-----------------------------------------------------------------------
   David Farland (pseudonim of David Wolverton). The Runelords (1998).
   Spellcheck by HarryFan
   -----------------------------------------------------------------------





   Месяц Урожая день девятнадцатый




   Весь  город,  раскинувшийся   вокруг   замка   Сильварреста,   украшали
изображения Короля Земли. Их можно было видеть  повсюду  -  вывешенными  в
окнах лавок, стоящими у городских ворот или гвоздями  возле  дверей,  -  в
любом месте, где Король Земли мог войти в дом.
   Многие  из  этих  изображений  являлись  не  более  чем  изготовленными
детишками  камышовыми  куклами,  имевшими  весьма  отдаленное  сходство  с
человеком: правда, головы таких кукол зачастую венчали короны  из  дубовых
листьев. Но перед лавками и тавернами нередко стояли искусно вырезанные из
дерева статуи в человеческий  рост.  Некоторые  из  них  были  старательно
раскрашены и даже обряжены в дорожное платье из тонкой зеленой шерсти.
   Поверье гласило, что в канун Праздника  Урожая  Король  пробуждается  и
одухотворяет все ли изображения. Дух  его  поможет  собрать  урожай,  а  в
наступившем году возьмет семью под свое покровительство.
   То было время всеобщего веселья и ликования. В  канун  праздника  глава
семейства обычно изображал Короля Земли, раскладывая перед очагом  подарки
для своих домочадцев. На рассвете, в  первый  праздничный  день,  взрослые
мужчины получали баклаги молодого вина  или  бочонки  с  забористым  элем.
Девочек Король Земли одаривал премилыми куколками, сплетенными из соломы и
полевых цветов,  тогда  как  мальчишкам  доставались  деревянные  мечи  да
вырезанные из ясеня тележки.
   Считалось, что все эти "дары лесов и полей", символизирующие  богатство
и щедрость Короля Земли, преподносятся им  тем,  кто  по-настоящему  любит
землю.
   В  ночь  на  девятнадцатый  день  месяца  урожая,  когда  до  праздника
оставалось четверо суток, все здания вокруг замка  уже  были  основательно
разукрашены. Чистые, прибранные лавки ломились от товаров,  припасенных  к
осенней ярмарке: благо, дожидаться ее открытия оставалось совсем недолго.
   Еще не забрезжил рассвет  и  улицы  города  были  совершенно  безлюдны.
Горожане, за  исключением  разве  что  караульных  из  ночной  стражи,  да
нескольких кормящих матерей, крепко спали. Правда королевские булочники  и
в этот час трудились вовсю. Сдувая пену с королевского зля, они  смешивали
ее с тестом, чтобы опара поднялась как раз к рассвету. Конечно,  поскольку
по реке У эй проходила сезонная миграция угрей, некоторые рыбаки наверняка
выходили на ночной лов, но все они опорожнили свои плетеные ловушки еще  в
первом часу ночи и задолго до  второй  стражи  отвезли  бочонки  с  живыми
угрями к рыбнику, которому предстояло ошкурить рыбин и засолить их впрок.
   За  городскими  стенами,  на  лугу,  раскинувшемся  к  югу   от   замка
Сильварреста, темнели шатры:  торговцы  из  Индопала  доставили  на  север
взращенные летом  пряности.  Царившая  в  купеческом  лагере  тишина  лишь
изредка нарушалась ревом осла.
   Все городские ворота были закрыты: чужеземцев  выдворяли  из  торгового
квартала еще на закате. На улицах не  было  никого,  не  считая  сновавших
туда-сюда феррин.
   Таким образом, никто не мог видеть того, что  происходило  в  одном  из
темных переулков. Даже королевский дальновидец -  даром,  что  он  обладал
дарами зрения семи человек  -  не  смог  бы  с  высоты  Башни  Посвященных
углядеть движение внизу, на узких проулках торгового квартала.
   А между тем в Кошачьем  проулке,  неподалеку  от  Масляного  ряда,  шла
ожесточенная схватка. Два человека боролись за обладание ножом.
   Увидевшему их со стороны могло бы показаться, будто он стал  свидетелем
сражения двух тарантулов: руки стремительно мелькали в воздухе,  нанося  и
блокируя удары, в то время как в темноте то  и  дело  поблескивал  клинок.
Противники беспрерывно переступали ногами по  брусчатке,  стараясь  занять
более устойчивое положение, и хрипели от напряжения.
   Оба были одеты в черное.  Дрейс,  сержант  королевской  гвардии,  носил
черный мундир, украшенный эмблемой - серебряным вепрем дома  Сильварреста.
Облачение  его  противника  представляло  собой  черный   же,   мешковатый
полотняный бурнус, какие предпочитали профессиональные убийцы из Муйатина.
   Сержант Дрейс весил на добрых пятьдесят фунтов больше  убийцы.  Обладая
дарами мускульной силы трех человек, он мог без труда поднять над  головой
шестисотфунтовый камень, однако, несмотря на все это, отнюдь не был уверен
в победе.
   Ночной город освещали одни только звезды, однако Кошачьему проулку и от
их неяркого света перепадала лишь малая толика. Улочка имела не более семи
футов в ширину. По обеим ее сторонам тянулись укоренившиеся  на  просевших
фундаментах трехэтажные дома, и выступающие края крыш едва ли не смыкались
в нескольких ярдах над головой сержанта.
   Дрейс почти не видел противника,  в  темноте  он  мог  разглядеть  лишь
поблескивание глаз и зубов, жемчужную серьгу в левой  ноздре  да  стальное
лезвие ножа. Запах  леса  казался  столь  же  неотделимым  от  полотняного
балахона убийцы, как пряный аромат аниса и карри от его дыхания.
   Увы, Дрейс не был готов к  этой  стычке.  Он  не  имел  ни  оружия,  ни
доспехов: грудь его прикрывала лишь холщовая туника,  какую  обычно  носят
поверх кольчуги. Никто не ходит на свидание с возлюбленной вооруженным,  а
уж паче того в броне.
   Всего несколько мгновений назад, вступив в проулок, дабы убедиться, что
впереди не маячит городская стража, сержант  услышал  шорох,  доносившийся
из-за груды сваленных возле одного из ярмарочных лотков желтых тыкв. Дрейс
решил, что потревожил феррина, охотившегося за мышкой или искавшего случай
стянуть какую-нибудь тряпицу. Он вернулся, ожидая увидеть улепетывающего в
укрытие пухленького карлика с крысиной мордочкой, и в этот миг из  темноты
выскочил убийца.
   Враг устремился вперед, рывками перекидываясь из стороны  в  сторону  и
вращая клинок. Лезвие вспыхнуло в опасной близости от уха Дрейса.  Сержант
уклонился, но рука убийцы изогнулась, словно змея, так что гвардейцу  едва
удалось перехватить запястье и остановить удар, нацеленный в горло.
   - Убийство! - заорал со всей мочи Дрейс. - Стража! На помощь!
   Сержант полагал, что столкнулся  с  лазутчиком,  разведывавшим  систему
городских укреплении.
   Дрейс двинул врага коленом в промежность, так что тот подлетел в воздух
и рванул на себя захваченную руку с ножом, пытаясь ее заломить.
   Но убийца удержал нож, а свободной рукой ударил Дрейса в грудь, да так,
что у того затрещали ребра. Очевидно, этот низкорослый  худощавый  мужчина
тоже был отмечен рунами силы. По  догадке  Дрейса  он  обладал  мускульной
силой по меньшей мере пяти человек. Оба противника были невероятно сильны,
однако  мускульные  силы,  наращивая  мощь  мышц   отнюдь   не   придавали
дополнительной прочности костям. В  таких  обстоятельствах  обмен  ударами
грозил  быстро  перерасти   в   то,   что   сам   Дрейс   обычно   называл
"костедробиловкой".
   Он ухватил убийцу за запястье, стараясь не дать ему возможности нанести
новый удар.
   И тут сержант услышал зычные крики.
   - Туда! Сдастся мне, это там!... А может там? Голоса доносились  слева,
со стороны Дешевой улицы, не столь узкой, как Кошачий проулок.  Той  самой
улице, на которой сэр Гиллам не так давно выстроил четырехэтажный  дом.  И
принадлежали эти голоса тем самым стражникам, встречи с которыми Дрейс еще
недавно стремился избежать. Стражникам, которых Гиллам подкупил, дабы они,
вместо того, чтобы ходить дозором по улицам, торчали под фонарным  столбом
и караулили ворота его особняка.
   - Сюда! - истошно закричал Дрейс. - В Кошачий проулок!
   Теперь ему  оставалось  лишь  продержать  убийцу  несколько  мгновений:
только бы этот малый не исхитрился пырнуть его ножом и сбежать.
   Отчаянным рывком южанин высвободил левую  руку  и  снова  нанес  Дрейсу
сокрушительный удар в грудь.  Ребра  затрещали  еще  сильнее,  по  сержант
оставил это без внимания. Когда человек борется за свою жизнь, боль уже не
имеет значения.
   Убийца напрягся, извернулся  и  высвободил  руку  с  ножом.  На  Дрейса
накатила волна страха. Изо всех  сил  он  ударил  врага  ребром  стопы  по
голени, и скорее ощутил, чем услышал, как хрустнула кость. Убийца рванулся
вперед. Нож сверкнул в его руке, но Дрейс уклонился и удар не постиг  цели
- лезвие лишь полоснуло сержанта по боку, оставив неглубокий порез.
   Дрейс ухватил противника за локоть и наполовину развернул  его.  Убийца
запнулся: со сломанной ногой ему трудно было удерживать равновесие.  Дрейс
пнул его еще раз и с силой оттолкнул назад, озираясь по сторонам в поисках
чего-нибудь, что могло бы сойти  за  оружие.  Хотя  бы  камня  из  кладки,
непрочно засевшего в растворе. За спиной сержанта находилась  таверна  под
названием Маслобойка. Фасад ее оплетал плющ, а над передним окном, рядом с
изображением Короля Земли  висела  маслобойка  -  самая  настоящая.  Дрейс
потянулся к пей, намереваясь ухватить железный штырь  и  использовать  его
как дубинку.
   Толкнув убийцу, сержант  рассчитывал,  что  его  низкорослый  противник
упадет, но тот устоял на ногах, уцепившись за край сержантской  туники,  и
тут же сделал выпад.
   Дрейс поднял руку, пытаясь перехватить нож, но враг  крутанулся,  резко
изменив направление  удара,  и  нанес  его  снизу  вверх.  Клинок  глубоко
вонзился в живот сержанта, под грудную клетку. Дрейс ощутил страшную боль,
мгновенно распространившуюся на все его тело, включая плечи и руки.  Боль,
столь ужасающую, что сержанту казалось, будто ее разделяет с ним весь мир.
   Целую вечность Дрейс стоял неподвижно, вперившись в землю. Пот  заливал
широко открытые глаза. Проклятый убийца вспорол ему брюхо словно рыбине. И
на этом не успокоился - вырвав нож из  живота  он  нацелил  его  в  сердце
Дрейса, а левой рукой ухватил сержанта за карман, что-то нашаривая.
   Там, в кармане, лежала книга. Убийца нащупал ее сквозь ткань  туники  и
улыбнулся.
   - Так вот за чем ты охотился, - удивился Дрейс. - За книгой!
   Прошлым  вечером,  когда  городская  стража  выдворяла   иноземцев   из
торгового квартала, к сержанту подошел  купец  из  Туулистана,  чей  шатер
стоял неподалеку от леса. На руфехавани этот малый  говорил  прескверно  и
выглядел так, словно его одолевали дурные предчувствия.
   - Подарок. - сказал он.  -  Моя  дарить  королю.  Твоя  отдать?  Отдать
королю?
   Все это сопровождалось множеством церемонных поклонов. Ответив  на  все
поклоны, Дрейс согласился и рассеянно взглянул на книжку. Тонкий  томик  в
сафьяновом переплете представлял собой Хроники Кваата,  эмира  Туулистана.
Сержант сунул книжку в карман, решив, что передаст ее на рассвете.
   Сейчас Дрейсу было так больно, что он не мог даже кричать. Мир кружился
перед его глазами, однако сержант вырвался из  рук  убийцы,  повернулся  и
попытался бежать. .
   Увы, ноги, слабые, как у новорожденного котенка,  уже  не  повиновались
ему. Он споткнулся. Убийца схватил Дрейса за волосы и рывком поднял  вверх
его подбородок, выставив беззащитное горло.
   - Черт тебя побери, - отстранение думал Дрейс. - Ты ведь меня уже убил.
Чего тебе еще нужно?
   Собрав остатки сил, он выхватил из кармана книгу и швырнул се в сторону
Масляного ряда.
   Там, на дальней стороне улицы, рядом  с  грудой  пустых  бочонков,  рос
пышный розовый куст, образовывавший нечто  вроде  живой  зеленой  беседки.
Дрейс хорошо знал это место, хотя сейчас едва различал желтые пятна цветов
среди темных листьев. Книга полетела туда.
   Убийца  выругался  на  своем  языке,  отшвырнул  Дрейса  в  сторону  и,
прихрамывая, заковылял за книгой.
   Дрейс с трудом поднялся на колени: в ушах  его  стоял  монотонный  гул.
Затуманенным взором он уловил движение на краю улицы - убийца шарил  среди
роз. Затем слева появились три тени.  Вспыхнули  выхваченные  мечи,  блики
звездного света заиграли на стальных шлемах. Сержант ничком  повалился  на
брусчатку.
   Где-то высоко-высоко,  пробиваясь  сквозь  серебристый  свет  звезд,  с
гоготом летела на юг стая диких гусей. Дрейсу их крики казались отдаленным
лаем своры собак.





   В то утро, спустя всего несколько  часов  после  нападения  на  Дрейса,
находившийся примерно в сотне миль  к  югу  от  замка  Сильварреста  принц
Габорн Вал Ордин столкнулся с проблемой несколько иного рода. В отличие от
сержанта ему не грозила гибель, однако  всех  уроков,  полученных  в  Доме
Разумения оказалось недостаточно,  чтобы  подготовить  восемнадцатилетнего
принца  к  случившейся  на  большой  ярмарке  в   Баннисфере   встрече   с
таинственной молодой женщиной.
   Погрузившись в раздумья, он стоял возле торговой палатки на южном рынке
и рассматривал сосуды для  охлаждения  вина.  У  торговца  имелось  немало
изысканных чаш для приготовления пунша, но предметом его  особой  гордости
служили три больших сосуда для льда с маленькими кувшинами, вставлявшимися
внутрь. Изделия были столь великолепны, что казалось, будто они сработаны,
самими легендарными даскин.
   Однако даскин не жили на земле уже тысячу лет, а сосуды, конечно же, не
могли быть такими древними. Каждая чаша стояла на четырех когтистых  лапах
опустошителя и была украшена изображением своры гончих собак.  На  кувшине
для вина  красовалось  изображение  молодого  лорда  с  копьем  наперевес,
устремлявшегося в бой с магом-опустошителем.
