--------------------
Фриц Лейбер. Мечи против смерти ("Фафхрд
и Серый Мышелов" #2). Пер. - И.Русецкий.
Fritz Leiber. Swords Against Death
(1970) ("Fafhrd and the Gray Mouser" #2)
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
--------------------







     Два воина, высокий и низкорослый, миновали Болотную заставу  Ланкмара
и двинулись на восток по Насыпной дороге. Свежая  кожа  и  гибкие  упругие
тела выдавали в них гонцов, однако на лицах спутников была написана  чисто
мужская горечь и железная решимость.
     Сонные охранники в вороненых кирасах не  стали  приставать  к  ним  с
расспросами. Только  сумасшедшие,  да  недоумки  по  своей  воле  покидают
величайший город Невона, тем более пешком и на заре. К тому  же  эти  двое
выглядели весьма устрашающе.
     Небесный  свод  стал  уже  бледно-розовым,  словно  шапка   пены   на
хрустальном кубке, наполненном на радость богам искрометным красным вином,
и это сияние, продвигаясь к западу, гасило звезды одну за  другой.  Но  не
успело солнце окрасить горизонт в алый цвет, как с  севера  на  Внутреннее
море налетела черная буря и покатилась в сторону суши. Стало почти так  же
темно, как ночью, и только молнии пронзали небо, да  гром  потрясал  своим
железным щитом. Штормовой ветер нес с моря запах соли, который  смешивался
с гнилостной вонью болот. Ураган гнул до  земли  лезвия  морской  травы  и
потом бросался в объятия корявых ветвей терновника и ястребиных  деревьев.
Нагнанная им болотная вода поднялась  на  целый  ярд  с  северной  стороны
узкого, извилистого и сверху плоского гребня Насыпной дороги. Вскоре полил
проливной дождь.
     Воины продолжали идти, не проронив ни слова, лишь расправили плечи  и
обратили к северу лица, словно  приветствуя  очистительные  ожоги  шторма,
которые позволяли им хоть немного отвлечься от мучительной боли, терзавшей
их мысли и сердца.
     - Эй, Фафхрд! - проскрежетал чей-то низкий голос сквозь грохот грома,
завывание ветра и стук дождя.
     Высокий воин резко повернул голову к югу.
     - Эгей, Серый Мышелов!
     Низкорослый воин последовал примеру своего спутника.
     Подле южного откоса дороги на пяти тонких столбиках  стояла  довольно
большая хижина  округлой  формы.  По  всей  видимости  столбики  эти  были
довольно длинные, поскольку дорога  в  этом  месте  проходила  высоко  над
уровнем воды, а между тем низ полукруглой двери хижины приходился как  раз
вровень с головой рослого воина.
     Ничего странного во всем этом не было, кроме одного:  всем  на  свете
известно, что среди отравленных испарений Великой Соленой Топи могут  жить
лишь гигантские черви, ядовитые угри, водяные кобры,  бледные  длинноногие
болотные крысы и тому подобная нечисть.
     Яркая  голубая  молния  на  мгновение  осветила  фигуру  в  капюшоне,
скрючившуюся в  низком  дверном  проеме.  Каждая  складочка  ее  облачения
вырисовывалась четко, словно  на  рассматриваемой  с  близкого  расстояния
гравюре.
     Однако даже при свете молнии внутри капюшона не  было  видно  ничего,
кроме плотной черноты.
     Снова загрохотал гром.
     Вслед за ним из капюшона раздался скрипучий голос, хрипло и без  тени
юмора чеканивший следующие строки,  в  результате  чего  пустячный  стишок
прозвучал как зловещее и роковое заклинание:

                        Ты, Фафхрд, здоров?
                        Ты, в себе, Мышелов?
                        Ах, зачем дивный город
                        Покидать, братцы, вам?
                        Ведь сердца свои скоро
                        Вы истреплете в хлам
                        И на пятках мозоли набьете,
                        Пройдя сто дорог
                        Средь бурь и тревог,
                        А в Ланкмар непременно придете.
                        Возвращайтесь сейчас же назад!

     Когда отзвучали  уже  три  четверти  этой  печальной  песенки,  воины
обнаружили, что хоть и продолжают мерно вышагивать по дороге,  но  тем  не
менее с хижиной еще даже не поравнялись. Получалось, что она тоже  шла  на
своих столбиках, а вернее, ногах. Сообразив это, друзья сразу  разглядели,
как тонкие деревянные ножки хижины машут туда-сюда, сгибаясь в коленях.
     Когда скрипучий голос проговорил последнее громкое  "назад!",  Фафхрд
остановился.
     Остановился и Мышелов.
     И хижина тоже.
     Оба воина, повернувшись к ней, уставились прямо в низкую дверь.
     И немедленно совсем рядом с ними ударила чудовищной величины  молния,
сопровождаемая оглушительным громовым раскатом. Воинов тряхануло,  проняло
до самых костей, хижину с ее обитателем стало видно лучше, чем днем, и все
равно внутри капюшона ничего не было.
     Но если б капюшон был просто пуст, то можно было бы  разглядеть  хотя
бы складки у него внутри. Но нет, все тот же  черный  овал,  непроницаемый
даже для вспышки молнии.
     Не обращая внимания ни  на  это  чудо,  ни  на  удар  грома,  Фафхрд,
стараясь перекричать бурю, завопил прямо  в  дверь,  и  собственный  голос
показался ему очень тихим, потому что он уже почти оглох от грома:
     - Эй ты, колдун, чародей,  ведьмак  или  кто  ты  там  есть,  слушай!
Никогда в жизни не войду я больше в этот проклятый город, отнявший у  меня
мою единственную любовь, несравненную и неповторимую Влану, которую я буду
оплакивать всегда и вина за страшную смерть которой пребудет во мне навек.
Цех Воров убил ее за то, что она была воровка-одиночка, и мы  расправились
с ее убийцами, хотя ничего от этого и не выиграли.
     - И моей ноги никогда больше не будет в Ланкмаре, -  трубным  голосом
гневно подхватил стоявший рядом Серый Мышелов,  -  в  этой  отвратительной
столице, лишившей меня моей возлюбленной Иврианы и, так же как и  Фафхрда,
придавившей меня гнетом печали и стыда, терпеть который я  осужден  навек,
даже после смерти. - Подхваченный шквалом, у самого уха Мышелова  пролетел
соляной паук размером с блюдо и, дрыгая толстыми, трупного оттенка ногами,
скрылся за хижиной, но низкорослый воин, ничуть не испугавшись, продолжал:
- Знай же, исчадие черноты, сумеречный призрак, что мы умертвили  гнусного
колдуна,  погубившего  наших  возлюбленных,  прикончили  его  двух  ручных
грызунов и задали хорошую трепку его нанимателям в  Доме  Вора.  Но  месть
бесплодна. Она не может оживить  умерших.  Ни  на  йоту  не  способна  она
смягчить горе и загладить вину, которые навек поселились в наших сердцах.
     - Воистину не способна, - громогласно поддержал Фафхрд, - потому  что
когда наши возлюбленные погибали, мы были пьяны, и нет этому прощения.  Мы
отобрали кое-какие  драгоценные  камни  у  воров  Цеха,  но  потеряли  два
несравненных и бесценных сокровища. И мы никогда не вернемся в Ланкмар!
     Рядом с хижиной вспыхнула молния, грохнул гром. Буря  продвигалась  к
суше, на юг от дороги.
     Наполненный чернотой капюшон чуть сдвинулся  назад  и  несколько  раз
качнулся  из  стороны  в  сторону.  Сквозь  канонаду   удалявшейся   грозы
оглушенные Фафхрд и Мышелов расслышали хриплый голос:

                "Никогда" и "навек" - не мужские два слова.
                Возвращаться вы будете снова и снова.

     И  хижина  тоже  двинулась  к  суше.  Отвернувшись  от  друзей,   она
припустила почти бегом, проворно, как таракан, перебирая ножками, и вскоре
скрылась в зарослях терновника и ястребиных деревьев.
     Так завершилась первая встреча Мышелова и его друга Фафхрда с Шильбой
Безглазоликим.
     В тот же день, ближе к вечеру, два воина, напав из засады  на  купца,
который ехал в Ланкмар, не позаботившись о надлежащей охране,  отобрали  у
него двух лучших из четырех запряженных в повозку лошадей - воровство было
второй натурой приятелей - и на  этих  неуклюжих  скакунах  поехали  через
Великую Соленую Топь и Зыбучие земли до мрачного большого города Илтхмара,
известного своими небезопасными постоялыми дворами, а также  бесчисленными
статуями, барельефами и  другими  изображениями  крысоподобного  божества.
Сменив там своих кобыл на верблюдов, они  вскоре  уже  медленно  двигались
через пустыню на юг,  следуя  вдоль  берега  бирюзового  Восточного  моря.
Переправившись через сильно обмелевшую в это время  года  реку  Тилт,  они
продолжили свой путь по пескам, направляясь в Восточные земли, где ни один
из них раньше не бывал. Желая хоть немного отвлечься от  горестных  дум  в
новых для себя местах, молодые люди  намеревались  прежде  всего  посетить
Горборикс, цитадель Царя Царей и второй после Ланкмара город по  величине,
древности и причудливому великолепию.
     В течение трех следующих лет, а это были год Левиафана, год Птицы Рух
и год Дракона, они изъездили  весь  Невон  вдоль  и  поперек,  тщетно  ища
забвения своей первой  большой  любви  и  первого  серьезного  греха.  Они
отважились даже забраться на восток  от  таинственного  Тизилинилита,  чьи
стройные, переливчатые шпили, казалось, только что выкристаллизовались  из
влажного, жемчужного неба, - в земли, о которых ходили легенды не только в
Ланкмаре, но даже в Горбориксе. Среди  прочих,  они  побывали  и  в  почти
исчезнувшей Ивамаренсийской  империи,  стране  столь  развращенной  и  так
далеко вросшей в будущее, что не только все мужчины и  крысы  в  ней  были
лысыми, но даже у собак и кошек не росла шерсть.
     Возвращаясь оттуда северным путем, через Великую степь,  друзья  едва
не попали в плен и рабство к безжалостным  минголам.  В  Стылых  Пустошах,
пытаясь отыскать Снежный клан Фафхрда, они узнали,  что  год  назад  туда,
словно громадная стая леммингов,  нахлынули  ледовые  гномы  и  по  слухам
перебили весь клан до  последнего  человека,  а  значит,  погибли  и  мать
Фафхрда Мора, и брошенная им невеста Мара, и его наследник, если, конечно,
таковой появился на свет.
     Какое-то  время  друзья  служили  у   Литкила,   полоумного   герцога
Уул-Хруспа, где инсценировали для него поединки, убийства и тому  подобные
развлечения. Затем, сев на сархеенмарское торговое  судно,  они  добрались
вдоль берега Крайнего моря на юг, в тропический Клеш и побродили некоторое
время в  поисках  приключений  по  джунглям,  впрочем,  далеко  в  них  не
углубляясь. Потом вновь направились на север,  обойдя  стороной  в  высшей
степени загадочный  Квармалл,  это  царство  теней,  и  оказались  у  озер
Молльбы, где берет  истоки  река  Хлал,  а  потом  и  в  городе  попрошаек
Товилийсе - Серый Мышелов полагал, что родился именно там,  но  не  был  в
этом  уверен,  и  когда  друзья  покидали  сей  непритязательный  городок,
уверенности у Мышелова не прибавилось. Затем, перейдя  Восточное  море  на
зерновой барже, друзья принялись искать золото в горах Предков,  поскольку
уже давно продали и продули  последние  драгоценные  камни,  похищенные  у
воров. Не добившись успеха,  они  снова  направили  стопы  на  запад  -  к
Внутреннему морю и Илтхмару.
     Чтобы заработать на жизнь,  друзья  воровали,  грабили,  выступали  в
качестве телохранителей, гонцов, курьеров и посредников  -  поручения  они
всегда или почти всегда выполняли с неукоснительной точностью, -  а  также
лицедействовали: Мышелов выступал в роли фокусника, жонглера и  клоуна,  а
Фафхрд, имевший способности к языкам и обучавшийся на поющего скальда, - в
роли менестреля, исполняя баллады своей суровой родины на  многих  языках.
Ни разу  не  унизились  они  до  работы  поваров,  чиновников,  плотников,
лесорубов или обычных слуг и никогда - повторяем, никогда - не  нанимались
в солдаты (их служба у Литкила носила более специфический характер).
     Они приобрели новые шрамы и новые знания, стали более рассудительными
и сострадательными, более циничными и  сдержанными,  слегка  высмеивая  и,
благодаря выдержке, храня глубоко внутри свои  горести;  почти  никогда  в
Фафхрде не пробуждался варвар, а в Мышелове - дитя трущоб. Со стороны  они
выглядели веселыми, беззаботными и спокойными, но печаль и чувство вины не
оставляли их ни на миг, призраки Иврианы и Вланы преследовали их во сне  и
наяву, поэтому друзья очень редко проводили время  с  девушками,  а  когда
такое случалось, то ощущали скорее  неловкость,  чем  радость.  Их  дружба
стала тверже камня, прочнее стали, остальные же человеческие чувства  были
мимолетны. Обычным их настроением была грусть, которую они,  как  правило,
скрывали даже друг от друга.
     Это случилось в год Дракона, месяц Льва и день Мыши. Друзья  отдыхали
в прохладной пещере неподалеку от Илтхмара. Полуденное солнце немилосердно
припекало выжженную землю и  чахлую  пожелтевшую  траву,  но  внутри  было
хорошо. Их лошади, серая кобыла и гнедой мерин, укрылись от солнца у входа
в пещеру. Фафхрд  в  поисках  змей  наскоро  осмотрел  пещеру,  но  ничего
опасного не обнаружил. Он не выносил  холодных,  чешуйчатых  южных  гадов,
которые не шли ни в  какое  сравнение  с  теплокровными,  покрытыми  мехом
змеями Стылых Пустошей. Пройдя  немного  по  узкому  скалистому  коридору,
который вел в глубь горы, он вскоре вернулся в  проходе  стало  совершенно
темно, и отыскать его конец или разглядеть пресмыкающихся было невозможно.
     Друзья развернули одеяла и с удобством расположились на них.  Сон  не
шел, поэтому они  лениво  беседовали.  Постепенно  беседа  приняла  вполне
серьезное направление. В конце концов Мышелов решил  подытожить  последние
три года.
     - Мы прошли весь мир вдоль и поперек, но забвения так и не обрели.
     - Не согласен, - возразил Фафхрд. - Но не с последней  частью  твоего
утверждения - призрак терзает меня не меньше твоего, а с первой:  мы  ведь
еще не пересекли Крайнее море  и  не  побывали  на  громадном  континенте,
который согласно легенде существует на западе.
     - По-моему, это не так, - не согласился Мышелов. -  То  есть,  насчет
призрака ты сказал все верно, и какой смысл искать  что-либо  в  море?  Во
когда мы добрались до самой восточной точки и стояли на  берегу  огромного
океана, оглушенные его могучим прибоем, мне казалось, что мы находимся  на
западном побережье Крайнего моря и нас отделяет от Ланкмара лишь вода.
     - Какого огромного океана? - осведомился Фафхрд.  -  Что  за  могучий
прибой? Это же было просто озеро, небольшая лужица с легкой рябью. Я  даже
видел противоположный берег.
     - В таком случае это был мираж, друг мой, ты изнывал от тоски - такой
тоски, когда весь Невон кажется лишь мыльным пузырем, который лопается  от
легкого прикосновения.
     - Возможно, - согласился Фафхрд. - О, как я устал от этой жизни!
     В темноте позади  них  послышалось  легкое  покашливание,  как  будто
кто-то прочищал горло. Друзья застыли, и только волосы зашевелились у  них
на головах; звук раздался совсем рядом и явно исходил не от  животного,  а
какого-то  разумного  существа,  которое,  казалось,  хотело   ненавязчиво
привлечь к себе внимание.
     Друзья разом обернулись и посмотрели в сторону черневшего позади  них
скального прохода. Через несколько мгновений каждому  из  них  показалось,
что он различает в темноте семь  крошечных  зеленоватых  огоньков:  словно
светляки, они медленно плавали в воздухе, но в отличие от этих  насекомых,
свет их не мерцал и казался более рассеянным, словно  каждый  светляк  был
одет в плащ из нескольких слоев кисеи.
     И тут между тусклыми огоньками зазвучал голос - елейный,  старческий,
но несколько язвительный, похожий на дрожащий звук флейты.
     - О, мои сыновья, оставляя в стороне вопрос о гипотетическом западном
континенте, рассматривать который  не  входит  в  мои  намерения,  я  хочу
заметить, что есть в Неволе еще одно место,  где  вы  не  искали  забвения
после жестокой гибели своих возлюбленных.
     - И что же это за место? - после долгой паузы, тихо и чуть  заикаясь,
спросил Мышелов.
     - Город Ланкмар, сыновья мои. А кто я такой - если не  считать  того,
что я ваш духовный отец - это уже частности.
     - Мы поклялись страшной клятвой  никогда  больше  не  возвращаться  в
Ланкмар, - помолчав, проворчал Фафхрд, но негромко,  покорно  и  словно  в
чем-то оправдываясь.
     - Клятвы следует держать лишь до тех  пор,  пока  цель  их  не  будет
достигнута, - отозвался голосок-флейта.  -  Любой  зарок  в  конце  концов
берется назад, от любого установленного для себя правила человек  в  конце
концов  отказывается.  В  противном  случае  подчинение  законам  начинает
ограничивать развитие, дисциплина превращается в оковы,  целостность  -  в
путы и зло. В смысле знаний вы взяли от мира все, что могли. Вы  закончили
школу, объехав громадную часть Невона. Теперь вам остается лишь продолжить
обучение в Ланкмаре, этом университете цивилизованной жизни.
     Семь огоньков немного потускнели и приблизились друг к другу,  словно
удаляясь по коридору.
     - Нет, мы не вернемся в Ланкмар, - в один  голос  ответили  Фафхрд  и
Серый Мышелов.
     Семь огоньков  померкли  окончательно.  Так  тихо,  что  друзья  едва
расслышали,  однако  все  же  расслышали,  они  в  этом  не   сомневались,
голосок-флейта спросил:
     - Боитесь?
     Затем они услышали скрежет камня о камень, едва различимый, но вместе
с тем почему-то внушительный.
     Так закончилась первая  встреча  Фафхрда  и  его  друга  с  Нингоблем
Семиоким.
     Через дюжину ударов сердца Серый  Мышелов  выхватил  свой  тонкий,  в
полторы руки величиной, меч Скальпель, которым он привык  с  хирургической
точностью отворять людям кровь, и устремился вслед за  его  посверкивающим
кончиком в скальный проход. Ступал он неторопливо, но  решительно.  Фафхрд
двинулся следом, но не без колебаний и еще  более  осторожно,  держа  свой
Серый Прутик почти у самой земли и, несмотря  на  его  увесистость,  легко
поводя им из стороны в сторону. Семь лениво покачивающихся огоньков  очень
напоминали ему головы громадных кобр, изготовившихся к прыжку.  Он  решил,
что пещерные кобры, если таковые существуют, могут фосфоресцировать  точно
так же, как глубоководные угри.
     Они продвинулись в глубь прохода немного дальше, чем сумел  Фафхрд  в
первый раз - благодаря медленному шагу глаза их лучше приспосабливались  к
полутьме, - когда кончик  Скальпеля  вдруг  тонко  взвизгнул,  упершись  в
скалу. Молча выждав, пока их глаза еще лучше освоятся с полумраком, друзья
убедились, не прибегая к помощи меча,  что  коридор  тут  и  кончается;  в
гладкой стене не было ни одной дыры,  в  которую  могла  бы  проскользнуть
говорящая змея, не говоря уж о существах, действительно  наделенных  даром
речи. Мышелов в нескольких местах нажал на каменную стену, а Фафхрд раз  и
другой бросился на нее всем телом, но  она  даже  не  шелохнулась,  как  и
подобает скале в недрах горы. На  обратном  пути  друзья  осматривались  с
удвоенным вниманием, пытаясь обнаружить какой-нибудь  боковой  ход,  пусть
даже самый узкий, колодец или отверстие в  потолке,  но  не  нашли  ничего
подобного.
     Убедившись, что их лошади продолжают мирно пощипывать жухлую травку у
входа в пещеру, друзья вновь растянулись на  одеялах,  и  Фафхрд  внезапно
заявил:
     - Это мы слышали эхо.
     - Откуда возьмется эхо  без  голоса?  -  раздраженно  поинтересовался
Мышелов. - Это все равно, что хвост без кошки. Живой хвост.
     -  Маленькая  снежная  змея  очень  напоминает  оживший  хвост  белой
домашней кошки, - невозмутимо ответил Фафхрд. - И она тоже  кричит  тонким
дрожащим голосом.
     - Ты хочешь сказать?..
     - Разумеется, нет. Так же, как, по-моему, и  ты,  я  полагаю,  что  в
скале есть дверь, пригнанная так плотно, что  мы  не  смогли  отыскать  ни
одной щели. Мы же слышали, как она закрывалась. А значит он, или она,  или
оно воспользовалось ею.
     - Тогда к чему эта болтовня насчет эха и снежных змей?
     - Следует рассмотреть все возможности.
     - Он, или она - и так далее -  назвало  нас  сыновьями,  -  задумчиво
проговорил Мышелов.
     - Некоторые считают змея самым мудрым и древним созданием, даже отцом
всего сущего, - рассудительно заметил Фафхрд.
     - Опять ты о пресмыкающихся! Ну ладно, ясно  только  одно:  слушаться
советов змеи, не говоря уже о семи змеях, - чистой воды безумие.
     - И тем не менее он - считай, что остальные местоимения я тоже сказал
- был в чем-то прав. За исключением этого непонятного западного континента
мы объездили весь Невон вдоль и поперек. Что же остается, если не Ланкмар?
     - Пропади ты пропадом со своими местоимениями! Мы поклялись  туда  не
возвращаться - или ты забыл, Фафхрд?
     - Не забыл, но я умираю от скуки. А сколько раз я  клялся  больше  не
пить вина!
     - Но Ланкмар меня задушит! Его дым, ночной смог, крысы, грязь!
     - Сейчас, Мышелов, мне плевать, жив я или умер, и  где,  и  когда,  и
как.
     - А, в ход уже пошли глаголы и союзы! Слушай, тебе надо выпить!
     - Мы ищем полного  забвения.  Говорят,  чтобы  утихомирить  призрака,
нужно отправиться на место его смерти.
     - Вот-вот, и он станет являться к тебе еще чаще.
     - Чаще, чем сейчас, уже невозможно.
     - Какой стыд! Позволить змее спросить, не боимся ли мы!
     - А может, так оно и есть?
     Спор продолжался недолго и закончился - это нетрудно было  предвидеть
- тем, что Фафхрд и  Мышелов,  минуя  Илтхмар,  доскакали  до  каменистого
берега, который заканчивался причудливо истертым  невысоким  обрывом.  Там
они прождали сутки, пока из вод, соединяющих Восточное и Внутреннее  моря,
взволновав их, не показались Зыбучие Земли. Друзья  быстро,  но  осторожно
пересекли  их  кремнистую  дымящуюся  -  стоял  жаркий  солнечный  день  -
поверхность и снова поехали по Насыпной дороге, но на сей  раз  в  сторону
Ланкмара.
     На севере, над Внутренним морем, и на юге, над Великой Соленой Топью,
бушевали далекие грозы, когда Фафхрд и Серый Мышелов приближались к  этому
чудовищному городу и перед ними начали вырисовываться из  громадной  шапки
смога его башни, шпили, храмы и высокие зубчатые  стены,  чуть  освещаемые
лучами заходящего солнца, которое  из-за  дыма  и  тумана  превратилось  в
тусклый серебряный диск.
     В какой-то момент Мышелову и Фафхрду почудилось, что среди ястребиных
деревьев они видят закругленный сверху и плоский снизу предмет на  длинных
невидимых ногах и слышат хриплый голос: "Говорил я вам! Говорил! Говорил!"
- но волшебная хижина Шильбы и его голос, если  это  были  и  впрямь  они,
оставались вдалеке, как и обе грозы.
     Вот  так  Фафхрд  и  Серый  Мышелов,  вопреки  данной  клятве,  снова
очутились в городе, который презирали и по  которому  тосковали.  Забвения
они там  не  нашли,  призраки  Иврианы  и  Вланы  не  успокоились,  однако
поскольку какое-то время все же прошло, уже меньше докучали обоим  героям.
Их ненависть к Цеху Воров не разгорелась с новой силой, а скорее поутихла.
В любом  случае  Ланкмар  показался  им  не  хуже  других  мест  Невона  и
значительно интереснее, чем большинство  из  них.  Поэтому,  осев  там  на
какое-то время, они снова сделали его штаб-квартирой своих похождений.





