ожидал увидеть Гордон:
акции, коллекция марок, купчая на дом. Однако не только это...
   Он впился взглядом в разодранную картонную коробку,  с  которой  только
что сняли целлофан. На коробке  красовалось  изображение  двух  охотников,
сидящих в каноэ и радостно рассматривающих свою новую  складную  винтовку.
Это зрелище заставило Гордона застонать. Не приходилось сомневаться, что в
коробке помимо оружия находились и боеприпасы.
   "Проклятое ворье", - с горечью подумал он.
   Еще один ворох бумажек  -  и  он  взбесился  окончательно.  "Эмпирин  с
кодеином",  "Эритромицин",  "Мегавитаминный   комплекс",   "Морфий"...   В
этикетках и коробочках не  было  недостатка,  но  самих  лекарств  и  след
простыл.
   При  должной  хватке  подобное  богатство  сделалось  бы  для   Гордона
пропуском в любое поселение.  Да  что  там  говорить,  с  ним  он  мог  бы
претендовать   на   испытательное   членство   в   одной   из   зажиточных
скотоводческих общин Вайоминга!
   Через секунду у него и вовсе потемнело в глазах: на полу лежала  пустая
коробка с надписью: "Зубной порошок".
   Мой зубной порошок!
   Гордон  сосчитал  до  десяти,  но  этого  оказалось  недостаточно.   Он
попробовал дышать по науке, однако еще больше приходил  в  ярость.  Свесив
голову,  он  стоял,  не  находя  в  себе   сил   смириться   с   очередной
несправедливостью, на которые так щедра жизнь.
   "Все в порядке, - уговаривал он себя. - Я по крайней мере жив. Если мне
удастся добраться до своих вещей, то  я,  вероятно,  останусь  в  живых  и
дальше. На будущий год, если он наступит, я позабочусь, чтобы  у  меня  не
сгнили зубы".
   Подобрав мешок и лук, Гордон, все так же осторожно продолжил путь прочь
из дома неоправдавшихся ожиданий.


   Человек, длительное время живущий наедине с природой, может  дать  фору
самому умелому охотнику, при условии что последний неизменно  возвращается
с промысла домой, к родне и друзьям. Разница  состоит  в  том,  что  такой
человек накоротке знаком со зверьем, с самой дикой жизнью.  Сейчас  Гордон
чувствовал, как напряжены его нервы, не понимая  пока,  чем  это  вызвано.
Однако ощущение тревоги не проходило.
   Он возвращался прежним путем на восточную окраину города,  где  спрятал
пожитки. Неясная тревога  заставила  его  остановиться  и  оглядеться.  Не
слишком ли он пуглив? В конце концов ему еще далеко до  Иеремии  Джонсона,
он пока не может расшифровывать звуки и запахи, наполняющие лес, с той  же
легкостью, как когда-то - уличные указатели. Однако  сейчас  он  озирался,
силясь понять, что же все-таки так беспокоит его.
   В зарослях преобладали болиголов, широколистный клен и осина,  которая,
подобно сорняку, поднималась всюду, где было свободное местечко. Пейзаж не
имел ничего общего с  пересохшим  лесом,  опостылевшим  ему  на  восточных
склонах Каскадных гор, где его к тому же выследили и обобрали среди редких
сосенок. Здесь же разливался густой аромат жизни - такого он не вдыхал  ни
разу после Трехлетней зимы.
   Пока Гордон двигался, звуки, издаваемые зверьем, почти не достигали его
слуха. Однако стоило ему замереть, как округа наполнялась птичьим щебетом.
Сороки перелетали с места на место, не уступая ни  пяди  полянок,  богатых
жуками, проигрывающим им в размерах сойкам; пернатые помельче  сновали  по
веткам, чирикая и тоже насыщаясь.
   Птицы средних размеров не питают большой любви  к  человеку,  но  и  не
стремятся облетать его за милю, если он не делает резких движений.
   "Почему же я так нервничаю?"
   Слева от него раздался резкий  звук.  Гордон  рывком  повернулся  в  ту
сторону, где переплелись ветви  ежевики,  и  сжался.  Впрочем,  и  там  не
оказалось ничего  примечательного,  кроме  птиц.  Вернее,  одной  птицы  -
пересмешника. Она опустилась  на  груду  веточек,  служивших  ей  гнездом,
немного отдохнула, и вдруг, воинственно топорща перышки, с криком  исчезла
в зарослях. Стоило птице скрыться из виду, как опять  раздался  непонятный
хруст, после чего пересмешник вновь появился в поле зрения.
   Гордон, рассеянно ковыряя  кончиком  лука  землю  у  себя  под  ногами,
свободной рукой потихоньку расстегивал кобуру, стараясь сохранить на  лице
скучающее выражение. Потом не спеша двинулся вперед, негромко насвистывая,
хотя губы его вмиг пересохли.  Он  и  не  приближался  к  зарослям,  и  не
удалялся от них, наметив себе цель - большую елку.
   В зарослях притаилось  нечто,  заставившее  пересмешника  выступить  на
защиту гнезда, и это нечто не обращало внимания на его наскоки,  преследуя
главную цель - оставаться невидимым.
   Теперь  Гордон  не  сомневался,  что  попал  в  засаду.  Он   шагал   с
подчеркнутой  беспечностью,  как  на  прогулке.  Однако,   оказавшись   за
облюбованным толстым стволом, выхватил  револьвер  и  нырнул  в  подлесок,
пригибаясь и стараясь не показываться из-за дерева. Бросаясь  на  землю  с
другой стороны ствола, он услышал  отвратительный  хлопок  и  почувствовал
острую боль в правой руке. Сжимавшие револьвер пальцы  на  какое-то  время
онемели, и Гордона охватила паника. Если он сломал руку, то...
   Рукав его форменной рубахи намок от крови.  Страх  усиливал  боль.  Так
продолжалось до тех пор, пока он не закатал рукав и  не  увидел  рану,  из
которой торчал обломок острой щепки. Он сломал  не  руку,  а  свой  лук  и
напоролся на него в падении.
   Вырвав из раны деревяшку, Гордон двинулся на корточках вправо, стараясь
не  высовываться  из  травы.  У  него  за  спиной   раздалось   улюлюканье
преследователей, а затем и выстрелы.
   Следующие несколько минут Гордон отчаянно петлял по  лесу,  не  обращая
внимания на хлещущие по лицу ветви. Когда путь ему  преградила  речка,  он
запрыгал по камням против течения.
   "Преследуемый человек чаще  всего  бежит  вниз  по  течению",  -  думал
Гордон, задыхаясь на подъеме. Оставалось надеяться, что его недруги  знают
об этом. Прыгая с камня на камень,  он  старался  не  оставить  следов  на
берегу. И снова спрятался в лесу.
   Крики преследователей не утихали. Гордону казалось, он, как ни старался
быть осторожным, производит столько шума, что способен поднять медведя  из
берлоги. Дважды он укрывался за валунами или в чащобе,  чтобы  отдышаться,
поразмыслить и обмануть врагов внезапно наступившей тишиной.
   Наконец крики стали стихать в отдалении. Гордон  со  стоном  привалился
спиной к дубу и достал свою аптечку. Рана  не  вызывала  у  него  тревоги,
поскольку вряд ли можно было ожидать инфекции  от  полированной  древесины
лука. Несмотря на сильную боль, крупные сосуды и сухожилия остались  целы.
Он перевязал рану и  постарался  забыть  о  ней.  Пришло  время  встать  и
оглядеться.
   Велико же было его  удивление,  когда  он  сразу  обнаружил  два  своих
ориентира:  остатки  щита,  указывающего  дорогу  к  окриджскому   мотелю,
торчащие над деревьями, и ограду выпаса на другой стороне  растрескавшейся
полосы асфальта.
   Гордон заторопился к месту, где спрятал свое добро, и обнаружил  его  в
полной сохранности. Судя по всему,  судьба  не  была  столь  прямолинейна,
чтобы наносить ему удары один  за  другим.  Он  знал,  что  она  действует
по-другому: вселив в человека надежду, она лишает его обещанного  в  самый
последний момент.


   Теперь жертва превратилась в преследователя: Гордон решил найти место с
зарослях,  где  устроили  засаду  его  недруги,  использовав  в   качестве
ориентира беспокойного  пересмешника.  Как  он  и  ожидал,  теперь  гнездо
пустовало. Он заполз  в  заросли,  чтобы  попробовать  понять  ход  мыслей
незнакомцев, и немного посидел там, озираясь и раздумывая.
   В том, что он был перед ними  как  на  ладони,  теперь  сомневаться  не
приходилось. В связи с этим было трудно понять, как это  все  три  стрелка
умудрились промахнуться. Неужто его спас прыжок за еловый ствол?  Судя  по
всему, преследователи имели при себе полуавтоматические  винтовки,  однако
Гордон запомнил,  что  прозвучало  только  шесть  выстрелов.  Либо  у  них
наперечет патроны, либо...
   Он пересек лужайку и приблизился к спасшей его ели. На коре  на  высоте
десяти футов от земли красовались два свежих следа от пуль.
   Десять футов! Никудышные стрелки!
   А  впрочем,  все  сходится.  Они  и  не  собирались  его   убивать,   а
преднамеренно  целились  поверх  головы,  чтобы  как  следует  испугать  и
принудить спасаться бегством. Поэтому неудивительно, что они  не  настигли
его в лесу.
   Гордон поджал губы. Как ни странно, теперь ему было проще возненавидеть
обидчиков. Он еще готов смириться с бездумной  злонамеренностью  бандитов,
как смиряешься с дурной погодой или повадками диких зверей. Слишком многие
из двуногих, бывших когда-то нормальными американцами,  вели  себя  теперь
немногим   лучше   отъявленных   варваров.    Однако    явно    выказанное
_п_р_е_з_р_е_н_и_е_ приходилось принимать на свой  собственный  счет.  Эти
люди сохранили остатки милосердия; тем не менее они ограбили его,  ранили,
загнали и запугали.
   Он припомнил  Роджера  Септена,  как  тот  подтрунивал  над  ним,  стоя
подбоченясь на высушенном склоне горы.  Эти  мерзавцы  оказались  немногим
лучше.
   Гордон прошел по их следам ярдов сто на запад  от  засады.  Следы  были
отчетливые, их не пытались скрыть, что говорило о высокомерной уверенности
преследователей.
   Он уходил не торопясь, однако у него и в мыслях не  было  избрать  иное
направление.
   Уже в сумерках он приблизился  к  укреплению,  окружавшему  Нью-Окридж.
Открытое пространство, бывшее когда-то городским парком, теперь  оказалось
обнесено  высокой  сплошной  деревянной  изгородью.  Изнутри   раздавалось
мычание и блеяние скота. Заржала лошадь, Гордон учуял аромат сена и густые
запахи домашней скотины.
   Рядом стояла еще более высокая ограда - она окружала  три  квартала  на
юго-западной окраине бывшего города  Окридж.  В  центре  поселения  стояли
двухэтажные лома, протянувшиеся примерно на полквартала, - Гордон видел их
крыши  поверх  ограды;  его  взору  открылась  также  водонапорная  башня,
увенчанная вороньим гнездом.  На  башне  нес  караульную  службу  человек;
сейчас он смотрел в сторону леса.
   Поселение выглядело вполне благополучным, и  даже  более  того;  ничего
столь же процветающего Гордон не встречал ни разу с тех пор,  как  покинул
Айдахо. Вдоль ограды, с наружной стороны  деревья  были  вырублены,  чтобы
улучшить обзор  караульным,  однако  с  той  поры,  как  здесь  поработали
топором, прошло немало времени, и молодая поросль на  опушке  поднялась  в
человеческий рост.
   "В округе вряд  ли  осталось  много  "мастеров  выживания",  -  подумал
Гордон, - иначе местные  обитатели  не  проявляли  бы  такой  беспечности.
Поглядим, на что походят их главные ворота".
   Он направился к южной окраине поселения. Приблизившись к  цели,  Гордон
услыхал  голоса  и  предусмотрительно  укрылся   в   молодом   леске.   Из
распахнувшихся дощатых ворот вышли двое  вооруженных  мужчин,  огляделись,
затем помахали кому-то за оградой. Раздался крик, хлопанье поводьев, и  из
ворот выкатился  фургон,  запряженный  двумя  лошадьми.  Натянув  поводья,
возница придержал лошадей и обратился к часовым:
   - Скажи мэру, что я благодарен ему за ссуду, Джефф.  Уж  я-то  знаю,  в
какую яму угодила моя ферма! Однако пускай не сомневается: мы  обязательно
расквитаемся с ним из следующего урожая. Ему и так уже  принадлежит  часть
моей земли, так что он делает неплохое вложение.
   Один из стражей кивнул:
   - Конечно, Сонни. А ты давай, гляди по пути в оба. На восточной стороне
города наши ребята засекли сегодня бродягу. Пришлось даже пострелять.
   Фермер всполошился.
   - Кого-нибудь подранили? Ты уверен, что бродяга был один?
   - Уверен, не дрейфь. Боб говорит, он улепетывал, что твой кролик.
   У  Гордона  участился  пульс.  Такое  количество  оскорблений  он   уже
переносил с трудом. Левой рукой он нащупал под  рубашкой  подаренный  Эбби
свисток, висевший на  цепочке.  Эта  вещица  напомнила  ему,  что  в  мире
остались и приличные люди, и ему полегчало.
   - А вообще-то этот тип оказал мэру неплохую услугу, - продолжал  первый
страж. - Прежде чем ребята Боба его спугнули, он раскопал  тайник,  полный
лекарств. Сегодня на вечеринке мэр угостит кое-чем местных  собственников.
Вот бы и мне попасть в их компанию! Интересно, что из этого выйдет.
   - И мне... - вмешался второй страж, моложе первого  годами.  -  Слушай,
Сонни,  как  ты  думаешь,  если  вдруг  мэр  заплатит  тебе  в  этом  году
наркотиками за хороший урожай, ты тоже устроишь тогда веселую вечеринку?
   Сонни невесело улыбнулся и пожал  плечами.  А  потом  и  вовсе  повесил
голову. Часовой постарше окинул его недоуменным взглядом.
   - Что стряслось? - спросил он.
   Сонни покачал головой. Гордон с трудом расслышал его ответ:
   - Мы теперь не больно-то гордые сделались, верно, Гэри?
   - Что ты имеешь в виду? - спросил Гэри, нахмурившись.
   - А то, что мы спим и видим, как бы затесаться к мэру в дружки,  вместо
того чтобы заиметь другого мэра, не разводящего любимчиков.
   - У нас с Салли до Светопреставления было три дочери  и  двое  сыновей,
Гэри.
   - Я помню, Сонни, но...
   - Хэл и Питер погибли на войне, но мы с Салли  считали  благословением,
что выросли все три наши дочери. Благословением!
   - Сонни, ты ведь не виноват. Ну, не повезло...
   - Не повезло? - повысил голос фермер. - Одну изнасиловали  бандиты,  да
так, что она не выжила, другая, Пегги, испустила дух при родах, а  у  моей
малышки Сюзан появилась седина.  Представь,  Гэри,  ее  можно  принять  за
сестру Салли!
   Воцарилось неловкое молчание. Старший тронул фермера за рукав.
   - Завтра я зайду к тебе с кувшинчиком  вина,  Сонни,  обещаю.  Вспомним
старое, как когда-то.
   Фермер кивнул, не поднимая головы. Потом, хлестнув лошадей,  пустил  их
вскачь.
   Старший еще долго смотрел вслед скрипучему фургону  и  жевал  травинку.
Затем, повернувшись к молодому напарнику, проговорил:
   - Слушай, Джимми, я когда-нибудь  рассказывал  тебе  про  Портленд?  До
войны мы с Сонни частенько туда наведывались. Я был еще ребенком, а у  них
заправлял этот наш мэр, который метил в...
   Больше Гордон  ничего  не  разобрал,  так  как  стражники  скрылись  за
воротами.


   При иных обстоятельствах Гордон долго размышлял бы о том, что узнал  из
подслушанного разговора насчет  общественного  устройства  Окриджа  и  его
окрестностей. Фермер, делаясь вечным должником, вынужден  оплачивать  долг
урожаем - вот вам стадия крепостного права  в  классическом  виде.  Гордон
читал о подобном в учебнике истории для второкурсников -  давным-давно,  в
другой жизни. Это называлось феодализмом.
   Впрочем, в данный  момент  у  него  не  было  времени  на  философию  и
социологию. Его захлестывал гнев. Бешенство, охватившее его сегодня, когда
пришлось на потеху  преследователям  уносить  ноги,  не  шло  ни  в  какое
сравнение с праведным негодованием, душившим его сейчас, когда он услышал,
какое применение уготовано обнаруженным им  медикаментам.  Стоило  Гордону
подумать, какие чудеса  исцеления  творил  бы  с  ними  знакомый  врач  из
Вайоминга... А ведь большая часть этих  лекарств  не  позволит  безмозглым
дикарям испытать даже кратковременного блаженства!
   Ему сделалось тошно. Перевязанная правая рука снова напомнила  о  себе.
Он наверняка мог бы без особого труда перелезть через стену, найти склад и
потребовать свою долю находки... Оскорбления, боль, сломанный лук  чего-то
да стоят!
   Впрочем, возникшая перед мысленным  взором  картина  не  доставила  ему
удовольствия.  Тогда  он  принялся  фантазировать.  Вот  бы  нагрянуть  на
вечеринку к мэру и перебить всех жадных до власти подонков,  возводящих  в
своем  дремучем  углу  карликовую  монархию!  Он  представлял  себе,  как,
завоевав власть, обратит ее на службу добру, как  заставит  этих  мужланов
использовать во благо образование, полученное когда-то, прежде чем  ученое
поколение не исчезнет навеки с лица земли...
   Ну почему, почему никто и нигде не берет на себя ответственность, чтобы
наладить нормальную жизнь? Он бы помог такому человеку,  посвятил  бы  ему
остаток жизни...
   Однако все великие помыслы давно обратились в прах. Все  славные  люди,
подобные лейтенанту Вану и Дрю Симмсу, погибли, защищая идеалы  гуманизма.
Гордон казался себе единственным, кто еще сохранил веру.
   Уйти? Об этом не могло быть и речи.  Сочетание  гордости,  упрямства  и
непроходящей злости не оставляло ему иного выхода, кроме мести. Он  примет
бой, и точка.
   "Вдруг где-нибудь, в небесах  или  в  аду,  гарцует  ополчение,  сплошь
состоящее из идеалистов? Скоро я это узнаю".
   На счастье, гормоны воинственности взыграли в нем не настолько  сильно,
чтобы он окончательно позабыл о тактике. Отступая в тень,  чтобы  обдумать
предстоящие действия, Гордон задел ветку и она, выпрямившись,  сбросила  с
его головы фуражку. Он поймал ее на лету и  хотел  было  снова  надеть  на
голову, но внезапно замер, глядя на кокарду.
   Перед ним гордо восседал в седле всадник из  меди.  Под  копытами  коня
вилась надпись на латыни. Поворачивая фуражку под разными  углами  и  ловя
начищенной кокардой луч света, Гордон  улыбался.  Это  будет  дерзостью  -
возможно, гораздо большей, нежели попытаться перелезть  в  потемках  через
забор. Однако  сама  идея  манила  своей  гармоничностью,  чем  и  пленила
Гордона. Наверное, никто, кроме него, уже не в силах избрать столь опасную
стезю исключительно по эстетическим соображениям. Пусть  попытка  обречена
на неудачу - поражение все равно будет захватывающим зрелищем.
   Претворение  замысла  в  жизнь  требовало  набега  на  старый   Окридж,
оставшийся вне пределов возникшей здесь после войны деревни; цель набега -
визит в учреждение, наверняка вызвавшее наименьший  интерес  у  мародеров,
терзавших город. Снова покрыв голову фуражкой, он быстро зашагал, чтобы не
терять оставшегося светлого времени суток.


   Спустя час Гордон, выбравшись  из  выпотрошенных  зданий  старой  части
города, торопливо двинулся по разбитому асфальту, чтобы успеть вернуться к
воротам до наступления ночи. Сделав крюк через лес, он вышел на дорогу, по
которой уехал из деревни фермер Сонни, - она вела от ворот на  юг.  Теперь
он шагал уверенно, ориентируясь по свету фонаря, вывешенного над воротами.


