----------------------------------------------------------------------
   Jenny Jones. The Blue Manor (Victor Gollancz, London, 1995).
   Изд. "Мир", 1999. Пер. - Ю.Соколов
   OCR & spellcheck by HarryFan, 28 July 2000
   ----------------------------------------------------------------------

                                                   Моей матери Мери Черч,
                                                   садовнице и музыкантше,
                                                   с любовью.


   "Le Manoir de Rosamonde"
   by Robert de Bonnieres

   De sa dent soudaine et vorace,
   Comme un chien l'amourm'a mordu...
   En suivant mon sang repandu,
   Va, tu pourras suivre ma trace...

   Prends un cheval de bonne race,
   Pars, et suis mon chemin ardu,
   Fondriere ou sentier perdu,
   Si la course ne te harasse!

   En passant par ou j'ai passe,
   Tu verms que seul et blesse
   J'ai parcouru ce triste monde.

   Et qu'ainsi je m'en fus mourir
   Bien loin, bien loin, sans decouvrir
   Le bleu manoir de Rosamonde.


   "Дом Розамунды"
   Робер де Бонньер

   Внезапной и прожорливою пастью
   Как пес впилась в меня любовь,
   Езжай же следом, и поможет кровь
   Свидетелем стать моему несчастью.

   Седлай коня в далекую дорогу
   И средь чащоб, оврагов и теснин
   Кровь путь покажет - здесь я был один,
   Гони лишь от себя усталость и тревогу!

   И следуя за мной кровавою тропою,
   Увидишь ты: израненный и лишь с самим собою
   Объехал я наш мир печалей и тревог.

   И умер, не достигнув цели.
   Измученный болезнью и трудом,
   Не отыскал я Розамунды синий дом,
   Но злую участь и жестокий рок
   Я на себя своей рукой навлек.





   Огни выхватили его из тьмы всего лишь на мгновение.  Стоявший  на  краю
дороги мужчина, блеснув прилизанными дождем волосами, прикрыл руками лицо,
скрывая глаза. Похоже было, что он собирается шагнуть на дорогу,  в  поток
несущихся машин.
   Она едва не остановилась. Нет, не едва. Ни одна  женщина  не  остановит
ночью машину, чтобы подобрать незнакомца, чуть  ли  не  прячущегося  возле
дороги.
   Кроме того, он был не один. Рут успела  заметить  две  неясные  фигуры,
сидевшие на краю позади него. Для подробностей было слишком темно,  и  она
ехала чересчур быстро.
   Она даже не задумалась. Он не был одинок: те, кто  был  с  ним,  должны
были предотвратить любое несчастье.  Она  спешила  домой;  проехав  лесной
дорогой, она сразу повернула на Коппис-роу. Деревья здесь были  гуще,  они
почти прикрывали въезд на аллею.
   С привычным нетерпением она остановилась, чтобы открыть ворота, а потом
слишком уж быстро помчалась по обсаженной деревьями аллее. Неважно, других
гостей в этот вечер не будет.
   Их было трое.
   Рут оставила автомобиль на подъездной дорожке, едва отметив, что в доме
не горит свет. Белые розы -  единственная  радость  -  бледными  огоньками
светились вокруг террасы. Она поднялась по нескольким ступенькам к входной
двери, открыла ее.
   И словно вступила в раскаленную  печь.  В  доме  было  жарко  и  душно.
Занавеси, наверное, были задернуты весь день, подумала она. Тяжелый бархат
оставлял снаружи солнце, перекрывал доступ воздуха. При всем своем размере
дом угнетал. Она оставила дверь открытой, и  холодный,  влажный  от  дождя
воздух хлынул в дверь.
   - Закрой дверь.
   - Надо проветрить, - ответила она кротко, включая лампу, стоявшую возле
двери.
   Сидевший за длинным столом Саймон заморгал от внезапного света.
   - Что ты делаешь во тьме? - Она не ожидала ответа: вопрос, конечно  же,
был излишним. В занятии его сомневаться не приходилось: бутылка виски  уже
наполовину опустела.
   Не закрывая двери, она села  напротив  него,  открывая  дорогу  в  холл
насекомым.
   Рут налила и себе. А что, почему бы и нет?
   - Ну как дела сегодня? Как твои психи?
   - Так себе.
   - Можешь не говорить мне, я знаю. -  Он  медлил,  поворачивая  бокал  в
тонких пальцах. - Словом, ты получила истинное удовольствие? Много ли  душ
повернула назад от самого  края?  И  как  насчет  благодарности,  ощущения
выполненной работы, крохотного огонька, зажженного в скорбной  тьме  злого
мира?
   Он встал и направился в сторону выключателя.
   Темнота. Она опустила бокал.
   - А где Кейт?
   - В постели, а где же еще? Уже поздно. Рут! - Он стоял вполне спокойно,
она слышала его дыхание, жесткое и напряженное.
   - Кто-нибудь звонил? Гости были?
   - Нет, или ты кого-нибудь ожидала? - Голос Саймона потерял резкость,  в
нем слышалась только усталость. Она направилась к нему,  осторожно  огибая
стол и стулья.
   - А теперь пора в постель! - Она взяла его за руки.
   Дрожь Саймону скрыть  не  удалось.  Неспешно,  изображая,  что  она  не
заметила этого, Рут высвободила свою руку и шагнула назад к  двери,  чтобы
закрыть ее.
   - Пойдем, тебе нужно поспать...
   - Это ты так говоришь! - Внезапный гнев, слова резкие и жесткие.
   Прибегнуть ли к извинениям... обычным, честным  и  безвредным?  Или  же
нет? Рут поглядела на руки.
   - Ну, лично я  иду  ложиться.  Ты  чего-нибудь  хочешь...  может  быть,
травяного чая, какао?..
   Молчание. Ответа она и не ожидала. Тем не  менее  Рут  приготовила  ему
питье и отправилась спать.


   В ту ночь ей привиделось, что тот человек все еще стоит перед ней. Руки
закрывают глаза, волосы прилипли к голове, гладкие и темные под дождем; он
стоял  возле  ее  постели,  готовый  шагнуть  вперед.  Рут   шевельнулась,
отворачиваясь, и наткнулась на Саймона. Оба отпрянули друг от  друга,  как
слизняк от осы, как целлофан от огня.
   Сон закончился. Она лежала, открыв глаза, и  только  неясные  очертания
занавесей заставили ее вспомнить о фигурах, наблюдавших за ней  из-за  его
спины.





   Яркий свет слепил, инстинктивно он поднял руки, чтобы прикрыть глаза, и
тогда ястреб скользнул в ночное небо.
   Рев, яркая вспышка, он отступил назад с  дороги.  И  вовремя.  Взлетела
грязная жижа; красные огни  исчезли  вдали,  и  теперь  уже  новая  машина
мчалась через ночь к нему.
   Хмурясь, Бирн отступил  на  шаг,  опустил  руки,  глаза  его  сделались
внимательными. Он медленно повернулся.  Позади  него  темнели  промоченные
дождем скучные деревья, низкие кусты, ежевика и папоротник.
   Пахло бензином, машинами, маслом и грязью. Его ноги то и  дело  ступали
на мусор:  промокшую  бумагу,  блестящие  консервные  банки,  апельсиновую
кожуру...
   Поздно, уже далеко за полночь. Последний везший его водитель нервничал,
шарахался от грузовиков, словно испуганный кролик.
   Он устал от этого голосования, недолгих разговоров с незнакомцами.  Для
одной ночи довольно, Бирн хотел отыскать  где-то  укрытие,  спрятаться  от
дождя. Теперь поздно искать отель или гостиницу,  ему  хватит  навеса  или
гаража. В середине лета холодов можно  не  опасаться.  Он  заехал  слишком
далеко и чересчур быстро.
   На дороге шумели  машины,  скользкая  трава  под  его  ногами  казалась
сальной. Он направился вдоль края  леса,  параллельно  дороге,  разыскивая
тропу - любой путь, уводящий в сторону от движения.
   Дождь все шел, дорога сделалась ужасной.  Возможно,  ему  не  следовало
бежать, наверное, надо было встретить случившееся лицом к лицу...
   Тропы не было. Немного погодя он понял, что повернул назад к Эппингу. В
густом лесу не обнаруживалось прогалин, ничего не было заметно и на другой
стороне дороги. Впрочем, дождь начал ослабевать, и  Бирн  заметил  луну  -
пятно, проступавшее за редеющими облаками. Поспать можно и под деревом.
   Дорога вдруг присмирела, ненадолго остановив свое течение к городу.
   И в наступившей необычной тишине по левую руку  вдруг  хрустнул  сучок,
зашелестела листва. Бирн остановился, выжидая. Здесь кто-то был; ни птица,
ни лис не способны  произвести  такой  шум.  Словно  в  подтверждение  его
правоты, между деревьями блеснул небольшой огонек.
   Какой-нибудь бродяга. Он уже собирался отправиться  дальше,  когда  его
окликнули.
   - Эй, не подойдете ли на минутку? - прогнусавила женщина.
   Он медлил, стоя возле дороги.
   - Ну пожалуйста! - Голос смягчился, сделавшись  ранимым  и  испуганным.
Наверное, она тоже голосовала, как и он сам, и попала в беду. Быть  может,
ей надо помочь. Неуверенно Бирн направился к огоньку, раздвигая  подлесок.
Кусты цеплялись за куртку, ежевика царапалась.
   Тут он их и увидел на другой стороне небольшой прогалины,  пламя  свечи
едва освещало лица. Их было трое, они сидели, скрестив ноги, на земле  под
натянутым между деревьями брезентовым навесом. Мужчина и две женщины.
   Женщины казались двойняшками или же просто сестрами. Он не мог сказать,
которая из них только что говорила. Глаза обведены одинаковой  чернотой  -
лишь торчат слипшиеся ресницы. Длинные волосы крысиными  хвостами  собраны
на затылке. Одевались они, должно быть, у какого-то старьевщика:  атлас  и
рваный бархат, на шеях серебряные цепочки.
   Подобно им  мужчина  был  очень  бледен,  короткие  темные  волосы  над
восковой кожей, след древнего шрама, протянувшийся ото лба ко рту. Он  был
облачен в старинный костюм адвоката. Шарф завязан вокруг  шеи.  Рассеянный
взгляд обращен к свече, как и у обеих женщин.
   Наркоманы, отстраненно подумал Бирн. Такая компания ему ни к  чему.  Но
он вспомнил страх, прозвучавший  в  голосе  женщины,  и  сделал  еще  пару
шажков.
   - Что вам нужно? - спросил он.
   Мгновение никто не шевелился, никто  не  произнес  ни  слова.  А  потом
мужчина поглядел вверх на Бирна и улыбнулся. Шрам тянул его рот вкось.  Он
поднял руки ладонями вверх, словно говоря: ну вот мы и здесь. И что же?
   Он напоминал Дэвида - не шрамом, не лохмотьями, но  поступками.  Та  же
беспомощная улыбка и открытые руки...  и  что  же  ты  собираешься  теперь
делать? А он, Бирн, убежал. Убежал прочь.
   Тут обе женщины  поднялись  и  направились  к  Бирну.  Память  все  еще
отвлекала   его;   захваченный   представшим   перед   умственным   взором
изображением Дэвида, его болезненной улыбкой, этими пустыми  ладонями,  он
едва заметил, что женщины почти истощены. Только потом Бирн вспомнил,  как
они двигались - точно повторяя движения друг  друга,  шаг  за  шагом.  Они
пересекли поляну и остановились по другую сторону от  Бирна,  так  что  он
почувствовал запах немытого тела, тяжелую мускусную вонь.
   Но заговорил мужчина.
   - Странствуете? Так? Далеко ли? - Голос звучал культурно и  старомодно,
как на Би-Би-Си, совершенно не гармонируя с внешностью оборванца, с  этими
двумя неряшливыми женщинами возле  него.  Мужчина  все  еще  улыбался,  но
дружелюбия в улыбке не было.
   Прежде чем Бирн успел ответить, одна из женщин залезла  рукой  под  его
куртку, во  внутренний  карман.  Он  дернулся,  желая  остановить  ее,  но
почему-то опоздал.
   - Что вы делаете? - В ее руках оказался его швейцарский армейский  нож.
- Верните мне эту вещь!
   - Сейчас, гляди-ка, - сказала она своей спутнице, раскрыв складной нож.
Они обменялись взглядами тайных соучастниц. А потом  разом  повернулись  к
человеку, сидящему на земле.
   Шевельнулась лишь одна из них - та, что с ножом; женщина скользнула  по
траве, не хрустнув ни одним сучком, ни одна ветвь не задела ее  юбку.  Она
уселась под навесом возле сидящего.
   Это было опасно. Бирн знал, что  это  опасно.  Ему  следовало  поскорее
отсюда убираться. Он произнес вновь:  "Что  вы  делаете?",  но  голос  его
звучал напряженно и неубедительно. Он рванулся вперед, но  другая  женщина
повисла на его руке, задерживая на месте.
   - Смотри, - прошипела она. - Это предназначено для тебя.
   Вес, отяготивший его руку, ни в коей мере не соответствовал  ее  росту.
Бирн попытался стряхнуть женщину  и  вдруг  испытал  совершенно  необычное
ощущение: ему показалось,  что  сила  вдруг  истекла  из  него  через  это
прикосновение.
   Он закричал:
   - Что это такое? Кто вы?
   Луна исчезла за облаком, и он не мог видеть ее лица.  Бирн  пошатнулся,
его колени внезапно ослабели, и ее  хватка  напряглась,  не  позволяя  ему
сдвинуться с места.
   - Подожди, - сказала женщина. - Запоминай.
   Та, что была с ножом, подала его мужчине, сидевшему на траве. Он провел
пальцем по лезвию, опробуя остроту, и произнес:
   - Действуй же. Чего ты ждешь?
   Тут он передвинул свечу вбок, и женщина преклонила  перед  ним  колени.
Руки мужчины были разведены; свободные и расслабленные, они прикасались  к
траве. Он задрал голову, словно захотев увидеть звезды, и точным  обратным
движением руки женщина провела по его горлу.
   Все произошло в жутком молчании. На белой коже выступила темная  тонкая
линия,  мгновенно  хлынула  кровь.  Глаза  мужчины  закрылись,  утопая   в
глазницах, его рот оставался недвижимым. И  вдруг  он  повалился  вбок,  и
костюм его спереди увлажнял пульсирующий алый поток.
   Бирн  в  потрясении  что-то  пробормотал...   протест,   неприятие.   В
случившемся было нечто нереальное, уродливое. Человек этот даже не пытался
оказать сопротивление, он просто позволил всему совершиться  -  так  Дэвид
развел перед ним свои руки, и он убежал...
   Он хотел убежать и отсюда, подальше от этого...  жертвоприношения?  Так
оно было, наверное, другого слова у  него  не  находилось.  Но  немыслимая
тяжесть  все  еще  приковывала  к  женщине  его  руку,  и  Бирн   не   мог
пошевелиться. Вторая ее рука скользнула  вверх  по  спине  -  под  куртку,
холодные пальцы, острые как кость, сдавили шею.
   - Нет!.. -  Но  она  оставалась  неподвижной,  словно  скала  или  сама
земля... приникая к его членам, она влекла его вниз.
   В ушах запело, и звезды посыпались перед глазами.  А  потом  обрушилась
тьма, придавившая его к земле.
   Бирн с трудом сел и приложил ладонь к вискам. Пальцы были в крови, и он
с отвращением вспомнил хлеставшую кровь и человека, валившегося  боком  на
траву.
   А потом вновь вспомнил Дэвида (лицо друга появилось  в  памяти)  и  эти
слова: "_Действуй же. Чего ты ждешь?_"
   Нет. Довольно. Бирн резко повернулся к яркому солнечному свету, и  боль
пронзила голову. Те, другие, исчезли. Было светло, настало утро следующего
дня... Он находился совсем один  на  поляне,  и  вокруг  не  было  заметно
никаких признаков того, что здесь кто-либо находился. Исчезли  сгорбленный
силуэт в черной одежде, брезент, две женщины и даже свеча.  В  неподвижном
воздухе болезненно пахло его собственной кровью, но другая кровь  засохла.
Ее  осталось  всего  лишь  несколько  пятен,  несколько   ржавых   капель,
разбрызганных по земле. Уже собрались мухи. Бирн встал,  ощущая  кислятину
во рту, оперся рукой о дерево и огляделся.  Яркая  трава  вокруг  его  ног
горела каплями росы. Нетронутой росы.
   Неужели все это ему приснилось?
   Тут он понял, что в его рюкзаке покопались. Одежда была  разбросана  на
траве, но бумажник с деньгами, кредитные карточки и водительская  лицензия
исчезли. Не было и фотографии Кристен. А из-за  пояса  в  раннем  утреннем
свете кровавой  ржавчиной  подмигнул  открытый  нож.  Бирн  извлек  его  и
повертел в ладонях.


   Что же случилось? Воспоминания об  этой  случайной  и  странной  смерти
оставались смутными. Кем были эти люди? Бирн даже представления  не  имел,
зачем им потребовалось дожидаться его, чтобы убить этого человека.  Ничего
себе убийцы, которые разыскивают свидетеля? "Это предназначено для  тебя",
- сказала она.
   Такого ему не было нужно. И потом, где же тело? Бирн огляделся:  ровная
земля, никаких следов свежей могилы. Неужели где-то  рядом  у  них  стояла
машина и они унесли этого человека? Он не видел чужих следов ни на  мокрой
траве,  ни  на  глине  -  все  следы  оставили   его   собственные   ноги.
Доказательства случившегося предоставляла одна только память.
   Почему  они  оставили  его  в  живых,  позволив  стать  свидетелем   их
преступления?
   Более того, соучастником - во всем, кроме дела.  Черная  яма  поджидала
его здесь, манила к себе. Нет, не под утренним светом, не под солнцем.
   Они даже украли его бумажник, украли его личность. Ну  что  ж,  он  сам
позволил.
   Это направило его размышления в другую сторону. Быть может, они  хотели
впутать его в  убийство,  если  оно  действительно  совершилось.  Впрочем,
случившееся трудно было назвать  этим  словом.  Вчерашний  кровавый  обряд
обошелся без какого-либо сопротивления. Тот, со шрамом, сам опробовал  нож
и еще улыбнулся, как Дэвид. Но тела не осталось. Бирн не был  уверен,  что
может  доверять  своим  воспоминаниям.  Происшедшее   слишком   напоминало
галлюцинацию, слишком уж все  путалось  в  его  голове.  Бирну  ужасно  не
нравилось то, что нынешнее событие смешивается  с  тем,  что  произошло  в
Йоркшире.
   Он почувствовал себя плохо. На виске ныл синяк, рана кровоточила, но он
не помнил, как это случилось. Быть  может,  его  ударили,  но  он  не  был
уверен.
   Все было так невероятно, так непонятно. Надо бы сообщить в  полицию  об
этой смерти, принятой с непонятной кротостью.
   Он остановился. В полицию, безусловно, обращаться нельзя. Там  спросят,
а где же тело? И что вы лично делали, слоняясь по Эппингскому лесу в столь
поздний час? Они станут выяснять, кто он такой, захотят узнать о нем  все.
Где вы живете и кто может поручиться за вас?
   Ничего, нигде, никто. Боже, какая путаница!  Бирн  вновь  опустился  на
траву, обняв голову руками. Полиции уже известна  его  внешность,  военные
наверняка распространили описание. Там сразу поймут, кто он. А  потом  все
начнется снова: психиатры, советники и вопросы.
   Он уже не мог выносить все это. Отчасти поэтому  он  и  бежал,  отчасти
поэтому и оказался здесь. Из-за всей этой шумихи.  Он  отправился  на  юг,
чтобы убраться подальше от всего. Бирн не  намеревался  вновь  представать
перед оком публики - теперь уже в  качестве  свидетеля  при  расследовании
обстоятельств убийства.
   Но, но, но. У него нет денег, нет водительских прав  или  какого-нибудь
удостоверения личности. У него просто нет никакой  личности.  Эти  женщины
лишили его всего важного, оставив ему  только  запятнанный  кровью  нож  и
головную боль.
   Он ощущал жажду, голова болела, безоблачное небо сулило горячий день.
   Надо  бы  напиться.  Из  ручья  или  из  пруда,  лишь  бы  была   вода.
Обстоятельства требуют. Бирн повернулся спиной к  дороге  и  направился  в
лес.


   Ручеек он отыскал достаточно скоро, но грязная струйка не многим  могла
помочь ему. Прежде чем двинуться дальше,  Бирн  зарыл  нож  в  перегнившую
листву, а потом смыл с рук сочную яркую глину.
   В полицию идти нельзя, он понял это сразу, как только закопал нож. Если
уж он не пошел в полицию в Мидлхеме, зачем  же  здесь  проявлять  подобную
аккуратность?   Быть   может,   он   успел   приобрести    склонность    к
невмешательству. Бирн посидел немного, опершись  спиной  о  ствол  дуба  и
подобрав колени. Дуновение принесло  острый  запах:  дикий  чеснок.  Дрозд
опустился  на  соседнее  бревно.  Птица  не  обратила  на  Бирна  никакого
внимания. Солнце рассыпало по земле светлые пятна.
   На мгновение,  на  очень  недолгое  время,  смертоносный  поток  памяти
остановился, и лес наполнился звуками: шелестом, птичьей песней, журчанием
воды. Дорога ушла куда-то далеко, хотя  угадывалась  за  всеми  остальными
звуками. Под деревьями было приятно. Он мог хотя бы забыться. А в  Лондоне
сейчас уже жарко, людно и душно...
   Однако больше деваться некуда. В Лондоне он мог затеряться,  там  никто
не станет интересоваться, кто он такой.
   Бирн вновь поднялся на ноги. Зашелестели листья. Между буками  на  краю
мелкого овражка что-то блеснуло в солнечном свете -  крошечная  серебряная
искорка.
   Он сразу понял, что это такое, вспомнив про серебряные цепочки на  шеях
женщин. Бирн бросился наверх, поскользнувшись на прелой листве, но  увидел
только пустую жестянку из-под пива, отразившую солнечный свет.
   Сердце его  колотилось,  дыхание  стало  неровным.  Оказалось,  что  он
встревожен куда больше. Что, если они по-прежнему  неподалеку?  Что,  если
это какие-нибудь сложные игры в "кошки-мышки"? Что, если за ним наблюдают?
   Он оглядел лес, но деревья замерли, листья чуть  колыхались.  Никого  и
нигде. Бирн уже собрался вернуться к дороге, когда заметил это.
   Голубое пятно блеснуло среди листвы, прохладное и зовущее. Он уже шел к
нему, к этому слабому блеску сверкающей воды за деревьями.
   Идти пришлось дольше, чем рассчитывал Бирн. Он знал, что Эппингский лес
невелик, что весь он рассечен дорогами и тропами, и  все  же  Бирн  словно
прошел не одну милю под сенью деревьев, прежде чем добрался до  дома.  Его
как бы втягивало внутрь, отрывая от  обычной  жизни,  от  цели.  Он  хотел
начать новую жизнь. Начать сначала - в дыму, -  и  пусть  никто  не  будет
знать его или интересоваться им.
   Солнце поднялось на свои высоты, когда он наконец все увидел отчетливо.
Бирн шел вдоль гребня. Это была не вода. К югу, в низине, его  ждал  синий
дом. Сложенный из серо-голубого камня, цветом он  напоминал  воду  и  даже
искрился под солнечными лучами.  Дом  высоко  поднимался  над  окружающими
деревьями своими тремя или четырьмя этажами. Фантазия на готические  темы,
отметил с интересом Бирн.
   Дом что-то напоминал ему, но что именно, он не  мог  вспомнить;  память
напрасно рылась на задворках его  сознания.  Бирн  понимал  это  чувством,
находящимся за пределами памяти.
   Позади дома за рощей  блеснула  вода.  Деревья  были  повсюду,  рощицы,
перелески, словно лес  вдруг  откатился  назад  как  прилив,  оставив  дом
выброшенным на берег, в долине посреди зеленых луж.  Голубой  камень  дома
был оправлен в деревья, его черепицы поблескивали сквозь листву.
   Бирн уже почти не слышал шума дороги. Возле дома, должно быть,  его  не
слышно совсем. Укромный уголок привлекал Бирна. Эти деревья  прятали  дом,
смягчая резкую перспективу.
   Но кто решится жить здесь,  подумал  он,  в  такой  изоляции?  Какой-то
преуспевающий бизнесмен, стареющая звезда... Впрочем,  нет.  Скорее  всего
дом пустует, ведь вокруг него царило безмолвие. Бирн обнаружил,  что  идет
через лес.
   Дом ждал, открытый и приветствующий.