     Был год Бегемота, месяц Дикобраза, день Жабы. Горячее солнце  шедшего
на убыль лета клонилось к закату над унылыми и обильными нивами  Ланкмара.
Трудившиеся на бескрайних полях крестьяне подняли от  земли  перепачканные
лица и отметили, что пора  приниматься  за  подсобные  работы  на  фермах.
Пасшийся на стерне скот начал понемногу тянуться к дому.  Потные  купцы  и
лавочники решили подождать еще чуть-чуть, прежде чем  предаться  прелестям
ванны.  Воры  и  астрологи  беспокойно  заворочались  во   сне,   чувствуя
приближение вечера, а значит, и работы.
     У южной границы страны Ланкмар, в сутках  езды  от  деревушки  Сорив,
там, где пашни уступали место буйным кленовым и дубовым  лесам,  по  узкой
пыльной дороге лениво ехали два всадника.  Они  были  совершенно  непохожи
друг на друга. Более дородный был одет в  тунику  из  небеленого  полотна,
туго перепоясанную широким кожаным поясом. От солнца  его  голову  защищал
полотняный клобук. На  боку  у  него  болтался  длинный  меч  с  золоченым
навершием в форме граната. На правом плече висел колчан  со  стрелами,  из
седельной сумки торчал мощный тисовый лук со спущенной тетивой. По сильным
удлиненным мускулам, белой коже, медно-рыжим волосам,  зеленым  глазам  и,
прежде всего, по приятному, но диковатому крупному лицу в нем  можно  было
признать уроженца страны более  холодной,  суровой  и  варварской,  нежели
Ланкмар.
     Если весь облик здоровяка напоминал о девственной природе, то вид его
менее рослого спутника, а он был значительно  ниже,  наводил  на  мысль  о
городе. Его смуглое лицо  невольно  напоминало  лицо  шута:  пронзительные
черные глаза, вздернутый  нос,  пальцы  фокусника,  у  рта  -  иронические
складки. Ладная жилистая фигура свидетельствовала о том, что ее обладатель
весьма опытен в уличных потасовках и кабацких драках. Он был с  головы  до
ног одет в мягкий редкотканый серый шелк. Тонкий меч, покоившийся в ножнах
из мышиных шкурок, на конце чуть-чуть загибался. У пояса  висела  праща  и
мешочек со снарядами для нее.
     Несмотря  на  столь  многочисленные  различия,  было  очевидно,   что
всадники - добрые друзья, что их объединяют узы  тонкого  взаимопонимания,
сплетенные из грусти, чувства юмора и многих других нитей. Коротышка  ехал
верхом на серой в яблоках кобыле, верзила - на гнедом мерине.
     Они приближались к месту, где подъем узкой дороги заканчивался и она,
после небольшого поворота, сбегала в  следующую  долину.  С  обеих  сторон
дорогу обступали стены зеленой листвы. Жара была довольно сильной,  но  не
чрезмерной. Она наводила на мысль о дремлющих на укромных полянах  сатирах
и кентаврах.
     Внезапно серая кобыла, которая шла  чуть  впереди,  заржала.  Натянув
поводья, коротышка быстро  и  встревоженно  оглядел  лес  по  обе  стороны
дороги. Послышался тихий скрип, словно дерево терлось о дерево.
     Не сговариваясь, всадники пригнулись  и,  мгновенно  съехав  с  седел
набок, вцепились в подпруги. И тут же, словно прелюдия к какому-то лесному
концерту, мелодично зазвенели спущенные тетивы, и несколько стрел  сердито
прожужжали там, где секунду назад были тела всадников. А еще через секунду
кобыла и мерин, обогнув поворот, уже неслись как ветер,  вздымая  копытами
клубы пыли.
     Позади послышались возбужденные возгласы: началась погоня.  В  засаде
оказалось человек  семь-восемь  приземистых,  крепко  сбитых  головорезов,
одетых в кольчуги и железные шишаки. Не успели кобыла и  мерин  оторваться
от них на полет камня, как те уже неслись следом; возглавлял их человек на
вороной лошади, за ним летел чернобородый всадник.
     Однако преследуемые не теряли  времени  зря.  Привстав  в  стременах,
великан выхватил из сумки тисовый лук. Упоров его в  стремя  левой  рукой,
правой он накинул петлю тетивы на место. Затем его левая  рука  сжала  лук
посередине, а правая потянулась за спину, к колчану.  Продолжая  управлять
лошадью с помощью колен, он привстал еще выше, обернулся и выпустил  назад
стрелу с оперением из орлиных перьев. Тем временем его приятель  вложил  в
пращу небольшой свинцовый шарик, раскрутил ее над  головой,  так  что  она
пронзительно зажужжала, и выпустил снаряд.
     Стрела и шарик поразили свои цели одновременно. Стрела пронзила плечо
первого из всадников, а шарик, угодив второму прямо по шишаку,  выбил  его
из  седла.  Задние  лошади  налетели  на  пятящихся  передних,  и   погоня
остановилась.   Вызвавшая   это   замешательство   парочка   друзей   тоже
остановилась у следующего поворота дороги и оглянулась назад.
     - Клянусь Дикобразом, - мерзко ухмыльнувшись, проговорил коротышка, -
что теперь они хорошенько подумают,  прежде  чем  снова  станут  играть  в
засаду.
     - Неуклюжие полудурки, - отозвался великан. - Неужто они  никогда  не
научатся стрелять на скаку? Говорю тебе,  Серый  Мышелов:  только  варвары
умеют как следует воевать верхом.
     - Если не считать меня, да еще кое-кого, -  отозвался  его  приятель,
носивший кошачье прозвище Серый Мышелов. - Гляди-ка, Фафхрд, эти мошенники
уходят и забирают с собою раненых, а один ускакал уже далеко  вперед.  Ха!
Неплохо я залепил чернобородому по  кумполу!  Болтается  на  своей  кляче,
словно куль соломы. Знай он, кто  мы  такие,  так  лихо  в  погоню  он  не
помчался бы.
     В этом хвастовстве была  и  доля  истины.  Имена  Серого  Мышелова  и
Северянина Фафхрда были довольно известны в окрестностях Ланкмара, да и  в
самом высокомерном Ланкмаре. Их пристрастие  к  необычайным  приключениям,
таинственные исчезновения и  возвращение,  а  также  своеобразное  чувство
юмора ставили в тупик многих.
     Фафхрд ловко спустил с лука тетиву и повернулся.
     - Должно быть, это и есть долина, которую мы ищем,  -  заявил  он.  -
Смотри, вон два двугорбых холма, все, как там  сказано.  Давай-ка  прочтем
еще раз, чтобы проверить.
     Серый Мышелов сунул руку в свой объемистый  кожаный  мешок  и  извлек
оттуда лист толстого пергамента, причудливо позеленевшего от времени.  Три
края листа были сильно обтрепаны, четвертый край свидетельствовал  о  том,
что лист этот совсем недавно вырезала откуда-то чья-то  твердая  рука.  Он
был   испещрен   замысловатыми   ланкмарскими   иероглифами,   написанными
чернильной жидкостью каракатицы. Однако Мышелов  начал  читать  не  их,  а
несколько выцветших строчек, написанных на полях крошечными буквами:
     "Пусть короли набивают свои сокровищницы до  потолка,  пусть  сундуки
купца ломятся от накопленных  денег,  и  пусть  глупцы  завидуют  им.  Мое
сокровище намного ценнее всего, чем они владеют. Это бриллиант величиною с
человеческий  череп.  Двенадцать  рубинов  размером   с   кошачий   череп.
Семнадцать изумрудов величиною с череп крота. А также множество кристаллов
хрусталя и слитков желтой меди. Пусть правители расхаживают  с  головы  до
ног в драгоценностях, пусть королевы увешивают себя самоцветами,  и  пусть
глупцы восхищаются ими.  Мое  сокровище  будет  долговечнее,  чем  все  их
драгоценности. Я построил для него  надежное  хранилище  в  далеком  южном
лесу, где, словно спящие верблюды, горбятся два холма, в  сутках  пути  от
деревни Сорив.
     Эта громадная сокровищница с высокой башней достойна быть  обиталищем
королей, однако ни один король не будет в ней  жить.  Прямо  под  замковым
камнем главного купола спрятано мое сокровище, вечное, как  сверкающие  на
небесах звезды. Оно переживет меня и мое имя, имя Ургаана Ангарнджийского.
В нем моя власть над будущим.  Пусть  глупцы  ищут  его.  Но  они  его  не
получат. Пусть кажется башня моя пустою, и  нет  рядом  будки  с  пантерой
цепною, ни грозного стража под каждой стеною, пусть нет в  башне  люков  с
кипящей смолою, ловушек с пружиною нет потайною, не  пляшут  в  ней  трупы
зловонной гурьбою,  не  скалится  череп  улыбкою  злою,  не  брызжет  змея
ядовитой слюною, - все ж башню я стражей снабдил колдовскою. Пусть  мудрый
поймет: в башне скрыто такое, что лучше оставить ее в покое".
     - Этого типа, похоже, заклинило на черепах, - пробормотал Мышелов.  -
Должно быть, он был гробовщиком или некромантом.
     - А может, архитектором, -  задумчиво  добавил  Фафхрд.  -  В  давние
времена храмы украшались резными  изображениями  человеческих  и  звериных
черепов.
     - Может быть, - согласился Мышелов. -  Во  всяком  случае  начертание
букв и чернила достаточно древние. Надпись  сделана  по  крайней  мере  во
времена Столетней войны с Востоком, это пять человеческих поколений.
     Мышелов был крупным специалистом в подделывании - как почерков, так и
предметов искусства. Он знал, что говорит.
     Довольные,  что  цель  их  поисков  уже  близка,   друзья   принялись
рассматривать  долину  через  просвет  в  листве.  Формой  она  напоминала
раскрытый гороховый стручок - неглубокая, длинная и узкая. Друзья стояли в
одном из ее концов. По бокам  долины  возвышались  два  холма  причудливой
формы, а вся она была сплошь зеленой от буйной листвы дубов и кленов, если
не считать небольшой прогалины посредине. Должно быть,  там  стоит  лачуга
какого-нибудь крестьянина, а вокруг расчищено немного места  под  огороды,
подумал Мышелов.
     Позади прогалины над верхушками деревьев виднелось что-то  квадратное
и темное. Мышелов обратил внимание спутника на это пятно, но они так и  не
смогли решить, действительно ли  это  упомянутая  в  документе  башня  или
просто странная тень, а  может,  и  вовсе  гигантский  ствол  высохшего  и
лишенного ветвей дуба. Было слишком уж далеко.
     - Прошло уже достаточно времени, - сказал после паузы Фафхрд, - чтобы
один из этих поганцев сумел подкрасться к нам по лесу снова. Скоро вечер.
     Друзья шепнули что-то своим лошадям и не спеша тронулись в путь.  Они
старались не упустить из виду похожее на башню темное пятно,  однако  едва
дорога пошла под гору, как оно тут же  скрылось  за  верхушками  деревьев.
Теперь, чтобы увидеть его  снова,  нужно  было  подъехать  к  нему  совсем
близко.
     Мышелов чувствовал, как его понемногу охватывает легкое  возбуждение.
Скоро  они  выяснят,  есть  там  какие-то  сокровища  или  нет.  Бриллиант
величиною с человеческий череп...  рубины...  изумруды...  Он  наслаждался
предвкушением, ему хотелось продлить эту последнюю и  неторопливую  стадию
их  поисков.  А  недавняя  засада  послужила  лишь  острой   приправой   к
приключению.
     Мышелов  ехал  и  вспоминал  о  том,   как   ому   удалось   вырезать
заинтересовавшую его страницу из древней  книги  по  архитектуре,  которая
находилась в библиотеке алчного и властного лорда Раннарша. О том, как  он
отыскал и расспросил полушутя нескольких мелких торговцев с юга, как нашел
одного, который недавно проезжал через деревушку Сорив.  О  том,  как  тот
рассказал ему о  каменном  строении  в  лесу  к  югу  от  Сорива,  которое
крестьяне  называют  домом  Ангарнджи  и  считают,  что  он   давным-давно
заброшен. Торговец  сам  видел  высокую  башню,  торчащую  над  верхушками
деревьев. Мышелов вспомнил хитрое морщинистое лицо торговца и  усмехнулся.
Всплывшее затем у него перед глазами желтовато-бледное, дышавшее жадностью
лицо лорда Раннарша навело Мышелова на новую мысль.
     - Фафхрд, - обратился он к  приятелю,  -  как  ты  думаешь,  кто  эти
головорезы, с которыми мы только что столкнулись?
     Насмешливо и презрительно Северянин проворчал:
     - Оголодавшие разбойники из тех, что нападают в лесу  на  толстомясых
купцов. Мелкой руки убийцы на подножном корму. Деревенщина.
     - А между тем все они были хорошо вооружены, причем одинаково  -  как
будто находятся на службе у какого-нибудь богатея. И еще меня тревожит тот
тип, что сразу  ускакал.  Может,  он  спешил  сообщить  о  неудаче  своему
хозяину?
     - Что ты имеешь в виду?
     Мышелов помолчал, потом заговорил снова:
     - Я подумал, что лорд Раннарш человек богатый и  алчный,  у  которого
при одной мысли о драгоценностях слюнки текут. И еще я  подумал,  что  он,
быть может, когда-то прочел эти написанные  красными  чернилами  выцветшие
строчки и переписал их, а кража оригинала лишь подогрела его интерес.
     Северянин покачал головой.
     - Сомневаюсь. Ты, похоже, перемудрил. Но если все обстоит так, как ты
сказал, и он наш соперник в поиске этих сокровищ, тогда я бы на его  месте
был крайне осторожен и выбрал бы слуг, которые умеют драться верхом.
     Друзья ехали так медленно, что кобыла  и  мерин  почти  не  поднимали
пыли. Нападения сзади они не боялись. Их  могла  застать  врасплох  хорошо
устроенная засада, но уж никак не человек, движущийся пешком или на  коне.
Узкая дорога все петляла и петляла. Порой они задевали лицами  за  листву,
иногда им приходилось уклоняться от какой-нибудь вылезшей прямо на  дорогу
ветки. Внизу, в  долине,  запахи  позднего  лета  стали  ощутимее.  К  ним
примешивались ароматы лесных кустов и  ягод  Тени  постепенно  становились
длиннее.
     - Девять шансов  из  десяти,  -  сонно  пробормотал  Мышелов,  -  что
сокровищницу Ургаана Ангарнджийского ограбили несколько сот лет  назад,  и
воры давно уже превратились в прах.
     - Может быть и так, - не стал возражать Фафхрд. - В отличие от  людей
рубинам и изумрудам в могилах не ложится.
     Такую возможность они обсуждали уже не первый раз, и теперь она их не
тревожила и не раздражала, а скорее вносила в их поиски приятную грусть по
утраченной надежде. Друзья с наслаждением вдыхали живительный воздух и  не
сердились на лошадей, когда  те  принимались  пощипывать  листья.  Над  их
головами пронзительно прокричала сойка, в лесу засвистал дрозд; их  резкие
голоса нарушили мерное гудение  насекомых.  Приближалась  ночь.  Солнечные
лучи скользили по верхушкам деревьев. И тут  чуткое  ухо  Фафхрда  уловило
далекое мычание коровы.
     Еще несколько  поворотов,  и  друзья  оказались  на  поляне,  которую
углядели  сверху.  Как  они  и  предполагали,   здесь   оказалось   жилище
крестьянина - аккуратный домик из посеревших от непогоды бревен и с  низко
свисающей крышей, стоящий посреди акра пашни.  По  одну  его  сторону  был
небольшой участок, на котором росли бобы, по другую - поленница дров  чуть
ли не выше самого домика. У входа стоял жилистый старик,  чье  обветренное
лицо цветом могло соперничать с его домотканой  туникой.  По-видимому,  он
только что услышал стук подков к обернулся.
     - Добрый вечер, отец, - поздоровался Мышелов.  -  Хороший  денек  для
путешествий, и домик у тебя тоже хороший.
     Немного поразмыслив над сказанным, крестьянин утвердительно кивнул.
     - А мы - два усталых путешественника, - продолжал Мышелов.
     Крестьянин опять важно кивнул.
     - Ты позволишь нам переночевать у тебя за пару серебряных монет?
     Крестьянин потер подбородок и поднял вверх три пальца.
     - Ладно, получишь три  монеты,  -  согласился  Мышелов,  спрыгивая  с
лошади. Фафхрд тоже спешился.
     Выдав крестьянину монету  для  закрепления  сделки.  Мышелов  как  бы
ненароком осведомился:
     - Говорят, тут  у  вас  неподалеку  есть  старое  заброшенное  место,
которое называют домом Ангарнджи?
     Крестьянин кивнул.
     - И что оно собой представляет?
     Крестьянин пожал плечами.
     - Не знаешь?
     Крестьянин отрицательно покачал головой.
     - Но ты хоть видел его когда-нибудь?  -  В  голосе  Мышелова  звучало
удивление, которое он даже и не пытался скрыть.
     Снова отрицательный жест.
     - Но отец, туда ведь всего несколько минут ходьбы, верно?
     Крестьянин спокойно кивнул, словно удивляться тут было нечему.
     Тут в разговор вмешался  мускулистый  парень,  вышедший  из-за  дома,
чтобы заняться лошадьми путников:
     - Башню видно с той стороны дома. Могу показать.
     Тут старик решил продемонстрировать, что он  не  лишен  начисто  дара
речи, и проговорил сухим, равнодушным тоном:
     - Пожалуйста. Смотрите на нее, сколько вам угодно.
     С этими словами он вошел в дом. Через открытую дверь Фафхрд и Мышелов
успели заметить любопытное личико  ребенка,  старуху,  что-то  мешавшую  в
горшке, и еще одного человека, который, ссутулившись, сидел в кресле перед
небольшим очагом.
     Через просвет между деревьями верхняя часть башни была хорошо  видна.
Последние лучи солнца окрасили ее в темно-красный цвет.  На  глаз  до  нее
было несколько полетов стрелы. Пока  друзья  рассматривали  башню,  солнце
закатилось, и она превратилась просто в прямоугольный кусок черного камня.
     - Она очень старая, - нерешительно проговорил парень. - Я подходил  к
ней. А отец - тот даже не удосужился хоть раз посмотреть.
     - А внутри ты был? - осведомился Мышелов.
     Парень поскреб в затылке.
     - Не-а. Это ж просто старая развалина. На что она мне?
     - Сумерки обещают быть довольно долгими,  -  заметил  Фафхрд;  башня,
словно магнит, притягивала взгляд его больших зеленых глаз. - Мы успели бы
взглянуть на нее поближе.
     - Я могу показать дорогу, - предложил парень, - да  только  мне  надо
прежде наносить воды.
     - Не нужно, мы сами, - ответил Фафхрд. - Ужин скоро?
     - Когда взойдут первые звезды.
     Оставив на парня  лошадей,  друзья  углубились  в  лес.  Сразу  стало
гораздо темнее, как будто сумерки уже кончились.  Лес  оказался  несколько
гуще, чем они  предполагали.  Друзьям  пришлось  обходить  заросли  дикого
винограда и терновника. Над  головой  то  появлялись,  то  снова  исчезали
лоскуты бледного неба.
     Мышелов позволил Фафхрду идти первым,  поскольку  его  самого  начали
одолевать всякие странные мысли насчет крестьян. Его воображение никак  не
могло смириться с тем, что они, поколение за поколением,  равнодушно  жили
своей многотрудной жизнью всего в нескольких шагах от места, которое могло
оказаться богатейшей сокровищницей на  земле.  Это  было  невероятно.  Как
могут люди спать рядом с драгоценностями и не мечтать о них?  Похоже,  они
вообще никогда не мечтают.
     Словом, двигаясь через лес. Мышелов внезапно и ясно осознал кое-что -
и среди прочего, что Фафхрд как-то  не  слишком  торопится;  это  казалось
странным, поскольку варвар обычно чувствовал себя в лесу как дома.
     Но наконец за деревьями  показалась  более  плотная  тень,  и  вскоре
друзья уже стояли на краю небольшой,  усеянной  валунами  поляны,  большую
часть которой занимала неуклюжая постройка,  так  волновавшая  их  умы.  И
сразу, даже прежде чем Мышелов успел подробно рассмотреть башню, в  голове
у него один за другим замелькали вроде бы мелкие, но  неприятные  вопросы.
Не совершили ли они ошибку, оставив лошадей у этих  странных  крестьян?  А
вдруг напавшие на них бандиты выследили их и здесь? И не опасно ли входить
в заброшенные дома в день Жабы? Может, нужно было взять с  собой  короткое
копье - на случай, если им повстречается леопард? И  как  знать,  возможно
козодой, что прокричал где-то слева, предвещает беду?
     Сокровищница  Ургаана  Ангарнджийского  выглядела  весьма   необычно.
Главенствовал над нею громадный, немного сплюснутый свод,  покоившийся  на
стенах, образующих восьмигранник. Спереди к ним примыкали два  ризалита  с
куполами поменьше. Между ними темнела высокая  прямоугольная  дверь.  Сама
башня как бы росла из задней части главного купола,  но  не  посредине,  а
несколько сбоку. Стоя в сгущавшихся сумерках. Мышелов лихорадочно  пытался
сообразить, в чем же заключается необычность  здания,  и  в  конце  концов
решил, что виною всему - его крайняя простота. Никаких колонн, выступающих
карнизов или фризов, -  никаких  архитектурных  излишеств,  ни  украшенных
черепами, ни без таковых. Если не считать двери  да  нескольких  небольших
окошек, прорезанных в самых неожиданных местах, дом Ангарнджи  представлял
собой махину из плотно сбитых темно-серых камней.
     Но Фафхрд уже направился вверх по  ступенькам,  ведущим  к  двери,  и
Мышелову ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, хотя на самом
деле хотелось получше осмотреться вокруг. Он шел неохотно,  и  каждый  шаг
давался  ему  все  с  большим  трудом.  Его  прежнее   чувство   приятного
предвкушения исчезло, словно он вдруг  провалился  в  зыбучий  песок.  Ему
показалось, что черный дверной проем раззявился,  как  громадный  беззубый
рот. Внезапно Мышелов вздрогнул, увидев, что один зуб во рту все же есть -
торчащий из пола  кусок  чего-то  призрачно-белого.  Фафхрд  наклонился  к
озадачившему Мышелова предмету.
     - Интересно, чей это череп? - безмятежно осведомился Северянин.
     Мышелов взглянул на  череп,  на  разбросанные  вокруг  кости,  на  их
обломки. Его  тревога  стремительно  росла,  внутри  появилось  неприятное
ощущение, что когда она достигнет кульминации, что-то произойдет.  Как  он
мог ответить  на  вопрос  Фафхрда?  Какою  смертью  погиб  пришедший  сюда
когда-то  человек?  Внутри  сокровищницы  было  очень  темно.  Кажется,  в
рукописи  говорится  что-то  насчет  стражи?  Представить   трехсотлетнего
стражника из плоти и крови было трудновато, однако существуют же на  свете
вещи бессмертные или почти бессмертные. Мышелов видел,  что  Фафхрд  ни  в
коей мере не чувствовал предвестий беды и был готов приступить  к  поискам
сокровищ  немедленно.  Этого  следовало  избежать  любой  ценой.   Мышелов
вспомнил, что Северянин терпеть не может змей.
     - Камни здесь холодные, сырые, - невинно заметил он.  -  Самое  место
для всяких пресмыкающихся.
     - Ничего подобного, - сердито огрызнулся Фафхрд. -  Готов  биться  об
заклад что тут нет ни одной змеи. Ведь в  записке  Ургаана  сказано:  "Нет
грозного стража под каждой стеною" и даже более  того:  "Не  брызжет  змея
ядовитой слюною".
     - Я вовсе не имел в виду, что Ургаан мог  оставить  здесь  сторожевых
змей, - пояснил Мышелов, - но заползти сюда какая-нибудь вполне  могла.  И
череп у тебя в руках самый обычный,  ведь  Ургаан  говорит:  "Не  скалится
череп улыбкою злою". Простое вместилище мозгов какого-то путника, имевшего
несчастье здесь погибнуть.
     - А кто его знает, - разглядывая череп, спокойно проговорил Фафхрд.
     -   Впрочем,   в   полной   темноте   его   челюсти   вполне    могут
фосфоресцировать.
     Не прошло и минуты,  как  Северянин  согласился  отложить  поиски  до
рассвета, тем более,  что  сокровищница  обнаружена.  Череп  он  аккуратно
положил на место.
     На обратном пути Мышелов  явственно  услышал,  как  внутренний  голос
шепнул ему: "Очень вовремя. Очень". Ощущение тревоги покинуло его  так  же
внезапно, как пришло, и  Мышелов  почувствовал  себя  немного  неловко.  В
результате он запел непристойную балладу собственного сочинения, в которой
демоны и прочие сверхъестественные  силы  высмеивались  самым  непотребным
образом. Фафхрд добродушно подпевал.
     Когда друзья добрались до дома,  было  еще  не  так  темно,  как  они
предполагали. Заглянув к лошадям и убедившись,  что  о  них  позаботились,
приятели принялись за аппетитную смесь бобов, овсянки  и  зелени,  которую
жена крестьянина навалила им в дубовые миски. Запивали все это они молоком
из резных, дубовых же кубков. Еда оказалась вполне приличной, домик внутри
был чистым и опрятным, несмотря на земляной пол и низкие потолочные балки,
под которые Фафхрду все время приходилось подныривать.
     Семейство в общей сложности состояло из шести  человек  -  отца,  его
такой же  тощей  и  высохшей  жены,  двух  сыновей,  дочери  и  все  время
бормотавшего что-то деда,  из-за  крайне  преклонных  лет  прикованного  к
креслу перед очагом. Наибольшее любопытство друзей вызвали двое последних.
     Девочка была нескладная, как все подростки,  однако  в  движениях  ее
голенастых ног и худеньких рук с острыми  локтями  чувствовалась  какая-то
дикая жеребячья грация. Она была очень застенчива  и,  казалось,  в  любую
секунду может выскочить за дверь и кинуться в лес.
     Чтобы немного развеселить девочку и  завоевать  ее  доверие.  Мышелов
принялся  показывать  фокусы,  доставая   медяки   из   ушей   изумленного
крестьянина и костяные иглы из носа его хихикающей супруги.  Он  превратил
бобы в пуговицы, а те - обратно в бобы,  проглотил  внушительных  размеров
вилку, заставил крошечного деревянного человечка отколоть джигу у себя  на
ладони и вконец смутил кошку, достав у  нее  изо  рта  нечто  напоминающее
мышь.
     Старики смотрели во все глаза и улыбались. Маленький мальчуган  прямо
трясся  от  восторга.   Его   сестра   тоже   внимательно   наблюдала   за
представлением и даже улыбнулась, когда Мышелов преподнес  ей  добытый  из
воздуха отличный зеленый платок, однако говорить все еще стеснялась.
     Затем Фафхрд проревел несколько матросских песен, чуть не  снеся  при
этом крышу, после чего перешел к еще более соленому репертуару,  и  старик
загукал от удовольствия. Тем временем Мышелов принес  из  седельной  сумки
небольшой бурдюк с вином,  спрятал  его  под  плащом,  а  потом  волшебным
образом наполнил дубовые  кубки.  Непривычные  к  столь  крепким  напиткам
крестьяне  быстро  захмелели,  и  к  тому  времени,  когда  Фафхрд  кончил
рассказывать ужасающую историю из жизни крайнего севера, все  уже  клевали
носами, за исключением девочки и дедули.
     Последний  посмотрел  на  веселых  искателей  приключений  -  в   его
по-стариковски водянистых глазах вспыхнул озорной огонек - и пробормотал:
     - Вы ребята не промах. Может, и обхитрите зверя.
     Но  не  успели  друзья  вытянуть   из   старика   хоть   какие-нибудь
подробности, как взгляд его снова стал пустым, и он захрапел.
     Вскоре весь дом уже спал. Фафхрд и  Мышелов  положили  оружие  рядом,
однако тишину нарушали лишь разнообразные  храпы  да  редкие  пощелкивания
догорающих углей.
     В  день  Кошки  рассвет  выдался  ясным  и  свежим.  Мышелов  сладко,
по-кошачьи  потянулся  и  вдохнул  сладкий,  напоенный  росою  воздух.  Он
чувствовал необычайный прилив радости и готовность действовать. Разве  это
не его день - день Серого Мышелова, когда ему во всем должна сопутствовать
удача?
     Его возня разбудила Фафхрда, и они бесшумно выскользнули  из  домика,
стараясь не потревожить крестьян, которые из-за выпитого накануне  немного
проспали. Друзья освежили лица и руки росистой травой и навестили лошадей.
Затем они пожевали хлеба, запили его холодной  колодезной  водой,  имевшей
привкус вина, и стали готовиться к вылазке в башню.
     На этот раз они все тщательно продумали. Мышелов запасся  молотком  и
массивным железным ломом - на случай, если придется иметь дело с  каменной
кладкой, а также проверил, лежат ли в мешке свечи, огниво, клинья,  долота
и прочие нужные мелочи. Фафхрд  позаимствовал  из  хозяйских  инструментов
кирку и привесил к поясу свернутую в кольца тонкую прочную веревку.  Кроме
того, он взял с собой лук со стрелами.
     В этот ранний час лес был восхитителен.  Над  головами  у  друзей  не
умолкало птичье пение и щебет; на ветке мелькнул какой-то  черный  зверек,
похожий на белку. Под кустом, усыпанным красными ягодами,  суетилась  пара
бурундуков. То, что вечером казалось  тенями,  превратилось  в  прекрасную
листву всех оттенков зелени. Приятели не спеша продвигались к цели.
     Не успели они углубиться в лес и на полет стрелы, как позади раздался
слабый  шорох.  Он  быстро  приближался,  и  вскоре  друзья  увидели  дочь
крестьянина. Тяжело дыша, она застыла, одной рукой касаясь ствола  дерева,
в другой сжимая несколько листочков, готовая убежать при первом же  резком
движении. Фафхрд и Мышелов стояли совершенно неподвижно, словно перед ними
была лань или дриада. Наконец девочка справилась с застенчивостью.
     - Вы идете  туда?  -  спросила  она,  коротко  кивнув  в  направлении
сокровищницы. Темно-карие глаза смотрели серьезно.
     - Да, туда, - улыбаясь, ответил Фафхрд.
     - Не надо. - Девочка быстро покачала головой.
     - Но почему, девочка? - голос Фафхрда звучал нежно и звучно,  казался
неотъемлемой частью шумов леса. Похоже, он задел какую-то пружинку  внутри
у его собеседницы, и она почувствовала себя свободнее.
     - Потому что я часто наблюдаю за этим домом с опушки,  но  близко  не
подхожу. Никогда-никогда. Я говорю себе, что там есть магический круг, и я
не должна через него переступать. И еще, что внутри  дома  сидит  великан.
Странный и страшный  великан.  -  Слова  девочки  уже  лились  безудержным
потоком. - Он весь серый, как камни, из которых построен дом. Весь серый -
и глаза, и волосы, и ногти. И  еще  у  него  есть  дубинка,  большая,  как
дерево. - Девочка кивнула Фафхрду. - И он ей  убивает,  всех  убивает.  Но
только если подойдешь близко. Почти каждый день я  играю  с  ним  в  игру.
Делаю вид, что собираюсь переступить через магический круг. А он следит за
мной из двери, но так, что мне его не  видно,  и  думает,  что  я  вот-вот
переступлю. А я танцую в лесу вокруг дома, и  он  смотрит  на  меня  через
окошки. И я подхожу к кругу все ближе и  ближе,  все  ближе  и  ближе.  Во
никогда не переступаю через  него.  А  он  страшно  сердится  и  скрежещет
зубами, словно камень трется о камень, и весь  дом  трясется.  И  тогда  я
убегаю, далеко-далеко. Но внутрь вы не должны заходить. Ни за что.
     Девочка остановилась, словно испугавшись собственной смелости.  Глаза
ее тревожно устремились на Фафхрда. Казалось, ее тянет к  нему.  Северянин
ответил серьезно, даже без тени насмешки.
     - Но ты ведь ни разу не видела серого великана, правда?
     - Нет. Он слишком хитрый. Но я говорю себе, что  он  там,  внутри.  Я
знаю, что он там. Но это ведь неважно, верно? Дедушка тоже знает про него.
Когда я была  маленькая,  мы  разговаривали  с  ним  о  великане.  Дедушка
называет его зверем. Но остальные только смеются надо мной, и я молчу.
     Еще один парадокс с  этими  крестьянами,  -  внутренне  усмехнувшись,
подумал Мышелов. Воображение  для  них  такая  редкость,  что  девочка  не
колеблясь принимает его за реальность.
     - Не беспокойся за нас, девочка. Мы  будем  следить  за  твоим  серым
великаном,  -  заговорил  он,  однако  голос  его   прозвучал   не   столь
естественно, как у Фафхрда, а может, просто хуже вписывался  в  обстановку
леса.
     - Пожалуйста, не входите внутрь, - еще  раз  предупредила  девочка  и
стрелой понеслась прочь.
     Друзья  переглянулись,  и  на  лицах  у  них  заиграли  улыбки.   Эта
неожиданная     сказка     с     непременным     великаном-людоедом      и
очаровательно-наивная рассказчица придали росистому утру  новую  прелесть.
Не проронив ни звука, друзья осторожно зашагали дальше. Оказалось, что они
старались двигаться как можно тише не  зря:  подойдя  к  поляне  на  полет
брошенного камня, они услышали приглушенные голоса, которые,  казалось,  о
чем-то спорили. Мгновенно спрятав кирку, лом и молоток в  кусты,  приятели
под  прикрытием  деревьев  стали  подкрадываться  к  поляне,  всякий   раз
тщательно выбирая место, куда поставить ногу.
     На самом краю поляны стояло с полдюжины коренастых молодцов в  черных
кольчугах, с луками за спиной и короткими мечами у пояса. В  них  нетрудно
было признать воинов из засады. Двое двинулись в сторону сокровищницы,  но
их тут же позвали назад. Спор вспыхнул с новой силой.
     - Могу поклясться, - неспешно оглядев незнакомцев, зашептал  Мышелов,
- что вон того рыжего я видел в конюшнях лорда Раннарша. Словом, я угадал.
У нас появился соперник.
     - Почему они стоят и только показывают на дом?  -  шепнул  Фафхрд.  -
Может, кто-то из них уже вовсю трудится внутри?
     Мышелов покачал головой.
     - Вряд ли. Видишь, их ломы,  лопаты  и  прочий  инструмент  разбросан
вокруг? Нет, скорее всего, они ждут кого-то, возможно, главаря. Одни хотят
осмотреть дом до его появления,  а  другие  их  отговаривают.  И  я  готов
поставить собственную голову против кегельного шара, что их главарь -  сам
Раннарш. Слишком он алчен и подозрителен, чтобы  поручить  поиск  сокровищ
своим приспешникам.
     - И что нам делать? - шепотом поинтересовался Фафхрд. - Мы  не  можем
проникнуть в дом незаметно, даже если бы это было наилучшим  решением.  Но
оно не из лучших: войдя в дом, мы окажемся в ловушке.
     - Меня так и подмывает пустить в дело пращу прямо сейчас и поучить их
искусству засады, - угрюмо прищурившись, ответил Мышелов. -  Но  только  в
этом случае оставшиеся в живых займут дом и  будут  сидеть  там,  пока  не
подоспеет Раннарш, причем, скорее всего, с подкреплением.
     - Мы можем обойти поляну лесом, - немного подумав, проговорил Фафхрд.
- Тогда нам удастся незаметно спрятаться  за  одним  из  меньших  куполов.
Таким образом мы сможем следить за дверью и помешаем им укрыться внутри. А
потом я внезапно заговорю с ними и попытаюсь припугнуть, а ты, оставаясь в
укрытии, наделаешь шуму, как будто тут с нами еще человек десять.
     План показался обоим друзьям вполне приемлемым, и  его  первую  часть
они исполнили без запинки. Мышелов присел  за  малым  куполом  и  разложил
вокруг меч, пращу, кинжалы и несколько  деревянных  палок,  приготовившись
таким образом поднять шум или вступить в сражение. Затем  Фафхрд  внезапно
вышел вперед, беспечно помахивая луком со стрелой, уже лежавшей на тетиве.
Сделал он это настолько непринужденно, что сподвижники  Раннарша  даже  не
сразу обратили на него внимание. А когда обратили, то сперва схватились за
луки, но тут же передумали, увидев, что этот детина имеет перед ними явное
преимущество. Они лишь  стояли,  бросая  на  него  сердитые,  раздраженные
взгляды.
     - Привет, паршивцы! - начал Фафхрд. - Мы даем вам время только на то,
чтобы вы успели испугаться, не больше.  Не  вздумайте  сопротивляться  или
пробовать скрыться в лесу. Вокруг поляны мои люди. Стоит мне дать знак,  и
они утыкают вас стрелами.
     Тем временем Мышелов принялся артистически изображать тихий  разговор
нескольких человек, который становился  все  громче  и  громче.  Мгновенно
меняя высоту и тембр своего голоса и заставляя его отражаться эхом  то  от
стены дома, то  от  леса,  он  создавал  полную  иллюзию,  что  неподалеку
расположилась целая группа кровожадных  лучников.  Грозные  возгласы:  "Ну
что, стреляем?" - "Ты  берешь  рыжего!"  -  "Целься  в  живот,  это  самое
верное!" - и им подобные раздавались то из одного места, то из другого,  и
в результате Фафхрду с большим трудом удавалось сдержать  смех,  глядя  на
удрученных головорезов, которые лишь испуганно озирались. Ну тут  всю  его
веселость как рукой сняло: только присмиревшие разбойники начали  медленно
отходить, как выпущенная из леса стрела просвистела у него над головой.
     - Проклятая ветка! - гортанно  воскликнул  кто-то,  и  Мышелов  узнал
голос лорда Раннарша,  который  немедленно  стал  отдавать  приказания:  -
Хватайте их, остолопы! Вас надули! Их только двое! Хватайте же!
     Фафхрд проворно повернулся и выстрелил на голос, но не  попал.  Тогда
он нырнул за купол, и они с Мышеловом бросились к лесу.
     Шестеро головорезов, мудро рассудив, что атака с мечами  наголо  была
бы проявлением чрезмерного  героизма,  последовали  их  примеру,  на  бегу
доставая из-за спины луки. Один из них, не добежав до укрытия, обернулся и
натянул тетиву. Это была ошибка. Шарик из пращи Мышелова угодил ему  прямо
в лоб, лучник рухнул на землю и больше уже не двигался.
     После его падения на поляне долгое время слышались лишь крики птиц  -
порою настоящие, порою сымитированные Фафхрдом и Мышеловом, которые  таким
манером  переговаривались  друг  с  другом.  Условия  этого   смертельного
состязания были вполне очевидны. Как только оно  началось,  никто  из  его
участников не мог осмелиться выйти на поляну, чтобы не стать  превосходной
мишенью, причем Мышелов был уверен, что ни  один  из  оставшихся  в  живых
пятерых  разбойников  не  укрылся  в  доме.  Кроме  того,   ни   одна   из
противоборствующих сторон  не  хотела  терять  из  виду  дверь,  чтобы  не
позволить противнику занять выгодное положение  на  верхушке  башни,  если
внутри, разумеется, имелась хоть какая-то  лестница.  Поэтому  все  боевые
действия свелись к тому, что и те и другие  перемещались  у  края  поляны,
часто присаживаясь в подходящем местечке и  выжидая,  что  враг  обнаружит
себя и в него можно будет выстрелить.
     Покружив шагах в двадцати от места, где скрылись  вражеские  лучники,
Фафхрд и Мышелов решили придерживаться выжидательной  тактики.  Оказалось,
что терпением  они  превосходят  своих  противников.  После  десяти  минут
напряженнейшего ожидания, когда  каждый  стручок  вдруг  стал  удивительно
напоминать наконечник стрелы,  Фафхрду  удалось  прострелить  рыжеволосому
негодяю горло - как раз в тот миг, когда тот уже натягивал лук,  целясь  в
Мышелова. Теперь у Раннарша осталось четверо подручных. Двое друзей тут же
изменили  тактику  и   разделились:   Мышелов   стал   поспешно   обходить
сокровищницу кругом, а Фафхрд подался глубже в  лес,  насколько  позволяла
обстановка.
     Люди Раннарша, по-видимому, решили действовать  так  же,  потому  что
вскоре Мышелов чуть ли не нос к носу столкнулся с бандитом  со  шрамом  на
лице, который передвигался тоже  совершенно  бесшумно.  На  таком  близком
расстоянии и лук и праща были бесполезны - если их  применять  по  прямому
назначению.  Поэтому  человек  со  шрамом  не  долго  думая  решил  ткнуть
зазубренной стрелой Мышелову в глаз. Тот уклонился  и,  перехватив  пращу,
оглушил противника ее роговой ручкой, так что  тот  свалился  без  чувств.
Затем он отошел на несколько шагов и, воздав благодарность  дню  Кошки  за
то, что врагов оказалось не двое, избрал  деревья  как  более  безопасный,
хоть и медленный способ передвижения. Держась  на  средней  высоте,  он  с
уверенностью канатоходца побежал по ветвям, прыгая только когда  это  было
необходимо, и выбирая дорогу таким образом, чтобы иметь несколько путей  к
отступлению.
     Он уже на три четверти обошел таким манером поляну, как вдруг услышал
впереди звон мечей. Поспешив на этот звук, он вскоре уже  наблюдал  сверху
за  разыгравшейся  внизу  весьма  милой  баталией.  Прислонясь  спиной   к
толстовца дубу, Фафхрд размахивал своим громадным мечом, сдерживая  натиск
двух подручных Раннарша, мечи у которых были  короче.  Северянин  попал  в
хороший переплет и понимал это. Он знал древние саги о героях,  которые  с
помощью одного меча могли одолеть четверых противников,  а  то  и  больше.
Знал он и то, что все это  вранье,  если  противники  героя  умели  сносно
владеть оружием.
     А люди Раннарша были опытными бойцами.  Они  нападали  осторожно,  но
зато непрерывно, держа мечи перед собой и широко ими не размахивал Дыхание
уже со свистом вырывалось у них из  глоток,  но  держались  они  уверенно,
зная, что Северянин не решится броситься на  одного  из  них,  потоку  что
подставит себя в таком случае под удар второго. Они  маневрировали,  чтобы
напасть на него одновременно с двух сторон.
     Фафхрду оставалось лишь молниеносно  менять  позицию  и  нападать  на
ближайшего соперника,  пока  второй  не  приблизился.  Таким  образом  ему
удавалось удерживать их друг подле друга и отражать атаки быстрыми ложными
выпадами и широкими поперечными ударами. На  лице  у  Северянина  выступил
пот, из царапины на левом бедре сочилась кровь. Из  оскаленного  в  жуткой
улыбке рта время от времени вырывались грязные ругательства.
     Мгновенно оценив ситуацию. Мышелов быстро спустился на нижнюю ветку и
застыл, целясь кинжалом в спину одного из противников Фафхрда.  Стоял  он,
однако, очень близко к толстому стволу,  из-за  которого  вдруг  мелькнула
мозолистая рука, вооруженная коротким мечом. Оказывается, одному из  людей
Раннарша тоже пришло в голову перемещаться вокруг поляны  по  деревьям.  К
счастью для Мышелова, его противник не уперся как следует ногами в  ветку,
и поэтому его удар был хоть и точен, но недостаточно  быстр.  Человечку  в
сером удалось уйти от него, спрыгнув вниз.
     И тут он удивил противника незамысловатым акробатическим  трюком.  До
земли он не долетел, понимая, что, стоя на ней, окажется беззащитным перед
человеком на дереве. Вместо этого он схватился руками за ветку, на которой
за секунду до этого стоял, ловко  взлетел  на  нее  снова  и  схватился  с
противником врукопашную.  Придерживаясь  за  дерево  то  одной  рукой,  то
другой, враги пытались пронзить сопернику горло, одновременно нанося удары
локтями  и  коленями,  как  только  для  этого   представлялась   малейшая
возможность. При первой же ошибке они  уронили  и  меч  и  кинжал,  причем
первый воткнулся в землю  точно  между  двумя  разбойниками,  которые  так
удивились, что очередная атака Фафхрда чуть было не достигла цели.
     Раскачиваясь почти на самом конце  ветки,  Мышелов  и  его  противник