   Часовой проявил преступную небрежность:  Гордон  остался  незамеченным,
подобравшись к его  посту  футов  на  тридцать.  Он  отлично  видел  этого
болвана, торчавшего на  стене  у  ее  дальнего  конца,  но  тот  глазел  в
противоположную сторону.
   Набрав в легкие побольше воздуха, Гордон зажал зубами  свисток  Эбби  и
трижды оглушительно свистнул. Звук заметался среди домов и эхом  отразился
от леса, как клекот пикирующего хищника. По  доскам  загремели  шаги.  Над
воротами  возникли  три  физиономии  с  ружьями  и   масляными   фонарями,
силившиеся разглядеть пришельца в сгущающейся тьме.
   - Кто здесь? Чего вам надо?
   - Мне необходимо переговорить с вашим начальством, - отозвался  Гордон.
- У меня официальное поручение, и я требую допуска в город Окридж!
   Неслыханное  требование  совершенно  сбило  их  с  толку.   Последовало
томительное молчание. Стражники очумело смотрели то друг на друга,  то  на
Гордона. Наконец один из них торопливо удалился, а  другой,  откашлявшись,
закричал:
   - Эй, где ты там? Ты бредишь? Ты болен?
   - Здоров. Но утомлен и голоден. Кроме того, я рассержен тем, что в меня
стреляли. Однако всему свое время. Первым делом я должен выполнить  данное
мне поручение.
   На сей раз старший караула не смог скрыть замешательства.
   - Данное тебе... Да о чем ты болтаешь, приятель?
   По доскам снова застучали шаги. Над воротами появились,  еще  несколько
мужчин, а также женщины и дети, растянувшиеся в  обе  стороны.  Похоже,  с
дисциплиной в Окридже было  слабовато.  Местный  мэр  и  его  приспешники,
видимо, давно выпустили бразды правления из рук.
   Гордон снова затянул свое, стараясь говорить медленно и веско,  голосом
гамлетовского Полония:
   - Я требую встречи с вашим начальством. Вы испытываете мое терпение, не
пуская меня в  город,  что  обязательно  будет  отражено  в  моем  отчете.
Немедленно вызовите кого-нибудь, кто наделен правом принимать  решения,  и
отворите ворота!
   Толпа делалась все гуще; наконец над  воротами  образовался  целый  лес
голов. Люди тупо пялились на Гордона, пока справа не  появилась  группа  с
фонарями. Толпа отпрянула, пропуская вновь прибывших.
   - Слушай, бродяга, - рыкнул старший караула,  -  ты  напрашиваешься  на
пулю. Мы не ведем никаких "официальных" дел ни с  кем  за  пределами  этой
долины  с  той  самой  поры,  как  порвали  отношения  с  коммунистами   в
Блейквилле, а это было уже несколько лет назад. Заруби себе на носу: я  не
стану беспокоить мэра из-за какого-то психа...
   Не договорив, стражник удивленно обернулся, заслышав властные голоса.
   - Господин мэр... Прошу прощения за гвалт, но...
   - Я оказался неподалеку и услышал шум. Что здесь происходит?
   Стражник махнул рукой.
   - Там  какой-то  тип  бормочет  такую  ерунду,  какой  я  не  слыхал  с
незапамятных времен. Наверное, спятил. Вечно они здесь шляются...
   - Сейчас разберемся.
   Над воротами появилась новая голова.
   - Я мэр Окриджа, - сообщил зычный голос. - Мы не подаем  милостыню.  Но
если ты - тот самый парень, который нашел сегодня днем кое-какое  добро  и
великодушно передал его нашим людям, то я готов  признать,  что  мы  перед
тобой в долгу. Я велю спустить тебе горячей пищи и одеяло. Можешь провести
ночь у обочины под воротами. А завтра уходи подобру-поздорову.  Нам  здесь
ни к чему болезни. Судя по словам моих часовых, у тебя горячка.
   - Ваша щедрость произвела  на  меня  впечатление,  господин  мэр,  -  с
улыбкой ответил Гордон. - Но я проделал слишком неблизкий  путь,  выполняя
официальное поручение, чтобы сейчас  повернуть  назад  несолоно  хлебавши.
Ответьте мне, есть ли в Окридже работающая рация или  волоконно-оптическая
связь?
   Нелогичность его слов  заставила  всех  разинуть  рты.  Гордон  отлично
представлял себе недоумение мэра. Однако тот быстро собрался с мыслями.
   - Мы уже десять лет как забыли про радио. С тех пор ничего не работает.
А что? Какое это имеет значение, раз...
   - Постыдитесь! Конечно, после войны было почти невозможно  пользоваться
радиосвязью  из-за...  -   Гордон   отчаянно   импровизировал,   -   из-за
радиоактивности. - И все же я надеялся воспользоваться вашим передатчиком,
чтобы связаться со своим руководством.
   Он разглагольствовал с наглым апломбом.  На  сей  раз  его  слова  были
встречены  в  толпе  не  молчанием,  а   удивленным   шушуканьем.   Гордон
догадывался, что стена облеплена теперь населением Окриджа почти в  полном
составе. Лишь бы  она  не-повалилась...  В  его  планы  вовсе  не  входило
вступление в город, подобное штурму Иерихона Иисусом Навином. У него  были
совсем другие намерения.
   - Дайте-ка сюда светильник! - распорядился мэр. - Да  не  тот,  дубина!
Настоящий фонарь! И направьте луч на  этого  человека.  Хочу  его  получше
разглядеть.
   Вид Гордона, залитого светом, вызвал волнение среди  зрителей.  Он  был
готов к свету рампы и не стал  загораживать  глаза  или  щуриться.  Вместо
этого он поправил кожаную сумку и повернулся  так,  чтобы  желающие  могли
рассмотреть его форму. Почтальонская фуражка с лучезарной кокардой  сидела
сейчас у него на голове набекрень.
   Толпа зароптала громче прежнего.
   -  Господин  мэр!  -  крикнул  Гордон.  -  Учтите,  мое   терпение   не
беспредельно. Мне так  или  иначе  придется  переговорить  с  вами  насчет
сегодняшнего поведения ваших подчиненных. Не вынуждайте меня  прибегать  к
полномочиям, которыми я наделен, ибо этого, я думаю,  не  хотелось  бы  ни
мне, ни вам. Еще немного - и вы лишитесь привилегии установления  контакта
с остальной нацией.
   Мэр в раздумье переминался с ноги на ногу.
   -  Контакт?  Нация?  Что  за  чушь?  Мы  знаем   только   Блейквилл   и
самодовольных шутов из Калп-Крик, остальной  же  мир  населен  черт  знает
какими дикарями. Кто вы-то такой, черт возьми?
   Гордон прикоснулся к околышу фуражки.
   - Гордон Кранц,  почтовое  ведомство  Соединенных  Штатов.  Я  исполняю
функции курьера и имею поручение установить почтовую линию в Айдахо  и  на
юге Орегона. Одновременно я являюсь генеральным федеральным инспектором по
этому району.
   И он еще смущался, изображая  в  Пайн-Вью  Санта-Клауса!  Слова  насчет
"генерального инспектора" сорвались  с  его  уст  без  всякой  подготовки.
Вдохновение или оплошность?  Эх,  двум  смертям  не  бывать,  а  одной  не
миновать!
   Толпа бурлила. До Гордона несколько раз доносились слова "внешний  мир"
я "инспектор", не говоря уже о "почтальоне". Когда мэр потребовал  тишины,
она установилась не сразу и далеко не полностью.
   - Значит,  вы  -  почтальон...  -  В  голосе  мэра  звучал  сарказм.  -
По-вашему, Кранц, мы совсем лишились мозгов? Напялили форму - и заделались
правительственным чиновником? Какое еще правительство? Какие  у  вас  есть
доказательства? Убедите нас, что вы -  не  съехавший  с  катушек  безумец,
охваченный радиационной лихорадкой!
   Гордон вытащил из сумки бумаги, изготовленные им всего  час  назад  при
помощи резинового штампа, найденного среди развалин окриджской почты.
   - Вот мой мандат... - начал было он, но его тут же прервали:
   - Держи свои бумажки при себе, бродяга! Мы не  подпустим  тебя  близко,
чтобы ты нас не перезаразил.
   Мэр гордо выпрямился и помахал рукой, привлекая внимание подданных.
   - Кто из вас не помнит, как безумцы и самозванцы болтались в  округе  в
годы Хаоса, готовые назваться  кем  угодно,  от  Антихриста  до  поросенка
Наф-Нафа?  Факт  остается  фактом:  сумасшедшие  приходят  и   уходят,   а
правительство остается, и оно - одно-единственное - то, что есть  здесь  у
нас! - Он повернулся к Гордону. - Твое счастье, бродяга, что  чумные  годы
остались в прошлом. Тогда бы с тобой  быстро  разобрались,  и  радикальным
способом - путем кремации!
   Гордон выругался про себя. Местный тиран  оказался  ловок  и  не  давал
заморочить себе голову. Если они откажутся  взглянуть  на  его  поддельный
"мандат", то, значит, напрасно он наведывался сегодня в  старый  город.  В
колоде  у  Гордона  остался  последний  козырь.  С  его  лица  не  сходила
предназначенная толпе улыбка, однако  ему  очень  хотелось  перекреститься
перед главным испытанием.
   Он запустил руку  в  боковой  карман  кожаной  сумки  и  извлек  оттуда
небольшую пачку  писем,  после  чего  притворился,  будто  перебирает  их,
выискивая то, что нужно.
   - Есть тут некий... Дональд Смит? - обратился он к народу.
   Те завертели  головами  и  стали  увлеченно  переговариваться.  Даже  в
сгущающихся  сумерках  нетрудно  было  понять,  сколь   велико   волнение,
охватившее люден. Наконец кто-то ответил:
   - Погиб через год после войны. В последней битве за склады.
   Голос отвечавшего дрожал. Уже хорошо: дрожь эта была вызвана не  только
удивлением. И все же Гордону требовалось гораздо большее. Мэр  по-прежнему
таращил на него глаза,  пораженный  не  менее  остальных;  когда  до  него
дойдет, каковы намерения Гордона, жди неприятностей.
   - Вот как... В этом  надо  будет  удостовериться.  -  Не  давая  никому
раскрыть рта, он зашелестел конвертами. - А  мистер  или  миссис  Франклин
Томпсон? Или их сын или дочь?
   В шепоте, пробегающем по толпе, теперь звучали суеверные нотки. Гордону
ответил женский голос:
   - Они погибли! Сын умер только в прошлом  году.  Он  работал  на  ферме
Джесковича. Его родители были в Портленде, когда все взлетело на воздух.
   Проклятье! В распоряжении Гордона оставалось всего одно  имя.  Поразить
их своими познаниями - уже неплохо, но ему было необходимо найти хоть одну
живую душу!
   - Ладно, разберемся. А как насчет Грейс Хортон? Мисс Грейс Хортон?
   Нет тут никакой Грейс Хортон!  -  не  вытерпел  мэр.  Его  голос  обрел
прежнюю саркастическую самоуверенность. - Я знаю на своей территории  всех
до одного. За десять лет, что я тут провел, у нас  не  объявилось  никакой
Грейс Хортон, слышишь, самозванец? А вы, вы что, не  соображаете,  как  он
все подстроил? Нашел в городе старую телефонную книгу и выписал  несколько
имен, чтобы посеять смуту. - Он погрозил  Гордону  кулаком.  -  Парень,  я
постановляю, что ты нарушаешь общественный порядок и представляешь  угрозу
для здоровья населения! У тебя есть пять секунд, чтобы унести ноги, прежде
чем я отдам своим людям приказ стрелять!
   Гордон тяжело дышал. У него  не  оставалось  выбора.  Что  ж,  придется
отступить, пожертвовав гордостью ради спасения жизни.
   "Замысел был хорош, но ты и сам знал, сколь невелики шансы на успех. По
крайней мере ты заставил этого мерзавца пережить пару неприятных минут".
   Однако, к своему удивлению, Гордон  обнаружил,  что  тело  отказывается
повиноваться  воле.  Ноги  словно  приросли  к  земле.  Желания  спасаться
бегством словно бы и не было. Правда, разумная часть его естества испытала
ужас, когда он, расправив плечи, опять обратился к мэру:
   - Учтите, господин мэр, что покушение  на  почтового  курьера  является
одним из  немногих  федеральных  преступлений,  наказания  за  которые  не
отменены временным Конгрессом  на  восстановительный  период.  Соединенные
Штаты всегда защищали своих почтальонов.
   Он холодно глядел туда, где разгорались фонари. "Всегда!" -  это  слово
Гордон произнес с нажимом. По его телу пробежала дрожь. Он чувствовал себя
курьером  -  по  крайней  мере,  был  им  в  душе.  Он  представлял  собой
анахронизм,  чудом  уцелевший  при  наступлении  нового  каменного   века,
методично стиравшего с лица земли остатки идеализма. Не сводя  горделивого
взгляда с темного силуэта мэра, Гордон молча бросал ему вызов. Ну, убей же
меня, уничтожь последнее, что осталось от былого величия нации!
   Несколько секунд стояла тишина. Потом мэр поднял руку и сказал:
   - Раз...
   Он не  торопился,  то  ли  давая  Гордону  время  спастись,  то  ли  из
садистских побуждений.
   - Два...
   Игра проиграна. Гордон знал, что ему  надо  бежать,  более  не  мешкая.
Однако непокорное тело по-прежнему не повиновалось.
   - Три!
   "Так  принимает  смерть  последний   идеалист",   -   подумалось   ему.
Шестнадцать лет, которые ему удалось прожить, были  случайностью,  ошибкой
Природы,  которая  сейчас  будет  исправлена.  В  конце  концов  весь  его
приобретенный  такими  трудами  прагматизм   улетучился,   уступив   место
самоубийственному лицедейству.
   Тем временем  в  толпе  зрителей  возникло  какое-то  движение.  Кто-то
пробивался в первые ряды.
   Часовые вскинули ружья. Гордону показалось, что  некоторые  делают  это
как-то нехотя. Вряд ли его спасут их колебания...
   Мэр  завершал  отсчет  секунд,  несколько  сбитый  с  толку  упрямством
Гордона, однако взлетевший в воздух кулак начал опускаться.
   - Господин  мэр!  -  Дрожащий  от  страха  голос  принадлежал  женщине,
повисшей на начальственной руке. - Прошу вас! Я...
   Мэр вырвал руку.
   - Не встревай, женщина! Уберите же ее!
   Тощая фигурка увернулась от часовых,  и  над  толпой  прозвенел  чистый
голос:
   - Я - Грейс Хортон!
   - Что?! - Мэр впился в нее гневным взглядом.
   - Это моя... девичья фамилия. Я вышла замуж за год до  второго  голода.
Тогда вы и ваши люди еще не появились в наших краях.
   Толпа опять зароптала.
   - Дурачье! - выкрикнул  мэр.  -  Говорю  вам,  он  выписал  ее  имя  из
телефонной книги!
   Гордон, победно ухмыляясь, одной рукой держал письма, другую  приставил
к околышу фуражки.
   - Добрый вечер, мисс Хортон. Чудесный  вечерок,  не  правда  ли?  Между
прочим, у меня тут есть для вас письмишко от мистера Джима  Хортона  -  он
проживает в Пайн-Вью, штат Орегон... Он вручил  его  мне  двенадцать  дней
назад...
   Теперь  все  люди,  столпившиеся  у  ворот,  заговорили  разом.  Кто-то
размахивал руками, кто-то рыдал. Гордон приложил к уху ладонь, чтобы лучше
расслышать изумленные восклицания женщины, а потом повысил голос, стараясь
перекрыть шум:
   - Да, мадам, у него все в порядке. Боюсь,  что  не  смогу  вам  сказать
ничего больше. Но я  с  радостью  доставлю  ваше  ответное  письмо  брату,
завершив обход долины.
   Он сделал шаг вперед, ближе к свету.
   - Только вот какое дело, мадам...  У  мистера  Хортона  в  Пайн-Вью  не
оказалось достаточного количества марок, поэтому я вынужден  взять  с  вас
десять долларов наложенного платежа.
   Толпа взревела.
   Мэр, залитый светом ламп, вертелся из  стороны  в  сторону,  размахивая
руками и громко увещевая подданных. Однако его уже никто не слушал: ворота
распахнулись, и люди хлынули в темноту. Гордона  обступила  плотная  толпа
разгоряченных, возбужденных граждан  всех  возрастов.  Некоторые  хромали,
многие были украшены шрамами, тяжелое  дыхание  иных  свидетельствовало  о
туберкулезе.  Однако  в  этот   момент   жизненные   невзгоды   отступили,
потесненные внезапным возрождением надежды.
   Сохранивший невозмутимость, Гордон тем временем неуклонно продвигался к
воротам. Он улыбался и кивал направо  и  налево,  не  сторонясь  тех,  кто
тянулся к нему и трогал за локоть или за набитую  битком  сумку.  Молодежь
взирала на почтальона с суеверным ужасом. По лицам представителей старшего
поколения струились слезы.
   Сделавшись вдруг объектом поклонения, Гордон все же  не  терял  остатки
совестливости и продолжал стыдиться своей лжи.
   "А впрочем, черт с ним! Не моя вина, если им хочется верить  в  сказки.
Сам я наконец-то стал взрослым и хочу всего  лишь  вернуть  свое.  Эх  вы,
простаки!.."
   Однако, думая так, он продолжал  расточать  улыбки  и  усердно  пожимал
тянущиеся к нему руки. Любовь струилась потоком, она уже бурлила, поднимая
его на волне отчаянной, нежданно возродившейся надежды и увлекая  в  город
Окридж.





   Весенний жар
   Воспламеняет предков прах -
   И ежится земля
   В клубящихся дымах.







   АКТ О НАЦИОНАЛЬНОМ ВОЗРОЖДЕНИИ
   ВРЕМЕННЫЙ КОНГРЕСС ВОЗРОЖДЕННЫХ
   СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ

   ДЕКЛАРАЦИЯ

   КО ВСЕМ ГРАЖДАНАМ: Настоящим доводится до сведения всех проживающих  на
территории  Соединенных  Штатов  Америки,  что  народ  и   фундаментальные
институты государства  по-прежнему  существуют.  Ваши  враги,  совершившие
агрессию против человечества, потерпели поражение и разгромлены. Временная
администрация, осуществляющая преемственность по  отношению  к  последнему
свободно избранному Конгрессу Соединенных Штатов и исполнительной  власти,
прилагает решительные усилия для восстановления  законности,  общественной
безопасности и  свободы  на  нашей  возрождающейся  земле,  руководствуясь
Конституцией и ведомая милостивым Всевышним.
   В ЭТИХ ЦЕЛЯХ: До вашего  сведения  доводится,  что  все  второстепенные
законы и постановления, действовавшие на территории Соединенных Штатов  до
начала  Третьей  Мировой  Войны,  включая  долговые  обязательства,  права
удержания имущества вплоть до уплаты долга и судебные указы - отменены.  В
ожидании  принятия  в  законном  порядке  новых   правил   округа   вправе
действовать в чрезвычайных условиях  согласно  складывающейся  обстановке,
руководствуясь нижеследующим:
   1.  Свободы,  гарантированные  Биллем  о  Правах,  распространяются  на
территории Соединенных Штатов на всех  мужчин  и  женщин  без  исключения.
Приговоры  по  преступлениям  должны  выноситься  беспристрастными   жюри,
состоящими  из  лиц,  равных  подсудимому  по  положению  За   исключением
чрезвычайных  случаев,  связанных   с   военным   положением,   упрощенное
судопроизводство и казнь, нарушающие установленный порядок, запрещаются.
   2. Рабство запрещено. Долговые обязательства не могут быть пожизненными
и не могут передаваться от родителей к детям.
   3.  Округам,  городам  и  другим  территориальным   единицам   надлежит
проводить по четным  годам  выборы  путем  тайного  голосования  с  правом
участия  всех  мужчин  и  женщин,  достигших  18  лет.  Официальное  право
принуждения  принадлежит  только  лицам,  избранным  на   свои   посты   с
соблюдением изложенных правил голосования, а также лицам,  непосредственно
им подчиняющимся.
   4. В целях содействия возрождению государственности гражданам  надлежит
сохранять и пополнять материальные и интеллектуальные ресурсы  Соединенных
Штатов. Всегда и повсеместно, когда и  где  имеется  таковая  возможность,
следует сберегать и обеспечивать хранение  книг  и  довоенной  техники  на
благо будущих поколений. Округа учреждают школы для обучения детей.
   Временная   администрация   выражает    надежду    на    восстановление
общенационального радиовещания к 2021 году.  До  наступления  этого  срока
связь осуществляется путем наземного почтового сообщения. Почтовая  служба
будет восстановлена в центральных и восточных штатах страны к  2011,  а  в
западных - к 2018 году.
   5. Сотрудничество с лицами,  доставляющими  почту  Соединенных  Штатов,
вменяется в обязанность  всем  гражданам.  Препятствование  этим  лицам  в
осуществлении их деятельности является тяжким преступлением.
   Принято Временным Конгрессом Возрожденных Соединенных Штатов Америки.
   Май 2009.





   Черный бультерьер зашелся в рычании, роняя клочья  пены.  Он  рвался  с
цепи, стараясь допрыгнуть до возбужденных, орущих людей,  свешивавшихся  с
перил вокруг арены. С противоположной  стороны  арены  огрызался  покрытый
боевыми шрамами  одноглазый  беспородный  пес.  Удерживавшая  его  веревка
натягивалась, как тетива лука, грозя вырвать вмурованное в стену кольцо.
   В воздухе стояла густая  вонь.  Сладкий  до  тошноты  дым  от  местного
табака, щедро сдобренного марихуаной, поднимался к небу ядовитыми клубами.
Фермеры и жители городка оглушительно кричали и  поминутно  вскакивали  со
скамеек,  окружавших  импровизированную  арену.  Сидевшие  поближе  лупили
кулаками по доскам, доводя псов до невменяемого состояния.
   Псари в кожаных перчатках подтащили четвероногих гладиаторов поближе  к
себе и, схватив за ошейники, обернулись к почетной  скамье,  расположенной
по центру. Сидевший там коренастый господин поощрительно кивнул.
   Сотня мужчин  дружно  взревела,  видя,  что  псы  спущены  с  поводков.
Хрипящие звери вцепились друг в друга подобно драчунам, которым не  давали
довести потасовку до конца. Летящие во все стороны клочья шерсти и  брызги
крови толпа встречала шумным одобрением.
   Старейшины городка, занимавшие специальную скамью, надрывались не менее
самозабвенно,  чем  люд  попроще.  Они  тоже  заключили  пари   и   теперь
волновались не на шутку. Один  лишь  коренастый  господин  -  председатель
комитета общественной безопасности города Кертин, штат  Орегон,  попыхивал
сигарой, не  проявляя  интереса  к  происходящему,  обуреваемый  нелегкими
раздумьями. Ему не давал покоя сидящий рядом человек, и председатель то  и
дело косился на него.
   Этот худой мужчина не походил на других болельщиков. Бородка  его  была
аккуратно подстрижена, черные волосы лишь слегка  касались  ушей.  Голубые
глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, смотрели пристально и  взыскательно,
напоминая председателю персонажей из Ветхого Завета, смотревших на него со
страниц книг в воскресной школе, которую он  посещал  в  детстве,  еще  до
Светопреставления.
   Сосед председателя выглядел утомленным, как и подобает путешественнику.
И главное, на нем была форма, да такая, какой не чаял  больше  увидеть  ни
один  из  оставшихся  в  живых  обитателей  Кертина.  На  фуражке   соседа
красовалась кокарда, изображавшая всадника, которая поблескивала  в  свете
масляных ламп. Почему-то  она  казалась  более  яркой,  чем  любой  другой
металлический предмет.
   Оглядывая своих земляков и морщась от воплей, председатель улавливал  в
их поведении нечто необычное. Сейчас жители  Кертина  надрывались  не  так
отчаянно, как это обычно бывало на традиционных собачьих боях  по  средам.
Ведь и  они  нет-нет,  а  поглядывали  на  гостя,  появившегося  верхом  у
городских ворот пять дней назад,  прямого  и  горделивого,  как  божество,
попросившего пищи и крова, а также места, где можно развесить уведомления.
А потом незнакомец принялся раздавать почту...
   Председатель тоже поставил деньги, выбрав Уэлли -  бультерьера  старины
Джима Шмидта. Однако ему никак не удавалось  сосредоточиться  на  кровавой
схватке, развернувшейся внизу, на песке. Он не мог справиться  с  собой  и
ежеминутно поглядывал на Почтальона.
   Сегодняшний бой был особенным: он посвящался  гостю,  поскольку  завтра
тот покидал Кертин, направляясь в Коттедж-Гроув. "А ему  не  нравится",  -
тревожился  председатель,  горестно  вздыхая.  Человек,   за   пять   дней
перевернувший их устоявшуюся  жизнь,  просто  старался  следовать  законам
вежливости. По его виду нетрудно было понять, что собачьи бои не относятся
к его излюбленным зрелищам.
   Председатель наклонился к гостю и проговорил:
   - Полагаю, что там, в восточных штатах, такие развлечения  не  в  моде,
господин инспектор?
   Холодное выражение на лице  гостя  было  красноречивее  любого  ответа.
Председатель обругал себя за слабоумие. Конечно, какие могут быть  собачьи
бои  в  Сент-Поле,  Топеке,  Одессе,  любом  другом  цивилизованном  месте
Возрожденных Соединенных  Штатов!  Другое  дело  -  здесь,  в  разрушенном
Орегоне, столь давно отрезанном от цивилизации...
   - На местах люди вправе  устраиваться  так,  как  им  больше  подходит,
господин председатель, - успокоил гость.  Его  очаровывающий  голос  сразу
заглушил непристойный шум арены.  -  Каковы  времена  -  таковы  и  нравы.
Правительство в Сент-Поле все прекрасно понимает. В моих  странствиях  мне
приходилось наблюдать вещи и похуже.
   В глазах почтового инспектора председатель прочел  свой  оправдательный
приговор и, вздохнув, отвел глаза. Через минуту он замигал и сперва решил,
что ему в глаза попал дым от сигары. Он раздавил сигару  каблуком,  однако
пощипывание в глазах не проходило. Мир перед ним застлало влажной пеленой,
ему  казалось,  что  он  видит  арену  будто  во  сне,  как  нечто  доселе
незнакомое...
   "Господи! - пронеслось в голове у председателя. - И это - мы?! Чем  это
мы занимаемся? Ведь еще семнадцать  лет  назад  я  был  членом  Ассоциации
культуры долины Уилламетт! Что произошло со всеми нами, что  произошло  со
мной?"
   Он притворно закашлялся и закрыл лицо рукой,  чтобы  украдкой  вытереть
слезы. Оглядевшись, председатель убедился, что не одинок в своих чувствах:
там и сям в орущей толпе добрая дюжина его  сограждан  внезапно  прикусила
языки и опустила глаза. Несколько человек плакали не таясь, слезы текли по
их суровым лицам, задубевшим во времена  жестоких  схваток.  Внезапно  для
этих немногих пролетевшие после войны годы спрессовались, утратили прежнее
значение  и  перестали   служить   достаточным   оправданием   теперешнего
одичания...
   Под конец боя крики опять стали громче. Псари  вышли  на  арену,  чтобы
усмирить победителя и унести труп побежденного. Однако  теперь  не  меньше
половины зрителей нервно оглядывались на своего лидера и на прямую  фигуру
в форме рядом с ним.
   Инспектор поправил фуражку.
   - Благодарю вас, господин председатель. Полагаю, мне  лучше  удалиться.
Завтра меня ждет долгий путь. Желаю всем доброй ночи.
   Он кивком  простился  со  старейшинами,  после  чего  встал  и  натянул
потрепанную   кожаную   куртку   с   цветной   нашлепкой   на   плече    -
красно-бело-голубой эмблемой. Пока инспектор пробирался к выходу,  зрители
на его пути вставали с мест и молча уступали дорогу, пряча глаза.
   Председатель, немного поколебавшись,  тоже  поднялся  и  последовал  за
гостем, не обращая внимания на ропот подчиненных.
   Второй бой был отменен.