   Когда кувшин вставлялся в чашу, образы дополняли  друг  друга:  молодой
лорд бился с чудовищем, а вокруг противников кружила собачья свора.
   Габорн не мог определить, с помощью какого метода были выполнены детали
орнамента, но от тончайшей работы серебряных дел мастера захватывало дух.
   Принц  настолько   увлекся   созерцанием   этих   шедевров   ювелирного
мастерства, что не заметил приблизившуюся к нему женщину до тех пор,  пока
не уловил аромат лепестков розы. На  каком-то  подсознательном  уровне  он
решил, что се платье хранилось в сундуке, наполненном розовыми лепестками.
Но  даже  при  этом  Габорн  оставался   столь   поглощенным   лицезрением
великолепных сосудов, что подумал, будто эта незнакомка, так же как и  он,
приехала из чужих краев, и так же  заворожена  волшебной  красотой  чаш  и
кувшинов. Юноша и не глянул в ее сторону, покуда она неожиданно  не  взяла
его за руку.
   Правая рука незнакомки обхватила  ладонь  принца,  слегка  пожимая  его
пальцы. Нежное прикосновение наэлектролизовало  юношу.  Он  и  не  подумал
отдернуть руку.
   Может быть, она приняла меня за кого-то другого, предположил  Габорн  и
искоса взглянул на женщину. Та  была  высока,  красива,  лет  девятнадцати
отроду, с глазами такими темными, что даже их белки казались голубоватыми.
Темно-каштановые волосы скреплял усыпанный жемчугами гребень.  Она  носила
простого покроя платье облачного цвета со  струящимися  рукавами  -  такие
наряды лишь недавно стали входить в моду среди состоятельных  дам  Лайслы.
Пояс из меха горностая с серебряной пряжкой был  застегнут  очень  высоко,
почти под грудью. Платье имело скромный, неглубокий вырез, зато на  плечах
незнакомки  красовался  малиновый  шарф  такой  длины,  что  его   бахрома
волочилась по земле.
   - Она не просто красива, - решил Габорн. - Она поразительно красива.
   Молодая женщина застенчиво улыбнулась, и принц улыбнулся в ответ,  хотя
при этом и не разжал губ. Внимание незнакомки льстило,  но  в  тоже  время
внушало тревогу,  ибо  ее  действия  заставляли  вспомнить  о  бесконечных
испытаниях, каким наставники подвергали учеников в Доме Разумения., Однако
происходившее сейчас не являлось испытанием.
   Габорн не знал эту женщину. Во всем  Баннисфере  -  городе  обширном  и
многолюдном - он вообще не знал ни души. Порой даже казалось странным, что
в этом большом городе, где высились сложенные из серого камня,  украшенные
причудливыми арками дома песнопений, а в голубом,  залитом  солнцем  небе,
где  над  раскидистыми  каштанами  кружили  белоснежные  голуби,  у   него
совершенно не имелось знакомых. Но все же Габорн  не  знал  здесь  никого,
даже самого мелкого купчишку - слишком уж  далеко  занесло  его  от  дома.
Сейчас он стоял возле самого края рынка, неподалеку от пристани на широком
берегу южного рукава реки Явинделл, - рукой подать от Кузнечного ряда, где
ритмично постукивали о наковальни молоты,  пыхтели  кузнечные  мехи,  а  в
воздух поднимались струнки дыма.
   Габорн ощутил беспокойство - мирная атмосфера Баннисфера убаюкала  его,
заставив забыть о бдительности. Ведь он даже не  удосужился  взглянуть  на
незнакомку, приблизившуюся к нему вплотную. За свою недолгую жизнь  Габорн
уже пережил два покушения, а его мать,  бабка,  брат  и  две  сестры  пали
жертвами убийц. И при всем этом он позволил себе держаться непозволительно
беспечно, словно простой поселянин, нахлебавшийся эля.
   - Нет, - сообразил принц. -  Я  никогда  прежде  ее  не  видел,  и  она
прекрасно знает, что мы незнакомы. И тем не менее держит меня за руку. Это
более чем странно.
   В Палате Обличий Дома Разумения он изучил тонкости  общения  с  помощью
мимики и телодвижений. Ему было ведомо как распознать врага по  глазам,  а
складочки у губ возлюбленной могли рассказать  принцу  о  ее  состоянии  -
испуге, озабоченности или усталости.
   Джорлис, учитель Габорна,  был  мудрым  наставником,  а  сам  принц  за
последние несколько лет весьма преуспел  в  своих  штудиях.  Он  прекрасно
усвоил, что манера держаться и выражение лица, присущие принцам  и  нищим,
купцам и разбойникам,  характерны  для  них,  словно  неотъемлемая  деталь
костюма, и научился использовать это знание на практике.  Габорн  преуспел
настолько, что при желании мог надеть любую личину с такой  же  легкостью,
как и любой наряд. Он был способен унять целую ораву разгульных  молодцов,
всего лишь подняв голову, или  заставить  купца  сбавить  цену  с  помощью
сдержанной улыбки. Габорн научился прикидываться нищим: когда  сгорбившись
и потупя очи он протискивался сквозь толпу на многолюдной  ярмарке,  никто
не узнавал в нем принца -  встречные  лишь  гадали,  где  этот  несчастный
голодранец ухитрился раздобыть такой прекрасный плащ.
   Таким образом, лицо и движения  всякого  незнакомца  позволяли  Габорну
читать его, словно открытую книгу,  тогда  как  сам  принц  оставался  для
собеседника неразрешимой загадкой. Обладая двумя дарами ума, он мог  всего
лишь за час запомнить содержание толстенного тома, а за восемь лет в  Доме
Разумения получил больше знаний, чем простолюдин усвоил бы за целую жизнь,
даже если бы всю ее посвятил учению.
   Будучи Властителем Рун, он обладал тремя дарами мускульной силы и двумя
- жизненной стойкости, а потому мог скрестить оружие с противником,  вдвое
превосходящим его ростом и весом. Вздумай какой-нибудь  разбойник  напасть
на принца, он бы мигом усвоил, каково иметь дело с Властителем Рун.
   Однако, благодаря дарам обаяния, взорам окружающих он представлялся  не
более чем весьма и весьма красивым юношей. А в таком городе как Баннисфер,
куда собирались певцы и лицедеи  со  всего  света,  даже  его  красота  не
казалась столь уж необычной.
   Сейчас он внимательно присмотрелся к  державшей  его  за  руку  девице,
оценивая ее позу. Высоко поднятый подбородок говорил об уверенности однако
то, что он был слегка повернут в сторону, указывало на вопрос.
   Итак, она задает вопрос. Мне.
   Прикосновение  ее  было  довольно  легким,  что  наводило  на  мысль  о
некоторой неуверенности, но все же достаточно  крепким,  чтобы  служить...
пожалуй, своего рода знаком обладания.
   Выходит, она претендует на обладание мною? Что это, попытка соблазнить?
- гадал Габорн. - Но нет, поза незнакомки говорила об  ином.  Будь  у  нее
намерение совратить его, она подошла  бы  сзади  и  коснулась  его  плеча,
ягодицы или груди. В данном же случае женщина хоть и взяла его за руку, но
держалась  несколько  отстраненно,  словно  не  решаясь  претендовать   на
пространство, занимаемое его телом. И тут Габорна осенило -  да  ведь  это
брачное предложение. Надо заметить, довольно странное даже  для  Гередона.
Неужто семья не смогла пристроить замуж такую красивую девушку?
   А может у нее и нет  никакой  семьи?  Вдруг  она  осиротела,  и  теперь
пытается самостоятельно устроить свою судьбу?
   Интересно, - подумал принц. - А кем ей кажусь я?  Наверное,  купеческим
сынком.
   В свои восемнадцать  Габорн  еще  не  достиг  полного  роста  взрослого
мужчины. Волосы его были темными, а глаза голубыми  -  сочетание,  обычное
для уроженцев северного Краутена. Поэтому он и вырядился щеголем  из  того
королевства, одним из тех богатых лоботрясов, у кого  монет  куда  больше,
чем вкуса. Бездельником, который слоняется по городу,  покуда  его  папаша
занимается важными делами.
   На Габорне были ярко-зеленые чулки, короткие, присобранные над коленями
штаны и рубаха из тончайшего полотна  с  пышными  рукавами  и  серебряными
пуговицами. Поверх  рубахи  он  накинул  темно-зеленую  хлопковую  куртку,
отделанную тончайшей кожей и расшитую  речным  жемчугом.  Наряд  довершала
широкополая шляпа с приколотым к ней янтарной брошью страусиным пером.
   Габорн вырядился таким  манером,  ибо  путешествовал  инкогнито,  желая
вызнать истинную меру богатств Гередона, мощь его укреплений  и  стойкость
его народа.
   Принц бросил взгляд через ставшую узкой из-за многочисленных ларьков  и
палаток, запруженную народом улицу. Какой-то загорелый малый  без  рубахи,
но в красных шароварах гнал прямо сквозь толпу дюжину коз, подстегивая  их
ивовым прутом. За дорогой, под каменной аркой, рядом со входом в гостиницу
стоял  Боринсон  -  личный  телохранитель  Габорна.   На   лице   рослого,
широкоплечего  воина  с  редеющими  рыжими  волосами,  густой  бородой   и
смеющимися   глазами   играла   широкая   улыбка.   Его   явно   забавляло
затруднительное положение, в котором оказался принц. Близ Боринсона  стоял
тощий, как скелет, мужчина с коротко  стрижеными  светло-русыми  волосами.
Его строгое одеяние соответствовало по тону угрюмым карим глазам.  Человек
этот, как и вес его собратья по ордену, носил имя Хроно и  являлся  своего
рода летописцем - служителем Лордов Времени. С самого младенчества Габорна
он неотлучно следовал за принцем, записывая каждое его слово,  каждый  его
поступок.  День  за  днем  вел  он  хронику  деяний  юного  лорда,  чем  и
объяснялось присвоенное ему имя. От  настоящего  имени,  равно  как  и  от
собственной личности, он, подобно всем членам своего ордена, отрекся в тот
день, когда объединил свой разум с  созданием  другого  Хроно.  Сейчас  он
внимательно  наблюдал   за   Габорном,   запоминая   все   до   мельчайших
подробностей.
   Женщина, державшая принца за руку, проследила за его взглядом,  отметив
и  телохранителя  и  Хроно.  Купеческих  сынков   частенько   сопровождали
охранники, однако Хроно были приставлены  лишь  к  немногим.  К  тем,  кто
обладал немалым богатством и влиянием. Однако и это не  позволяло  женщине
уяснить положение Габорна - он вполне мог оказаться  отпрыском  старейшины
купеческой гильдии.
   Незнакомка  потянула  за  руку,  приглашая   юношу   прогуляться.   Тот
заколебался.
   - Вас что-то заинтересовало здесь, на рынке? - с улыбкой  спросила  она
голосом, манящим как сласти с ароматом кардамона,  которыми  торговали  на
соседних лотках. Ей явно хотелось узнать, заинтересовала ли  его  она.  Но
для окружающих вопрос звучал вполне невинно: как  будто  она  имела  ввиду
сосуды для охлаждения вина.
   -  Великолепное  серебро,  -  отозвался  Габорн.  -  Сразу  видна  рука
настоящего мастера. Используя возможности своего Голоса, он слегка выделил
слово "рука". Даже и не поняв почему, женщина должна была решить, будто в
   Доме Разумения он  занимался  в  Палате  Рук,  где  обучаются  отпрыски
богатых купцов.
   Пусть она считает меня купцом.
   Владелец палатки, до сих пор не уделявший Габорну  внимания,  высунулся
из тени прямоугольного тента и поинтересовался:
   - Молодой господин хотел бы приобрести один из этих прекрасных  сосудов
для своей дамы?
   До сего момента  Габорн  казался  ему  всего  лишь  молодым  купчишкой,
который, небось, бродит по ярмарке  да  глазеет  на  товары  по  поручению
папаши - с тем, чтобы потом сообщить последнему, кто чем да почем торгует.
Теперь лавочник  скорее  всего  счел  его  молодоженом,  смазливым  юнцом,
которому досталась жена еще красивее, чем он сам. Богатей частенько женили
своих детей совсем молоденькими, ради того, чтобы объединить капиталы.
   Итак, этот торговец думает, что я куплю серебро,  чтобы  ублажить  свою
женушку. И то сказать - этакая красотка наверняка заправляет  и  домом,  и
муженьком. Но раз торговец ее не знает, стало  быть  и  она  скорее  всего
приезжая. Прибыла в Баннисфер откуда-нибудь с севера?
   Незнакомка любезно улыбнулась торговцу.
   - Пожалуй, не сегодня, - лукаво промолвила она. - Спору нет, эти сосуды
хороши, но у нас дома  найдутся  и  получше.  С  этими  словами  красавица
повернулась спиной к палатке. Роль жены была сыграна превосходно.
   Всем своим поведением она словно бы говорила Габорну: "Смотри, будь  мы
и на самом деле женаты, я поступила бы так же. Я не из  тех,  кто  требует
дорогих подарков".
   Лицо торговца омрачилось. Уж он то знал, что во всем Рофехаване  такими
великолепными сосудами могла обладать одна... ну, в крайнем  случае,  пара
купеческих семей.
   Красавица потянула Габорна в сторону, и он снова ощутил беспокойство.
   Далеко на юге, в Индопале  иные  женщины  нашивали  кольца  и  броши  с
отравленными иглами. Обычно  они  заманивали  богатых  путешественников  в
гостиницы, где убивали и грабили. Кто знает, может у этой красотки на  уме
подобная гнусность.
   Впрочем, в этом принц сомневался. Быстрый  взгляд  показал  ему  что  и
Боринсон  не  слишком  озабочен.  Все  происходившее  откровенно  потешало
телохранителя, а ведь он  тоже  изучал  язык  телодвижений  и  никогда  не
позволил бы себе поставить под угрозу безопасность  своего  лорда.  Девица
сжала ладонь Габорна еще крепче. Значило ли это,  что  она  претендует  на
полное внимание с его стороны.
   - Простите, если я кажусь вам чересчур фамильярной, - промолвила она. -
Но бывало ли с вами так, чтобы увидев кого-то издалека  вы  почувствовали,
как у вас екнуло сердце.
   Прикосновение   волновало   Габорна.    Ему    захотелось    проверить,
действительно ли эта незнакомка влюбилась в него с первого взгляда.
   - Нет, такого со мной  не  случалось,  -  сказал  он,  покривив  душой.
Однажды ему довелось полюбить девушку, едва увидев ее.
   На безоблачном небе светило  ясное  солнце.  Теплый,  ласковый  ветерок
доносил с лугов у реки сладковатый запах  свежескошенного  сена.  Хотелось
жить и радоваться жизни,  да  и  можно  ли  было  в  столь  чудесный  день
чувствовать себя иначе.