почти не причиняли друг другу вреда, потому что главной  их  заботой  было
сохранить равновесие. В конце концов оба соскользнули с ветки  и  повисли,
вцепившись в нее руками. Тяжело пыхтящий  бандит  яростно  пнул  Мышелова,
однако тот увернулся и обеими ногами изо всех  сил  заехал  ему  под  дых.
Неудачливый вассал Раннарша рухнул на землю  и  от  встряски  окончательно
лишился чувств.
     Между тем один из противников Фафхрда  прибегнул  к  уловке,  которая
вполне могла увенчаться успехом. Когда его сотоварищ стал в очередной  раз
яростно наступать на Фафхрда, он  бросился  к  торчащему  из  земли  мечу,
намереваясь  метнуть  его  в  Северянина  как  дротик.  Но   Фафхрд,   чья
невероятная выносливость давала  ему  преимущество  в  скорости,  разгадал
маневр и провел блистательную контратаку на первого соперника. Молниеносно
сделав ложный выпад в живот, он  режущим  ударом  раскроил  ему  грудь  от
глотки до пупа. Затем, крутанувшись, он выбил  оба  меча  из  рук  второго
противника, который лишь изумленно взглянул на него,  сел,  задыхаясь,  на
землю, и выдавил лишь одно слово: "Пощади!".
     И тут Мышелов легко спрыгнул вниз - словно с неба свалился. Фафхрд по
инерции занес меч для  бокового  удара,  потом  уставился  на  Мышелова  и
смотрел на него так долго, что сидящий на земле боец успел трижды глотнуть
ртом воздух. Затем  Северянин  начал  смеяться,  и  постепенно  судорожное
хихиканье превратилось в громовые раскаты хохота. Это был смех, в  котором
Фафхрд дал выход и яростному безумию битвы, и облегчению,  что  неминуемая
гибель прошла стороной.
     - Клянусь Глаггерком и Косом! - ревел Фафхрд.  -  Клянусь  Бегемотом!
Клянусь Стылыми Пустошами и кишками Красного божества! Ой, не  могу!  -  И
снова неистовый  хохот  огласил  лес.  -  Клянусь  Китом-Убийцей,  Ледовой
Женщиной и ее отродьем!
     Но все же постепенно смех его стал стихать. Фафхрд потер ладонью лоб,
и лицо его вдруг стало совершенно серьезным. Опустившись на  колени  перед
только что убитым им человеком, он выпрямил ему руки и ноги, закрыл  глаза
и разрыдался с таким достоинством,  что  это  выглядело  бы  нелепостью  и
лицемерием у кого угодно, но только не у варвара.
     Реакция же Мышелова была далеко не  такой  однозначной.  С  некоторой
иронией прислушавшись к себе, он ощутил тревогу; кроме  того,  его  слегка
подташнивало. Он понимал Фафхрда, но знал, что сам он прочувствует все  до
конца далеко не сразу, а пока его ощущения будут приглушенными, вроде  как
мертвыми. Мышелов с  беспокойством  оглянулся,  опасаясь,  что  чья-нибудь
атака, пусть  даже  слабая,  застанет  друга  врасплох.  Затем  пересчитал
противников. Да, с шестерыми соратниками Раннарша все ясно. Во где же  сам
Раннарш? Мышелов запустил руку в  мешок,  чтобы  убедиться,  что  все  его
талисманы и амулеты при  нем.  Губы  его  быстро  зашевелились:  он  решил
прочесть несколько молитв и заговоров. Но праща тем не менее была  у  него
наготове, а глаза зорко смотрели по сторонам.
     Из густых зарослей кустарника послышалось тяжелое дыхание - это начал
приходить  в  чувство  человек,  которого  Мышелов  столкнул   с   дерева.
Обезоруженный Фафхрдом  боец,  пепельно-бледный,  не  столько  от  страха,
сколько от усталости, сидя повернулся в  сторону  леса.  Мышелов  беспечно
взглянул на него и мимоходом отметил, что железный  шишак  забавно  съехал
парню на самый нос. Между тем  человек  в  кустах  задышал  ровнее.  Почти
одновременно оба поднялись на ноги и заковыляли в глубь чащи.
     Мышелов слушал, как они идут, оступаясь и натыкаясь  на  деревья.  Он
был уверен, что теперь их опасаться нечего. Эти - не вернутся. И тут  лицо
его озарилось легкой улыбкой: он услышал,  что  к  уходящим  присоединился
третий. Это  Раннарш,  подумал  Мышелов,  человек  с  малодушным  сердцем,
неспособным выстоять в одиночку. Ему не пришло в голову, что  третьим  мог
быть разбойник, которого он оглушил ручкой пращи.
     Предпочитая, как правило, доделывать все  до  конца.  Мышелов  лениво
прошел вслед  за  ними  на  два  полета  стрелы.  Потерять  их  след  было
невозможно:  тут  сломанные  кусты,  там  обрывки   одежды   на   колючках
терновника. След кратчайшим путем  удалялся  от  поляны.  Удовлетворившись
увиденным. Мышелов вернулся, прихватив по пути молоток, кирку и лом.
     Когда он подошел, Фафхрд  перевязывал  поцарапанное  бедро.  Исчерпав
весь диапазон чувств, Северянин вновь стал самим собой. Покойник, которого
он  только  что  так  трогательно  оплакивал,   теперь   стал   для   него
просто-напросто пищей для жуков и  птиц.  Для  Мышелова  же  он  продолжал
оставаться чем-то пугающим и крайне неприятным.
     - Ну  что,  вернемся  к  нашим  прерванным  занятиям?  -  осведомился
Мышелов.
     Фафхрд деловито кивнул и поднялся на ноги. Друзья вместе вступили  на
усеянную камнями поляну и удивились,  как  мало  времени  заняла  схватка.
Солнце, правда, поднялось немного выше, но в воздухе еще пахло утром. Роса
до  сих  пор  не  высохла.  Массивная,   безликая   сокровищница   Ургаана
Ангарнджийского выглядела нелепо, но внушительно.
     - Дочь крестьянина, сама того  не  подозревая,  дала  нам  правильные
наставления, - с улыбкой заметил Мышелов. - Мы  же  играли  в  ее  игру  -
ходили вокруг поляны, не заступая за магический круг, верно?
     Сегодня сокровищница не страшила  его.  Он  вспомнил  свое  вчерашнее
смятение, но понять его причины был не в  силах.  Сама  мысль  о  каком-то
страже казалась ему смешной. Присутствию  в  дверях  скелета  можно  найти
тысячу объяснений.
     Поэтому теперь Мышелов проскользнул в сокровищницу перед  Фафхрдом  и
разочарованно осмотрелся: никакой мебели, стены такие же голые и  лишенные
каких бы то ни было украшений,  как  и  снаружи.  Просто  большая,  низкая
комната.  Двери  в  боковых  стенах  вели  под  меньшие  купола,   впереди
угадывался коридор и лестница в верхнюю часть главного свода.
     Мельком взглянув на череп и обломки  скелета,  Мышелов  направился  к
лестнице.
     - Наш документ, - обратился он  к  Фафхрду,  который  уже  успел  его
нагнать, - гласит,  что  сокровище  лежит  под  замковым  камнем  главного
купола. Стало быть, надо искать в комнате или комнатах второго этажа.
     - Правильно, - оглядываясь по сторонам, согласился Фафхрд. -  Но  мне
интересно, Мышелов, для чего первоначально служил весь этот дом?  Странно,
ведь выходит, что человек,  построивший  здание  только  для  того,  чтобы
спрятать в нем сокровища, сам же трубит  об  этом  на  весь  мир.  Как  ты
полагаешь, может, здесь был храм?
     Внезапно Мышелов, издав какой-то шипящий  звук,  отпрянул  назад.  На
нижних ступеньках лестницы лежал еще  один  скелет,  почти  целый,  только
верхняя половина черепа была снесена и белела обломанными краями.
     - Хозяева дома крайне стары и неприлично голы,  -  прошипел  Мышелов,
сердясь на себя за собственный испуг.
     Взбежав по ступеням,  он  принялся  рассматривать  страшную  находку.
Своим острым взглядом он разглядел кое-что кроме  костей:  ржавый  кинжал,
потускневшее золотое кольцо на пальцевой кости, пригоршню роговых  пуговиц
и тонкий,  позеленевший  от  времени  медный  цилиндр.  Последняя  находка
заинтересовала его. Он вырвал цилиндр из скрюченных  пальцев,  и  кости  с
сухим стуком посыпались на ступеньку. Подцепив  крышку  цилиндра  кончиком
кинжала, Мышелов вытряхнул из него свернутый в  трубочку  листок  древнего
пергамента, осторожно развернул его, и  они  с  Фафхрдом,  повернувшись  к
свету, проникавшему с лестничной  площадки,  принялись  читать  написанные
красными чернилами убористые строчки.
     "Мне принадлежит тайное сокровище. Есть у меня и медь, и хрусталь,  и
кроваво-красный янтарь. Изумруды и рубины, за которые даже демоны  затеяли
бы между собой войну, и бриллиант величиною с человеческий череп. Но никто
не видел их, кроме  меня.  Я,  Ургаан  Ангарнджийский,  презираю  лесть  и
зависть глупцов. Для своих драгоценностей  построил  я  в  укромном  месте
достойную сокровищницу. Там, спрятанные под  замковым  камнем,  они  могут
мирно спать, пока не исчезнут и земля, и небо. В сутках  езды  от  деревни
Сорив, в долине с двумя двугорбыми  холмами  стоит  этот  дом,  увенчанный
тремя куполами и башней. Он пуст. Любой глупец может войти в  него.  Пусть
попробует. Мне до него нет дела".
     - Кое-какие различия в подробностях есть, - пробормотал Мышелов, - но
текст звучит примерно так же, как и в нашем описании.
     - Нет, это явно писал какой-то сумасшедший, - нахмурился Фафхрд. -  А
если нет, то почему же он надежно запрятал свои сокровища, а потом оставил
подробные указания, где их найти?
     - Мы с тобой думали, что наш документ оставлен на всякий  случай  или
по оплошности, - задумчиво проговорил Мышелов. - Но откуда тогда  появился
второй?
     Погруженный в размышления, он сделал шаг вверх по лестнице  и  увидел
еще один череп,  скалящийся  из  темного  угла.  На  сей  раз  Мышелов  не
оторопел, но зато  почувствовал  себя,  как  муха,  которая  запуталась  в
паутине и видит вокруг высосанные до последней  капельки  качающиеся  тела
своих товарок. Он затараторил:
     - Если бы мы были правы, то не было бы  трех,  четырех,  а  может,  и
дюжины подобных писем. Но, как мы видим, здесь побывали и другие  искатели
сокровищ, значит, и у них были какие-то письменные указания? Пусть  Ургаан
Ангарнджийский был сумасшедшим, но  он  намеренно  заманивал  сюда  людей.
Очевидно одно: в этом доме скрыта - или была скрыта - какая-то смертельная
ловушка. Или какой-то страж, гигантский зверь, к  примеру.  Не  исключено,
что сами эти камни источают  яд.  А  может,  стоит  задеть  за  незаметную
пружину, и из  прорезей  в  стенах  вылетят  смертоносные  мечи,  а  потом
спрячутся назад.
     - Вряд ли, - возразил Фафхрд. - Эти люди погибли от ударов чудовищной
силы. Ребра и позвоночник первого  буквально  размозжены.  Второму  снесли
полчерепа. А там лежит и третий. Смотри! У него раздроблены кости ног!
     Мышелов хотел было что-то ответить, но неожиданно расплылся в улыбке.
Он понял, к какому выводу  непроизвольно  вели  умозаключения  Фафхрда,  и
вывод этот был просто смехотворен. Кто  может  наносить  удары  чудовищной
силы? Кто, если не серый великан, о  котором  рассказала  им  крестьянская
девчушка?  Серый  великан,  вдвое  выше  обычного  человека,   вооруженный
громадной каменной дубинкой, великан, место  которому  лишь  в  сказках  и
фантазиях.
     Фафхрд улыбнулся Мышелову в ответ. Похоже, они напридумывали черт  те
что на пустом месте. Конечно, скелеты наводят на размышления, но разве это
не просто останки людей, умерших много-много лет и даже веков назад? Какой
страж будет ждать три столетия? Да за такой  срок  даже  демон  выйдет  из
терпения! К тому же демонов не  бывает  вовсе.  И  нечего  раньше  времени
перебирать всякие замшелые страхи и ужасы, которые  давно  превратились  в
прах. На самом деле, решил Фафхрд, все достаточно  просто.  Они  пришли  в
заброшенный дом, чтобы выяснить, спрятаны в нем сокровища или нет.
     Сойдясь на этом, друзья начали подниматься по лестнице, которая  вела
в менее освещенную часть дома  Ангарнджи.  Несмотря  на  уверенность,  они
двигались весьма  осторожно,  пристально  вглядываясь  в  тени,  темневшие
впереди. И правильно.
     Едва они встали на верхнюю ступеньку, как из мрака вылетела  стальная
молния. Она задела Мышелова  по  плечу,  и  он  резко  обернулся.  Тут  же
раздался звон стали о  каменный  пол.  Охваченный  одновременно  гневом  и
страхом. Мышелов пригнулся и бросился в дверь, откуда был  брошен  клинок,
прямо навстречу опасности, от кого бы та ни исходила.
     -  Ах  ты  склизкопузый  червяк!  Так  ты  еще  кидаешься  в  темноте
кинжалами? - услышал Фафхрд гневный  голос  Мышелова  и  тоже  бросился  в
дверь.
     У стены, съежившись, стоял лорд Раннарш: его пышный  охотничий  наряд
был растрепан и весь в  пыли,  черные  волнистые  волосы  откинуты  назад,
жестокое, но красивое  лицо  превратилось  в  бледную  маску  ненависти  и
крайнего ужаса. На несколько  мгновений  его  последнее  чувство,  похоже,
взяло верх, но, как ни странно, направлено оно было не на  людей,  которых
он только что пытался убить, а на что-то другое, невидимое.
     - О боги! - вскричал он. - Дайте мне выйти  отсюда!  Сокровище  ваше,
только выпустите меня, иначе я обречен. Оно играет со мной,  как  кошка  с
мышью. Это невыносимо, невыносимо!
     - Ах, теперь мы запели по-другому? - рявкнул Мышелов. - Сперва  мечем
кинжалы, потом в панике умоляем?
     - Это  все  грязные  трусливые  увертки,  -  добавил  Фафхрд.  -  Сам
спрятался в безопасное местечко, а его вассалы храбро погибли.
     - Безопасное? Ты говоришь, безопасное? О боги!
     Раннарш уже почти  визжал.  И  тут  выражение  его  искаженного  лица
немного изменилось. Нет, ужаса в нем было не меньше, если даже не  больше.
Но сквозь этот ужас проступил стыд - стыд от того, что он так низко пал  в
глазах этих двух мошенников.  Губы  лорда  скривились,  обнажив  стиснутые
зубы. Левая рука вытянулась в жесте мольбы.
     - О пощадите, пощадите меня! - жалобно воскликнул он, выхватил правой
рукой из-за пояса второй кинжал и снизу метнул его в Фафхрда.
     Северянин отбил  клинок  неуловимым  движением  ладони  и  решительно
заявил:
     - Он твой, Мышелов. Убей его.
     Это было похоже на сцену, которая разыгрывается, когда  кот  загоняет
мышь в угол. Лорд Раннарш выхватил из золоченых  ножен  сверкающий  меч  и
кинулся вперед, размахивая им, как одержимый. Мышелов чуть отступил, и его
тонкий клинок замелькал в контратаке, с виду не слишком решительной, но на
самом  деле  смертоносной.  Раннаршу  пришлось  сдержать  свое  рвение   и
остановиться. Меч Мышелова двигался  столь  стремительно,  что,  казалось,
ткал вокруг противника паутину из стали. Затем Мышелов сделал  три  выпада
подряд. От первого удара его меч согнулся чуть ли  не  пополам,  угодив  в
спрятанную под одеждой Раннарша кольчугу. Вторым  ударом  Мышелов  пронзил
ему живот, третьим - шею. Задыхаясь и давясь кровью, лорд  Раннарш  рухнул
на пол, судорожно вцепился пальцами в горло и испустил дух.
     - Бесславный конец, - мрачно заметил Фафхрд, - хотя с ним обошлись по
чести, чего он не  заслуживал;  правда,  мечом  мерзавец  владел  неплохо.
Мышелов, не нравится мне это убийство, хотя Раннарш бесспорно сам во  всем
виноват.
     Вытирая свой меч о бедро поверженного противника. Мышелов  догадался,
что имел в виду Фафхрд. От победы он ощущал не радость, а  лишь  холодное,
тошнотворное омерзение. Еще миг назад он был вне себя от ярости, но теперь
гнев покинул его. Стянув с себя серую куртку.  Мышелов  осмотрел  рану  на
плече. Из нее еще сочилась кровь, сбегая вниз по руке.
     - Лорд Раннарш не был трусом, - медленно проговорил  он.  -  Он  убил
себя, вернее, дал убить, потоку что мы видели его испуг и слышали, как  он
вопил от страха.
     Едва  Мышелов  произнес  эти  слова,  как  невероятный  ужас  ледяным
панцирем сковал сердца обоих друзей.  Казалось,  страх  перешел  к  ним  в
наследство от лорда Раннарша. И что-то сверхъестественное было в том,  что
у друзей не было и тени предчувствия, ни намека на его приближение.  Страх
не  возник,  как  обычно  это  бывает,  в  виде  слабых  ростков,  которые
постепенно  становились  все  больше  и  больше.  Он  нахлынул   внезапно,
мгновенно парализовал и ошеломил друзей.  Хуже  того,  для  него  не  было
никакой видимой причины. Еще секунду назад друзья равнодушно  смотрели  на
скрюченный труп лорда Раннарша, и вдруг ноги у них подкосились, внутри все
похолодело, по спине побежали мурашки,  зубы  застучали,  сердца  неистово
заколотились, а волосы поднялись дыбом.
     Фафхрд чувствовал себя так, словно неожиданно попал в отверстую пасть
гигантской змеи. Его разум варвара был потрясен до самых глубин. В  голову
ему пришли мысли о мрачном боге Косе, скитающемся среди ледяного  молчания
Стылых Пустошей, о тайном могуществе Судьбы и Случая и об их играх, ставка
в которых - кровь человека и его разум.  Сигнал  от  себя  эти  мысли,  но
леденящий ужас словно  выкристаллизовывал  их,  и  они  снежными  хлопьями
заносили его сознание.
     Постепенно  ему  все  же  удалось  справиться  с  дрожью  в  ногах  и
сведенными  судорогой  мышцами.  Он  медленно,  словно  в  кошмарном  сне,
огляделся, внимательно рассматривая каждую подробность окружения. Комната,
в которой они находились, имела полукруглую  форму  и  занимала  половинку
главного  купола.  Свет  в  нее  проникал  через  два  маленьких   окошка,
прорезанных высоко в потолке.
     Внутренний голос  непрерывно  твердил:  "Не  делай  резких  движений.
Осторожно. И главное, не беги. Другие побежали, оттого-то  их  и  настигла
столь быстрая смерть. Не спеши. Не спеши".
     И тут Фафхрд обратил внимание на лицо Мышелова. На  нем  был  написан
точно такой же ужас. Интересно, подумал Фафхрд, сколько это еще продлится,
как долго он сумеет держать себя в руках, чтобы не  убежать  отсюда  сломя
голову, как долго он сумеет бороться с ощущением, что  какая-то  громадная
невидимая лапа тянется к нему, неумолимо, пядь за пядью.
     В  нижней  комнате  послышался   тихий   звук   шагов.   Размеренных,
неторопливых шагов. Вот кто-то прошел по коридору. Вот  начал  подниматься
по лестнице. Вот миновал площадку  и  теперь  двинулся  дальше,  вверх  по
ступеням.
     Вошедший в комнату человек был высок, худощав, стар  и  тщедушен.  На
высокий лоб свисали редкие пряди иссиня-черных волос. Над  впалыми  щеками
торчали высокие скулы, восковая  кожа  туго  обтягивала  короткий  нос.  В
глубоко запавших глазах горел огонь  фанатизма.  Одет  он  был  в  простой
монашеский балахон без рукавов. На веревке,  которой  он  был  перепоясан,
висел кошель.
     Устремив взор  на  Фафхрда  и  Серого  Мышелова,  человек  проговорил
замогильным голосом:
     - Приветствую вас, жестокие люди.
     Затем он с неудовольствием посмотрел на труп Раннарша.
     - Здесь снова пролилась кровь. Это скверно.
     С этими словами костлявым пальцем левой руки он нарисовал  в  воздухе
причудливый тройной квадрат, священный знак Великого Божества.
     - Молчите, - бесстрастной монотонно продолжал он,  -  цель  ваша  мне
известна. Вы явились, чтобы взять спрятанные в этом доме сокровища. Многие
пытались сделать это. Но их постигла неудача. Постигнет она и вас.  А  мне
никакие сокровища не нужны. Сорок лет я живу на  черством  хлебе  и  воде,
посвятив свой дух Великому Божеству. - Старик опять начертал  замысловатый
знак. - Самоцветы и  украшения  этого  мира,  равно  как  драгоценности  и
безделушки  мира  демонов  не  способны  ввести  меня  во  искушение   или
совратить. А цель моего прихода сюда  -  уничтожение  зла.  Я,  -  тут  он
прикоснулся рукою к груди, - Арвлан Ангарнджийский, девятый прямой потомок
Ургаана Ангарнджийского. Я всегда это  знал  и  сокрушался  об  этом,  ибо
Ургаан Ангарнджийский был злой человек. Но лишь две недели назад,  в  день
Паука, я обнаружил в древних документах, что  Ургаан  построил  этот  дом,
дабы он вечно служил ловушкой для неблагоразумных и  дерзких.  Он  оставил
здесь стража, и страж  этот  до  сих  пор  на  посту.  Хитроумен  был  мой
проклятый предок Ургаан, хитроумен и злобен. Самым  искусным  архитектором
во всем Ланкмаре был Ургаан,  человек,  умудренный  в  обработке  камня  и
геометрических  науках.  Но  он  насмехался  над  Великим  Божеством.   Он
стремился войти в сношение со злыми силами. Он совершил сделку с  демонами
и получил от них неслыханные сокровища. Но они  оказались  ни  к  чему.  В
стремлении к богатству, знаниям и  могуществу  он  утратил  способность  к
радости и даже вожделению.  Поэтому  он  спрятал  свои  сокровища,  однако
сделал это таким образом, чтобы они непрестанно несли миру зло - точно так
же, как, по его мнению,  многие  мужчины  и  одна  гордая  и  высокомерная
женщина, жестокая и бездушная, как этот храм, причинили  зло  ему  самому.
Моя цель и мое право - уничтожить зло, порожденное Ургааном. Не  пытайтесь
разубедить меня, иначе проклятие падет на ваши головы.  А  причинить  вред
мне не может никто. Великое  Божество  простерло  надо  мною  свою  длань,
готовую отвести любую опасность, которая  будет  угрожать  его  преданному
слуге. Молчите,  жестокие  люди!  Я  пришел,  чтобы  уничтожить  сокровища
Ургаана Ангарнджийского.
     С  этими  словами  изможденный  монах  размеренной  поступью,  словно
привидение, двинулся вперед и скрылся за  узкой  дверью,  которая  вела  в
переднюю часть главного купола.
     Фафхрд  смотрел  ему  вслед  своими  широко  раскрытыми  зеленоватыми
глазами, не испытывая ни малейшего желания пойти за ним  или  хоть  как-то
вмешаться. Ужас не оставил его,  но  принял  несколько  иное  направление,
Фафхрд по-прежнему ощущал страшную  опасность,  но  казалось,  теперь  она
угрожает не лично ему.
     Тем временем в голову Мышелову пришла забавная мысль. Ему показалось,
что только что он видел не  почтенного  старца  святой  жизни,  а  смутное
отражение умершего столетия  назад  Ургаана  Ангарнджийского.  Несомненно,
Ургаан имел такой же высокий лоб, отличался такой же затаенной гордостью и
повелительными манерами. И эти пряди по-юношески черных волос, которые так
плохо  сочетались  с  изможденным  лицом  старца,  тоже  казались  деталью
портрета,  всплывшего  из  прошлого.  Портрета  туманного  и   искаженного
временем, однако сохранившего в себе кое-что от  силы  и  индивидуальности
оригинала.
     Друзья услышали, как монах  прошел  по  соседней  комнате.  Потом  на
дюжину ударов сердца наступила мертвая тишина. Затем пол у них под  ногами
слегка задрожал, как будто  началось  землетрясение  или  к  дому  подошел
какой-то  великан.  В  соседней  комнате  послышался   прерывистый   крик,
оборвавшийся после сильнейшего удара, от которого друзья даже пошатнулись.
И вновь наступила мертвая тишина.
     Фафхрд и Мышелов в полнейшем изумлении переглянулись: их поразило  не
столько услышанное, сколько то обстоятельство, что сразу после удара  весь
их ужас как рукой сняло. Выхватив мечи, они бросились в соседнюю комнату.
     Она представляла собой точную копию той, в  которой  они  только  что
находились, только здесь в куполе было прорезано не  два  окошка,  а  три,
одно у самого пола. И дверь в ней была лишь одна - та, через  которую  они
вошли, а кроме нее лишь плотно подогнанные друг к другу камни - пол, стены
и полукруглый потолок.
     У центральной стены, разделявшей купол на две половинки, лежало  тело
монаха. Только вот слово "лежало" тут было не совсем  уместно.  Его  левое
плечо и грудь были превращены буквально в  кашу.  Мертвец  плавал  в  луже
крови.
     Фафхрд  и  Мышелов  принялись   лихорадочно   искать   взглядом   еще
кого-нибудь, кто, кроме них самих и убитого, находился бы в комнате, -  но
тщетно: никого, даже  мельчайшей  мошки  не  было  видно  в  облаке  пыли,
висевшей в узких солнечных лучах,  проникавших  через  окна.  Напрасно  их
разгулявшееся воображение пыталось  нарисовать  существо,  нанесшее  столь
сокрушительный удар и скрывшееся через  одно  из  крошечных  окошек.  Быть
может, гигантская змея с головой из гранита?..
     Рядом с  покойником  из  стены  чуть  выдавался  камень  фута  два  в
поперечнике.   Древнеланкмарскими   иероглифами   на   нем    было    ясно
выгравировано: "Здесь лежит сокровище Ургаана Ангарнджийского".
     Увидев  этот  камень,  двое  искателей  приключений  словно  получили
пощечину. В них вновь всколыхнулось их упрямство и безрассудная решимость.
Рядом лежит разможженный труп старика? Ну и что?  У  них  есть  мечи!  Они
получили доказательство, что в сокровищнице таится  какой-то  безжалостный
страж? Ну и что? Они могут за себя постоять! Убежать и оставить нетронутым
этот камень со столь оскорбительно вызывающей надписью? Ну нет! Лучше  они
попадут прямиком в невонский ад - Кос и Бегемот тому свидетелями!
     Фафхрд побежал за  киркой  и  другими  инструментами,  брошенными  на
лестнице, когда лорд Раннарш в  первый  раз  метнул  кинжал.  Мышелов  тем
временем принялся внимательно осматривать выступающий камень. Вокруг  него
виднелись довольно широкие щели,  заполненные  каким-то  темным  смолистым
составом. Постучав по камню навершием меча. Мышелов услышал  глухой  звук.
Он прикинул, что в этом месте стена имеет толщину  футов  шесть  -  вполне
достаточно,  чтобы  устроить  в  ней  тайник.  Мышелов  для   пробы   стал
простукивать стену по обеим сторонам от камня,  но  глухой  звук  довольно
скоро пропадал. Очевидно, полость была не такой  уж  большой.  Он  обратил
внимание, что швы между другими камнями были совсем тонкие, без каких-либо
следов раствора. Он даже не был уверен, что они настоящие - может,  просто
канавки,  выдолбленные  в  гладком  камне.  Но   все   же   это   казалось
маловероятным. Мышелов  слышал,  что  Фафхрд  вернулся,  однако  продолжал
осмотр.
     Мышелов чувствовал себя странно. Непреклонная решимость добраться  до
сокровищ заглушала все другие  чувства.  Необъяснимое  и  столь  внезапное
исчезновение страха парализовало какую-то часть его рассудка,  словно  для
того, чтобы не давать волю мыслям, пока он не увидит содержимого тайника с
сокровищами. Он старался занять ум конкретными подробностями,  но  никаких
выводов не делал.
     Спокойствие   создало   иллюзию   безопасности,   по   крайней   мере
кратковременной. Опыт смутно подсказывал ему, что страж, кем бы он ни был,
который раздавил монаха и играл в кошки-мышки с Раннаршем и  ними  самими,
не нанесет удар, предварительно не вселив ужас в свои жертвы.
     Фафхрд  ощущал  примерно  то  же  самое,  только  был  настроен   еще
решительнее и хотел разгадать загадку камня с надписью во  что  бы  то  ни
стало.
     С помощью долота и молотка  приятели  набросились  на  широкие  пазы,
обрамляющие камень. Темное смолистое вещество извлекалось довольно легко -
сперва твердыми  кусками,  потом  слегка  тягучими  полосками.  Когда  они
углубились на палец, Фафхрд вставил в трещину лом и чуть сдвинул камень  с
места.  Это  позволило  Мышелову  проковырять  трещину  с  одной   стороны
поглубже. Затем  Фафхрд  сдвинул  камень  в  другую  сторону.  Так  они  и
трудились - то сдвигая камень ломом, то углубляя щель.
     Работая, друзья старались сосредоточиться на каждой малейшей  детали,
гоня от себя призрак человека, умершего более двух веков назад. Человека с
высоким лбом, запавшими щеками и коротким носом - если, конечно,  погибший
был типичным представителем рода Ангарнджи. Человека, добывшего  несметные
богатства, спрятавшего их от людей и не искавшего в них славы или  выгоды.
Того, кто заявил, что презирает  завистливых  глупцов,  но  тем  не  менее
написал вызывающе убористые красные  строчки,  чтобы  сообщить  глупцам  о
сокровище и пробудить в них зависть. Того, кто, казалось, тянулся к ним из
пропыленных веков, словно паук из  потустороннего  мира,  ткущий  паутину,
чтобы поймать муху.
     А между тем, как сказал монах, он был искусным архитектором.  Был  ли
способен этот архитектор  создать  каменный  автомат  в  два  человеческих
роста? Автомат из серого камня с громадной дубинкой? Мог ли он создать для
него потайное укрытие, из которого тот выходил бы,  убивал  и  возвращался
назад?  Нет,  все  это  ребячество,  нечего  об  этом  и   думать!   Нужно
сосредоточиться на работе. Посмотреть, что лежит за камнем с  надписью.  А
раздумья оставить на потом.
     Камень все лучше и лучше поддавался давлению лома.  Скоро  его  можно
будет зацепить как следует и вытащить из стены.
     Между тем у Мышелова начало появляться новое чувство, и  это  был  не
страх, а чисто физическое отвращение.  Воздух,  которым  он  дышал,  начал
казаться  ему  густым  и  мерзким.  Ему  стала  противна   липкая   смесь,
извлекаемая из трещин и теперь напоминавшая чисто  воображаемые  вещества,
такие как драконий навоз или застывшая  рвота  Бегемота.  Он  старался  не
прикасаться к ней пальцами и отшвыривал ногой  падавшие  на  пол  кусочки.
Отвратительное, тошнотворное ощущение стало невыносимым.
     Мышелов пытался ему сопротивляться, но с таким же успехом он  мог  бы
пытаться подавить приступ морской болезни,  на  которую,  кстати  сказать,
новое ощущение было чем-то похоже. У него  появилась  неприятная  дурнота.
Рот был полон слюны.  На  лбу  выступили  капельки  пота,  предшественника
тошноты. Фафхрд, похоже, ничего  не  испытывал,  и  Мышелову  не  хотелось
говорить ему о своих ощущениях - они были нелепы и неуместны,  тем  более,
что не сопровождались страхом или испугом. В конце концов  те  же  чувства
стал вызывать в нем и камень, наполняя его, казалось, беспричинным, но тем
не менее нестерпимым отвращением. Больше он вынести не мог. С извиняющимся
видом слегка кивнув Фафхрду,  Мышелов  подошел  к  низкому  окну  глотнуть
свежего воздуха.
     Это мало чему помогло. Мышелов высунул голову  из  окошка  и  глубоко
вдохнул. Из-за невероятной дурноты его разум воспринимал все  отстраненно,
окружающее казалось ему  очень  далеким.  Поэтому,  когда  Мышелов  увидел
стоящую посреди поляны крестьянскую  девочку,  до  него  далеко  не  сразу
дошло, насколько это важно. А  когда  он  осознал  это,  дурнота  частично
прошла, во всяком случае он сумел подавить ее и  с  растущим  любопытством
стал смотреть на девочку.
     Лицо ее было белым, кулачки сжаты, руки висели  вдоль  тела.  Даже  с
такого расстояния Мышелов смог различить ужас и вместе с тем решимость,  с
которыми она уставилась на дверь сокровищницы. Она  явно  заставляла  себя
приблизиться к ней, делая один  судорожный  шажок  за  другим,  словно  ей
всякий раз приходилось собираться с духом. Внезапно Мышелов испугался,  но
не за себя, а за девчушку. Она явно испытывала невыразимый ужас и  все  же
шла, бросая вызов ее "непонятному страшному серому великану" - и  все  это
ради него и Фафхрда. Любой  ценой,  подумал  Мышелов,  ей  нужно  помешать
приблизиться к сокровищнице. Нельзя, чтобы девочка еще хоть миг испытывала
столь сильный страх.
     От невероятной дурноты голова у  Мышелова  работала  неважно,  но  он
знал, что должен сделать. На трясущихся  ногах  он  бросился  к  лестнице,
махнув Фафхрду  рукой.  Покидая  комнату,  он  случайно  поднял  взгляд  и
отметил, что с потолком происходит нечто  необычное.  Но  что  это  такое,
понял далеко не сразу.
     Фафхрд не обращал внимания ни на перемещения Мышелова, ни  тем  более
на его жесты. Камень постепенно поддавался его усилиям. Чуть раньше Фафхрд
тоже  почувствовал  легкую  дурноту,  но,   по-видимому,   благодаря   его
сосредоточенности, она  ему  особенно  не  докучала.  А  теперь  все  свое
внимание он сконцентрировал на камне. Непрестанно работая  ломом,  он  уже
вытащил его из стены на ширину ладони. Потом, сжав камень  своими  мощными
руками, он принялся раскачивать его из стороны в  сторону  и  одновременно
тянуть на себя. Темное липкое вещество держало  крепко,  однако  с  каждым
рывком камень немного подавался.
     Борясь с головокружением. Мышелов бросился вниз по лестнице. На  бегу
задел ногой кости скелета, и они отлетели к  стене.  Что  же  все-таки  он
заметил на потолке? Похоже, это имеет  какое-то  значение.  Но  он  должен
увести девочку с поляны. Ей нельзя подходить ближе. Нельзя входить в дом.
     Фафхрд уже начал ощущать вес камня  и  понял,  что  дело  движется  к
концу.  Камень  был  страшно  тяжелый  -  примерно  в  фут  толщиной.  Два
осторожных движения довершили дело. Камень начал падать.  Фафхрд  проворно
отскочил назад, и  камень  с  грохотом  рухнул  на  пол.  Пустота  за  ним
засверкала  всеми  цветами  радуги.  Фафхрд  нетерпеливо  сунул  голову  в
отверстие.
     Мышелов, пошатываясь, шел к входной двери. Он  вспомнил:  на  потолке
была кровавая полоса. И как раз над трупом монаха. Но почему? Старика ведь
размозжило об пол, разве не так? Неужели кровь  после  удара  брызнула  на
потолок? Но почему тогда полоса, а не капли? Неважно. Главное, девочка. Он
должен добраться до девочки. Обязан. Вот она, уже почти у входа. Он ее уже
видит. Мышелов почувствовал, что каменный  пол  чуть  дрожит  у  него  под
ногами. Но это, должно быть, головокружение, что ж еще?
     Фафхрд тоже ощутил, что пол подрагивает. Но все, что  он  мог  бы  по
этому поводу подумать, растворилось в изумлении  перед  увиденным.  Тайник
почти  вровень  с  краями  был  заполнен  тяжелой,   металлического   вида
жидкостью,  напоминавшей  ртуть,  но  только  совершенно  черной.   А   на
поверхности жидкости покоились самые  удивительные  драгоценные  камни,  о
каких Фафхрд мог только мечтать.
     В центре лежал  громадный  бриллиант,  сверкавший  множеством  граней
причудливой формы. Его как  бы  опоясывали  две  неправильные  окружности;
внутренняя была выложена из двенадцати десятигранных рубинов, внешняя - из
семнадцати изумрудов, каждый в форме неправильного  восьмигранника.  Между
ними были  беспорядочно  разбросаны  тонкие  и  хрупкие  на  вид  брусочки
хрусталя, янтаря, зеленоватого турмалина и желтой меди. Все они не плавали
в металлической жидкости, а скорее лежали на ней, выдавливая  своим  весом
углубления на гладкой поверхности - одни  круглые,  другие  продолговатые.
Брусочки  слабо  мерцали,  а  камни  искрились  светом,  который   Фафхрду
почему-то показался похожим на отраженный свет звезд.
     Переведя   взгляд   на   тяжелую   жидкость,    вспучившуюся    между
драгоценностями, Фафхрд  увидел  искаженные  отражения  знакомых  звезд  и
созвездий, которые, если бы не яркое солнце, были бы видны сейчас на небе.
Его охватило трепетное изумление, и он снова взглянул на драгоценности.  В
их  замысловатом  расположении  явно  скрывался  какой-то  важный   смысл,
какие-то неведомые символы, выражающие ослепительную истину.  Более  того,
казалось,  что  в  них  происходит  внутреннее  движение,   что-то   вроде
неторопливого мыслительного процесса. С виду это напоминало картину, какую
видишь, когда ночью закроешь глаза  -  не  абсолютный  мрак,  а  множество
разноцветных движущихся точек. Чувствуя, что он совершает  святотатство  и
вторгается в самую сердцевину мыслящего мозга, Фафхрд схватил правой рукой
бриллиант величиною с человеческий череп.
     Мышелов чуть ли не на ощупь отыскал дверь и вышел из дома.
     Теперь  никаких  сомнений  не  оставалось.  Плотно  пригнанные  камни
дрожали. А кровавая полоса - это или потолок упал на  старика  и  раздавил
его, или пол подскочил вверх. Но совсем недалеко стоит девочка, ее  широко
раскрытые от ужаса глаза прикованы к нему, она хочет что-то  крикнуть,  но
не может. Он должен утащить ее с поляны.
     Но почему ему кажется, будто теперь страшная опасность нависла и  над
ним самим? Будто над его головой что-то угрожающе  застыло?  Еле  двигаясь
вниз по широким ступеням. Мышелов оглянулся  через  плечо  наверх.  Башня.
Башня! Она явно падала. Падала прямо на него через купол.  Однако  на  ней
нет ни единой трещины! Она не сломалась! Башня просто наклонялась!
     Фафхрд  отдернул  руку,  сжимая  необычно  ограненный  камень,  такой
тяжелый, что он чуть его не  уронил.  И  сразу  поверхность  металлической
жидкости с отраженными в ней звездами заволновалась. По ней пошла  быстрая
рябь. Несомненно, теперь уже трясется весь дом. Другие камни засновали  по
поверхности  жидкости,  словно  жуки-плавунцы  в  пруду.  Брусочки   стали
вращаться, касаясь концом то одного камня,  то  другого,  словно  те  были
магнитами, а сами бруски - железными  стрелками.  Теперь  вся  поверхность
жидкости волновалась и дергалась,  напоминая  поврежденный  мозг,  который
сошел с ума из-за отсутствия главной управляющей всем доли.
     Несколько мучительных мгновений Мышелов оторопело смотрел на  похожую
на дубинку верхушку башни, которая  всей  тяжестью  надвигалась  на  него.
Затем он нагнулся, бросился к девочке и, схватив ее  в  охапку,  покатился
вместе с нею по поляне. И тут, всего в длине меча от них,  верхушка  башни
ухнула о землю с такой силой, что  Мышелов  с  девочкой  подлетели  вверх.
Затем башня выпрямилась, оставив в земле глубокую яму.
     Фафхрд наконец оторвал взгляд от тайника с  беспорядочно  снующими  в
нем драгоценностями,  который  притягивал  своей  невыразимой,  но  чуждой
красотой. Его правая рука  горела.  Бриллиант  был  раскаленный.  Но  нет,
оказывается, он был невероятно холодный.  А  комната  стремительно  меняла
форму - Кос тому свидетель! Потолок начал  выпучиваться  в  сторону  пола.
Фафхрд бросился к двери, но  тут  же  остановился  как  вкопанный.  Словно
каменная пасть, дверь  медленно  закрылась.  Фафхрд  повернулся  и  сделал
несколько шагов к низкому окошку по  трясущемуся  полу.  Окошко  мгновенно
захлопнулось, как будто приведенное в движение  мышцей-сжимателем.  Фафхрд
попытался выбросить бриллиант, но тот словно  прилип  к  ладони,  причиняя
страшную боль. Резким движением кисти Фафхрд все же скинул его. Он упал на
пол и покатился, сверкая, словно ожившая звезда.
     Мышелов с девочкой были уже у края  поляны.  Башня  нанесла  еще  два
сокрушительных удара, но они пришлись  уже  довольно  далеко,  словно  бил
какой-то полоумный слепец. Мышелов и девочка уже были вне ее досягаемости.
Лежа на боку. Мышелов наблюдал за  домом,  который  выгибал  спину,  будто
дикий зверь, а башня,  нанося  удар  за  ударом,  оставляла  в  земле  ямы
глубиной с добрую могилу. Вот она врезалась в кучу камней, и  ее  верхушка
обломилась, однако зазубренный  конец  продолжал  в  бессмысленной  ярости
крушить  валуны.  Мышелов  почувствовал  непреодолимое  желание  выхватить
кинжал и вонзить его себе  в  сердце.  Человек,  увидевший  такое,  должен
умереть.
     Фафхрду удавалось не сойти с ума только потому, что каждый миг  перед
ним вставала новая угроза; к тому же он все время твердил себе:  "Я  знаю,
знаю. Дом - это зверь, а драгоценности - его мозг. Теперь этот мозг  сошел
с ума. Я это знаю, знаю". Стены, пол и потолок вздымались и оседали, но их
движения не были направлены конкретно на  Фафхрда.  Грохот  почти  оглушил
его. Он качался на каменных волнах, уклонялся от  неожиданно  появляющихся
вздутий, но это не были  полновесные  удары,  им  не  хватало  скорости  и
точности, с какою башня в первый раз  попыталась  прибить  Мышелова.  Труп
монаха, словно ожив, нелепо прыгал по комнате.
     Казалось, только гигантский бриллиант знает  о  присутствии  Фафхрда.
Демонстрируя  сообразительность  и  капризность,  он  яростно  налетал  на
Северянина, порою поднимаясь до уровня его головы. Сам того не  желая,  он
оставил  Фафхрду  дверь  как  последнюю  надежду.  А   та   то   судорожно
распахивалась, то снова захлопывалась. Улучив очередной момент, когда  она
начала открываться, Фафхрд бросился вперед и протиснулся наружу. Бриллиант
не отставал, колотя  его  по  ногам.  На  пути  у  Фафхрда  оказался  труп
Раннарша. Он перескочил через него, поскользнулся, пытаясь  удержаться  на
ногах, накренился вбок, но  споткнулся  и  покатился  вниз  по  трясущейся
лестнице, на которой плясали высохшие кости. Зверь явно вот-вот умрет, дом
обрушится и раздавит его. Бриллиант вновь подпрыгнул,  метя  Северянину  в
голову, но промазал и, на всей скорости  врезавшись  в  стену,  рассыпался
радужной пылью.
     И сразу же дом стало колотить все быстрее и  быстрее.  Пронесшись  по
разламывающемуся полу, Фафхрд в последний миг выскользнул из  смертоносных
объятий широкой двери, бросился через поляну - пробежав футов в двенадцати
от места, где башня раскрошила кучу валунов, -  и  перепрыгнул  через  обе
ямы. Лицо его было неподвижным и  белым,  взгляд  остекленел.  Словно  бык
налетел он на одно дерево, потом на другое и, врезавшись в третье,  рухнул
на землю.
     Дом  прекратил  беспорядочно  дергаться  и  теперь   колыхался,   как
громадный кусок темного желе. Внезапно он как бы поднялся на дыбы,  словно
бегемот в смертной агонии. Оба ризалита с куполами, будто две лапы, тяжело
опустились на землю в дюжине футов от дома. Башня конвульсивно взметнулась
вверх. Главный купол резко скукожился,  словно  огромное  легкое,  на  миг
застыл, и, с грохотом  обрушившись  вниз,  превратился  в  груду  каменных
обломков. Вздрогнула земля. Лес отозвался эхом. Поток воздуха хлестнул  по
ветвям и листьям, и все успокоилось. Только из разломов в  камне  медленно
сочилась смолистая черная жидкость, да тут и там вспыхивали облачка  пыли,
в которую превратились драгоценные камни.