   "Коттедж-Гроув, Орегон, 16 апреля 2011 г.
   Миссис Адель Томпсон,
   мэру Пайн-Вью, бывший штат Орегон
   Прохождение: Коттедж-Гроув, Кертин,  Калп-Крик,  Мак-Фартленд,  Окридж,
Пайн-Вью.
   Дорогая миссис Томпсон,
   Шлю  Вам  второе  по  счету  письмо,  пользуясь  нашей  новой  почтовой
эстафетой в районе Уилламеттского Леса. Если Вы получили первое письмо, то
осведомлены, что Ваши окриджские  соседи  согласились  на  сотрудничество,
хотя сперва  не  обошлось  без  недоразумений.  Тамошним  почтмейстером  я
назначил мистера Сонни Дэвиса  -  жителя  тех  мест  с  довоенных  времен,
пользующегося всеобщим уважением. Он, по всей видимости, уже  установил  с
Вами контакт...."

   Гордон  Кранц  оторвал  карандаш   от   пожелтевшего   листка   бумаги,
предоставленной гражданами Коттедж-Гроув для его нужд. Над древним  столом
горела масляная лампа и две свечки, свет которых отражался от застекленных
картинок на стене спальни. Местные жители настояли, чтобы Гордон поселился
в лучшем доме городка. Комната выглядела уютной, чистой и теплой.
   Теперешнее положение Гордона и сравнить было нельзя  с  его  положением
несколько месяцев назад. В своем письме он почти не упоминал трудностей, с
какими столкнулся в октябре в Окридже. Граждане  горного  городка  открыли
ему свои сердца в тот  самый  момент,  когда  он  назвался  представителем
Возрожденных Соединенных Штатов. Однако тиран-"мэр" вынашивал  планы  чуть
ли не физического устранения непрошенного гостя, пока тот не  дал  понять,
что  единственное  его  намерение  заключается  в   учреждении   почтового
отделения, после чего он продолжит свой путь; тогда мэр смекнул,  что  его
власти ничего не угрожает.
   Возможно, его страшил гнев подданных, поэтому он оказал Гордону помощь:
были изысканы необходимые припасы, а под конец появился даже конь, пусть и
преклонных  годов.  Покидая  Окридж,  Гордон  видел  на  физиономии   мэра
выражение нескрываемого  облегчения.  Местный  царек  собирался  и  впредь
удерживать власть, невзирая на весть о том, что где-то существует  подобие
прежних Соединенных Штатов.
   Зато рядовой люд провожал  Гордона  на  протяжении  целой  мили:  из-за
деревьев то и дело появлялись смущенные граждане, совавшие ему  письма,  с
жаром рассуждавшие о восстановлении Орегона и спрашивавшие, чем они  могут
посодействовать столь благородному делу. Они  открыто  жаловались  ему  на
царящий в городе произвол; к моменту, когда от всадника  отстал  последний
провожатый, он уже не сомневался, что перемены не за горами. Дни мэра были
сочтены.

   "За  время,  прошедшее  после  отправки  моего  последнего  письма   из
Калп-Крик, я учредил почтовые отделения в Пальмервилле и Кертине.  Сегодня
я завершил переговоры с мэром Коттедж-Гроув. К письму приложен мои отчет о
проделанной  работе,  который  надлежит  переправить  моему  начальству  в
восстановленном штате Вайоминг. Прошу  Вас  передать  следующему  за  мной
курьеру корреспонденцию, а также мои наилучшие пожелания.
   Проявите терпение, если курьер появится с опозданием. Путь от Сент-Пола
на запад опасен, так что может пройти год, а то и больше,  прежде  чем  он
предстанет перед Вами".

   Гордон прекрасно представлял себе, как прореагирует миссис  Томпсон  на
эту последнюю оговорку. Мудрая дама покачает  головой,  а  то  и  от  души
посмеется над бессовестным обманом, каким была наполнена  каждая  фраза  в
письме.
   Лучше чем кто-либо другой на  этих  диких  просторах,  бывших  когда-то
гордым штатом Орегон, Адель Томпсон  знала,  что  ни  о  каком  курьере  с
цивилизованного востока не может быть  и  речи.  У  Гордона  нет  никакого
начальства, перед которым он должен отчитываться. Если  город  Сент-Пол  и
являлся  столицей  какой-то  территории,  то  лишь  участка  с  остаточной
радиоактивностью на берегу Миссисипи.
   Ни восстановленного  штата  Вайоминг,  ни,  коли  на  то  пошло,  самих
Возрожденных Соединенных Штатов не существовало в  природе;  они  возникли
всего лишь в воображении странствующего по погрязшему  в  невежестве  краю
лгуна-актеришки, который решил таким способом обеспечить себе выживание  в
смертельно опасном, наполненном подозрительностью мире.
   Миссис Томпсон была одной из тех редко встречавшихся Гордону со времени
войны личностей, которые жили  собственным  умом  и  не  утратили  логики.
Коллективная иллюзия, автором которой стал Гордон - сперва по воле случая,
потом от отчаяния, - для нее не стоила ни гроша. Она испытывала к  Гордону
симпатию просто как к человеку  и,  проявляя  снисхождение,  не  требовала
взамен искусных мифов.
   В своем письме ей он наворотил всякой всячины, не имевшей  отношения  к
действительному положению вещей, потому только, что письмо могли  прочесть
чужие глаза. Ведь оно множество раз будет переходить из рук в руки, прежде
чем окажется в Пайн-Вью. Сама же миссис Томпсон  отлично  сумеет  прочесть
между строк. И, прочтя, ни за что  его  не  выдаст  -  в  этом  Гордон  не
сомневался. Он надеялся только, что она сумеет сдержать смех.

   "Эта  часть  побережья  ведет  мирную  жизнь.  Поселения  уже  начинают
помаленьку торговать между  собой,  преодолевая  былой  страх  болезней  и
нападений "мастеров выживания". Здешние люди изголодались по вестям извне.
   Из этого не следует, что  тут  царит  безмятежность.  По  рассказам,  в
районе реки Рог к югу от  Розберга  властвует  беззаконие  в  духе  Натана
Холна. Поэтому путь мои лежит на север, в направлении Юджина. Кстати, туда
адресованы по большей части письма, которыми меня нагрузили".

   В глубине его седельная сумки, набитой письмами,  которые  ему  вручали
всюду, где бы он ни появлялся, возбужденные  и  исполненные  благодарности
люди, хранилось письмо,  написанное  Эбби.  Уж  его-то  Гордон  непременно
доставит, какая бы участь ни постигла остальную корреспонденцию!

   "Мне пора  в  дорогу.  Возможно,  когда-нибудь  меня  найдет  письмецо,
отправленное Вами или  кем-нибудь  еще  из  дорогих  мне  людей.  Пока  же
передайте от меня сердечный привет Эбби, Майклу и всем остальным.
   В  чудесном  Пайн-Вью  Возрожденные   Соединенные   Штаты   крепнут   и
процветают, как и повсюду.
   Искренне Ваш, Гордон Кранц".

   Последнее замечание было небезопасно, однако Гордон  не  смог  от  него
отказаться - слишком ему хотелось намекнуть миссис Томпсон, что он не стал
жертвой  собственных  выдумок,  которые,  как  ему   хотелось   надеяться,
обеспечат ему безопасность в самых мрачных углах, пока он не достигнет...
   Но чего? За все эти годы Гордон так и не решил, что же именно он  ищет.
Возможно,  он  ищет  такое  местечко,  где  хоть  кто-то  принял  на  себя
ответственность и пытается противостоять наступлению каменного века...  Он
покачал головой. Столько лет прошло -  а  мечта  по-прежнему  отказывается
умирать!
   Он сложил письмо, сунул его в старый конверт, накапал воску со свечи  и
припечатал штампом, найденным в развороченном помещении окриджской  почты.
Письмо легло поверх "отчета", сочиненного им чуть раньше, - фантастических
бредней, предназначенных для чиновников вымышленной администрации.
   Рядом с конвертами покоилась его почтальонская фуражка  с  мерцающей  в
свете лампы кокардой в виде  всадника,  торопящегося  доставить  почту,  -
безмолвного спутника и наставника Гордона на протяжении последних месяцев.
   Новый план выживания появился у Гордона  по  воле  случая,  по  чистому
совпадению. Но со временем жители одного городка за  другим  пали  жертвой
самовнушения, особенно когда он стал доставлять письма из  мест,  где  ему
удавалось побывать. После  стольких  страшных  лет  люди,  как  оказалось,
по-прежнему тосковали по утраченному веку, полному блеска,  когда  великая
нация жила в чистоте и соблюдала порядок.  Из-за  этой  тоски  их  горький
скепсис дал глубокую трещину, подобно тому как в весеннюю оттепель на реке
ломается ледяная корка.
   Гордон отмахнулся от охватившего его было чувства стыда.  На  любом  из
оставшихся в живых за эти семнадцать лет  лежит  часть  вины  за  всеобщий
позор, и его  выдумка,  полагал  он,  принесла  некоторую  пользу  жителям
городов, в которых он появлялся. Получая от них необходимое, Гордон  давал
им взамен надежду.
   Выходит, он делает только то, что продиктовано чувством долга.
   В дверь его комнаты постучали.
   - Войдите! - крикнул Гордон.
   В  дверь  просунул  голову  Джонни  Стивенс   -   недавно   назначенный
заместитель почтмейстера Коттедж-Гроув. На  мальчишеской  мордашке  Джонки
белесый пушок  проклевывающейся  бородки  казался  неуместным  и  смешным.
Впрочем, ноги у Джонни Стивенса были  длинные,  а  значит,  он  неутомимый
ходок, и кроме того, Джонни слыл метким стрелком. Кто  знает  -  возможно,
парень еще и на самом деле будет доставлять почту!
   Джонни, смутившись оттого,  что  отрывает  инспектора  от  важных  дел,
доложил:
   - Уже восемь часов, сэр. Вы помните, что мэр пригласил  вас  в  паб  на
кружку пива? Ведь сегодня - ваш прощальный вечер у нас в городе.
   Гордон поднялся.
   - Ты прав, Джонни. Спасибо.
   Он подхватил свою фуражку и куртку, не забыл вымышленный отчет и письмо
для миссис Томпсон.
   - Держи. Здесь официальные депеши, которые тебе предстоит  доставить  в
первую поездку в Калп-Крик. Тамошней почтой заправляет  Рут  Маршалл.  Она
уже ждет гонца. Тебе приготовлен теплый прием.
   Джонни принял конверты с такой осторожностью, словно  это  были  крылья
бабочек с тонкой пыльцой.
   - Я буду защищать  их  даже  ценой  собственной  жизни,  сэр.  -  Глаза
паренька горели гордостью и решимостью не подвести Гордона.
   - Даже и не думай! - набросился на него Гордон. Меньше всего  на  свете
ему  хотелось,  чтобы  шестнадцатилетний  юнец  схлопотал  пулю,   защищая
несуществующие ценности. -  Не  забывай  о  здравом  смысле,  следуй  моим
наставлениям.
   Джонни судорожно сглотнул и кивнул с готовностью, однако Гордон  и  так
был уверен, что малец все понял до конца. Конечно, вовсе не исключено, что
паренька ждет лишь захватывающее  приключение:  ведь  он  пройдет  лесными
тропами гораздо дальше, чем забирался за десяток минувших лет любой из его
земляков, и вернется домой героем, о котором  станут  слагать  легенды.  В
горах по-прежнему оставались одинокие "мастера выживания". Однако на столь
почтительном  отдалении  от  Рог-Ривер  было  больше  шансов,  что  Джонни
невредимым доберется до Калп-Крик и обратно.
   Гордон почти убедил себя, что все сложится именно так.  Он  со  вздохом
приобнял паренька за плечи.
   - Твоей стране не нужна твоя смерть, Джонни,  ей  требуется,  чтобы  ты
остался в живых и служил ей не только сегодня, но и завтра. Запомнил?
   - Да, сэр. - Джонни серьезно кивнул. - Я понимаю.
   Успокоенный, Гордон задул обе свечки.
   Джонни, по всей видимости, посетил руины старого почтового отделения  в
Коттедж-Гроув, поскольку, оказавшись на свету, Гордон разглядел на  рукаве
его домотканой рубахи гордую нашлепку "Почта США", краски  на  которой  не
померкли даже за минувшие семнадцать лет.
   - Жители Коттедж-Гроув и окрестных  ферм  уже  вручили  мне  с  десяток
писем, - похвастался Джонни. - Думаю, большинство из них не имеют  близких
и знакомых на востоке. Но все равно пишут, ради удовольствия и в  надежде,
что кто-нибудь ответит.
   Итак, появление Гордона по меньшей мере побудило людей попрактиковаться
в письме и вспомнить грамоту. За это вполне можно  расплатиться  с  гостем
кормежкой на протяжении нескольких дней и крышей над головой.
   - Ты  предупредил  их,  что  к  востоку  от  Пайн-Вью  пока  приходится
перемещаться крайне медленно, без всякой гарантии на успех?
   - А как же! Их это не смущает.
   Гордон улыбнулся.
   - Вот и хорошо. Все равно почта перевозила в основном доверенные бумаге
фантазии.
   Паренек посмотрел на него в недоумении.  Однако  Гордон,  уже  надевший
фуражку, не удостоил его разъяснениями.