   По гладкой брусчатке  улицы  двигались  сквозь  толпу  полдюжины  босых
цветочниц, звонкими  голосами  зазывавших  покупателей.  Все  они,  поверх
выцветших белых платьев,  носили  белые  фартуки,  и  каждая  одной  рукой
приподнимала свой передник  за  середину,  образуя  некое  подобие  мешка,
наполненного   пышным   разноцветьем   -   яркими   васильками,   бледными
маргаритками, пунцовыми и чайными розами  на  длинных  стеблях,  маками  и
связками пахучей лаванды.
   Габорн откровенно любовался проходившими  мимо  девушками,  их  красота
приводила его в  восторг,  словно  вид  жаворонка  в  полете.  Шесть  юных
русоволосых красавиц очаровали его - он знал, что никогда  не  забудет  их
улыбки.
   Его отец со своей свитой стоял лагерем, не более чем в нескольких часах
езды отсюда. Он редко позволял  сыну  бродить  по  незнакомым  местам  без
надежной охраны, но на сей раз сам  предложил  юноше  совершить  небольшую
самостоятельную прогулку.
   - Ты должен узнать Гередон поближе, - промолвил  король.  -  Эта  земля
представляет собой нечто большее, нежели ее замки и се  воины.  Побывав  в
Баннисфере, ты полюбишь и страну, и здешний народ, как люблю их я.
   Молодая женщина сжала руку Габорна еще крепче. Когда принц  залюбовался
цветочницами, на лбу его спутницы появились тревожные морщинки,  и  Габорн
неожиданно осознал, как отчаянно нуждается она в его внимании. И чуть было
не рассмеялся, ибо понял как легко могла она его охмурить.
   А поняв, ответил на  ее  пожатие  своим,  ласковым,  но  не  более  чем
дружеским. Теперь он чувствовал уверенность в том, что у него с ней нет  и
не может быть ничего общего, однако искренне желал ей добра.
   - Меня зовут Миррима, - промолвила  она  и  умолкла,  предоставляя  ему
возможность заполнить паузу своим именем.
   - Красивое имя для красивой девушки.
   - А вы...?
   - Меня... восхищают подобные приключения. Надеюсь, что и вас тоже.
   - Не всегда, - с улыбкой ответила Миррима, явно настаивая на том, чтобы
он назвал свое имя.
   Боринсон, остановившийся в паре десятков шагов позади принца,  легонько
постучал ножнами своей сабли по проезжавшей мимо тележке - знак того,  что
он намерен покинуть пост у гостиницы и последовать за Габорном. Само собой
разумеется, вместе с Хроно.
   Миррима бросила взгляд назад.
   - Ваш спутник выглядит превосходным стражем.
   - Он прекрасный человек, - согласился Габорн.
   - Вы путешествуете по делам? Нравится вам Баннисфер?
   - О да! Да!
   Неожиданно красавица отдернула руку.
   - Вы не  склонны  к  тому,  чтобы  связывать  себя  обязательствами,  -
заметила она, повернувшись к Габорну. Улыбка на се лице слегка потускнела.
Возможно, ей, наконец, удалось понять, что он на ней не женится.
   - Что правда, то правда, - согласился Габорн. - Возможно, это не лучшая
черта моего характера.
   - Почему же? - спросила Миррима все еще игривым тоном. Она остановилась
возле фонтана,  над  чашей  которого  высилась  статуя  Эдмона  Тилермана,
державшего в руках бочонок с тремя краниками. Вода из бочонка струилась на
морды трех каменных медведей.
   - А потому, - отвечал Габорн, присаживаясь на парапет  и  заглядывая  в
бассейн, - что речь идет не более и не менее как о человеческой жизни.
   Испуганные его появлением огромные головастики  нырнули  в  зеленоватую
воду.
   - Принимая на себя обязательства по отношению к кому бы то ни  было  я,
тем самым, беру на себя ответственность за этого человека. Я предлагаю ему
свою жизнь... во всяком случае, се  часть.  Но  и  принимая  обязательства
других людей, я ожидаю от них того же. Чтобы  они  предложили  свои  жизни
мне.  Таковы,  по-моему,  должны  быть  обоюдные  отношения  и...  и   это
определяет мою позицию по поводу всяческих обязательств.
   Миррима нахмурилась. Тон Габорна и серьезность его рассуждений  открыли
ей глаза.
   Нет, вы не купец. Вы... вы разговариваете, как лорд.  По  лицу  девушки
принц  читал  ее  мысли.  Она  поняла,  что  он  не  принадлежит  к   дому
Сильварреста, не является уроженцем Гередона. Ну что ж, пусть он будет для
нее знатным путешественником, чужеземным лордом, вздумавшим  посетить  эту
отдаленную страну - самое северное из королевств Рофехавана.
   - И как я сразу не распознала, - промолвила она. - Ведь вы так красивы.
Стало быть вы - Властитель Рун и приехали не  торговать,  а  взглянуть  на
здешнюю землю. В таком случае, скажите, понравилась ли она вам  настолько,
чтобы вы пожелали обручиться с принцессой Иом Сильварреста?
   Габорн не мог не восхититься тем, как легко эта юная женщина  пришла  к
правильному умозаключению.
   - Я изумлен тем, как плодородна ваша страна и как силен  ваш  народ,  -
ответил Габорн. - Здешний край  гораздо  богаче,  чем  представлялось  мне
прежде.
   - Примет ли вас принцесса  Сильварреста?  -  спросила  Миррима,  присев
рядом с ним на край фонтана. Ее по-прежнему одолевало любопытство.  Сейчас
она наверняка гадала, из какого захолустного заявился этот юный лорд.
   Габорн пожал плечами, делая вид, будто озабочен  куда  меньше,  чем  на
самом деле.
   - Я знаю ее только понаслышке, - промолвил он. - Возможно, вам известно
о ней гораздо больше. Как считаете, посмотрит ли она на меня?
   - Вы красивы, - промолвила Миррима,  откровенно  оценивая  его  широкие
плечи и падавшие из-под украшенной пером  шляпы  темно-каштановые  волосы.
Наверное она уже догадалась,  что  они  недостаточно  темны  для  уроженца
Муйатина или любой другой из земель Индопала.
   Неожиданно Миррима охнула, глаза ее расширились.
   Быстро вскочив, девушка отступила назад,  не  зная  то  ли  присесть  в
реверансе, то ли и вовсе пасть ниц.
   - Простите меня за дерзость, принц Ордин. Я... э... не заметила  вашего
сходства с отцом.
   Миррима быстро отступила на три шага, явно желая  убежать,  куда  глаза
глядят. Только сейчас она поняла,  что  запросто  беседовала  не  с  сыном
захудалого барона,  гордо  именующего  замком  жалкую  кучу  камней,  а  с
наследным принцем Мистаррии.
   - Вы знаете моего отца? - спросил Габорн, поднявшись и  шагнув  вперед.
Он взял девушку за  руку,  давая  понять,  что  не  считает  ее  поведение
непозволительным.
   - Я... - сбивчиво пробормотала Миррима, - ...как-то раз он проезжал  по
городу, направляясь на охоту. Тогда я была еще девчонкой, но до сих пор не
могу забыть его лицо.
   - Он всегда любил Гередон, - сказал Габорн.
   - Да... он наведывается сюда  довольно  часто,  -  промямлила  Миррима,
которой явно было не по себе. - Простите, если я невольно обидела вас, мой
лорд... поверьте, мне вовсе не  хотелось...  такая  бесцеремонность  не...
о!..
   Она повернулась и пустилась наутек.
   - Стойте! - воскликнул Габорн,  позволив  малой  толике  своего  Голоса
овладеть ею.
   Миррима замерла на месте и вновь обернулась  к  нему.  Так  же,  как  и
несколько случайных прохожих.
   Эти люди повиновались принцу непроизвольно, словно его  приказ  исходил
из их собственного сознания. Поняв, что молодой человек  обращается  вовсе
не к ним,
   Дэвид Фарланд некоторые из  них  уставились  на  него  с  любопытством,
другие же поспешно отошли, растерявшись от того,  что  оказались  рядом  с
Властителем Рун.
   Неожиданно за спиной Габорна появились Боринсон и Хроно.
   - Миррима, спасибо за то, что вы сочли возможным остановиться.
   - Вы... возможно, когда-нибудь вы станете моим  королем,  -  отозвалась
она, словно рассудив, каким должен быть ответ.
   - Вот как? - промолвил Габорн. - Полагаете, Иом пойдет за меня?
   Вопрос принца явно не понравился женщине, но Габорн не унимался:
   - Прошу вас, ответьте. Вы умны, хороши собой и могли бы украсить  любой
королевский двор. Мне будет весьма интересно узнать ваше мнение.
   В ожидании откровенного ответа принц затаил дыхание.
   Миррима понятия не имела о том, как важны для него были  се  слова.  Он
нуждался в этом союзе. Ему  нужен  был  Гередон  с  его  сильными  людьми,
могучими  крепостями  и  бескрайними  просторами,   которые   еще   только
предстояло возделать.
   Конечно, его родная Мистаррия тоже представляла собой  богатую  страну,
славную  плодородными  полями  и  многолюдными   рынками,   однако   после
многолетней борьбы Волчий Лорд Радж Ахтен покорил все  земли  Индопала,  и
Габорн знал, что на этом захватчик не остановится. Нынешней весной он либо
обрушится на варваров Инкарры, либо же повернет на север  и  вторгнется  в
королевства Рофехавана.
   Впрочем, на кого Волчий Лорд нападет первым особого значения не  имело.
Войны все едино не миновать, и Габорн отчетливо  представлял,  что  одними
лишь собственными силами Мистаррии не отбиться. Ему нужен был Гередон.
   Хотя этот  край  четыре  столетия  не  видел  большой  войны,  все  его
важнейшие цитадели сохранились в целости.  Даже  затерянные  среди  утесов
старые крепости в нижнем  Тор  Ингеле  были  надежней  большинства  замков
Мистаррии. Таким образом, принцу было необходимо заполучить Гередон. А для
этого требовалось добиться руки Иом.
   Но еще важнее - и в этом Габорн не решался признаться никому - было то,
что его влекло к самой  принцессе.  Вопреки  здравому  смыслу,  он  ощущал
странное тяготение, словно к его сердцу  и  разуму  протянулись  невидимые
огненные нити. Порой,  бессонными  ночами,  он  чувствовал  их  натяжение.
Странное тепло распространялось по  его  груди,  словно  на  ней  покоился
горячий камень. Его тянуло неудержимо. Примерно год он боролся с  желанием
просить ее руки, но под конец не выдержал.
   Миррима внимательно посмотрела на Габорна, после чего рассмеялась  и  с
беззаботной откровенностью промолвила:
   - Нет. Иом за вас не пойдет.
   Это было сказано без сомнений и колебаний, как  простая  и  непреложная
правда. Затем Миррима обольстительно улыбнулась.
   - Зато я была бы не против, - говорила эта улыбка.
   - Вы говорите уверенно, - заметил Габорн, словно бы невзначай. -  Может
быть, все дело  в  этом  наряде.  Поверьте,  я  привез  с  собой  и  более
подобающее платье.
   -  Я  понимаю,  что  вы  наследник  престола   самого   могущественного
королевства в Рофехаване, но... как бы это лучше  сказать?  Ваша  политика
внушает подозрения.
   Это звучало как своего рода  обвинение  в  беспринципности.  Обвинение,
которого Габорн ждал и опасался.
   - Это потому, что мой отец  -  человек  практичный?  -  поинтересовался
Габорн.
   -  Некоторые  считают  его  прагматиком,  иные  же...   иные   попросту
стяжателем. Габорн усмехнулся.
   - Понимаю. Прагматиком моего отца называет король  Сильварреста,  тогда
как принцесса Иом думает, что он алчен. Она сама говорила это?
   Миррима улыбнулась и робко кивнула.
   - До меня доходили слухи, что она высказала подобную мысль на празднике
Средизимья.
   Габорн нередко удивлялся тому, как много простой народ  знает  о  делах
лордов. О том, что сами лорды почитали придворными  секретами,  напропалую
судачили  в  тавернах  и  на  постоялых  дворах  в  добрых  ста  лигах  от
королевских замков. Но, так или иначе, Миррима, похоже, не  сомневалась  в
достоверности своей информации.
   - Итак, она отвергнет мое предложение из-за моего отца?
   - В Гередоне поговаривают, что принц Ордин  "слишком  похож  на  своего
отца".
   - Слишком похож на отца? - переспросил  Габорн.  Неужто  это  подлинные
слова принцессы Сильварреста. Слова, сказанные  для  того,  чтобы  пресечь
любые слухи о возможном альянсе. Ну что ж, Габорн, действительно, похож на
своего отца. Но только похож - он не отец. Да и  отец  принца,  по  правде
сказать, вовсе не такой "стяжатель", каким считает его Иом.
   Мирриме хватило такта не продолжать. Она высвободила руку.
   - Иом выйдет за меня, - твердо заявил Габорн. Он был уверен, что сможет
преодолеть неприязнь принцессы. Миррима приподняла бровь.
   - Почему вы так думаете? Уж не потому ли,  что  со  свойственным  вашей
семье прагматизмом полагаете,  будто  дом  Сильварреста  не  откажется  от
возможности  породниться  с  богатейшим   королевством   Рофехавана?   Она
рассмеялась, лукаво и мелодично. В обычных обстоятельствах  Габорн  пришел
бы в ярость, вздумай какая-то простолюдинка поднять его  на  смех.  Однако
сейчас он поймал себя на том, что смеется вместе с ней.
   Миррима одарила его чарующей улыбкой.
   - Возможно, мой лорд, вы и впрямь не покинете Гередон с пустыми руками.
   То было еще одно,  на  сей  раз  последнее  предложение.  Понимать  его
следовало так: "Принцесса Сильварреста не хочет иметь с вами  дела,  тогда
как я..."
   - Было бы безрассудно отказаться от погони, прежде чем началась  охота,
не так ли? - промолвил Габорн. В Палате Сердец  Дома  Разумения  наставник
Ибир, бывало, говаривал: "Глупец считает себя тем, кем он является, мудрец
же - тем, кем он станет".
   - О, наипрактичнейший из принцев, - отозвалась Миррима.  -  Боюсь,  что
если вы будете тешить себя надеждой  жениться  на  Иом  Сильварреста,  вам
предстоит состариться в одиночестве.
   Она повернулась, собираясь уйти, но Габорн не мог отпустить  ее  просто
так. В Палате Сердец он усвоил и то, что порой лучше  поддаться  порыву  и
действовать  не  размышляя,  повинуясь  той  части  своего  "я",   которая
проявляет себя во снах. Сказав Мирриме, что она "могла бы  украсить  любой
королевский двор" принц не покривил душой. Он и вправду  хотел  видеть  ее
при дворе, но не в качестве жены или  даже  любовницы.  Габорн  интуитивно
чувствовал, что она его союзница. Недаром же она именовала его "мой лорд",
а не "ваше лордство" - наверняка тоже ощущала, что между  ними  существует
некая связь.