     У южной границы страны  Ланкмар  по  узкой  пыльной  дороге  ехали  в
сторону деревушки Сорив два всадника. Вид у них был весьма  плачевный.  На
руках и ногах  более  высокого,  сидевшего  на  гнедом  мерине,  виднелись
кровоподтеки,  а  бедро  и  правая  ладонь  были  перевязаны.  Низкорослый
всадник, ехавший на серой кобыле, тоже был изрядно потрепан.
     -  Ты  знаешь,  куда  мы  направляемся?  -  нарушил  долгое  молчание
последний. -  В  город,  вот  куда.  А  в  городе  масса  каменных  домов,
бесчисленное множество каменных башен, каменные  мостовые,  купола,  арки,
лестницы. Ха, если я и дальше буду чувствовать себя,  как  сейчас,  то  не
подойду к стенам Ланкмара и на полет стрелы.
     - Да что с тобой, малыш? - улыбнулся его рослый спутник. - Никак,  ты
стал бояться землетрясений?





     - Ну для чего мне знать имя черепа? Случая поболтать с ним у меня все
равно не будет, - громко заявил толстомясый вор. - Меня интересуют  только
рубины, которые у него вместо глаз.
     - И все же тут написано,  что  его  имя  -  Омфал,  -  авторитетно  и
спокойно отозвался вор с черной бородой.
     - Дай-ка я посмотрю, - вмешалась наглая рыжая  девица,  выглядывая  у
него из-за плеча.
     Она была вынуждена держаться нагло: с незапамятных  времен  Женщин  в
Дом Вора не  пускали.  Все  трое  принялись  вместе  разбирать  затейливые
иероглифы:

     "ПРЕДМЕТ: череп Омфал магистра воровских  дел  Омфала  с  глазами  из
крупных рубинов, а также пара рук, усеянных драгоценными камнями.  История
предмета: череп Омфал был похищен у Цеха Воров жрецами Вотишаля и укрыт  в
крипте их проклятого богами храма. ИНСТРУКЦИИ: череп Омфал при  первой  же
возможности должен быть возвращен и  с  надлежащими  почестями  помещен  в
Усыпальницу Воров. ТРУДНОСТИ: замок, на который запирается  дверь  крипты,
считается недоступным даже для самого умелого  взломщика.  ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ:
по слухам, в крипте находится сторожевой зверь невероятной свирепости".

     - Эти каракули дьявольски трудно читать, - нахмурилась рыжая девица.
     - Ничего удивительного, они  написаны  несколько  столетий  назад,  -
заметил чернобородый.
     Толстый вор заявил:
     - Никогда не слышал ни о какой Усыпальнице Воров, если, конечно, речь
не идет о свалке, печах для сжигания мусора или о Внутреннем море.
     - Времена и обычаи меняются, - принялся философствовать  чернобородый
вор. - Вслед за поклонением идет период более реалистического отношения  к
жизни.
     - Но почему его называют череп Омфал? - выразил недоумение толстяк. -
Почему не череп Омфала?
     Чернобородый только пожал плечами.
     - Где ты раздобыл этот пергамент? - поинтересовалась рыжая.
     - У нас в кладовке, в потайном отделении полуразвалившегося  сундука,
- ответил тот.
     - Клянусь богами, которых нет, - продолжая  рассматривать  пергамент,
усмехнулся толстяк, - очень уж суеверным был Цех Воров в  давние  времена.
Подумать только  -  тратить  драгоценные  камни  для  украшения  какого-то
черепа. Вот попадись магистр Омфал нам в руки, уж мы воздадим ему  должные
почести - вытащим рубиновые глаза и обратим их в денежки!
     - Вот-вот, - согласился чернобородый вор. -  Об  этом-то  я  и  хотел
поговорить с тобой, Фиссиф - как нам раздобыть Омфал.
     - Да, магистр Кровас, но вы же сами знаете, что  тут  есть  известные
трудности, - сразу испугался толстый вор. - Даже  сегодня,  по  прошествии
веков, люди содрогаются, когда упоминают о крипте Вотишаля с ее  замком  и
чудовищем. В Цехе Воров никто...
     - В Цехе Воров никто, это верно, - перебил чернобородый. - Однако,  -
тут он заговорил заметно тише, - вне Цеха есть  люди,  которые  могут  это
сделать. Ты слышал, что в Ланкмар недавно вернулся один жулик и  взломщик,
известный под прозвищем Серый Мышелов? И с ним высоченный варвар по  имени
Фафхрд, которого иногда  называют  также  Умертвитель  чудовищ?  Как  тебе
известно, нам нужно свести с ними обоими кое-какие счеты.  Они  прикончили
нашего чародея Христомило. Эта  парочка  обычно  работает  только  вдвоем,
однако если бы ты попытался обратиться к ним с заманчивым предложением...
     - Но магистр, - прервал дородный вор, - в этом  случае  они  запросят
самое малое две трети барыша.
     - Вот именно! - подтвердил чернобородый с  ледяным  сарказмом.  Рыжая
девица поняла, что он имеет в виду, и громко рассмеялась.  -  Вот  именно!
Потому-то я и выбрал для этого дела тебя, пройдоху из пройдох.