   Давным-давно оставив за спиной пепел Миннесоты и повидав не один  штат,
Гордон все же редко попадал  в  столь  процветающие  и  на  первый  взгляд
безопасные поселения, каким казался Коттедж-Гроув. Здешние  фермы  год  от
года наращивали урожаи. Местная милиция отличалась выучкой и, в отличие от
милиции Окриджа, не вмешивалась в повседневную жизнь горожан. По мере того
как меркла его мечта отыскать оазис возродившейся  подлинной  цивилизации,
Гордон постепенно постепенно привыкал к  этому,  и  сейчас  даже  подобное
местечко казалось ему райским.
   Ирония ситуации заключалась в том, что уловка, до  сих  пор  помогавшая
ему рассеивать подозрения, терзавшие жителей  горных  селений,  теперь  не
давала  ему  права  нигде  задерживаться  подолгу.  Созданная  им  легенда
требовала, чтобы он не сидел на месте. Все они  верили  ему.  Если  бы  он
сейчас сбросил маску, то, пожалуй, даже самые тихие из местных жителей  не
дали бы ему спуску.
   Обнесенный стеной  поселок  размещался  на  бывшей  окраине  довоенного
городка. Местный паб являл собой просторный уютный подвал с двумя каминами
и  стойкой,  через  которую  кочевали  высокие  глиняные  кружки  с  пивом
домашнего производства.
   Питер Ван Клик, мэр поселения, вел за столиком в углу разговор по душам
с Эриком Стивенсом, дедом Джонни, недавно  получившим  почетную  должность
почтмейстера Коттедж-Гроув. Оба придирчиво изучали врученный  им  Гордоном
текст "Федеральных правил", когда к ним направились господин  инспектор  и
Джонни.
   Еще в Окридже Гордон умудрился изготовить несколько копий  "Правил"  на
ручной множительной машине, которую ему посчастливилось наладить в  пустом
помещении  почты  с  провалившейся  крышей.  Текст  стал  плодом   упорных
размышлений  и  кропотливого  труда.  Он  должен  был   обрести   звучание
подлинника, не покушаясь в то же  время  на  полномочия  местных  властей,
чтобы мифические Возрожденные Соединенные Штаты, выдуманные  Гордоном,  не
представляли для них угрозы, равно как и он сам. Содержимое  этих  листков
было его наиболее вдохновенным произведением.
   Рослый, худолицый Питер Ван Клик поднялся навстречу  Гордону  и,  пожав
ему руку, предложил садиться. Бармен  поспешил  к  ним  с  двумя  кружками
густого темного пива. Жидкость оказалась теплой, но на удивление  вкусной,
с запахом ржаного хлеба. Мэр, нервно  попыхивая  глиняной  трубкой,  ждал,
пока Гордон пересушил свою кружку и не обтер губы.
   В ответ на лестные отзывы о  пиве  Ван  Клик  кивнул,  однако  лоб  его
оставался наморщенным. Он постучал  согнутым  пальцем  по  разложенным  на
столе бумагам.
   - Эти правила не отличаются подробностями, господин инспектор.
   - Зовите меня Гордоном, пожалуйста. В наши времена церемонии ни к чему.
   - Договорились, Гордон. А меня зовите Питером. - Мэру было  определенно
не по себе.
   - Идет, Питер, - согласился Гордон. - Дело  в  том,  что  правительство
Возрожденных Соединенных Штатов  усвоило  кое-какие  уроки.  Один  из  них
заключается в том, что нельзя навязывать  жесткие  стандарты  разбросанным
общинам, сталкивающимся с проблемами, каких  в  Сент-Поле  даже  не  могут
вообразить, не то что регулировать их.
   На эту тему у Гордона была заготовлена целая речь.
   - Возьмем,  к  примеру,  вопрос  о  деньгах.  В  большинстве  общин  от
довоенной наличности отказались вскоре после того,  как  банды  уничтожили
склады продовольствия. Правилом стал бартерный обмен, который  чаще  всего
дает желаемые плоды, за исключением случаев, когда задолжавших  превращают
в форменных рабов...
   Пока Гордон ни разу не погрешил против истины. В своих  странствиях  он
становился свидетелем зарождения системы настоящей феодальной зависимости.
Деньги мало где принимали всерьез.
   - Федеральные власти в Сент-Поле объявили старые деньги  необязательным
средством расчета. Имеющихся купюр и монет слишком много для  не  очень-то
активных обменов в нашей аграрной экономике. И все же мы пытаемся поощрять
национальную коммерцию. Один из способов - признание старых двухдолларовых
купюр  в  качестве  средства  оплаты  почтовых  отправлений,  доставляемых
американской почтой.  Таких  купюр  всегда  было  мало,  и  их  невозможно
подделать с помощью имеющейся  технологии.  Принимаются  также  серебряные
монеты, отчеканенные до 1965 года.
   - Мы уже собрали долларов сорок! -  вмешался  Джонни  Стивенс.  -  Люди
повсюду охотятся за этими древними купюрами и монетами. Кроме того, к  ним
прибегают при оплате долгов.
   Гордон пожал плечами. Это началось почти  без  его  участия.  Некоторые
мелочи, включенные им в свою легенду ради вящего  правдоподобия,  обретали
собственную жизнь, на какую он и  не  надеялся.  Да  и  трудно  было  себе
представить, чтобы  возвращение  в  оборот  некоторого  количества  денег,
связанное с местным мифотворчеством на  тему  о  Возрожденных  Соединенных
Штатах, смогло причинить этим людям какой-то вред.
   Согласно кивнув, Ван Клик перешел к следующей теме.
   -  Вот  эта  часть  -  насчет  того,  что  не  прошедшим  выборы  лицам
запрещается прибегать к принуждению... -  Он  опять  постучал  пальцем  по
листу бумаги. - У нас  тут  проводятся  более-менее  регулярные  городские
сходки, в которых принимают участие  и  жители  окрестных  селений,  когда
обсуждается  что-либо  особенно  важное.  Однако  у  меня  нет   оснований
заявлять, что я или  мой  командир  милиции  утверждены  в  должностях  по
результатам голосования, во всяком случае тайного, как предписано здесь. -
Он покачал головой. - А ведь  нам  приходилось  принимать  весьма  жесткие
меры, особенно вначале. Надеюсь, нас не станут прижимать за это  к  ногтю,
господин пне... то есть Гордон. Ведь мы старались как могли... Например, у
нас есть школа. Большинство ребят помладше посещают  ее,  когда  кончается
уборка урожая. Мы можем начать ремонт механизмов и устраивать голосования,
как нас здесь призывают...
   Ван Клик нуждался в поощрении,  ему  хотелось  встретиться  с  Гордоном
взглядом. Однако тот загородился от него  пивной  кружкой.  Самая  горькая
ирония, какую он усматривал во всем, что видел во время своих  странствий,
заключалась именно в этом:  люди,  меньше  всего  поддавшиеся  наступающей
дикости, более остальных стыдились малейших уступок ей.
   Он прокашлялся, чтобы придать голосу твердость.
   - Мне представляется... В  общем,  вы  здесь  большие  молодцы,  Питер.
Собственно, главное теперь не прошлое, а  будущее.  Вряд  ли  вам  следует
тревожиться, что федеральные власти станут совать вам палки в колеса.
   Ван Клик вздохнул с облегчением. Гордон не сомневался,  что  в  течение
нескольких недель здесь будет проведено настоящее  тайное  голосование.  И
если местные жители выберут своим вожаком кого-нибудь,  кто  окажется  под
стать этому хмурому, но явно разумному человеку, то  это  будет  означать,
что они заслуживают своей завидной по нынешним временам доли.
   - А меня беспокоит вот что... - подал голос Эрик Стивенс. Выбор Гордона
сразу  пал  на  этого  подвижного  старикана,  когда  пришлось   назначать
начальника почты. Ведь он заправлял в местной фактории и  был  к  тому  же
наиболее образованным  жителем  городка,  обладателем  довоенного  диплома
выпускника колледжа.
   Вторая причина заключалась в том, что Стивенса больше остальных  мучили
подозрения и недоверчивость, когда несколько дней назад  Гордон  въехал  в
этот городок и объявил о "новой эре для  Орегона  в  составе  Возрожденных
Соединенных Штатов".  Назначение  почтмейстером  как  бы  вселило  в  него
недостающую уверенность, пусть  даже  порожденную  заботой  о  собственном
престижен  благополучии.  Кроме  того,  этот  человек  явно   окажется   в
предложенной ему должности на своем месте - по крайней мере  ровно  на  то
время, какое суждено прожить мифу.
   Старина Стивенс поворачивал на столе свою пивную кружку,  множа  мокрые
круги.
   - Никак не возьму в толк, почему эмиссары из  Сент-Пола  не  появлялись
здесь раньше! Я, конечно, знаю, что  вам  пришлось  преодолеть  совершенно
дикие пространства, чтобы до нас добраться, причем  по  большей  части  на
своих двоих - так вы рассказываете. Но мне хочется понять, почему никто не
прилетает на самолете?
   За столом воцарилось молчание. Гордон чувствовал, что  к  их  разговору
прислушиваются все, оказавшиеся в этот час в баре.
   - Ну, ты даешь! - взвился  Джонни  Стивенс,  стыдясь  упрямства  своего
деда. - Ты что, не понимаешь, что  это  была  за  война?  Все  самолеты  и
сложная техника сразу вышли из строя  из-за  проклятого  электромагнитного
импульса, загубившего в самом начале войны радиостанции и  все  прочее!  А
потом уже просто не сыскать было людей, которые разбирались  бы,  как  это
все наладить. Не говоря уже о запасных частях!
   Гордон был приятно изумлен. А паренек-то молодчина! Появившись на  свет
уже после крушения индустриальной цивилизации, он все равно умел  ухватить
главное.
   Каждому, естественно, было  известно,  что  электромагнитные  импульсы,
вызванные взрывом высоте в атмосфере мощнейших водородных бомб, вывели  из
строя в первый же  ленивее  электронные  устройства  повсюду  на  планете.
Однако  понимание  Джонни  простиралось  дальше:  он  чувствовал,  на  чем
держалась машинная культура.
   А с другой стороны, у кого ему было набраться  премудрости,  как  не  у
своего деда? Стивенс-старший бросил на Гордона коварный взгляд.
   - Что, он прав, инспектор? Ни запчастей, ни механиков - ни одного?
   Гордон знал, что это объяснение не выдерживает критики. Он поблагодарил
судьбу за те долгие часы, которые ему пришлось потратить на путешествие по
разбитой дороге, ведущей из Окриджа: их хватило для того, чтобы  продумать
легенду во всех подробностях.
   - Не то чтобы ни одного... Электромагнитный импульс, радиация,  взрывы,
радиоактивные осадки причинили громадный ущерб. Бактериологическое оружие,
бунты. Трехлетняя зима привели к гибели многих людей, хоть что-то  знающих
и умеющих. Однако для того, чтобы снова запустить сохранившиеся механизмы,
все равно не потребовалось много времени. Прошло всего несколько дней -  и
самолеты были готовы подняться в воздух. У Возрожденных Соединенных Штатов
их полно, и все отремонтированы, проверены, прямо рвутся  в  полет...  Вот
только взлететь никак не  могут.  Они  прикованы  к  земле,  и  так  будет
продолжаться еще не один год.
   Старик был немало удивлен.
   - Почему же, инспектор?
   - А по той же причине, по какой вы  не  сможете  ловить  радиопередачи,
даже если соберете приемник, - отчеканил Гордон и стал  дожидаться,  какой
эффект произведут его слова. - Из-за лазерных спутников.
   Питер Ван Клик хлопнул ладонью по столу.
   - Дьявольщина!
   Все до одного в баре повернулись на его возглас. Эрик Стивенс  вздохнул
и устремил на Гордона взгляд, в  котором  читалось  полное  смирение...  а
может, и восхищение более утонченной ложью, нежели та, на  какую  способен
он сам.
   - Что это еще за ла?..
   - Лазерные спутники! - Джонни схватывал суть на  лету.  -  Войну-то  мы
выиграли... - Он фыркнул, выражая пренебрежение к пресловутой "победе",  о
которой успели раструбить, прежде чем вспыхнули волнения. - Но  противник,
судя по всему, оставил на орбите спящие до поры до времени  спутники.  Они
были запрограммированы бездельничать  в  космосе  месяцы,  а  то  и  годы,
дожидаясь, пока кто-нибудь попробует выйти в эфир или взлететь. И тогда  -
бац! - Он решительно рубанул рукой воздух. - Неудивительно, что  я  ничего
не могу поймать по своему приемнику!
   Гордон кивнул. Версия Джонни пришлась как нельзя более кстати, Гордон и
сам был готов сейчас поверить в ее реальность. А  что?  Это  послужило  бы
прекрасным объяснением молчания в эфире и пустоты, воцарившейся в небе,  -
куда лучшим, чем истина о том, что вообще всякой цивилизации настал конец.
   И как иначе объяснить полное уничтожение  всех  до  одной  радиоантенн,
мимо которых ему доводилось проходить в своих скитаниях?
   - Что же собирается предпринять в этой связи правительство?  -  спросил
заинтересованно Ван Клик.
   "Опять сказки!" - подумал Гордон.  Его  ложь  обречена  раздуваться  до
необъятных размеров, пока кто-нибудь в очередном городке не выведет его на
чистую воду.
   - Кое-кто из ученых выжил. Надеемся найти в Калифорнии мощности,  чтобы
собрать ракеты и вывести их на орбиту.
   Он не стал развивать эту мысль. Слушатели испытали разочарование.
   -  Вот  бы  поскорее  удалось  посбивать  эти  проклятые  спутники!   -
размечтался мэр. - Только представить себе, какая воздушная армада застыла
без движения! Вы  только  подумайте,  какой  сюрприз  был  бы  преподнесен
очередной банде холнистов с реки Рог, если бы  нас,  фермеров,  поддержали
самолеты и вертолеты американских ВВС!
   Он издал звук, удивительно похожий на рев  пикирующего  истребителя,  и
сделал ладонью ныряющее движение. Потом он близко к оригиналу  воспроизвел
автоматную очередь. Гордон покатился с хохоту вместе со  всеми.  Эти  люди
по-детски мечтали о том, как им на подмогу явятся всесильные спасители.
   Теперь, когда мэр и почтовый инспектор, судя  по  всему,  обсудили  все
дела, вокруг  них  столпилось  много  народу.  Кто-то  заиграл  на  губной
гармонике. Джонни Стивенсу сунули в руки гитару,  и  он  продемонстрировал
завидную музыкальную одаренность. Вскоре толпа уже самозабвенно  распевала
народные песенки и любезные сердцу старшего поколения популярные рекламные
припевки.
   Высоко в небе сияла  полная  луна.  Охватившая  всех  надежда  туманила
головы под стать густому, темному пиву,  и  имела  столь  же  пленительный
вкус.


   Через какое-то время до его слуха донесся непонятный звук.  Направляясь
в  уборную  -  к  счастью,  в  Коттедж-Гроув  каким-то  чудом  сохранилась
канализация, - Гордон замер у лестницы.
   Что за звук?
   Толпа у камина тем временем тянула: "Вставайте поближе и слушайте  сказ
о странствиях долгих моих..."
   Гордон навострил уши. Наверное, почудилось. Уж  больно  слабенький  был
звук, да и голова у него гудела от крепкого пива. Однако какое-то странное
ощущение - кажется, это зовется интуицией? - не проходило.  Оно  заставило
его, покрутив головой, устремиться вверх по крутой лестнице.
   Узкий пролет  освещало  колеблющееся  пламя  свечи,  укрепленной  между
этажами. Чем выше он поднимался, тем  тише  делалось  счастливое  хмельное
пение, доносившееся из бара; его постепенно заглушал скрип ступенек.
   Потом  он  оказался  в  каком-то  темном  проходе  и  стал  старательно
прислушиваться, но без всякого толку. Махнув рукой,  Гордон  уже  собрался
спускаться обратно, отнеся  ошибку  на  счет  разыгравшегося  воображения,
когда звук раздался снова.
   Жутковатое,  трудноразличимое  попискивание...  Оно  оживило  в  памяти
Гордона смутные воспоминания, и он почувствовал, как волосы зашевелились у
него на голове. Он не слыхал ничего подобного уже... очень, очень давно.
   В конце явно не убиравшегося пыльного коридорчика  слабо  вырисовывался
контур двери. Стараясь не шуметь, Гордон двинулся вперед.
   Опять!
   Он коснулся холодной круглой и скользкой ручки на двери. Раз на ней нет
пыли, значит, внутри кто-то есть.
   Пи-пи-пи...
   Не имея привычного револьвера  на  поясе  -  он  оставил  его  в  своей
комнате, решив, что Коттедж-Гроув совершенно безопасное  место,  -  Гордон
чувствовал себя не слишком уверенно. Тем не  менее  он  сделал  над  собой
усилие и приоткрыл дверь.
   Его взору предстали груды  набитых  всяческим  хламом  ящиков,  кое-где
прикрытых  пыльным  брезентом.  Здесь  были  драные  покрышки,   сломанные
инструменты, выведенные из строя предметы  мебели...  Видимо,  деревенский
люд, опасаясь смутных времен, тащил сюда все, что только не попадалось  на
глаза. Из глубины этого завала и доносились странные звуки, сопровождаемые
слабыми вспышками света, а также сдавленный возбужденный шепот.
   Бил, бил...
   Гордон пригнулся и двинулся вдоль рядов ящиков, напоминающих в потемках
древние геологические отложения.  Чем  ближе  он  подбирался  к  источнику
звука, тем сильнее становилось  тревожное  ощущение.  Что-то  там  впереди
светилось, но это был холодный, неспособный согреть свет.
   Случилось неминуемое: под его подошвой скрипнула половица.
   Тусклый свет озарил пять  одновременно  повернувшихся  к  нему  детских
мордашек, - как мигом определил Гордон к немалому своему облегчению.  Дети
взирали на него с нескрываемым ужасом, усугубляемым  тем,  что  они  сразу
узнали, кто пожаловал к ним в гости. Глазенки их расширились, они  боялись
шелохнуться.
   Однако внимание Гордона привлекали сейчас не дети, а маленький коробок,
лежащий на овальном коврике. Он не мог поверить собственным глазам.
   Коробок был усеян крохотными кнопочками, а в  центре  его  располагался
малюсенький экран, испускавший жемчужно-серое сияние. На экране  творилось
нечто невероятное: из парящих летающих тарелок вылезали  розовые  пауки  и
торжественно маршировали в нижнюю  часть  экрана.  Оказавшись  внизу,  они
испускали победный писк, после  чего  их  ряды  перестраивались  и  паучье
нашествие возобновлялось.
   У Гордона пересохло в горле.
   - Где... - начал он.
   Дети повскакивали. Один из мальчишек выдавил:
   - Сэр?..
   Гордон ткнул пальцем в устройство.
   - Где, во имя всего святого, где вы это раздобыли?  А  главное,  откуда
батарейки?
   Один ребенок уже заливался слезами.
   - Но, сэр, мы не знали, что поступаем плохо. Томми Смит сказал, что это
просто игра, детская игра из прежних времен! Их тут полно, только  они  не
хотят работать...
   - Кто такой Томми Смит? - не унимался Гордон.
   - Один мальчик. Его папа приехал к нам из Кресвелла с  фургоном  товара
пару лет назад. Мы выменяли у Томми  эту  штуковину  на  двадцать  старых,
неработающих.
   Гордон припомнил карту, которую рассматривал  этим  вечером  у  себя  в
комнате. Кресвелл находился к северу отсюда, чуть  в  стороне  от  дороги,
которая должна была привести его в Юджин.
   "Неужели?.." Надежда обожгла его огнем, он даже поморщился вместо того,
чтобы возликовать.
   - А Томми Смит объяснил, где  он  взял  эту  игрушку?  -  Гордон  очень
старался не перепугать детей, но  его  настойчивость  и  торопливость  все
равно действовали на них устрашающе.
   - Он сказал, что получил ее от какого-то  Циклопа!  -  сообщил  девичий
голосок, тут же захлебнулся в рыданиях.
   Затем дети в панике  бросились  врассыпную,  воспользовавшись  ведомыми
лишь им одним укромными проходами пыльного склада. Гордон  неожиданно  для
себя остался один. Он не шевелился, глядя на крохотных розовых захватчиков
на мерцающем экране.
   - Хрум-хрум-хрум, - неслось от игрушки.
   Потом раздалось победное "бип-бип", и игра началась сначала.





   Из ноздрей пони вырывалось облачко пара. Лошадку вел под  уздцы  сквозь
влажный туман человек в вымокшей накидке.  Единственным  грузом  на  спине
пони  было  седло  да  две  раздутые  сумки,  накрытые  по  случаю  мороси
целлофаном.
   Серую  ленту  шоссе  усеивали  глубокие  лужи,   под   стать   озерцам,
образовавшимся в бетонном покрытии За годы засухи, свирепствовавшей  после
войны, четырехполосную дорогу запорошило пылью,  а  уж  на  ней  поднялась
трава, орошаемая зачастившими после конца засухи дождями, -  их  приносили
северо-западные ветры. Шоссе напоминало теперь скорее залитый дождем  луг,
в который превратилась  узкая  вырубка,  тянущаяся  среди  поросших  лесом
холмов вдоль стремительной реки.
   Гордон откинул капюшон и вытащил карту. Впереди справа его подстерегало
обширное болото между южным и восточным рукавами реки Уилламетт; после  их
соединения река несла свои воды на запад, представляя  собой  естественную
границу между Юджином и Спрингфилдом. Судя по старой  карте,  у  реки  был
разбит парк. Сейчас он не видел в том направлении ничего, кроме нескольких
проломленных  крыш.  Аллеи,  стоянки  машин  и  лужайки  стали  раем   для
водоплавающих птиц, которым, суля по всему, пришлась по  вкусу  теперешняя
погода.
   В Кресвелле  Гордон  разузнал,  что  к  северу  отсюда  шоссе  делается
непроходимым. Ему придется идти непосредственно  через  Юджин,  отыскивать
уцелевший мост через  реку,  а  затем  каким-то  образом  возвращаться  на
дорогу, ведущую на Коберг.
   Наставления жителей Кресвелла не отличались подробностями. После  войны
мало кто рисковал ходить этим путем.
   Ничего, он уже несколько месяцев стремится попасть в Юджин.  Посмотрим,
что от него осталось. Впрочем, задерживаться там он не намеревался.  Город
был лишь вехой на пути к загадке, притаившейся на севере.
   Пока что шоссе, связывавшее между  собой  штаты,  еще  не  окончательно
разрушилось под воздействием стихии. Пусть оно заросло травой и  покрылось
заполненными водой рытвинами,  однако  следы  преднамеренного  воздействия
несли на себе только  мосты.  Видимо,  творение  умелых  человеческих  рук
способно по-настоящему разрушить  только  время  -  или  сам  человек.  "А
строили  мы  умело,  на  века".  Не  исключено,  что   будущие   поколения
американцев,  шатающихся  по  лесам  и  поедающих  друг   дружку,   станут
воображать, что это дело рук спустившихся на землю богов...
   Гордон покачал головой. Это все дождь - он навевает печаль.
   Скоро перед ним вырос большой дорожный указатель, наполовину  утонувший
в луже. Расшвыряв ногами хлам, Гордон присел, изучая надпись. При этом  он
мысленно сравнивал себя  с  охотником,  рассматривающим  следы  на  лесной
тропе.
   - Тридцатая авеню, - громко прочитал он.
   На запад от шоссе вела широкая дорога.  Судя  по  карте,  центр  Юджина
находился совсем неподалеку,  за  лесистым  холмом.  Гордон  выпрямился  и
похлопал свою лошадку по спине.
   - Пошли, Доббин. Помаши хвостом, предупреждая  о  правом  повороте.  Мы
почти прибыли.
   Пони покорно вздохнул. Гордон слегка потянул за поводья, и они  побрели
вниз с эстакады, под мост и дальше опять на подъем, забирая к западу.
   Вид  с  холма  застилала  пелена  мороси,  благодаря  которой   зрелище
разрушенного города  не  так  сильно  било  по  нервам.  Уродливые  пятна,
оставленные  пожарами,  были  давным-давно   смыты   дождями.   Вездесущая
растительность, укоренясь в трещинах тротуаров, постепенно затянула  дома,
скрыв нанесенные им смертельные ранения.
   Жители Кресвелла предупреждали Гордона, что за зрелище его  ожидает.  И
все же каждое очередное знакомство с мертвым городом неизменно вызывало  у
него горечь. Сейчас он брел по  улицам-призракам,  хрустя  битым  стеклом.
Умытые дождем тротуары блестели кусками расколоченных витрин -  надгробных
памятников прежней жизни.
   В низинной части города улицы поросли ольхой: их затянуло  илом,  после
того как были разрушены плотины в Фолл-Крик и  Лукаут-Пойнт.  Хлынувшие  в
долину потоки смыли часть дороги номер 58  к  западу  от  Окриджа,  что  и
заставило Гордона сделать крюк через Кертин, Коттедж-Гроув  и  Кресвелл  и
только потом снова повернуть на север.
   Опустошение казалось чудовищным. "И  все  же,  -  размышлял  Гордон,  -
достойные люди  держались  здесь  долго  и,  судя  по  всему,  могли  даже
выстоять".
   В Кресвелле, в промежутках между встречами и празднествами, включавшими
избрание нового почтмейстера и составление захватывающих планов  прокладки
новых почтовых  трасс  на  восток  и  на  запад,  жители  пичкали  Гордона
рассказами о славном сражении за Юджин. Город продержался еще четыре  года
после того,  как  война  и  эпидемии  отрезали  его  от  остального  мира.
Невиданный союз университетских преподавателей и  невежд-фермеров  помогал
городу-государству успешно справляться  со  всеми  напастями,  пока  банды
мародеров не покончили с ним, взорвав разом все плотины и лишив смельчаков
энергии и питьевой воды.
   Рассказ  уже  приобрел  черты  легенды  и  напоминал  повествование   о
героической Трое. Впрочем, рассказчики не больно оплакивали участь города.
Судя по всему, они относились к поражению как к временному  явлению  и  не
сомневались, что еще при их жизни все вернется на свои места.
   Оказалось, что оптимизм поселился в сердцах обитателей Кресвелла еще до
прибытия Гордона. Его рассказ о Возрожденных Соединенных Штатах  стал  для
них второй по счету дозой добрых вестей менее чем за три  месяца.  Прошлой
зимой к ним нагрянул незнакомец с севера - улыбчивый  человек  в  странном
одеянии, оделивший ребятишек невиданными дарами и  исчезнувший,  произнеся
магическое имя: "Циклоп".
   "Циклоп" - так он и сказал?"
   Да,  Циклоп.  Циклоп  восстановит  былой  порядок,  вернет  комфорт   и
прогресс, спасет всех от непосильного  труда  и  полнейшей  безысходности,
оставленной в наследство Светопреставлением. От  жителей  требовалось  для
этого немного, а именно - собирать старую технику,  особенно  электронную.
Циклоп примет их пожертвования в виде бесполезного,  напрочь  загубленного
хлама, а также небольшого количества  еды,  необходимой  его  добровольным
помощникам, взамен же одарит всех в Кресвелле работающими приборами.
   Игрушки были всего лишь символом чудес, которые грядут совсем скоро...
   Гордону так и не удалось вытянуть из  обитателей  Кресвелла  что-нибудь
более вразумительное. Они преисполнились надежды  и  слишком  возбудились,
чтобы сохранить способность к логическому  рассуждению.  Половина  из  них
вообразила, что Возрожденные Соединенные Штаты вызвали  к  жизни  Циклопа,
остальные придерживались диаметрально противоположного взгляда. Никому и в
голову не пришло, что два этих чуда могут быть совершенно не связаны  одно
с другим, а представлять собой всего лишь легенды, случайно  столкнувшиеся
на диких просторах.
   У Гордона не хватило  духу  разочаровывать  их  или  мучать  вопросами.
Вместо этого он  поспешил  с  отъездом,  нагруженный  большим  количеством
писем, чем когда-либо прежде, и полный решимости отыскать  источник  новой
сказки.
   Около полудня он свернул на север и двинулся по Университетской  улице.
Слабый дождик нисколько его не беспокоил.  Он  намеревался  еще  некоторое
время посвятить исследованию Юджина, а потом, ближе к  сумеркам,  свернуть
на Коберг, где, как предполагалось, поселились люди, жившие тем,  что  еще
давали раскопки в Юджине. Дальше к  северу  лежали  земли,  где  орудовали
последователи Циклопа и откуда  они  приходили  с  рассказами  о  грядущем
возрождении.
   Бредя неспешно мимо разоренных домов, Гордон размышлял,  стоит  ли  ему
повторять  свою  ложь  о  возрождении  почтовой  связи  дальше  к  северу.
Вспоминая паучков и летающие тарелки на  экране  действующей  игрушки,  он
опять испытал прилив надежды. Вдруг у него появится возможность  забыть  о
принятой на себя роли и заменить ее чем-то  таким,  во  что  и  впрямь  не
возбраняется верить? Вдруг действительно  объявился  кто-то,  возглавивший
сражение с надвигающимся провалом человечества в каменный век? Уповать  на
это было слишком заманчиво, чтобы  просто  отмести  подобные  надежды  как
несбыточные, но и шансов на то, что они оправдаются, слишком мало.
   Разрушенные городские строения остались позади, уступив  место  кампусу
университета штата Орегон с его просторным спортивным  городком,  заросшим
теперь осиной и ивняком высотой в добрых двадцать футов. Рядом  со  старым
гимнастическим залом Гордон замедлил шаг, а потом и вовсе  замер,  схватив
пони за уздечку.
   Лошадка всхрапывала и била в землю копытом, а Гордон напрягал  слух  до
тех пор, пока его не оставили всякие сомнения.
   Где-то  поблизости  раздавались  крики.  Они  то  делались  громче,  то
стихали. Голос был женский, полный  боли  и  смертельного  страха.  Гордон
поспешно выхватил из кобуры револьвер. Откуда кричат: с севера, с востока?
   Он нырнул в  образовавшиеся  между  университетскими  корпусами  густые
джунгли, высматривая местечко, где в случае необходимости  можно  было  бы
укрыться. Слишком он расслабился  за  последние  месяцы,  с  тех  пор  как
покинул Окридж, слишком дурные привычки приобрел. Еще чудо, что  никто  не
услышал его приближения: ведь он вышагивал по этим пустынным  улицам  так,
словно они принадлежали ему одному.
   Гордон завел  пони  в  гимнастический  зал  и  привязал  позади  низкой
трибуны. Он бросил на пол мешок с овсом, однако не стал трогать  седло,  а
только подтянул подпругу.
   Что теперь? Ждать или идти на разведку?
   Вооружившись луком, Гордон повесил на пояс колчан и вытащил стрелу.  Во
время дождя лук - более надежное оружие, нежели револьвер или карабин,  не
говоря уже о том, что выстрел не производит шума. Одну из сумок  с  почтой
он запихнул в вентиляционное отверстие, подальше от чужих глаз.  Отыскивая
местечко для другой, спохватился,  что  отвлекается  на  глупости,  бросил
сумку на пол и поспешил на выручку.