   - Подождите, моя леди, - сказал Габорн и Миррима снова обернулась.  Она
уловила его тон. Обращение "моя леди" означало, что теперь он  предъявляет
ей свои требования. Миррима уже знала, что  обычно  принц  расчитывает  на
полную преданность. На саму жизнь. Как Властитель Рун Габорн мог требовать
этого от своих вассалов, но  не  решался  просить  слишком  много  у  этой
чужестранки.
   - Да, мой лорд?
   - Думаю, - промолвил Габорн. - Что дома у вас осталась пара безобразных
сестер? И безмозглый братишка? Так?
   - Вы весьма проницательны, мой лорд, - отозвалась Миррима. - Правда ума
лишилась моя матушка, а не брат.
   На лице красавицы обозначилась линия боли: на се долю  выпала  нелегкая
ноша. За магию приходилось платить страшную цену. Не так-то просто принять
от кого-то  дары  мускульной  силы,  ума  или  обаяния  и  взять  на  себя
ответственность за дальнейшее существование  ставших  беспомощными  людей.
Но, когда в жертву  твоему  благополучию  приносит  себя  родственник  или
близкий друг, это  тяжко  вдвойне.  Должно  быть,  семья  Мирримы  жила  в
ужасающей, беспросветной нужде. Только отчаянное положение могло заставить
ее близких решиться на подобный шаг - одарить одну женщину красотой и умом
двух, с тем чтобы она попыталась выйти за какого-нибудь богача, способного
избавить семью от горькой нужды.
   - Но как вам удалось раздобыть  столько  денег?  -  спросил  Габорн.  -
Магическая  процедура,  позволявшая  передать  одному  человеку   качества
другого стоила очень дорого.
   - Моей матушке досталось  небольшое  наследство,  к  тому  же  мы,  все
четверо, трудились, не покладая рук,  -  ответила  Миррима.  В  голосе  ее
слышалось напряжение. Наверное, неделю-другую назад, когда она только  что
обрела красоту, ей не удавалось говорить об этом без слез.
   - Наверное, в детстве  вы  торговали  цветами,  -  предположил  Габорн.
Миррима улыбнулась.
   - Лужок позади нашего дома не мог поддержать нас ничем другим.
   Габорн запустил руку в кошель и достал  золотую  монету.  На  одной  се
стороне красовался профиль короля Сильварреста, а на другой - семь Стоячих
Камней  Даннвуда,  которые,  согласно  преданию,  поддерживали  землю.  Не
слишком хорошо разбираясь в здешней денежной системе, Габорн все же  знал,
что стоимость этой монеты достаточно велика, чтобы небольшая  семья  могла
жить безбедно в течение нескольких месяцев. Взяв Мирриму  за  руку,  принц
вложил золотой в ее ладонь.
   - Я... ничем этого не заслужила, - пролепетала она, глядя ему в  глаза.
Возможно, Миррима боялась услышать непристойное предложение. Многие  лорды
открыто содержали любовниц. Чего Габорн не позволил бы себе никогда.
   - Еще как заслужила, -  возразил  юноша.  -  От  вашей  улыбки  у  меня
полегчало на сердце. Прошу вас, примите этот подарок. Уверен, когда-нибудь
вы еще встретите своего принца, - пусть он будет купцом, или  кем  угодно.
Подозреваю,  что  на  всех   рынках   Баннисфера   не   отыскать   большей
драгоценности, нежели вы.
   Молодая женщина смотрела на монету с благоговейным трепетом.  Одно  то,
что такой молодой человек мог  говорить  столь  любезно  и  рассудительно,
могло повергнуть в изумление, но после долгих  лет  обучения  обращению  с
Голосом принцу это давалось без труда. Миррима взглянула  ему  в  глаза  с
новообретенным  почтением,  так,  словно   только   сейчас   увидела   его
по-настоящему.
   - Благодарю вас, принц Ордин. Должна признаться, что если  Иом  все  же
примет ваше предложение, я одобрю ее решение.
   Она повернулась, неторопливо зашагала прочь и  смешалась  с  окружавшей
фонтан толпой. Габорн смотрел  вслед,  любуясь  изящной  линией  ее  щеки,
туманным облаком платья и ярко пламенеющим шарфом. Подошел Боринсон.
   - Ну что, мой лорд,  -  со  смехом  промолвил  телохранитель,  похлопав
Габорна по плечу. - Хороша милашка?
   - Да, она очаровательна, - прошептал принц.
   - Забавно было наблюдать за ней. Она стояла позади и пялилась  на  вас,
ровно на вырезку что на  колоде  у  мясника.  Минут  пять,  не  меньше.  -
Боринсон поднял руку и растопырил пальцы.  -  Но  вы  были  слепы,  словно
феррин на солнце. Таращились  на  какие-то  там  горшки,  а  ее  вовсе  не
замечали. И как можно не заметить этакую красотку?
   Боринсон пожал плечами в несколько преувеличенном недоумении.
   - Я не хотел тебя обидеть, - усмехнулся Габорн, глядя на Боринсона.
   Обязанности телохранителя заключались в том, чтобы оберегать принца  от
покушений, однако же все знали, что этот малый  весьма  охоч  до  женского
пола. Он не мог пройти по улице,  не  шепнув  что-нибудь  на  ушко  каждой
встречной бабенке с мало-мальски приличной фигурой, а  коли  не  удавалось
подцепить такую, готов был довольствоваться и той, чья фигура походила  на
мешок с пастернаком.
   - Так я и не обиделся, - фыркнул Боринсон. - Просто удивился -  как  вы
могли ее не заметить? Или хотя бы не учуять.
   - Да, она прямо-таки благоухает. Наверняка хранит платье  в  сундуке  с
лепестками роз.
   Боринсон драматично закатил глаза и застонал. Лицо  его  раскраснелось,
глаза горели  от  возбуждения,  и  Габорн  без  труда  догадался,  что  за
шуточками верного стража скрывалось  нечто  иное.  Боринсон  не  на  шутку
увлекся северной красавицей и, будь на то его воля, наверняка припустил бы
за ней вдогонку.
   - По крайней мере, мой лорд, вы могли бы позволить ей избавить  вас  от
столь досадного недуга, как ваша невинность.
   - Этот недуг достаточно распространен среди юношей, - обиженно  буркнул
Габорн. Боринсон разговаривал с ним, как  с  собутыльником.  Телохранитель
покраснел еще пуще.
   - Так и должно быть, мой лорд, - пробормотал он.
   - Кроме того, -  добавил  Габорн,  вспомнив,  какой  бедой  для  страны
оборачивается порой появление на  свет  внебрачных  отпрысков  королей,  -
иногда лекарство обходится дороже, чем сама хворь.
   - Такое лекарство стоит любой цены, - возразил Боринсон,  кивнув  в  ту
сторону, куда удалилась Миррима.
   Неожиданно в уме Габорна возник план. Один великий геометр  рассказывал
ему, что как-то раз, пытаясь решить трудную задачу, он ощутил правильность
найденного решения всем телом, вплоть  до  кончиков  пальцев  ног.  В  тот
момент,  когда  Габорн  задумался  о  возможности  увезти  эту  женщину  в
Мистаррию, его посетило точно такое же ощущение. Острое и жгучее,  подобно
тому тяготению, что привело его в эту землю.  А  сейчас  он  вдруг  понял,
каким образом все можно устроить ко всеобщему удовольствию.
   Ища подтверждения своей интуитивной догадке, он покосился на Боринсона.
Лицо здоровенного - ростом  он  превосходил  Габорна  на  целую  голову  -
телохранителя  раскраснелось,  словно  его  смущали   собственные   мысли.
Смешливые голубые глаза  вояки  горели  от  вожделения.  Даже  колени  его
подрагивали, хотя Габорн никогда не видел, чтобы Боринсон дрогнул в бою.
   Миррима свернула за угол  узенькой  рыночной  улочки  и  ускорила  шаг.
Боринсон горестно покачал головой, будто бы спрашивая: "Ну как ты мог дать
ей уйти?"
   - Боринсон, - прошептал принц. - Беги за ней.  Любезно  представься,  а
потом приведи ее ко  мне.  Но  не  торопись,  по  дороге  поболтай  с  ней
несколько минут. Скажи, что я прошу ее перемолвиться со мной парой слов  и
надолго не задержу.
   - Как пожелает мой лорд, - ответствовал Боринсон и припустил с места со
скоростью и ловкостью, доступными лишь обладателю дара метаболизма.  Толпа
расступалась перед  могучим  воином,  но  тех,  кто  по  медлительности  и
неуклюжести не успевал убраться с дороги, он  огибал  с  удивительной  для
человека его роста и веса  ловкостью.  Габорн  не  знал,  сколько  времени
потребуется Боринсону, чтобы настичь Мирриму,  а  потому  неспешным  шагом
направился назад, в тень, отбрасываемую гостиницей.  Хроно  последовал  за
ним. Укрывшись от солнца, они оказались в досадном  окружении  целого  роя
пчел. Фасад гостиницы украшал  "ароматический  садик"  в  северном  стиле.
Соломенную крышу здания оплетал пурпурный вьюнок, а в окнах и на  карнизах
красовалось  множество  горшков  с  разнообразными  вьющимися  растениями:
бледная жимолость струилась  по  стенам,  словно  поток  золотистых  слез,
лепестки мальвы  трепетали  на  ветру,  переливаясь,  точно  жемчужины,  а
гигантская мандевилла, розовая, как рассвет, почти тонула в морс  жасмина.
Все  это  великолепие  дополнялось  карабкавшимися  по   стенам   лианами,
усыпанными цветами, похожими на чайные розы. На  газонах  перед  строением
были высажены мята, ромашка, лимонная вербена и  другие  пряные  травы.  В
северных  городах  гостиницы  торговых  кварталов  почти  всегда  украшали
травами и цветами. Это помогало скрывать не всегда приятные запахи  рынка:
к тому же ароматные лепестки и травы добавлялись в чай или  использовались
как приправы.
   Габорн снова вышел на солнце - густой аромат цветов был  слишком  силен
для его чувствительного обоняния.
   Спустя несколько мгновений появился Боринсон. Он вел  Мирриму,  бережно
поддерживая под локоток, словно  бы  на  тот  случай,  чтобы  не  дать  ей
оступиться на совершенно ровной брусчатке. Зрелище было преуморительное.
   Едва парочка остановилась перед  принцем,  Миррима  склонила  голову  и
спросила:
   - Моему лорду было угодно поговорить со мной?
   - Да, - отвечал Габорн. - По правде сказать, я хотел познакомить вас  с
Боринсоном, моим телом. Он непроизвольно опустил  слово  "хранителем"  ибо
говорил так, как было принято в Мистаррии.
   - Он служит моим телом уже шесть лет и является капитаном  моей  личной
стражи. Хороший человек, на мой взгляд, один из лучших в Мистаррии.  А  уж
солдат самый лучший, тут спору быть не может.
   Щеки Боринсона стали пунцовыми, Миррима же, застенчиво улыбаясь подняла
глаза и окинула здоровенного стража оценивающим взглядом. От нее наверняка
не укрылось что Боринсон наделен даром метаболизма,  -  на  это  указывала
ускоренность его реакций и  очевидная  неспособность  пребывать  в  полной
неподвижности.
   - Недавно Боринсон получил титул барона, а вместе с ним земли и усадьбу
в...  Друверри  Марч,  -  Габорн  осекся,  поняв,  что  совершил   ошибку.
Пожалование столь обширного лена было делом неслыханным. Но уж коли  слово
сказано...
   - Мой лорд, я не слышал... - начал  было  Боринсон,  но  Габорн  жестом
заставил его замолчать.
   -  Я  же  сказал,  это  недавнее  пожалование.  Друверрийское  поместье
представляло собой весьма богатое владение и в  норме  даже  самый  лучший
солдат не мог выслужить такую награду за всю свою жизнь.  Будь  у  Габорна
время подумать, он  не  позволил  бы  себе  с  такой  легкостью  раздавать
владения короны,  однако,  в  конце  концов,  и  этому  неожиданному  акту
великодушия можно было найти оправдание. Проявленная  щедрость  еще  более
укрепляла верность Боринсона, каковая, впрочем, и без того не подвергалась
сомнению.
   - Так или иначе, Миррима, - продолжил Габорн. - Вы, я думаю  понимаете,
что служба отнимает у Боринсона слишком, много  времени.  Чтобы  управлять
такими богатыми землями, ему необходима жена.
   На Боринсона приятно было смотреть - он выглядел удивленным, но в  тоже
время весьма  довольным.  Вне  всякого  сомнения  северная  красавица  уже
завладела сердцем здоровяка, а  сейчас  принц  чуть  ли  не  приказал  ему
жениться.
   Миррима внимательно, с нескрываемым интересом  присмотрелась  к  облику
телохранителя,  словно  впервые  отметив  крепкий  волевой  подбородок   и
распиравшие куртку могучие мышцы. Она не была влюблена в него,  и,  вполне
возможно, никогда не смогла бы  его  полюбить.  Но,  в  конце  концов,  ей
предлагали брак по расчету. Выйти замуж за человека, который проживет свою
жизнь вдвое быстрее тебя,  который  состарится  и  умрет,  прежде  чем  ты
достигнешь среднего возраста, - не самая заманчивая перспектива. Красавица
молчала, обдумывая плюсы и минусы предложенного союза.
   Боринсон выглядел, как мальчишка, пойманный на краже яблок. Судя по его
физиономии, он уже мечтал об этом браке и надеялся на ее согласие.
   - Я уже говорил, что вы могли бы украсить  любой  королевский  двор,  -
напомнил Мирриме Габорн. - Но мне бы хотелось видеть вас при моем.
   Не приходилось сомневаться в том, что столь умная женщина, как Миррима,
прекрасно поймет смысл сказанного. Ей не приходилось надеяться на  брак  с
лордом: в лучшем случае, она могла рассчитывать на распаленного  юношеской
похотью купеческого сынка.
   Габорн предлагал ей занять высокое общественное положение,  о  каком  в
норме ей не стоило и мечтать. Для этого  требовалось  вступить  в  брак  с
достойным, порядочным, но обреченным на странное,  одинокое  существование
человеком. Разумеется, такой выбор не предполагал пылкой любви, но Миррима
была практичной женщиной. Приняв красоту своих сестер и ум матери, она тем
самым  взяла  на  себя  ответственность  за  судьбы  пожертвовавших  собой
родичей.
   Она уже представляла себе, что такое бремя власти. В Мистаррии  из  нее
могла выйти идеальная придворная дама.
   Подняв взор, Миррима взглянула Боринсону прямо в глаза.  Долгий  момент
она не отводила очей и, казалось, само ее нежное личико, сделалось суровее
и тверже.
   Она понимала, сколь серьезно сделанное ей предложение, знала, как много
зависит от се выбора, и сейчас размышляла,  прежде  чем  принять  жизненно
важное решение.