   Краска  на  кованных  из  железа  воротах  потрескалась,   из-под   нее
проступала  ржавчина.  Ворота  были  устроены  в  высокой  неровной  живой
изгороди более трех метров высотой. Створки, скрипнув,  подались  под  его
прикосновением.
   Бирн вошел. Лес казался позади него плотным  и  непроницаемым.  Впереди
тоже были деревья, словно остановившиеся на пологом склоне,  протиснувшись
сквозь зеленую изгородь. Стриженые буки, конечно, были от плоти  леса,  но
они только отделяли подобное от подобного. По бокам изгороди стояли дубы и
грабы - древние деревья, распространявшие вокруг себя глубокую тень даже в
ясный  солнечный  день.  Высоко  над  его  головой   в   ветвях   деревьев
перекликались грачи. Бирн сделал  несколько  шагов  по  кустам  ежевики  и
орляка и, оглянувшись назад, уже не увидел ворот,  то  ли  потерявшихся  в
подлеске, то ли спрятавшихся в тени под деревьями.
   Лес уступил дорогу просторному  парку,  полному  испанских  каштанов  и
тисов. Повсюду торчали крапива и  чертополох.  По  правую  руку  появилась
подъездная дорога, прямо впереди лежал  сад.  Бирн  направился  к  дороге,
чтобы соблюсти приличия. Он зашел с заднего  входа,  а  это  была  частная
собственность. Он посмотрел вдоль  подъездной  дороги  в  сторону  главных
ворот. Возле них оказался коттедж, неопрятный,  грязный,  в  кровле  зияли
бреши. Явно необитаемое сооружение.
   Сам дом, вероятно, тоже заброшен, скорее всего он давно  превратился  в
руины. Надо только взглянуть, вспомнить, не бывал ли  он  здесь.  В  конце
концов, эти места он мог видеть на картине или где-то еще.
   Бирн  пристроил  свой  рюкзак  за  кустом  ежевики.   Покрытие   дороги
потрескалось, из щелей  проросла  трава.  На  края  асфальтовой  ленты  от
деревьев наползала зелень.
   Дом почти целиком спрятался за деревьями, но Бирн угадывал  за  листвой
холодный серо-голубой камень. Приблизившись, он  заметил  следы  некоторых
трудов.  Клумба  с  розами  была  на  удивление  избавлена  от   сорняков.
Благоденствующие розы Айсберг опрятно и аккуратно тянулись вверх. За  ними
виднелся результат попытки насадить растительный бордюр из  привязанных  к
палочкам  дельфиниумов.  Подножие   окружающей   террасу   стены   заросло
маргаритками и геранью, анютиными глазками. Но вокруг  них  царило  полное
запустение. Похоже, обитатели этого дома нуждаются в хорошем садовнике, не
чурающемся тяжелой работы.
   Деревья расступились, и Бирн увидел  дом.  Только  почему  же  поместье
кажется ему таким знакомым? Неужели  это  здание  пригрезилось  ему?  Дом,
возникший перед ним, явно принадлежал  некоему  яркому,  но  неосознанному
ночному путешествию. Должно быть, он побывал здесь во сне.
   Дом был  под  стать  саду.  Освинцованные  окна  криво  отражали  свет,
несколько панелей на верхних этажах  потрескались  или  разбились.  Крутую
крышу покрывали серо-голубые черепицы, однако многих не хватало, другие же
лежали  не  на  месте.  Сама  крыша  казалась  чересчур  крутой,   слишком
обрывистой, и  свет  стекал  с  нее  словно  масло.  Краска  потускнела  и
отслоилась чешуями. Бирн знал, что повсюду встретит  здесь  тлен  -  и  во
влаге, и в сухости.
   Однако ощущалось и еще кое-что: какая-то беспокойная нотка. Дом казался
хрупким,  нестабильным.  Он  был   слишком   высок,   и   неуравновешенные
заостренные башни поднимались из  невозможных  сопряжении  крыш,  создавая
невероятную перспективу. Бирн замер на мгновение,  пытаясь  разобраться  и
что-нибудь вспомнить. Неужели ему и во сне тоже было здесь не по себе?
   Что-то шевельнулось возле двери, и он перевел взгляд.  Около  парадного
входа стояла женщина, наблюдая за  ним;  в  ее  одетых  в  перчатки  руках
блестела небольшая  лопатка.  На  мгновение  Бирн  смутился:  эта  женщина
показалась ему частью камеи, тонкого рельефа,  выгравированного  на  плоти
холодного камня.
   Женщина опустила лопатку и направилась  вперед  по  ступеням  навстречу
ему. Тонкое лицо, глубоко посаженные  теплые  карие  глаза.  Она  казалась
усталой, на  щеке  виднелось  пятнышко  грязи,  легкие  каштановые  волосы
рассыпались по лбу. Она была чуточку  полновата,  что  лишь  придавало  ее
фигуре приятную округлость. Морщинки на ее лице прикрыли загаром солнце  и
ветер.
   Бирн заметил, что она чистит каменные желоба, устроенные по обе стороны
входной двери. Груда грязной листвы и корней покрыла потрескавшиеся плиты.
   Вздохнув,  она  посмотрела  на  него.  Женщина  действительно  казалась
усталой.
   - Дом закрыт для публичного посещения, - сказала она ровным голосом.  -
Не рассчитывайте на это.
   Голос ее прозвучал теплым альтом.
   - Я не турист, - проговорил Бирн, не зная, чем объяснить свой интерес к
этому серо-голубому дому, спрятавшемуся за деревьями.
   Одновременно он заметил ее поникшие плечи, нотку  уныния  в  прекрасном
голосе. Эта женщина работала слишком много, она знала заботы и  усталость.
Один дом был слишком велик для хозяйки, не говоря уже о саде.
   - Вы заблудились? Или что-нибудь продаете? - В  голосе  ее  послышалась
подозрительность, словно он собирался внезапно раскрыть перед ней чемодан,
полный метелок для пыли и чайных полотенец. Бирн протянул  вперед  ладони,
показывая, что они пусты. Он уже ощущал зарождение идеи - безумной идеи  -
и нуждался во времени.
   - Я ничего не ел два дня, - ответил он. - Мой дом далеко отсюда.
   Хотелось бы знать,  есть  ли  у  нее  в  характере  материнская  нотка,
принадлежит ли она к тому типу женщин, которые не прогонят голодного.
   Она вновь вздохнула. Сняв правую  перчатку,  запустила  руку  в  карман
джинсов. И, протянув ему пару монеток, с легким недовольством проговорила:
   - Возьмите.  Через  полчаса  в  конце  аллеи  останавливается  автобус.
Доедете до деревни и что-нибудь купите.
   - Спасибо, не надо. Я предпочел бы отработать любые деньги, которые  вы
способны мне заплатить. - Что он делает, что он _говорит_? Дом  возвышался
над ним, закрывая солнечный свет. Женщина задумчиво смотрела на него. Бирн
явно привлек к себе ее внимание. На мгновение  их  глаза  встретились.  Он
заметил, как она раздумывает, как оценивает его.
   - Мы не можем позволить себе нанимать работников.
   Бирн задержал дыхание, и она убрала деньги.
   Он выдохнул. Безумное, нежеланное чувство облегчения. Она возьмет  его,
он будет садовником. Он побудет здесь немного и...
   Что? Все, что он делал сейчас, не входило в его планы. (Мертвец. И  эти
две оборванки.) Бирн  сразу  же  увидел  собственные  поступки  словно  на
киноафише. Он будет работать в саду: полоть  клумбы,  высаживать,  чистить
бордюры, дорожку, попытается справиться  с  травой.  Уже  одна  лужайка  с
бордюром обеспечит ему полную  занятость.  Ему  не  придется  возвращаться
назад, он может попытаться забыть...
   Он знал, что женщина все еще следит за ним.
   - А как насчет еды и крова? Мне не нужны деньги. В  том  конце  дорожки
есть домик. Я кое-что понимаю в садовом деле, когда-то пришлось заниматься
ландшафтными парками. - Так оно и было, тут он мог не лгать.
   Женщина еще не была убеждена.
   - А у вас есть рекомендации? Откуда вы взялись?
   - Меня ограбили, - сказал он. - Я ехал на перекладных на юг.  Унесли  и
багаж, и бумажник.
   - А вы сообщили в полицию?
   - Пока еще нет. - Бирн заметил, что она хмурится в  нерешительности.  -
Вон там у вас растет манжетка, - сказал он с  надеждой  в  голосе.  -  Она
хороша перед домом.
   Бирн вспомнил, что читал однажды: манжетка защищает, посадите ее  возле
ворот или на границе участка.  Листья  ее  ловят  росу  и  дождевую  воду,
надежно и безопасно удерживают их.
   Взгляд ее не изменился. Глаза остались настороженными,  тонкие  морщины
пересекли лоб. Женщина была моложе его,  но  не  намного.  Ей  под  сорок,
подумал Бирн.
   - А вы будете косить траву? Чинить заборы, украшать, вставлять  стекла,
подрезать  зеленые  изгороди  и  полоть  овощи?  Здесь  работы  хватит  на
небольшое войско.
   - Все. Все что вам угодно. - Все, чтобы  остаться.  Он  даже  возьмется
работать по дому, если она захочет.
   Женщина вдруг улыбнулась и сошла по ступенькам навстречу ему. Солнечный
свет золотил ее волосы.
   - Я Рут Банньер, - сказала она. - А вас зовут...
   Без раздумий он ответил:
   - Физекерли [на манер наших 30-х годов в этом имени  объединены  слова,
обозначающие физиономию и деньги, образуя нечто вроде "денежная мордашка",
"богатая рожа"] Бирн.
   - _Что_? - Лицо женщины сразу переменилось,  оживилось,  расцвело.  Она
стала лет на двадцать моложе. - Как удивительно! Какое чудесное имя!
   Бирн едва не улыбнулся в ответ. И все-таки ему  не  следовало  называть
себя,  во  всяком  случае  сейчас  перед  лицом  незнакомки.  Что  с   ним
происходит?
   - Такое представление о юморе имели мои родители, - пояснил он.
   - Да, либо это  шутка,  либо  эксцентричная  выходка.  Вот  что,  а  вы
серьезно? Вы и в самом деле предлагаете свои услуги?  Хотите  помогать  по
дому и в саду за кров и еду?
   Он кивнул, глаза его обратились к стене ожидавшего дома. Голубой камень
вблизи казался еще холоднее.
   - Домик у ворот подойдет самым идеальным образом, - сказал Бирн. - Я не
стесню вас.
   - О нет, мы все равно не смогли бы разместить вас в доме. Он полон.  Но
пойдемте, выпьете чаю, познакомитесь с семьей. Посмотрим, что можно найти,
чтобы разместить вас в коттедже. - Она поглядела на него повнимательнее. -
Пожалуй, лучше оставим семейство на потом. Вы вот-вот упадете.  Подождите,
я принесу чай и сандвичи.
   Бирн с благодарностью улыбнулся и сел на ступеньки, ожидая. Готово.  Он
добился своего.
   И все-таки, неужели он потерял рассудок?


   - Ты _обезумела_?  -  Саймон  Лайтоулер  опустил  книгу.  -  Совершенно
незнакомый  человек,  заморенный   голодом   бродяга,   без   вещей,   без
рекомендаций...
   - Его ограбили, - начала Рут.
   - Это он _говорит_, что его ограбили. Я не верю ни единому  его  слову.
Наверное, он скрывается. Зачем иначе он оказался здесь, что привело его на
эту богом забытую свалку? Быть может, он думает, что дом набит  старинными
вещами или чем-то подобным? Большая ошибка номер один. Он не слишком умен,
этот парень. Либо он  жулик,  либо  дурак,  либо  и  то  и  другое  сразу.
Вероятно, он принимает наркотики. Рут, это безумие.
   - Мне нужна помощь. Он знает растения...
   - Боже мой! - Саймон посмотрел на  нее.  -  Значит,  достаточно  только
этого? И где же сейчас обретается сей образец совершенства?
   - Я дала ему спальный мешок в коттедж.
   - Разве мы настолько богаты, что ты  можешь  позволить  себе  раздавать
спальные мешки? Не сомневаюсь - мы никогда не увидим снова ни его  самого,
ни этот спальник.
   - Саймон. - Она встала и начала убирать кастрюли и тарелки. - Мне нужна
помощь. Хорошо это или плохо, права я или нет,  но  мне  кажется,  что  он
достоин доверия. Я _не настолько наивна_  и  знаю,  что  иначе  не  получу
помощи в тяжелой работе.
   - Раз на меня больше нечего рассчитывать? Ты это хочешь сказать?  -  Он
пренебрежительно усмехнулся. - Впрочем,  этот  проклятый  дом  принадлежит
тебе. Кстати, как его зовут?
   - Физекерли. Физекерли Бирн.
   -  Ну  а  я,   значит,   буду   Бенджамин   Дизраэли   [премьер-министр
Великобритании в 1868 и 1874-1880  гг.,  лидер  и  идеолог  консерваторов,
писатель]. Черт побери, Рут, иногда ты заставляешь меня сомневаться в том,
кому именно здесь нужна помощь психиатра. - Теперь он тоже стоял,  высокий
и худой, сутулый, с болезненным лицом. - Во всяком  случае,  здесь  нечего
красть. Остается лишь позаботиться, чтобы нас не  убили  в  постели.  -  С
трескучим смешком он оставил кухню. - Что-то скажет об этом Кейт?
   - Она еще не вернулась. - Рут последовала за ним в холл. - Бирн будет с
нами ужинать. Я обещала, что он будет есть с нами,  пока  не  устроится  в
коттедже. Не смотри на меня так!
   - И нам придется сидеть за столом с этим... с этим бродягой?
   - А почему бы и нет? Он чистый, знает, где нужно сказать  пожалуйста  и
спасибо. Как он говорил, у него было свое дело. Во всяком случае,  так  ты
получишь возможность познакомиться с ним.
   - Мне никто не нужен!
   - Откуда ты знаешь? К тому же это _мой_ дом, и я содержу его на  _свои_
деньги.
   - И постоянно твердишь мне об этом. -  Саймон  хлопнул  дверью,  и  Рут
осталась смотреть сквозь пыльные окна на густые заросли снаружи.
   - А мне все равно, - пробормотала она. - Мне все  равно,  действительно
все равно.
   Он забыл свою книгу. "Тщетность" Герхарди. Рут  оставила  ее  лежать  и
вышла в сад.





   Физекерли Бирн отпер дверь в коттедж и распахнул ее. Первым по  ноздрям
сразу  ударил  запах...  Крепкая  застарелая  вонь  мышиного   помета.   В
открывшейся перед ним комнате не было ковра, на мебели густым слоем лежала
пыль. Свет едва проникал  внутрь  сквозь  грязные  окна.  В  комнате  было
сумрачно, пол покрывала пыль. К бордюрам липли комки пыли, грязь  забилась
в трещины на каждой поверхности.
   Опустив спальный мешок и рюкзак на ступеньки, он направился к  раковине
под окном. Кран поддался не сразу,  но  потом  фыркнул,  запели  трубы  и,
наконец, хлынула бурая вода. На  подоконнике  нашлась  окаменевшая  губка.
Бирн намочил ее в воде и провел по окну на уровне глаза. Вдали, в четверти
мили отсюда, прятался дом, его хрупкий силуэт почти скрывали деревья.
   Бирн постоял, разглядывая поместье. Откуда этот странный призыв? Он был
способен оставить это место не более чем улететь по воздуху. Вот почему он
пришел сюда, вот почему он остался. Дом притягивал к себе как магнит,  как
сон или воспоминание, как завораживающая идея. Бирн не знал, что  сказать.
Дом слишком притягивал его.
   Очевидней всего было то, что поместье едва стояло.  Дом  требовал  рук,
денег и усилий. Им нельзя  было  пренебрегать,  позволять  превращаться  в
такие руины.  Ну  а  поскольку  Бирн  считал  себя  практичным,  умелым  и
аккуратным работником, он видел в первую очередь то, что  следовало  здесь
сделать. Но не только. Он  хотел  понять  тайны  дома,  его  историю,  его
прошлое. Почему такое огромное здание укрылось  в  лесу?  В  любом  другом
месте его окружали  бы  широкие  перспективы,  регулярные  сады.  Этот  же
прятался за деревьями, будто со стыда. Потом, хотя  солнце  сияло  и  небо
было безоблачным, голубой камень казался холодным.
   Он повернулся назад к комнате. Стол, два кухонных стула,  один  из  них
лежал на полу. Бирн поднял его. Стол был поцарапан  и  выщерблен,  выбелен
руками и солнцем. Под раковиной  был  устроен  ящик,  в  настенных  полках
отыскались кастрюли и сковородки,  щербатый  фарфор  и  ложки  с  вилками.
Маленькая софа под покрывалом из вязаных квадратиков пестрела перед очагом
единственным цветовым пятном.
   Под лестницей нашелся древний сундук с открытой крышкой. Он  был  полон
книг, старых, выцветших  и  пыльных.  Бирн  извлек  томик  из  слоя  пыли.
"Веснушки", Джин Страттон Портер. Ничего интересного, старомодные  романы,
приключения. Все это устарело еще пятьдесят лет назад, решил  он.  Наверху
было примерно  то  же  самое,  но  матрас  оказался  в  удовлетворительном
состоянии, а из кранов в ванной текла вода.
   Бирн пожал плечами. Хорошо.  Он  здесь  ненадолго.  Временное  убежище,
небольшое отклонение от пути. Так, во всяком случае, он  представлял  себе
это. Взяв недолгую передышку, он придумает,  что  делать  дальше,  а  пока
устроит себе праздник. Сбросив ботинки, Бирн распростерся на  постели.  Он
надеялся быстро уснуть, но на это - как и всегда - ушел  целый  век.  Бирн
лежал, смотрел, как паук тянет паутину через окно, медленно  обшивая  углы
причудливой филигранью. И  тут  он  впервые  сообразил,  испытав  истинное
потрясение, что за целый день он ни разу не вспомнил Кристен, не извлек ее
из горькой памяти, хотя, конечно, она присутствовала в ней, как  не  столь
уж далекая боль.
   Кристен, Кристен. Что он делает здесь?


   Бирн проснулся несколько часов спустя от стука в дверь. Молодой женский
голос позвал:
   - Хелло? Хелло? Вы здесь?
   Он полежал мгновение и только потом вспомнил, кто  он  такой  и  почему
оказался  здесь.  Привычная  депрессия  и  знакомый  страх  замедлили  его
движения, память грохотала в голове с изяществом заводского молота.
   Девушка закричала громче:
   - Эй! Выходите!
   Бирн подошел к окну, распахнул его. Отступив от двери,  она  посмотрела
на незнакомца.
   - О, привет! Мама говорит, что обед готов, если вы голодны.
   - Я сейчас. - Бирн натянул ботинки и плеснул  воды  на  лицо.  А  потом
спустился вниз.
   Когда он открыл дверь, девушка сказала:
   - Меня зовут Кейт Банньер. - Она склонила голову набок, и Бирн  обратил
внимание на широко посаженные темные глаза на нежном - сердечком - лице...
Хорошенькая.
   - Физекерли Бирн. - Он протянул ей руку.
   Она улыбнулась.
   - А я не поверила матери, когда она  мне  сказала.  Как  же  зовут  вас
друзья, просто Физ? [рожа]
   - Иногда. Или Бирном.
   Она приехала на велосипеде и первой направилась к дому. Он  неторопливо
последовал за ней, наслаждаясь теплым вечером. Вокруг  было  тихо.  Только
кричали грачи, и вдалеке  едва  слышно  шелестело  шоссе.  Бирн  шагал  по
дорожке и гадал, что  делает  здесь.  Ему  предстояло  войти  в  дом.  Ему
предстояло встретиться с членами семьи, кем бы они ни были.
   А он совершенно не хотел этого делать.  Они  начнут  задавать  вопросы,
подумал Бирн. Бегство его имело смысл, пока он не  завел  новых  друзей  и
знакомых. Им потребуется какая-то история,  общий  фон  его  жизни.  И  он
действительно не хотел - просто не был в силах - вновь повторять всю сагу.
   В раздражении  он  замахнулся  палкой  на  головки  коровьей  петрушки.
Посыпались цветки, распространился резкий запах. Ну почему он не предвидел
этого визита?
   Все  сложилось  не  очень  ужасно.  Он  всего  лишь  садовник,  наемный
работник. У них не будет оснований для интереса. Сам же он  будет  молчать
насколько возможно, предоставив им  право  самостоятельно  придумать  свою
версию...
   Дом навис над ним. Девушка ждала Бирна на ступеньках террасы. Но вместо
того чтобы войти через переднюю дверь, она повела его налево, вдоль  стены
дома к калитке, устроенной в высокой стене.
   За оградой сада рядами выстроились латук,  порей,  бобы.  Кто-то  здесь
поддерживал огород в порядке. Рут, подумал  он.  Он  не  мог  представить,
чтобы Кейт тратила свое время, марая руки и коленки в грязи.
   А потом он переступил через порог, и все  сложилось  отлично.  Холодный
камень исчез за ярким пламенем. Кухня была выкрашена в горчичную желтизну,
блестел белый и голубой фарфор,  а  в  глазурованном  кувшине  было  полно
ромашек и васильков.
   Гостеприимная обстановка. В отличие от хозяев.
   Кейт представила его тощему мужчине средних лет, сидевшему за столом.
   - Это Саймон Лайтоулер, нечто вроде кузена. Он тоже живет здесь.
   Бирн протянул руку, на которую мужчина не обратил внимания.
   - Далеко забрались, не так ли? - проговорил Саймон.
   Рут передала Бирну какой-то фруктовый напиток  с  кусочками  апельсина.
Джинсы, ярко-изумрудная тенниска, вокруг шеи  тоненькая  золотая  цепочка.
Солнце вызолотило ее, волосы свободно  спускались  на  плечи,  подчеркивая
напряженный разворот плеч.
   Он ответил:
   - Да, я бродил какое-то время. Мне нужно  было  найти  работу,  а  дома
особо нечего делать.
   - Где же остался этот дом? - Мужчина заторопился, прежде чем Бирн успел
ответить. - Нет-нет, не говорите, позвольте мне  догадаться.  У  вас  было
свое дело на севере. Рут говорила, что вы занимались ландшафтными  садами,
но начался спад, банк отказал в  выплате  закладной.  Вы  потеряли  дом  и
машину, друзья теперь не  хотят  с  вами  знаться,  жена  убежала.  И  вам
пришлось выехать на дорогу  на  велосипеде,  следуя  добрым  рекомендациям
драгоценного лорда Теббита,  ну  а  Голубое  поместье  случайно  оказалось
последней остановкой на вашем пути. Дорогой мой, ну разве нам не повезло?
   Спасибо тебе, друг, подумал Физекерли Бирн и сказал:
   - Моя жена умерла. Она не убежала. Но во всем остальном вы недалеки  от
истины.
   Последовало молчание, как он и ожидал. Зачем ему эта маленькая  победа,
раз она  сопровождается  таким  дискомфортом  и  неловкостью?  В  кого  он
превращается? Бирн попробовал напиток. Безалкогольный,  но  тем  не  менее
вкусный. Он ожидал нового выпада.
   - Да, но почему? Почему _именно сюда_?  -  Глаза  Саймона  прятались  в
тени, лицо казалось напряженным. Тем не менее желтоватая болезненная  кожа
и мешки под глазами не помешали Бирну заметить, что его собеседник  прежде
был красив.
   Он пожал плечами.
   - Как вы сказали, чистейший случай. Интуитивная прозорливость.
   - Именно, мне нравится это слово, - согласилась Рут.  -  Оставь  его  в
покое,  Саймон.  Это  нечестно...  Надеюсь,  вы  не  вегетарианец?  -  Она
повернулась к Бирну.
   Бирн покачал головой. Его не спрашивали  об  этом  уже  много  лет.  Он
заметил, как Кейт смотрит на него через стол, оценивая.
   Молода, девятнадцать, самое большое двадцать лет. Широкая улыбка,  чуть
вздернутый нос. Волосы подстрижены очень коротко и завязаны хвостиком.
   Рут напоминала дочь, пожалуй, только улыбкой, ничем  более.  Она  вновь
казалась усталой и озабоченной, напряженность не покидала  глаз,  опускала
уголки рта.
   - И это вся семья?  -  услышал  Бирн  себя  самого.  Он  вспомнил:  она
говорила ему, что в доме-де полно людей. Ерунда какая-то.
   - Здесь все, кто сейчас живет в доме, -  сказала  Рут.  -  В  остальных
комнатах нельзя жить. Я покажу их вам, если вы захотите, но потом.
   - Еще есть  Лягушка-брехушка,  -  ответил  Саймон,  -  впрочем,  собака
держится в стороне.
   - Собака? - Бирн удивился. Уж собаки-то  немедленно  являются  обнюхать
незнакомца.
   - Это дворняжка. Она приходит и уходит, - пояснила Рут, ставя  на  стол
большую запеканку и вареную картошку на блюде. Пахло восхитительно.
   Они приступили к еде.


   Потом он понял, насколько мало любопытства проявили они. Рут говорила о
своих планах в  отношении  сада,  Кейт  рассказывала  о  колледже.  Саймон
молчал, не поднимая глаз от тарелки. Бирн  всякий  раз  замечал,  что  тот
следит за ним. Итак, складывается неловкая ситуация. Непонятно кого в  нем
видят: гостя  или  едва  терпимого  наемного  работника.  Саймон  даже  не
попытался проявить дружелюбие, и Бирн не стал задерживаться после  еды,  с
радостью отложив осмотр дома на более поздние сроки.
   - Мне бы хотелось немедленно вернуться в коттедж, - сказал он,  -  если
вы не против.
   Рут дала ему все необходимое для уборки, положила  в  коробку  пакетики
чая, молоко и кашу.
   - Чтобы вам не пришлось будить нас из-за завтрака,  -  проговорила  она
дружелюбно. - Мы не хотим отпугнуть вас.
   Ему  нравилось  то,  как  ее  лицо  осветилось  мягким  весельем,   ему
нравилось, как она отражала едкие замечания  Саймона,  но,  возвращаясь  в
сумерках в коттедж по дорожке между деревьями, он знал, что не  задержится
здесь надолго.