   Звуки доносились  из  кирпичной  постройки  с  сохранившимися  в  окнах
стеклами.  По  всей  видимости,  мародерам  и  в  голову  не  пришло  сюда
заглядывать.
   Теперь Гордон смог расслышать приглушенные голоса, негромкое  лошадиное
ржание и поскрипывание упряжи. Не обнаружив наблюдателей ни в окнах, ни на
крышах, он перебежал  на  другую  сторону  заросшей  лужайки,  взлетел  по
бетонным ступеням к двери и прижался к  ней,  тяжело  дыша.  При  этом  он
широко разевал рот, чтобы не сопеть носом.
   На двери висел ржавый замок, а также пластмассовая табличка с надписью:

   МЕМОРИАЛЬНЫЙ ЦЕНТР
   ИМЕНИ ТЕОДОРА СТАРДЖОНА
   Открыт в мае 1989 г.
   Часы работы кафетерия:
   11 - 14.30
   17 - 20

   Голоса раздавались из-за этой двери, однако пока он не мог разобрать ни
словечка. Наружная лестница  вела  на  верхние  этажи.  Немного  отступив,
Гордон разглядел на четвертом этаже распахнутую дверь.
   Он знал, что готовится в который  раз  свалять  дурака.  Сейчас,  когда
ясно, откуда исходит угроза, ему следовало бы вскочить в седло и  поскорее
убраться подальше.
   Тем временем атмосфера внутри явно накалялась. В проеме двери он увидел
занесенный кулак. Раздался звук удара, женский крик и грубый мужской смех.
   Браня свой проклятый характер, не позволяющий  ему  поступить  наиболее
рациональным образом, то есть задать  стрекача,  Гордон  начал  аккуратно,
стараясь не шуметь, подниматься по бетонным ступенькам.


   За дверью его поджидали гниль и плесень. В остальном  же  верхний  этаж
студенческого центра досуга выглядел нетронутым. Цел был  даже  стеклянный
потолок, хотя  медная  обвязка  изрядно  позеленела.  Вниз  вел  наклонный
пандус, застеленный ковром.
   Добравшись до центра  здания,  Гордон  почувствовал  себя  так,  словно
перенесся  в  прежние  времена   Грабители   обошли   вниманием   кабинеты
студенческих организаций с их впечатляющим количеством бесполезных  бумаг.
На стенах так и остались висеть  объявления  о  спортивных  соревнованиях,
представлениях, политических мероприятиях, оставшихся в далеком прошлом.
   Только в последнем кабинете он  обнаружил  тревожные  красные  плакаты.
Катастрофа пришла неожиданно и быстро положила всему  конец.  От  здешнего
милого  взгляду  хаоса  по-прежнему  веяло  уютом,  радикализмом   образца
прошлого века, энтузиазмом, молодостью...
   Гордон заторопился вниз по пандусу, туда, где звучали голоса. На втором
этаже имелся  балкон,  нависающий  над  вестибюлем.  Остаток  пути  Гордон
преодолел на четвереньках.
   Справа, в северной части здания, высоченное стекло было высажено, чтобы
под крышу смогли въехать два больших фургона.  У  западной  стены,  позади
автоматов для игры в китайский бильярд, дышали паром шесть лошадей.
   Снаружи, среди осколков стекла, розовели лужи дождевой воды,  смешанной
с кровью. Здесь распростерлись четыре тела,  совсем  недавно  изрешеченные
автоматными очередями. Только одна  из  жертв,  угодив  в  засаду,  успела
выхватить оружие - револьвер  валялся  в  луже,  в  нескольких  дюймах  от
застывшей кисти.
   Голоса раздавались слева от Гордона, из-за поворота балкона. Он ползком
добрался до места, откуда можно было выглянуть, оставаясь незамеченным.
   На западной стене красовались несколько зеркал, и это позволило Гордону
увидеть, что творится на первом этаже. Его взгляд тут же уперся в  большой
камин, где трещала в огне порубленная  мебель.  Он  приподнял  голову  еще
немного и увидел четверых вооруженных  до  зубов  мужчин,  стоявших  возле
камина. Пятый развалился  на  диванчике,  держа  на  мушке  автоматической
винтовки двух пленников - мальчика лет девяти и молодую женщину.
   От недавно нанесенного  удара  на  щеке  женщины  красовалось  багровое
пятно, каштановые волосы были взлохмачены. Она прижимала к себе мальчика и
не  спускала  с  мужчин  глаз.  Оба  пленника  слишком  обессилели,  чтобы
проливать слезы.
   Все мужчины носили бороды, все  были  затянуты  в  довоенные  пятнистые
комбинезоны, у каждого в левом ухе красовалось минимум по одной серьге.
   "Мастера выживания"! Гордон содрогнулся от отвращения.
   Когда-то, еще до катастрофы,  это  понятие  имело  несколько  значений,
включая и наличие здравого смысла, и готовность постоять за честь  свою  и
соседа,  однако  и   антисоциальная   паранойя   неполноценных   любителей
пострелять сюда тоже входила. В  каком-то  смысле  и  сам  Гордон  мог  бы
именоваться "мастером выживания". Однако последнее,  сугубо  отрицательное
значение в итоге вытеснило все остальные - слишком уж много зла  натворили
люди этого сорта.
   Повсюду, где довелось побывать Гордону, народ был  единодушен  в  своем
отвращении к ним. В любом округе, в  любом  селении  этих  обезумевших  от
чувства вседозволенности головорезов,  презревших  все  законы,  винили  в
чудовищных бедах, что привели к окончательному  краху,  -  винили  гораздо
больше, нежели врага, чьи  бомбы  и  бактерии  принесли  столь  чудовищные
разрушения в ходе Однонедельной войны.
   Самыми ненавистными из головорезов были последователи Натана Холка,  да
пожрет его адский пламень!
   Но откуда взялись  "мастера  выживания"  в  долине  реки  Уилламетт?  В
Коттедж-Гроув Гордона убеждали, что последняя их банда была  оттеснена  на
юг от Розберга, к реке Рог, несколько лет  тому  назад!  Что  понадобилось
здесь этим дьяволам? Он подался еще немного вперед и прислушался.
   - Не знаю, командир... Вряд ли нам  надо  продолжать  рейд.  Достаточно
намеков насчет какого-то Циклопа и от этой пташки. Ишь как  напугана,  что
проболталась! Лучше вернемся-ка в Сите-Браво,  к  лодкам,  и  доложим  обо
всем, что выведали.
   Говоривший - низкорослый, лысый и жилистый тип, грел  руки  над  огнем,
стоя к Гордону спиной;  на  плече  у  него  висел  дулом  вниз  автомат  с
пламегасителем. Рослый субъект, к которому он обращался как  к  командиру,
имел шрам от подбородка до уха, и его не могла скрыть даже густая борода с
проседью. Он скалился, демонстрируя провалы во рту.
   - Ты что, веришь тому, что наплела здесь эта дуреха?  Всей  той  ерунде
насчет большого компьютера? Бредни! Она  врет,  чтобы  мы  скорее  уносили
ноги!
   - Ах так! А что ты на это скажешь? - Лысый указал на фургон.
   Гордон  увидел  в  зеркале  часть  груза  -   разнообразные   предметы,
собранные, несомненно, здесь же, в университете, - сплошь электроника.  Не
фермерский инвентарь, не одежда, не безделушки - электроника!  Он  впервые
видел фургон, забитый такого рода добычей. Отсюда следовали  столь  далеко
идущие выводы, что у него заколотилось сердце. Гордон так  разнервничался,
что едва успел спрятаться, когда лысый повернулся, чтобы взять  что-то  со
стола.
   - А это? - не унимался лысый. На его ладони лежала игрушка - видеоигра,
подобная той, какую Гордон видел в Коттедж-Гроув.
   Экран  засветился,  игрушка  издала  мелодичный  писк.  Командир  долго
сверлил ее мрачным взглядом, затем передернул плечами:
   - Ну и что? Чепуха!
   Тут подал голос еще один член отряда:
   - А я согласен с Коротышкой Джимом...
   - Его обозначение - "Синий-Пять"!  -  рявкнул  верзила.  -  Забыли  про
дисциплину?
   - Ну да, - кивнул третий, ничуть не смутившись от выговора. - В  общем,
я согласен с Синим-Пять. Думаю, нам  надо  доложить  обо  всем  полковнику
Безоару и генералу. Это может угрожать плану вторжения. Вдруг  у  фермеров
на севере и  впрямь  завелись  разные  сложные  штуковины?  Вот  пойдем  в
наступление и напоремся на какие-нибудь лазеры или что-нибудь почище. Если
на них работает кто-нибудь из ВВС или флота, то нам несдобровать!
   - Тем более следует продолжить разведку, - отозвался  главарь.  -  Надо
будет побольше разузнать об этом Циклопе.
   - Но ты же сам видел, как долго нам пришлось  возиться  с  этой  бабой,
чтобы вытянуть из нее, хоть пару словечек.  Не  можем  же  мы  бросить  ее
здесь, а сами идти дальше! Если бы мы повернули назад, к лодкам, то  взяли
бы ее с собой и...
   - К черту бабу! Сегодня же ее прикончим. И сосунка заодно.  Ты  слишком
долго торчал в горах, Синий-Четыре. Здесь смазливые  пташки  кишмя  кишат.
Этой надо навсегда заткнуть рот, а не тащить за собой.
   Спор нисколько не удивил Гордона.  Повсюду,  где  им  только  удавалось
закрепиться, эти безумцы охотились за женщинами, а также за едой и рабами.
После первых  лет  бойни  в  большинстве  холнистских  анклавов  скопилось
слишком много мужчин, тогда  как  женщины  были  наперечет.  Теперь  среди
"мастеров выживания" они считались ценным приобретением.  Так  что  вполне
понятно, почему кое-кому из головорезов захотелось тащить женщину  в  свое
логово. Гордон уже разглядел, что она вполне миловидна -  стоит  подлечить
ее и заставить забыть про только что испытанный  ужас.  Мальчик,  которого
она прижимала к себе, смотрел на негодяев с лютой ненавистью.
   Услышанное  позволило  Гордону  предположить,  что  банды  с  Рог-Ривер
наконец-то сплотились, принужденные к этому каким-то  вновь  выдвинувшимся
предводителем. Они, по всей видимости, намеревались нанести удар  с  моря,
обойдя укрепления в Розвилле  и  в  долине  Камас,  где  фермерам  удалось
отразить их прежние завоевательные набеги. Успех такого дерзкого начинания
мог  положить  конец  остаткам  цивилизации,  теплившимся  в  долине  реки
Уилламетт.
   До последних минут  Гордон  убеждал  себя,  что  способен  держаться  в
стороне от схватки. Однако за семнадцать лет оставшиеся в живых  привыкли,
что  на  сохранение  нейтралитета  рассчитывать  нечего.  Даже  враждующие
деревни,  обуреваемые  жаждой  мести,  враз  отбросили  бы  свои  счеты  и
объединились,  чтобы  искоренить  банду,  подобную   этой.   Одного   вида
армейского камуфляжа и золотых  серег  хватило  бы,  чтобы  вызвать  взрыв
ненависти, которую испытывал  к  этим  нелюдям  буквально  каждый,  как  к
стервятникам. Гордон даже и не думал теперь  о  том,  чтобы  улизнуть,  не
попытавшись причинить отряду холнистов хоть какой-то ущерб.
   Воспользовавшись тем,  что  дождь  прекратился,  двое  вышли  наружу  и
принялись обирать  трупы,  при  этом  отрубая  в  качестве  отвратительных
трофеев части тел. Снова усилившаяся морось вынудила бандитов  переключить
внимание на  фургоны  и  учинить  в  них  разгром  в  поисках  чего-нибудь
поценнее. Судя по их брани, поиски не увенчались успехом.  Гордон  слышал,
как хрустят под подошвами башмаков хрупкие  бесценные  детали  электронных
устройств.
   С пленниками остался только один охранник; он отвернулся от  зеркальной
стены и не мог поэтому заметить Гордона.  Сейчас  он  занимался  тем,  что
чистил оружие.
   Проклиная  себя   за   нерасторопность,   Гордон   все   же   попытался
воспользоваться предоставленной  возможностью.  Он  высунул  голову  из-за
ограждения балкона и помахал рукой. Женщина заметила его  жест,  ее  глаза
расширились.
   Он приложил палец к губам,  надеясь  показать  этим,  что  ее  обидчики
являются врагами и для него. Женщина замигала, и Гордон испугался, что она
сейчас заговорит. Ее взгляд скользнул по часовому, который по-прежнему  не
поднимал головы от затвора, затем снова переместился  на  Гордона,  и  она
легонько кивнула. Он показал ей  поднятый  большой  палец  и,  пригибаясь,
покинул балкон.
   Первым делом он утолил жажду, почти опорожнив фляжку:  во  рту  у  него
совершенно пересохло. Потом, найдя кабинет, где было поменьше  пыли  -  не
хватало только расчихаться! - сжевал  кусок  вяленого  мяса  и  настроился
ждать.


   Случай подвернулся ближе к закату.  Трое  бандитов  ушли  на  разведку.
Лысый, по  кличке  Коротышка  Джим,  остался  за  повара:  ему  предстояло
зажарить в  камине  оленью  ногу.  Охрану  пленников  поручили  худолицему
холнисту с тремя золотыми серьгами; не спуская глаз с молодой женщины,  он
строгал ножом деревяшку. Гордон опасался, что вожделение, которого холнист
не скрывал, в конце концов  пересилит  в  нем  боязнь  наказания.  Времени
оставалось все меньше.
   Гордон приготовил лук и стрелу. Еще две стрелы лежали рядом  на  ковре.
Кобура  была  расстегнута,  под  бойком  револьвера  поблескивал   патрон.
Оставалось только ждать.
   Часовой отложил деревяшку, которую строгал,  затем  поднялся.  Женщина,
еще сильнее прижав к себе мальчика, отвернулась.
   - Синий-Один этого не одобрит, - раздался  от  камина  предостерегающий
голос Коротышки Джима.
   Часовой навис над женщиной. Она пыталась сдержать дрожь, но  все  равно
поежилась, когда он провел ладонью по ее волосам.  Глаза  мальчика  пылали
ненавистью.
   - Синий-Один говорил, что мы все равно пустим ее в  расход,  но  сперва
попользуемся ею по очереди. Почему бы  мне  не  стать  первым?  Вдруг  мне
удастся заставить ее порассказать побольше насчет этого Циклопа? Ну,  как,
крошка? Кулаками из тебя ничего не выбьешь, но я знаю, как тебя приручить.
   - А мальчишка? - полюбопытствовал Коротышка Джим.
   Часовой лениво повел плечами.
   - Мальчишка?..
   Внезапно в его правом кулаке блеснул  охотничий  нож.  Левой  рукой  он
сгреб мальчика за вихры и оторвал от женщины. Та взвизгнула.
   У Гордона не осталось времени на раздумья. Однако он сделал не то,  что
казалось наиболее естественным, а то, чего требовала тактика. Вместо  того
чтобы прикончить мерзавца с ножом, он резко повернул лук и пронзил стрелой
грудь Коротышки Джима. Тот изогнулся, удивленно  взглянул  на  проткнувший
его предмет и рухнул навзничь.
   Гордон поспешно зарядил  новую  стрелу  и,  повернувшись,  увидел,  как
часовой выдергивает нож из плеча женщины:  она,  должно  быть,  попыталась
защитить ребенка и приняла удар на себя. Мальчик забился в угол.
   Несмотря на кровоточащую рану, женщина не отпускала врага, царапая  его
ногтями и  не  давая  Гордону  прицелиться.  Бандит  сначала  оказывал  ей
неуклюжее сопротивление, больше ругаясь и пытаясь поймать за руки. Наконец
ему это надоело и он повалил ее  на  пол.  Рассвирепев  от  царапин  и  не
подозревая об участи, постигшей его сообщника, он с ухмылкой занес  нож  и
шагнул к раненой, судорожно ловящей ртом воздух.
   В это самое мгновение стрела Гордона пробила его комбинезон, скользнула
по спине, оставляя кровавый след, и впилась в кушетку.
   Устрашающая  внешность  "мастеров  выживания"  отчасти  соответствовала
действительности: в мире не было равных им по умению сражаться. Прежде чем
Гордон успел выпустить вторую стрелу, детина метнулся в сторону и  схватил
автоматическую  винтовку.  Гордону  пришлось  спрятаться  за  ограждением,
спасаясь от прицельных выстрелов. Пули со звоном отскакивали  от  стальных
прутьев как раз в тех местах, где он только что появлялся.
   На ствол  винтовки  был  навинчен  глушитель,  поэтому  бандит  не  мог
стрелять очередями; однако и одиночные  выстрелы  заставляли  Гордона  без
устали кататься по полу и не давали  возможности  вытащить  револьвер.  Он
справился с этой задачей, лишь забравшись в дальний угол балкона.
   Его противник, однако, обладал тонким слухом. В каком-то дюйме от  лица
чудом отпрянувшего Гордона полетели в разные стороны щепки от  вонзившейся
в дощатую стену пули. Затем наступила тишина,  нарушаемая  только  бешеным
стуком сердца Гордона, громом отдававшимся у него в ушах.
   "Что теперь?" - подумал он.
   Внизу раздался громкий крик. Гордон успел разглядеть в зеркале безумную
картину: маленькая женщина подняла над  головой  тяжелый  стул,  собираясь
обрушить его на верзилу. Тот  обернулся  и  выстрелил.  На  груди  женщины
появилось ярко-красное пятно, и она осела на пол;  стул  откатился  убийце
под ноги.
   До Гордона донесся  щелчок,  свидетельствовавший  о  том,  что  магазин
смертоносной винтовки опустел; возможно, это ему лишь показалось. Но,  как
бы там ни было, он, уже не думая об опасности,  вскочил  налоги  и,  держа
перед  собой  револьвер  обеими  руками,  несколько  раз  спустил   курок.
Остановился он лишь после того, как боек несколько раз подряд  ударился  о
пустой дымящийся патронник.
   Противник еще держался на ногах, пытаясь  вогнать  в  магазин  винтовки
новую обойму, однако на  пятнистой  гимнастерке  уже  начали  расплываться
багровые пятна. В его взгляде, упершемся в Гордона, застывшего с дымящимся
револьвером в руке, читалось удивление.
   Наконец ослабевшие пальцы выпустили винтовку, она с лязгом ударилась об
пол. За винтовкой последовал и хозяин.
   Гордон ринулся вниз,  к  раненой  женщине,  прыжком  преодолев  перила.
Впрочем, он сначала удостоверился, что "мастера выживания" на сей раз таки
не выжили.
   Несчастная с усилием приподняла голову и прошептала:
   - Кто?..
   - Молчите, - оборвал Гордон, вытирая струйку крови, сбегающую из уголка
ее рта.
   Зрачки женщины расширились, жизнь покидала ее. Однако она  увидела  его
форму с нашивкой "Почтовая  служба  Возрожденных  Соединенных  Штатов"  на
нагрудном кармане. В глазах раненой застыл немой вопрос.
   "Пусть верит, - мелькнуло в голове Гордона. -  Она  сейчас  умрет,  так
пусть умирает с верой, что это правда".
   Однако ему не удалось заставить себя произнести  сейчас  лживые  слова,
которые так часто слетали с его уст и завели так далеко. Нет, сейчас он не
был на это способен.
   - Я простой путешественник, мисс. - Он  покачал  головой.  -  Я...  ваш
согражданин, пытающийся помочь.
   Она слабо кивнула, как будто даже не испытав  разочарования,  словно  и
такой вариант казался ей чудом.
   - На север... - выдохнула она.  -  Возьмите  мальчика.  Предупредите...
предупредите Циклопа.
   Даже в последних словах умирающей слышались  уверенность,  преданность,
надежда на избавление от  мук.  Похоже,  она  верила  в  машину,  название
которой произнесла.
   "Циклоп..." - думал Гордон, убирая руку от холодеющего  лба.  Теперь  у
него появилась еще одна причина отыскать источник этой легенды.
   Он не мог тратить время на похороны. Пусть  винтовка  бандита  стреляла
негромко  -  зато  шума  от  револьвера  Гордона  было  достаточно,  чтобы
насторожить остальных холнистов. В его распоряжении  оставалось  несколько
секунд, чтобы скрыться вместе с мальчиком.
   В десяти футах от них перебирали копытами  кони.  А  где-то  на  севере
находилось то, ради чего, не задумываясь, приняла смерть отважная  молодая
женщина.
   "Только бы это оказалось правдой..." - стучало в мозгу Гордона, пока он
подбирал винтовку и патроны  поверженного  врага.  Он  бы  не  задумываясь
отказался от выбранной им роли, если бы узнал, что  хоть  кто-то  взял  на
себя ответственность и пытается противостоять наступлению каменного  века.
Такому человеку он предложит свою верность и любую посильную помощь. Пусть
даже не человеку, а суперкомпьютеру.
   Снаружи донеслись крики. Они делались все громче.  Гордон  взглянул  на
мальчугана, который таращил на него глаза, забившись, в угол.
   - Что ж, идем, - позвал он, протягивая руку. - Вернее, по коням!