   В следующее мгновение она легким, почти неуловимым  кивком  подтвердила
свое согласие. Сделка состоялась.
   В отличие от Мирримы,  Боринсон  не  колебался  ни  секунды.  Подавшись
вперед, он взял обеими руками се изящную ладошку и учтиво промолвил:
   - Вы должны знать, прекрасная леди, что, сколь бы ни была сильна любовь
к вам, преданность моя в  первую  очередь  останется  принадлежащей  моему
лорду.
   - Как и должно быть, - с легким кивком согласилась Миррима.
   Сердце Габорна вздрогнуло.
   - Я завоевал со любовь, - подумал он. - Это несомненно, так  же  как  и
то, что завоюет ее и Боринсон.
   И  тут,  неожиданно,  он   испытал   странное   ощущение,   как   будто
соприкоснулся с некой безмерной  мощью.  Она  воспринималась  как  сильный
порыв ветра - невидимый, но могучий, внушающий благоговейный страх. Сердце
Г?-борна билось еще сильнее. Он огляделся по сторонам ~ не сомневаясь, что
дело идет к грозе, а то и к землетрясению, но не увидел ничего необычного.
Окружавшие его люди вовсе не выглядели обеспокоенными.
   Однако он чувствовал... чувствовал, что земля  под  его  ногами  готова
придти в движение, что даже скалы вот-вот искривятся и разразятся вздохами
и стонами.
   Ощущение было столь же отчетливым, сколь и необычным. В  следующий  миг
оно исчезло. Неведомая сила истаяла. Казалось, будто  над  лугом  пронесся
шквал. Пронесся и умчался прочь, оставив лишь беспокойные воспоминания.
   Габорн утер пот со лба - он был встревожен.
   Я проехал тысячу миль, повинуясь странному зову, -  думал  принц.  -  А
здесь столкнулся еще и с этим. Уж не безумен ли я?
   - Вы что-нибудь чувствовали? Хоть что-нибудь? - спросил  он  Мирриму  и
Боринсона.





   Когда Шемуаз получила известие о том, что какой-то торговец  пряностями
зарезал ее жениха,  ей  показалось,  что  померкло  само  солнце.  Девушка
похолодела: рассветные лучи больше не  грели,  и  сама  ее  плоть,  словно
обратившись в бледную глину, лишилась способности поддерживать дух.
   Иом Сильварреста печально смотрела на Шсмуаз.  Принцесса  отчаянно,  но
тщетно пыталась найти способ утешить
   Деву Чести, свою ближайшую наперсницу.  Леди  Джолики  -  та  наверняка
сообразила бы, что следует делать, но как  назло,  эта  достойная  матрона
отлучилась на несколько недель, чтобы навестить свою больную бабушку.
   Рано утром, когда Иом, ее Хроно и Шсмуаз, сидя рядом с массивным камнем
рассказчика, в украшенном причудливо постриженными кустами в саду королевы
наслаждались чтением новейших романтических поэм Адалле,  их  мечтательное
уединение нарушило появление капрала Клевза.
   - Дурные вести, - доложил капрал. -  Стычка  с  пьяным  торговцем.  Час
назад, может чуток побольше.  Кошачий  проулок.  Сержант  Дрейс.  Сражался
отважно. Близок к смерти. Вспорот живот - от промежности до  сердца,  Звал
Шемуаз.
   Шемуаз перенесла это  известие  стоически,  -  если  такое  определение
применимо к статус. Она неподвижно сидела на каменной скамье:  зеленоватые
глаза смотрели в пустоту, длинные, пшеничного цвета волосы  шевелились  на
ветру. Когда Иом читала, Шсмуаз плела венок из  маргариток  -  теперь  она
уронила цветы на колени, на шифоновую юбку цвета  коралла.  В  шестнадцать
лет сердце ее оказалось разбитым. Через десять дней она должна была  выйти
замуж.
   Однако девушка не позволила себе дать волю своим  чувствам.  Зная,  что
настоящей леди подобает при любых обстоятельствах проявлять  сдержанность,
Шсмуаз ждала, когда Иом разрешит ей отправиться к жениху.
   - Благодарю, Клсвз, - сказала Иом продолжавшему стоять по стойке смирно
капралу. - Где сейчас Дрейс?
   - Мы положили  его  на  лугу  за  Королевской  Башней  -  дальше  нести
побоялись, очень уж он плох. Остальные лежат ближе к реке.
   Остальные?.. - сидевшая рядом с Шемуаз принцесса взяла подругу за руку.
Рука была холодна, холодна, как лед.
   Постриженная, словно стерня, бородка капрала - старый вояка  так  и  не
выслужил более высокого  звания  -  торчала  из-под  потертого  ремня  его
стального пикинерского шлема.
   - Ах, принцесса,  -  пробормотал  он,  вспомнив,  наконец,  что  негоже
обращаться к дочери короля, опуская титул. - В этой  схватке  полегли  еще
двое из городской стражи. Сэр Боман и сквайр Полл.
   - Ступай к нему, - промолвила Иом, повернувшись к Шемуаз.
   Повторять не пришлось. Соскочив со  скамьи,  девушка  бегом  припустила
мимо  фигурно  постриженных  растений  к  маленькой  деревянной   калитке.
Распахнув ее, Шемуаз исчезла за каменной стеной.
   Иом не решалась долго оставаться наедине с капралом в присутствии одной
лишь  стоявшей  в  нескольких  шагах  от  нес  Хроно,  ибо  это  было   бы
непозволительным нарушением этикета. Но ей  требовалось  задать  несколько
вопросов. Принцесса встала.
   - Уж вы-то, наверное, не пойдете смотреть  на  этого  сержанта...  э...
принцесса? - сказал Клевз но тут же, видимо  уловив  промелькнувшую  в  ее
глазах искорку гнева, пояснил, - я хочу сказать, что уж больно это  жуткое
зрелище.
   - Мне случалось видеть изувеченных людей, - холодно  заявила  принцесса
и, выглянув  из  сада,  бросила  взгляд  на  расстилавшийся  внизу  город.
Небольшой сад - всего лишь пятнышко травы, несколько причудливых кустов да
живая изгородь - притулился за зубцами Королевской Стены, второй  из  трех
концентрических стен внутри города. Оттуда принцесса могла видеть  четырех
караульных, совершавших утренний  обход.  Дальше  к  востоку,  в  пределах
внешнего кольца городских  укреплений,  располагался  квартал.  Сверху  он
представлялся  путаницей  кровель,  -  чаще  всего  черепичных,  но  порой
засыпанных слоем песка или выстланных свинцовыми пластинами, - прорезанных
глубокими расщелинами узеньких, вымощенных камнем улиц. То здесь, то там в
небо поднимались дымки кухонных  очагов.  Внутри  городских  стен,  помимо
всего прочего находились усадьбы четырнадцати мелких лордов.
   Иом выискивала глазами Кошачий проулок - узенькую улочку, выходившую на
Масляный ряд. Теснившиеся там мазанки торговцев были окрашены в  различные
оттенки красного, желтого и зеленого, как будто столь  яркие  цвета  могли
скрыть  обветшалость  строений,  многие  из  которых   стояли   на   своих
покосившихся фундаментах уже по пять сотен  лет.  Сегодня  город  выглядел
точно так же, как и всегда. Иом видела только крыши и  ничего,  способного
навести на мысль об убийстве. Но за пределами городских стен, за  фермами,
полями и скошенными лугами,  на  дорогах,  тянувшихся  с  юго-запада  мимо
отдаленных королевств, съезжались на ярмарку. Перед воротами цитадели  уже
было  раскинуто  несколько  дюжин  разноцветных  шелковых  шатров.   Через
несколько дней десятитысячному  населению  города  предстояло  возрасти  в
четыре, а то и в пять раз.
   Принцесса оглянулась на капрала. Клевз казался холодным и невозмутимым,
словно не он принес ужасную весть. Между тем схватка явно была кровавой, -
только сейчас Иом заметила, что алая  кровь  испачкала  сапоги  капрала  и
заляпала серебряного вепря, вышитого на его черном мундире.  Должно  быть,
он сам тащил сержанта
   Дрейса на луг.
   - Итак, этот  торговец  пряностями  убил  двоих  и  ранил  третьего,  -
промолвила Иом. Многовато для пьяной потасовки. Ты сам разделался  с  этим
малым? - Если так, - решила  для  себя  принцесса.  -  то  капрал  получит
награду. Драгоценную пряжку, или что-нибудь в этом роде.
   - Нет, моя леди. Конечно, мы его малость... хм... помяли, но он  еще...
Родом этот негодяй из Муйатина, а кличут его Хариз  аль  Джвабала.  У  нас
руки чесались прикончить мерзавца на месте, но мы не решились. Ведь убийцу
перво-наперво надобно допросить.
   Капрал, явно расдосадованный тем, что злодея приелось оставить в живых,
угрюмо почесал нос. Иом кивком приказала капралу и Хроно следовать за ней,
а затем направилась к воротам замка, намереваясь присоединиться к Шемуаз.
   - ...Понятно... - встревоженно рассуждала она вслух.  -  ...Стало  быть
богатый купец, принадлежащий к народу с весьма сомнительной  репутацией...
Приехал на ярмарку, которая  откроется  на  следующей  неделе...  Но  что,
хотелось бы знать, мог торговец пряностями из Муйатина делать  в  Кошачьем
проулке, когда еще не взошло солнце?
   Капрал Клсвз закусил губу, словно предпочел бы не отвечать, после  чего
проворчал:
   - Шпионил, вот что, ежели вам угодно знать мое мнение.
   Голос его перехватило от  ярости.  Только  сейчас  он  отвел  глаза  от
выполненной  в  виде  фантастического   чудовища,   сбегавшей   по   стене
водосточной трубы, куда неотрывно таращился до сих пор  и  бросил  быстрый
взгляд на Иом, желая увидеть се реакцию.
   -  Я  затем  и  спрашиваю,  чтобы  узнать  твое  мнение,  -  промолвила
принцесса.
   Клевз нашарил засов, открыл ворота и пропустил вперед ее и Хроно.
   - Мы проверили все таверны, - сказал капрал.  -  Прошлым  вечером  этот
"купец" не пил ни в одной из них, иначе  его  выдворили  бы  из  торгового
квартала в десять вечера, со звоном колокола. Стало быть, он налакался  не
в городе, а, по правде сказать, мне вообще не верится, что  он  был  пьян.
Разве что чуток промочил глотку ромом, но только самую малость. Да и какой
резон честному торговцу ночью, крадучись, шастать по  городским  улицам...
ежели он, конечно, не высматривает, как в городе налажены караулы.  А  как
поведет себя лазутчик, коли нарвется  на  кого-нибудь  из  стражи?  Небось
прикинется пьяным, а когда караульный беспечно  подойдет  поближе,  пырнет
его ножом.
   Клевз со стуком захлопнул ворота.
   Выйдя за каменную стену, Иом  увидела  дюжину  королевских  гвардейцев,
столпившихся возле убитых и умирающего.  Лекарь  стоял  на  коленях  рядом
возле тела сержанта . Дрейса. Рядом, понурясь  и  сцепив  руки  на  груди,
стояла Шемуаз. Над росистой травой поднимался утренний туман.
   - ...Понятно... - еще раз протянула Иом. Сердце неистово колотилось.  -
Значит, ты будешь допрашивать убийцу?
   - Уж будь моя воля, я б его так допросил... - прорычал капрал. - Он  бы
у меня раскаленные уголья лизал, да только все не так  просто.  Нынче  вес
купцы из Муйатина и Индопала подняли шум. Они требуют освободить Джвабала.
Дошло до того,  что  грозятся  сорвать  ярмарку.  Устроители  ярмарки  так
перепугались, что гильдейский старшина Холликс направился к самому  королю
- просить, чтобы  купца  отпустили.  Да  какого  там  купца  -  лазутчика!
Слыханое ли дело, он хочет, чтобы мы освободили лазутчика!
   Услышанное повергло Иом в изумление. Казалось невероятным чтобы Холликс
дерзнул просить аудиенции у короля чуть ли  не  сразу  после  восхода,  не
говоря уж о беспрецедентной угрозе  южан  прекратить  торговлю  и  сорвать
ярмарку. Ситуация складывалась нешуточная, и  дела  грозили  выйти  из-под
контроля.
   Принцесса оглянулась через  плечо.  Ее  Хроно,  крошечная  темноволосая
женщина с постоянно поджатыми губами, стояла  возле  ворот  и,  поглаживая
тощего рыжего котенка, прислушивалась к разговору. На се лице не  читалось
никакой  реакции,  хотя  Иом  подозревала,  что  Хроно  догадывается,  кто
подослал  лазутчика.  Впрочем,  служители  Лордов  Времени  считали   себя
политически нейтральными и никогда не отвечали ни на какие вопросы.
   Поразмыслив, Иом пришла к выводу, что капрал Клевз скорее  всего  прав.
Купец, конечно же, был соглядатаем. Ее  отец  тоже  засылал  лазутчиков  в
королевства
   Индопала. Разумеется, доказать, что  этот  убийца  еще  и  шпион  будет
весьма затруднительно. Однако он убил двоих городских стражников  и  ранил
сержанта королевской гвардии.  По  здешним  законам  за  такое  полагалась
смертная казнь.
   Но то по здешним - а вот в Муйатине опьянение считалось смягчающим вину
обстоятельством.  По  тамошним  понятиям,   человек,   совершивший   любое
преступление -  пусть  даже  убийство,  -  напившись  пьян,  наказанию  не
подлежал. А это означало, что если  се  отец  вынесет  смертный  приговор,
муйатинцы, равно как и все их сородичи  из  Индопала,  станут  возмущаться
несправедливым, по их мнению, приговором. Итак,  они  угрожают  прекратить
торговлю.
   Принцесса задумалась  о  том,  что  стояло  за  этими  угрозами.  Южане
торговали главным образом пряностями: перцем, мускатным орехом,  шафраном,
карри, корицей - всем тем, что придавало особый вкус пище. Кроме того, они
привозили лекарственные травы, квасцы для выделки кож, а  также  индиго  и
другие красители, необходимые для окраски гередонской шерсти. И  только  у
них можно было приобрести самые драгоценные и редкостные товары - слоновую
кость, шелк, сахар, платину и кровяной металл. Вздумай торговцы  и  впрямь
сорвать ярмарку, это ударит не менее чем по дюжине  ремесленных  цехов.  И
хуже того - лишенные специй, способствующих  длительному  хранению  снеди,
бедняки Гередона останутся на зиму без припасов и им придется туго. Что же
до гильд-мастера Холликса, старшины цеха  красильщиков,  которому  в  этом
году выпало стать Устроителем ярмарки, то ему эта история  грозит  потерей
всего его состояния. Потому-то  он  и  поспешил  к  королю  с  просьбой  о
примирении.