   Бирн включил свет, поставил  ящик  на  сушильную  доску  и  вынул  еду,
порошок "Аякс", "Флэш", тряпки и метелки.
   Электрический свет подчеркнул царящее вокруг запустение, выявляя каждую
царапину, каждый  обломок,  каждую  щербинку.  Было  грязно,  но  Бирн  не
чувствовал подходящего для уборки настроения.
   Можно было лечь и уснуть, однако еще рано; кроме того, он и так проспал
весь день.
   Ночь выдалась теплой. Бирн открыл  дверь  и  подтащил  к  ней  одно  из
кресел, царапнув по доскам пола.
   Грачи с криком вдруг поднялись с деревьев, окружающих коттедж. Бирн  на
мгновение испугался. Он забыл про  птиц,  вообще  забыл  о  том,  что  они
существуют. Сотни пар крыльев кружили вокруг высоких ветвей.
   Он посидел в молчании, ожидая, пока птицы успокоятся. Где-то  закричала
сова, голосом далеким и скорбным. Вокруг царили мир и  покой.  Неплохо  бы
выпить пива, однако на это нечего рассчитывать. На юге  -  над  городом  -
стоял желтоватый ореол. Но  на  севере  небо  уже  сделалось  темно-синим,
усеянным звездами. Зная их имена, он принялся искать знакомые очертания.
   Потом начались воспоминания, как он и  предполагал,  и  Бирн  попытался
отвлечься  чтением  -  у  двери  для  этого  было  достаточно  светло.  Он
отправился в комнату, чтобы выбрать книжку из сундука.
   Под яркой лампой он листал различные  тома.  Ничто  не  привлекало  его
внимание. О большей части  романов  Бирн  никогда  не  слышал,  некоторые,
впрочем, он вроде видел возле постели матери. "Возвращение в Джалну"  Мазо
де ля Рош. Энн Хеппл, Джорджетта Хейер, Дорнфорд Элизабет Йейтс.
   Он вздохнул. Одна из книг - та, что была  больше  прочих,  -  содержала
красивые виды Эппингского  леса;  снимки  сопровождал  поясняющий  красоты
текст.
   Он уселся. Приятное чтение. Бирн перелистал главу, посвященную истории,
и добрался до  фотографии  деревьев  с  изогнутыми  стволами,  удивительно
наглядно поясненными цитатой из "Комуса" Мильтона:

   Кивающая жуть тенистого чела
   Грозит заблудшему случайному скитальцу...

   В руку его выпала  бумажка,  короткая  записка.  "_До  встречи  сегодня
вечером_, было написано в ней. _Как обычно. Со всей любовью. Э_."
   Он повернул листок. С обратной стороны оказался один  инициал  -  буква
"джей". Пожелтевшая бумага высохла от старости. Беззаботный и яркий почерк
оставил свою роспись чернилами.
   Дверь позади  него  хлопнула,  покоряясь  порыву  ветра.  Во  внезапной
темноте бумажка выскользнула из его рук и взмыла к ветвям над головой.
   Он поднялся, но записка исчезла.
   В любом случае она была предназначена не ему.


   Стоя возле зеленой изгороди, они следили  за  тем,  как  Бирн  вошел  в
коттедж, как закрылась за ним дверь.
   Потом они двинулись вдоль изгороди. Наконец перед  ними  появился  дом,
золотой свет пробивался сквозь пару окон первого этажа.
   Мужчина стоял очень тихо.  Руки  его  протянулись  вперед  и  коснулись
буковых листьев изгороди. Они затрепетали под его руками, или, быть может,
дрогнул он сам.
   Обе женщины, стоявшие рядом, склонились к нему,  толкнув  на  изгородь.
Его усталые глаза без удивления смотрели, как  сучки  путаются  в  ветвях,
вонзаются в плоть, проникая до артерий.
   На листву потекла кровь. Он не пытался освободиться. Они  не  выпускали
его, и он застыл черным жуком, приколотым булавкой к стене.
   А потом тело перестало дергаться, хотя кровь еще некоторое время текла.
   Они отступили, прислонившись к ближним деревьям. Кора  сливалась  с  их
плотью, сучки переплетались с волосами.
   Листья сами собой обхватили тело у изгороди. Они проникали в  отверстия
и щели, находили  себе  дорогу  в  глубь  одежды.  Они  прорастали  сквозь
отверстия тела в самые поры кожи.
   Утром, проснувшись, Бирн не заметил ни следа мужчины и его спутниц.  Не
было даже крови.
   На следующее утро  в  доме  зазвонил  телефон.  Саймон  взял  трубку  и
спросил:
   - Алло? Алло? Кто говорит?
   Ответа не было. Пожав плечами, он опустил трубку. Как раз вошла Рут,  и
поэтому он сказал:
   - Наверное,  один  из  твоих  маленьких  ягнят.  Интересно,  что  могло
заставить тебя дать свой домашний номер?
   - Я ничего не давала. Вероятно, неисправна линия.  Так  случается  и  с
Кейт: она тоже нередко никого не  слышит.  Только  со  мной  подобного  не
бывает.
   Саймон заметил, что она  оделась  для  школы:  юбка,  блузка,  скромные
ботинки.
   Рут сказала:
   - Я попросила Бирна начать с изгороди. Работа громадная, но ее  следует
сделать.
   - А я думал, что цепная пила сломалась.
   - Это так, но он говорит, что  предпочитает  все  делать  руками.  -  В
голосе ее слышалось безразличие. Саймон нахмурился.
   - Тогда на это уйдет целая вечность. Это пустая трата времени.
   - Я отнесу сегодня пилу в починку. Он сумеет воспользоваться ею завтра.
Сегодня он намеревается обойти  кругом,  чтобы  выяснить,  что  ему  может
потребоваться.
   - Вот что, Рут, я весьма сомневаюсь в том, что твой  Бирн  представляет
собой тот ответ, который ты ищешь. Тебе очень  повезет,  если  ты  сумеешь
уговорить его остаться. Уж это человек  с  прошлым,  если  мне  доводилось
видеть такого. Он упрям и независим.
   - Ты так думаешь? А по-моему, он весьма покладист.
   - Это потому, что он стремится произвести впечатление. Он понимает, что
его проверяют. Подожди только и увидишь.
   Она надела жакет, поискала ключи в сумочке. Потом прикоснулась губами к
его щеке.
   - Ладно, посмотрим. Все хорошо, милый? Я чуточку задержусь, не  забудь.
Кейт будет здесь, если тебе что-нибудь понадобится.
   Саймон проводил ее взглядом до выхода, проследил за тем,  как  "эскорт"
медленно выруливает по длинной дороге к деревьям. А потом взялся за  книгу
и попытался читать.


   Бирн  с  облегчением  опустил  ножницы  и  слез  со  стремянки.   Время
перекусить, определил он по положению солнца  над  головой.  Мгновение  он
постоял,  изучая  результат  утренней  работы.  Буковая  зеленая  изгородь
тянулась в обе стороны от  него,  и  лишь  крошечная  часть  ее  сделалась
аккуратной и опрятной. Три метра высотой и более мили длиной,  решительные
побеги и ветки торчат во все стороны. Если  Рут  Банньер  сумеет  починить
цепную пилу, он, безусловно, воспользуется ею.
   Вытирая лицо, Бирн обернулся к дому.
   Высокое солнце искрами играло на шиферной крыше, словно на волнах.  Дом
казался старинным,  хотя  Рут  уверяла  его  в  том,  что  он  сооружен  в
эдвардианские времена [в правление (1901-1910) английского короля  Эдуарда
VII (1841-1910)], менее ста лет назад. Века вполне достаточно, чтобы  люди
оставили свой след на сооружении. За это врем  не  одно  поколение  успело
вырасти, оставить потомство, созреть и скончаться. Здесь люди любили  друг
друга, писали любовные письма, назначали свидания... смеялись и плакали.
   Он подумал о том, сколько же любви осталось теперь в доме, много  ли  в
нем смеха. Саймон Лайтоулер, по его мнению, находился на  границе  полного
срыва. В словах его слышалась  злобная  и  разрушительная  нотка.  Точнее,
саморазрушительная. И если Рут лезет вон из кожи, Кейт  еще  слишком  юна,
чтобы  как  следует  помочь  ей.  Это  люди  создавали  унылую  и  тяжелую
атмосферу, в самом же доме в сущности не было ничего  плохого.  Разве  что
пропорции его чуточку искажены, хотя Бирну приходилось видеть и худшие.
   Однако, проходя западной лужайкой к огороду, он  почувствовал,  что  не
склонен входить в дом. Ничего осмысленного, просто нутро подсказывало ему,
что дом только и ждет возможности навалиться и раздавить своих обитателей.
Он предпочел бы остаться снаружи, среди зелени и жизни.
   Бирн открыл заднюю дверь. Саймон  Лайтоулер  сидел  во  главе  длинного
соснового стола. Перед ним располагались два бокала и  большая  квадратная
зеленая бутыль, опустевшая уже почти наполовину.
   - А вот и вы, - сказал он, протягивая руку к  бутылке.  -  Я  жду  вас,
понимаете. - Глаза Саймона сверкнули  самоцветами  на  желтеющей  коже.  -
Чуточку джина, аперитив, чтобы умягчить дух?
   - Спасибо, но мне хочется только воды. -  Бирн  подошел  к  раковине  и
налил себе стакан. - Снаружи жарко.
   - Тогда, надеюсь, вы не  будете  возражать,  если  я  продолжу  пить  в
одиночестве? - Саймон докончил бокал, не дожидаясь ответа.
   Бирн отыскал хлеб и сыр, положил прихваченные  из  оранжереи  несколько
помидоров. Он выставил тарелки для себя и Саймона, но тот отодвинул свою в
сторону.
   - У меня ленч жидкий. - Он уже, похоже,  успел  набраться,  но  тем  не
менее отмерял бокал за бокалом с щепетильной точностью, пока Бирн  готовил
для себя сандвич.
   - Я свой лучше возьму с собой, - сказал Бирн кротко. - Снаружи приятный
ветерок.
   - Возражаете против моего общества, так? А  я  хотел  кое-что  показать
вам. - Саймон рывком поднялся на ноги. - Мне нужно познакомить вас  кое  с
чем. Хотелось бы представить вас дому. Физекерли - вот  Голубое  поместье.
Поместье, знакомься с Физекерли Бирном. - Он застыл  на  миг,  хмурясь.  -
Черт, как глупо, - сказал Саймон. - Как же вас зовут на самом деле?
   Бирн молчал. Он осматривал дом. Коридор уводил из кухни в большой холл,
отделанный сосной. Помещение казалось полным книг. Полки выстроились вдоль
стен, книги  занимали  и  стоявший  в  центре  холла  продолговатый  стол,
окруженный разностильными креслами. Тяжелая мебель красного дерева, столы,
шкафы,  этажерки.  Лестница  поднималась   на   два   этажа   замысловатой
последовательностью  полуплощадок  и  балконов.  На   каждом   уровне   ее
поддерживали   разные   деревянные   балки.   Эти   причудливые   обелиски
образовывали аркаду на первом  этаже.  Из  сумрачного  перехода  вырастало
несколько других, обставленных  книгами  коридоров,  исчезавших  в  других
крыльях дома.
   В холле стояла удушающая жара. Солнечный свет проникал сквозь  глубокое
окно, расположенное на трети высоты лестницы.  Луч  солнца  освещал  общий
беспорядок.  Журналы  и  газеты  были  навалены  среди  книг   на   каждой
поверхности. Кофейные чашки и бокалы оставили  круглые  следы  на  длинном
столе  и  буфетах.  В  подставке  для  зонтиков  стояла  крикетная   бита,
потрепанная соломенная шляпа набекрень сидела  на  веджвудской  вазе  [тип
фарфора и фаянса компании "Веджвуд", основанной во второй  половине  XVIII
в. Джозайей Веджвудом (1730-1795); фарфор знаменит рельефными камеями].
   Каменный камин занимал большую  часть  стены,  противоположной  входной
двери. В уголке возле лестницы  Бирн  заметил  причудливую  клетку  лифта.
Выкрашенная черной краской решетка  изгибалась,  образовывая  растительный
орнамент в стиле модерн. И хотя  солнце  освещало  дом  сквозь  лестничное
окно, Бирн не ощутил никакого желания вступать в сердце поместья.
   Ничто не двигалось там: не шевелился воздух, не было слышно  ни  звука.
Никакой  дух  из  прошлого  не  возмущал  покой  его  сердца,   и   жуткие
предчувствия не тревожили душу.
   Просто дом ожидал чего-то. Бирн  снова  ощутил  это.  Разбегавшиеся  от
центра коридоры были освобождены от мебели: открытые, они были готовы к...
чему? Бирн не знал, к чему именно, и весьма обоснованно полагал, что и  не
хочет этого знать.
   Все было слишком блеклым. В доме не чувствовалось  характера,  не  было
атмосферы. Весь этот  беспорядок  ничем  не  свидетельствовал  о  семейной
жизни, о том, как люди передвигаются  по  дому,  занятые  своими  дневными
делами. Все было расставлено как  на  сцене  -  с  той  же  фальшью.  Бирн
отступил назад, едва не наткнувшись на мужчину, стоявшего позади него.
   - Забавно, не правда ли? - проговорил Саймон. - Я  тоже  чувствую  себя
здесь подобным образом. - Минуя Бирна, он вступил в зал и  взял  со  стола
книжку. - Вы любите читать? Здесь много  книг.  -  Он  показал  на  дверь,
ведущую в восточную часть  дома.  -  Это  помещение  официально  считается
библиотекой, хотя книгами набит весь дом.
   - Я читаю мало, - ответил Бирн. - Просто нет времени.
   - Ну почему люди всегда с такой добродетелью в голосе  уверяют,  что  у
них нет времени для чтения? Я бы назвал это весьма  позорным  качеством...
или  же  вы  человек  действия,  способный  оказать  воздействие  на   наш
многоцветный, вдохновленный масс-медиа мир? Телек там... -  Саймон  указал
на другую дверь напротив кухни. -  Но  Рут  его  не  одобряет.  И  у  вас,
конечно, будет слишком много работы,  чтобы  проводить  свою  жизнь  перед
ящиком. - Не закрывая рта, он обходил зал, поднимая  и  опуская  книгу  за
книгой, поправляя стопку журналов, открывая то одну, то  другую  страницу,
наконец, весь зал наполнился яркими изображениями  садов,  одежды,  людей,
домов и еды. Бирн следил за тем, как бесцельно виляет Саймон между  столом
и шкафом, между буфетом и  мягким  креслом,  будто  пытаясь  придать  дому
какой-то характер, некое подобие жизни. Но все осталось по-прежнему.
   Тут Бирн увидел над передней дверью  какую-то  надпись,  заключенную  в
рамку из розового дерева.
   - А это что такое? - спросил он.
   Саймон посмотрел вверх.
   - Значит, вы не читаете по-французски? Ну, знаете  ли,  дорогуша.  -  И
вдруг произнес стихотворение по памяти, голос его сразу сделался глубоким,
богатым, красноречивым, ласкавшим словно ставшие шелковыми строки:

   De sa dent soudaine et vorace,
   Comme un chien l'amour m'a mordu...
   En suivant mon sang repandu,
   Va, tu pourras suivre ma trace...

   Prends un cheval de bonne race,
   Pars, et suis mon chemin ardu,
   Fondriere ou sentier perdu,
   Si la course ne te harasse!

   En passant par ou j'ai passe,
   Tu verras que seul et blesse
   J'ai parcouru ce triste monde.

   Et qu'ainsi je m'en fus mourir
   Bien loin, bien loin, sans decouvrir
   Le bleu manoir de Rosamonde.

   Потом он улыбнулся слегка  и,  не  глядя  на  Бирна,  повторил  перевод
последнего трехстишия:

   И умер, не достигнув цели.
   Измученный болезнью и трудом,
   Не отыскал я Розамунды синий дом,
   Но злую участь и жестокий рок
   Я не себя своей рукой навлек.

   - Приветствую вас в Голубом поместье, мистер Бирн, - проговорил  он.  -
Его построила наша прабабушка Розамунда, она любила петь песню, в  которой
есть такие слова. Мы ее не знали, она умерла перед войной.
   - Кто это "мы"?
   - Конечно же, Рут и я. - Саймон поднял бровь.  -  Разве  никто  вам  не
объяснил? Мы с ней кузены. Делим постель и происхождение.
   - И дом тоже?
   Саймон опустил книгу.
   - Нет, - спокойно ответил он. - Дом мы не  делим  и  никогда  не  будем
делить. Он целиком принадлежит ей. - Голос Саймона сделался насмешливым. -
Впрочем, я здесь пленник.
   Глаза его злорадно сверкнули на Бирна, будто наслаждаясь мелодрамой.
   - Привет, я вижу, идет экскурсия. - Легкий прохладный голос  донесся  с
одной из верхних площадок. На ней появилась Кейт. Она направилась к ним.
   - Ты опять пил, - сказала она решительно Саймону. -  Когда  ты  наконец
перестанешь?
   - И как только тебе удалось, моя маленькая умница, заметить это. Видишь
ли, племянница, я даже  держу  бокал  в  руке,  и  поэтому  ты  можешь  не
сомневаться в том, что твой вдохновенный диагноз точен.
   Она поглядела на Бирна.
   - Это вы принесли бутылку  сюда?  Разве  мама  не  объяснила  вам,  что
Саймону нельзя пить? - Она умолкла.
   - Отвечаю "нет" сразу на оба вопроса.
   - А какое, собственно говоря, он имеет к  этому  отношение?  -  тут  же
закричал Саймон. - Он мне не опекун, как и ты, добрая мисс,  два  клепаных
каблучка.
   - Сегодня я получила письмо от  Тома,  -  невозмутимым  тоном  ответила
Кейт. - Он приезжает в эту субботу.
   Саймон повернулся к Бирну.
   - Ха! Вот и все! Теперь вам просто  не  обязательно  здесь  оставаться!
Материализовался повод для того, чтобы вы могли уехать отсюда.  Вы  можете
отступить с честью, если  поторопитесь:  этот  помощник  задержится  здесь
надолго.
   - Он едет не для того, чтобы работать по дому, ему нужно  посидеть  над
книгой.
   - О да,  над  его  _книгой_!  -  отозвался  Саймон  голосом  высоким  и
взволнованным.   -   Над   великим   шедевром,   выдающимся   литературным
произведением, словно их и без того не хватает в  мире.  И  о  чем  же  он
пишет?
   -  Этот  роман  покрывает   целое   столетие,   но   с   точки   зрения
постпостмодерниста. - Кейт поглядела на него с неудовольствием.
   - Тогда продолжай. Слушаю. "До-ре-ми-конструктивист", а кто такой  этот
автор? Выкладывай форму, текст и весь яркий набор причудливых идей.
   - Опять за свое? Неужели я  слышу  слова  "автор"  и  "форма"?  Рушится
цитадель?
   - Я зайду позже, - проговорил Бирн и направился назад в кухню,  оставив
зал притихшим. Затаившись, он снова ждал действий и эмоций.


   Он с облегчением вернулся к бесконечной изгороди.  Бирн  отвернулся  от
дома и приступил  к  стрижке.  В  действиях  его  появился  ритм  -  нечто
регулярное и оттого удовлетворительное. Листья и  сучки  падали  вниз  под
лестницу. Над головой,  затмевая  солнце,  начали  собираться  облака.  Он
подумал, что вот-вот начнется дождь...
   Бирн не намеревался оставаться здесь. Зачем ему нужно терпеть  подобные
сцены. Слишком неловко, слишком много пыла и расстройства. Пожалуй,  лучше
рискнуть в мире, который виден за изгородью.
   Невдалеке, как раз за деревьями, его ожидала  дорога.  Пойду  прямо  по
аллее, решил Бирн, попрошу,  чтобы  подвезли,  и  отправлюсь  дальше.  Вот
только вернется Рут, и я ей все объясню. Завтра я уеду. Завтра.


   Ее автомобиль въехал в ворота ближе к концу дня, но вместо  того  чтобы
направиться к поместью, машина остановилась, и Рут вышла. Она  извлекла  с
заднего сиденья тяжелый инструмент. Он подошел к ней, намереваясь помочь.
   - О, привет, Бирн. Смотрите, сейчас, по-моему, работает. Они  поставили
новую цепь, в гараже  есть  немного  бензина.  Можете  пользоваться  этим,
должно быть, с вас на сегодня довольно...
   - Рут, сегодня я еще сделаю кое-что, а завтра, наверное, уйду.
   - Вы покинете нас? Уже? - Тон ее голоса  и  выражение  лица  оставались
бесстрастными, но он видел, как она разочарована.
   - Приятель Кейт, Том, приезжает на уик-энд. Она получила письмо сегодня
утром. Быть может, он сумеет помочь вам.
   - Том? Ее новый приятель? О нет, думаю, он не из  таких.  Полагаю,  что
Том Крэбтри проведет каникулы в библиотеке, обратившись умом  к  различным
высоким материям. Нет, от него никакой помощи не дождешься.
   - И все же мне лучше уехать. Простите, Рут, вы были более чем  добры  к
незнакомцу, поверьте, я ценю это, но...
   - Неужели Саймон опять выпивал? Нет, не отвечайте. - Рут  остановилась,
взглянула на него. Ее волосы вновь рассыпались по плечам, смягчая лицо.  -
Куда вы отправитесь, Бирн? - И негромко добавила:  -  Что  вы  собираетесь
делать?
   Он сказал:
   - Город зовет, подыщу себе что-нибудь подходящее.
   - Без денег, документов, без _имени_? Ведь это  же  не  ваше  настоящее
имя, так? Откуда и кто вы?
   Ее теплые карие глаза требовали слишком многого.
   - Тут нет никаких великих тайн, -  ответил  Бирн,  пожимая  плечами.  -
Нудный и старомодный кризис в середине жизни. Мне нужна была  перемена,  я
решил попробовать что-то другое.
   - И ваша жена умерла.
   - Это случилось очень давно, и смерть ее не имеет никакого отношения  к
текущим делам. - Бирн не мог позволить себе  симпатий  с  ее  стороны.  Он
хотел, чтобы она перестала задавать вопросы. - Все в порядке, Рут, в самом
деле все в порядке. Я ничего не скрываю и ни от кого не скрываюсь.
   Конечно, он солгал. Ну почему ее вопросы извлекают из него одну  только
ложь? Сцена смерти Кристен стояла перед его глазами, словно все  произошло
только вчера. И это случилось не так уж давно, вовсе нет.
   Но скрывал он не  только  это...  двух  женщин  и  глядевшего  на  него
мертвеца с лицом Дэвида и пустыми руками. _Чего ты ждешь_?
   Зачем изображать, что этого не было? Он видел, как произошло убийство.
   Два убийства.
   - Рут, а вы получаете местную газету? В ней сообщали о пропаже людей?
   Она покачала головой.
   - Мы не выписываем ее. Значит, вы кого-то потеряли?
   Он подумал, не  рассказать  ли  ей.  Но  Рут  казалась  такой  усталой,
разговор становился опасным, и он не мог смолчать.
   - Нет, я натолкнулся на каких-то людей в  лесу.  Когда  шел  сюда.  Они
показались мне какими-то... странными.
   - Наверное, пьяными. Или одурманенными. Лес наш можно  считать  ближней
свалкой для Ист-Энда. У нас попадается изрядное число сомнительных  типов.
На самом деле тут не слишком-то безопасно.
   - И у вас часто бывают неприятности?
   - Нет. Мы находимся чуточку в стороне.  Тела  обычно  бросают  ближе  к
шоссе. А чтобы добраться до поместья,  нужно  некоторое  упорство.  -  Она
вопросительно посмотрела на него. - Побудьте у нас  подольше.  Соберитесь,
поймите, чего вы хотите от жизни...
   - А заодно подрежьте и изгородь? - День или два, подумал  Бирн.  Ладно.
Сперва надо закончить изгородь.
   Рут улыбнулась.
   - Сегодня обед будет  рано.  Мне  нужно  уехать.  Вы  ведь  останетесь,
правда?
   Ему нравилось движение головы, которым она откидывала  со  лба  волосы.
Бирн ощутил теплоту ее обильной плоти, оказавшейся так близко к нему.  Она
во всем подошла к нему слишком близко. Чистейшее безумие. Он кивнул.
   - Ненадолго.  Ну  а  теперь  посмотрим  эту  штуковину!  -  Они  вместе
нагнулись над пилой.