   Посадив ребенка впереди себя в седло, Гордон поскакал  прочь  от  места
побоища со всей прытью, на какую только оказался способен украденный конь.
Оглянувшись, он увидел бандитов, тщетно пытающихся догнать  его  на  своих
двоих. Один опустился на колено, чтобы получше прицелиться.
   Гордон пригнулся и заколотил каблуками по  бокам  коня.  Тот  заржал  и
шарахнулся за угол разграбленного магазина в тот самый момент, когда  пули
ударились в гранит позади них, выбив фонтан осколков.
   Гордон радовался своей предусмотрительности: ведь он разогнал остальных
лошадей,  прежде  чем  запрыгнуть  в  седло.  Но  радость  была  недолгой:
обернувшись, он увидел, что один из неприятелей пытается настигнуть их  на
его же собственном пони!
   На мгновение Гордона обуял безумный страх. Раз они нашли  его  лошадку,
что им стоит отыскать и уничтожить сумки с почтой? Усилием  воли  заставив
себя не думать о сумках, он пустил коня галопом. К черту письма!  В  конце
концов, это всего лишь его сценический реквизит. Сейчас важнее  другое:  у
него остался всего один преследователь. Это уравнивало шансы.
   Во всяком случае, почти...
   Он подхлестнул коня уздечкой и посильнее лягнул каблуками, уносясь  все
дальше по пустой улице бывшего центра  Юджина.  Цокот  преследуемых  копыт
раздавался все ближе. Так и не обернувшись, Гордон свернул в проулок. Конь
пронесся по россыпи битого стекла и  вынес  седоков  на  следующую  улицу,
потом - на параллельную.
   Гордон свернул к зарослям, зеленевшим  по  другую  сторону  площади,  и
остановил запыхавшегося коня в небольшом парке, посреди дубовой рощицы.
   Непонятный шум мешал ему слышать. Гордону  потребовалось  время,  чтобы
сообразить, что это его собственное дыхание, собственная  кровь  стучит  в
висках.
   -  С  тобой  все  в  порядке?  -  задыхаясь,  спросил   он   мальчишку,
вцепившегося в луку седла.
   Тот только молча проглотил слюну и обессиленно кивнул. Он был перепуган
до смерти, насмотревшись ужасов за сегодняшний день, однако у него хватило
ума не паниковать, а просто настороженно ждать, что предпримет дальше  его
спаситель.
   Гордон привстал  в  седле  и  попытался  что-нибудь  разглядеть  сквозь
семнадцатилетние заросли. Кажется, они улизнули  от  преследователя  -  по
крайней мере, на какое-то время. Разумеется, нельзя исключать возможность,
что тот тоже затаился поблизости и обратился в слух.
   У Гордона дрожали от волнения пальцы, однако он  ухитрился  извлечь  из
кобуры револьвер и перезарядить его. Одновременно он пытался  собраться  с
мыслями.
   Если их преследовал всего один всадник, то наилучшим  выходом  было  не
высовываться и ждать, что тот предпримет.  Пустившись  на  поиски,  бандит
неминуемо потеряет их. Плохо то, что скоро  к  нему  могут  присоединиться
остальные холнисты. Из этого следовало, что лучше  немного  пошуметь,  чем
позволить опытным следопытам с Рог-Ривер устроить настоящую облаву.
   Он поглаживал коня по шее, давая ему время отдышаться.
   - Как тебя зовут? - спросил он мальчика.
   - М...Марк, - пискнул тот.
   - А меня Гордон. Девушка, спасшая нас обоих там,  у  камина,  это  твоя
сестра?
   Марк отрицательно покачал головой. Дитя каменного века, он был способен
сдержать слезы.
   - Нет, сэр, это моя мама.
   Гордон удивленно разинул рот.  Женщины,  успевшие  произвести  на  свет
ребенка, теперь редко выглядели столь  молодо.  По  всей  видимости,  мать
Марка жила в необычных условиях - вот еще  одно  подтверждение  загадочных
событий, происходящих в северном Орегоне.
   Дневной свет  быстро  сменили  сумерки.  По-прежнему  не  улавливая  ни
малейшего шума, Гордон тихонько тронулся с места, сдерживая коня  коленями
и  следя,  чтобы  тот  ступал  только  по  мягким   участкам.   Не   теряя
бдительности, он то и дело останавливался и прислушивался.
   Вскоре до  них  донесся  крик.  Мальчик  окаменел.  Однако  кричали  на
удалении  нескольких  кварталов.  Гордон  пустил  коня  в  противоположном
направлении, собираясь добраться до одного из  мостов  через  Уилламетт  в
северной части города.
   Когда они подъехали к мосту на дороге номер 105, сумерки уже  сменились
темнотой. Тучи успели за день вылить  на  землю  всю  накопившуюся  в  них
влагу, однако никак не рассеивались, из-за чего руины  по  обеим  сторонам
улицы были погружены  в  полный  мрак,  даже  звезды  не  светили.  Гордон
напрягал зрение, пытаясь хоть что-то разглядеть. Накануне он  слышал,  что
этот мост, вроде, остался  нетронутым,  к  тому  же  как  будто  ничто  не
свидетельствовало о наличии здесь засады.
   Впрочем, среди высоких ферм на мосту вполне мог притаиться опытный боец
с винтовкой...
   Гордон покачал головой, укоряя самого себя. Не  для  того  он  протянул
столько лет, чтобы сейчас идти на  глупый  риск.  Тем  более  что  это  не
единственный возможный вариант движения. Было бы, конечно,  очень  неплохо
выехать на старое шоссе,  связывавшее  штаты,  и  направиться  прямиком  к
Корваллису и загадочному царству Циклопа,  однако  существовали  и  другие
пути. Он развернул коня и  поскакал  на  запад,  прочь  от  подозрительных
очертаний моста.
   По извилистым боковым улочкам Гордон двигался быстро,  к  тому  же  все
время петляя. Несколько раз он воображал, что заблудился, и скакал наугад.
В конце концов по звуку бегущей воды он нашел шоссе номер 99.
   Здешний мост представлял собой просто отрезок шоссе, лишенный вселяющих
опасения ферм. К тому  же  никакого  другого  пути  не  оставалось.  Низко
наклонившись над мальчиком, Гордон галопом преодолел мост и  еще  какое-то
время не переходил на шаг,  чтобы  окончательно  оторваться  от  возможной
погони.
   Наконец он слез  со  взмыленного  коня  и  повел  его  под  уздцы,  дав
отдышаться. Когда он снова сел  в  седло,  то  обнаружил,  что  юный  Марк
забылся сном. Гордон укутал накидкой его  и  себя  и  затрусил  на  север,
вглядываясь в темноту в поисках огонька.
   Примерно за час до рассвета они добрались до обнесенной стеной  деревни
под названием Гаррисберг.
   Рассказы  о  процветании  в  северной  части  Орегона   не   передавали
действительности  во  всей  ее  полноте.  Судя  по  всему,  это  поселение
давным-давно, даже слишком долго, не ведало беспокойства.  Простреливаемая
зона под стеной заросла густой растительностью, на  сторожевых  башнях  не
было видно часовых. Гордону пришлось драть глотку минут пять,  прежде  чем
перед ним соизволили открыть ворота.
   - Мне необходимо переговорить с вашими старшими, - сказал он впустившим
его людям, останавливаясь под разбитым козырьком магазина.  -  Вам  грозит
такая опасность, о какой вы не вспоминали уже много лет.
   Он подробно рассказал о попавших в засаду сборщиках довоенного добра, о
безжалостных мерзавцах и о том, что они намерены приступить к прочесыванию
северного  берега  Уилламетта.  Времени   на   раздумья   не   оставалось.
Требовалось нанести  стремительный  удар  по  холнистам,  прежде  чем  они
приведут свой план в действие.
   Однако  он  с  брезгливым  удивлением  констатировал,   что   заспанная
деревенщина не склонна верить ему на слово и  тем  более  -  мчаться  куда
глаза глядят в темень и дождь. Они подозрительно рассматривали  Гордона  и
упрямо качали головами в ответ на его настойчивые призывы выслать разъезд.
   Юный Марк так вымотался, что не мог разлепить глаза, поэтому был  не  в
состоянии подтвердить его рассказ. Местный же люд предпочитал относиться к
неприятному известию как к  явному  преувеличению.  Их  больше  устраивало
предположение, что Гордон напоролся на местных бандитов, рыскающих  к  югу
от Юджина, куда еще не добралось влияние Циклопа. Ведь уже много лет никто
не видел холнистов в этих краях! Судя по всему, они давным-давно поубивали
друг друга, после того как вздернули самого Натана Холна.
   Люди ободряюще похлопали Гордона по спине, а потом стали расходиться по
домам. Владелец магазина предложил ему расположиться у него на складе.
   Гордон не верил собственным ушам и глазам. Как эти идиоты не  понимают,
что их  жизни  угрожает  опасность?  Если  сейчас  разведывательный  отряд
холнистов ускользнет невредимым, то нечисть  нагрянет  снова,  навалившись
всеми своими силами...
   - Послушайте же меня! - взывал он  к  собравшимся,  но  их  деревенское
упрямство оказалось непробиваемым - логика  на  них  не  действовала.  Они
расходились, не желая пошевелить и пальцем для собственного спасения.
   Отчаявшись и исчерпав все аргументы, Гордон со злостью сдернул  с  плеч
накидку, демонстрируя упрямцам  форму  почтового  инспектора.  Теперь  его
натиск был неудержим.
   - Вы, кажется, никак не возьмете в толк, что я _н_е _п_р_о_ш_у_  у  вас
помощи. Неужели вы  полагаете,  что  для  меня  так  важна  ваша  дурацкая
деревушка? Нет, мне дорого другое: у этих негодяев остались  две  сумки  с
почтой,  которую  они  украли  у   граждан   Соединенных   Штатов,   и   я
п_р_и_к_а_з_ы_в_а_ю_  вам,   пользуясь   своими   полномочиями   чиновника
федеральной администрации, собрать  отряд  вооруженных  людей  и  отыскать
бандитов!
   За последние месяцы  Гордон  неплохо  попрактиковался,  оттачивая  свою
роль, однако так сильно его еще ни разу не  заносило.  Стоило  кому-то  из
вылупивших глаза деревенских обитателей попытаться промямлить что-то ему в
ответ,  как  он  властно  заткнул  ослушнику  рот.  Голос  его  дрожал  от
негодования, когда он внушал им, какие лютые козни обрушатся на их головы,
стоит возрожденной нации  узнать  об  их  постыдном  поведении.  Надо  же,
безмозглая деревушка попряталась за  стенами  и  позволила  себе  упустить
заклятых врагов нации!
   Сузив глаза, он медленно повторил:
   - Невежественные увальни, у вас в  запасе  всего  десять  минут,  чтобы
собрать  отряд  и  подняться  в  седла.   Предупреждаю   вас,   в   случае
неповиновения последствия окажутся  куда  более  неприятными,  чем  конная
прогулка под дождем!
   Увальни недоуменно моргали. Большая их  часть  так  и  осталась  стоять
столбами, пялясь на его форму и сияющую на фуражке кокарду.  Пусть  им  не
дано понять, какая опасность угрожает  деревушке,  но  эту  фантастическую
историю им придется проглотить целиком - либо так же целиком отвергнуть.
   Ситуация какое-то время оставалась критической.  Гордон  был  близок  к
отчаянию, когда, наконец, все вдруг пришло в движение.  Мужчины  принялись
покрикивать друг на друга  и  бегать  в  поисках  оружия,  женщины  начали
седлать лошадей. Гордон остался стоять в одиночестве в хлопающей на  ветру
накидке,  ругаясь  про   себя   последними   словами.   В   конце   концов
гаррисбергский отряд был собран и готов к решительным действиям.
   "Господи, что это на меня нашло?"  -  успокаиваясь,  спохватился  вдруг
Гордон. Наверное, он начинает по-настоящему входить  в  роль.  В  решающий
момент, отчитывая местных жителей, он и сам поверил в то, что говорил.  Он
ощутил власть, эманацию власти, исходящую  от  театрального  персонажа,  в
которого он перевоплотился: этот слуга Народа имеет право на  гнев,  когда
глупые и ленивые людишки препятствуют ему в осуществлении своего  высокого
предназначения...
   Сей эпизод стал для него потрясением; какие-то минуты он  не  на  шутку
сомневался в  собственном  душевном  здоровье.  Одно  сделалось  ясно:  он
надеялся расстаться с выдумкой о почте, добравшись до  северного  Орегона,
теперь же приходилось отказаться от этого намерения. Роль прилипла к  нему
намертво, и одному провидению известно,  принесет  это  в  конечном  счете
пользу или вред.
   Спустя четверть часа гаррисбергские увальни уже гарцевали вокруг,  горя
нетерпением. Доверив мальчика  местной  семье,  Гордон  вместе  с  отрядом
скрылся за стеной дождя.
   Сейчас, при свете дня и при наличии сменных лошадей, двигаться пришлось
не так долго. Гордон позаботился, чтобы был выслан  авангард  и  выставлен
арьергард на случай  засад,  а  основной  отряд  разделил  на  три  части.
Достигнув кампуса Орегонского университета,  всадники  спешились,  окружая
Центр студенческого досуга.
   Хотя количество бойцов отряда превосходило банду примерно в восемь раз,
Гордон полагал, что силы их примерно равны. По мере  приближения  к  месту
расправы он морщился при каждом звуке, издаваемом неуклюжими фермерами,  и
нервно следил за окнами и крышами.
   Ему приходилось слышать, что дальше к югу  продвижение  холнистов  было
остановлено благодаря бесстрашию и решительности  выступивших  против  них
жителей. Какой-то легендарный тамошний лидер преподал "мастерам выживания"
неплохой урок. Наверное, именно потому они и  пытаются  просочиться  вдоль
побережья на север. Здесь все обстоит по-другому: если начнется  настоящее
вторжение, у местных вояк не будет ни малейшего шанса выстоять.
   К тому моменту, когда отряд ворвался в Студенческий центр,  бандитов  и
след простыл. Камин давно потух. Следы, отпечатавшиеся  в  уличной  грязи,
вели на запад, к морю.
   Жертвы бойни валялись на полу в кафетерии; у трупов были отрезаны  уши,
а также некоторые другие части  тела,  прихваченные  убийцами  в  качестве
трофеев. Гаррисбергцы смотрели  на  страшные  дыры,  проделанные  в  телах
автоматическим оружием, вспоминая столь  же  жуткие  картины,  оставшиеся,
казалось бы, в прошлом.
   Гордону пришлось напомнить им о необходимости предать тела земле.
   События этого утра принесли Гордону одни разочарования. У него не  было
иного   способа   доказать,   что   бандиты   на   самом   деле   являлись
разведывательным отрядом холнистов,  кроме  дальнейшего  преследования,  о
котором с этими несмелыми фермерами не могло идти и речи. Им уже  хотелось
домой, под охрану высокой, надежной стены. Гордон, вздыхая, настоял на еще
одной остановке.
   В   пропитанном   влагой,   разваливающемся   здании   университетского
гимнастического зала он нашел свои сумки с почтой. Одна лежала  нетронутой
там, где он ее оставил, другая была раскрыта, и  письма  из  нее  усеивали
пол.
   Гордон разыграл буйную ярость, и деревенские, приняв  представление  за
чистую монету, бросились помогать ему собирать  бумажки.  У  него  отменно
получился  не  помнящий  себя  от  гнева  почтовый  инспектор,  клянущийся
отомстить отродью, осмелившемуся замахнуться на саму федеральную почту.
   На самом деле  за  представлением  не  стояло  даже  подобия  душевного
порыва. Гордон сейчас не мог думать ни о чем другом, кроме своего  пустого
желудка и смертельной усталости.
   Обратный путь сквозь ледяной  туман  оказался  тяжелым.  В  Гаррисберге
мучения  Гордона  продолжились.  Ему  пришлось  опять  разыгрывать  старый
сценарий:  передавать  адресатам  письма,  собранные  к  югу  от   Юджина,
наблюдать слезливое  ликование  счастливчиков,  узнавших  о  том,  что  их
родственник  или  знакомый,  которого  они  давно   мысленно   похоронили,
здравствует,  назначать  местного  почтмейстера  и  участвовать  в  глупых
празднествах.
   На следующее утро он проснулся опухший, с болью во всем теле, дрожа  от
лихорадки. Его  мучали  ужасные  сны:  все  они  кончались  вопросительным
взглядом умирающей женщины, в котором была надежда.
   Как ни уговаривали его жители Гаррисберга, он  не  согласился  остаться
еще даже на часок. Сразу после завтрака  Гордон  оседлал  подаренного  ему
отдохнувшего коня, погрузил сумки с почтой и направился прямиком на север.
   Пришло наконец время взглянуть на Циклопа.





   "18 мая 2011 г.
   Прохождение:  Шедд,  Гаррисберг,  Кресвелл,  Коттедж-Гроув,  Калп-Крик,
Окридж - в Пайн-Вью.
   Дорогая миссис Томпсон,
   первые Ваши три письма нашли меня в Шедде, к югу от Корваллиса.  Трудно
выразить, как я рад был их получить. Я счастлив за Эбби и Майкла; надеюсь,
у них родится дочка.
   Я обратил внимание на то, что вы продлили местную почтовую трассу,  так
что  она  включает  теперь  Джилкрист,  Нью-Бонд  и  Редмонд.   К   письму
прилагаются   временные   мандаты   для   лиц,   рекомендуемых   Вами   на
почтмейстерские должности,  подлежащие  последующему  подтверждению.  Ваша
инициатива заслуживает всяческого одобрения.
   Новость о смене режима в Окридже встречена благосклонно.  Надеюсь,  что
перемены окажутся необратимыми".

   В уютной комнате,  предоставленной  гостю,  стояла  тишина,  нарушаемая
только бегом серебряного пера автоматической ручки  по  желтоватому  листу
бумаги. В открытое  окно  заглядывала  бледная  луна,  пробившаяся  сквозь
облака; до слуха Гордона долетали обрывки музыки и смех.  Некоторое  время
назад он, сославшись на усталость,  покинул  своих  гостеприимных  хозяев,
оставшихся отплясывать бойкий негритянский танец.
   Он успел привыкнуть к празднествам, неизменно  устраиваемым  повсюду  в
честь прибытия "правительственного посланника".  Однако  здесь  его  ждало
кое-что новенькое: еще ни разу со времени  голодных  бунтов,  то  есть  за
очень долгий период, он не видел такого скопления народу.
   Звучали местные ритмы; как и прежде с наступлением осени, фермеры брали
в руки скрипки, банджо и с  легкостью  пускались  в  пляс.  Это  тоже  ему
знакомо.
   Однако нельзя было не заметить и различий.
   Гордон повертел авторучку, разминая пальцы, и перебрал письма от друзей
в Пайн-Вью. Они пришли как раз вовремя, чтобы подтвердить правдивость  его
легенды. Почтовый курьер с юга долины Уилламетт - Гордон сам назначил  его
на эту должность всего две недели тому назад  -  прискакал  на  взмыленном
коне и отказался даже от стакана воды,  торопясь  первым  делом  предстать
перед местным  "инспектором".  Поведение  славного  юноши  мигом  развеяло
последние сомнения, еще оставшиеся кое у  кого.  Сказка  в  очередной  раз
сработала.
   Во всяком случае, пока...
   Гордон снова склонился над письмом.

   "Вы наверняка уже получили мое предупреждение о  возможности  вторжения
"мастеров выживания", скопившихся у Рог-Ривер. Знаю, что  Вы  примете  все
необходимые меры для защиты Пайн-Вью. Однако здесь, в  странных  пока  для
меня владениях Циклопа, мне до сих пор не удалось внушить людям,  что  эта
угроза серьезна. По сегодняшним стандартам,  они  слишком  долго  живут  в
мирной обстановке. Они прекрасно ко мне относятся, но явно считают, что  я
преувеличиваю опасность.
   На завтра мне наконец-то назначена аудиенция. Возможно, удастся убедить
в реальности опасности самого Циклопа.
   Было бы печально, если бы эта невиданная община,  руководимая  машиной,
пала под  ударами  варваров.  С  тех  пор  как  я  покинул  цивилизованное
восточное побережье, Корваллис - самое сильное мое впечатление".

   Мысленно Гордон  тут  же  внес  поправку  в  написанное.  Низовья  реки
Уилламетт  были  без  всяких  скидок  наиболее   цивилизованным   районом,
увиденным им за последние пятнадцать лет, и точка.  Здесь  каким-то  чудом
сохранились мир и благоденствие; наверное, всему причиной умница-компьютер
и преданные ему слуги.
   Гордон поднял глаза на лампу, которая пару раз мигнула. Еще раз мигнув,
сорокаваттная лампочка  под  ситцевым  абажуром  снова  загорелась  ровным
светом. Спасибо ветрогенераторам! Несмотря на мягкий свет,  глаза  Гордона
начинали слезиться всякий раз, когда он смотрел на лампу.
   К этой благодати он еще не успел привыкнуть.  Прибыв  в  Корваллис,  он
впервые за последний десяток лет увидел электрический  свет  -  и  тут  же
позорно ретировался, едва успев  извиниться  перед  местным  руководством,
собравшимся его приветствовать. Укрывшись в ванной, он не сразу  пришел  в
себя. Куда это годится - чтобы так называемый представитель "правительства
из Сент-Пола" прилюдно разразился рыданиями при виде слабых  электрических
лампочек?