     После описанной выше встречи прошли  десять  оставшихся  дней  месяца
Змеи, затем  первые  пятнадцать  дней  месяца  Совы.  И  пятнадцатый  день
превратился в ночь. Темной пеленой холодный  туман  окутал  древние  камни
города Ланкмара, главного города всей ланкмарской земли. Этой ночью  туман
появился раньше обычного и растекся по лабиринту улочек и переулков.  И  с
каждой минутой он становился все гуще.
     На одной из улиц, которая  была  уже  и  безлюднее  многих  других  и
называлась Грошовой, из широкого дверного  проема  большого  и  неуклюжего
каменного здания струился желтый свет факелов. Эта единственная  на  улице
открытая дверь выглядела несколько зловеще, поскольку все остальные  двери
были плотно заперты, преграждая путь мраку и сырости.  Ночью  по  Грошовой
улице люди старались не ходить, и причины для этого были - дом пользовался
дурной славой. Люди говорили, что это притон, где ланкмарские воры  строят
новые козни, болтают и сводят  личные  счеты,  штаб-квартира,  из  которой
Кровас, по слухам - Великий Магистр Цеха Воров, отдает свои распоряжения -
словом, это был дом могущественного ланкмарского Цеха Воров.
     Но сейчас  по  улице  торопливо  шел  человек,  то  и  дело  опасливо
оглядываясь через плечо. Он  был  дороден  и  слегка  прихрамывал,  словно
только что после долгого и трудного пути слез с лошади. В руках он  держал
потускневшую  от  времени  медную  шкатулку,  в   которую   вполне   могла
поместиться человеческая голова. Остановившись у открытой двери, он сказал
пароль - на первый взгляд в пустоту, поскольку длинный коридор  перед  ним
был пуст. Однако голос, раздавшийся откуда-то сверху, проговорил:
     - Проходи, Фиссиф. Кровас ждет тебя в своей комнате.
     Толстяк ответил:
     - Они идут за мной следом - ты знаешь, о ком я говорю.
     И голос отозвался:
     - Мы готовы их встретить.
     Толстяк торопливо пошел по коридору.
     Затем, в течение довольно долгого времени все  вокруг  было  тихо,  и
только густел липкий туман. Но вот в конце улицы раздался условный  свист.
Он повторился уже ближе к дому, а потом и за открытой дверью.
     И   вскоре   оттуда,   где   раздался   первый   свист,   послышались
приближающиеся шаги. Казалось, что идет  только  один  человек,  однако  в
освещенной дорожке у  двери  рядом  с  первым  показался  мягко  ступавший
коротышка - невысокого роста человек в серой плотно прилегающей  одежде  -
тунике, куртке, шапочке из мышиных шкурок и плаще.
     Его внушительной  комплекции  спутник  был  медноволос  и  внешностью
напоминал  варвара  из  далеких  Стылых  Пустошей.  Туника  на  нем   была
ярко-коричневая, плащ - зеленый. Он явно был неравнодушен  к  изделиям  из
кожи - из нее были сделаны ремешки на его запястьях  и  голове,  сапоги  и
широкий, туго затянутый пояс. От тумана  кожа  намокла,  а  украшавшие  ее
медные детали запотели. Когда спутники вошли в прямоугольник  света  перед
дверью, широкий лоб гиганта прорезали морщины, а зеленые глаза  озабоченно
забегали из стороны в сторону. Положив руку на плечо маленького человечка,
он зашептал:
     - Не нравится мне все это. Серый Мышелов!
     - Ха! Сам знаешь, этот дом всегда так  выглядит,  -  резко  отозвался
Серый Мышелов, кривя губы в ухмылке и сверкая темными глазами. -  Нарочно,
чтобы пугать людей. Пошли, Фафхрд! Не  позволим  же  мы  этому  ублюдку  и
проходимцу Фиссифу уйти, после того как он надул нас.
     - Это все понятно, горностай ты мой сердитый, - ответил варвар,  таща
Мышелова назад. - И мысль о том, что Фиссиф  может  улизнуть,  мне  крайне
неприятна. Но совать голову в ловушку мне нравится еще меньше. Не  забудь,
они подавали друг другу знаки условным свистом.
     - Ха! Они всегда свистят. Им нравится всякая таинственность.  Знаю  я
этих воров, Фафхрд. Прекрасно знаю. И тебе  самому  уже  дважды  удавалось
сбежать из Дома Вора. Пошли!
     - Но весь Дом Вора  я  не  знаю,  -  продолжал  возражать  Фафхрд.  -
Некоторая опасность все же есть.
     - Некоторая! Да они сами не знают как следует свой Дом Вора!  Это  же
лабиринт неизведанного, лабиринт забытой истории. Пошли же!
     - Подожди... Он пробуждает во мне недобрые воспоминания, связанные  с
моею утраченной навек Вланой.
     - А у меня - с Иврианой!  Что  ж,  поэтому  мы  должны  позволить  им
одержать верх?
     Гигант пожал плечами и шагнул вперед.
     - Впрочем, если хорошенько все взвесить, - шепнул Мышелов, -  в  том,
что ты сказал, что-то есть.
     С этими словами он вытащил из-за пояса кинжал.
     Продемонстрировав белозубую улыбку, Фафхрд медленно вытащил из хорошо
смазанных ножен длинный меч с массивным навершием.
     - Никудышное оружие, когда приходится драться в помещении, -  шепотом
по-дружески заметил Мышелов.
     Теперь уже осторожно, плотно вжимаясь в стены, друзья приблизились  с
двух сторон к двери. Держа меч в  опущенной  руке  острием  вверх,  Фафхрд
вошел в дверь, готовый нанести удар в любом направлении. Мышелов был  чуть
впереди. Краем глаза Фафхрд заметил, как нечто змееподобное падает  сверху
прямо Мышелову на голову, и мгновенно вскинул меч. Змея на лету  качнулась
в его сторону и он поймал ее свободной  рукой.  Это  была  удавка.  Фафхрд
резко и сильно рванул, и человек, державший  другой  конец,  вывалился  из
ниши над дверью. На какой-то миг он словно повис  в  воздухе:  смуглокожий
головорез с длинными черными волосами и в  засаленной  тунике  из  красной
кожи, расшитой золотом. Занеся над  ним  меч,  Фафхрд  вдруг  увидел,  что
Мышелов с кинжалом в руке бросился на него самого. У Северянина  мелькнула
мысль, что его друг спятил. Но рука Мышелова  с  зажатым  в  ней  кинжалом
пролетела на волосок от Фафхрда, и какой-то другой клинок зазвенел у  него
за спиной.
     Оказывается, Мышелов заметил, как в полу за Фафхрдом открылся  люк  и
оттуда выскочил лысый вор с мечом наготове. Отразив направленный  в  друга
удар. Мышелов ногой пнул крышку люка и с удовлетворением увидел,  что  она
прищемила клинок и два пальца левой руки прыгнувшего вниз вора. И  клинок,
и  пальцы  сломались,  и  сдавленный  вой  из-под  пола  прозвучал  весьма
впечатляюще. Насаженный на меч противник Фафхрда был уже мертв.
     На улице раздался свист и топот ног.
     - Они нас  отрезали!  -  бросил  Мышелов.  -  Теперь  только  вперед!
Доберемся до комнаты Кроваса. Фиссиф должен быть там. За мной!
     И он припустил по  коридору,  потом  вверх  по  лестнице;  Фафхрд  не
отставал. Добравшись до второго этажа,  друзья  устремились  к  двери,  из
которой струился желтоватый свет.
     Мышелова  озадачило  то  обстоятельство,  что  им  никто  не  пытался
помешать. Его острый слух не  улавливал  ни  малейших  звуков  погони.  На
пороге он так резко остановился, что Фафхрд по инерции налетел на него.
     Перед ними была просторная комната с несколькими альковами. Как и  во
всем здании, пол и стены в ней были выложены  гладким  темным  камнем  без
каких  бы  то  ни  было  украшений.  Освещалась  она  четырьмя   глиняными
светильниками, расставленными как попало на массивном  кипарисовом  столе.
За столом сидел богато одетый чернобородый  человек,  который,  вцепившись
пальцами в край стола, с выражением крайнего изумления на лице смотрел  на
медную шкатулку и разбросанные вокруг нее  какие-то  мелкие  предметы.  Но
друзья не успели заметить его странную неподвижность и еще более  странный
цвет лица, поскольку сразу же уставились на рыжеволосую  девицу,  стоявшую
рядом со столом.
     Она отпрыгнула в сторону, как перепуганная кошка, и Фафхрд,  указывая
на предмет, зажатый у нее под мышкой, воскликнул:
     - Смотри, Мышелов, череп! Череп и руки!
     А девица и впрямь прижимала к себе коричневатый, очень древний на вид
череп, причудливо стянутый золотыми обручами;  в  его  глазницах  сверкали
рубины, а  вместо  зубов  мерцали  бриллианты  и  черные  жемчужины.  А  в
побелевших пальцах девица  стискивала  две  аккуратные  связки  коричневых
костей, искрящихся золотыми и красными брызгами. Когда  Фафхрд  заговорил,
она бросилась к самому широкому алькову; ее стройные ноги  на  бегу  четко
вырисовывались под шелком. Фафхрд и Мышелов кинулись за нею и увидели, что
она направляется  к  неширокой  низкой  двери.  Вбежав  в  альков,  девица
схватилась  свободной  рукой  за  свисавший   с   потолка   шнур   и,   не
останавливаясь, а только слегка присев, дернула за него. И  сразу  толстая
портьера из тяжелого бархата  скрыла  ее  от  преследователей.  Мышелов  и
Фафхрд  налетели  на  портьеру  и  мгновенно  в  ней  запутались.   Первым
освободился Мышелов, который прополз  под  складками  бархата.  Он  увидел
сужающуюся полоску слабого света, бросился туда и  схватился  за  каменную
глыбу, которая медленно вдвигалась в дверной проем, но тут же с проклятием
отдернул руку и принялся слизывать кровь с исцарапанных пальцев. С  легким
скрежетом каменная панель встала на место.
     Фафхрд распрямился, все еще держа на плечах  тяжелый  бархат,  словно
это был просторный плащ. В свете, который проникал в  альков  из  комнаты,
была видна лишь гладкая каменная стена. Мышелов попытался вставить  острие
кинжала в чуть заметную щель, но быстро отказался от своего намерения.
     - Тьфу, дьявол! Знаю я эти двери! Они открываются или с той  стороны,
или на расстоянии, с помощью специальных рычагов. Словом,  она  смылась  и
унесла череп с собой.
     Продолжая  посасывать  пальцы,  которые  чуть   было   не   оказались
раздавленными. Мышелов суеверно подумал: а вдруг  сломанные  крышкой  люка
пальцы вора - это дурной знак?
     - Мы совсем забыли о Кровасе, -  внезапно  сказал  Фафхрд,  приподняв
штору и оглянувшись.
     Но чернобородый человек не обращал на суматоху ни малейшего внимания.
Медленно приблизившись к нему, друзья увидели, что его  лицо  из  смуглого
сделалось фиолетовым, а глаза были выпучены не от изумления,  а  от  того,
что он был задушен. Приподняв его умащенную, аккуратно расчесанную бороду,
Фафхрд увидел у него на горле страшные метины, оставленные,  казалось,  не
пальцами, а скорее когтями. Мышелов тем временем рассматривал разбросанные
по столу предметы. Это  были  преимущественно  ювелирные  инструменты,  их
ручки слоновой кости от долгого употребления  пожелтели.  Между  делом  он
сгреб кое-что из лежавшего на столе.
     - Кровас успел  вытащить  драгоценности  из  трех  пальцев,  а  также
выломать несколько зубов, - заметил  он,  протягивая  Фафхрду  ладонь,  на
которой сверкали три рубина и несколько жемчужин и бриллиантов.
     Фафхрд кивнул и, снова приподняв бороду Кроваса, хмуро  уставился  на
отметины, которые уже начали темнеть.
     - Интересно, кто эта девица? - заметил Мышелов. - Ворам  под  страхом
смерти запрещено приводить сюда женщин. Но магистр облечен особой  властью
и, наверное, может рискнуть.
     - На этот раз риск оказался слишком велик, - пробормотал Фафхрд.
     Наконец Мышелов вспомнил о положении, в  котором  они  оказались.  Он
рассчитывал выбраться из Дома Вора, взяв Кроваса в плен  и  пустив  в  ход
кое-какие угрозы. Но брать в плен мертвеца особого смысла не имело. Только
они с Фафхрдом начали обсуждать это, как невдалеке  послышались  голоса  и
приближающиеся шаги. Без долгих размышлений друзья спрятались  в  алькове,
предварительно прорезав в шторе щелки для глаз.
     Кто-то проговорил:
     - Да, этим двоим удалось скрыться, дьявол их раздери!  Боковая  дверь
была открыта.
     Первым в комнату вошел толстобрюхий, белолицый и явно напуганный вор.
Серый Мышелов и Фафхрд сразу же  узнали  в  нем  Фиссифа.  Довольно  грубо
подталкивая его в спину, за ним шел долговязый, безо всякого выражения  на
лице тип с могучими руками и крупными ладонями. Мышелов знал  и  его:  это
был Слевьяс-Молчун, недавно назначенный первым  заместителем  Кроваса.  За
ними в комнату вошли еще около дюжины воров и встали у стен. Все они  были
ветераны, густо покрытые шрамами, оспинами и  щеголявшие  многими  другими
увечьями, включая по вытекшему глазу, закрытому черной повязкой у двоих из
них. Держались все  настороженно  и  чувствовали  себя  явно  не  в  своей
тарелке, сжимая в руках кинжалы и короткие  мечи  и  пристально  глядя  на
задушенного.
     - Значит, Кровас и впрямь мертв,  -  проговорил  Слевьяс,  выталкивая
Фиссифа на середину комнаты. - По крайней мере в этом ты нас не обманул.
     - Мертвое не бывает, - отозвался один из воров, подошедший к столу. -
Теперь у нас будет хороший магистр. Хватит с нас чернобородого и его рыжей
девки.
     - Заткни пасть, крыса, или я вобью зубы  тебе  в  глотку!  -  ледяным
тоном бросил Слевьяс.
     - Но ты же теперь наш магистр! - удивленно воскликнул вор.
     - Да, теперь я ваш магистр, ваш хозяин, и вот вам мой  первый  совет:
не надо порочить умершего вора - это,  если  не  дерзость,  то  во  всяком
случае пустая трата времени.  А  теперь,  Фиссиф,  скажи:  где  украшенный
самоцветами череп? Всем нам известно, что он один ценнее всего, что  можно
накопить за целый  год  воровства,  а  Цеху  нужно  золото.  Так  что  без
глупостей!
     Осторожно прильнувши к щелке, Мышелов  усмехнулся,  увидев  страх  на
заплывшем жиром лице Фиссифа.
     - Череп, о магистр? - переспросил он похоронным дрожащим  голосом.  -
Как где? Улетел назад в могилу, из которой мы его  похитили.  Раз  уж  эти
костлявые пальцы сумели задушить Кроваса -  а  это  я  видел  собственными
глазами, - то почему бы черепу не уметь летать?
     Слевьяс отвесил Фиссифу увесистую пощечину.
     - Лжешь, толстобрюхий трус! Я сейчас расскажу тебе, что произошло. Ты
вступил в сговор с этими негодяями Фафхрдом и Серым Мышеловом.  Ты  решил,
что никому и в голову не придет подозревать тебя в чем-то,  поскольку  ты,
согласно указаниям, оставил их с носом.  Но  на  самом  деле  ты  замыслил
двойное мошенничество. Ты помог им  избежать  подстроенной  нами  ловушки,
позволил этим мерзавцам убить  Кроваса  и  обеспечил  им  бегство,  подняв
панику своей сказочкой о мертвых пальцах, которые якобы задушили  Кроваса.
Рано ты решил, что тебе удастся выйти сухим из воды.
     - Но магистр, - взмолился Фиссиф, - я своими глазами видел,  как  эти
кости вцепились ему в глотку. Они разозлились на него, потому что он начал
отковыривать драгоценные камни, которые были у них вместо ногтей и...
     Очередная пощечина превратила его речь в неразборчивый писк.
     - Дурацкая выдумка, - ощерился сухопарый вор. - Как могли  эти  кости
держаться вместе?
     - Они были связаны медной проволочкой, - кротко пояснил Фиссиф.
     - Вот как? И, задушив Кроваса, руки взяли череп и унесли его с собой?
-  предположил  другой  вор.  Кое-кто  захихикал.  Взглядом   велев   всем
замолчать, Слевьяс указал большим пальцем на Фиссифа.
     - Взять его, - приказал он.
     Два вора подскочили к толстяку и заломили ему руки за спину.  Тот  не
сопротивлялся.
     - Мы поступим по-честному - заявил Слевьяс, усаживаясь прямо на стол.
-  Воровской  суд.  Все  по  правилам.  На  рассмотрение  воровского  суда
присяжных выносится следующее дело. Фиссифу, вору  первого  разряда,  было
поручено обчистить священную гробницу в храме Вотишаля  и  забрать  оттуда
один череп и две руки. В  связи  с  возникшими  сложностями  Фиссифу  было
приказано объединиться для этой цели с двумя посторонними специалистами, а
именно варваром с севера Фафхрдом и печально известным Серым Мышеловом.
     Стоя за портьерой. Мышелов  изобразил  учтивый  церемонный  поклон  и
снова прилип глазом к прорези.
     - После похищения Фиссиф должен был украсть добычу у  этих  двоих,  и
как можно раньше, дабы помешать им сделать то же самое.
     Мышелову показалось, что Фафхрд тихо выругался и заскрипел зубами.
     - По возможности, Фиссиф должен был также умертвить их,  -  продолжал
Слевьяс. - В любом случае он был обязан доставить  добычу  непосредственно
Кровасу. Таково было задание Фиссифа, как изложил его мне  сам  Кровас.  А
теперь расскажи свою версию, Фиссиф, но никаких бабушкиных сказок, имей  в
виду.
     - Братья воры, - угрюмо и сурово начал тот. Слова его были  встречены
ироническими возгласами. Слевьяс небрежно призвал судей к порядку. -  Я  в
точности следовал данным мне инструкциям, - продолжал Фиссиф. - Я разыскал
Фафхрда и Серого Мышелова и заинтересовал  их  этим  замыслом.  Добычу  мы
согласились разделить на три части, по трети на каждого.
     Недружелюбно  разглядывая  Фиссифа  через  щелку  в   шторе,   Фафхрд
торжественно кивнул. Затем Фиссиф  сделал  несколько  не  слишком  лестных
замечаний относительно  Фафхрда  и  Мышелова,  видимо  надеясь  тем  самым
убедить слушателей, что не вступал с  ними  в  сговор.  Воры  лишь  мрачно
ухмылялись.
     - И когда дело дошло  до  похищения  добычи  из  храма,  -  продолжал
Фиссиф, постепенно обретая уверенность от звуков  собственного  голоса,  -
оказалось, что я действительно немного нуждаюсь в их помощи.
     Фафхрд снова потихоньку чертыхнулся. Ему было невмоготу молча слушать
такую возмутительную ложь. Однако Мышелова это даже как-то развлекало.
     - Для  хвастовства  сейчас  не  время,  -  перебил  Слевьяс.  -  Тебе
прекрасно известно, что для того, чтобы взломать  большой  тройной  замок,
потребовалось все умение Мышелова, а без Северянина тебе бы ни в жизнь  не
справиться с чудовищем.
     Фафхрд немного смягчился. Фиссиф снова присмирел  и  покорно  склонил
голову. Воры начали медленно приближаться к нему.
     - И вот, - чуть ли не в  панике  закончил  он  рассказ,  -  я  забрал
добычу, когда они спали, и поспешил в Ланкмар. Убить я их  не  решился  из
боязни, что пока буду расправляться с одним, второй  проснется.  Добычу  я
вручил лично Кровасу, который поблагодарил меня и сразу начал выковыривать
камни. Вот медная шкатулка, в которой лежали череп и руки. - Он указал  на
стол. - А насчет того, что случилось потом... - Он умолк, облизал губы,  с
испугом огляделся вокруг и проговорил тихо, с отчаянием в  голосе:  -  Все
произошло так, как я рассказал.
     Недоверчиво  ворча,  воры  сгрудились  вокруг  Фиссифа,  но   Слевьяс
остановил их, властно постучав по столу. Казалось, он что-то обдумывал.
     Тут в комнату ворвался еще один вор, поклонился Слевьясу и  задыхаясь
проговорил:
     - Молт, дежуривший  на  крыше  напротив  боковой  двери,  только  что
сообщил, о магистр, что через нее никто не входил и не выходил,  хотя  она
все время была открыта. Двое чужаков должны быть еще здесь!
     Если Слевьяс и удивился этой  новости,  то  виду  почти  не  показал.
Окинув  вестника  долгим  взглядом,  он  медленно,  как   будто   движимый
инстинктом, повернул бесстрастное  лицо  в  сторону  алькова  и  уставился
маленькими глазками на тяжелую штору. Он уже собрался было отдать какой-то
приказ, как вдруг штора надулась, словно от сильного порыва  ветра.  Потом
она подлетела почти до потолка, и два человека  ринулись  в  комнату.  Меч
высокого медноволосого варвара был направлен на Слевьяса.
     С гибкостью, которой  было  трудно  ожидать  от  его  крупного  тела,
Слевьяс, пригнувшись, бросился на пол, и длинный меч  глубоко  вонзился  в
стол, у которого только  что  стоял  новоиспеченный  магистр.  С  пола  он
увидел, как его подчиненные  в  замешательстве  отпрянули  назад,  а  один
покачнулся от удара. Фиссиф, оказавшийся быстрее других,  поскольку  знал,
что его жизнь подвергается двойной опасности, выхватил кинжал из-за  пояса
и метнул его в Фафхрда. Бросок вышел неудачный - кинжал полетел  рукояткой
вперед, - но зато точный. Слевьяс видел, как кинжал угодил бросившемуся  к
двери гиганту прямо в висок и слегка ошеломил его. Слевьяс тут же  вскочил
на ноги, выхватил меч и крикнул ворам, чтобы они догнали  беглецов.  Через
несколько мгновений комната опустела, и только мертвый Кровас  с  каким-то
издевательским удивлением продолжал смотреть на пустую шкатулку.
     Мышелов знал планировку Дома Вора -  конечно,  хуже,  чем  свои  пять
пальцев, но все же неплохо - и теперь бежал впереди Фафхрда по  запутанным
переходам. Они огибали каменные углы, взбегали  вверх  или  спускались  на
сколько-то ступенек вниз и вскоре уже не  знали  толком,  на  каком  этаже
находятся. Только сейчас Мышелов  обнажил  свой  тонкий  меч  Скальпель  и
пользовался им, чтобы на  ходу  сшибать  свечи  и  укрепленные  на  стенах
факелы, надеясь тем самым сбить со следа погоню, пересвисты которой  резко
звучали где-то сзади. Фафхрд дважды споткнулся, но удержал равновесие и не
упал.
     Два полуодетых ученика воровской  школы  высунули  головы  из  двери.
Шарахнув дверью по их недоуменным физиономиям.  Мышелов  ринулся  вниз  по
винтовой лестнице. Он хотел попасть к еще одному выходу,  который  по  его
расчетам охранялся неважно.
     - Если придется разделиться, встретимся в "Серебряном Угре", - бросил
он Фафхрду, имея в виду таверну, в которую они частенько захаживали.
     Северянин кивнул. Голова  у  него  кружилась  уже  меньше,  хотя  еще
болела. Однако, находясь уже где-то внизу, он, не разглядев толком  низкую
арку, в которую нырнул Мышелов, и треснувшись об нее головой, ощутил  звон
в ушах, такой же сильный, что и после того, как  Фиссиф  запустил  в  него
кинжалом. В глазах у него все закружилось и  потемнело.  Он  услышал,  как
Мышелов сказал: "Теперь сюда! Держись левой стороны!", и, собрав все силы,
чтобы не потерять сознание, вбежал в узкий коридор,  на  который  указывал
его приятель. Фафхрд был в полной уверенности, что тот последует за ним.
     Однако Мышелов замешкался чуть дольше, чем следовало. Погоня, правда,
была еще далеко,  но  страж,  охранявший  этот  проход,  услышал  свист  и
оторвался от мирной игры в кости. Мышелов увильнул от мастерски  брошенной
удавки, однако недостаточно проворно. Вместо шеи, петля сильно сдавила ему
ухо, щеку и челюсть, и Мышелов упал.  В  следующий  миг  Скальпель  рассек
веревку, но стражник успел тем временем обнажить меч. В течение нескольких
страшных секунд Мышелов сражался лежа на полу, отбивая  сверкающий  клинок
почти у самого носа  и  рискуя  при  этом  заработать  косоглазие.  Улучив
подходящий момент, он все же вскочил  на  ноги  и  обрушил  на  противника
ураганную атаку: Скальпель, казалось, троился и четверился у него в руке и
в конце концов заставил стража замолчать, вонзившись сбоку ему в горло.
     Задержка оказалась непозволительно долгой.  Освободившись  от  петли,
которая чуть не задушила его во время схватки.  Мышелов  увидел,  что  под
аркой уже показались люди Слевьяса.  Он  резко  повернулся  и  бросился  в
главный коридор, уводя погоню от Фафхрда. В голове у него один  за  другим
мелькали планы бегства. Послышались радостные крики - приспешники Слевьяса
заметили его, а откуда-то спереди их соратники ответили  свистом.  Мышелов
решил, что  лучше  всего  попытаться  выбраться  на  крышу,  и  свернул  в
поперечный коридор. Он надеялся, что Фафхрду уже  удалось  скрыться,  хотя
состояние друга и внушало известные опасения. Сам же Серый Мышелов  ничуть
не сомневался,  что  сумеет  уйти  от  погони  даже  в  десять  раз  более
многочисленной, чем та, что мчалась сейчас по  запутанным  переходам  Дома
Вора. Он понесся  громадными  скачками,  едва  касаясь  мягкими  подошвами
истоптанного каменного пола.
     Фафхрд, уже неизвестно сколько времени двигавшийся в кромешной  тьме,
наконец остановился,  наткнувшись  на  что-то  вроде  стола,  и  попытался
сообразить, каким  образом  он  так  позорно  заблудился.  Но  голова  его
пульсировала от боли, эпизоды бегства перепутались и не были связаны  друг
с другом. Он помнил, как растянулся  на  какой-то  лестнице,  как  толкнул
резную каменную стену и она вдруг  бесшумно  подалась  вперед,  отчего  он
буквально ввалился в образовавшийся проем. В какой-то момент  его  охватил
дикий приступ дурноты, в другой - он явно  потерял  сознание,  потому  что
теперь в памяти  у  него  всплыло,  как  он  лежит,  потом  становится  на
четвереньки  и  пробирается  между  какими-то   бочонками   и   тюками   с
полусгнившей одеждой. Кроме того, он по меньшей мере еще один раз ударился
головой, потому что теперь нащупал в своих спутанных потных волосах  целых
три шишки. Главным ощущением Фафхрда в этот миг  была  мрачная  и  стойкая
злоба на окружающие его бесконечные камни. Его примитивное воображение уже
готово  было  обвинить  их  в  том,  что  они  сознательно  оказывают  ему
сопротивление и преграждают путь, куда бы он ни повернул. Фафхрд  понимал,
что почему-то перепутал такие простые  указания  Мышелова.  Какой  стороны
велел ему держаться человечек в сером? И где он  сам?  Наверняка  попал  в
какую-нибудь ужасную передрягу.
     Не будь воздух таким сухим  и  горячим,  Фафхрд  соображал  бы  много
лучше. А так концы с концами не сходились. У него было впечатление, что он
почти все время спускался вниз, в какой-то глубокий подвал.  Однако  тогда
здесь должно бы быть холодно и сыро, а было сухо и  тепло.  Фафхрд  провел
ладонью по деревянной поверхности, на которой сидел,  и  почувствовал  под
пальцами мягкую пыль. Пыль, кромешная тьма и полная тишина вроде указывали
на то, что эта  часть  дома  давно  не  посещается.  Фафхрду  припомнилась
каменная крипта, из которой они с Мышеловом и Фиссифом похитили украшенный
драгоценностями череп. Надышавшись поднявшейся пылью, Северянин  чихнул  и
двинулся дальше. Вскоре рука  его  уткнулась  в  стену.  Фафхрд  попытался
вспомнить, с какой стороны он подошел к столу, но не смог, и  тогда  решил
идти наугад. Двигался он медленно, нащупывая дорогу то ногой, то рукой.
     Эта осторожность и спасла  его.  Один  из  камней  чуть  подался  под
ступней Фафхрда, и он мгновенно отдернул  ее.  Послышался  скрежет,  затем
лязг и два глухих  удара.  Воздух  перед  ним  слегка  колыхнулся.  Фафхрд
подождал немного, потом принялся осторожно шарить перед собой.  На  уровне
плеча его рука наткнулась на полосу  ржавого  металла.  Осторожно  проведя
вдоль нее ладонью. Северянин обнаружил, что она начинается  из  трещины  в
стене и заканчивается  острием  в  нескольких  дюймах  от  противоположной
стенки. Вскоре Фафхрд нащупал немного  ниже  еще  одно  также  же  лезвие.
Теперь он догадался, что глухой стук издали противовесы:  когда  он  нажал
ногой на камень, они автоматически вытолкнули клинки из трещины. Еще  один
шаг вперед, и он оказался бы насаженным на мечи.  Северянин  потянулся  за
своим мечом и, обнаружив, что в ножнах его нет, взял ножны и  обломал  ими
оба лезвия у самой стены. Затем  повернулся  и  медленно  прошел  назад  к
пыльному столу.
     Однако, неторопливо двигаясь  вдоль  стены  позади  стола,  он  снова
оказался в коридоре с мечами. Фафхрд потряс головой  и  злобно  выругался:
зажечь огонь ему было нечем. Что же получается?  Выходит,  он  попал  сюда
через  тот  же  самый  коридор  и  по  чистому  везению  не  наступил   на
смертоносный камень? Это было единственным  разумным  объяснением.  Ворча,
Фафхрд снова  стал  медленно  и  осторожно  продвигаться  по  злополучному
коридору, касаясь руками сразу обеих стен, чтобы не пропустить  поперечный
проход. Немного спустя ему пришло в голову, что в комнату со столом он мог
ввалиться через какой-нибудь  коридор,  расположенный  выше  уровня  пола,
однако он продолжал упрямо идти вперед, решив вторично не возвращаться.
     Вскоре, в очередной раз со всей осторожностью опустив  на  пол  ногу,
Фафхрд ощутил под  ней  пустоту,  которая  оказалась  всего  лишь  началом
ведущей вниз лестницы. Тут Северянин  окончательно  отказался  от  попыток
вспомнить, как он сюда попал. Пройдя ступенек двадцать, он  уловил  идущий
снизу сухой запах плесени.  Еще  двадцать  ступенек,  и  у  него  возникли
ассоциации с запахом, стоящим в некоторых древних гробницах, в которых  он
бывал, странствуя по пустынным Восточным землям. Запах этот  казался  чуть
пряным, но только мертвенно-пряным.  Фафхрду  вдруг  сделалось  жарко.  Он
вытащил из-за пояса длинный кинжал и бесшумно, осторожно двинулся дальше.
     На пятьдесят третьей ступеньке лестница закончилась, а  стены  словно
раздвинулись в стороны. По общему ощущению Фафхрд решил, что  находится  в
довольно просторном помещении. Он осторожно прошел немного вперед,  ступая
по толстому слою пыли. Внезапно  у  него  над  головой  послышалось  сухое
хлопанье крыльев и легкое бренчание. Дважды  что-то  маленькое  и  твердое
коснулось его щеки. Фафхрд вспомнил о кишащих летучими мышами  пещерах,  в
которых он бывал прежде, но эти слабые звуки чем-то отличались от тех, что
издавали летучие мыши. Короткие волосы на его затылке встали дыбом. Он изо
всех сил вглядывался во тьму, однако не видел ничего, кроме  бессмысленных
цветных точек и узоров, какие бывают всегда, когда закроешь глаза.
     Опять что-то твердое задело его по лицу, но на сей раз Фафхрд  был  к
этому готов. Он молниеносно вскинул руки - и чуть было не выпустил то, что
схватили его пальцы - нечто сухое и почти невесомое,  маленький  скелетик,
хрустнувший у него в руках. Его большой и указательный  пальцы  сомкнулись
на крошечном черепе какого-то зверька.
     Почти  сразу  Фафхрд  отверг  мысль  о  том,  что  в  этой   большой,
напоминавшей гробницу, комнате летают скелеты летучих мышей. Скорее всего,
это существо давно скончалось, вися где-то под потолком, а когда он вошел,
движением воздуха его сорвало с места. Однако тихого бренчания  он  больше
не слышал.
     Зато  вскоре  он  начал  различать  другие  звуки  -  едва   уловимое
попискивание, почти неразличимое для человеческого уха.  Было  ли  оно  на
самом деле или ему только померещилось,  Фафхрд  не  знал,  но  его  вдруг
охватила паника, и он сам не заметил как заорал:
     - Скажите же что-нибудь! Что вы там все пищите  и  повизгиваете!  Где
вы?
     Его слова отразились далеким эхом, и теперь он  знал  уже  наверняка,
что находится в очень большом помещении. Затем наступила тишина,  не  было
слышно ни единого звука. А ударов через двадцать бешено стучавшего  сердца
Фафхрда тишина нарушилась, причем весьма неприятным образом.
     Где-то впереди тоненький и скучный голосок пропищал:
     - Братья мои, это Северянин, длинноволосый и  неотесанный  варвар  из
Стылых Пустошей.
     Другой голосок откуда-то сбоку ответил:
     - В свое время в порту  мы  часто  встречали  людей  из  их  племени.
Помнится, накачивали их до потери сознания, а потом высыпали золотой песок
у них из кошелей. Мы были тогда великие воры, непревзойденные по  ловкости
и хитрости.
     Третий голосок ответил:
     -  Смотрите-ка,  братья,  он  потерял  свой  меч  и  держит  в   руке
раздавленную летучую мышь.
     Фафхрд хотел было крикнуть, что все это чушь и фиглярство,  но  слова
замерли  у  него  на  губах,  поскольку  его  вдруг  охватило  невероятное
удивление: откуда эти существа знают, как он выглядит и что у него в руке,
ведь вокруг темно, хоть глаз  выколи?  Он  прекрасно  знал,  что  в  такой
кромешной тьме ничего не видят даже кошки  и  совы.  В  сердце  его  начал
вползать ужас.
     - Но череп летучей мыши - это не  человеческий  череп,  -  продолжал,
кажется, первый голосок. - Этот Северянин - один из тех, кто забрал  череп
нашего брата из храма Вотишаля. Однако сюда он почему-то его не принес.
     - Долгие века украшенный драгоценностями череп  нашего  брата  чах  в
одиночестве в проклятом храме Вотишаля,  -  подал  голос  четвертый.  -  А
теперь эти люди там, наверху, похитили его и вовсе  не  желают  возвращать
нам. Они предпочитают вырвать  его  сверкающие  глаза  и  обменять  их  на
грязные монеты. Они все ничтожества, безбожные и алчные воры.  Они  забыли
нас, своих древних братьев, и зло насквозь пропитало их.
     Голоса казались мертвыми и страшно далекими, словно их издавала  сама
пустота. Они звучали бесстрастно, но вместе с тем удивительно  печально  и
даже грозно - не  то  слабые,  безнадежные  вздохи,  не  то  чуть  слышный
леденящий смех. Фафхрд непроизвольно сжал кулаки, и от хрупкого  скелетика
остались одни  мелкие  косточки,  которые  он  с  отвращением  отбросил  в
сторону. Ему очень хотелось собраться с духом и шагнуть вперед, но  он  не
мог.
     - Не дело, чтобы нашего брата  постигла  столь  постыдная  участь,  -
снова раздался первый  голосок,  в  котором  чувствовалось  едва  заметное
превосходство.  -  Слушай,  Северянин,  что  мы  тебе  скажем,  и   слушай
внимательно.
     - Смотрите, братья,  -  вмешался  второй,  -  Северянин  напуган,  он
утирает губы своей  широкой  ладонью  и  покусывает  костяшки  пальцев  от
неуверенности и страха.
     Фафхрд задрожал, услышав столь  точное  описание  своих  унизительных
действий. В душе зашевелились, казалось, давно забытые страхи. Он вспомнил
свои первые мысли о смерти, вспомнил, как еще мальчиком он  в  первый  раз
присутствовал на жутком похоронном обряде в Стылых Пустошах и тихо молился
вместе с другими Косу и безымянному богу рока.  Внезапно  ему  показалось,
что он начинает что-то различать в окружающей его тьме. Конечно, это могло
быть просто причудливое сочетание каких-то тусклых огоньков, но  он  видел
на уровне своего  лица  множество  мерцающих  точек,  которые  размещались
попарно, на  расстоянии  примерно  в  палец  одна  от  другой.  Одни  были
темно-красными,  другие  зелеными,  а  кое-какие  -  светло-голубыми,  как
сапфиры. Фафхрду живо припомнились рубиновые глаза черепа,  похищенного  в
Вотишале, который,  по  утверждению  Фиссифа,  задушил  своими  костлявыми
руками магистра Кроваса. Точки постепенно сближались  и  как  будто  очень
медленно начали двигаться в его сторону.
     - Северянин, - продолжал первый голосок, -  знай,  что  мы  -  бывшие
магистры ланкмарского Цеха Воров, и нам непременно нужен утраченный  мозг,
то есть череп нашего брата Омфала. Ты должен принести его нам, прежде  чем
полуночные звезды вновь засверкают на небе. В противном случае  ты  будешь
найден и лишен жизни.
     Пары  разноцветных  огоньков  все  приближались,  и  теперь   Фафхрду
почудилось, что он слышит  сухое  шарканье  ног,  ступающих  по  пыли.  Он
вспомнил о фиолетовых отметинах на шее Кроваса.
     - Ты обязательно должен принести череп, - повторил второй голос.
     - Завтра, до полуночи, - вставил третий.
     - Все драгоценные камни должны быть на месте, не вздумай утаить  хоть
один.
     - Брат наш Омфал должен вернуться.
     - Если ты нас обманешь, - прошептал первый голос, - мы сами придем за
черепом - и за тобою тоже.
     И тут они словно окружили Фафхрда, выкрикивая: "Омфал! Омфал!" своими
гнусными голосами, которые, однако, не стали ни на йоту громче или  ближе.
Фафхрд судорожно вытянул вперед руки, и они  коснулись  чего-то  твердого,
гладкого и сухого. Словно испуганный конь. Северянин встрепенулся, со всех
ног бросился назад, больно ударился ногой о первую  ступеньку,  и  понесся
вверх огромными скачками, спотыкаясь и обдирая локти о шершавые стены.


     Толстый вор Фиссиф безутешно  бродил  по  большому  низкому  подвалу,
слабо освещенному и заваленному пустыми  бочонками,  ворохами  истрепанной
одежды и прочей дрянью. Он жевал  орех,  слегка  дурманящий  сок  которого
окрасил его губы в голубой цвет и стекал  по  дряблому  подбородку;  через
равные промежутки времени Фиссиф тяжело вздыхал от жалости к самому  себе.
Он понимал, что его перспективы в Цехе Воров весьма и весьма сомнительны -
даже несмотря на  то,  что  Слевьяс  даровал  ему  отсрочку  в  исполнении
приговора. Вспомнив тусклый взгляд глаз Слевьяса, он вздрогнул.  Ему  было
тошно в одиночестве сидеть в подвале, но это все же лучше, чем выдерживать
презрительные и грозные взоры братьев-воров.
     Шарканье ног по каменному полу  заставило  его  проглотить  очередной
унылый вздох,  вместе  с  ним  жвачку  и  спрятаться  за  стол.  Из  мрака
показалось потрясающее видение. Фиссиф сразу узнал в  видении  Северянина,
Фафхрда  -  но  в  каком  же  плачевном  виде  он  был!  Лицо  бледное   и
перепачканное, одежда и волосы растерзаны и покрыты слоем сероватой  пыли.
Двигался он, как сбитый с толку или глубоко погруженный в  мысли  человек.
Сообразив,  что  ему  представилась  редкая  возможность,  Фиссиф  схватил
лежавший  неподалеку  увесистый  груз  для  оттяжки   гобеленов   и   стал
подкрадываться к задумавшемуся Фафхрду.
     А тот уже почти убедил себя в том, что странные голоса, от которых он
убежал - лишь плод  его  воображения,  растревоженного  жаром  и  головной
болью. В конце концов, рассуждал он, после удара по голове  человек  часто
видит разноцветные круги и слышит звон в  ушах;  должно  быть,  он  совсем
одурел, раз с такой легкостью заблудился в потемках - ведь обратную дорогу
он нашел безо всяких усилий. Теперь нужно  собраться  как  следует,  чтобы
вырваться из этого  заплесневелого  притона.  Хватит  мечтать.  Дом  полон
воров, которые его ищут, и он может натолкнуться на одного из них за любым
поворотом.
     Едва  Фафхрд,  тряхнув  головой,  начал  бдительно  осматриваться  по
сторонам, как на его прочный череп обрушился четвертый удар за  эту  ночь.
Он оказался посильнее предыдущих.
     На сообщение, что Фафхрд схвачен, Слевьяс отреагировал не совсем так,
как ожидал Фиссиф. Он не расплылся в улыбке и даже  не  поднял  голову  от
блюда с холодным мясом, стоявшего перед ним. Он просто сделал еще глоточек
бледно-желтого вина и продолжал есть.
     - Что с черепом? - осведомился он, проглотив один кусок и  принимаясь
за следующий.
     Фиссиф объяснил, что по его мнению Северянин либо спрятал  его,  либо
потерял где-то внизу, в подвалах. Тщательные поиски прояснят этот вопрос.
     - А может, его унес Серый Мышелов... - добавил он.
     - Ты убил Северянина? - помолчав, поинтересовался Слевьяс.
     - Не совсем, - гордо ответил Фиссиф. - Но я хорошенько встряхнул  ему
мозги.
     Фиссиф ожидал благодарности, или хотя бы дружелюбного  кивка,  однако
вместо  этого  был  вознагражден  холодным  оценивающим  взглядом,   смысл
которого понять было непросто. Слевьяс тщательно  прожевал  большой  кусок
мяса, проглотил его и неторопливо запил вином. Все это время он пристально
смотрел на Фиссифа.
     Наконец он сказал:
     - Если бы ты его убил,  тебя  сию  же  секунду  подвергли  бы  пытке.
Запомни, толстопузый я тебе не верю. Слишком многое указывает на  то,  что
ты их сообщник. Если бы ты был с ними в сговоре, то мог бы убить  Фафхрда,
чтобы твое предательство осталось в тайне. Кто знает,  быть  может,  ты  и
попытался убить его.  К  счастью  для  тебя  его  череп  оказался  слишком
прочным.
     Бесстрастный тон, которым все это было сказано, отбил у Фиссифа охоту
возражать. Слевьяс допил вино, откинулся на спинку кресла  и  сделал  знак
подмастерьям убрать со стола.
     - Северянин уже оклемался? - коротко спросил он.
     Фиссиф кивнул и добавил:
     - Похоже, его лихорадит. Пытается вырваться  и  все  время  бормочет.
Что-то вроде: "Завтра в полночь". Он повторил  это  трижды.  Остальное  он
говорил на каком-то непонятном языке.
     В комнату вошел сухопарый вор с ушами, как у крысы.
     - Магистр, - раболепно поклонившись, объявил он, - мы отыскали Серого
Мышелова.  Он  сидит  в  таверне  "Серебряный  Угорь".  За  ним  наблюдают
несколько человек. Схватить его или лучше убить?
     - Череп у него с собой? Или, скажем, подходящая по размерам коробка?
     - Нет, магистр, - скорбно ответил вор, склоняясь еще ниже.
     Несколько мгновений Слевьяс  сидел,  погруженный  в  раздумья,  потом
велел подмастерью принести пергамент  и  чернильную  жидкость  каракатицы.
Написав несколько строк, он коротко осведомился у Фиссифа:
     - Какие слова бормотал Северянин?
     - "Завтра  в  полночь",  магистр,  -  ответил  Фиссиф,  тоже  не  без
раболепия.
     - Годится, - сказал Слевьяс, тонко улыбнувшись с понятной одному  ему
иронией. Его перо снова забегало по жесткому пергаменту.
     Прислонившись спиной к стене, Серый Мышелов сидел в "Серебряном Угре"
за столом, залитым вином и покрытым разводами от донышек кружек, и  нервно
катал между пальцами один из рубинов, взятых им у мертвого Кроваса. В  его
небольшом кубке с вином, приправленным горькими  травами,  оставалась  еще
добрая половина, Мышелов то беспокойно осматривал полупустую  комнату,  то
бросал взгляд на прорезанные высоко в стене четыре маленьких оконца, через
которые внутрь тянуло холодным туманом. Несколько мгновений он  пристально
рассматривал  толстого  хозяина   таверны   в   кожаном   фартуке,   уныло
похрапывающего на табурете подле нескольких  ступенек,  ведших  на  улицу.
Дотом послушал вполуха бессвязное сонное бормотание двух солдат,  сидевших
у противоположной стены: вцепившись в объемистые кружки и чуть не упираясь
друг в друга лбами, они в  приступе  хмельной  откровенности  толковали  о
разных древних военных хитростях и знаменитых походах.
     Куда подевался Фафхрд? Верзила не должен был так опаздывать, да  и  с
приходом Мышелова в "Серебряный Угорь"  свечи  сгорели  уже  на  полдюйма.
Мышелов уже не  веселился,  припоминая  наиболее  опасные  эпизоды  своего
бегства из Дома Вора - как он ринулся вверх  по  лестнице,  как  прыгал  с
крыши на крышу, как выиграл короткую  схватку  среди  дымовых  труб.  Боги
передряг! Неужто ему придется снова отправляться в этот притон, где теперь
полно ножей и открытых глаз, чтобы выручать своего товарища? Он прищелкнул
пальцами, и зажатый между ними  камень,  высоко  взлетев  к  прокопченному
потолку, описал красную дугу, а Мышелов, словно ящерица муху, схватил  его
другой рукой. После этого он снова подозрительно уставился на расплывшуюся
тушу трактирщика, спавшего с открытым ртом.
     И тут краем глаза Мышелов увидел, что  из  туманного  окошка  к  нему
стремительно летит маленький стальной посланец. Он инстинктивно  отскочил,
но в этом не было нужды. Кинжал вонзился в стол  в  локте  от  Мышелова  с
другой  стороны.  Несколько  долгих  мгновений  Мышелов   стоял,   готовый
отпрыгнуть снова. Глухой стук воткнувшегося в  стол  кинжала  не  разбудил
трактирщика и не потревожил солдат,  один  из  которых  тоже  уже  храпел.
Протянув левую руку к кинжалу, Мышелов вытащил  его  из  стола.  Продолжая
поглядывать на окна, он снял насаженную на клинок пергаментную трубочку  и
в несколько  приемов  прочитал  корявые  ланкмарские  иероглифы.  Послание
гласило:
     "Если завтра до полуночи ты не принесешь  украшенный  драгоценностями
череп в  комнату,  которая  принадлежала  Кровасу,  а  теперь  принадлежит
Слевьясу, мы начнем убивать Северянина".