   На следующий день он приступил к изгороди. Бирн работал усердно,  решив
закончить дело так быстро, как было возможно, потому что обещал это Рут. А
потом он собирался оставить дом.  Обед  явился  новым  испытанием.  Саймон
ограничивался односложными словами. Рут - преднамеренно  и,  с  его  точки
зрения, искусственным образом - держалась приветливо. Приуныла даже  Кейт.
Эти  трапезы  вместе  с   семьей,   безусловно,   причиняли   ему   больше
неприятностей, чем удовольствий.
   Цепная  пила  ускорила  работу,  хотя  шум  досаждал  ему.   Глядя   на
разлетавшиеся по траве сучья и ветви, Бирн  решил  развести  костер.  Пока
машина вылизывала один из изгибов забора, он заметил  какого-то  человека,
приближающегося из леса. Бирн выключил пилу, и внезапная  тишина  принесла
ему облегчение. Фигура двигалась среди  деревьев  очень  медленно,  словно
этот человек был или слишком стар, или хвор.
   Он оказался 80-летним  старцем,  облаченная  в  перчатку  рука  держала
трость с серебряным набалдашником. Древнюю голову венчала  безукоризненная
панама. Полотняный молочно-белый великолепно сшитый костюм явно не годился
для прогулки по зарослям ежевики.
   Остановившись в стороне от Бирна, старик извлек  платок  из  кармана  и
промокнул лоб. Потом пришедший посмотрел прямо на Бирна. Старость похитила
цвет золотисто-карих глаз. Волосы выбелила седина, кожа казалась  серой  и
нездоровой. Возраст словно вытянул из него  все  жизненные  силы,  оставив
лишь морщинистое лицо. Тонкий шрам волосинкой чуть кривил край его рта.
   Бирн спросил:
   - Вам кого-нибудь нужно?
   Старик постоял мгновение, опираясь  на  палку,  а  потом  направился  к
Бирну. Он подходил все ближе и ближе, и наконец от территории поместья его
отделял лишь этот хрупкий барьер из листьев и сучьев.
   - Могу ли я что-нибудь сделать для вас? - сказал Бирн.
   - Итак, вы новый садовник, -  произнес  старик  голосом  сухим,  словно
мертвая  древесина.  -  Хочу  дать  совет.   Возможно,   нежелательный   и
непрошеный, но увы. Советую вам убираться...  убираться  отсюда  подальше,
пока вы можете. - Он подходил  все  ближе  и  ближе,  спокойно  ступая  на
терновник и крапиву как будто на  траву.  -  Это  предупреждение  делается
исключительно ради вашего блага. В качестве знака доброй воли я принес вам
подарок.  -  Он  перекинул  через  буковую  изгородь  коричневый   кожаный
бумажник, раскрывшийся в подставленных руках Бирна. Он  сразу  узнал  свой
собственный: знакомые пластиковые карточки, водительские  права.  И  целая
пачка банкнот. Пятидесятками. Столько наличности в одном месте он  еще  не
видал. Когда Бирн  взглянул  наверх,  старик  уже  направился  прочь,  его
высокая тощая фигура растворялась в  тени  между  деревьями.  Из  зарослей
навстречу ему появились две фигуры - две женщины, облаченные в черное. Они
встали по бокам  старца,  и  одна  оглянулась  на  Бирна.  Глаза  ее  были
подведены тушью, лицо казалось белее  кости.  Она  посмотрела  на  него  и
провела мизинцем по горлу в качестве зловещего напоминания.
   Бумажник вывалился  на  землю  из  его  трясущихся  рук.  Бирн  не  мог
пошевелиться, не мог представить, что делать. А когда они  исчезли,  снова
подумал о сне, видениях и галлюцинациях.
   Но эти женщины были реальны и чего-то хотели от него.





   - Понимаете, Саймон - алкоголик. Лучше,  если  у  нас  здесь  не  будет
никакой выпивки, ему это вредно.
   Кейт ждала его возле коттеджа.  Бирн  не  хотел  разговаривать  с  ней,
совсем не рассчитывал на ее общество. Ему как раз хотелось выпить крепкого
виски, отдохнуть в собственном обществе, а более всего он мечтал  оставить
поместье.
   Кейт принесла ему тарелку с сандвичами и бутылку. Бирн поглядел на  нее
невидящими глазами, и она просто вложила их ему в ладони. Он  рассчитывал,
что Кейт уйдет, но она направилась прямо  в  коттедж.  Боже,  он  нуждался
вовсе не в этом.
   Он поставил тарелку и бутылку на стол, положил на буфет бумажник. Глаза
ее обежали комнату.
   - Пока здесь  пустовато.  А  знаете,  мебель,  картины  и  прочие  вещи
хранятся в доме на чердаке. Вы можете устроиться покомфортнее.
   - Все это неважно. Я ухожу.
   _Немедленно_! - вопили его инстинкты. Убирайся  отсюда  сейчас  же,  не
связывайся с этими людьми.
   - Вот поэтому-то я и пришла.  Это  не  визит  вежливости.  Неужели  вам
действительно нужно так быстро уезжать? А не можете ли вы остаться? - Кейт
глядела  прямо  на  него,  и  Бирн  в  рассеянности   подумал:   насколько
привлекательна она, как насыщена юностью, энергией и чувственностью.
   По возрасту она как раз годилась ему в дочери.
   Он повернулся к ней спиной, чтобы вымыть руки в раковине.
   - Польщен предложением. Но оно лишь откладывает дела. Мне  нужно  найти
работу и жилье.
   - Но зачем так торопиться?
   Бирн обернулся. Кейт держала в руках бумажник, который  он  положил  на
буфет.
   - Здесь больше  двух  тысяч  фунтов.  Пластиковые  кредитные  карточки,
водительские права на ваше имя...  значит,  оно  действительно  настоящее.
Кого вы обманываете, мистер Бирн? Работа вам не нужна - хотя бы сейчас!
   Он почувствовал досаду, оттого что оставил бумажник на виду. И чего это
она сует повсюду свой нос, чего она добивается?
   - Это не мои деньги, - проговорил он. - Какой-то сумасшедший  сунул  их
мне час назад. Он вышел из леса, с ним были две одетые в  черное  женщины.
Вы не знаете, кто бы это мог быть?
   Уклонившись от взгляда Бирна, Кейт посмотрела за его  спину  в  сторону
поместья.
   - Нет... как странно. Но ведь это ваш бумажник, правда? Должно быть, вы
его где-то обронили.
   Девушка лгала. Она знала,  кто  они  такие.  Бирн  угадывал  правду  по
равнодушному тону, видел ее в заученной прохладе взгляда. Этот  фокус  Рут
использовала тоньше.
   - Прошу вас, останьтесь с нами. - Кейт положила ладонь на его руку.
   - Нет, зачем мне это? - Бирн ощутил гнев. - Назовите мне хотя  бы  один
разумный повод, чтобы я мог остаться здесь.
   - Вы нужны нам, - сказала она негромко.
   - Этот дом нуждается в целой груде денег. А все, что я могу сделать,  -
пустяк.
   - Нет. Дело не в этом. Мама... хочет, чтобы вы остались. - И прежде чем
Бирн успел заметить, что  не  имеет  к  ней  никакого  отношения,  девушка
продолжила: - Понимаете, она так устает. От Саймона  никакой  помощи  нет.
Кроме того, вся эта  благотворительность  отнимает  у  нее  слишком  много
времени.
   - Но почему она занимается ею? Разве нельзя оставить это занятие?
   - Бедная мамочка... она испытывает чувство вины. Разве вы  не  заметили
этого? Она считает себя виновной в том, что владеет домом, в том,  что  он
целиком принадлежит ей, и это так ранит Саймона. Она считает себя виновной
в том, что он такой чокнутый, и еще в том, что дом  находится  в  подобном
состоянии, в том, что сад зарастает, в том, что я выросла без отца, и  мир
так ужасен, начиная от политики и  кончая  всемирным  потеплением.  -  Она
обаятельно улыбнулась, и на какое-то мгновение Бирн искренне невзлюбил ее.
- Только дайте повод, и  мама  немедленно  начнет  скорбеть.  А  посему  в
качестве  логического  следствия  проводит  все  свое   свободное   время,
выслушивая телефонные звонки всех отчаявшихся чудиков в Эссексе.
   - Как это слушает?
   -  Она  самаритянка.  Знаете,  это  такие  люди,  которые   выслушивают
самоубийц, наркоманов, банкротов и угнетенных.
   - Ответственное занятие.
   - Это просто опускание пара. Ей не позволяется что-либо  предпринимать,
она должна только утешать, но не советовать. Она сидит и  слушает,  а  они
тем временем режут себе вены, включают газ, принимают таблетки.
   Он вспомнил не столь уж  отдаленные  времена,  когда  нож  казался  ему
привлекательным.
   - Должно быть, тяжелое дело, - сказал он.
   Кейт вздохнула.
   -  Смешно  и  говорить.  Нечего  удивляться  тому,  что  она  постоянно
находится в депрессии.
   - И вы считаете, что моя помощь в саду поможет  облегчить  ее  ношу?  -
предположил он.
   - Я это _знаю_. Она хочет, чтобы хоть что-то в ее  жизни  стало  лучше,
исправилось... Я хочу, чтобы вы остались.
   Бирн с негодованием посмотрел на нее.
   - Но я не имею никакого отношения к вашему дому.
   Не обращая внимания, Кейт продолжала, как если бы он молчал.
   - Я так волнуюсь за нее. Ей нужно, чтобы здесь был кто-то еще.
   - Только не я!
   - Но вы же садовник. - Яркий солнечный свет внезапно упал налицо  Кейт,
сорвав с него  всю  миловидность.  Она  словно  разом  постарела  и  кости
натянули кожу. Неприятное зрелище.
   - В коттедже всегда живет садовник, - сказала она.
   - Этот дом пустовал много лет.
   - И это неправильно. Вот почему... - Она вдруг  умолкла.  -  Вам  нужно
остаться, мистер Бирн. Вы нужны здесь. Почему бы вам не рассматривать  эти
деньги, - она указала на бумажник, - как плату? Заработок за пару месяцев?
Только так их и нужно воспринимать.
   - Напротив, деньги дают мне свободу перемещения.
   - Значит, вы бежите, мистер Бирн? Снова?
   Он подошел к двери и распахнул перед ней.
   - До свидания. Не могу сказать, что мне  было  забавно.  Скажите  своей
матери...
   - Скажите ей сами. Уж это вы по крайней мере можете сделать ради нее. -
Кейт подняла подбородок, и ему захотелось  встряхнуть  ее  и  собственными
руками выставить за дверь.
   Что угодно, только чтобы отделаться от нее.
   - Хорошо, - ответил он. - Я скажу ей сам.
   Кейт прошествовала мимо него на солнечный свет.


   В четыре часа дня он уже был на обочине дорожки  и  махнул,  чтобы  Рут
остановила машину. Она опустила окно и улыбнулась ему.
   Бирн сразу же увидел, что она плакала.
   - Что случилось?
   - О, ничего... это... - Она сделала явное усилие.  -  Как  продвинулась
ваша работа! Даже не могу сказать, насколько я вам благодарна. Когда забор
подрезан, все выглядит иначе, и как только с ним  будет  закончено,  можно
будет...
   Как сказать ей? Рут такая ранимая, а он обещал остаться. Он  проговорил
только:
   - Все дело в цепной пиле. На работу уйдет немного времени. Но, Рут, мне
очень жаль, но, по-моему, лучше, чтобы работу закончил кто-нибудь  другой.
Я не могу больше задерживаться здесь!
   - Не говорите так! - В ее голосе  звучала  острая  боль  и  угадывалось
отчаяние. А затем вдруг сосредоточившись, будто жесткий кляп опустился  на
ее слова и чувства, Рут спросила:  -  А  что,  собственно,  заставило  вас
передумать?
   Она открыла дверцу и вышла. Рут стояла перед ним, устало  прислонясь  к
машине, словно не имела сил, и ему захотелось обнять ее, снять с нее часть
тяжести.
   - Мне вернули мой бумажник. Старик вышел из леса и отдал его мне. С ним
были две женщины... две женщины в черном. Вы знаете их?
   Рут не ответила на вопрос. Она внимательно разглядывала Бирна,  как  бы
стремясь оторвать его от воспоминаний.
   - Не знаю, что и делать, - пробормотала она. -  Другая  на  моем  месте
попыталась удержать вас здесь  подкупом  или  лестью...  Быть  может,  мне
помогут женские чары? - Она чуть-чуть улыбнулась, чтобы показать, что  это
шутка. - Что вы посоветуете? Конечно,  вы  совершенно  свободны  и  можете
оставить мой  дом  когда  угодно.  Вы  поработали  великолепно.  Просто  я
надеялась. По-моему, вы говорили вчера, что можете задержаться... -  Голос
ее умолк.
   - Что вас расстроило, Рут?
   - О, ничего. Вас это  не  должно  тревожить,  как  не  тревожат  вас  и
проблемы дома. - Она  повернулась  к  нему  спиной,  вновь  открыв  дверцу
машины.
   - Хорошо, я закончу изгородь. - Он даже и не понял, что  заставило  его
сказать эти слова. Не потому ли они  сорвались,  что  она  отвернулась  от
него, чтобы не испытать еще одного разочарования? Или она поняла,  что  он
убегал слишком часто? Нельзя переигрывать эту карту, сказал себе Бирн. Она
ничего не решает.
   Тут Рут внезапно поцеловала его, коротко клюнув в  щеку,  и  он  увидел
неподдельную радость в ее глазах, а на лбу сразу разгладились морщины. Эта
его власть над ней ужаснула Бирна.
   В задумчивости он вернулся к забору,  совершенно  не  заметив  бинокля,
блеснувшего из дома.





   "_Плоские поля_, написал он, _безлесные и пустые под широким и  скучным
небом_..." Том Крэбтри с неудовлетворением уставился в немытое окно. Поезд
ехал  вдоль  дороги,  все  шесть  полос  чудовищного  тракта  были  забиты
автомобилями и грузовиками.
   В поезде оказалось более людно, чем  предполагал  Том.  Часть  пути  от
Кембриджа он простоял,  удерживая  ногами  саквояж  на  полу,  с  записной
книжкой в руке. Было жарко, но  на  нем  были  джинсы  и  белая  тенниска.
Опрятно и прохладно - он умел одеваться.
   Неторопливое движение поезда досаждало ему. Он хотел  скорее  оказаться
_на месте_, окончить свое короткое путешествие, вновь встретиться с Кейт и
погрузиться в книгу.
   Первое  место  было,   конечно   же,   отведено   Кейт,   великолепной,
удивительной Кейт с ее заразительной улыбкой и личиком-сердечком.  На  миг
он отвлекся на воспоминание о  ее  внешности,  длинных  гладких  загорелых
ногах, высокой округлой груди. Он  напомнил  себе,  что  принадлежащий  ее
матери величественный дом на деле является  только  глазурью  на  пирожке.
Там, в жарком и набитом вагоне, приближаясь к  Харлоу,  он  вспомнил  лишь
одно: как ни странно, Голубое поместье  наследовалось  только  по  женской
линии.
   - Значит, однажды дом станет твоим? -  когда-то  спросил  он  небрежным
тоном.
   - А тебе  что  в  том?  -  Она  склонила  голову  набок,  подозрительно
посмотрев на него.
   - Ничего. Совсем ничего. - Том пожал плечами.
   - И это _вовсе не_ величественный дом. Он мал, ему меньше сотни лет,  и
чтобы поддерживать его, нужно большое состояние. Если ты рассчитываешь  на
деньги в браке со мной, готовься к разочарованию.
   - На деньги?  Я?  Кейт,  ну  ты  даешь!  -  Задетая  гордость  восстала
неимоверно. Расхохотавшись, Кейт прикрыла его подушкой. Тем не менее повод
уже оправдал себя.
   - Приезжай и посмотри сам, - сказала она потом. - Можешь  поработать  в
библиотеке. Там спокойно, найдется много такого,  что  может  понадобиться
тебе. У нас книги повсюду.
   На подобное приглашение он не намеревался отвечать отказом. Слишком  уж
хорошо, чтобы можно было поверить. Ничего не потратив,  провести  лето  за
городом в  обществе  Кейт,  в  покое,  за  работой,  получить  возможность
обдумать свои отношения с ней, его книгу, и то, как он намеревается  жить,
когда сведет все воедино...
   Том следил за редеющими  за  окном  домами,  наконец  появились  клочки
зелени,  жидкие  ивы,  позади  остался  неторопливый  ручей.  Невзирая  на
запрещение, две девушки напротив  закурили  сигареты.  Тонкогубый  мужчина
возле него неодобрительно прошелестел, но все  остальные  молчали.  Правит
апатия, подумал Том. Серый дымок плыл к нему.
   Он припал головой к окну, надеясь, что поезд прибудет  вовремя.  Хорошо
бы, чтобы Кейт встретила его, тогда ему не придется ждать слишком долго.


   - Кейт, сколько лет!
   - Всего две недели. - Она тоже смеялась.
   Том опустил свой саквояж  в  багажник  и  уселся  на  переднем  сиденье
"эскорта". Он поцеловал Кейт, взлохматив ей волосы, и превратив ее в некое
подобие пацана-панка.
   И немедленно пожалел об этом: Кейт должна  быть  роскошной,  идеальной,
безупречной. Том достал из  кармана  расческу  и  провел  по  ее  волосам,
исправляя произведенный им беспорядок.
   Ответив улыбкой, она прикоснулась к веснушкам на его носу.
   - А масло от загара прихватил? - спросила  она.  -  Лето  обещает  быть
жарким.
   -  Отлично,  месяц  за  городом  вместе  с  тобой,  и  никаких  ссор  с
домохозяйкой...
   - А еще крохотный роман, короткий отчет о довольно  скучном  периоде  в
истории человечества. Вид на двадцатое столетие с высот Тома Крэбтри. Пары
дней хватит для начала. Вот истинное лекарство.
   - "Когда я с тобой  вместе,  любовь  моя,  летний  отпуск  кажется  мне
слишком  коротким  для  свидания".  -  Он  поддразнивал  ее   невольно   и
восторженно, и ей было  приятно.  Кейт  ждала  его  на  платформе,  и  ему
хотелось осыпать ее подарками, станцевать с ней,  закружить.  Порывшись  в
бардачке, он отыскал среди кассет необходимые. Знакомые песни  Стили  Дэна
наполнили автомобиль.
   - Так лучше.  -  Она  нахмурилась  с  деланной  серьезностью.  -  Давай
заключим пакт: за пределами библиотеки никакой поэзии, никакой  английской
литературы, никаких интеллектуальных побед и  цитат.  У  нас  здесь  более
высокая цель.
   Боже мой, священная миссия! А  я-то  надеялся  облениться,  обзавестись
загаром и присоединиться к числу бездельников.
   - Бездельничать? Это в Голубом поместье? Подожди, - сказала она,  когда
они отъезжали с привокзальной стоянки. - Кстати, готов ли ты к  знакомству
с семьей?
   - То есть с твоей матерью Рут и кузеном Саймоном, - разом выпалил он. -
Все увязано.
   - Увязано, это как раз то слово, которое уместно в отношении Саймона...
Агорафоб [агорафобия -  боязнь  открытого  пространства]  и  параноик,  но
безопасный. Вы поладите, когда познакомитесь.
   - Звучит сурово, вот что я тебе скажу. Ты настолько же объективна  и  в
отношении меня? - Он искоса глянул на Кейт.
   - Только в отношении друзей. - В этой треугольной улыбке крылось нечто,
отодвинувшее его. - А еще у нас появился таинственный человек.
   - Кто?
   - Зовет себя Физекерли Бирном.  Не  смейся.  Явился  в  дом  неизвестно
откуда в поисках работы. Мама  вцепилась  в  него,  прежде  чем  он  успел
помолиться ангелу-хранителю, и приставила к работе  в  саду.  Он  живет  в
коттедже, и поэтому нечасто бывает в доме... приходит только поесть.
   - Значит ли это, что меня избавят от садовых работ?
   - Быть может, тебе повезет, если Бирн останется в доме. Он все  твердит
о том, что ему пора в путь.
   - Значит, ты его редко видишь?
   - Ему должно быть лет сорок, если он в расцвете сил. И, безусловно,  не
озабоченный.
   - Ты говоришь, он веселый?
   - Нет, я бы так не сказала. Он говорит, что  был  женат,  но  его  жена
умерла.
   Они ехали по окраинам Харлоу.
   - Ну а есть ли у тебя здесь друзья, родственные души? -  Том  отрешенно
смотрел на конторы и склады.
   - Не здесь. В Эппинге и Тейдон-Бойс, ближе к поместью.
   - Голубое поместье... волшебный дворец Кейт, ее родной замок.
   Она покачала головой.
   - О нет, на самом деле это дом моей прапрабабушки Розамунды.  И  всегда
останется им. Она выбрала его имя, она следила за постройкой...
   - И почему вы живете там только втроем?
   - Этого достаточно.
   Достаточно для чего? - подумал он и проговорил:
   - А теперь еще появился я. Этим летом в доме будут четыре человека.
   - Верх блаженства, - посулила она. - Никак не меньше.


   Они ехали из городка  мимо  промышленного  района,  складов,  фабрик  и
лыжного склона. Ощутив запах плавящегося асфальта и выхлопных  газов,  Том
поднял стекло. Людей было немного. Все  засели  в  своих  квартирах  перед
телевизорами и видеомагнитофонами или отправились в центр.  Он  знал,  как
обстоят дела в подобных местечках, поскольку сам вырос в  таком  же  новом
городке. Он  бы  и  до  сих  пор  оставался  там,  если  бы  его  мать  не
познакомилась двенадцать лет назад с Алисией Лайтоулер. С тетей Кейт.  Она
звала Алисию тетушкой, хотя они состояли только лишь в двоюродном родстве,
и то по  браку.  Кейт  когда-то  все  объяснила  ему,  но  Том  уже  забыл
подробности.
   Алисия же стала ему приемной матерью.
   Она присылала ему книги - на день рождения и Рождество. Каждый год  она
встречалась с ним в его маленьком городке и водила их  обедать  в  "Плющ".
Когда Том поступил в Кембридж, где  преподавала  Алисия,  она  старательно
знакомила его с остальными студентами. И на одной из  этих  вечеринок  Том
познакомился со студенткой второго курса Кейт Банньер.
   Том никогда не интересовался причинами,  заставившими  Алисию  обращать
столь пристальное внимание на его образование. Ему казалось  естественным,
что пожилая женщина стремится помочь способному и  старательному  молодому
человеку. Так и должно быть. А когда он признался Алисии, что хочет  стать
писателем, она во  всем  поддержала  его.  В  самом  деле,  именно  Алисия
предложила ему написать роман. "Ты умеешь видеть  взаимосвязи,  -  сказала
она. - Это необходимо, чтобы писать прозу. Почему бы тебе не попробовать?"
   И вот он оказался здесь, на дороге посреди Эссекса, в  машине,  которую
вела  кузина  Алисии,  с  несколькими  блокнотами  формата  А4  и   шестью
заточенными карандашами 2В в сумке, готовый приступить к делу.
   Постепенно Харлоу уступил место открытым полям. Они свернули на широкую
окружную дорогу на пересечении ее с М11, "эскорт" вез их  уже  по  другому
краю, в тень пыльных деревьев. Остатки Эппингского леса, предположил  Том,
чуть потрудившийся над картой в Кембридже. Десять минут ушло на то,  чтобы
пересечь сам Эппинг, со всеми пешеходными  перекрестками  и  автомобилями,
пытающимися припарковаться или свернуть. Том  обнаружил,  что  дорога  все
более раздражает его.
   А потом появилось еще одно шоссе, снова окруженное лесом,  "утомленным"
выхлопами автомобилей, замусоренным  жестянками  из-под  напитков,  рваной
бумагой и пластмассовыми стаканчиками. Они свернули с главной  дороги,  за
деревьями высились  несколько  больших  домов,  на  каждой  из  подъездных
дорожек поблескивало по несколько машин. Розы аккуратно затягивали  старый
серый камень и выбеленные стены. Гольф-клуб сегодня преуспевал.
   - А это действительно шишки? - Он знал, что обнаруживает  предрассудки.
Человек  Эссекса,  Ист-Энда  стал   деревенщиной.   Широкоплечие   ребята,
поблекшие поп-звездочки, дельцы, торгующие металлоломом, и машины, машины,
машины.
   - Все зависит от того, кого звать шишкой, - ответила она. -  Отсюда  до
цивилизации добраться легко. - Кейт указала,  и  в  пляшущем  над  дорогой
мареве Том увидел знак, отмечающий пятнадцать миль до центра Лондона.
   - А часто вы ездите в город? -  спросил  Том,  с  нетерпением  барабаня
пальцами по дверце машины.
   - Не очень. - "Эскорт" свернул от Тейдон-Бойс и катил по широкой  аллее
на краю леса. - В доме множество дел. Увидишь.
   - И как управляется с ним твоя мать?
   - Она поклонница пуританской трудовой этики, - коротко ответила Кейт. И
поглядела  на  него.  -  Весьма  сложно  поддерживать  порядок  в  Голубом
поместье. Спроси сегодня у мамы. Это ее повесть.
   Том откинулся назад на сиденье,  щурясь  против  света.  Кейт  выглядит
отлично, подумал он, чуточку загорела, темные волосы  слегка  увлажнились,
завились на висках, именно этого он и хотел. Блузка с открытым  воротом  и
хлопковые шорты, казалось, приглашали. Он протянул руку и прикоснулся к ее
бедру, гладя нежную кожу.
   Ямка на щеке углубилась.
   - Мы почти приехали, - сказала она. - Изобрази улыбку на лице!
   - Я нуждаюсь в поощрении, моральной  поддержке...  -  Перегнувшись,  он
поцеловал ее в ямочку на шее, рука его скользнула под  ткань  ее  шорт.  -
Может, остановимся?
   Аллея тонула в тени берез и буков.  Впереди  лес  становился  темней  и
гуще.  Том  заметил  грунтовую  колею,  мелькающую  среди  деревьев.  Кейт
повернула руль, и сухая земля превратилась  в  пыль  под  колесами,  когда
машина оставила дорогу и остановилась. Он припал к ее губам с  поцелуем...
долгим, медленным; он знал, что она размякла и  готова  принять  его.  Две
недели. А на взгляд значительно больше. Он открыл дверцу и обошел машину с
ее стороны.
   И тут заметил возле колеи троих незаметных из автомобиля людей.
   Том замер на месте, положив ладонь на рукоятку  двери.  Они  сидели  на
земле, скрестив ноги. Мужчина и две  женщины  в  обычных  черных  тряпках.
Кожаные куртки, пыльные отороченные юбки,  скромные  кардиганы  и  жилеты.
Казалось, им было очень жарко, но только густо накрашенные веки одни  лишь
чернели на смертельно бледных лицах. Очи опущены долу, словно в медитации.
   Мужчина посмотрел на Тома. Женщины сидели чуть позади него, как  крылья
за каждым плечом. Темные волосы были острижены слишком коротко, его кожа и
глаза совершенно потеряли окраску. Широкий шрам бежал по лицу - от  уголка
глаза ко рту. Черная одежда порвана и грязна, что-то  в  нем  намекало  на
тлен, болезнь и гниль. Том отступил назад.
   Он обернулся к Кейт, глядевшей на него из окна машины.
   - Поехали, - проговорил он, удивленный тем, что его голос прозвучал так
ровно. - Здесь люди.
   - Что случилось?.. - Однако она что-то поняла по его выражению, хотя он
старался не испугать ее. Кейт включила двигатель, прежде  чем  он  сел,  и
спросила: - А что ты видел?
   Он ответил:
   - Ничего. Грязь. Ничего.