   "Корваллис и его окрестности разделены  на  самоуправляемые  районы,  в
каждом из которых проживает человек по двести-триста. Все окрестные  земли
засеяны или используются под  выпасы  с  применением  современных  методов
возделывания и гибридных семян, производимых  здесь  же.  Местным  жителям
удалось сохранить с довоенных времен несколько штаммов дрожжей, получаемых
методом биоинженерии, на основе которых они теперь изготовляют медикаменты
и удобрения.
   Естественно, в полях приходится использовать конную тягу, зато  здешние
кузнецы изготовляют инвентарь из весьма  высококачественной  стали.  Здесь
даже взялись собирать вручную турбины, приводимые в движение силой воды  и
ветра, - конструкция принадлежит, разумеется, Циклопу.
   Местные умельцы высказывают интерес к развитию  торговли  с  теми,  кто
проживает на юге и востоке. К письму я приложу перечень предметов, которые
они желали бы получить в порядке обмена. Предлагаю снять с  него  копии  и
передать по нашей трассе".


   Гордон с самых довоенных времен не видывал такого скопления  упитанных,
довольных жизнью людей, не слыхивал такого искреннего смеха,  раздающегося
без  всякой  видимой  причины.  Здесь   издавалась   газета,   действовала
библиотека, каждый ребенок старше четырех лет посещал школу. Наконец-то он
нашел то, что искал с  тех  самых  пор,  как  полтора  десятка  лет  назад
неразбериха и  отчаяние  войны  разбили  все  его  надежды,  -  сообщество
благонамеренных людей, усиленно возрождающих нормальную жизнь.
   Как бы ему хотелось  стать  в  их  ряды,  покончить  с  жизнью  клоуна,
довольствующегося  угощением  и  местом  для  ночлега!..  Ирония  ситуации
заключалась в том, что эти люди с радостью пустили  бы  Гордона  Кранца  к
себе, однако у него уже не было возможности сбросить  форму.  То,  что  он
натворил в Гаррисберге, связало его по рукам и ногам. Если  бы  он  открыл
теперь всю правду, ему не было бы прощения.
   Гордону оставалось слыть в их глазах полубогом  -  или  превратиться  в
полное ничто. Вряд ли кто-нибудь до него становился столь  же  беспомощным
пленником собственной лжи...
   Он покачал головой.  Придется  принимать  протянутую  ему  руку.  Вдруг
почтальон и вправду окажется им кстати?

   "До сих пор мне  не  удалось  много  выведать  насчет  самого  Циклопа.
Говорят, что этот суперкомпьютер управляет  не  напрямую,  а  лишь  ставит
условие, чтобы все деревни и города, пользующиеся  его  услугами,  жили  в
мире и соблюдали демократические принципы. В результате он сделался судьей
и арбитром на  всей  территории  низовий  реки  Уилламетт,  вплоть  до  ее
впадения в Колумбию к северу отсюда.
   В Совете мне сказали, что Циклоп проявляет большую заинтересованность в
создании постоянно действующей почтовой магистрали и предлагает  для  этой
цели  свое  содействие.  Он   стремится   сотрудничать   с   Возрожденными
Соединенными Штатами.
   Все, разумеется,  рады  вести,  что  скоро  восстановится  их  связь  с
остальной страной..."

   Гордон уставился на последнюю строчку своего письма. Похоже, он не  мог
еще раз прикоснуться пером к бумаге, ибо больше не находил в себе  в  этот
вечер сил, чтобы изощряться во вранье. Веселого в этом было маловато,  тем
более что миссис Томпсон обладала способностью читать между строк.
   Он совсем сник.
   "Ладно, - попытался он подбодрить себя,  -  завтра  у  меня  насыщенный
день". Закрыв ручку, Гордон принялся стелить постель.
   Умываясь на сон грядущий, он вспоминал, как в последний раз сталкивался
с легендарными суперкомпьютерами. Это произошло всего за несколько месяцев
до войны, когда ему было восемнадцать лет и  он  учился  на  втором  курсе
колледжа. Тогда только и говорили,  что  о  новых  "разумных"  машинах,  с
которых сразу в нескольких местах сняли вуаль секретности. Событие вызвало
всеобщий  восторг.  Пресса  трубила  о  новом  достижении  как   о   конце
тысячелетнего одиночества человеческой расы. Вместо того  чтобы  нагрянуть
из  других  миров,  "иной  разум",  с  которым  человек  может   разделить
ответственность за Вселенную, стал созданием его собственных рук.
   Неохиппи и редакторы журнала "Новый ренессанс", выходившего в  кампусе,
устроили   пышный   праздник   в   день,   когда   университет   Миннесоты
демонстрировал свой последний суперкомпьютер. В  небо  взмывали  воздушные
шары, над головой вереницей плыли аэростаты с артистами в люльках, в  ушах
звенела музыка, лужайки усеивали студенты, пришедшие на пикник.
   В самой гуще толпы, в гигантской защитной проволочной клетке,  поднятой
на воздушной подушке, был запечатан постоянно охлаждаемый гелием цилиндр с
машиной "Миллихром" внутри. При таких мерах предосторожности  механические
мозги, питаемые изнутри, никак не могли получать поддержку  или  подсказку
извне, - это убеждало даже последних скептиков.
   В тот день Гордон несколько часов протомился в очереди. Когда, наконец,
настал его черед заглянуть в узкие линзы камеры, он  предложил  компьютеру
ответить на несколько специально подобранных вопросов, решить две  загадки
и разобраться в головоломной шараде.
   С той поры минула вечность,  полный  надежд  весенний  день  остался  в
невообразимо  далеком  прошлом,  однако  Гордон  помнил  все,  словно  это
случилось только вчера: низкий, вкрадчивый голос,  дружеский,  откровенный
смех машины. В тот день "Миллихром" не  оставил  камня  на  камне  от  его
наивных  хитростей,  да  еще,  отвечая,  огорошил  собственным  остроумным
каламбуром. Кроме того,  компьютер  легонько  пожурил  его  за  не  совсем
удачное выступление на экзамене по истории.
   Наобщавшись с компьютером, Гордон зашагал прочь,  чувствуя  невероятную
радость от того, что существа  его  племени  создали  такую  необыкновенно
умную вещь.
   Вскоре разразилось Светопреставление. На протяжении семнадцати  лет  он
мирился  с  мыслью,  что  все   замечательные   суперкомпьютеры   попросту
разрушены, заодно с разбитыми надеждами его страны и  всего  мира.  И  вот
здесь каким-то чудом сохранился один  из  них!  Специалисты  штата  Орегон
умудрились не дать машине умереть, несмотря на невзгоды прошедших лет.  Он
казался самому себе никчемным позером, мелким обманщиком в окружении столь
достойных людей.
   Гордон с благоговейным  трепетом  выключил  электрическое  освещение  и
улегся в постель,  прислушиваясь  к  ночным  звукам.  Танцевальная  музыка
наконец-то смолкла. Ее проводили рукоплесканиями и  криками.  Потом  толпа
стала разбредаться по домам.
   Праздничный вечер подошел к концу. За окном  шумел  в  ветвях  деревьев
ветер, но этот звук не в силах был  заглушить  гул  работающих  неподалеку
компрессоров, нагнетавших холод - необходимую здоровую среду для уязвимого
мозга Циклопа.
   Потом до слуха Гордона донесся новый звук: в ночи  зазвенела  сочная  и
одновременно сладостная нота, которую  он  никак  не  мог  опознать,  хотя
память как будто с готовностью отозвалась на нее...
   Наконец все стало на свои места: кто-то, возможно,  один  из  техников,
поставил на проигрыватель стереосистемы пластинку с классической музыкой.
   Стерео... Гордон чувствовал вкус этого слова во рту. Он не имел  ничего
против  скрипачек  и  банджо,  и   все   же   услышать   Бетховена   после
пятнадцатилетнего перерыва...
   Наконец Гордона сморил сон, но симфония плавно перетекла в  его  спящий
мозг.  Он  наслаждался  вздымающимися  и  опадающими  пассажами,   которые
незаметно сменились проникновенным, мягким голосом, доносившимся  до  него
сквозь десятилетия.  Стальная  рука,  пронзив  слой  многолетнего  тумана,
указывала прямиком ему в грудь.
   "Лжец! - печально молвил проникновенный голос. - Я так разочарован! Как
я могу помочь вам, моим создателям, когда от вас исходит только ложь?"





   - Здесь, на бывшем заводе, мы восстанавливаем оборудование для  проекта
"Тысячелетие". Как  видите,  эта  работа  только  началась.  Мы  не  можем
приступить к сборке настоящих  роботов,  как  того  требует  разработанный
Циклопом  перспективный  план,  пока  не  запустим  ранее   существовавшие
производственные мощности.
   Проводник вел Гордона среди полок,  на  которых  громоздились  приборы,
оставшиеся от прошлой эры.
   - Первым шагом было, разумеется, спасти как  можно  больше  техники  от
ржавчины и гибели. Здесь хранится  только  часть  того,  что  уже  удалось
получить. То, что мы сможем использовать лишь в будущем, собрано в  других
местах.
   Питер Эйг, долговязый блондин  примерно  одного  с  Гордоном  возраста,
разве  что  на  пару  лет  постарше,  видимо,  учился  в  университете   в
Корваллисе, когда разразилась война.  Он  был  моложе  большинства  других
служащих Циклопа, однако, как и они, носил белый халат с черной оторочкой;
впрочем, и его виски уже тронула седина.
   Помимо прочего, Эйг приходился  дядей  и  вообще  единственным  близким
родственником мальчугану, спасенному Гордоном в Юджине. Он не рассыпался в
благодарностях, однако Гордон чувствовал, что ученый считает себя в  долгу
перед ним. Никто из служителей Циклопа, невзирая на  ранги,  не  вмешался,
когда  Эйг  настоял  на  том,  что  именно  он  будет  знакомить  гостя  с
предложенной Циклопом программой борьбы с надвигающимся на Орегон каменным
веком.
   - Вот тут мы взялись за ремонт компьютеров помельче и  прочих  нехитрых
устройств, - втолковывал Эйг Гордону, увлекая его за собой  в  электронный
лес. - Самое сложное - замена схем, сгоревших в момент начала войны  из-за
высокочастотных    электромагнитных    импульсов    вследствие     атомной
бомбардировки. Помните первые взрывы?
   Гордон снисходительно улыбнулся, чем вогнал Эйга в  краску.  Провожатый
всплеснул руками, признавая возникшую неловкость.
   - Простите меня! Просто я уже привык, что объяснения  должны  быть  как
можно  проще...  Разумеется,  вы  там,   на   востоке,   познакомились   с
электромагнитным импульсом накоротке, не то что мы.
   - Я в технике профан, - ответил  Гордон  и  тут  же  пожалел,  что  его
актерское искусство достигло таких высот: он был  бы  не  прочь  пополнить
свои знания.
   Однако Эйг вернулся к прерванной теме.
   - Вот я и говорю: здесь выполняется вся подготовительная работа. Весьма
трудоемкое дело,  однако  когда  мы  сможем  потреблять  электроэнергию  в
большем количестве, то есть когда ее будет хватать одновременно и на самое
насущное, и на нас, ученых, мы приведем в исполнение наши планы и оснастим
микрокомпьютерами близлежащие поселки, школы, мастерские.  Цель,  конечно,
амбициозная, однако Циклоп уверен, что мы  еще  успеем  стать  свидетелями
компьютерного возрождения.
   Миновав ряды полок, они оказались в просторном цеху. Потолки здесь были
стеклянные, так что днем нужды в люминесцентном  освещении  не  возникало.
Тем  не  менее  гудение  тока  в  проводах  доносилось  со  всех   сторон;
взад-вперед сновали с нагруженными электроникой тележками фигуры  в  белых
халатах. Вдоль стен было свалено то, чем расплачивались соседние города  и
поселения поменьше за благосклонность Циклопа.
   Не проходило дня, чтобы сюда не поступали со всех сторон  новые  партии
техники, а также кое-что из еды и одежды  для  самих  помощников  Циклопа.
Однако,  насколько  удалось  понять  Гордону,   население   долины   легко
расставалось со своими электронными находками. На что им,  в  самом  деле,
сдалась эта старая рухлядь?
   Не приходилось удивляться и тому, что жалоб на "тиранию машины" тоже не
поступало.  Цена,  требуемая  суперкомпьютером,  уплачивалась  безропотно.
Взамен долина обрела собственного Соломона - а также, возможно, и  Моисея,
готового  вывести  людей  к  свету.  Вспоминая   слышанный   им   когда-то
проникновенный, мудрый голос довоенного  суперкомпьютера,  Гордон  признал
справедливость сделки.
   -  Циклоп  тщательно  спланировал  эту  начальную  стадию  развития,  -
объяснял Эйг. - Вы уже видели нашу весьма скромную линию по сборке  водных
и  ветряных  турбин.  Помимо   этого,   мы   помогаем   местным   кузнецам
совершенствовать  производство,   а   местным   фермерам   -   планировать
севооборот. Раздавая старые ручные видеоигры детям  долины,  мы  надеемся,
что тем самым подготавливаем их к приходу настоящих компьютеров, когда для
этого наступит срок.
   Они подошли к участку,  где  седовласые  люди  сидели  перед  мерцающим
огоньками пультом с эк  ранами.  От  всего  этого  Гордон  испытал  легкое
головокружение; ему казалось, он  забрел  в  мастерскую,  где  добродушные
гномы собирают погибшую вроде бы раз и навсегда мечту.
   Работающие здесь были в большинстве своем  далеко  не  молоды.  Гордону
подумалось, что они торопятся сделать как  можно  больше,  прежде  чем  их
образованное поколение вынуждено будет уступить место неучам.
   -  Разумеется,  теперь,   когда   налажен   контакт   с   Возрожденными
Соединенными Штатами, - продолжал Питер Эйг, - у нас появилась надежда  на
ускорение работ. К примеру, я могу передать вам  длинный  перечень  чипов,
изготовить которые мы  никогда  не  сможем.  То  ли  дело  -  получить  их
готовыми! Надо-то всего лишь восемь жалких унций - зато программа  Циклопа
прыгнет вперед на целых четыре года. Очень надеемся, что Сент-Пол  снабдит
нас необходимым.
   Гордону отчаянно не хотелось встречаться с ним  взглядом.  Он  поспешно
нагнулся   к   разобранной   плате,   делая   вид,   что   заинтересовался
внутренностями компьютера.
   - Я плохо разбираюсь в подобных  тонкостях,  -  ответил  он,  судорожно
сглотнув. - Да и вообще,  на  востоке  есть  дела  поважнее,  чем  раздача
видеоигр.
   Он допустил некоторую резкость в тоне  специально,  чтобы  не  пришлось
больше врать. Однако служитель Циклопа побледнел, словно получил пощечину.
   - О, как же я несообразителен! Конечно, ведь  им  пришлось  бороться  с
радиацией, эпидемиями,  голодом,  холнистами...  Наверное,  нам  здесь,  в
Орегоне, попросту повезло.  Видимо,  придется  выкручиваться  самим,  пока
остальная часть страны не оправится достаточно, чтобы оказать нам помощь.
   Гордон кивнул. Оба говорили правду, однако лишь  один  знал,  до  какой
степени печальна действительность, стоящая за правдивыми словами.
   В наступившей неловкой тишине Гордон задал первый пришедший ему  на  ум
вопрос:
   - Значит, раздача игрушек на батарейках  -  это  для  вас  нечто  вроде
миссионерского служения?
   Эйг улыбнулся.
   - Да, ведь именно так до вас впервые дошел слух  о  нас?  Знаю,  звучит
слишком примитивно. Но это дает какой-то эффект.  Пойдемте,  я  познакомлю
вас с главой  этого  проекта.  Если  кто-то  разбирается  по-настоящему  в
специфике двадцатого века, то это Дэна Спорджен. Познакомившись с ней,  вы
поймете, что я имею в виду.
   С этими словам он провел Гордона в боковую дверь и дальше по  коридору,
заставленному  всякой  всячиной  в  комнату,   наполненную   электрическим
гудением. Вся она была обвита проводами, напоминающими плющ, карабкающийся
по  стенам.  Сквозь  безжизненные   ветви   этого   искусственного   вьюна
проглядывали какие-то кубики и цилиндры, в  которых  Гордон  быстро  узнал
перезаряжающиеся батарейки, питаемые сейчас током от генераторов.
   У  противоположной  стены  комнаты  стояли  трое  в   обычной   одежде,
внимательно слушавшие длинноволосое белокурое создание в  белом  халате  с
черной полосой, выдававшем служительницу Циклопа. Приглядевшись, Гордон  с
удивлением отметил, что и эта троица - женщины.
   Возле его уха раздался шепот Эйга:
   - Забыл вас предупредить: пусть Дэна и самая молодая из всех служителей
Циклопа, зато в  некотором  смысле  она  -  музейный  экспонат.  Настоящая
феминистка, из буйных.
   Эйг довольно  ухмыльнулся.  После  гибели  цивилизации  многое  исчезло
безвозвратно. В прежние времена  бытовали  словечки,  совершенно  выпавшие
теперь из обихода. Гордон удивленно вскинул голову.
   Феминистка была высокой, во всяком случае для женщины, выросшей в столь
тяжелые времена. Поскольку она стояла к  ним  спиной,  он  ничего  не  мог
сказать о ее внешности,  зато  говорила  она,  обращаясь  к  внимавшим  ей
молодым женщинам, негромко и уверенно.
   - В общем, чтобы в твое следующее дежурство  ты  больше  не  рисковала,
Трейси! Ты меня слышишь? Мне потребовалось целый год лезть  из  кожи  вон,
чтобы нам доверили этот участок. Даже при том,  что  это  самое  логичное:
деревенские жители не так боятся, когда к ним присылают  женщину.  Но  вся
логика пойдет насмарку, если с кем-нибудь из вас что-то случится.
   - Но Дэна! - запротестовала насупленная брюнетка.  -  В  Тилламоке  уже
наслышаны о Циклопе! Я всего лишь заскочила туда по пути из своей деревни!
Когда со мной тащатся Сэм и Гомер, приходится забывать про скорость...
   - Ну и пусть! - оборвала ее наставница. - Чтобы  в  следующий  раз  они
были при тебе. Я не шучу! Иначе, можешь мне поверить, ты мигом окажешься в
своем медвежьем углу и будешь опять учительствовать и рожать детей!
   Она осеклась, заметив, что помощницы больше не слушают ее, все  трое  с
любопытством рассматривали Гордона.
   - Дэна, познакомьтесь с инспектором,  -  громко  сказал  Питер  Эйг.  -
Уверен, он с удовольствием  изучит  работу  вашей  зарядной  мастерской  и
услышит о ваших... миссионерских поползновениях.
   Снова обращаясь к Гордону, Эйг, криво улыбнувшись, прошептал:
   - Если бы я попробовал не представить вас ей, то,  боюсь,  она  бы  мне
руки  повыдергивала.  Будьте  осмотрительны  и  вы,  Гордон!   -   Женщина
направилась к ним, и он уже громче добавил: - У меня есть кое-какие  дела.
Вернусь через несколько минут и поведу вас на интервью.
   Гордон кивком отпустил своего провожатого и тут  же  почувствовал  себя
под взглядами четырех женщин как на горячей сковородке.
   - На  сегодня  достаточно,  девочки.  Увидимся  завтра  днем,  тогда  и
поговорим о плане следующего выезда.
   "Девочкам" не хотелось расходиться, о  чем  говорили  их  выразительные
взгляды. Однако Дэна движением подбородка выгнала их вон.  Их  застенчивые
улыбки и смешки, которыми они встретили попытку  Гордона  козырнуть  им  в
знак приветствия, плохо сочетались с длинными ножами, свисавшими у  них  с
пояса либо торчавшими из-за отворота сапог.
   Только когда Дэна Спорджен  улыбнулась  Гордону,  протягивая  руку,  он
понял, насколько она молода.
   "В момент взрыва водородных бомб ей вряд ли было больше  шести  лет  от
роду!"
   Рукопожатие девушки не  уступало  по  твердости  ее  поведению,  однако
гладкая, почти лишенная мозолей кожа на ладони  свидетельствовала  о  том,
что  ей  ближе  книги,  нежели  плуги   с   молотилками.   Зеленые   глаза
беззастенчиво  изучали  Гордона.  Он  уже  забыл,  когда   последний   раз
встречался с подобной женщиной.
   "В Миннеаполисе, на безумном втором курсе колледжа, - подоспел ответ. -
Только та была со старшего курса.  Поразительно,  что  я  ее  до  сих  пор
помню..."
   Дэна засмеялась.
   - Позвольте предугадать ваш вопрос. Да, я молода, принадлежу к женскому
полу и не обладаю еще достаточной  квалификацией,  чтобы  претендовать  на
высокий пост при Циклопе, тем более руководить ответственным проектом.
   - Вынужден просить у вас извинения, - промямлил Гордон, - потому что вы
в точности угадали мои мысли.
   - О, никаких проблем! Меня все равно дразнят ходячим  анахронизмом.  Но
дело в том... после того как во  время  уничтоживших  всю  технику  бунтов
погибли мои родители, меня взяли на воспитание доктора Лазаренски,  Тайфер
и другие. Меня страшно  избаловали  и  научили  вести  себя  властно.  Вы,
несомненно, получили об  этом  некоторое  представление,  став  свидетелем
моего разговора с девочками.
   Гордон тем временем пришел к заключению, что более всего  для  описания
ее внешности подходит  словечко  "изящная".  На  его  вкус,  правда,  лицо
девушки было чуть-чуть длинновато,  а  нижняя  челюсть,  пожалуй,  слишком
тяжелой. Однако стоило Дэне Спорджен начать  подшучивать  над  собой,  как
сейчас, она тут же становилась попросту хорошенькой.
   - В общем, - заключила она, указывая  на  провода  и  цилиндрики  вдоль
стен, - нам, возможно, и не удастся подготовить инженерную  смену,  однако
для подзарядки батареек не требуется избытка мозгов.
   - Вы несправедливы к себе, - с улыбкой возразил Гордон. - Я, к примеру,
дважды покушался на вводный курс физики. Словом, Циклоп знает, что делает,
раз поручил вам этот участок.
   Дэна покраснела от удовольствия и опустила глаза.
   - Полагаю, что так.
   "Застенчивость? - удивился  Гордон.  -  Эта  девушка  преподносит  один
сюрприз за другим. Не ожидал!"
   - Ну вот, опять его несет нелегкая! - проговорила она вполголоса.
   В проходе появился Питер Эйг. Сейчас он наводил  порядок  на  одной  из
полок. Гордон взглянул на свои  старомодные  механические  часы.  Один  из
местных умельцев подрегулировал их, так что теперь они убегали за  час  не
больше чем на полминуты.
   - Дело в том, что через десять минут состоится мое свидание с Циклопом,
- объяснил он, пожимая девушке руку на прощание. - Надеюсь,  Дэна,  у  нас
еще появится возможность поболтать.
   Она улыбнулась в ответ.
   - Не сомневаюсь. Мне хочется расспросить вас о  том,  что  представляла
собой жизнь до войны.
   "Не о Возрожденных Соединенных Штатах,  а  о  добрых  старых  временах.
Невероятно! И почему меня? Что такого смогу я ей  рассказать  о  минувшем,
чего она не может узнать от любого другого, кому  перевалило  за  тридцать
пять?"
   Все еще не оправившись от удивления, он зашагал вместе с Питером  Эйгом
по сумрачному складу к выходу.
   - Простите, что пришлось прервать ваш разговор, - сказал Эйг, - но  нам
нельзя опаздывать. Не хватало только, чтобы Циклоп  нас  отчитывал!  -  Он
ухмыльнулся, но у Гордона создалось впечатление, что  в  этой  шутке  есть
доля правды.  При  выходе  из  помещения  их  приветствовали  охранники  с
винтовками и белыми повязками на рукавах.
   - Очень надеюсь, Гордон, что ваша беседа с Циклопом пройдет успешно,  -
сказал провожатый напоследок. -  Мы  очень  рады  восстановлению  связи  с
остальными регионами страны. Не сомневаюсь, что Циклоп сочтет  необходимым
всесторонне сотрудничать с вами.
   Циклоп! Гордон встряхнулся. Теперь никуда не денешься. Он пока  не  мог
разобраться в своих чувствах и не знал, напуган  или  ободрен  предстоящей
встречей. Гордон постарался взять себя в  руки,  преисполненный  решимости
сыграть свою роль до конца. Иного выбора у него не было.
   - Я придерживаюсь совершенно того же мнения,  -  отозвался  он.  -  Мне
хочется оказать вам максимальную поддержку. - Говоря так, он нисколько  не
кривил душой.
   Питер Эйг свернул, указывая на дорогу поперек  аккуратно  подстриженной
лужайки к Дому Циклопа. На какое-то мгновение Гордона  охватило  смятение.
То ли это было игрой воображения, то ли он и впрямь заметил в глазах  Эйга
странное выражение - словно тот чувствует себя очень виноватым...