     И снова ночной туман вполз в Ланкмар. Все звуки стали  приглушенными,
вокруг горящих факелов появились дымные ореолы. Хотя полночь приближалась,
город еще не спал: по  улицам  спешили  домой  лавочники  и  ремесленники,
пьяницы радовались первому кубку, только что  сошедшие  на  берег  матросы
строили глазки барышням у прилавков.
     На улице, параллельной той, на которой стоял  Дом  Вора,  и  носившей
название  улицы  Торговцев  Шелком,  толпа  понемногу  редела.  Купцы  уже
закрывали  свои  лавки.  Время  от  времени   они   обменивались   шумными
приветствиями,  достойными  деловых  соперников,  и  задавали  друг  другу
заковыристые вопросы относительно состояния дел. Некоторые с  любопытством
поглядывали на узкое каменное здание, над которым темной  махиной  нависал
Дом Вора и из удлиненных верхних окон которого лился теплый свет.  В  этом
доме жила со  своею  челядью  и  наемной  охраной  некая  Ивлис,  красивая
рыжеволосая  девица,  иногда  танцевавшая  для  сюзерена  и   пользующаяся
всеобщим  уважением,  но  вовсе  не  поэтому,  а  потому,  что  в   городе
поговаривали, будто она - любовница магистра Цеха Воров, которому торговцы
шелком платили положенную дань. Однако в  этот  день  пронесся  слух,  что
прежний магистр умер, и его место уже занял другой. Вот торговцы шелком  и
предполагали: не вышла ли Ивлис из фавора и не заперлась ли  от  страха  у
себя дома.
     На улице появилась крошечная старушонка и медленно заковыляла от дома
к дому,  ощупывая  кривой  клюкой  выбоины  между  склизкими  булыжниками.
Поскольку одета она была в черный плащ с капюшоном  и  почти  сливалась  с
темным туманом, один из купцов чуть было не налетел на нее в потемках.  Он
помог ей обойти  зловонную  лужу  и  сочувственно  заулыбался,  когда  она
дрожащим голосом принялась сетовать на состояние улиц и на  многочисленные
опасности, подстерегающие старую  женщину.  Распрощавшись  с  купцом,  она
двинулась дальше, глуповато приговаривая: "Ну, пошли дальше, осталось  уже
немного, совсем немного. Но осторожно. Хрупки старые косточки, ой хрупки!"
     Какой-то неотесанный подмастерье  красильщика,  проходя  мимо,  грубо
толкнул старушку и, даже не взглянув, упала она или нет, пошел дальше.  Но
не успел он сделать и двух шагов, как получил прицельный и увесистый пинок
пониже спины. Подмастерье неуклюже обернулся, но увидел  лишь  сгорбленную
фигурку,  которая  семенила  прочь,  неуверенно  постукивая  палочкой   по
мостовой. С выпученными глазами и отвисшей челюстью подмастерье попятился,
в замешательстве и не без суеверного изумления скребя  в  затылке.  Позже,
этим же вечером, он отдал половину жалованья своей престарелой матушке.
     А старушка, остановившись у дома  Ивлис,  несколько  раз  глянула  на
освещенные окна, словно пребывая в сомнении и не доверяя  слабому  зрению,
затем с трудом вскарабкалась по ступенькам к двери и тихонько  поскреблась
в нее клюкой. Подождав немного, она постучалась снова и крикнула капризным
фальцетом:
     - Впустите меня! Впустите же! Я принесла весть от богов обитательнице
этого дома. Эй, вы там, впустите меня!
     В конце концов в двери отворилось окошечко,  и  грубый  низкий  голос
отозвался:
     - Ступай своей дорогой, старая ведьма. Сегодня сюда не пускают.
     Но старушка, не  обращая  на  эти  слова  никакого  внимания,  упрямо
твердила:
     - Впустите меня, слышите? Я предсказываю будущее. На  улице  холодно,
моя старая глотка вконец простыла от этого тумана. Впустите меня.  Сегодня
в полдень ко мне прилетела  летучая  мышь  и  поведала  о  том,  что  ждет
обитательницу  этого  дома.  Мои  старые   глаза   видят   тени   еще   не
свершившегося. Впустите меня, слышите?
     В окне  над  дверью  показалась  стройная  женская  фигурка  и  через
несколько мгновений исчезла.
     Перебранка между старушкой  и  стражником  продолжалась.  Внезапно  с
верхней площадки лестницы раздался мягкий хрипловатый голос:
     - Можешь впустить вещунью в дом. Она ведь одна, да? Я поговорю с ней.
     Дверь отворилась, хотя и не слишком широко, и фигурка в черном  плаще
проковыляла внутрь. Дверь была немедленно закрыта и заперта на засов.
     Серый  Мышелов   оглядел   стоявших   в   полумраке   передней   трех
телохранителей  -  дюжих  лбов,  каждый  из  которых  был  вооружен  двумя
короткими мечами. Они явно не принадлежали к Цеху Воров и чувствовали себя
не в  своей  тарелке.  Держась  за  левый  бок  и  не  забывая  изображать
астматическое дыхание  с  присвистом.  Мышелов  с  глупой  косой  ухмылкой
поблагодарил стража, открывшего ему дверь.
     Тот  с  плохо  скрываемым  отвращением  отошел.  Мышелов   и   впрямь
представлял  собою  премерзкое  зрелище:  лицо  его  было  покрыто  удачно
подобранной  смесью  жира   с   пеплом,   усеяно   чудовищными   восковыми
бородавками, а из-под капюшона свисали серые космы волос с напяленного  на
макушку высушенного скальпа настоящей  ведьмы  -  так,  по  крайней  мере,
утверждал Лаавьян, торговец париками.
     Мышелов начал медленно подниматься по лестнице,  тяжело  опираясь  на
клюку и через каждые несколько ступенек  останавливаясь,  чтобы  перевести
дух. Ему было нелегко двигаться таким  черепашьим  шагом  -  ведь  полночь
приближалась. Во три его попытки проникнуть в этот хорошо  охраняемый  дом
уже провалились, и он знал, что любой, даже  самый  незначительный  промах
может его выдать. Не успел он добраться до середины  лестницы,  как  снова
послышался  хрипловатый  голос,  отдавший  какое-то  распоряжение,   и   к
Мышелову, неслышно ступая босыми ногами, сбежала темноволосая  служанка  в
черной шелковой тунике.
     - Ты очень добра к старухе, -  просипел  он,  похлопывая  по  гладкой
ручке, подхватившей его под локоть.
     Вдвоем дело пошло немного быстрее. Мысли Мышелова сосредоточились  на
украшенном драгоценностями  черепе.  Он  буквально  маячил  у  него  перед
глазами: светло-коричневый овал в полумраке лестницы. Череп был  ключом  к
Дому  Вора  и  спасению  Фафхрда.  Маловероятно,  что   Слевьяс   отпустит
Северянина, получив череп. Во добыв его. Мышелов сможет  поторговаться.  А
без черепа ему придется брать штурмом логово Слевьяса, где каждый вор  уже
ждет - не дождется его. Прошлой ночью обстоятельства и удача оказались  на
его стороне. По вряд ли это повторится. Размышляя таким  образом.  Мышелов
не забывал ворчать и сетовать на высоту лестницы и негнущиеся старые ноги.
     Служанка ввела его в комнату, устланную толстыми коврами и  увешанную
шелковыми  гобеленами.  С  потолка  на  толстых  бронзовых  цепях  свисала
незажженная большая медная лампа, покрытая  затейливыми  узорами.  Комната
была наполнена мягким светом и нежным ароматом - это горели бледно-зеленые
свечи на низких столиках, расставленные среди склянок  с  духами,  пузатых
баночек с благовонными притираниями и тому подобным.
     Посреди комнаты стояла рыжеволосая  девица,  унесшая  череп  из  Дома
Вора. На ней было белое шелковое платье, в ярко-рыжих волосах, собранных в
высокую прическу, торчали булавки с  золотыми  головками.  Рассмотрев  как
следует  ее  лицо.  Мышелов  обратил   внимание   на   жесткое   выражение
желто-зеленых глаз и плотно  сжатые  челюсти,  как-то  не  сочетавшиеся  с
мягкими полными  губами  и  кремовой  кожей.  В  позе  девицы  угадывалась
напряженность.
     - Ты предсказываешь будущее, ведьма? -  вопрос  прозвучал  почти  как
приказ.
     - По руке и  волосам,  -  ответил  Мышелов,  придав  своему  фальцету
жутковатое звучание. -  По  ладони,  сердцу  и  глазам.  -  Он  проковылял
поближе. - Дала, крошечные существа разговаривают со мною  и  рассказывают
всякие секреты.
     С этими словами он внезапно выхватил из-под плаща маленького  черного
котенка и сунул его под нос  девице.  Та  от  неожиданности  попятилась  и
вскрикнула, однако этот маневр еще прочнее утвердил ее в уверенности,  что
перед нею самая настоящая колдунья.
     Ивлис  отпустила  служанку,  и   Мышелов   поспешил   воспользоваться
созданным впечатлением, пока у девицы не  прошел  страх.  Он  заговорил  о
судьбе  и  роке,  о  знаках  и  предзнаменованиях,  о  деньгах,  любви   и
путешествиях по воде.  Он  играл  на  суевериях,  которые,  как  ему  было
известно,  бытуют  в  среде  ланкмарских  танцовщиц.  На   девицу   сильно
подействовали его слова о "темном чернобородом человеке,  который  недавно
умер или находится на пороге смерти", хотя имени Кроваса он  не  упоминал,
опасаясь вызвать подозрение. Перед Ивлис сплеталась хитроумная паутина  из
фактов, догадок и впечатляющих общих мест.
     Девица  вся  предалась  болезненному  очарованию,  которым  веяло  от
запретного будущего, она наклонилась к Мышелову, сплела  тонкие  пальцы  и
прикусила нижнюю губу, дыхание участилось. Ее торопливые вопросы  касались
в основном "жестокого, бесстрастного, рослого мужчины", в котором  Мышелов
узнал Слевьяса, а также того, следует ли ей уехать из Ланкмара.
     Мышелов продолжал безостановочно говорить,  делая  время  от  времени
паузы лишь затем, чтобы для пущего  правдоподобия  откашляться,  перевести
дыхание или фыркнуть. Временами ему казалось, что он и в самом деле колдун
и его пророчества - грязная, нечестивая правда.
     Однако на первом плане были все же мысли о черепе и Фафхрде - Мышелов
не забывал, что полночь приближается. Он успел узнать об Ивлис многое и  в
первую очередь то, что она ненавидит Слевьяса даже  сильнее,  чем  боится.
Однако заполучить самые нужные сведения никак не удавалось.
     И тут Мышелов заметил нечто, придавшее ему новые силы.  За  спиной  у
Ивлис, в просвете между шелковыми драпировками  виднелся  кусок  стены,  и
Мышелов обратил внимание, что  один  из  камней  облицовки  вроде  немного
сдвинут с места. Внезапно его осенило: по размеру, форме  и  отделке  этот
камень - точное подобие другого, находящегося  в  комнате  Кроваса.  Стало
быть, здесь, радостно  подумал  Мышелов,  и  заканчивается  потайной  ход,
которым сбежала Ивлис. Он решил, что воспользуется им, чтобы проникнуть  в
Дом Вора - хоть с черепом, хоть без оного.
     Не желая тратить больше  времени.  Мышелов  решил  ускорить  события.
Оборвав речь на полуслове, он прищемил котенку хвост, чтобы  тот  мяукнул,
затем несколько раз повел носом, сделал ужасное лицо и заявил:
     - Кости! Чую кости мертвеца!
     Ивлис затаила дыхание  и  быстро  взглянула  на  большую  незажженную
лампу, свисавшую с потолка. Мышелов понял, что его трюк удался.
     Однако то ли он чем-то выдал свое удовлетворение, то  ли  Ивлис  сама
догадалась, что невольно попалась в ловушку: она пристально посмотрела  на
него, ее суеверного возбуждения как не бывало,  а  глаза  снова  сделались
жесткими.
     - Ты - мужчина! - внезапно бросила она. - Тебя подослал Слевьяс!
     С этими словами Ивлис выдернула из волос длиннющую булавка и, метя ею
в глаз Мышелову, бросилась на него. Он левой рукой схватил ее за кисть,  а
правой зажал рот.  Схватка  оказалась  краткой  и  практически  бесшумной,
благодаря толстому ковру, по которому катались соперники. Тщательно связав
девицу длинными лоскутами шелковых драпировок и вставив  ей  в  рот  кляп,
Мышелов притворил дверь на лестницу и открыл каменную панель, за  которой,
как он и ожидал, оказался узкий проход. Ивлис в неописуемой злобе сверкала
глазами, тщетно пытаясь освободиться. Но пускаться в  объяснения  Мышелову
было некогда. Подоткнув свои нелепые одежды, он подпрыгнул и схватился  за
верхний край лампы. Цепи выдержали. Мышелов подтянулся и  заглянул  внутрь
лампы. В  ней  лежали  светло-коричневый,  усеянный  самоцветами  череп  и
косточки с драгоценными камнями на концах.


     Верхняя чаша хрустальных водяных часов была уже почти  пуста.  Фафхрд
флегматично наблюдал за сверкающими каплями, которые, наливаясь, падали  в
нижнюю чашу. Он сидел на полу спиной  к  стене.  Его  ноги  были  обмотаны
веревкой от колен до щиколоток, руки связаны за спиной с такой же излишней
тщательностью, так что все тело у него онемело. С обеих сторон  Северянина
сторожили сидевшие на корточках вооруженные воры.
     Когда верхняя чаша часов опустеет, наступит полночь.
     Время от времени он бросал взгляд на темные, смутно различимые  лица,
окружавшие стол, на котором стояли часы  и  были  разбросаны  замысловатые
инструменты для пыток. Это были лица  аристократов  Цеха  Воров,  людей  с
лукавыми глазами и впалыми щеками, которые соперничали  друг  с  другом  в
богатстве  и  замусоленности  своих  нарядов.   Мерцающий   свет   факелов
выхватывал из темноты грязновато-красные  и  лиловые  пятна,  потускневшее
серебро и позолоту. Однако за этими бесстрастными  масками  Фафхрд  ощущал
неуверенность.  Только  Слевьяс,  сидевший  в  кресле  покойного  Кроваса,
казался действительно спокойным и  владеющим  собой.  Небрежным  тоном  он
расспрашивал какого-то мелкого воришку, униженно стоявшего  перед  ним  на
коленях.
     - Неужто ты и в самом деле такой трус, каким  пытаешься  казаться?  -
осведомился он. - Ты хочешь, чтобы мы поверили, что ты  испугался  пустого
подвала?
     - Магистр, я не трус, - с мольбой в голосе ответил вор. - Я прошел по
следам, которые оставил в пыли Северянин, по узкому коридору  и  спустился
по старой, давно забытой лестнице. Но никто не может слышать без ужаса эти
странные, тонкие голоса, этот перестук костей. У меня перехватило  дыхание
от сухого воздуха, порыв ветра загасил мой факел. Они начали хихикать  мне
в лицо. Магистр, я скорее попытаюсь украсть драгоценный камень,  бдительно
охраняемый коброй, если ты прикажешь. Но снова спускаться в эту тьму я  не
в силах.
     Фафхрд увидел, как сжались губы Слевьяса, и уже  готов  был  услышать
приговор, вынесенный несчастному воришке, но тут зашумела сидевшая  вокруг
стола знать.
     - Быть может, в этом что-то и есть, -  проговорил  один.  -  В  конце
концов, кто знает, что  может  быть  в  этих  подвалах,  которые  случайно
обнаружил Северянин?
     - До прошлой ночи мы и не ведали об  их  существовании,  -  поддержал
другой. - В девственной вековой пыли могут таиться странные вещи.
     - Прошлой ночью, - добавил третий, - мы лишь посмеялись над рассказом
Фиссифа. Однако на шее у Кроваса были следы не то когтей, не то костей.
     Казалось, из подвала далеко внизу поднимаются  миазмы  ужаса.  Голоса
аристократов звучали угрюмо. Рядовые воры, стоявшие у стен  с  факелами  и
оружием,  были  явно  охвачены  суеверным   страхом.   И   опять   Слевьяс
заколебался, хотя в отличие от остальных он казался скорее смущенным,  чем
испуганным. В наступившем молчании гулко звенели  падающие  капли.  Фафхрд
решил половить немного рыбку в мутной воде.
     - Я могу поведать вам о  том,  что  обнаружил  в  подвале,  -  низким
голосом проговорил он.  -  Но  сначала  скажите:  где  вы  хороните  своих
покойников?
     Сидевшие в комнате уставились на  него  оценивающими  взглядами.  Это
были первые слова варвара после того, как он пришел в чувство. Его  вопрос
остался без ответа, но говорить  ему  разрешили.  Даже  Слевьяс,  который,
вертя в руках тиски для  расплющивания  больших  пальцев,  нахмурился  при
словах Фафхрда, не возражал. А послушать Фафхрда стоило. Речь его  звучала
глухо, напоминая о севере и Стылых  Пустошах,  со  свойственными  скальдам
драматическими акцентами. Он подробно  рассказал  о  том,  как  побывал  в
глубоких темных  подвалах.  Конечно,  он  кое-что  приукрасил  для  пущего
эффекта, отчего все приключение приобрело оттенок мрачной эпопеи.  Рядовые
воры, непривычные к такой манере изложения, смотрели на него  открыв  рот.
Люди вокруг стола сидели  совершенно  неподвижно.  Чтобы  выиграть  время,
Фафхрд старался рассказывать как можно дольше.
     Во время пауз стука капель в водяных часах уже  не  было  слышно.  Но
зато чуткий слух Фафхрда уловил скрежет, словно терся камень о камень. Его
слушатели, похоже, этого не заметили, но Фафхрд понял, что это открывается
каменная панель в алькове, все еще закрытом черными шторами.
     Его рассказ как раз достиг апогея.
     - Там, в этих забытых подвалах, - тоном ниже зазвучал  его  голос,  -
обитают живые скелеты древних ланкмарских воров.  Давным-давно  лежат  они
там,  источая  ненависть  за  то,  что  вы  о   них   забыли.   Украшенный
драгоценностями череп принадлежал их брату Омфалу. Разве Кровас не говорил
вам, что план его похищения  был  передан  из  туманного  прошлого?  Омфал
должен был вернуться к своим братьям. Вместо этого Кровас  осквернил  его,
выломав несколько  драгоценных  камней.  Из-за  этого  оскорбления  кости,
которые  когда-то  были  руками,  приобрели  сверхъестественную   силу   и
умертвили его. Где сейчас  череп,  мне  неизвестно.  Но  если  он  еще  не
возвращен на место, те, что внизу, явятся за ним этой же ночью. И тогда уж
пощады не ждите.
     И тут слова застряли у Фафхрда в горле. Его решающий  довод,  который
по мысли Фафхрда должен был привести его к  освобождению,  так  и  остался
невысказанным. Дело в том, что перед черной шторой алькова прямо в воздухе
повис череп Омфала, сверкая своими самоцветными глазами, причем свет в них
был явно не только отраженный. Воры  проследили  за  взглядом  Фафхрда,  и
тишину прорезал сип втягиваемого в легкие воздуха - это был вздох  страха,
страха столь всеобъемлющего и цепенящего, что  паника  стихла,  так  и  не
успев разразиться. Он был сродни страху, который они испытывали  к  своему
магистру, только усиленный во много раз.
     И затем из черепа раздался высокий жалобный голос:
     - Не двигайтесь, о нынешние малодушные воры! Трепещите и  молчите!  С
вами говорит ваш древний магистр. Смотрите на меня, перед вами Омфал!
     Эффект получился поразительный. Большинство воров  съежились,  скрипя
зубами и сжимая пальцы в кулаки,  чтобы  унять  дрожь.  Однако  на  лбу  у
Фафхрда от облегчения выступил пот: он узнал Мышелова. Жирное лицо Фиссифа
выражало оторопь вперемешку со страхом.
     - Прежде всего, - продолжал голос из черепа,  -  в  назидание  вам  я
задушу Северянина. Разрежьте ему путы и подведите ко мне. И поскорее, а не
то я и мои братья убьем вас всех!
     Дрожащими руками стражи Фафхрда перерезали веревки у него на руках  и
ногах. Он напряг свои могучие мышцы, чтобы побыстрее  разогнать  кровь  по
онемевшим членам. Стражи подняли его на ноги и толкнули в сторону  черепа,
так что Северянин чуть не упал.
     Внезапно черная штора заколыхалась: за ней началась  какая-то  возня.
Раздался пронзительный, почти звериный крик ярости. Соскользнув с  черного
бархата, череп Омфала покатился по комнате; воры с  визгом  отскакивали  у
него  с  пути,  словно  боялись,  что  он  станет  цапать  их  за  лодыжки
отравленными зубами. Из отверстия в самом низу  черепа  вылетела  свеча  и
погасла. Штора сдвинулась к стене, и в комнату вкатились  две  сцепившиеся
фигуры. На какой-то миг Фафхрду показалось, что он сходит с ума, когда  он
увидел столь неожиданное зрелище: схватку между старой  ведьмой  в  черной
юбке, подоткнутой так, что были видны крепкие ляжки, и рыжеволосой девицей
с кинжалом в руке. Но тут капюшон и парик слетели у  ведьмы  с  головы,  и
Фафхрд под слоем жира и золы узнал лицо Мышелова. Мимо Северянина пронесся
Фиссиф, сжимая в руке кинжал. Но Фафхрд наконец пришел в себя  и,  схватив
его за плечо, швырнул о стену, после чего выхватил меч  из  вялых  пальцев
ближайшего вора и пошатываясь ринулся вперед, преодолевая боль в онемевших
мускулах.
     Между тем Ивлис, обнаружив, что она находится среди  воров,  внезапно
оставила попытки  продырявить  Мышелова.  Фафхрд  и  Мышелов  бросились  к
спасительному алькову, но их чуть не сбили с ног  выскочившие  из  прохода
телохранители Ивлис, подоспевшие  хозяйке  на  помощь.  Они  первым  делом
налетели на Фафхрда с Мышеловом, поскольку те находились ближе  остальных,
и погнали их через всю комнату,  попутно  колотя  воров  своими  короткими
мечами.
     Это вторжение  еще  сильнее  озадачило  воров,  однако  позволило  им
чуть-чуть опомниться от сверхъестественного страха. Слевьяс,  уловив  суть
происходящего,  велел  кучке  соратников  преградить  доступ  в  альков  и
принялся поднимать в них боевой дух,  тузя  плашмя  своим  мечом.  Начался
всеобщий хаос  и  столпотворение.  Звенели  и  скрежетали  мечи.  Сверкали
кинжалы. Головы гудели, обливаясь кровью. Многие пользовались  факелами  в
качестве дубинок, те падали на пол, и уже поверженные бойцы вскрикивали от
ожогов. В суматохе порой вор  схватывался  с  вором,  сидевшие  за  столом
аристократы  сформировали  отряд  самообороны.  Слевьяс  собрал  небольшую
штурмовую группу  и  бросил  ее  на  Фафхрда.  Мышелов  поставил  Слевьясу
подножку, но тот, крутанувшсь на коленях, ткнул мечом в его  черный  плащ,
чуть было не пронзив своего невысокого  соперника.  Фафхрд  вполне  удачно
отбивался стулом, потом опрокинул на бок стол и разбил  при  этом  водяные
часы.
     Постепенно  Слевьясу   удалось   хоть   как-то   организовать   своих
приспешников. Он понимал, что в этой  сумятице  они  теряют  преимущество,
поэтому собрал их вместе  и  разделил  на  две  группы,  одну  из  которых
поставил в алькове, наконец-то окончательно лишившемся штор,  а  другую  к
двери.  Фафхрд   и   Мышелов   скрючились   за   перевернутым   столом   в
противоположном углу комнаты, пользуясь его толстой столешницей как щитом.
Мышелов несколько удивился,  когда  увидел,  что  рядом  с  ним  сидит  на
корточках Ивлис.
     - Я видела, как ты пытался убить Слевьяса, - угрюмо шепнула она. -  В
любом случае нам следует действовать заодно.
     Рядом с Ивлис находился один из ее телохранителей. Два другие  лежали
мертвые или без сознания где-то среди дюжины распростертых воров и упавших
факелов, своим жутковатым мерцанием освещавших снизу  всю  сцену.  Раненые
воры стонали и отползали в коридор; кое-кого туда оттаскивали их товарищи.
Слевьяс крикнул, чтобы принесли еще факелов и сети.
     - Придется прорываться, - шепнул  Фафхрд  сквозь  стиснутые  зубы,  с
помощью которых он затягивал повязку на  глубокой  ране,  зиявшей  на  его
руке. Внезапно  он  поднял  голову  и  принюхался.  Несмотря  на  всеобщее
замешательство и слабый сладковатый  аромат  крови,  он  учуял  запах,  от
которого его тело покрылось мурашками, -  запах  чуждый  и  вместе  с  тем
знакомый; слабый, горячий,  сухой  и  пыльный  запах.  На  мгновение  воры
умолкли, и Фафхрду почудилось, что он слышит далекие шаги, стук  костлявых
ног.
     И вдруг какой-то вор воскликнул:
     - Магистр! Магистр! Череп движется! Он щелкает зубами!
     Послышался топот  расступившихся  людей,  затем  проклятие  Слевьяса.
Выглянув из-за столешницы, Мышелов увидел,  как  Слевьяс  пнул  сверкающий
самоцветами череп к середине комнаты.
     - Идиоты! - закричал он своим съежившимся от ужаса приспешникам. - Вы
что, все еще верите в это  вранье,  в  эти  бабушкины  сказки?  Неужто  вы
думаете, что кости умеют ходить? Ваш хозяин я и никто другой! И пусть  все
мертвые воры будут прокляты навечно!
     С этими словами он со свистом выхватил из  ножен  меч.  Череп  Омфала
разлетелся, как яичная скорлупа. Воры взвыли от  ужаса.  В  комнате  стало
темнее, словно она наполнилась пылью.
     - За мной! - заорал Слевьяс. - Смерть чужакам!
     Но воры снова попятились и стали похожи в полумраке на смутные  тени.
Фафхрд, чувствуя, что нельзя упускать такой случай и стараясь совладать  с
собственным  страхом,  бросился  на  Слевьяса.  Он   надеялся   прикончить
соперника с третьего удара. Сперва  боковым  отбить  меч  Слевьяса,  затем
ложный выпад в сторону и наконец наотмашь в голову.
     Но Слевьяс оказался слишком умелым фехтовальщиком, чтобы с ним  можно
было так просто справиться. Отразив  третий  удар  Фафхрда,  так  что  меч
Северянина пронесся у него над головой, он  сам  сделал  внезапный  выпад,
целясь сопернику в горло. Этот выпад наконец окончательно вернул  к  жизни
гибкие мышцы Фафхрда: клинок Слевьяса, правда, оцарапал ему шею, но  зато,
парируя выпад, Северянин ударил по мечу противника у  самой  рукояти,  так
что кисть магистра мгновенно онемела. Теперь Фафхрд знал,  что  победа  за
ним: Слевьяс отступал  под  его  безжалостным  и  стремительным  натиском.
Северянин не заметил, что в комнате делалось все темнее. Он не  удивлялся,
почему  призывы  Слевьяса  о  помощи  остались  без  ответа,  почему  воры
столпились в алькове  и  почему  раненые  ползли  из  коридора  обратно  в
комнату. Он заставил Слевьяса отступить к самой двери, и  тот  стал  четко
виден на фоне освещенного проема. Когда магистр был уже в дверном  проеме,
Фафхрд одним ударом выбил у него клинок и приставил острие своего меча ему
к горлу.
     - Сдавайся! - завопил Фафхрд.
     И только тогда он обнаружил, что ноздри ему щиплет  от  густой  пыли,
комната погружена в полнейшее молчание, а из коридора дует горячий ветер и
слышатся шаги скелетов, бренчащих костями о камни. Он увидел, как  Слевьяс
оглянулся и на лице у него отразился  смертельный  ужас.  Внезапно  сильно
потемнело, словно в комнату кто-то вдунул черный дым.  Но  Фафхрд  все  же
успел заметить, как костлявые пальцы вцепились Слевьясу в глотку, а  когда
Мышелов уже тянул приятеля назад. Северянин увидел в дверях толпу скелетов
с глазами, сверкающими рубиновыми, изумрудными и сапфировыми огоньками.  И
тут наступила кромешная тьма, в которой слышались крики воров, старавшихся
как можно скорее проникнуть из алькова в узкий проход А поверх этих криков
верещали тонкие голоса, похожие на голоса летучих мышей, стужи и вечности.
Фафхрду удалось расслышать один из возгласов:
     - Убийца Омфала, тебе мстят его братья!
     Фафхрд почувствовал, что Мышелов снова тащит его, на этот раз к двери
в коридор. Когда он окончательно пришел в  себя,  то  обнаружил,  что  они
бегут по опустевшему Дому Вора -  он  сам,  Мышелов,  Ивлис  и  ее  теперь
единственный телохранитель.
     Служанка Ивлис, услышав приближающийся шум, в ужасе забаррикадировала
выход  в  потайной  коридор,  съежилась  рядом  на  ковре  и,   дрожа   от
непреодолимого страха, не в силах убежать, внимала приглушенным  воплям  и
звенящим  стонам,  в  которых  слышалась  жутковатая  триумфальная  нотка.
Маленький черный котенок выгибал спину со вздыбившейся шерстью,  фыркал  и
шипел. Через какое-то время все стихло.
     Впоследствии многие жители Ланкмара обратили внимание,  что  воров  в
городе стало меньше. Кроме того, поползли слухи, что  Цех  Воров  проводит
каждое полнолуние  странные  обряды,  спускаясь  в  подвалы  и  поклоняясь
каким-то древним божествам. Поговаривали  даже,  что  воры  отдавали  этим
божествам, кто бы они там ни были, одну треть своей добычи.
     Но Фафхрд, бражничая с  Мышеловом,  Ивлис  и  еще  одной  девицей  из
Товилийса  в   верхней   комнатке   "Серебряного   Угря",   жаловался   на
несправедливость судьбы.
     - Столько неприятностей, и все напрасно! Похоже, боги держат  на  нас
зуб.
     Улыбнувшись, Мышелов сунул руку  в  кошель  и  выложил  на  стол  три
рубина.
     - Ногти Омфала, - коротко пояснил он.
     - Как ты осмелился их взять? - удивилась Ивлис. - Разве ты не боишься
коричневых  полуночных  скелетов?  -  Она  пожала  плечами  и   озабоченно
уставилась на Мышелова.
     Он выдержал ее взгляд и ответил, чувствуя в  душе  упрек  со  стороны
призрака Иврианы:
     - Я предпочитаю розовенькие скелеты, причем отнюдь не голые.