   Еще через милю Кейт повернула на подъездную дорожку. Ни названия  дома,
ни указателей. Но за воротами стоял обветшавший коттедж с  перегороженными
окнами и под соломенной крышей.
   - Здесь обитает Физекерли Бирн, - сказала Кейт. - Там грязно,  но  ему,
похоже, все равно.
   - И все это принадлежит твоей матери? - спросил Том.
   - Да. - Она казалась смущенной. -  Но  денег  у  нас  нет,  как  я  уже
говорила. Считай все это руинами.
   - А не может она продать какую-то часть земли? Здесь она дорого  стоит,
даже теперь. - Подумав мгновение, Том ответил на собственный вопрос: -  Ну
а если она не хочет продавать, как насчет  того,  чтобы  сдать  в  аренду?
Садовникам, фермерам... безусловно, твоя мать могла бы  хорошо  заработать
на этом.
   - Условия завещания Розамунды не позволяют этого. Существует  трастовый
фонд, который обеспечивает ее средствами для сохранения  дома  до  первого
января двухтысячного года.
   - А что потом?
   Она пожала плечами.
   - Наверное, она поступит, как захочет.
   В это мгновение машина свернула, и Том увидел Голубое поместье.
   Он уже познакомился с фотографиями, и Кейт рассказала  ему  кое-что  об
истории дома, но Том был удивлен.  Ему  представлялся  эдвардианский  дом,
выстроенный из холодного голубого  камня,  отчасти  спрятанного  плющом  и
вьющимися розами. Он немедленно ощутил притяжение дома, изящно  взмывающих
башенок, утопающей в ветвях крутой крыши. Необычные пропорции, но фантазия
органически дополняет деревья. Был какой-то испанский архитектор, как  его
звали? Гауди, кажется, так. Этот дом строже, чем у Гауди, менее причудлив,
но сохраняет достоинство его стиля. Том сразу понял, почему мать  Кейт  не
продавала Голубое поместье. Не сделал бы этого и  он.  Если  бы  этот  дом
принадлежал ему, он и сам поступил бы подобным образом.
   Том еще не видел более прекрасного сооружения. До  этого  мгновения  он
полагал, что архитектура никогда не способна тронуть его. Том знал ее:  он
усердно изучал все изящные искусства. Он посещал  собор  Святого  Марка  в
Венеции, кафедральный собор в Реймсе, видел величественные дворцы, замки и
городские  дома  по  всей  Европе.  Но,  живя  в  Кембридже,  в  окружении
архитектурных жемчужин, он всегда полагал, что чего-то  не  понимает,  что
некая область остается полностью за пределами его восприятия.
   Поместье было иным. Дом этот словно был сотворен для него. Он абсолютно
не напоминал те места, где ему приходилось жить: муниципальную квартиру, в
которой он вырос, и спальное помещение в Кембридже. Том усматривал в  доме
некий платонический идеал, место, где мог воспарить его дух, поднимаясь  к
устремленным ввысь башням. Дом этот охватывает своих  обитателей,  подумал
он, защищая их от пошлости внешнего мира...
   На лето он достался ему. Ну а дальше? -  услужливо  подсказал  ум.  Том
отодвинул эту мысль в сторону.
   Впервые  он  начал  понимать,  что  пребывание  в  поместье  сулит  ему
некоторые сложности - и непредвиденные.


   - Хелло, значит, вы и есть Том. Я так рада, что вы приехали.
   Женщина с глазами Кейт направилась навстречу им,  как  только  "эскорт"
остановился перед ступеньками. Они обменялись рукопожатиями, тем  временем
Кейт представила их друг другу. Рут Банньер  была  в  джинсах  и  рубашке,
старомодная соломенная шляпа  покрывала  мягкие  каштановые  волосы.  Кейт
говорила, что она проводит все свое свободное время в саду и  предпочитает
растения людям, а музыку и тем и другим.
   Сцепившиеся сучки и ветви окружали ее ноги. Рут отбросила их в сторону.
   - Простите за беспорядок,  -  сказала  она  с  некоторым  смущением.  -
Повсюду столько дел,  трудно  даже  понять,  с  чего  начинать.  Я  решила
прибрать вход, чтобы приветствовать вас.
   - Или чтобы воспламенить во мне энтузиазм? - Он улыбнулся, вынимая свой
саквояж   из   машины.   Ее   излишние   извинения   свидетельствовали   о
застенчивости, которой он не замечал в  Кейт.  -  Чудесное  место.  Должно
быть, жить здесь просто великолепно.
   И писать книгу, добавил  он  мысленно.  Твердо  владея  словами,  самим
языком. Что скажет Алисия? Но эта застенчивость  заразительна.  Неловкость
Рут слишком уж обнаруживала себя.
   Рут нахмурилась, что-то заметив.
   - Кейт, тебе не следовало бы  оставлять  книги  снаружи.  Я  знаю,  что
сегодня жарко, но по утрам выпадает роса.
   Она смотрела на рампу, спускавшуюся от ступеней,  ведущих  к  парадному
входу. На половине рампы лежала книга с изогнутым корешком,  страницами  к
небу. Рут нагнулась, чтобы поднять ее.
   - Снова поэзия. Где уважение, девочка? - В голосе слышался только намек
на иронию.
   - Ждет следующего семестра. К тому же я ее здесь не  оставляла.  Должно
быть, это Саймон.  -  Кейт  не  обнаружила  интереса.  Она  направилась  к
передней двери и распахнула ее.
   После  яркого  света  снаружи  в  доме  было   сумрачно.   Пока   глаза
приспосабливались, Том видел вокруг только темные тени и укромные  уголки.
Он стоял, моргая.
   - Ну, входите. Кейт может показать вам дом. Ваши комнаты будут рядом, -
сказала Рут, провожая их в коридор.
   Постепенно  глаза  Тома  адаптировались   к   окружению.   Он   заметил
прекрасный, но старый  ковер  на  полу;  местами  он  вытерся,  но  густая
киноварь и золото все еще  сохранили  яркость.  Книги  были  повсюду,  они
закрывали стены,  были  навалены  на  каждой  горизонтальной  поверхности.
Длинный стол, окруженный изящными,  но  разнородными  стульями.  Необычная
аркада на столбиках резного  дерева...  странные  пятна  света  -  розы  в
кувшине на столе, открытые страницы журналов, поблескивающий металл  лифта
в углу. Однако даже Том заметил, что здесь не слишком уютно.
   - А где же то стихотворение, о котором ты мне говорила?
   - Вон оно. - Кейт указала на стену над  дверью.  Надпись  была  сделана
курсивом, текучим и причудливым. Том  не  мог  разобрать  текст,  но  Кейт
сказала ему, что там написано:

   ...Измученный болезнью и трудом,
   Не отыскал я Розамунды синий дом.

   Безнадежно романтично, подумал  Том.  Тем  не  менее  встреча  с  домом
тронула  его  и  заинтриговала.  Он  не  мог  дождаться   более   близкого
знакомства.


   - Не хотите ли чаю? Или лучше чего-нибудь попрохладнее? В  холодильнике
есть домашний лимонад.
   - Лимонад - это здорово, - сказал Том.
   Рут Банньер кивнула так, словно он дал правильный ответ.
   - Кейт покажет вам все входы и выходы, а я отнесу лимонад на террасу. -
Она исчезла в коридоре, ведущем из холла.
   Когда они поднялись наверх, Том спросил Кейт:
   - Она всегда такая?
   - Какая?
   - Стесненная, нервная... возбужденная.
   - Когда устает, - рассудительно ответила Кейт. - Мама у меня хорошая.
   - О чистота юности, - послышался сухой голос  с  первой  площадки.  Там
стоял высокий и тощий мужчина  с  растрепанными  черными  волосами,  нежно
прижимавший к груди квадратную бутылку, знакомую  зелень  джина  "Гордон".
Саймон Лайтоулер, подумал Том. Кузен и любовник Рут, сын  Алисии.  Все  на
месте.
   - Приветствую вас, - сказал Саймон. - Оставьте у двери  ваши  заботы  и
печали. Не о чем беспокоиться, не нужно грустить. В любом случае сюда лишь
допускаются идеальные люди. - Он отступил в сторону, пропуская  их,  глаза
его поблескивали.
   - А что случается с остальными? - спросил Том.
   - Они спиваются, -  пояснил  Саймон.  Том  отвернулся  в  смущении;  он
заметил, как возле ног Саймона суетится нечто  лохматое,  мелькают  острые
зубки и уши.
   - А я и не знал, что  у  вас  есть  собака,  -  проговорил  Том,  чтобы
изменить  тему,  и,  опустившись  на  корточки,  протянул  руку.  Животное
немедленно бросилось прочь - в коридор  налево.  Том  распрямился,  ощущая
себя чуточку глупо.
   - Скверное воспитание, - сказала Кейт, и было неясно, к кому  относится
ее замечание. - Никакой вежливости. - Она улыбнулась, но  Том  видел,  что
Кейт раздосадована.
   - Вам туда, - показал Саймон в ту сторону,  куда  исчезло  животное.  -
Крыло для гостей. - Рука его на бутылке расслабилась. Он  вновь  улыбнулся
обезоруживающе. - Рад видеть вас здесь. Кейт иногда очень скучно с нами. -
Саймон посмотрел на нее загадочным взглядом. - Здесь слишком далеко.
   - Пятнадцать миль от Лондона? - Том приподнял бровь. - Я бывал в местах
более уединенных.
   - Конечно. - Саймон пожал плечами. - Но вам нужна машина, чтобы куда-то
попасть. И потом ты невольно спрашиваешь себя, стоят  ли  таких  усилий...
часы, проведенные в подземке или в бесконечных транспортных пробках.
   - Значит, вы не часто выезжаете?
   Улыбка сделалась жесткой.
   - Да, не часто. Здесь спокойно. Мне нравится сидеть дома.
   Том вспомнил: Кейт говорила, что  Саймон  страдает  от  агорафобии.  Он
вновь смутился - от глупой бестактности.
   - Пошли, - сказала Кейт. - Нам сюда.


   Саймон проводил взглядом Кейт и Тома,  а  потом  прислонился  к  стене.
Дыхание его участилось, руки вспотели. Пожалуй, многовато джина.  Надо  бы
ограничиться виски, с джином он всегда не в ладу.  Эти  глупые  выходки  в
отношении Кейт, а вчера набросился на этого Бирна... Голова его кружилась,
слова  делались  слишком  отстраненными,  слишком   точными.   Он   ощущал
усиливающуюся  дезориентацию.  Реальность,  как  всегда,  совершала   свой
короткий прыжок с края пирса.
   Мальчишку пропустили, и дерево не упало перед машиной, никакая тварь не
вцепилась ему в горло. Хранители дома остались в стороне. Он не мог  этого
понять. Почему никакие  барьеры  не  остановили  двоих  чужаков?  Или  они
затевают какую-нибудь игру?
   Голоса их, доносящиеся  из  коридора,  разбудили  в  нем  предчувствие.
Том...  элегантно  подстриженные  светлые  волосы,  лучащийся  энергией  и
уверенностью.  Кейт,  золотая  девочка,  сама  невинность...  Он   тряхнул
головой, пытаясь прогнать эти мысли: все это сон,  нахлынувшая  с  потоком
джина фантазия.
   Лягушка-брехушка вернулась, она вертелась вокруг его ног,  более  всего
напоминая кошку, чем кого-то еще. И почему они считают ее собакой?  Саймон
сполз спиной по стене и положил ладонь на голову твари.  Он  тренировался,
теперь это было несложно. Ему казалось, что если он прикоснется к  ней  по
собственной воле, то, возможно, сумеет встретить  лицом  к  лицу  все  что
угодно. Во всяком случае, это начало,  небольшая  территория,  которую  он
захватил.
   Он  посмотрел  вниз  и  на  мгновение  заметил  пустые   рыбьи   глаза,
остроконечные  красные  зубы  и  мечущийся  раздвоенный  язык.  Глаза  его
перефокусировались. Обычное животное, выкатившийся  язык,  мохнатые  лапы,
дергающийся хвост.
   - Почему ты не задержала его? - едва слышно выдохнул Саймон. -  Чем  он
заслужил свободный проход?  -  Красные  глаза  не  моргали,  они  казались
вечными и враждебными. Как всегда завороженный, он заглянул в них. - И что
ты знаешь, моя крохотная аберрация? Где ты окажешься в конце концов?
   Он услышал шаги на лестнице. Рут шла посмотреть на него. Саймон  видел,
как ее плечи и голова поднялись на его уровень, как ее  взгляд  равнодушно
скользнул по Лягушке-брехушке, словно она ничего не значила,  наконец  Рут
остановилась перед ним на площадке.
   - Пойдем, - сказала Рут, мягко беря Саймона за плечо. - Эта  вещь  тебе
не нужна. - Она забрала у него бутылку.
   - О да... Рут, что он делает здесь? Зачем вообще Кейт пригласила его?
   - Я тоже хотела этого. У Кейт летом здесь не слишком много развлечений.
Она любит его. - Рут повысила голос: - Кейт! Том! Лимонад готов!
   - Рут, а почему Листовик пустил его?
   - Листовик? - Рот ее напрягся, морщины углубились.  -  Не  начинай  все
сначала, Саймон. Давай передохнем. Листовика не существует, он всего  лишь
галлюцинация...  сон.  Я  не  знаю,  зачем  ты  все  настаиваешь  на   его
существовании. - Небольшая пауза. -  Потом  я  не  думаю,  что  Том  будет
проводить много времени снаружи.
   - Великий писатель...
   - Есть профессии и похуже.
   - Не надо. Представь себе, сколько деревьев рассталось  с  жизнью  ради
глупых слов, дурацких людских мыслишек, трескотни, болтовни -  и  все  это
продолжается и продолжается.
   - Не тебе говорить. Сколько книг ты прочел на этой неделе?  Шесть?  Или
десять? Ты наполняешь свою жизнь словами, записанными другими людьми.
   - А ты забиваешь свой дом романами, повестями и  стихами.  Оглядись.  А
теперь даже обзавелась собственным сочинителем.
   Рут не обратила внимания на горечь в его голосе.
   - Надеюсь, что Том поможет и в более основательных материях. Ты знаешь,
в чем нуждаются дом и сад. Во многих руках...
   - Ради бога, Рут, не каждый разделяет твою привязанность к дому.
   - Том разделяет, - ответила она негромко. - Ты не заметил, что  он  уже
успел влюбиться в него.
   - А как насчет Кейт? Что она подумает, когда поймет, что очаровательный
новый приятель  подпал  под  подобные  чары?  Неужели  он  послужит  новой
жертвой, необходимой для выживания дома? И тоже окончит жизнь пьяницей или
безумцем?
   Рут ничего не ответила. Она повернулась и направилась вниз. Тут  Саймон
осознал, что его руки до  сих  пор  трясутся.  Хорошо,  если  бы  все  это
закончилось, подумал он. Хотелось, чтобы Рут сумела понять,  что  на  этот
раз нам становится слишком тесно.


   В доме за ним следила Лягушка-брехушка, снаружи Листовик. Рут  во  всем
обвиняла агорафобию и алкоголь; иногда Саймон думал, что она права. Не  то
чтобы они  и  в  самом  деле  находились  здесь.  Он  читал  книги:  труды
психиатров, мистиков и мудрецов, называвших подобных тварей проекцией  его
подсознательного, иллюзиями, заставлявшими думать, что он не  властен  над
собой. В них проявлялся его страх перед внешним миром.
   И все-таки он не мог выходить наружу, хотя Листовик никогда не причинял
ему вреда, а Лягушка-брехушка -  самое  худшее  -  заставляла  нервничать.
Просто внутри ему было легче жить. Он знал, что думали о нем обе  женщины,
но виноват был не алкоголь. Он давно уже выпил все, что было в доме, и  на
самом деле искал не крепкого зелья.
   Он не знал, что  двигало  им,  заставляя  безостановочно  скитаться  из
комнаты  в  комнату.  Быть  может,  на  каком-то  уровне,  невыразимом   и
инстинктивном, ответ - если таковой существует -  находится  внутри  дома.
Иногда он искал утешение на страницах разбросанных  повсюду  книг.  Но  их
сухие слова доносили только памятки о чужих жизнях, о других, более  ярких
мирах.
   Чего же он пытался избежать?
   Становится  хуже,  едва  не  признался  он  Рут.  Коридоры  слишком  уж
искривляются, потолки слишком высоки, ни одна  из  дверей  не  закрывается
должным образом, а тени не имеют права настолько густеть.  Книги  не  дают
истинной  защиты;   в   их   словах   содержится   только   ложь.   Теперь
Лягушка-брехушка  никогда  не  оставляет  меня  в  одиночестве,  она   все
приближается ко мне; просыпаясь ночью, я обнаруживаю ее на своей  постели,
все ближе и ближе к  моему  лицу.  Он  представил  себе  эти  острые  зубы
впившимися в его кожу, протыкающими  глаза,  рвущими  губы  и  язык.  Нет,
что-то не то, осадил он себя, передо мной просто животное, домашний  зверь
с красными глазами. Рут, разве ты не можешь забрать меня отсюда?
   Нет, теперь уже слишком поздно. Ей следовало бы продать поместье сразу,
как только она получила наследство. Рут знала историю дома и уже  пыталась
сбежать.  Она  даже  добралась  до  университета,   но   закончилось   все
несчастьем. Рут успела бросить якорь, укорениться в  прошлом  дома,  и  не
было никакой возможности разделить их - ее и дом.
   Он тоже не мог уехать. Тому насчитывалась тысяча причин, даже  более...
библиотека, книги. Все, чего он  хотел,  все,  в  чем  нуждался.  Их  было
тридцать тысяч  -  история,  философия,  поэзия,  драма,  проза.  Мемуары,
письма, биографии, эссе... по изящным искусствам, пересыпанные  отрывками,
которые он помнил с университета. Коллекция перестала расти в  1954  году,
когда умерла мать Рут. С тех пор к  ней  добавилось  несколько  популярных
романов,  несколько  томиков  поэзии.  Большую  часть  новых  приобретений
сделала  Рут.  Музыка,  оркестровки,  песни.  Немецкие  Lieder  [песни]  и
французские мелодии, полные собрания Равеля, Брамса, Бетховена и  Шуберта.
Весь Шопен в бледно-розовом польском издании, которое она так любила.
   Саймон видел, как поникли ее плечи, видел всю усталость и  безразличие.
Теперь Рут редко играла на пианино и почти не пела. У нее ни на что  более
не оставалось сил. И на то, чтобы пережить  травму,  -  если  его  заберут
отсюда. Она обессилела.
   "Эта благотворительность тебя до добра  не  доведет,  -  сказал  он  ей
однажды, стараясь обойти тему. - Ты слишком много взваливаешь на  себя.  У
тебя есть постоянная работа, этого более чем достаточно".
   "Ты ревнуешь, - отвечала она. - Надо постараться и одолеть свою  хворь.
Агорафобия  -  вещь  не  слишком  необычная,  в  наши  дни  с  ней   умеют
справляться".
   Так  они  всегда  пререкались,  чтобы  не  говорить  правды  о  Голубом
поместье. Они всегда отделывались намеками, никогда не упоминали об  ужасе
его плена. Облекая происходящее в слова, можно придать ему  слишком  много
жизненности, что лишь ухудшило бы положение. А так можно было  изображать,
что Лягушка-брехушка, Листовик и жуткое прошлое не  существуют...  ужасные
сны, короткие иллюзии.
   В конце концов еще никто не претерпел от них вреда.
   В раздражении Саймон закрыл  книгу,  лежавшую  на  буфете  открытой,  и
поставил ее на полку.
   Он подумал: я проигрываю. Она уже почти исчезла - возможность  бегства,
искупления. Он чувствовал это кончиками пальцев, ладонями, за которые  его
тянуло вон из этого дома. Помощь бессильна, подумал он. Осталось недолго.





   Кейт и Рут готовили обед.
   - Прими душ, распакуйся,  расслабься,  ляг  и  подними  вверх  ноги,  -
посоветовала Кейт, когда Том предложил им свои  услуги.  -  Завтра  можешь
приступать к работе, но сегодня у тебя праздник. Наслаждайся отдыхом, пока
есть возможность.
   Предложение вышло удачным, тем более,  что  душ  пришлось  принимать  в
облицованной белым кафелем ванной размером с гостиную. Ванна покоилась  на
львиных лапах, на медных кранах висели пурпурные пластмассовые виноградные
гроздья. Том едва не расхохотался. Кейт, подумал он. Ее образ мыслей.  Душ
принес  удивительную  свежесть  и  бодрость  -  странную,  учитывая  общую
ветхость этого дома. Смыв дорожную  пыль  и  грязь,  он  ощутил  необычное
желание запеть.
   Проходя по площадке  к  своей  комнате,  он  услышал  внизу  шевеление,
разговор, смешки. Мгновение постоял у перил, вглядываясь в пустынный холл.
От него расходилось несколько коридоров, и даже ради собственной жизни  он
не мог бы вычислить, где находится кухня по отношению  к  ванной.  Верхний
этаж не соответствовал нижнему, общая схема не повторялась, здесь не  было
длинных извивающихся коридоров. Все комнаты наверху как бы разбегались  от
центральной лестницы, отделенные друг от  друга  ванными  и  гардеробными.
Лишь один длинный коридор шел здесь вдоль всего  дома,  но  и  он  казался
неиспользуемым.
   Форма здания заинтриговала Тома. Он даже подумал, не сохранился  ли  до
сих пор план архитектора. Был ли дом уже  спроектирован  подобным  образом
или же потерял свой вид после изменений и перестроек? Том не понимал,  как
устроен дом.
   Внизу зазвенели бокалы, хлопнула  пробка.  Праздничные  веселые  звуки.
Пора присоединяться. Спуститься сразу,  как  только  он  оденется.  Нечего
торчать здесь в одиночестве.
   Тут, не различая слов, он услыхал  мужской  голос,  легкий  и  веселый.
Говорил Саймон, привлеченный женским разговором.  Или  звуком  извлекаемой
пробки. Кейт и ее мать смеялись, к ним присоединился Саймон, и  Том  вдруг
почувствовал себя чужим - незнакомцем и гостем.
   В темном холле из левого коридора блеснул огонек. Том  услышал  отрывок
разговора, нечто о молодом Лохинваре, мечте юношеской любви.
   Это про него. Чувство юмора мгновенно  испарилось.  Неужели  Кейт  тоже
смеется? Над ним? Неужели она послала его наверх, чтобы он не путался  под
ногами, чтобы отделаться от него?
   Он вернулся в свою комнату и сел на постель, чуть поеживаясь, хотя было
тепло.
   Что ему делать здесь? Его внезапно  охватила  уверенность  в  том,  что
особа Тома Крэбтри совершенно излишня в  Голубом  поместье.  Кейт,  Рут  и
Саймон составляли семейство в полном составе: отец, мать и  дитя.  Правда,
Саймон Лайтоулер не был отцом Кейт,  и  она  не  знала  своего  настоящего
родителя. Но Саймон всегда находился здесь, а посему вполне  отвечал  этим
требованиям.
   Юноша завидовал тому, что у Кейт есть  семья,  тому,  что  она  владеет
столь необычайным, пусть и обветшавшим, домом. У Тома же не было ни семьи,
ни дома. Мать его умерла, когда ему было восемнадцать, и он так и не успел
узнать, кто его отец. Том вырос в муниципальной квартире и от матери  Лоры
унаследовал только страстную любовь к книгам.
   "_Некоторые люди утверждают, что следует любить жизнь, а я  предпочитаю
книги_." Каллиграфический оттиск  сей  цитаты  на  чертежной  бумаге  Лора
повесила в узком коридоре их квартиры, как раз над входной дверью.
   Они ходили в библиотеку два, а иногда три раза в неделю, забирая полную
норму книг. Это был их главный отдых. Мать-одиночка, проводившая  неполный
рабочий день в дневных детских яслях, не могла  позволить  себе  большего.
Конечно, Алисия привозила им книги, когда являлась погостить, целые стопки
книг, самые свежие в бумажных обложках и подержанные в жестких переплетах,
все, что, на ее взгляд, могло им  понравиться.  Лора  любила  исторические
романы, поэзию и американские  повествования  о  частных  детективах.  Том
предпочитал фэнтези и научную фантастику, но  к  тому  времени,  когда  он
повзрослел, вкусы их совпали. Когда он готовился  к  поступлению  и  начал
читать классику и литературные труды, Лора держалась с ним вровень, вплоть
до своей глупой и ненужной смерти.
   Он до сих пор сердился на мать. Даже сейчас, шесть лет спустя, сидя  на
покосившейся двухспальной постели в комнате, где окна не входили  в  рамы,
откладывая встречу с Кейт и ее семьей, он все еще злился. Сбив ее в грязь,
водитель сбежал. Все произошло в нескольких ярдах от библиотеки, в которой
он выбирал книги.
   Рут напомнила ему Лору, хотя внешне они не были похожи. Мать  его  была
слишком  худощавой,  бледной,  светловолосой.  Привередливой,   эфемерной,
разборчивой в еде... легкие волосы ниспадали на тонкие черты ее лица.  Она
чувствовала себя уютно, лишь когда читала, свернувшись в кресле,  а  рядом
стыла чашка растительного чая.
   В юные годы он видел в ней какую-то принцессу или наяду... экзотическое
создание, обреченное на земную жизнь.
   Тот же слабый отпечаток, оставленный миром  иным,  лежал  и  на  Рут...
морщины, видавшие разочарование, окружали глаза. И,  одеваясь,  Том  ругал
себя за то, что, глядя на Рут, вспоминал о матери.
   Рут не была счастливой женщиной. Жизнь ей выпала сложная, хотя  Том  не
знал, почему так сложилось. У нее была работа, у нее были дочь и любовник.
И удивительный дом и сад, о котором можно было только мечтать.
   Том обругал себя. Нет, это не так. Сад  запущен,  дом  тоже.  Саймон  -
пьяница.  Кого  он  обманывает?  На   мгновение   Том   нахмурился,   гоня
раздражение.    Средний    класс,    продолжилась    литания,    надежный,
профессиональный, уединенный, свободный, испорченный...
   Он чуть улыбнулся. У него здесь не будет особого досуга. Книге  суждено
поглощать все его время. Он действительно намеревался как следует заняться
ею этим летом. И вновь упрямая мысль поразила его. А что,  собственно,  он
делает здесь?
   Конечно же, рядом Кейт. Но их любовь продлилась всего один  семестр,  и
кто знает, как она сложится дальше? Он приехал сюда ради Кейт,  но  теперь
подобный поступок казался ему безрассудным и глупым.  Никогда  еще  он  не
проводил целое лето с подружкой. Он всегда был независимым, некоторые даже
считали его эгоистичным. Он хотел попутешествовать,  поездить,  посмотреть
мир, не имея привязанностей, ответственности, спутников,  _сам  по  себе_.
Это было важно. Только так можно  проложить  свой  путь  в  жизни.  Нельзя
полагаться на кого-нибудь другого. Том  не  намеревался  полагаться  и  на
Кейт.
   Так зачем же он обещал провести три  месяца  здесь,  в  Эссексе,  когда
вокруг вся земля? Что овладело им? И хотя  вокруг  Эппинга  и  Тейдон-Бойс
грохотали дороги, хотя во тьме можно было  увидеть  зарево  над  Лондоном,
этот дом казался далеким и уединенным. Ни  один  автобус  не  проезжал  по
лесной дороге, ближайшая станция находилась в нескольких милях отсюда.  Он
будет заперт здесь с этими тремя людьми все  лето,  без  фильмов,  театра,
галерей и библиотеки.
   Что это вдруг вселилось в Алисию? Почему она отослала его сюда?  Какого
рода историю мог он сложить, обитая в этих... руинах?