   Холл  в  Доме  Циклопа,  бывшем  прежде   Лабораторией   искусственного
интеллекта  Университета  штата  Орегон,  послужил   Гордону   болезненным
напоминанием  о  несколько  более  элегантной  эпохе.  Золотистый   ковер,
носивший следы недавней обработки пылесосом, оказался почти невытертым.  В
начищенной до  блеска  мебели  и  блестящих  панелях,  закрывающих  стены,
отражались яркие  светильники  и  фигуры  крестьян  и  выборных  деятелей,
преодолевших добрые сорок миль  и  теперь  комкавших  в  руках  петиции  в
ожидании своей очереди для короткой встречи с мудрой машиной.
   При виде Гордона  все  посетители  дружно  встали.  Несколько  наиболее
смелых подошли пожать ему руку, и он почувствовал, какие натруженные у них
ладони. В их глазах светились надежда и изумление, голоса звучали негромко
и почтительно. Гордон, с застывшей на лице  радушной  улыбкой,  кивал  как
китайский болванчик, стараясь не  думать  о  постыдности  происходящего  и
только жалел, что они с Эйгом не могли дождаться аудиенции в  каком-нибудь
укромном уголке.
   Наконец симпатичная секретарша с улыбкой пригласила их войти. Гордон  и
его провожатый оказались в  длинном  коридоре,  с  противоположного  конца
которого навстречу им шла пара: один в  знакомом  белом  халате  с  черной
полосой - служитель Циклопа, другой в обычном довоенном костюме,  ношеном,
но хорошо выглаженном. Последний  хмурился,  изучая  длинную  компьютерную
распечатку.
   - Что-то никак не возьму в толк,  доктор  Гробер...  Циклоп  предлагает
бурить колодец вблизи северной скважины или нет? На мой взгляд,  ответ  не
больно ясен.
   - Скажите вашим землякам, Герб, что Циклоп не должен продумывать все до
мельчайших деталей. Он сужает для вас  поле  выбора,  но  никак  не  может
принять вместо вас окончательное решение.
   Фермер расстегнул тесный воротничок.
   - Конечно, кто ж этого не знает... Но  раньше  он  давал  более  четкие
ответы. Почему на этот раз он высказывается так туманно?
   - Ну, во-первых,  Герб,  со  времени  внесения  последних  уточнений  в
содержащиеся в памяти Циклопа геологические карты  прошло  более  двадцати
лет. Во-вторых, как вы  наверняка  знаете.  Циклоп  создан  для  работы  с
экспертами  высочайшего  уровня.  Поэтому  естественно,  что  многие   его
пояснения остаются для нас недоступными - даже  для  тех  немногих  ученых
умников, которые дожили до теперешних времен.
   - Да, но... - Тут проситель поднял глаза и увидел перед собой  Гордона.
Рука его потянулась к голове, словно он намеревался  снять  несуществующую
шляпу; потом он поспешно вытер ладонь о штаны и протянул ее Гордону.
   - Герб Кейло из Сиотауна, господин  инспектор.  Для  меня  это  большая
честь, сэр.
   Тот пробормотал дежурную любезность, пожимая предложенную руку.  Сейчас
он  больше  чем  когда-либо  чувствовал  себя  не  заслуживающим  уважения
политиканом.
   - Да, сэр, огромная честь! Очень  надеюсь,  что  в  ваши  планы  входит
добраться и до нас, чтобы открыть  в  нашем  поселке  почтовое  отделение.
Обещаю вам такой сердечный прием, какого вы еще никогда...
   - Эй, Герб, - вмешался его спутник. - Мистер Кранц торопится на встречу
с Циклопом. - Он выразительно посмотрел на свои электронные часы.
   Кейло покраснел и закивал головой.
   -  Не  забудьте  о  моем  приглашении,  мистер  Кранц.  Уж  мы  о   вас
позаботимся... - Еще немного, и  он  поклонился  бы,  пятясь  по  проходу.
Остальные не обратили на это внимания, Гордон же не знал, куда деваться от
стыда.
   - Вас ожидают, сэр,  -  поторопил  пожилой  специалист,  приглашая  его
следовать дальше по коридору.


   Долгая жизнь наедине с  дикой  природой  сделала  слух  Гордона  весьма
острым, на диво городским жителям. Заслышав впереди отголоски спора  -  он
как  раз  шагал,  окруженный   двумя   провожатыми,   к   открытой   двери
конференц-зала, - Гордон намеренно замедлил шаг, якобы смахнуть соринку  с
формы.
   - Откуда нам знать, подлинны ли представленные им документы? - вопрошал
кто-то. - Ну да, на них нет живого места от печатей, но все равно вид  они
имеют грубоватый. А уж басня насчет лазерных спутников и вовсе шита белыми
нитками!
   - Возможно. Зато она отлично объясняет  пятнадцатилетнее  безмолвие!  -
возразил другой голос. - Если он самозванец, то как вы объясните появление
курьера с почтой? Илайес Мэрфи получил у себя в Олбани весточку  от  давно
потерявшейся сестры, а Джордж Сиверс оставил свою ферму в Гринбери,  чтобы
съездить в Кертин и встретиться с женой, которую он уже столько лет считал
погибшей!
   - Не возьму в толк, почему все это столь  для  вас  важно,  -  раздался
тихий третий голос. - Главное - люди поверили...
   Питер Эйг заторопился вперед и  нарочито  кашлянул.  При  виде  Гордона
из-за полированного дубового стола поднялись четверо мужчин и две женщины,
все в белых халатах. Небольшой зал был приятно освещен. Собравшиеся, кроме
Питера, оказались достаточно немолодые.
   Гордон поздоровался с каждым за руку, чувствуя немалое  облегчение:  со
всеми этими людьми он уже  встречался  раньше,  иначе  ни  за  что  бы  не
запомнил, как кого зовут. Он старался вести себя подчеркнуто деликатно, но
взгляд его помимо воли то и дело  упирался  в  толстый  стеклянный  экран,
перегораживавший помещение посередине.
   Дубовый стол  тянулся  до  самого  экрана,  а  дальше  царил  полумрак.
Единственным пятном света за стеклом было мерцающее, переливчатое  подобие
лица, напоминающее крупную жемчужину или луну в ночном небе.
   Гордон пригляделся и  различил  объектив  камеры  и  темный  цилиндр  с
мигающими на нем огоньками, образующими сложный  рисунок.  Огоньки  мигали
волнами,  снова  и  снова  пробегавшими  по   цилиндру.   Эти   бесконечно
повторяющиеся волны, притягивавшие взгляд, поразили Гордона, но он пока не
понимал, почему...
   Машина была погружена в мягкое  облако  ледяного  тумана.  Несмотря  на
толстую стеклянную преграду, Гордон чувствовал, как оттуда тянет холодом.
   Главный служащий, по имени  Эдвард  Тайфер,  взял  Гордона  за  руку  и
сказал, глядя прямо в стеклянный глаз объектива:
   - Циклоп, я рад познакомить тебя с мистером  Гордоном  Кранцем.  Мистер
Гордон представил документы, свидетельствующие, что он  является  почтовым
инспектором правительства Возрожденных Соединенных Штатов.  Мистер  Кранц,
перед вами Циклоп.
   Глядя в жемчужно-серый объектив,  на  мигающие  огоньки  и  колышущийся
туман, Гордон не мог отделаться от чувства, будто он  -  неразумное  дитя,
завравшееся и перехитрившее самого себя.
   - Очень приятно с вами познакомиться, Гордон. Сядьте, прошу вас.
   Мягкий дружелюбный  голос  почти  не  отличался  от  человеческого.  Он
доносился из динамика,  установленного  на  краю  дубового  стола.  Гордон
опустился в подставленное Питером  Эйгом  мягкое  кресло.  После  недолгой
паузы Циклоп заговорил снова:
   - Вы принесли нам добрые вести, Гордон. После стольких лет, проведенных
в заботах о населении долины  реки  Уилламетт,  в  них  нелегко  поверить,
настолько они хороши. - Молчание. - Мне доставляет  огромное  удовольствие
работа с друзьями, настаивавшими, чтобы  их  называли  моими  "служащими".
Однако трудно избавиться от чувства одиночества, когда представляешь себе,
что весь прочий мир лежит в руинах. Очень прошу, скажите, Гордон, выжил ли
на востоке кто-нибудь из моих собратьев?
   Гордону пришлось отвести глаза. Опомнившись, он покачал головой.
   - Нет, Циклоп, к моему величайшему сожалению, нет. Ни одна  супермашина
не избежала общей участи. Боюсь, ты - последний в своем роде.
   Он сожалел, что вынужден огорчить собеседника  печальной  новостью,  но
одновременно полагал, что возможность начать разговор с правды -  неплохое
предзнаменование.
   Циклоп долго молчал. Воображение Гордона разыгралось, и ему показалось,
что он услышал негромкий вздох, почти что всхлип. Во время паузы  лампочки
под объективом  продолжали  однообразно  мигать,  словно  посылая  кому-то
сигнал на неведомом ему языке. Гордон знал, что нельзя сидеть молча, иначе
это перемигивание вконец его загипнотизирует.
   - Дело в том, Циклоп, что почти все большие компьютеры погибли в первые
же секунды войны - от известных тебе электромагнитных  импульсов.  Поэтому
меня разбирает любопытство, как умудрился выжить ты.
   Казалось,  машине,  как  и  Гордону,  потребовалось  стряхнуть  с  себя
горестное оцепенение, чтобы ответить на вопрос.
   - Вопрос хорош. То,  что  я  выжил,  -  счастливая  случайность.  Война
началась как раз в  День  посещений,  устроенный  у  нас  в  университете.
Импульсы застали меня в клетке Фарадея, в которой  я  собирался  предстать
перед публикой. Так что, сами понимаете...
   Гордон, как ни  заинтриговал  его  рассказ  Циклопа,  торжествовал.  Он
перехватил инициативу и сам задавал вопросы, как и подобает  "федеральному
инспектору". Покосившись на серьезные лица служащих, он понял, что одержал
маленькую победу. Теперь они принимали его всерьез.
   Что если он действительно выпутается?
   Однако  Гордон  по-прежнему  избегал   смотреть   на   перемигивающиеся
лампочки. Скоро он почувствовал, что  весь  вспотел,  несмотря  на  холод,
которым веяло от ледяного стеклянного щита.





   Спустя четыре дня все встречи и переговоры остались позади.  Неожиданно
для себя, еще не будучи вполне подготовленным, он сообразил, что наступило
время отъезда. Питер Эйг пошел проводить Гордона к конюшне, где  для  него
были готовы свежие лошади, неся две полупустые сумки.
   - Жаль, что все это так затянулось, Гордон. Я  знаю,  вам  не  терпится
возобновить  свои  труды  по  созданию  почтовой  трассы.  Просто  Циклопу
хотелось разработать для вас оптимальный маршрут, чтобы вы охватили  север
Орегона с наибольшей эффективностью.
   - Все в порядке, Питер. - Гордон притворно пожал плечами. - В  задержке
нет ничего страшного, а за помощь я очень благодарен.
   Несколько секунд они брели молча.  Мысли,  быстро  сменяя  друг  друга,
путались в голове Гордона. Если бы Питер  только  знал,  как  ему  хочется
остаться... Если бы только существовал способ...
   Гордон успел полюбить нехитрый  комфорт  своей  комнаты  напротив  Дома
Циклопа,   обильную   и   вкусную   еду,   какой   его    потчевали    как
правительственного эмиссара, отличную библиотеку почти новых книг.  Больше
всего остального ему будет не хватать электрической лампочки над кроватью.
Последние четыре вечера он засыпал  с  книгой  в  руках,  как  когда-то  в
молодости; привычка возродилась с легкостью, несмотря на прошедшие годы.
   Двое охранников в кожаных куртках прикоснулись к  своим  шляпам,  когда
Гордон и Эйг, завернув за угол Дома Циклопа, зашагали по широкой поляне  к
конюшне.
   Дожидаясь, пока Циклоп разработает  для  него  маршрут,  Гордон  изучал
окрестности Корваллиса, вел с десятками людей умные  разговоры  о  научных
методах земледелия, несложных ремеслах и  социальной  теории,  сделавшейся
основой достаточно свободной конфедерации, мирно существовавшей под дланью
Циклопа. Секрет Долины оказался прост: никто не  проявлял  воинственности,
поскольку  забияка  должен  был  бы  напрочь  забыть  о  чудесах,  которые
супермашина обещала сделать когда-нибудь явью.
   Один  разговор  особенно  запомнился  Гордону.  Он  состоялся   прошлым
вечером. Собеседницей его была самая  младшая  из  служащих  Циклопа  Дэна
Спорджен. Она допоздна  держала  его  у  камина,  пользуясь  помощью  двух
девушек из числа своих подчиненных. Они все подливали ему чаю, пока он  не
запротестовал, и терзали вопросами о том, что представляла собой его жизнь
до Светопреставления.
   Гордон уже владел несколькими уловками, позволявшими ему не вдаваться в
подробности,  касающиеся  Возрожденных  Соединенных  Штатов,   однако   от
подобного направления разговора он еще не изобрел защиты.  Дэна,  судя  по
всему, гораздо меньше интересовалась темой, бывшей  сейчас  у  каждого  на
устах, - "наведением мостов с остальной частью страны".  В  ее  подходе  к
проблеме был свой резон: процесс этот  неминуемо  растянется  не  на  один
десяток лет.
   Зато ей очень хотелось знать, на  что  был  похож  мир  непосредственно
перед началом войны и сразу после. Особенное восхищение у нее вызывал  его
рассказ о страшном, трагическом годе, который он провел в  составе  взвода
ополчения под командованием лейтенанта Вана. Ей хотелось знать подробности
о каждом бойце взвода, его недостатках и причудах, отваге - или упрямстве,
заставлявших человека не складывать оружие еще долгое  время  после  того,
как игра проиграна.
   Нет, не проиграна! Гордон спохватился как раз вовремя,  чтобы  выдумать
хэппи-энд, описывая битву в округе Микер. Благодаря подоспевшей  кавалерии
элеваторы были в последнюю минуту спасены. Славные ребята все же погибли -
он не жалел подробностей, повествуя о смерти Тайни Кайлра и стойкости  Дрю
Симмса, однако у него выходило, что жертвы оказались не напрасны.
   Он излагал историю  так,  как  она  должна  была  бы  закончиться,  сам
удивляясь  своему  рвению.  Женщины,  разинув  рты,  внимали  ему   словно
сказочнику, рассказывавшему лучшую из своих сказок на  сон  грядущий,  или
как если бы все, что они  выслушивали,  подлежало  проверке  следующим  же
утром, причем при их непосредственном участии.
   Вот бы понять, что они нашли в его рассказе, что  пытались  извлечь  из
этой горькой исповеди...
   Возможно, дело было в том, что низовья реки Уилламетт слишком долго  не
ведали войны; однако Дэне хотелось послушать и о  самых  худших  людях,  с
которыми он сталкивался. Она  вытягивала  из  него  все,  что  он  знал  о
мародерах, "мастерах выживания" и холнистах.
   "Рак,  погубивший  Возрождение,  которое  наметилось  было  на   рубеже
веков... Да поразят тебя муки ада. Натан Холя!"
   Дэна задавала вопрос за вопросом, даже когда Трейси и  Марианну  сморил
сон. В других обстоятельствах его бы вдохновили  близость  и  восторженное
внимание привлекательной женщины. Однако здесь все  получалось  совсем  не
так, как с Эбби в Пайн-Вью. Он начти не сомневался, что приятен Дэне и как
мужчина, однако она явно куда больше ценила его как  источник  драгоценной
информации. Раз им было отведено на общение каких-то несколько  дней,  она
не испытывала ни малейших сомнений насчет максимально эффективного способа
их проведения.
   Дэна подавляла его своей настойчивостью и казалась почти одержимой. При
этом он знал, что его отъезд будет для нее печальным событием.
   В этом смысле у нее не было сторонников.  Чутье  подсказывало  Гордону,
что остальные служащие Циклопа  вздохнут  с  облегчением,  избавившись  от
него. Не являлся исключением и Питер Эйг.
   "Все дело в том, что я играю  роль,  -  думал  Гордон.  -  Наверное,  в
глубине души они ощущают какую-то фальшь, и я не имею права осуждать их за
это".
   Даже если большинство электронщиков поверили его россказням, у  них  не
было особых оснований испытывать привязанность  к  представителю  далекого
"правительства", которое наверняка - дело только во времени - вмешается  в
их жизнь и посягнет на дело их рук. Они уверяли его, что спят и  видят  те
дни, когда будут восстановлены их связи с  внешним  миром,  однако  Гордон
чувствовал, что это просто поза.
   С другой стороны, им совершенно нечего бояться!
   Что  до  реакции  самого  Циклопа,  то  Гордон  все  еще  не  до  конца
определился, как  именно  оценить  ее.  Супермашина,  взвалившая  на  себя
ответственность за жизнь целой долины, во время их последующих встреч вела
себя  осторожно  и  несколько  отстраненно.  Шутки  и  остроумные  реплики
остались в прошлом, их сменила гибкая, но непроницаемая серьезность.  Его,
помнившего тот предвоенный  день  в  Миннеаполисе,  теперешняя  холодность
машины особенно расстраивала.
   Наверное,  время   приукрасило   его   воспоминания   о   том,   другом
суперкомпьютере. Циклоп и его приближенные наворочали здесь немало дел. Не
ему судить их!
   Гордон и его провожатый шли мимо старых пожарищ.
   - Похоже, здесь кипели нешуточные бои, - заметил он.
   Воспоминания заставили Питера нахмуриться.
   - Там, у навеса для старого оборудования, мы отбили  наступление  банды
противников техники. Видите расплавленные трансформаторы и старый запасной
генератор? После того как нападающие вывели  их  из  строя,  нам  пришлось
перейти на энергию воды и ветра.
   Почерневшие груды металла все еще загромождали поле боя, где техники  и
ученые отчаянно отстаивали дело всей своей жизни.  Это  зрелище  напомнило
Гордону о не покидающей его тревоге.
   - Я по-прежнему думаю, Питер, что следует гораздо серьезнее  относиться
к возможности вторжения  "мастеров  выживания".  Если  я  правильно  понял
разведчиков, то ждать набега осталось недолго.
   - Но, согласитесь, до вас долетели только обрывки разговора, которые вы
могли неверно истолковать. - Эйг дернул плечом. - Мы, конечно, усилим свои
патрули, но лишь когда сумеем все заново спланировать и еще  раз  обдумать
степень  угрозы.  Однако  поймите:  Циклоп  вынужден  заботиться  о  своей
репутации. У нас уже десять лет не объявлялось всеобщей мобилизации.  Если
Циклоп ее объявит, а потом выяснится, что это ложная тревога...  -  Он  не
договорил: все было ясно и так.
   Гордон и сам знал, что старшины  окрестных  деревень  относятся  к  его
предупреждениям с подозрением. Им не хотелось  отвлекать  мужчин  от  сева
озимых. Кроме того,  сам  Циклоп  усомнился,  смогут  ли  банды  холнистов
организоваться в  достаточной  степени,  чтобы  нанести  решающий  удар  в
нескольких сотнях километров к северу  от  своего  логова.  Суперкомпьютер
объяснял, что "мастера выживания" мыслят совсем по-другому.
   Гордону ничего не оставалось, кроме как смириться с приговором Циклопа.
В конце концов, в  банке  данных,  хранившихся  в  его  бездонной  памяти,
фигурировали все когда-либо существовавшие психологические тесты, а  также
все писания самого Холка. Не исключено, что разведчики  с  Рог-Ривер  были
посланы в рейд ограниченной глубины и болтали