     -  Значит,  ты  полагаешь,  что  человек  может  обмануть  смерть   и
перехитрить рок?  -  спросил  бледный  коротышка  в  низко  надвинутом  на
выпуклый лоб черном капюшоне.
     Серый Мышелов, держащий  наготове  стаканчик  с  игральными  костями,
замер и искоса взглянул на собеседника.
     - Я сказал, что ловкий человек может водить за  нос  смерть  довольно
долго.
     В "Серебряном Угре" царило приятное и шумное  оживление.  Большинство
посетителей были людьми военными, и  визгливый  женский  смех  то  и  дело
взмывал над стуком кружек  и  лязганьем  доспехов.  Разряженные  стражники
бражничали бок о бок с наглыми телохранителями  молодых  лордов.  Проворно
сновали ухмыляющиеся рабы с откупоренными кувшинами  вина.  В  одном  углу
танцевала   девушка-рабыня:   ее   ноги   были   украшены   браслетами   с
колокольчиками, но их бренчания среди всеобщего гама не  было  слышно.  На
улице, за плотно закрытыми ставнями, пронизывающий южный ветер  вздымал  с
земли пыль, которая кружилась между камнями мостовой и, клубясь, то и дело
скрывала звезды. Но в самой таверне стояла радостная суматоха.
     Серый  Мышелов  сидел  за  игорным   столом   среди   дюжины   других
посетителей. Одет он был во все серое - куртку, шелковую сорочку и шапочку
из  мышиных  шкурок  -  однако,  благодаря  сверкающим  темным  глазам   и
загадочной улыбке выглядел  оживленнее  многих  других,  если  не  считать
сидевшего рядом с ним громадного медноволосого варвара, который непрерывно
хохотал во все горло и пил кислое ланкмарское вино кружками, словно пиво.
     - Поговаривают, что ты ловко владеешь мечом и не раз  глядел  в  лицо
смерти, -  едва  шевеля  губами,  продолжал  бледный  коротышка  в  черном
балахоне.
     Но Мышелов уже бросил  необычные  ланкмарские  кости,  которые  легли
вверх изображениями угря и змеи,  и  теперь  сгребал  треугольные  золотые
монеты. За него ответил варвар:
     - Да, этот серячок неплохо управляется с мечом, почти не хуже меня. И
еще он очень здорово умеет надувать в кости.
     - Стало быть, ты - Фафхрд? - осведомился коротышка. - Неужто ты  тоже
веришь, что человек может обмануть смерть, даже если он ловко плутует  при
игре в кости?
     Расплывшись в белозубой улыбке,  варвар  в  некотором  замешательстве
уставился на маленького бледного человечка, чья унылая внешность выглядела
особенно странной на фоне  толпы  гуляк,  заполнившей  низкую  таверну,  в
которой было не продохнуть от винных паров.
     - Ты снова угадал, - ответил варвар слегка насмешливо. - Я  Северянин
Фафхрд, всегда готовый помериться  силами  с  каким  угодно  роком.  -  Он
подтолкнул локтем своего товарища: - Слышишь, Мышелов, что ты  думаешь  об
этой мыши в черном балахоне, что выползла из какой-то щели и теперь желает
побеседовать с нами о смерти?
     Человечек в черном, казалось, не обратил ни малейшего внимания на это
насмешливое оскорбление. Его бескровные губы  снова  слегка  зашевелились,
однако произносимые ими слова  необычайно  четко  долетали  до  Фафхрда  и
Мышелова, несмотря на окружающий шум.
     - Говорят, вы были близки к смерти в Запретном Городе Черных  Идолов,
в каменной ловушке Ангарнджи  и  на  туманном  острове  в  доме  Монстров.
Говорят также, что вы ходили рука об руку с роком  по  Стылым  Пустошам  и
лабиринтам Клеша. Но кто может быть в  этом  уверен,  и  действительно  ли
смерть и рок были тогда рядом? А вдруг вы просто бахвалы и лгуны? Когда-то
мне рассказывали, что порою смерть зовет человека голосом, который  слышит
только он один. И тогда человек встает, покидает своих друзей, идет  туда,
куда  позвала  его  смерть,  и  там  встречает  свою  судьбу.  Вы  слышали
когда-нибудь такой зов смерти?
     Фафхрд собрался было рассмеяться, но  ему  почему-то  расхотелось.  У
Мышелова на кончике языка уже был остроумный ответ,  но  вместо  этого  он
вдруг спросил:
     - А какими словами зовет смерть?
     - Когда как, - отозвался коротышка. - Она может взглянуть на  парочку
вроде вас и произнести слова: "Черный берег". И  все.  "Черный  берег".  А
когда она повторит это трижды, вы встанете и пойдете.
     На сей раз Фафхрд все же сделал попытку рассмеяться, но смех  застрял
у него в горле. И он, и  его  приятель  лишь  глупо  таращились,  глядя  в
ледяные, запавшие глаза человечка с белым выпуклым лбом.  Вокруг  них  вся
таверна  сотрясалась  от  смеха  -  кто-то  удачно  пошутил.   Захмелевшие
стражники ревели какую-то песню.  Игроки  нетерпеливо  окликали  Мышелова,
чтобы  он   поскорее   делал   ставку.   Хихикающая   женщина   в   чем-то
красно-золотом, пошатываясь,  прошла  мимо  бледного  человечка,  чуть  не
смахнув  черный  капюшон,  закрывавший  его  макушку.  Но  тот   даже   не
шелохнулся. А Фафхрд и Серый Мышелов продолжали  смотреть  -  завороженно,
беспомощно - в его пронизывающие черные глаза, которые теперь казались  им
двумя тоннелями, ведущими в дальние и злобные миры. Нечто  более  сильное,
чем страх, сжало их железными клещами. Таверна помутнела и затихла, словно
они рассматривали ее через множество толстых стекол. Они видели лишь глаза
и то, что было за ними - нечто пустынное, жуткое и смертельно опасное.
     - Черный берег, - повторил человечек.
     И тогда сидевшие в таверне  бражники  увидели,  что  Фафхрд  и  Серый
Мышелов встали, и никак не объяснив своего  ухода,  направились  к  низкой
дубовой двери. Северянин не глядя отстранил с дороги какого-то  стражника,
и тот выругался. Послышались громкие вопросы и насмешливые  комментарии  -
Мышелов выигрывал в кости, - но они  тут  же  стихли:  все  заметили,  что
друзья ведут себя как-то странно и отчужденно.  На  бледного  человечка  в
черном внимания никто  не  обращал.  Дверь  открылась.  Гуляки  в  таверне
услышали стоны сухого  ветра  и  гулкие  хлопки  полотняного  навеса.  Они
увидели, как закружилась на пороге пыль. Затем дверь затворилась: Фафхрд и
Мышелов ушли.
     Никто не видел, как они пересекли весь Ланкмар и оказались у  больших
каменных пристаней на восточном берегу реки  Хлал.  Никто  не  видел,  как
одномачтовик Фафхрда с красными парусами и оснасткой по  образцу  кораблей
северян вышел по течению в шквалистое Внутреннее море. Ночь была темна,  а
пыль заставляла людей сидеть дома. Но на следующий день в городе  не  было
ни их самих, ни судна, ни его мингольской команды - четырех взятых в  плен
рабов, поклявшихся всю жизнь служить Фафхрду и  Серому  Мышелову,  которые
привезли их из неудачного во всех остальных отношениях набега на Запретный
Город Черных Идолов.
     Недели через две  из  Последней  Земли,  небольшого  порта,  лежащего
западнее всех других городов, у самой кромки пустынного Крайнего моря,  до
Ланкмара донеслась весть о том, как  одномачтовик  с  оснасткой  северного
типа зашел туда и взял на борт необычно большой запас провизии  и  воды  -
необычайно большой для шестерых  человек:  угрюмого  белокожего  северного
варвара, неулыбчивого маленького человечка в сером и четверых приземистых,
бесстрастных, черноволосых минголов. Потом  одномачтовик  ушел  в  сторону
заката. Люди из Последней Земли до самой ночи следили за красным парусом и
качали головами, дивясь столь  дерзкой  затее.  Когда  этот  рассказ  стал
ходить по Ланкмару, и там нашлись люди, которые качали головами, а кое-кто
многозначительно вспоминал о странном  поведении  двух  товарищей  в  ночь
накануне отъезда. Недели сливались в месяцы,  месяцы  неторопливо  сменяли
друг друга, и многие стали говорить о Фафхрде  и  Сером  Мышелове,  как  о
покойниках.
     Затем появился мингол Урф и рассказал  обитателям  ланкмарских  доков
прелюбопытную историю. Относительно  ее  достоверности  мнения  разошлись:
хотя Урф и владел певучей ланкмарской речью вполне сносно, но  все  же  он
был чужак, и к тому же никто не  мог  подтвердить,  что  во  время  своего
отсутствия в Ланкмаре он  вместе  с  тремя  другими  минголами  плавал  на
одномачтовике с северной оснасткой. Более того,  в  его  истории  не  было
ответов на некоторые животрепещущие вопросы, и поэтому многие  считали  ее
враньем.
     - Они  были  безумцы,  -  рассказывал  Урф,  -  а  может,  их  кто-то
заколдовал, этих двух людей, высокого и маленького.  Я  начал  подозревать
это еще тогда, когда они сохранили  нам  жизнь  у  самых  стен  Запретного
Города. И я знал это уже наверняка, когда они все плыли и плыли на  запад,
ни разу не взяв рифов, ни разу не сменив курса,  так  что  звезда  ледяных
пустынь была у нас всегда справа по борту.  Они  почти  не  разговаривали,
почти не спали и не смеялись вовсе.  Как  пить  дать,  над  ними  тяготело
проклятие, да еще какое! Что же до нас четверых - Тивза, Ларлта,  Увенийса
и меня, - то они не обращали на нас внимания, хотя нас это и оскорбляло. А
у нас были с собой амулеты от сглаза. Мы поклялись служить им  до  смерти.
Мы - люди из Запретного Города. И мы не бунтовали.
     Много дней длилось наше плавание. Море  вокруг  нас  было  спокойным,
пустынным и на вид очень маленьким, казалось, оно как бы загибается  книзу
на севере, и на юге, и на страшном западе, словно за час  можно  добраться
до его конца. А вскоре оно стало таким и  на  востоке.  Но  рука  высокого
Северянина лежала на рулевом весле, словно проклятие, и рука  человечка  в
сером была такой же твердой. Мы вчетвером чаще  всего  сидели  на  носу  -
работы с парусами было немного - и бросали  кости  ночью  и  утром,  чтобы
угадать нашу судьбу, и проигрывали друг другу наши амулеты и одежду  -  не
будь мы рабами, мы поставили бы на кон даже собственную кожу и кости.
     Чтобы не потерять счет дням, я завязал на большом пальце правой  руки
веревку и каждый день надевал ее на соседний палец, так что она  дошла  до
правого мизинца, перешла на левый мизинец и в конце  концов  оказалась  на
большом пальце левой руки. Тогда я надел это  веревочное  кольцо  Тивзу  -
тоже на большой палец правой руки. Когда пальцы закончились и у  него,  он
передал веревку  Ларлту.  Так  мы  и  считали  дни.  И  каждый  день  небо
становилось все более пустым,  а  море  все  уменьшалось,  пока  не  стало
казаться, что его край находится всего в полете  стрелы  от  нашего  носа,
бортов и кормы. Тивз утверждал, что мы вошли в заколдованную полосу  воды,
которая тянется по воздуху к красной звезде,  и  имя  этой  звезды  -  Ад.
Похоже, Тивз был прав. Не может быть на западе  столько  воды.  Я  пересек
Внутреннее море и море Монстров и знаю, что говорю.
     Когда веревка была у  Ларлта  на  левом  безымянном  пальце,  на  нас
налетел с юго-запада страшный шторм. Три дня ветер  все  крепчал,  вздымая
воду громадными бурлящими волнами; вокруг нас громоздились покрытые  пеной
водные утесы высотой в  мачту  и  разверзались  пенные  провалы  такой  же
глубины. Никто таких волн не видел и не увидит - они не для нас и  не  для
наших океанов. И тут я еще раз убедился в том, что  над  нашими  хозяевами
тяготеет проклятие. Они не замечали шторма и позволяли  ему  самому  брать
рифы у наших парусов. Они  не  заметили,  как  Тивза  смыло  за  борт,  не
заметили, как корабль наш чуть не затонул, по самый планширь  наполнившись
водой и пеной, так что  ведра,  которыми  мы  вычерпывали  воду,  казались
просто пивными кружками. Они  стояли  на  корме,  навалившись  на  рулевое
весло, мокрые до нитки, и глядели прямо перед собой  нам  чудилось,  будто
они переговариваются с существами, которых может слышать  лишь  одержимый.
Они были прокляты, да еще как! Их охраняли злые демоны по  какой-то  своей
непонятной причине. Как же иначе мы пережили бы этот шторм?
     А когда веревка была у Ларлта на большом пальце левой руки, громадные
волны и соленая пена уступили место черной зыби - ветер покрыл небо рябью,
но пены уже не было. Когда на  закате  мы  впервые  увидели  это,  Увенийс
закричал, что чье-то колдовство несет нас по морю из черного песка;  Ларлт
утверждал, что во время шторма мы провалились в океан  из  адского  масла,
который, как говорят некоторые, лежит под землей, - а Ларлт, надо сказать,
встречал в свое время далеко на востоке черные  пузырящиеся  озера;  я  же
вспомнил слова Тивза и подумал быть может, водная полоса уже привела нас в
море иного мира? Но человечек в сером, услышав наши  разговоры,  зачерпнул
из-за борта ведро и окатил нас из него, и мы поняли, что корабль  наш  все
еще плывет по воде и вода эта  соленая  даже  здесь,  в  месте,  куда  нас
занесло.
     И потом он попросил  нас  залатать  паруса  и  придать  одномачтовику
приличный вид К полудню мы уже летели на запад даже быстрее, чем шторм, но
волны были такими длинными и так быстро двигались вместе с  нами,  что  за
весь день мы одолели всего пять или шесть из них. Ну  и  длинные  же  были
волны, клянусь Черными Идолами!
     А веревка уже передвигалась по пальцам  Увенийса.  Но  странное  море
вокруг нас все зыбилось, а тучи над нами были  свинцово-серыми,  и  мы  не
знали, что это светит над нами - солнце или какая-нибудь чародейская луна,
а когда нам удавалось увидеть звезды,  они  выглядели  совсем  чужими.  Но
белая рука Северянина продолжала крепко сжимать рулевое  весло,  и  они  с
человечком в сером все смотрели и смотрели вперед. Однако на  третий  день
нашего  полета   по   черному   простору   Северянин   нарушил   молчание.
Безрадостная, жуткая улыбка исказила его губы, и я услышал,  как  он  тихо
проговорил: "Черный берег". И все. Человечек в сером кивнул, словно в этих
словах заключалась могущественная магия. Четырежды я слышал, как Северянин
произносил эти слова, поэтому они врезались мне в память.
     Дни становились все темнее и холоднее,  тучи  грозно  опускались  все
ниже,  будто  своды  огромной  пещеры.  А  когда  веревка   оказалась   на
указательном пальце Увенийса, мы  увидели  впереди  свинцовое  неподвижное
пространство, похожее на черную зыбь, но выступающее из нее, и мы  поняли,
что подошли к Черному берегу.
     Берег поднимался из моря  все  выше  и  выше,  и  вот  мы  уже  могли
различить высокие базальтовые утесы, скругленные сверху, словно  волны,  и
усеянные серыми валунами, на которых виднелись белые  пятна,  напоминавшие
птичий помет, а между  тем  птиц  мы  нигде  не  видели,  ни  больших,  ни
маленьких. Над утесами чернели тучи, внизу белела полоска песка - и больше
ничего. Северянин навалился на рулевое весло и  направил  судно  прямо  на
берег, как будто желал нашей погибели, но в последний миг он провел нас на
расстоянии мачты от округлого  рифа,  едва  заметного  среди  волн,  и  мы
оказались в бухте. Брошенный якорь надежно зацепился за дно.
     Тогда Северянин и человечек в сером, двигаясь словно во  сне,  начали
снаряжаться: каждый надел легкую  кольчугу  и  круглый  шлем  без  гребня,
которые были белы от соли,  попавшей  на  них  с  брызгами  и  пеной.  Они
опоясались мечами, накинули сверху просторные плащи, взяли немного пищи  и
воды и попросили нас спустить на воду маленькую шлюпку. Я сел на  весла  и
отвез их на берег; они вышли на песок и зашагали к утесам. Тогда, несмотря
на сильный  испуг,  я  крикнул  им  вдогонку  "Куда  вы  идете?  Нам  тоже
высаживаться? Что нам делать?" Несколько мгновений ответа не  было.  Потом
человечек в сером, не оборачиваясь, проговорил тихим, хриплым,  но  хорошо
слышным шепотом: "За нами не идите. Мы -  мертвецы.  Возвращайтесь  назад,
если сумеете".
     Услышав эти слова, я  вздрогнул,  склонил  голову  и  стал  грести  к
кораблю. Увенийс, Ларлт и я долго смотрели, как они карабкаются по большим
круглым утесам. Их фигуры делались все меньше и меньше, и в  конце  концов
Северянин стал не больше крошечной мошки, а его серого товарища было видно
лишь тогда, когда он пересекал  очередное  белое  пятно.  С  утесов  задул
ветер, отогнал зыбь от берега,  и  мы  поняли,  что  можем  плыть.  Но  мы
остались - разве мы не рабы, которые дали клятву? И разве я не мингол?
     Когда спустился вечер, ветер задул крепче, и наше желание пуститься в
путь - пусть даже, чтобы найти  смерть  в  неведомых  водах  -  стало  еще
сильнее. Нам не нравились круглые базальтовые утесы Черного берега, нам не
нравилось, что мы не видим в свинцовом  небе  чаек,  ястребов  или  других
птиц, что на берегу нет никакой растительности. И нам, всем  троим,  стало
казаться, что на вершинах утесов что-то стало поблескивать. Но  только  на
третьем часу ночи мы подняли якорь и оставили Черный берег.
     После нескольких дней  пути  снова  разразился  ужасный  шторм;  быть
может, он-то и вынес нас в знакомое море.  Увенийса  смыло  волной,  Ларлт
сошел с ума от жажды, и к концу пути я сам уже не понимал, что происходит.
Меня выбросило на южный берег неподалеку  от  Квармалла,  и  после  многих
тягот мне удалось добраться до Ланкмара.  Но  мне  все  время  снятся  эти
черные скалы, видятся побелевшие кости моих хозяев, видятся их  оскаленные
черепа, уставившиеся пустыми глазницами на нечто странное и смертоносное.


     Не отдавая себе отчета в страшной усталости, сковавшей все его  тело,
Серый Мышелов, цепляясь руками и ногами за едва заметные уступы в  граните
и черном базальте, прополз мимо последнего валуна и наконец выпрямился  на
верхушке самого высокого из круглых утесов, окаймлявших Черный  берег.  Он
чувствовал, что Фафхрд стоит рядом - смутно различимая  сутулая  фигура  в
побелевшей кольчуге и шлеме. Он различал Фафхрда с трудом, как будто через
множество  толстых  стекол.  Единственное,  что  он  видел  отчетливо   и,
казалось, уже целую вечность - это два запавших, похожих на тоннели черных
глаза, а за ними -  нечто  пустынное  и  смертельно  опасное,  что  раньше
находилось за Крайним морем, а теперь - в двух шагах. Так  продолжалось  с
тех пор, как он встал из-за игорного стола в низкой  ланкмарской  таверне.
Смутно припоминал он  удивленные  взгляды  людей  Последней  Земли,  пену,
яростный шторм, покатую черную зыбь и  выражение  ужаса  на  лице  мингола
Урфа: эти воспоминания доходили до него тоже как  будто  сквозь  множество
стекол. Он неясно сознавал, что над ним и его товарищем висит проклятие  и
теперь они оказались у источника этого проклятия.
     А простирающийся перед ними ландшафт был лишен каких бы  то  ни  было
признаков жизни. Базальтовая скала перед ними спускалась вниз,  к  широкой
ложбине, покрытой черным песком - мельчайшими частичками железной руды. Из
песка выглядывало несколько десятков совершенно  черных  овальных  валунов
разного размера - так во всяком случае показалось Мышелову. Но для валунов
они  были  слишком  округлы,  слишком  правильной  формы,  и  до  Мышелова
постепенно стало доходить, что это никакие не валуны, а чудовищные  черные
яйца - некоторые небольшие, другие такой величины, что человеку их было бы
не обхватить, а одно размером с шатер.
     На песке валялись крупные и мелкие кости. Мышелов узнал кабаний череп
с торчащими клыками и два черепа поменьше - волчьих. Чуть  дальше  валялся
скелет какого-то крупного  хищника  из  семейства  кошачьих.  Рядом  лежал
лошадиный скелет, за ним грудные кости  то  ли  человека,  то  ли  большой
обезьяны. Все они ярко-белой полосой опоясывали громадные черные яйца.
     Зазвучавший