   - Ну, поздно купили билеты, и во всем Эдинбурге можно было остановиться
лишь на автовокзале. - Рут с рассеянным видом накладывала фруктовый салат.
   - Полезное для тех, у кого нет чувства направления. - Кейт ухмыльнулась
Рут. - Всегда можно сказать: следуй за этим автобусом  и  в  конце  концов
вернешься назад.
   - Но удовольствие, насколько я  помню,  стоило  этого.  Программа  была
чуточку  амбициозной.  Ubu   Roi   ["Юбю-король"   -   сатирический   фарс
французского писателя Альфреда Жарри (1873-1907)], пантомимическая  версия
"Свадьбы неба и ада" [поэма английского поэта У.Блейка (1757-1827) из  его
"Пророческих книг"]. - Она наслаждается, думал  Саймон,  председательствуя
за столом и вспоминая минувшие, более оптимистические времена.
   Физекерли Бирн говорил даже меньше, чем обычно. Он  обменялся  с  Томом
достаточно  вежливым  рукопожатием.  И  теперь  казался  погрузившимся   в
собственные мысли.  Он  сидел  в  конце  стола  и  ковырял  еду  с  видом,
свидетельствовавшим о том, что его мысли были  заняты  совершенно  другим.
Ему нечего было внести в этот разговор об университетской  жизни.  Окончив
школу, Бирн быстро пошел в армию, и это было все. Значит, и говорить не  о
чем.
   Саймон вновь заметил, что Том смотрит  на  него.  Будь  он  американец,
абстрактно отметил Саймон, наверняка называл бы меня "сэр".
   - Вы тоже были в Эдинбурге? - спросил Том.
   - Да, но я не  входил  в  состав  драматического  общества.  Я  окончил
университет  двумя  годами  раньше.  Рут  пригласила  меня  составить   им
компанию.
   - А что вы делали?
   Саймон нахмурился, изображая задумчивость.
   - И то и се, - проговорил он. - Я не участвовал  в  спектакле,  поэтому
меня нагрузили разными  делами.  В  основном  меня  посылали  за  рыбой  и
чипсами. Эдинбург -  город  славный,  полный  людей,  которые  никогда  не
пропустят согласной. - Голос его приобрел точный шотландский  ритм.  -  Но
этот "Фриндж" [традиционный театральный фестиваль в Эдинбурге], театрики и
неряхи студенты. Кто знает, что они могут выкинуть? - Голос  его  сделался
нормальным... - Блаженное время, там всегда дул ветер, и дождь никогда  не
прекращался.
   -  Ничего  не  изменилось,  хотя  мы  сумели  расстаться  с  автобусной
станцией, - прозвучал возбужденный голос Кейт. -  Наша  церковь  оказалась
как раз рядом с центром города. Не дальше  чем  в  дюжине  хороших  ударов
мяча. Это было чудесно.
   - Но у вас не было своей Эстер Ранцен. - Саймон кисло посмотрел в бокал
с шипучкой. - Она делала программу на неудачных любительских шоу.  В  1974
году Рут и компания считались звездами.
   - Достаточно, чтобы получить отвращение на всю жизнь, - сказал Том.
   - Увы, нет. - Рут посмотрела на Саймона. - Но он  научился  ценить  все
это:  RADA  [Королевская  академия  драматического   искусства],   местную
репутацию, странные афиши.
   - "И где сейчас Саймон?" - закончил за нее  Саймон.  -  Он,  во  всяком
случае, не выворачивает нутро для  местных  страдальцев.  А  знаете,  Том,
какие были варианты? Те из нас, кто получил  степень  по  искусству,  либо
преподают, либо ничего не достигли...
   - Или достигли всего, им открылся весь мир, все, чего они хотели. - Том
пожал плечами. - Ничего конкретного, ничего  ограниченного.  Вы  видите  в
образовании нечто замыкающее, подобное заключению, и ошибаетесь.
   Образы заточения, замкнутости. Он уже поражен, он  уже  под  заклятием,
отстраненно подметил Саймон. Мальчишке  надо  немедленно  убираться.  Чего
добивается Кейт? Безвредный парень, он не заслуживает такой судьбы.
   Тут Бирн поднялся, поблагодарил Рут за еду и  отбыл,  потратив  на  все
менее минуты...  Еще  один  подпавший  под  заклятие,  подумал  Саймон.  Я
надеялся, что хотя бы Физекерли  сумеет  уехать.  Я  хотел  этого.  А  Рут
начинает рассчитывать на него просто на глазах...
   Рут обратилась к нему.
   - И что же вы порекомендуете? Чем  может  помочь  нам  ваш  обширный  -
мирового масштаба - опыт?
   Саймон не мог переносить ее насмешек, уж кто-кто, только не Рут.
   - Например, я не стал бы тратить свое свободное время  на  разговоры  с
психами.
   - Неужели так будет лучше? Где ты сейчас, Саймон?
   Тут он взмахнул рукой над столом и  опрокинул  бокал.  Чистая  жидкость
вылилась на скатерть.
   - Дома, - ответил он негромко. - Там, где и должен находиться.
   - Но это не мой дом. - Кейт наклонилась через  стол,  вынуждая  Саймона
посмотреть ей в глаза. - Я собираюсь однажды уехать отсюда и завести  свой
собственный дом. _Здесь_ я не останусь!
   Он бросил на нее быстрый взгляд. Саймон ощущал себя старым,  изношенным
и усталым, Кейт была свежа и хороша как вишневый цвет, и  все  же  в  этот
момент глаза их казались зеркальными отражениями.
   - Ступай в постель, моя милая, - проговорил он мягко. - Приятных снов.
   - Ты не вправе обращаться со мной свысока!
   - Ну, прости, прости!


   - А тебе обязательно нужно было это делать?
   - Слушать юного остолопа?
   - Смущать Кейт. В понедельник я собираюсь вызвать доктора Рейнолдса.
   - Это дорого. Он взвинчивает цены, когда у него никто не бывает.
   - Я уже говорила с ним.  Он  готов  приехать,  тебе  даже  не  придется
оставлять дом.
   - Вот радость-то! Именно  это  я  и  хотел  услышать.  -  Саймон  начал
складывать тарелки. - Рейнолдс ничего не значит, я встречусь с  ним,  если
ты хочешь, раз ты думаешь, что это чем-нибудь поможет. - Он пустил воду  в
раковине, отметив новую трещину на фарфоре под краном. - Но  мне  нравится
Том. Он хороший парень и не заслуживает такой участи.  Тебе  следовало  бы
избавиться от него, Рут.
   - Саймон, с меня довольно! В нашем  доме  нет  ничего  плохого.  Ничего
такого, с чем мы не можем управиться сами.
   - Именно это и ужасает меня. Но убраться отсюда нужно не  только  Тому.
Почему бы тебе не взять Кейт? Почему бы вам всем не упаковать  чемоданы  и
уехать?
   - А ты поедешь?
   - Я не могу!
   - Но Рейнолдс, должно быть, сумеет что-то предложить тебе.
   Саймон беспомощно посмотрел на  нее.  Опять  объяснять  после  стольких
бесплодных попыток...
   - Рут, умственно я здоров, что бы тебе ни казалось. Просто в этом  доме
гнездится что-то жуткое и дурное. Ты стоишь совсем близко, и  поэтому  уже
ничего не  видишь,  но  как  иначе  объяснить  существование  Листовика...
Лягушки-брехушки?
   Она отвечала, медленно  и  отчетливо  произнося  слова,  так  объясняет
учитель трудному ребенку.
   - Лягушка-брехушка - это просто дворняжка, которая  иногда  забегает  к
нам  жить.  В  ней  нет  ничего  сверхъестественного.  Простое   животное,
маленькая, глупая тварь. А Листовик не существует. Его нет. Ты знаешь, что
это правда. Ты сам неоднократно признавал это.
   - Да, но я лгал. Ты способна заставить меня сказать все, что  захочешь,
я ведь хочу только радовать тебя. - Саймон  сам  усомнился  в  собственных
словах. - Ладно, оставим их, но подумай о том, что происходит здесь. Никто
из нас не в состоянии уехать отсюда. Мы  здесь  в  заточении.  Почему,  ты
думаешь, остался здесь  этот  твой...  как  его  там?  Бирн,  кажется?  Он
_говорил_, что намеревается уехать в конце недели, но сейчас уже  суббота,
и нет никаких признаков того, что он собирается в путь.
   - Я, например, чрезвычайно рада этому. Он хороший работник.
   - Это уже другой вопрос. Но неужели он должен  ужинать  с  нами  каждый
вечер? Я знаю, что еда и кров входили в условия сделки, но не может ли  он
сам позаботиться о себе? Или он у нас совсем дурачок?
   - Конечно же, нет! Бирн знает о  растениях  и  садах  больше  меня,  он
всегда любезен и ровен.
   - Ну и что? Он не может ничего рассказать о себе.
   - Зато ты более чем компенсируешь его молчаливость. Временами ты ведешь
себя крайне возмутительно.
   - Спасибо за любезность! - Гнев его вспыхнул вновь, и  Саймон  подумал:
однажды я ее ударю... сделаю что-нибудь ужасное.
   Он продолжил:
   - Я делаю ошибки, я напиваюсь и забываюсь. Но Том и Бирн попали сюда не
без причины, драгоценная Рут. Поверь мне: в этом нельзя сомневаться, как и
в существовании Листовика и Лягушки-брехушки.
   - Я знаю, что здесь не так, - ответила негромко Рут. - Здесь все  не  в
порядке, ничто не плодоносит, растут одни сорняки. Все слишком  распалось.
Вокруг хаос. Ничто не работает, ничто не на месте. Все разрушается... быть
может, энтропия - более уместное слово. Саймон, если  мы  просто  приведем
сад в порядок, ты увидишь, что Листовик исчезнет.  А  когда  разберемся  в
доме, придет конец и снам о Лягушке-брехушке.
   - Снам, Рут? Неужели ты так действительно думаешь? Или ты считаешь  мои
слова табачным дымом, растворяющимся в воздухе? - Саймон пытался  поверить
ей, он хотел поверить в сны. И в основном это ему удавалось.
   Он  что-то  пробормотал.  Глупые  слова,   бессмысленные.   Неспособные
передать его мысли.
   - Я отправляюсь в постель.  Скажи  Бирну,  чтобы  уезжал.  Потом  окажи
любезность и Тому с Кейт,  отошли  их  куда-нибудь.  Зачем  мы  им...  два
потрескавшихся старых горшка?
   - Отвечай за себя самого.  Я  не  воспринимаю  себя  с  такой  степенью
жалости.
   - Ты тоже уезжай.
   - Ты этого _хочешь_?
   - Нет. Нет. О Боже,  Рут,  не  уезжай...  -  Он  потянулся  к  ней  как
утопающий. - Не покидай меня. Не уезжай.
   За ее головой он увидел Лягушку-брехушку, сидевшую  в  уголке  комнаты.
Красные глаза на зализанной башке следили за ним. Одобрение  выразилось  в
наклоне головы, удовлетворенно моргнули глаза.
   - Забери меня отсюда,  забери,  забери,  -  сказал  он,  но  слова  его
запутались в ее волосах, в сладкой, теплой и обильной плоти ее плеч.
   - Вот что, старина, давай спать. - Она обняла его за плечо,  охраняя  и
направляя. - Рейнолдс зайдет в понедельник. Осталось два дня и две ночи.
   - Дня три будет, - сказал он. Рут не расслышала слов.
   Слова  как  дыхание,  подумал  он.  Они  заражают  воздух,   вирусы   -
возбудители болезней, и иногда люди подхватывают их, поглощая  собственной
душой. Рут помогла ему подняться наверх - как больному. И он видел повсюду
открытые книги, журналы и газеты, выкрикивавшие в воздух свои слова.





   Физекерли Бирн медленно шел по дорожке к коттеджу. Он злился на себя за
то, что смолчал и не спросил о старике, вернувшем ему бумажник.
   Два дня он ничего не говорил. Каждую  возможность  перекрывали.  Обычно
это делала Кейт.  Она  наверняка  знала,  что  делает.  Девица  вела  себя
оживленно и  непринужденно  болтала,  и  он  не  чувствовал  необходимости
открывать рот. В тот вечер  Бирн  заметил,  что  она  вновь  избегает  его
взглядов. Конечно же, она смотрела на Тома, находящегося в  центре  общего
внимания: симпатичный молодой поклонник, с  блестящей  светлой  шевелюрой,
мягкими белыми  руками.  В  очередной,  новой  белой  тенниске,  свободном
полотняном  пиджаке.  Он  подавал  себя  самым  привлекательным   образом,
смешивая интеллект и почтительность, что ни на миг не обмануло Бирна.
   Том определял,  чего  сумеет  добиться,  но  разве  можно  винить  его?
Молодежь всегда хищничает. Том отыскал для себя превосходную нишу:  полный
пансион и жилье, и  Кейт,  романтическую  и  сексуальную.  Ему  предстояло
долгое жаркое лето, позволяющее воплотить  в  жизнь  мечты,  которые  явно
успели овладеть им. Мальчик был симпатичен Бирну;  только  очень  молод  и
наивен и полон абсурдных амбиций в отношении своего романа.
   Но Кейт справится с этим. Бирн решил, что наивности в ней  не  заметил,
как  раз  наоборот.  Как  она  сумела  проглядеть  его  бумажник  и  сколь
откровенно попросила его остаться по собственным причинам, как  умело  она
справлялась с Саймоном. Получалась личность уверенная и владеющая собой.
   В отличие от Рут. На деле он оставался в этом доме из-за нее, из-за нее
же связался с этой трудной компанией. Что ему этот  старик,  что  ему  эта
странная смерть... да не приснилось ли ему все это? Произошло ли  все  это
на самом деле?
   Он просто хотел помочь Рут. Нечто в нем реагировало на ее  теплоту,  на
ее абсурдное стремление взвалить на себя беды мира. Это делало ее ранимой,
но и открывало ее силу. Другая сломалась бы уже много лет назад. Ну а  Рут
лишь взвалила на себя новую работу, этих самаритян, и каждый день возилась
в саду, в соломенной шляпе, такой забавной на этих милых волосах. Открывая
дверь в коттедж, он все еще думал о Рут.
   Кто-то побывал здесь. На столе  под  электрическим  светом  развернутая
газета, броский заголовок:

   ЖЕНА ВОЕННОГО ПОГИБАЕТ ПРИ ВЗРЫВЕ
   Двадцативосьмилетняя Кристен Бирн погибла в результате взрыва  бомбы  в
ее машине. Это произошло в уединенной деревне Дейл в Мидлхеме,  неподалеку
от армейского лагеря в Каттерике. Взрывное устройство  было  помещено  под
"сааб", принадлежащий мужу миссис  Бирн,  майору  Физекерли  Бирну.  Майор
Бирн, недавно  возвратившийся  со  службы  в  Северной  Ирландии,  не  был
обнаружен и поэтому не мог сделать каких-либо  комментариев.  Миссис  Бирн
находилась на шестом месяце беременности...

   Бирн смотрел на газету пустыми глазами, на миг потрясение вернуло его в
привычное горе и забытье.
   Он не узнал газетную статью, хотя тогда их было довольно. Бирн удивился
тому, что печатные слова тронули его с прежней силой. Он скомкал газету  в
тугой комок, прежде чем выбросить в мусорное ведро.
   Под ней оказалась другая страница, с его  собственным  снимком,  вполне
узнаваемым, невзирая на мундир: стриженые волосы, лицо без морщин, веселые
глаза.

   ПРОПАЖА ОФИЦЕРА
   В конце недели майор Физекерли Бирн, сорока лет, пропал после учений на
болотах Северного  Йорка.  Майор  Бирн,  чья  жена  трагически  погибла  в
результате террористического акта в начале месяца...

   Эта вырезка была из "Gazette", одной  из  местных  газетенок.  Бирн  не
считал себя достойным внимания прессы, однако в Мидлхеме  его  заслужит  и
пропавшая кошка.
   Бирн ощутил, что дрожит. Что на земле  заставило  его  назваться  здесь
своим собственным именем? Он позволил себе слабость, Рут и дом  соблазнили
его, он перестал думать.
   Но кто сделал эти вырезки, кто и почему поместил их на стол,  чтобы  он
нашел их? Сообщат ли об этом в полицию? Военная полиция  тоже  разыскивает
его. В Йоркшире хватало людей,  непосредственно  интересовавшихся  судьбой
Физекерли Бирна. Но кто здесь установил эту связь?
   Мысль его немедленно вернулась к двум  женщинам,  укравшим  бумажник  и
нож, к этой странной смерти. Старик, возвративший ему бумажник, видел  все
его документы.
   Он этого не хотел. Он не хотел, чтобы ему подобным образом напоминали о
прошлом... так грубо и бесцеремонно. И слишком уж  точно.  Он  привык  уже
гнать мысли о Кристен и Дэвиде. У него не было  желания  вновь  обращаться
лицом к этой бездне.
   Что можно приобрести, обратившись к ней снова, погрузившись в  нее?  Он
бежал, бросил Йоркшир и армию, чтобы убраться подальше от этих мыслей.
   Надо кончать изгородь, и если кто-то хочет, чтобы он отправился вон  из
поместья по каким бы то ни было причинам, Бирн просто уйдет отсюда, потому
что не давал никаких обязательств оставаться.
   Бирн поднялся по узкой лестнице в спальню, намереваясь завтра же  утром
оставить дом.
   На постели что-то лежало. На мгновение ему показалось, что  на  подушке
обрисовалась человеческая голова с растрепанными волосами. Увидев, что это
было на самом деле,  Бирн  затаил  дыхание.  На  подушке,  пронзенная  его
собственным ножом, тем самым, который он закопал  в  лесу,  лежала  сипуха
[птица отряда  сов]  с  широко  распростертыми  крыльями;  кровавое  пятно
расплылось как раз там, куда он клал голову.
   Он  застыл  -  разъяренный,  в  припадке  брезгливости.  Преднамеренное
жестокое и наглое осквернение. Но смысл был понятен.
   Убирайся.
   Бирн шагнул вперед, осторожно извлек нож и отнес вниз подушку вместе  с
птицей. Оставив и то и другое на раковине, он вышел и  вырыл  большую  яму
возле ворот, затем закопал в ней подушку вместе с совой. Этот поступок был
обусловлен целесообразностью, а не сентиментальностью. Но прибрав и  вымыв
руки,  Бирн  передумал.  Он  всегда  был  упрямым.   Кристен   звала   его
перекорщиком.
   Он решил засесть здесь. Пусть  армия  сама  ищет  его.  Бирн  более  не
намеревался быть в бегах.





   Подперев  голову  локтем,  Том  лежал  в  постели  Кейт  и  разглядывал
подружку. В уголках ее глаз уже появились небольшие черточки, трещинки  на
золотистой коже. Он угадывал, какой она  сделается  через  десять-двадцать
лет... Одно из тех подвижных, смешливых лиц, полных ума.
   - Расскажи мне об этом доме, - сказал он. - Твоя мама сегодня  не  была
разговорчива, правда?
   - Нет. - Небольшая пауза. - Не обманывайся насчет  Саймона.  Сегодня  у
него был плохой  день.  Он  всегда  нервничает,  когда  к  нам  кто-нибудь
приезжает в гости. Завтра он успокоится, будет лучше.
   - Конечно... - Том не хотел обсуждать кузена Кейт, каким бы он ни  был.
Ему хотелось узнать о доме, все и сразу. - Как звали архитектора  и  когда
его построили?
   - В девятьсот пятом, записана эта  дата.  Имя  архитектора  утрачено...
наверное, он был очень молод, это был его первый заказ или что-то  в  этом
роде. Насколько нам известно, он погиб во время первой мировой войны,  так
и не завершив ни одного другого дома. Он оформил идеи Розамунды. Она-то  и
была истинным проектировщиком и творцом. Моя  прапрабабушка  была  в  свое
время достаточно модной певицей, оперным сопрано. Она объездила всю Европу
и Штаты... Пауз между гастролями хватило, чтобы жениться  и  родить  двоих
детей, Родерика и Элизабет. Брак ее развалился, и муж исчез  вскоре  после
рождения Элизабет. Вот тебе и  еще  дети,  не  знающие  отца,  -  негромко
проговорила она. - Они повсюду, не правда ли? Во всяком случае,  Розамунда
строила Голубое поместье как дом  для  детей,  позволяющий  ей  заниматься
карьерой.  Она  поручила  распоряжаться  в  доме  своей  сестре  Маргарет.
Согласно общему мнению, Розамунда была  невротичкой  и  терпеть  не  могла
мужчин. Свойство характера. Для того времени необычное, но  тем  не  менее
достаточно  известное.  Единственным  доказательством   является   условие
завещания. Оно запрещает наследование по мужской линии.
   - А как же сын (как его звали? Родерик?), как он отнесся к этому?
   - По-моему, отчасти именно он послужил причиной такого условия. Родерик
пользовался скверной репутацией в округе. Нечто вроде распутника... Девицы
его боялись. И старались не высовываться, пока Родерик  Банньер  находился
дома. Думаю, мерзкий был типчик.
   Он заинтересовался, представив себе  двоих  детей,  растущих  вместе  в
зачарованном мире поместья. И вот один из них склоняется ко злу, совершает
нечто ужасное... Том заметил, как Кейт  смотрит  на  него,  слабая  улыбка
легла на губы, смеющиеся глаза.
   - "Да лобзает меня он лобзаньем уст своих, ибо ласки твои  лучше  вина"
["Песнь песней", 1,1], - процитировала она.
   Том приложил палец к ее губам.
   -  Довольно.  Ты  забываешь.  Вспомни  о  правилах.  -  Цитата   слегка
взволновала его, и прошлое отступило. Оставив лишь  настоящее,  прекрасное
настоящее  с  Кейт  в  его  объятиях  посреди  ночи.  Он  улыбнулся  ей  в
предвкушении. - _Сейчас_, Кейт... прекрасная Кейт...