   Иом не жаловала Холликса, слишком часто досаждавшего  королю  просьбами
поднять пошлины на привозные ткани, с тем чтобы  таким  образом  увеличить
собственные  доходы.  Но  даже  Холликс  нуждался   в   товарах,   которые
привозились из Индопала.
   Да и прочие купцы Гсредона столь же отчаянно  нуждались  в  том,  чтобы
запродать на юг свои сукна, полотно или изделия из тонкой стали.  Торговля
велась в кредит, деньги находились в обороте, давались и брались взаймы, а
потому, в случае отмены ярмарки многие богатые семьи могли  обанкротиться.
А  ведь  именно  богатые  горожане  платили   налоги,   позволявшие   дому
Сильварреста содержать войско.
   Да что там - по правде сказать, и сам король имел свою долю  во  многих
торговых сделках. Даже он не мог позволить себе  допустить  срыв  ярмарки.
Увы, как ни трудно было смириться с подобной  мыслью,  ради  примирения  с
южанами отец Иом вполне мог отпустить убийцу. Правда,  по  большому  счету
все попытки примирения не имели смысла.  Иом  прекрасно  знала;  рано  или
поздно Радж Ахтен Волчий  Лорд  Индопала  пойдет  войной  на  объединенные
королевства Рофехавана. Хотя на сей раз торговцы перебрались через горы  и
пересекли пустыни, на следующий год или еще  год  спустя  -  торговле  все
едино придет конец.
   - Так почему не прекратить ее сейчас? - размышляла принцесса. -  Почему
бы отцу не захватить все привезенные иноземными караванами товары и самому
не начать войну, которой все равно не избежать. Но нет. Иом знала, что  на
это он не пойдет. Король Джас  Ларен  Сильварреста  не  начнет  войну.  Он
слишком порядочный человек. Бедная Шемуаз! Ее нареченный лежит при смерти,
и даже не будет отомщен. А ведь у этой девушки  никого  нет.  Мать  Шемуаз
умерла  молодой,  а  ее  отец,  рыцарь  справедливости,  шесть  лет  назад
отправился в Авен и попал в плен.
   - Благодарю за доклад, - сказала Иом капралу. -
   Я поговорю об этом с отцом.
   Затем принцесса поспешила к  группе  солдат.  Сержант  Дрейс  лежал  на
подстилке, брошенной на зеленую траву. Его покрывала  натянутая  почти  до
горла, насквозь пропитанная кровью простыня, цвета слоновой  кости.  Кровь
сочилась и из уголков рта умирающего. Его положили так, чтобы  косые  лучи
утреннего солнца не падали на бледное, покрытое потом лицо.
   Капрал Клевз был прав: ей не следовало приходить  сюда.  Ее  мутило  от
вида крови, запаха развороченных  внутренностей  и  ощущения  подступившей
смерти.
   Поблизости отиралось несколько ребятишек, с утра  пораньше  прибежавших
из замка поглазеть на раненого. Сейчас они уставились на Иом. Потрясение и
боль в детских глазенках, казалось, мешалось с надеждой на то, что вот-вот
принцесса улыбнется, и все как-нибудь уладится.
   Устремившись к Дженесси, девчушке лет девяти, Иом обняла се и шепнула:
   - Пожалуйста, уведи отсюда малышей. Дрожащая Дженесси на миг  прильнула
к принцессе, после чего сделала как было ведено.
   Лекарь  склонился  над  Дрейсом,  но,  похоже,  не   решался   что-либо
предпринимать. Он просто смотрел на раненого, а когда  поймал  вопрошающий
взгляд Иом печально покачал головой. Спасти сержанта было не в его силах.
   - Где травник Биннесман? - спросила Иом, знавшая, что как целитель этот
волшебник неизмеримо превосходит любого лекаря.
   - Он ушел на луга, собирать канупер. Его не будет до вечера.
   Иом огорченно покачала головой. И надо же было целителю именно в  такой
страшный час отправиться на поиски трав, изгоняющих из  замка  пауков.  Но
этого следовало ожидать. Ночи становилась холодными, и не  так  давно  она
сама пожаловалась Биннссману на пауков, искавших тепла в ее покоях.
   - Боюсь, я ничего не могу поделать, - сказал лекарь. - Трогать его и то
не решаюсь, так он сильно кровоточит. И зашить раны не  могу,  и  оставить
открытыми тоже страшно.
   -  Я  могла  бы  передать  ему  дар,  -  прошептала   Шемуаз.   -   Мою
жизнестойкость.
   Это  предложение  свидетельствовало  о  большой  и  чистой  любви.  Иом
хотелось воздать должное великодушию  подруги,  но  лекарь  сказал  совсем
другое.
   - Думаете, он поблагодарил бы вас за  такой  поступок?  А  если  спустя
некоторое время вы умрете от лихорадки. Не раскается  ли  он  в  том,  что
принял этот дар?
   Лекарь рассудил верно. Шемуаз  была  способна  на  большую  любовь,  но
никогда не отличалась особой выносливостью. Зимой ее  частенько  одолевала
простуда, а ссадины и порезы подолгу  не  заживали.  Отдав  жизнестойкость
сержанту Дрейсу, она стала бы  еще  более  болезненной  и,  скорее  всего,
зачахла бы, так и не успев выносить ребенка.
   - Но он не умирает так долго лишь  благодаря  дарам  жизнестойкости,  -
возразила Шсмуаз. -  Добавить  еще  чуть-чуть  и  ему,  возможно,  удастся
выжить.
   Лекарь покачал головой.
   - Принять дар, даже дар жизненной силы, не так то просто. Организм  при
этом испытывает настоящее потрясение.  Боюсь,  в  нынешнем  состоянии  ему
этого не перенести. Нет, нам остается лишь ждать и надеяться...  вдруг  он
все-таки выживет.
   Шемуаз кивнула, а потом краем своей юбки утерла  кровь,  сочившуюся  из
уголков рта Дрейса. Сержант тяжело дышал, наполняя  легкие  воздухом  так,
словно каждый вздох мог оказаться последним.
   - Неужто он дышит так уже давно? - изумилась Иом. Лекарь кивнул,  почти
неуловимо, так, чтобы не заметила Шсмуаз. Дрейс умирал. Прошел час.  Дрейс
дышал все натужнее, борясь за каждый глоток воздуха, но вдруг, неожиданно,
открыл глаза, словно пробудившись от беспокойного сна.
   - Где? - выдохнул он, глядя в глаза Шсмуаз.
   - Где книга? - спросил один из гвардейцев. - Мы подобрали ее и  отнесли
королю.
   - Интересно, - подумала Иом. - О чем толкует этот солдат? - Но тут  изо
рта Дрейса хлынула кровь. Выгнув спину он потянулся к Шемуаз,  схватил  ее
за руку и перестал дышать.
   Обхватив голову сержанта ладонями, девушка приникла к нему и в отчаянии
прошептала.
   - Я хотела прийти. Я хотела увидеть тебя сегодня утром...
   Не договорив, Шсмуаз разразилась слезами. И солдаты, и лекарь отступили
на несколько шагов, чтобы дать ей возможность произнести  последние  слова
любви - на тот случай, если дух Дрейса еще не покинул умершее тело.
   Закончив прощание, Шсмуаз встала. Капрал Клевз, дожидавшийся  этого  за
се спиной, выхватил свою секиру, и  ловко  отсалютовал,  почти  коснувшись
лезвием навершия стального шлема. Отсалютовал не Иом, но Шсмуаз. Затем  он
опустил оружие и тихонько повторил то, что уже говорил.
   - Сраженный врагом, он звал вас, леди Шемуаз. Девушка  встрепенулась  и
подняла глаза на капрала.
   - Это не иначе как чудо, - сказала она. - Любой человек, получив  такой
удар, успел бы разве что вскрикнуть.
   Слова эти прозвучали  так,  словно  с  помощью  правды  девушка  хотела
нанести ответный удар человеку, принесшему ей столь горькую  весть.  Но  в
следующее мгновение голос ее смягчился. - Но я все равно  благодарна  тебе
Клевз, за твою доброту. Ведь ты выдумал это, чтобы облегчить мою боль.
   Капрал поморгал, отвернулся и зашагал к Сторожевой Башне.
   Иом коснулась спины Шемуаз.
   - Мы возьмем тряпицы, и обмоем его перед погребением.
   Шемуаз уставилась на принцессу, и глаза девушки расширились, словно она
неожиданно припомнила нечто важное.
   - Нет! - воскликнула она. - Пусть этим займется кто-нибудь другой.  Это
не имеет значения. Его... его дух не здесь. Идем, я знаю, где он. - Шемуаз
устремилась по дороге к королевским воротам.
   Иом и ее Хроно поспешили следом, вниз по склону холма,  через  рынок  к
наружным  воротам,  а  потом  ко  рву.  Луга  за  рвом  уже.   заполнились
приехавшими на ярмарку торговцами: южане разбили множество ярких  шелковых
шатров - алых, шафрановых, изумрудно-зеленых. На южном  холме  красовались
торговые павильоны, а у опушки леса паслись тысячи мулов и лошадей.
   Миновав ров, Шемуаз свернула налево  и  двинулась  по  заросшей  тропке
рядом с водой к рощице, расположенной к востоку от замка. Чтобы  заполнить
этот ров водой, от реки прорыли канал: рощица  находилась  как  раз  между
рекой и каналом. Оттуда, с  небольшого  подъема  были  видны  четыре  арки
старого каменного моста, повисшего над серебристой лентой  реки.  За  этим
мостом высился новый - его каменная  кладка  пребывала  в  гораздо  лучшем
состоянии, но ему явно не хватало  статуй,  украшавших  древнее  строение.
Скульптурных композиций, восхвалявших победы Властителей Рун Гередона.
   Иом частенько задумывалась о том, почему ее отец не  повелел  разобрать
старый мост и установить скульптуры на новом.  Но  сейчас,  приглядевшись,
она поняла, в чем дело. Несчетные годы пребывания то подо  льдом,  то  под
палящим солнцем не прошли даром: изваяния начали разрушаться.  Разъедаемый
лишайником камень покрылся красноватыми, бурыми и тускло-зелеными пятками.
В этих свидетельствах седой старины  было  нечто  живописное  и  внушающее
почтение.
   Место, где  Шемуаз  рассчитывала  встретиться  с  духом  возлюбленного,
казалось на удивление спокойным. Вода в канале струилась медленно,  словно
мед, как обычно и бывало летом. Могучие  стены  замка,  возвышавшиеся  над
рощей футов на восемьдесят, отбрасывали глубокие тени на заполненный водой
ров, где цвели розовые кувшинки. Вокруг царила  тишина.  Не  чувствовалось
даже слабого дуновения ветерка.
   Землю здесь устилал пышный  ковер  зеленой  травы.  Некогда  над  водой
простирал свои ветки вековой дуб, но  молния  расщепила  могучий  ствол  и
солнце выбелило древесину, как кость.  Зато.  под  дубом  разросся  старый
розовый куст с толстым, словно запястье кузнеца, стволом  и  острыми,  как
когти шипами. Побеги его  взбегали  по  стволу  дуба  футов  на  тридцать,
образуя естественную беседку, украшенную белоснежными  цветами,  висевшими
над головой Шемуаз словно огромные звезды в темно-зеленом небе.
   Оказавшись под сенью розовой беседки,  Шемуаз  уселась  на  траву.  Иом
заметила, что трава примята, - видимо, влюбленная  пара  использовала  это
место для тайных свиданий.
   Оглянувшись через плечо, принцесса бросила  взгляд  на  Хроно.  Хрупкая
женщина стояла футах в сорока позади, но, судя по тому, как была  склонена
ее голова. Внимательно ко всему прислушивалась.
   Неожиданно Шемуаз раскинулась на траве и подняла юбку выше  бедер.  Иом
была смущена откровенностью этой позы: все выглядело  так,  будто  девушка
призывала возлюбленного овладеть ею.
   По берегам, у воды, квакали лягушки.  Стрекоза  -  голубая,  словно  ее
окунули в индиго, - подлетела к колену Шемуаз, зависла над  ним,  а  потом
улетела прочь. Воздух был неподвижен и тих, а  красота  этого  уединенного
места заставляла поверить,  что  здесь  и  вправду  может  объявиться  дух
убиенного сержанта Дрейса.
   До последнего момента Шемуаз сохраняла внешнее спокойствие,  но  стоило
ей улечься под навесом из роз, как ее прикрытые длинными  ресницами  глаза
наполнились слезами. Иом прилегла рядом с девушкой и положила руку  ей  на
грудь как, должно быть, делал он.
   - Ты бывала здесь раньше?  Встречаясь  с  ним?  -  спросила  принцесса.
Шемуаз кивнула.
   - Много раз. И должна была встретиться сегодня утром.
   Иом удивилась было тому, как влюбленная парочка  ухитрялась  выбираться
ночами за городские стены, но тут же сообразила,  что  никто  не  стал  бы
задерживать королевского гвардейца.  Но  сами  эти  свидания  представляли
собой  вопиющее  нарушение  всяческих  приличий.   Ведь   именно   Шемуаз,
придворной Деве Чести, вменялось в обязанность следить за  тем,  чтобы  се
госпожа оставалась чистой и непорочной. Когда Иом придет время обручиться,
не кто иная как Шсмуаз  должна  будет  поклясться  в  том,  что  принцесса
соблюла добродетель.
   Губы Шсмуаз дрожали.
   - Я понесла от него, думаю, тому уже шесть недель,  -  тихо,  чтобы  не
могла услышать Хроно, прошептала  она.  Произнеся  это  признание,  Шемуаз
укусила свой сжатый кулачок, словно силилась наказать себя.
   Оказавшись в тягости, она тем самым обесчестила Иом. Кто поверит клятве
Девы Чести, коль скоро сама эта Дева отнюдь не беспорочна? Конечно,  Хроно
знает, что принцесса невинна, но она связана обетом молчания.  Покуда  Иом
жива, Хроно ни при каких обстоятельствах не раскроет ни  единой  известной
ей подробности. Лишь после кончины принцессы хроника ее жизни увидит свет.
Иом обеспокоенно покачала головой. Не хватило  всего  десяти  дней!  Через
десять дней Шсмуаз должна была выйти замуж, и из Девы  Чести  стать  Дамой
Чести. Никто не смог бы доказать, что она потеряла невинность до  свадьбы.
Но теперь, когда ее жених мертв, об этом скоро заговорит весь город.
   - Мы можем отослать тебя, - сказала Иом. - В Велкшир, в поместье  моего
дядюшки. А потом объявим, что ты вышла замуж, но вскоре  о  вдовца.  Никто
ничего не узнает.
   - Нет! - выпалила Шсмуаз. - Я беспокоюсь вовсе не  о  своей  репутации.
Кто поручится за вас, когда дело дойдет до помолвки. Я же не смогу.
   - В этом качестве может выступить любая из придворных дам, - отозвалась
Иом, покривив при этом душой.