   Момент входа был упоителен. Кейт, как  всегда,  чуть  охнула  -  не  от
неожиданности, просто ей нужно было признать этот факт.
   В ней. Том на мгновение замер, и она  ощутила,  как  удерживает  его  в
себе. Руки его охватили ее лицо, глаза пытливо вглядывались в нее. А потом
легкое движение, сперва мягкое и нежное, они смотрели друг  на  друга  как
два незнакомца, ищущие друг друга... Глаза его опустились, когда  движения
сделались более интенсивными, более требовательными.
   Он изогнул спину, прикоснулся языком к ее груди и взял сосок зубами. Ей
нравилось так. В уме  Кейт  представлялись  трое  мужчин:  обнимающий  ее,
ласкающий ее, входящий и двигающийся. Она представила себе эти три стороны
его одного, обращенные к ней.
   А  потом  забыла  об  остальных  и  помнила  только  одного  Тома,  его
элегантное тело, его интеллект, его... невинность. Ртом он припал к  губам
Кейт и язык его тоже был теперь в ней. Пальцы его впивались в ее плечи,  в
другой миг прикосновение показалось бы ей болезненным. Но теперь  ей  было
приятно, когда он забавлялся с ней. Необходимость брала власть над ним,  и
ей хотелось сопротивляться ему, кусаться,  царапаться,  ранить,  чтобы  он
понял правду о ней, понял, какова она на самом деле.
   - Боже!
   Она вскрикнула тоже, острая боль обожгла плечо. Том соскочил с  нее,  и
холодный воздух разделил тела.  Он  споткнулся  о  столик  возле  постели,
повалил его, сбросив книги и лампу на пол. Шум,  холод  и  внезапная  боль
поразили ее.
   Кейт тяжело дышала, прижимая руку к  плечу.  Том  резко  отвернулся,  в
поздних сумерках она заметила, как какое-то темное создание  ползет  между
его лопаток.
   Том щелкнул выключателем у двери, и она увидела только  темные  полоски
крови, выступившей на его белой спине.
   Кровавые, словно его хлестнули кнутом. Но это не мои  ногти,  пришла  в
голову глупая мысль. Она задрожала. Мои ногти не  настолько  остры.  Кровь
выступила из узких ранок, начинала стекать на кожу, но Том распахнул дверь
и задержался возле нее на мгновение, выглянув на  площадку.  Потом  сделал
несколько шагов, ничего больше не было слышно.
   Ничего. Ни звука, ни бегущей  фигуры,  ни  шума  закрывающейся  вдалеке
двери. Ничего. Дом был спокоен, он ждал в тишине. Том вернулся в  комнату,
напряжение исказило его лицо почти до неузнаваемости.
   - Том! - Ее пальцы, прикасавшиеся к собственному плечу, были мокры. Она
посмотрела на кровь, потом на него. - Том, что...
   Бледный, он стоял в ярости под ярким светом. Потом  вдруг  улыбнулся  и
через всю комнату пробежал к открытому окну задернуть занавески.
   - С тобой все в порядке?
   - Да уж какой, к черту, порядок! Что это было, ты заметила?
   Она покачала головой.
   - Я закрыла глаза. Том, твоя _спина_!
   Он повернулся, заглядывая в зеркало туалетного столика.
   - Что случилось?
   - Господь знает! - Он оглядывал комнату, словно  пытаясь  найти  что-то
поломанное, упавшее, способное предоставить объяснение. Том вновь  подошел
к двери и зашел в коридор уже подальше. Кейт ожидала, глядя на  него,  она
не желала вставать с постели.
   Том вернулся и сел возле нее, осторожно ощупывая плечо.
   - А кто еще находится в доме? Что здесь происходит?
   - Том, я... - Кейт села, натянув на себя простыню: ей  вдруг  сделалось
холодно. - Здесь нет никого. В  доме  никого  нет,  если  не  считать  нас
четверых.
   - Или ты думаешь мне это _привиделось_? - Том взглянул на окровавленную
руку. - И твое плечо тоже. - Он  прикоснулся  к  разрезанной  коже.  Дрожь
усилилась.
   - Кто это был? Кто мог это сделать?
   - Свихнувшийся кузен Саймон, наверное? Или  таинственный  Бирн?  -  Том
приподнял бровь, но в глазах его не было никакого веселья.
   - _Саймон_? - Это было невероятно. - Он не из  таких!  И  Бирн...  нет,
нет, не могу в это поверить!
   Том уже натягивал трусы и джинсы, раны на его спине оказались в области
плеч. Он вновь подошел к двери и распахнул  ее,  поглядев  в  обе  стороны
коридора.
   - Я ничего не слышал, - сказал он. - Никаких шагов, ничего. Я не слышал
даже, чтобы открывалась дверь.
   - Мы слишком увлеклись, - проговорила она онемелыми губами. - И поэтому
ничего не слышали.
   - Есть ведь какая-то причина, объяснение. - Том  будто  разговаривал  с
самим собой. - Причина есть, она должна быть. Что здесь происходит?
   Кейт встала, потянулась за ночной рубашкой. И, пряча глаза, надела ее.
   - Это Лягушка-брехушка, вот и все, Том. А теперь мне  нужно  что-нибудь
теплое, утешающее. Горячее питье, шоколад, чай. Пойдем вниз.
   Он повернулся.
   - _Лягушка-брехушка_? Конечно же, нет!
   - Ты боишься? Она  сбежала  куда-то.  Она  редко  ведет  себя  подобным
образом. Пойдем со мной, Том.
   Но он стоял и только наблюдал за тем, как она оставила  комнату,  почти
сбежала вниз по лестнице, словно стремясь подальше уйти от него.  Шаги  ее
удалялись, терялись в общей тишине дома.
   Том вышел на площадку и заглянул в холл. Книги и журналы белели в тьме.
Пахло жимолостью, которую Рут недавно оставила  на  столе.  Том  собирался
последовать за Кейт  вниз,  когда  услыхал  негромкий  звук,  напоминающий
шепот. В длинном коридоре за его спиной шелестели хорошо смазанные колеса.
Взявшись за поручни, Том повернулся и посмотрел  вдоль  коридора,  на  ряд
закрытых дверей, выгоревшие обои и непокрытые ковром доски.
   Именно в  такой  момент  герой  книги  и  фильма  всегда  приступает  к
исследованиям, подумал Том, отправляясь разыскивать чудовище или вампира -
что-нибудь в этом роде - и всегда побеждает зло.
   Но порезы на его спине болели, их надо было промыть. В любом случае Том
не считал себя героем. Он видел себя хроникером, а не участником  событий.
Завтра, когда будет светло и солнечно, он исследует этот длинный  коридор.
Но не сейчас.
   Направившись  к  лестнице,  неторопливо  спускаясь   на   промежуточную
площадку, он решил, что найти Кейт будет не столь уж легким делом. В конце
концов, он совсем не знает ее.
   Она принадлежит дому, подумал Том, и больше никому и ничему.





   - А эта Лягушка-брехушка, - спросил Том у Саймона за завтраком, -  куда
она исчезла?
   В уголке не было никаких теней, ничто не сновало возле лодыжек Саймона.
   Кузен Кейт казался неопрятным, словно неубранная  постель...  неумытым,
утомленным и нелюбимым. Он потянулся через стол к кофе и  ответил  усталым
голосом:
   - Не знаю. Почему вы спрашиваете?
   - Ночью на нас напали. - Том был слишком разъярен, чтобы  заботиться  о
приличиях. Осознанно, желая потрясти хозяев, он стянул с себя  тенниску  и
повернулся в кресле. И с удовлетворением услыхал легкий вздох матери Кейт.
- Почему вы терпите ее?
   Саймон встал.
   - Рут знает причину. По-моему, и Кейт тоже.  Она  могла  бы  сразу  все
объяснить.
   - Не надо напускать тайн, Саймон. - Кейт смотрела  только  на  Тома.  -
Видишь ли, это не совсем домашнее животное, - проговорила  она,  торопясь,
чтобы успеть покончить со всем,  прежде  чем  отвага  оставит  ее.  -  Это
какая-то дворняжка,  она  не  принадлежит  нам.  Просто  явилась  из  леса
несколько лет назад. Вообще-то она почти ручная и хочет с нами оставаться.
Обычно она не причиняет никаких неприятностей  и  более-менее  привыкла  к
дому, но Саймон утверждает, что иногда она забывается, хотя  до  вчерашней
ночи, я ни разу не видела ничего подобного.
   Саймон удивленно скривил рот, что не прошло мимо глаз Тома.
   - Так вот оно, - проговорил Саймон. - Вот и объяснение.
   - Тварь совсем не ручная, - сказал Том. - Ее нужно поставить на  место,
дать хорошую взбучку.
   - Она у нас трусоватая, - промолвила Кейт.
   - _Трусоватая_? Да такую кровожадную тварь  следовало  бы  пристрелить!
Кстати, почему ее зовут Лягушка-брехушка?
   - Традиция, - сказала Кейт. - Все домашние звери, когда-либо  обитавшие
в этом доме, всегда носили это имя, правда, мама?
   Рут вздохнула.
   - Не очень разумно, но подобные традиции редко имеют смысл.  -  Она  не
заметила неуместности столь банальной фразы. - Мне искренне жаль, что  она
поранила вас. Наверное, это жара вывела ее из себя. Вчера ночью у нас было
почти как в тропиках. Сегодня вечером  мы  выставим  ее  из  дома;  нельзя
допустить, чтобы она так обходилась с нашими гостями...  Теперь  позвольте
мне  посмотреть  вашу  спину.  Кейт,   ты   помазала   Тома   каким-нибудь
антисептиком? - Голос Рут казался воплощением кротости, и Том подумал, что
именно таким тоном она говорит по  телефону  с  готовыми  на  самоубийство
дураками, не способными справиться с жизнью. Рут продолжала:  -  Когда  вы
намереваетесь  приступить   к   работе,   сегодня,   или   сперва   хотите
познакомиться с садом? Мне хотелось бы поводить вас по окрестностям.
   - А что, если этот "домашний зверь" вновь набросится на меня? - Том  не
мог забыть  случившееся.  Вчерашние  события  выходили  за  пределы  любой
эксцентричности.
   - Не беспокойтесь, Том, - сказала Рут. - Днем  она  чаще  спит;  потом,
если вы будете в библиотеке, то можете закрыть дверь.
   - Она не любит солнца, - подтвердила Кейт. - И вообще привыкла  жить  в
густом лесу.
   Он перевел взгляд от матери к дочери. Обе улыбались ему - дружелюбные и
невозмутимые. Том подумал: неужели я вообразил все это,  почему  вчерашняя
история кажется мне столь неприемлемой и странной? Надо бы разглядеть  это
создание повнимательнее. Все  станет  ясным,  когда  я  его  действительно
увижу...
   - Посмотри, вот она! - Кейт  показала  на  дверь.  Из  дверного  проема
высунулась длинная морда...  блестящие  оранжево-красные  глаза,  косматая
шкура с проплешинами, тут и там обнажавшими серую кожу. Передние ноги были
много выше задних, поэтому голова неловко торчала вперед. Держась  поближе
к стене, создание скользнуло в кухню, стуча когтями по полу. Том  встал  и
направился к собаке, присел на корточки - на всякий случай  подальше  -  и
попытался приглядеться.
   Более всего животное напоминало гиену,  чем  что-либо  еще.  Знакомство
Тома с природой  ограничивалось  днями  детства  и  произведениями  Дэвида
Аттенборо, и он помнил о гиенах лишь то,  что  они  питаются  падалью.  Но
откуда может взяться гиена в  пригороде  британской  столицы?  Невероятно.
Наверно, это какой-то гибрид или урод.
   Том заглянул в глаза создания, но увидел там лишь врожденную ненависть.
За пару костей она разорвет мне горло, подумал  он.  Тварь  чуть  натянула
губу, открывая желтеющие зубы, мерзкое дыхание прикоснулось к нему.
   Том поспешно встал и повернулся лицом к столу, откуда  за  ним  следили
три пары глаз.
   - Что же это такое? - спросил он. - Гиена? Или  одна  из  австралийских
диких собак?
   - Ерунда, - сказала Рут отрывисто. - По-моему, гибрид колли.
   Когда Том вновь посмотрел на зверя, передние ноги  создания  показались
более пропорциональными, а мех блестящим. Тем не менее тварь пряталась  от
света возле стены. Значит, он ошибся.
   - О'кей, - проговорил Том. - А почему нельзя посадить ее на поводок,  в
клетку или куда-нибудь еще? Так было бы безопаснее.
   - Поводок? Хорошая идея. - Рут направилась к шкафчику под  раковиной  и
извлекла моток бечевы.
   - Тебе понадобится ошейник. Я раздобуду в деревне, - сказала Кейт.  Том
быстро взглянул на нее. Разговор сложился сюрреалистический, отчасти вовсе
безумный. К счастью, в заднюю дверь постучали, и в  кухню  вошел  Бирн,  в
джинсах и рубашке с открытым воротом, чуточку вспотевший после  ходьбы  на
солнце.
   - Доброе утро, - поприветствовал он  негромко.  -  Сегодня  браться  за
огород?
   - Значит, вы уже закончили изгородь? - Рут  внезапно  раскраснелась  от
удовольствия. - Чудесно. Это действительно  великолепно.  Надо  сходить  и
посмотреть прямо сейчас... Почему  бы  вам  не  передохнуть  денек,  Бирн,
заняться собой?
   - Предпочитаю действовать.
   - В воскресенье? Ну что вы! - С  этими  словами  она  взяла  соломенную
шляпу, висевшую возле двери.
   - Уж если вы выходите, - рассудительно сказал Бирн, - я тоже пройдусь.
   - Свежий воздух. В нем все дело. - Саймон смотрел на  них.  -  "Честный
труд и усердие начищают лопату простака".  И  так  далее.  Ночные  кошмары
рассеются. - Он разливал кофе, бурно и фривольно разбрасывая слова.
   - Значит, ты намереваешься помочь им? - спросила Кейт.
   - Не сегодня, дорогая. Когда-нибудь в следующий раз.


   Зазвонил телефон.
   Саймон взял трубку.
   - Алло?
   Ничего, мертвая тишина. Он положил трубку и нахмурился. Это уже выходит
за пределы шутки. За окном он мог видеть Рут, занятую в огороде. Бирн тоже
работал там, рядом с ней.  Они  погрузились  в  разговор.  Какое-то  время
Саймон следил  за  ними,  за  тем,  как  они  продвигались  между  гряд  к
оранжерее. Оконный переплет обрамлял их словно багет. Голландский  пейзаж,
спокойный и мирный.
   Ему хотелось присоединиться к ним, но для этого было, во всяком случае,
слишком жарко. Воспользовавшись предлогом, он принялся бродить  по  кухне,
прибираясь и поправляя то тут, то там. Подумав,  он  переложил  кулинарные
книги  на  подоконнике:   вегетарианскую   и   индийскую   кухню   вместе,
низкокалорийную и японскую по отдельности.
   А потом сел за стол в холле, листая журнал. Но вскоре вновь поднялся  и
побрел в  библиотеку  поискать  книгу,  содержащую  отчасти  запомнившуюся
строчку стихов: "_Покойный год на севере лежит_", но так и не сумел  найти
ее. Возможно, это строчка из песни, из тех, что певала Рут.
   Оставив сборник стихов на  столе,  Саймон  направился  наверх.  Постоял
немного возле окна на площадке, наблюдая за ласточками, мечущимися  высоко
в небе над озером. В  спальне  он  наполнил  кружку  для  чистки  зубов  и
принялся пить, глотая пинту за пинтой. Вода бежала, текла  по  его  рту  и
подбородку, он залился слезами.


   Вне дома  было  так  приятно.  Четкие  гравийные  дорожки,  разделившие
огород, заросли одуванчиком и пыреем. Стоя на коленях с вилами в руке, Рут
сражалась с крапивой.
   - Было бы проще побрызгать  все  травилкой  для  сорняков.  Здесь  ведь
ничего не должно расти.
   - Я знаю, но,  по-моему,  это  неправильно.  Я  не  доверяю  химикатам.
Говорят, что они нарушают природное равновесие.
   -  Итак,  вы  придерживаетесь  органики?  -  Бирн  поглядел  на   сетку
перепутанных дорожек, лабиринт коробчатой изгороди.
   Рут села на корточки.
   - Когда-нибудь я буду выращивать здесь растения  на  продажу,  или  это
будет детская. Я мечтаю  об  этом.  Я  хочу  отказаться  от  преподавания,
пораньше уйти от дел.  В  наше  время  работа  в  системе  образования  не
приносит никакого удовлетворения. Слишком много бумажной  работы,  слишком
много ограничений и  слишком  много  соревновательности...  А  мне  больше
хочется  проводить  свое  время  здесь,  работая  в  саду,  заставляя  его
плодоносить.
   Опустившись на колени возле нее, Бирн принялся полоть сорняки.
   - А вы всегда жили здесь? - спросил он.
   - Всю свою жизнь. - Рут вздохнула. - Я выросла здесь вместе с Саймоном.
Вот почему ему так нравится это место.  Этот  дом  родной  и  мне  и  ему.
Алисия, мать Саймона, ходила за мной как за собственным ребенком.
   - Что же случилось с вашей матерью?
   - Я даже не знала ее. - В голосе Рут слышалась грусть. - Она умерла при
родах.
   - А ваш отец?
   - Знаете что, не перейти ли вам сюда, а я переберу  рассаду  латука?  -
Рут встала, отвернувшись от Бирна, но он все-таки успел заметить  внезапно
побледневшее лицо и панику в глазах.  Многое  здесь  выходило  за  пределы
допустимых границ. Его прошлое, ее отец... Бирн еще раз удивился тому, что
до сих пор не спросил ее об отце.
   Он поднялся на ноги, последовал за ней в парники.
   - Рут, у меня есть вопросы. Я все хотел спросить вас кое о чем.
   -  Давайте,  -  поощрила  его  Рут,   но   в   ее   голосе   прозвучала
настороженность, заметная и в том, как она  наклонилась  над  подносами  с
рассадой.
   - Я никогда не рассказывал вам,  что  было,  когда  я  появился  здесь.
Видите ли, я приехал сюда, голосуя, и тут трое...  бродяг  украли  у  меня
бумажник.
   - Голосовать всегда рискованно, правда?
   - Обычно я способен позаботиться о себе. Но на этот раз вышло иначе.  -
Он медлил, не зная, как сказать ей. - Я даже не  уверен  в  том,  что  все
случилось на самом деле, или это был сон или галлюцинация.
   Рут взглянула на него.
   - Вы не похожи на человека, не способного определить истину.
   - Там были две женщины, - продолжил он. - И  мужчина.  И  одна  женщина
воспользовалась моим ножом, чтобы убить мужчину...
   - Опять этот фокус! - Рут едва не расхохоталась. - Ах бедный  Бирн!  Вы
чужой в наших краях и не знаете местных знаменитостей.
   - Что? - Он поглядел на нее.
   -  Это  актеры  перфоманса  [перфоманс  (перформанс)  -  представление,
спектакль, трюки (театр.)], так, кажется,  они  зовут  себя.  Развлекаются
тем, что пугают неосторожных. Как жаль, что вы наткнулись именно на них! И
вы  говорите,  что  именно  они  отобрали  ваш  бумажник?  По-моему,  пора
кому-нибудь наконец остановить подобные фокусы, это нечестно.
   - Рут, но это действительно произошло!
   - Почему же вы не сообщили в полицию? - спросила она резким тоном.
   - Тела не обнаружилось, - ответил он. - Наверное, я упал в обморок,  но
когда очнулся, их не было. Однако мой нож был испачкан кровью, трава тоже.
   - Говорят, что они пользуются необычными таблетками, -  с  негодованием
сказала Рут, наморщив нос. Она стянула садовые перчатки. - Некоторые  люди
возмущены их поведением. Они любят пугать. Но красть бумажники! Однако вам
следует  что-нибудь  предпринять.  В  нашем  благословенном   материальном
обществе   кража   собственности   всегда   считалась   более    серьезным
преступлением, чем нанесенный чувствам урон, не так ли? -  Она  подмигнула
ему, словно это была  какая-то  шутка.  -  Вам  и  в  самом  деле  следует
обратиться в полицию.
   Он извлек бумажник из заднего кармана джинсов и показал ей.
   - Ах да, помню, вы говорили, что вам его подбросили. - Она нахмурилась.
   Бирн кивнул.
   - Пришел какой-то старик и принес бумажник.  А  эти  две  женщины,  две
артистки, на этот раз были с ним. Они выбрали себе нового  компаньона.  Вы
не знаете, кто это мог быть?
   - Все оказалось на месте? Ваши деньги? - Рут не  обратила  внимания  на
его слова.
   - Да, их даже прибавилось. Но кто этот мужчина? Почему он  слоняется  с
этими двумя ведьмами?
   - Не знаю. -  Она  пожала  плечами,  всем  своим  видом  показывая:  не
расспрашивайте меня больше, измените тему... я не  хочу  разговаривать  об
этом.
   Положив руки на ее плечи, Бирн заставил Рут посмотреть на него.
   - Рут, говорите же. Что еще за великий секрет? Почему он делает это?
   - Не знаю! Почему вы считаете, что я обязана  все  знать?  Ко  мне  эти
особы не имеют никакого отношения. Быть может, вам лучше  отыскать  его  и
самому задать этот вопрос, раз уж вы не в состоянии оставить  это  дело  в
покое. - Отодвинувшись от него, Рут запустила руки в  карманы,  разыскивая
платок. Она едва не плакала.
   Он был потрясен.
   - Рут, простите меня. Я не хотел расстраивать вас.
   - Я не расстроена! Но вы получили назад свой бумажник, и я не  знаю,  о
чем разговор! И не понимаю, почему вы все продолжаете его!
   И Рут, едва ли не бегом, бросилась прочь, рассыпая по пути рассаду.
   Том и Кейт стояли в библиотеке. Он держал  папку  с  листами  бумаги  и
карандашами 2В. Сказать было нечего: библиотека казалась ему раем.
   Все помещение было  уставлено  книгами  -  как  и  все  прочие  комнаты
поместья. Но здесь полки и пол были сделаны из  бледного  чистого  дерева,
производя при этом эффект, противоположный тьме и мраку.  Там  и  сям  пол
закрывали линялые персидские ковры голубых и  зеленых  оттенков.  У  двери
стояло большое фортепьяно, крышка его  была  поднята.  Рядом  на  табурете
балансировали папки с нотами.
   Комната была встроена в фонарь: французские окна и  двери  [французское
окно  -  двустворчатое  окно,  доходящее  до  пола;  французская  дверь  -
застекленная створчатая дверь] выходили на луг,  прежде  бывший  лужайкой.
Обжигающие лучи утреннего солнца втекали через пыльные окна.
   Кейт подошла к окнам и открыла их. Свежий,  но  не  слишком  прохладный
воздух хлынул в комнату.
   - Вот, - сказала она, искрясь. - Что может быть лучше?
   - Гм! - Он взял с полки книгу, посвященную истории Эппингского леса.
   - Английская история вон там, литература  и  критика  здесь,  поэзия  и
драма... - Она показывала ему различные разделы, но Том слушал вполуха. Он
смотрел на стол, стоявший в фонаре, широкий, элегантный,  с  двумя  рядами
ящиков на обеих тумбах и подставкой для чернил.  Красное  дерево,  подумал
Том. Возле стола находилось кресло, за которое он  бы  продал  свою  душу,
легкое, изящное и прямое.
   - Ренни Макинтош?  [Чарлз  Ренни  Макинтош  (1868-1928)  -  шотландский
архитектор и дизайнер] - попробовал угадать Том.
   Кейт кивнула.
   - Их четыре, и теперь они обветшали. Остальные не сохранились.
   - Я буду осторожен, не беспокойся. - Он вновь оглядел полки. - О  Боже,
и кто же сумел привести все это в порядок?
   - По-моему, собирать книги начала сама  Розамунда.  Но  в  порядок  все
приводил Джон Дауни, ее зять, который в основном и пользовался ими. Он был
фанатиком чтения. Дауни отравили газом в  первую  мировую  войну,  он  был
прикован к каталке. Вот  почему  в  зале  есть  лифт  и  внутри  дома  нет
ступенек, а только рампы.
   Том открыл свою папку и начал выкладывать бумагу и карандаши по  прямым
линиям, которые всегда находил столь гармоничными.
   Он услышал, как Кейт негромко сказала: "Я приду за  тобой,  когда  ленч
будет готов..." и закрыла дверь.
   Том остался один в библиотеке. Какое-то время он бродил по  библиотеке,
проверяя,  не  оказалась  ли  где-нибудь  поблизости  Лягушка-брехушка,  и
рассматривая отделы, а потом сел на макинтошево кресло и взглянул из  окна
на луг, местами затененный окружающими деревьями.
   Небо оставалось безоблачным и чистым. Где-то вдалеке жаворонок  выводил
головокружительно сложные трели. Дом окружил его тишиной.  Все  остальные,
казалось, вышли.
   Вот оно. То, о чем он и мечтал: время,  место  и  возможность  написать
книгу. Его шанс определить, понять, наделен ли он писательским даром.
   Дом ожидал, его пустые просторные комнаты ждали вторжения его фантазии.
Том вспомнил слова Алисии. Она сказала ему,  что  он  найдет  здесь  роман
между кирпичами и раствором стен. "Дом полон историй. И не только книжных.
Каждый, кто гостит там, находит свое. Дом  как  будто  порождает  истории.
Сплетни, слухи, рассказы... там их целый Вавилон. Если ты  хочешь  писать,
твоя повесть найдет воплощение в Голубом поместье".
   Но теперь Том уже знал что-то. Центром повествования будет сам дом. И с
первым приливом волнения он позволил своему уму обдумать идею.
   Существование дома охватило целое столетие, его обитатели пережили  все
далекие события века. Он представил  себе  прикованного  к  каталке  Джона
Дауни,   искалеченного   жестокой   в   своей   расточительности   войной,
распоряжающегося  в  комнате,  в  которой  он  теперь  сидел.  А  потом  -
Розамунда, певица, повесившая эти странные  стихи  над  входной  дверью  и
отвергавшая мужчин, в том числе и собственного мужа.
   Это стихотворение. Под ним не было имени автора, и  Том  не  знал  его.
Встав, Том подошел к полкам и отыскал раздел поэзии.
   Томик Бодлера, томик Верлена. Но кроме них ничего, нет даже  антологии.
Это же песня, вспомнил он и направился к пианино.  В  стопке  на  табурете
были собраны Шуман, Шуберт, Вольф [Хуго Вольф  (1860-1903)  -  австрийский
композитор и  музыкальный  критик],  Форе  [Габриель  Форе  (1845-1924)  -
французский композитор]. Он остановился там и принялся  просматривать  три
книги  с  мелодиями  Форе.  Очаровательные,  роскошные,   однако   нужного
заголовка он не нашел.
   На  подставке  стоял  открытый  сборник  песен.  Он  взял  его.   Песни
принадлежали Анри Дюпарку [французский композитор  (1848-1933),  известный
также как Фук-Дюпарк], имени этого Том не знал. Тоненькая  брошюра,  всего
дюжина  песен.  Тут  она  и  нашлась:  "Le  Manoir  de  Rosamonde"   ["Дом
Розамунды"].
   Слова оказались странно уместными: "_Как пес впилась в меня любовь_..."
Раны на его спине все еще болели.
   Первая песня в книге  также  захватила  его  воображение.  "_Дитя  мое,
сестра  моя...  жить  вместе_".  Том  опустился  в  макинтошево  кресло  и
задумался.
   Ему  предстоят  годы  исследований,  надо   просмотреть   горы   писем,
дневников, газет и записей, если он решит обратиться  к  семейной  истории
буквально. Колоссальная работа потребует не одно лето.
   Потом у него была ведь  идея,  и  французские  стихи  только  заставили
забыть ее. Карандаш был уже в руке  Тома:  разлинованная  страница  лежала
перед ним. Он все выяснит, конечно же. Он станет исследователем, настоящим
ученым... Но может начать немедленно - просто начать,  а  потом  дополнить
подробностями. Том написал:

   "В верхних комнатах обитает ребенок. Девочка раскладывает свои  игрушки
в рядок на постели, негромко напевая сама себе. Между двумя куклами мишка,
но она не смотрит на них. Она говорит  маленькому  косматому  созданию  на
полу:
   - Вот теперь ты сидишь как хорошая девочка и не  будешь  шуметь.  Я  не
хочу сегодня никакой ерунды. У нас слишком много дел.
   Картинки ее сложены возле  стены,  лица  их  отвернуты  от  нее.  Возле
постели коврик, у окна кресло и туалетный  столик,  но  в  комнате  больше
ничего нет. Чемоданы и упаковочные ящики еще внизу.
   Она слышит, как там ходят мужчины, топая ногами по  голым  доскам.  Дом
пахнет свежей краской и деревом, неуютные запахи заполняют его.
   Элизабет вздыхает.  Она  оглядывается.  Лягушка-брехушка  ждет,  и  она
заставляет ее прыгнуть к Петиции. Лиз рада, что брехушка поехала  с  ними,
хотя Родди всегда дразнит ею девочку. Ревнует, говорит мама, потому что  у
него нет такого хорошего друга.
   Она  слышит,  как  Родди  топает  по   коридору   внизу,   пронзительно
насвистывая. Хлопает дверь, и свист доносится уже снаружи. Она подходит  к
окну и смотрит вниз.
   Вот он стучит носком по куче кирпичей, оставленных  строителями.  Родди
смотрит вверх и замечает ее.
   - Ну, ящерка Лизард, как тебе здесь нравится?
   - Очень, - отвечает Лиз осторожно.
   - Больше чем очень, креветка. Нечто совершенно необыкновенное!
   И он убегает по террасе, перепрыгивая через  ступеньки,  спускается  на
едва засеянную лужайку. Она видит, как он бежит по яркой траве  и  наконец
теряется в густой тени.
   Она смотрит вниз - на стену возле своего  окна.  Голый,  серый  камень,
резкий и грубый на ощупь. Будет  лучше,  когда  стена  зарастет  ползучими
растениями, думает она. Их посадит мама или  тетя  Маргарет.  Плющ  красив
весь год, и он быстро  растет.  Листья  его  подобны  рукам,  они  двигают
пальцами и цепляются за камень. Элизабет знает, что скоро плющ окружит  ее
окно, листья его дружелюбными ладонями будут махать  ей;  она  почувствует
себя в безопасности, и новый дом перестанет казаться ей таким странным.
   Она  рада  тому,  что  с  ней   все   ее   друзья:   куклы,   мишка   и
Лягушка-брехушка. Она поможет матери сажать плющ под окном,  тогда  и  сад
начнет казаться домом."

   Том неловко шевельнулся в кресле. Ему казалось, что тенниска прилипла к
царапинам на его спине.
   Неплохо, решил он, и Лягушка-брехушка на самом  месте.  Девочка  эта  -
Элизабет, дочь  Розамунды.  Дом  построили  в  1905  году,  и  они  только
въехали...
   И еще брат Родерик. Куда же это он бегал, пока в доме наводили порядок?
Носился под деревьями  как  безумный...  Родерик  будет  нередко  посещать
деревню, оставив домашние дела женщинам...
   Том встал, оглядывая полки. Сколько же детям  было  лет,  и  почему  он
решил, что Родерик - старший? Кейт или Рут наверняка знают.  Здесь  велись
записи, хранились родословные, дневники и все такое.  Алисия  говорила  об
этом.
   Он посмотрел из окна  на  огромный  травянистый  луг,  волнующийся  под
легким ветерком, на чистое небо, раскинувшееся далеко и широко. Неужели он
и впрямь  намеревается  загромоздить  свое  повествование  фактами?  Разве
нельзя просто написать эту повесть,  воспользовавшись  одними  именами  из
прошлого? В конце концов, все действующие лица давно уже мертвы...
   С тех пор прошло так много времени.





   Физекерли Бирн решил пропустить ленч. Прихватив из кухни хлеб и сыр, он
съел их у себя в коттедже. Ему  нужно  было  подумать.  Почему  Рут  снова
расстроилась? Бирн пожалел о том, что надавил на нее, но вместе с тем было
непонятно, что именно он  сделал  не  так.  Сколько  же  вокруг  запретных
областей, куда не следует ступать, сколько вещей, которых  она  не  хотела
замечать.
   Бирн попытался понять  природу  ее  молчания.  Почему  она  не-захотела
разговаривать об отце, о том старике... о Лягушке-брехушке или о любой  из
этих тайн? Рут жила в поместье, дом принадлежал ей, но  она  почему-то  не
интересовалась им. Дом словно обволакивал ее какими-то чарами, лишая  воли
и энергии... Бирн остановил себя. Какая нелепость!
   Пиво, вот что ему нужно. Большая прохладная пинта  или  три  в  обычном
английском пабе на травке. А еще, быть может, один или два  вопроса,  если
возникает возможность. Он направился по длинной аллее, и асфальт дышал  на
него теплом.
   Бирн  не  намеревался  нести  деньги  в  полицию.  Зачем  помогать   им
обнаружить себя? Он понимал, что кто-то  узнал  его  историю,  и  недавнее
прошлое скоро станет общеизвестно, однако он не  ощущал  желания  торопить
события.
   Надо было узнать, кто  этот  старик  и  почему  он  хотел,  чтобы  Бирн
убирался. И еще - две эти женщины. Он не сомневался, что за  вырезками  из
газет и убитой совой угадывается их рука. Кем бы они ни были и чего бы  ни
хотели, но пользовались они методами устрашения.
   Ничего себе артистки! Едва ли. Бирн не верил в это. Они -  воровки  или
даже  хуже.  Неужели  эти  ведьмы  отдали  бумажник  старику,  неужели  он
потребовал его? И что их связывает вместе?
   Выйдя на дорогу, он повернул налево, оставив за спиной лес и Эппингское
шоссе. Первый попавшийся ему паб назывался "Джек Шестнадцать Струн".  Бирн
открыл дверь, но заведение было набито молодыми  мужчинами  в  рубашках  с
отложными  воротниками.  Густо  пахло  лосьоном  после  бритья  и   потом,
монотонная музыка докучала своей пульсацией.
   Бирн отправился дальше - с горки к центру поселка.
   Два других паба также были полны, люди занимали тротуары,  теснились  к
дверям.
   В конце концов он пробился к стойке  в  "Быке"  и,  стоя,  осушил  одну
пинту. Вторую он решил выпить снаружи, однако все скамьи были заняты.
   Бирн направился через дорогу к лужайке. Кучка детей и взрослых окружила
раек с Панчем  и  Джуди  [герои  народных  кукольных  представлений  вроде
Петрушки]. Он задержался возле  него  посмотреть.  Забавное  представление
предназначалось скорее для взрослых и  высмеивало  политиканов  и  прессу.
Кукла Джуди заметно напоминала министра здравоохранения...
   Бирн улыбнулся и отвернулся,  разыскивая  взглядом  какую-нибудь  тень.
Вдали поляну пересекал рядок зрелых дубов. Бирн устроился возле одного  из
них и приложился к своей пинте. Отсюда  был  слышен  смех  возле  Панча  и
Джуди, крики детей.
   Он  не  знал,  с  чего  начинать.  Поляну  окружали  элегантные   дома,
принадлежавшие к эдвардианской или более  ранним  эпохам.  Он  хотел  было
поинтересоваться в пабе, однако пожилой человек в таком  прекрасно  сшитом
костюме едва ли будет проводить много времени в местной пивной. Завтра  он
попытается это сделать на почте. Там должны знать всех  людей  пенсионного
возраста, а уж тем более личность, привыкшую одеваться так стильно...  Все
же Тейдон - небольшое местечко.
   Изрядная доля местного населения сидела теперь перед  ним,  развлекаясь
спектаклем и  тем  не  менее  не  позволяя  себе  хохотать.  Потом  смешки
превратились в нечто иное - точнее, в неловкое бормотание. Внезапно  толпа
рассеялась. Несколько взрослых, сердитых и даже оскорбленных, отвели детей
подальше, чтобы те не могли больше видеть и слышать представления.
   Бирн сперва ничего  не  понял.  Допив  пинту,  он  поднялся  и  подошел
поближе. Осталось только  несколько  детей.  Одна  маленькая  девочка  уже
плакала.
   Верх райка  был  забрызган  красной  краской.  Кукла  Джуди  висела  на
занавесе,   из   расколотой   пополам   пластиковой   черепушки   вытекала
красно-белая субстанция.
   Выдумка тонкая, рассудил  он,  да  вкус  дурной...  Из-за  райка  вышла
женщина и забрала  оставленную  на  траве  шапку.  В  ней  оказалось  лишь
несколько медяков...
   - Не слишком большой доход, - проговорил Бирн  и  тут  лишь  узнал  ее.
Черные волосы свисали жирными  крысиными  хвостами,  белая  кожа  казалась
рыбьим подбрюшьем.
   - Ну, кого еще убила? - спросил он.
   Она хохотнула, скривив рот набок. А потом с быстротой  молнии  рука  ее
дернулась, и, зачерпнув красную  и  белую  мешанину  с  занавеса,  бросила
мерзость ему в лицо, прежде чем Бирн успел сообразить, что она делает.  По
его коже текла не краска,  не  пластик,  а  грязные  потроха.  Преодолевая
дурноту, он потянулся, пытаясь схватить ее за руку.
   Но она уже была не так близко  и  удалялась  по  лужайке  к  одному  из
больших домов. В гневе Бирн откинул занавес райка,  желая  обнаружить  там
остальных: мужчину со стрижеными волосами и вторую женщину.  Но  там  было
пусто. Он постоял на месте, пытаясь очистить от грязи  рот  и  глаза;  тем
временем женщина исчезла  в  огромном  георгианском  [архитектурный  стиль
XVIII - начала XIX вв.] доме из красного кирпича в конце поляны.


   У парадной двери ему никто не ответил. Бирн  дернул  за  колокольчик  и
забарабанил  кулаками.  Потом  в  негодовании  откинулся  и  посмотрел  на
невозмутимые окна: ни вздрогнувших занавесей, ни  звука.  Если  бы  он  не
видел собственными глазами, как эта дрянь вошла в дом, то поклялся бы, что
там никого  нет.  Негромко  ругаясь,  он  направился  вдоль  стены,  чтобы
увидеть, открыт ли задний вход.
   - Бирн, что вы здесь делаете? - у ворот  стояла  Кейт.  -  Что  с  вами
случилось?
   Том Крэбтри сопровождал ее, поднятые губы его выражали неодобрение.
   - Вы подрались, не так ли?
   - Нет! Какая-то проклятая баба швырнула в меня этой грязью!  -  Он  был
слишком раздражен, чтобы интересоваться причинами их  появления  здесь.  -
Она вошла в этот дом. Я ее узнал: одна из тех, кто украл мой бумажник.
   - Она вошла _сюда_? - В голосе Кейт звучало недоверие. - Она  не  могла
этого сделать! Здесь живет дядя Питер.
   Бирн только глядел на них. Кейт приняла это за непонимание.
   - Наш внучатый дядюшка Питер. Он был женат  на  тете  Алисии.  Он  отец
Саймона.
   И тут, словно по сигналу, дверь отворилась.
   В ней появился старик, в отглаженном  -  как  и  прежде  -  безупречном
полотне.
   - Ну, все вы здесь. Входите.
   Кейт подошла к нему и привстала на цыпочки, чтобы  поцеловать  в  щеку.
Крэбтри протянул руку. Старик посмотрел поверх голов на Бирна.
   - На мой взгляд, вам надо почиститься, - сказал он. - Входите. - В  его
словах прозвучало самое вежливое из приглашений.
   - Здесь живет женщина, - произнес Бирн, - я хочу переговорить с ней.
   - Конечно же, - промолвил отец Саймона. - Но  мне  сперва  хотелось  бы
переговорить с вами...


   - Это дочь моей кухарки, - объяснил он. - Джен чувствует себя нехорошо,
но в последнее время обнаружились некоторые признаки улучшения.  Она...  в
депрессии, попала в плохое общество.  -  Питер  Лайтоулер  стоял  у  двери
расположенной на первом этаже  умывальни,  пока  Бирн  безуспешно  оттирал
рубашку губкой.
   Кейт и Том готовили чай в кухне. Однако никаких  признаков  присутствия
черноволосой женщины.
   - Она чертовски опасна. Я уже встречался с ней... - Бирн умолк. Следует
ли упоминать об этом странном событии или лучше не надо? Их было двое. Как
насчет второй? - А где она теперь? - спросил он.
   - Наверху,  отдыхает.  Джен  лечится.  -  Бирн  видел  в  зеркале  лицо
Лайтоулера, испещренное резкими и жесткими морщинами. - Но иногда забывает
принять лекарство, и тогда нам приходится иметь дело с подобными фокусами.
Очень  жаль,  что  вы  претерпели  неудобства.  Вы  должны  позволить  мне
возместить ущерб.
   Он  извлек  из  нагрудного  кармана  бумажник  и   отделил   от   пачки
двадцатифунтовую банкноту.
   Абсурдное  предложение.  Бирн  высушил  руки  и  повернулся   лицом   к
оставшемуся в дверях старику.
   - Я еще не истратил те деньги, которыми вы уже снабдили меня.
   - Но вы, как  я  вижу,  все  еще  остаетесь  в  поместье.  -  В  голосе
Лайтоулера  слышалась  не  напряженность,  скорее  интерес.  Со  спокойной
элегантностью старик опирался плечом о дверь.
   Помедлив, Бирн ответил:
   - Не люблю, знаете ли, когда меня вынуждают что-либо делать. Теперь  вы
можете получить свои деньги назад, раз я знаю, кто вы.
   - Оставьте их себе, - резко  проговорил  старик.  -  Деньги  ничего  не
значат.
   - Не понимаю. _Почему_ вы хотите, чтобы я ушел оттуда?
   - О, это понять легко. -  Лайтоулер  пожал  плечами.  -  Я  очень  хочу
возобновить открытое общение со своим сыном. Боюсь, что я говорю об  одной
из тех сложностей, которые  посторонним  всегда  кажутся  столь  нелепыми.
Мы... несколько разошлись. А я, насколько вы видите,  более  не  молод  и,
похоже...  не  готов  встретить  конец  своей  жизни,  сохраняя  натянутые
отношения с самыми близкими из родственников. Согласитесь, отношения между
отцом и сыном - дело приватное. И я - правильно или  ошибочно  -  полагаю,
что чужак, помогающий в доме, способен создать  излишнюю  напряженность  в
деликатной ситуации. Уверяю, я не имею против вас ничего личного. Но после
прибытия молодого Тома Крэбтри мне явно необходимо снова  подумать.  -  Он
направился к Бирну. - Приношу вам свои  извинения,  мистер  Бирн,  за  все
неприятности, которые я мог причинить вам. -  Он  протянул  руку,  и  Бирн
принял ее.
   Во всяком случае,  эти  слова  хоть  что-то  объясняли.  Лайтоулер  мог
говорить правду. Хотя,  едва  ли:  слишком  много  денег  было  приложено,
слишком много потребности убедить.
   - А теперь я слышу, как разливают чай. Вы, конечно же, присоединитесь к
нам, не так ли? Чтобы показать, что вы не испытываете обиды?
   Бирн последовал за ним по холлу в гостиную.  В  дверях  он  остановился
удивленный.
   Стены были обставлены полками, комната была  полна  книг  -  древних  с
кожаными переплетами и неразличимыми заглавиями. Многие  из  них  были  на
французском или итальянском, заметил Бирн. На первый взгляд ценные, однако
он не мог считать себя знатоком. Комната явно напоминала ему о  библиотеке
в поместье. Сидя на кожаном честерфилде [большой  туго  набитый  диван  со
спинкой и подлокотниками], Кейт разливала  чай.  Том  просматривал  книжку
стихов, рот его беззвучно произносил слова.
   И то, что Бирн собирался  сказать  Питеру  Лайтоулеру,  показалось  ему
безумно неуместным, чудовищным и вульгарным.
   Бирн спросил:
   - Зачем вам все-таки понадобился мой бумажник?
   Но одновременно с ним  заговорила  Кейт,  высокий  и  легкий  голос  ее
оказался сильнее.
   - Как это вышло, дядя Питер? Кто эта женщина?
   Старик опустился возле нее, не обращая внимания на Бирна.
   - Джен, дочь бедной Луизы, ты помнишь ее.
   - Я думала, что она поступила в колледж.
   Лайтоулер покачал головой.
   - Не получилось. Ее соблазнил мир развлечений... точнее, некая персона,
имеющая склонность к мелодраме. А именно марионеточник.  Помнишь  раек  на
поляне. Марионетки. - Он  посмотрел  на  Бирна,  застывшего  в  дверях.  -
Входите же,  мистер  Бирн,  садитесь.  Расскажите  мне  о  наших  странных
кукольниках... По-моему,  модный  язык  называет  их  сегодня  художниками
перфоманса.
   Почти против своей воли,  Бирн  обнаружил,  что  усаживается  в  кресло
спиной к окну и самым обычным образом принимает чай от Кейт.
   Лайтоулер  поуютнее  устроился  на  софе,  свет  сбоку  падал  на   его
морщинистое лицо. Тонкий рот старика чувственно кривился,  глаза  иронично
косили.  Цветастый  галстук,  запонки   из   изумруда.   Нетрудно   понять
происхождение театральных наклонностей Саймона.
   Лайтоулер купался во внимании, наслаждаясь представлением.
   - Вам надо их увидеть. Марионеточники, как ни  странно,  придерживаются
древних традиций. Так сказать, местные вариации на заданную тему. В  конце
концов, в этом лесу всегда проливали кровь. Некоторые уверяют, что  именно
здесь Боудикка [королева племени  иценов,  возглавившая  восстание  против
владычества римлян; погибла в 62 г.] потерпела поражение от римлян и более
восьмидесяти тысяч британцев легли в  землю  на  берегах  Эймерсбери  -  в
огромные курганы между поместьем и шоссе. Доказательств  нет,  но  легенда
настаивает... Потом, конечно, это первая свалка за  пределами  Лондона.  У
нас  то  и  дело  огораживают  какую-нибудь  часть  леса,  чтобы  провести
расследование.  Убийства,  наркотики,  хулиганство,  насилие...  этот  лес
повидал многое... Но не будем видеть все в столь мрачном свете.  Я  помню,
когда из Ист-Энда сюда ходили специальные поезда. Шарабаны, экипажи -  все
являлись в лес на праздники. Так что здесь было очень веселое место.  Люди
приезжали отдохнуть вместе с  семьями...  Загородные  поездки,  молодежные
клубы. В  Ригговом  приюте  были  устроены  аттракционы,  на  Чингфордской
равнине - ярмарка. По-моему, ярмарку там устраивают даже теперь - на Пасху
и Троицын день. - Он вздохнул. - Как давно я не был на ярмарке.  Но  кровь
все равно прольется, как говорил мастер. Наши черные кукольники прекрасным
образом воплощают прошлое этого леса. И при том превосходно согласуются  с
современной жизнью. Вспомните нынешние фильмы и видео. Не  понимаю,  зачем
люди изображают себя  такими  чистоплюями,  когда  стоит  только  включить
телеприемник... Но довольно. Прошу прощения, это мой  любимый  конек...  А
теперь вы. Том. Расскажите мне о своем волнующем  плане.  На  слух,  нечто
весьма интригующее. - Лайтоулер разом  переключил  все  свое  внимание  на
Тома, словно Бирн оставил комнату.
   Том самым неожиданным образом был застигнут врасплох.
   - Вы любезно уделили мне время, я невероятно благодарен за это,  однако
не знаю, насколько точно повествование будет соответствовать фактам.
   - Том намеревается написать о нашей семье, - сказала Кейт.
   -  Я  бы  скорее  предпочел  обезличить  повествование,   я   не   хочу
подробностей, - возразил Том.
   - О нашем доме, обо всем, что произошло  здесь.  -  Кейт  действительно
увлеклась, видел Бирн, она постоянно подыгрывала Лайтоулеру. И он невольно
попытался понять, что заставляет ее так поступать.
   - И вы явились ко мне за  информацией?  -  спросил  Лайтоулер  вежливым
городским голосом. - Буду рад помочь вам.
   - У тебя, конечно, должны быть дневники, письма и  книги.  Здесь  много
чего можно спрятать! -  Кейт  оглядела  комнату.  -  Я  никогда  не  имела
возможности по-настоящему исследовать этот дом.
   - Тогда приходи как-нибудь на весь день, Кейт. Исследуй сколько угодно.
- Старик ласково посмотрел на девушку, и Бирн подметил в  его  взгляде  не
только приязнь.
   Нечто алчное, хищное.
   Том торопливо проговорил:
   - Но мы не хотим мешать вам. Вы не должны чувствовать себя обязанным...
   Лайтоулер ответил:
   - Один только вопрос, Том. На  мой  взгляд,  вам  следует  решить,  что
собираетесь вы писать: роман или исторический отчет. Так нетрудно обидеть.
Кстати, а что думает об этом Рут?
   Кейт нахмурилась.
   - Она ничего не хочет знать. Мы спросили ее за ленчем. Мама никогда  не
разговаривает о прошлом, она считает его угнетающим. Словом, ей все равно,
что именно напишет Том, если только он изменит имена.
   - Точной истории не будет, я напишу роман. Даже географически дом будет
находиться совсем в другом месте. Но в качестве  основы  мне  хотелось  бы
знать и ваш вариант истории... если вы согласны помочь, мистер Лайтоулер?
   На морщинистом лице появилась слабая улыбка.
   - Поймите, я не самый лучший кандидат для подобной  работы.  Как  жаль,
что  Рут  отказывается  помочь  вам;  откровенно  говоря,   история   дома
принадлежит именно ей, женской линии семьи. - Ладонь старика на  мгновение
легла на колено Кейт, когда он потянулся за  чаем.  И  Бирн  с  удивлением
заметил ногти, обрамленные траурной каймой. Старик смотрел на Тома. - Кейт
знает всю эту древнюю историю.
   - Я должна была спросить твоего разрешения, - сказала  она.  -  Не  мне
говорить...
   - Плохо о мертвых... - закончил старик. Кейт покраснела. - Ничего,  моя
дорогая, - продолжил он. - Все  это  было  настолько  давно.  -  Задумчиво
помешивая чай, он откинулся на спинку дивана. Представление возобновилось.
- Я никогда не знал Розамунду. Я был ребенком Родерика, рожденным не по ту
сторону одеяла. Матерью моей была  деревенская  девушка  по  имени  Джесси
Лайтоулер. Мое появление на свет вызвало некоторые  хлопоты,  связанные  с
падением моего  отца.  -  Невидящими  глазами  он  уставился  в  чашку.  -
Праведная тройка женщин: матриархальная  Розамунда,  ее  сестра  Маргарет,
засушенная донельзя  ехидная  старая  дева,  и  прекрасная  юная  Элизабет
составили заговор, и Родерик, единственный  сын,  единственный  мужчина  в
роду, был изгнан. Причем не за столь  уж  необычный  грех  -  за  рождение
внебрачного ребенка... Не докучаем ли мы вам? - внезапно  резко  прозвучал
его сухой голос и он посмотрел на Бирна.
   - Вовсе нет, - ответил тот любезно. - Но если вы  не  против,  мне  уже
пора возвращаться в поместье.  Неплохо  бы  переодеться.  -  Он  встал.  -
Благодарю вас за чай. До свидания, Кейт, Том... мистер Лайтоулер.
   Он нашел путь наружу и закрыл за собой парадную дверь.  Бирн  стремился
на воздух - к  останкам  кукольного  представления,  еще  остававшимся  на
поляне.
   Он хотел  убраться  подальше  от  Питера  Лайтоулера.  Причин  подобной
реакции Бирн не хотел исследовать, однако она была чрезвычайно сильна. Ему
не нравился