   Удаление Шемуаз неизбежно вызвало бы пересуды и кривотолки. Кое-кто мог
подумать будто принцесса отослала прочь Деву Чести ради того, чтобы скрыть
собственные прегрешения. Впрочем сейчас, когда се ближайшей  подруге  было
так плохо, Иом не могла думать о собственной репутации.
   - Но может быть, - промолвила  Шемуаз,  -  вы  выйдете  замуж  довольно
скоро.
   В свои неполные семнадцать принцесса уже созрела для замужества.
   - ...Принц Интернук желал бы получить вашу руку. И потом... я  слышала,
будто на праздник король Одрин привезет сюда своего сына.
   Иом тяжело вздохнула. Прошлой зимой король Сильварреста  несколько  раз
заговаривал с дочерью, намекая, что скоро ей придет время вступить в брак.
А теперь старый друг отца везет в Гсрсдон своего сына. Принцесса прекрасно
понимала значение этого визита и негодовала из-за того,  что  се  даже  не
сочли нужным предупредить.
   - Когда ты об этом услышала?
   - Два дня назад, - призналась Шемуаз. - Король Ордин прислал гонца.  Но
ваш отец не хотел, чтобы вы знали. Он... не  желал  волновать  вас  раньше
времени.
   Иом закусила губу. Ей вовсе не хотелось  вступать  в  брак  с  потомком
короля Ордина, - она предпочитала не думать о  такой  возможности.  Но,  с
другой стороны, если Иом примет предложение принца Габорна, Шемуаз  сможет
выполнить  долг  Девы  Чести,  не  возбудив  подозрений.   Пока   признаки
беременности незаметны, Шсмуаз  вполне  может  поклясться  в  непорочности
принцессы. Никому и в голову не придет подвергать ее слова сомнению.
   Мысль эта заставила Иом ощетиниться. Ну почему все  так  несправедливо?
Неужто она должна согласиться на поспешный брак  без  любви  исключительно
ради спасения
   Дэвид Фарланд репутации? Гнев нахлынул на  нее,  побуждая  к  действию.
Принцесса вскочила на ноги.
   - Идем, - сказала она. - Идем к моему отцу.
   - Зачем? - не поняла Шемуаз.
   - Чтобы этот убийца из Индопала поплатился за свое злодеяние.
   Иом и сама толком не знала, как она собирается добиться казни  южанина.
Просто ее душила злоба. Она злилась на всех: на  отца,  не  удосужившегося
предупредить ее о приезде жениха, на Шемуаз, чья несдержанность  поставила
всех в затруднительное положение, на  посланного  Волчьим  Лордом  убийцу,
пролившего   кровь   защитников   Гередона   и   на   городских    купцов,
вознамерившихся просить короля помиловать этого убийцу.  Ярость  требовала
выхода. Шемуаз подняла глаза.
   - Прощу прощения, но мне  лучше  остаться  здесь.  Почему,  Иом  поняла
сразу. Старинное поверье гласило, что если мужчина  умирает  в  то  время,
когда его возлюбленная вынашивает ребенка, женщина может за-,  манить  дух
любимого в свое лоно, с тем, чтобы его восприняло еще не родившееся  дитя.
Таким образом мужчина мог появиться на свет еще раз. Чтобы это  произошло,
Шемуаз должна была встретить закат в том  месте,  где  произошло  зачатие,
чтобы отец неродившегося младенца мог ее отыскать.
   Иом и представить себе не могла,  что  Шемуаз  верит  в  эти  бабушкины
сказки, но не могла при этом и отказать девушке  в  ее  просьбе.  В  конце
концов, пусть Шемуаз остается здесь, под розами. В  любом  случае  это  не
причинит ей вреда, а возможно и усилит ее любовь к будущему младенцу.
   - Я позабочусь о том, чтобы ты вернулась сюда до заката,  -  промолвила
принцесса. - Ты сможешь провести здесь около часа. Если Дрейс  явится,  то
именно в это время. А сейчас идем - мне нужно поговорить с королем.
   Однако перед встречей с королем Иом повела свою Деву Чести  в  темницу,
чтобы та взглянула на убийцу. Молчаливая, но вездесущая  Хроно  неотступно
следовала за ними.
   Закованный в цепи "торговец пряностями" содержался в тюремном  каземате
Солдатской Башни. Сейчас он был  единственным  обитателем  этого  мрачного
помещения, с его железными клетками, свисавшими со стен оковами и витавшим
повсюду застарелым запахом смерти. В дальнем углу темницы  находился  люк,
закрывавший потайную яму, куда стражники сливали  мочу  и  фекалии.  Порой
туда помещали преступников, совершавших особо постыдные злодеяния.
   Скованный по рукам  и  ногам  убийца  Дрейса,  -  молодой  человек  лет
двадцати двух от роду был таким же темноглазым, как и Иом, но  смуглым,  с
коричневатой кожей. От него исходил обычный для его соотечествеников запах
карри, чеснока и оливкового  масла.  С  него  сорвали  всю  одежду,  кроме
штанов, а заодно и вырвали из носа кольцо. Обе ноги пленника были сломаны,
челюсти распухли, на плече зияла рваная рана, но жизни все эти повреждения
не угрожали.
   На тонких ребрах убийцы можно было увидеть въевшиеся  в  плоть  белесые
шрамы - руны даров. Пять рун  мускульной  силы,  три  руны  обаяния,  одна
жизнестойкости, одна ума, одна метаболизма, одна слуха и  две  зрения.  Ни
один купец в Гередоне не обладал столькими дарами. Иом была уверена в том,
что видит перед собой воина, профессионального убийцу. Но уверенность, это
еще не доказательство. На юге, где добывали кровяной металл, купцы  бывали
несказанно богаты и могли в изобилии  приобретать  дары  у  бедняков.  Иом
могла сколько угодно сомневаться в том, что этот человек торговец,  однако
избыток даров сам по себе  не  являлся  основанием  для  того,  чтобы  его
осудить.
   Шемуаз впилась в узника взором, а потом ударила  его  по  лицу.  Только
один раз. Затем девушки отправились в Королевскую Башню.
   Король  Сильварреста  пребывал  на  первом  этаже,  в  зале  для  малых
аудиенций. Он сидел на скамье в углу и вел негромкую беседу с матерью Иом,
довольно мрачным канцлером Роддерманом и перепуганным гильдмастером
   Холликсом.
   Каменные  плиты  пола  были  устланы  свежим  тростником,  смешанным  с
бальзамом и болотной мятой. Перед пустым очагом лежали три гончие  собаки.
Служанка начищала давно не  использовавшиеся  кочергу  и  каминные  щипцы.
Хроно Иом немедленно пересекла комнату и заняла место рядом с Хроно короля
и Хроно королевы.
   Едва Иом появилась на пороге, отец выжидательно поднял  на  нее  глаза.
Сильварреста был чужд тщеславию. Он не носил  ни  короны,  ни  драгоценных
украшений - лишь на цепочке, на шее, висел перстень  с  печаткой.  Владыка
Гередона предпочитал, чтобы его называли не королем,  а  просто  лордом  -
однако всякий, заглянувший в его светло-серые глаза мигом  понял  бы,  что
перед ним - истинный государь. Зато гильдмастер  Холликс  выглядел  совсем
по-иному. Он носил броский, кричащий наряд - рубаху  с  пышными  рукавами,
штаны, со штанинами разного цвета, жилет и короткий плащ с капюшоном.  Все
это  пестрело  немыслимой  радугой  расцветок.   Одеяние   старшины   цеха
красильщиков представляло собой рекламу его товара. Правда во всем,  кроме
пристрастия   к   цветастому   платью,   Холликс   выказывал    редкостное
здравомыслие. Он был  бы  даже  приятен,  но  облик  его  изрядно  портили
торчавшие прямо из ноздрей противные черные волоски,  составлявшие  добрую
половину усов.
   - А, это ты, - промолвил король. - Признаться не ждал. Скажи, видела ли
ты кого-нибудь из лесников? Вернулись они в замок?
   - Нет, мой лорд, - отвечала  Иом.  Король  задумчиво  кивнул,  а  потом
обратился к Шемуаз:
   - Мои соболезнования, дитя. Это печальный  день  для  всех  нас.  Твоим
суженым восхищались, он был многообещающим воином.
   Шемуаз кивнула. Лицо девушки побледнело, но она присела в реверансе.
   - Благодарю, мой лорд.
   - Государь, мой отец, вы ведь не допустите, чтобы убийце  это  сошло  с
рук, - вмешалась в разговор Иом. - Его следовало казнить уже сейчас.
   - К чему такая поспешность, - визгливо проблеял Холликс. -  Вот  и  вы,
досточтимая принцесса, делаете  выводы,  не  имея  достаточных  оснований.
Разве у вас есть доказательства того, что здесь имело  место  нечто  иное,
чем просто пьяная поножовщина.
   Король Сильварреста подошел к выходу, выглянул  во  внутренний  двор  и
плотно закрыл  дверь.  Внутри  воцарились  сумерки,  ибо  теперь  во  всем
помещении были открыты лишь два небольших окошка с  деревянными  ставнями.
Задумчиво склонив голову, король вернулся на свое место.
   - Несмотря на все твои доводы и просьбы о снисхождении, мастер Холликс,
- промолвил он, - я знаю, что этот человек - шпион.
   Холликс сделал вид, будто не поверил.
   - Вы располагаете доказательствами? - спросил он, словно имел основания
серьезно в этом усомниться.
   - Покаты ублажал своих плаксивых  дружков,  -  промолвил  король,  -  я
послал капитана Дерроу проследить путь этого малого  по  запаху.  Один  из
моих дальновидцев  приметил  его  еще  вчера,  сразу  после  рассвета.  Он
находился в  городе,  на  крыше  одного  из  домов  и,  как  мы  полагаем,
высматривал, силен ли караул в  Башне  Посвященных.  Стражники  попытались
схватить лазутчика, но потеряли его  след  на  рынке.  И  вот  сегодня  он
объявился снова. Это не совпадение. Дсрроу  выяснил,  что  в  лагере  этот
человек не ночевал. Он следил за Дрейсом. Напал на сержанта  и  убил  его,
чтобы заполучить вот это...
   Сильварреста извлек тонкий  томик,  переплетенный  в  бронзового  цвета
сафьян. - Это книга, весьма необычная книга.
   Холликс нахмурился.  Обвинение  в  шпионаже,  да  еще  и  подкрепленное
уликами не входило в его планы. Ему хотелось замять дело.
   - Но какое же это доказательство? - возразил гильдмастер. - Пьяные люди
вечно выкидывают диковинные фортеля. Взять хотя бы Уоллиса, моего конюха -
он как напьется, так непременно норовит взобраться на яблоню.  То,  что  у
Дрейса была при себе книга ничего не доказывает.
   Лорд Сильварреста хмуро покачал головой.
   - Как бы не так. В книгу была вложена адресованная мне записка от эмира
Туулистана. Он, как вы все знаете,  слеп.  Его  замок  был  захвачен  Радж
Ахтеном, и Волчий Лорд вынудил эмира отдать ему дар  зрения.  Однако  эмир
написал историю своей жизни и послал се мне.
   - Написал историю собственной жизни? -  переспросила  Иом,  недоумевая,
зачем заниматься такими делами человеку,  каждый  шаг  которого  фиксирует
Хроно.
   - Наверное, там рассказывается о битвах, - предположил Холликс. -  Есть
ли в этой книге что-нибудь важное?
   - Там описывается множество битв, - ответил король. - Эмир рассказывает
о том, как Радж Ахтен прорвал его оборону и  захватил  соседние  замки.  Я
успел лишь перелистать ее, но полагаю, что книга очень  важна.  Настолько,
что соглядатай Волчьего Лорда  счел  необходимым  убить  Дрейса,  лишь  бы
только завладеть ею.
   - Но все бумаги южанина в полном порядке, - стоял на своем гильдмастер.
- В его суме дюжина поручительств от почтенных, всем известных купцов.  Он
торговец, всего-навсего торговец.
   -  Не  думаю,  чтобы  тебе  доводилось  встречать  торговца   с   таким
количеством  даров,  -  заявил  король.  -  Причем  даров,  подобранных  в
сочетании, необходимом для воина.
   Холликс вздохнул с присвистом, словно из него выпустили воздух.
   - Помнится, - продолжил Сильварреста, размышляя вслух, -  лет  двадцать
тому назад, когда я отправился на юг, дабы просить руки леди Сильварреста,
мне довелось сыграть в Джоматилс партию в шахматы с самим Радж Ахтеном...
   Король бросил взгляд на жену, которая  беспокойно  поежилась.  Волчьему
Лорду она приходилась кузиной, но не любила, когда ей об этом напоминали.
   - Знаешь, как он пошел?
   - Королевской пешкой на король четыре? - предположил Холликс.
   - Как  бы  не  так.  Королевским  рыцарем  на  королевского  мага  три.
Необычное начало.
   - А это имеет значение? - спросил гильдмастер.
   - Значение имеет то, как он провел партию. Оставил  пешек  на  месте  и
атаковал рыцарями, магами,  башнями,  королевой  -  даже  короля,  и  того
выдвинул  вперед.  Вместо  того,  чтобы  контролировать  центр  доски   он
использовал  самые  сильные  фигуры,  которые   могли   обеспечивать   ему
преимущество даже на дальних флангах.
   Король умолк, давая купцу время поразмыслить над сказанным, но Холликс,
похоже, не мог уразуметь, в чем дело. Тогда Сильварреста выразился яснее.
   - Тот малый, что сидит в темнице, вовсе  не  "торговец  пряностями",  а
один из рыцарей Радж Ахтена. На внутренней  стороне  его  большого  пальца
мозоль, какую можно натереть лишь долгие годы упражняясь с мечом.
   Холликс задумался.
   - Так вы полагаете, что Радж Ахтен нагрянет сюда?
   - Непременно, - сказал король. - Именно поэтому  мы  укрепили  гарнизон
замка Дрэйс тысячей рыцарей со сквайрами и стрелками.
   Отец Иом предпочел не упоминать о намечавшейся через два месяца встрече
семнадцати королей Рофехавана. Они  собирались  обсудить  план  совместных
действий на случай вторжений Радж  Ахтена,  но  Сильварреста  считал,  что
купца это не касается.
   Мать Иом, королева Венетта Сильварреста, могла бы рассказать  несколько
историй, способных нагнать страху на мастера Холликса.
   Однажды она поведала дочери, как ее кузен Ахтсн в возрасте  восьми  лет
нанес визит ее отцу. Отец Венетты устроил в честь мальчика пир,  пригласив
на него всех капитанов гвардии, своих  советников  и  влиятельных  купцов.
Когда столы были уставлены жареными павлинами, пудингами и  вином,  король
попросил мальчика выступить перед  собравшимися.  Молодой  принц  встал  и
обратился к отцу Венетты с вопросом.
   - Правда, что этот праздник устроен ради меня?
   - Именно так, - подтвердил король.
   Тогда мальчуган обвел жестом сотню гостей и сказал:
   - Раз это мой праздник, пусть все они уйдут. Не хочу, чтобы чужие  люди
ели мой обед.
   Гости, возмущенные неслыханным нарушением обычаев,  удалились,  оставив
Ахтену больше еды, чем он мог бы умять за целый год.
   Порой королева Венетта говаривала, что будь  ее  отец  мудрее,  он  еще
тогда располосовал бы ненасытному  ребенку  горло.  Не  один  год  Венстта
пыталась убедить короля Сильварреста в необходимости  нанести  упреждающий
удар: сокрушить Радж Ахтена, пока тот еще молод. Однако отец Иом  не  внял
ей. Он и представить себе не мог, что этот юнец покорит все  двадцать  два
королевства Индопала.
   - Отец, - взмолилась Иом. -  Король  стоит  на  страже  справедливости.
Убийцу необходимо покарать смертью.
   - Радж Ахтен ответит  за  все,  -  сказал  Сильварреста.  -  Я  добьюсь
справедливости. Но этого рыцаря убивать не стану.
   Холликс вздохнул с облегчением. На лице Иом отразилось  столь  глубокое
разочарование, что ее отец поспешно добавил::
   - Ты руководствуешься чувствами. Твое отношение к этому делу похвально,
но едва ли практично. Вместо того, чтобы казнить соглядатая, я потребую за
него выкуп.
   - Выкуп? - удивился Холликс, наконец-то признав,  что  этот  человек  -
шпион.
   - Конечно же, нет, - промолвил король.  -  Но  вот  Индопальские  купцы
уверяют, будто он один из них. Они и заплатят выкуп, чтобы спасти ярмарку.
У них на родине это обычное дело. Говорят,  там  редкий  крестьянин  может
съездить на рынок без того, чтобы кто-нибудь не захватил  с  целью  выкупа
его свинью.
   - Но чего ради они станут платить? - спросила Иом.
   - Купцы заинтересованы в том, чтобы ярмарка состоялась. А кроме того, я
полагаю что Радж Ахтен заслал в Даннвуд своих воинов,  с  тем,  чтобы  они
дождались известий от этого человека. Некоторые купцы  наверняка  в  курсе
дела, потому-то они так  переполошились  и  стали  требовать  освобождения
лазутчика.
   - Но откуда вы знаете, что в Даннвуде вражеские воины.
   - Несколько дней назад я  послал  туда  пятерых  лесников.  На  будущей
неделе начнется охота, так что они должны  были  разведать  лежбища  самых
матерых вепрей. Им было ведено явиться ко мне с докладом еще вчера  утром,
но ни один так и не  вернулся.  Пропажу  одного  человека  можно  было  бы
объяснить несчастным случаем - но пятерых! Я послал разведчиков  проверить
мои опасения, но и без того знаю, что они обнаружат. Холликс побледнел.
   - Итак, воины Радж Ахтена затаились в Даннвуде. И  напасть  они  должны
скоро, в один из ближайших трех дней. До начала охоты, иначе их обнаружат.
   Король Сильварреста заложил руки за спину и зашагал к камину.
   - Мой Лорд, неужто нам предстоит большая  война?  Сильварреста  покачал
головой.
   - Сомневаюсь. В этом  году  -  едва  ли.  Это  пока  еще  не  война,  а
подготовительные маневры. Думаю, к нам заслан  небольшой  отряд,  а  проще
говоря - банда убийц. Которые либо, рассчитывая ослабить меня, нападут  на
Башню Посвященных, либо нанесут удар по самой королевской фамилии.
   - А что будет с нами,  купцами?  -  воскликнул  Холликс.  -  Вдруг  эти
головорезы обрушатся на наши усадьбы? От них можно  ожидать  чего  угодно.
Нынче никто не. может чувствовать себя в безопасности.
   Сама мысль о том, что Радж Ахтен нанесет удар  по  горожанам,  казалась
смехотворной. Сильварреста расхохотался.
   - Ха, старина - ближе к ночи закрой дверь на засов, и можешь ничего  не
бояться. Ну, а сейчас мне нужен твой совет. Каков, по твоему мнению должен
быть выкуп за "торговца пряностями".
   - Думаю, тысяча  ястребов  -  совсем  не  плохие  деньги,  -  осторожно
предположил Холликс.
   Иом слушала рассуждения отца с нарастающим возмущением. Более всего  ее
бесило то, что с практической точки зрения они были безупречны.
   - Не нравится мне эта затея с выкупом, - выпалила она. -  Это  даже  не
уступка, а капитуляция. Никто и не вспомнил о Шемуаз, а  ведь  се  суженый
мертв!
   Король Сильварреста взглянул на Шемуаз. В его глазах, окруженных  сетью
беспокойных морщинок, можно было прочесть печаль и какой-то немой  вопрос.
Слезы
   Шемуаз уже высохли, однако отец Иом выглядел так,  словно  видел  горе,
сжигавшее ее сердце.
   - Прости, Шемуаз. Ты  ведь  доверяешь  мне  -  правда?  Веришь,  что  я
поступаю правильно? Если я не ошибусь, к концу  этой  недели  ты  получишь
насаженную на кол голову убийцы, а  в  придачу  еще  и  тысячу  серебряных
ястребов.
   - Конечно, мой лорд. Мой лорд может поступать так, как находит  нужным,
- прошептала девушка.
   В нынешнем состоянии она едва ли могла обсуждать этот вопрос.
   - Вот и хорошо, - сказал  Сильварреста,  приняв  покорность  Шемуаз  за
доверие. - А теперь, мастер Холликс, вернемся к вопросу о выкупе.  Сколько
ты говоришь - тысячу ястребов? В таком случае, хорошо, что ты  не  король.
Мы, для начала потребуем в  двадцать  раз  больше,  а  вдобавок  пятьдесят
фунтов мускатного ореха, столько же перца и две тысячи фунтов соли.  Кроме
того, мне понадобится кровяной металл. Сколько  его  привезли  торговцы  в
этом году?
   - Ну, я точно не знаю, - пробормотал Холликс, ошеломленный неслыханными
требованиями короля.
   Сильварреста вопросительно приподнял бровь. О  том,  сколько  кровяного
металла доставлено на ярмарку, Холликс знал с точностью до  унции.  Десять
лет назад, в знак признания  заслуг  гильдмастера  перед  короной,  король
соблаговолил удовлетворить прошение Холликса и позволил ему  принять  один
дар ума. Дар этот отнюдь не превратил  старшину  красильщиков  в  великого
мыслителя или творца, но сделал его способным запоминать почти все, вплоть
до мельчайших, заурядных деталей.
   Обрести дар ума означало примерно тоже, что распахнуть  дверь  в  разум
другого человека. Принявший дар получал способность входить туда и хранить
там  любые  сведения,  тогда  как  перед  уступившим   ум   двери   памяти
закрывались. Даже те знания, что  содержались  в  его  собственной  голове
становились для него недоступными. Холликс имел возможность  хранить  свои
соглашения  и  расчеты  в  сознании  посвященного.   Поговаривали,   будто
гильдмастер мог по памяти, слово в слово, воспроизвести содержание  любого
контракта и всегда знал, кому какая полагается ссуда. И уж само  собой  он
знал, сколько кровяного металла взвесили на прошлой неделе торговцы с юга.
В качестве устроителя Ярмарки он отвечал за то,  чтобы  все  допущенные  к
продаже товары были надлежащим образом взвешены, равно как и за их высокое
качество.
   - Я, хм... до сих пор южане предъявили для взвешивания всего тринадцать
фунтов кровяного металла. Толкуют... будто шахты в  Картише  истощились  и
добыча в этом году упала.
   Названного количества  не  хватило  бы  и  на  сто  форсиблей.  Холликс
съежился, полагая, что это известие приведет Сильварреста в ярость. Однако
король лишь задумчиво кивнул.
   - Сомневаюсь, чтобы Радж Ахтен знал,  что  его  границы  пересек  такой
груз. В следующем году мы и того не увидим. А потому прибавь к  оплате  за
возмещение  причиненного  нам  ущерба  еще  и  тридцать  фунтов  кровяного
металла.
   - Но у них столько нет! - воскликнул Холликс.
   - Найдут, - отрезал Сильварреста. - Раз они везут  товар  контрабандой,
значит наверняка  не  предъявляли  для  взвешивания  все.  Кое-что  у  них
припрятано. Так что ступай, и извести наших иноземных друзей  о  том,  что
король вне себя от ярости. Посоветуй им действовать побыстрее, потому  как
Сильварреста жаждет отмщения  и  может  казнить  узника  в  любой  момент.
Передумать и казнить. Скажи, что как раз сейчас я напропалую хлещу  бренди
и никак не могу решить, что лучше:  подвергнуть  этого  молодца  пыткам  и
вызнать всю его подноготную, либо же вспороть ему брюхо и удавить  негодяя
на собственных кишках.
   - Ох, мой лорд, - только и сказал Холликс, после чего отвесил поклон  и
удалился. При мысли  о  предстоящих  переговорах  расфранченного  торговца
прошибал пот.
   Все это время угрюмый канцлер Роддерман молча сидел на скамье  рядом  с
королевой, внимательно прислушиваясь  к  разговору  короля  с  Устроителем
ярмарки. Лишь когда Холликс ушел, канцлер спросил.
   - Ваша милость, вы и впрямь рассчитываете получить такой выкуп?
   - Будем надеяться, - коротко ответил Сильварреста. Иом  знала,  что  ее
отцу позарез нужны деньги. Надвигалась война, а  значит  на  казну  тяжким
бременем лягут расходы на вооружение, дары и припасы. Король огляделся  по
сторонам.
   - А теперь, канцлер, пусть ко мне явится  капитан  Дерроу.  Если  я  не
ошибаюсь, сегодня ночью нас посетят убийцы. Надо подготовить им  достойную
встречу.
   Роддерман неуклюже поднялся со скамьи, почесал поясницу и вышел.
   Иом тоже собралась уходить, но не удержалась и задала  не  дававший  ей
покоя вопрос.
   - Отец, я хочу спросить о той партии, которую ты играл с Радж  Ахтеном.
Кто ее выиграл? Король понимающе улыбнулся.
   - Он.
   Принцесса направилась к двери, но неожиданно остановилась.
   - И еще одно. Мы уже столкнулись с рыцарем Радж Ахтена. Значит ли  это,
что нам следует подготовиться и ко встрече с его магами?
   Король нахмурился, что само по себе было достаточно внятным ответом.





   Боринсон уставился Габорну в глаза.
   - Чувствую ли я нечто, мой лорд? Что вы имеете в виду? Что-нибудь вроде
голода, или возбуждения? Я много чего чувствую.
   Но Габорн не мог четко описать ощущение, овладевшее им на Баннисферском
рынке.
   - Нет, я говорю не об обычных чувствах. Это вроде как... земля дрожит в
предчувствии, или... - Неожиданно в мыслях его возник отчетливый образ.
   -  ...Это  как  будто  ты  взялся  руками  за   плуг   и,   глядя   как
переворачивается темный пласт плодородной почвы,  с  волнением  осознаешь,
что скоро в земле окажутся семена и они дадут  всходы.  Деревья  и  злаки,
поля и сады, простирающиеся до самого горизонта.
   Странно, но эта мысленная картина захватила Габорна с такой силой,  что
он не мог думать ни о чем другом. У него не хватало слов,  чтобы  выразить
свое состояние, ибо он буквально физически ощущал, как его ладони  берутся
за отполированные рукоятки плуга,  как  напрягается,  прокладывая  борозду
бык. Он видел жирный  пласт  чернозема  с  копошащимися  в  нем  дождевыми
червями, видел  раскинувшиеся  вокруг  леса  и  бескрайние  нивы.  Во  рту
чувствовался железистый привкус почвы, карманы оттягивали семена,  готовые
лечь в землю.
   Он переживал все это так,  словно  испытывал  наяву,  и  гадал  о  том,
доводилось ли какому-нибудь садовнику или пахарю ощущать  нечто  подобное.
Самое удивительное заключалось в том, что принцу в  жизни  не  приходилось
пахать землю, или бросать в нес семена. Однако сейчас он  жалел  об  этом.
Стоять на земле, слиться с нею, - вот чего хотелось ему в это мгновение.
   Миррима смотрела  на  Габорна  с  удивлением.  Хроно  хранил  молчание,
оставаясь сторонним наблюдателем. Но  тут  в  глазах  Боринсона  появились
смешинки.
   - Боюсь, мой лорд, что сегодня вы слишком долго пробыли на  воздухе.  С
лица побледнели, да и пот на лбу выступил. Вы, часом, не больны?
   -  Я  чувствую  себя...  здоровым,  как  никогда,  -   отвечал   принц,
задумавшись о том, не занедужил ли он и на самом деле. А точнее - не сошел
ли с ума. Властители Рун были  почти  неподвластны  обычным  хворям.  Дары
жизнестойкости   позволяли   им   справляться   с   болезнями,    нехватка
сообразительности  или  памяти  восполнялась  с  помощью  даров  ума.   Но
безумие... - Ладно, - Габорн  махнул  рукой,  потому  что  ему  неожиданно
захотелось остаться наедине со своими мыслями. Обмозговать, что же это  за
чувство,  и  откуда  оно  взялось.  -  Я  думаю,  вам  обоим  не  помешает
познакомиться поближе -  вот,  этим  и  займитесь.  Остаток  дня  в  вашем
распоряжении.
   - Но  мой  лорд!..  -  протестующе  воскликнул  Боринсон,  не  желавший
покидать принца. Случаи, когда он расставался с Габорном  больше,  чем  на
ночь, можно было пересчитать по пальцам.
   - Я посижу в таверне, - отмел сомнение Габорн. - Уж там-то мне едва  ли
придется столкнуться с большей опасностью, нежели ломоть свинины.
   На самом деле Боринсон не мог ему отказать. Обычай  предписывал  жениху
лично явиться в дом невесты, дабы  просить  ее  руки  у  родителей.  Пусть
Миррима  не  имеет  отца,  пусть  мать  ее  лишена  ума   -   пренебрегать
общепринятыми установлениями все же не пристало.
   - Вы так думаете, мой лорд? Боюсь, это не вполне разумно, - с искренним
беспокойством возразил Боринсон. В конце концов, Габорн находился в  чужой
стране - и он являлся наследником престола одного из богатейших королевств
Рофехавана.
   - Ступайте, и не спорьте, - с улыбкой промолвил Габорн. - Я, чтоб тебе,
Боринсон, было легче, я обещаю, что подкрепившись  сразу  же  поднимусь  в
свою комнату, и запру дверь на засов.
   - Мы вернемся засветло, - сказала Миррима.
   - Не надо, - покачал головой принц. - Я сам наведаюсь в твой  дом.  Мне
бы хотелось познакомиться с твоей матушкой, и твоими добрыми сестрами.
   - Это за мостом Химмерофт. Четыре мили вниз по тракту  Колокольчиков  -
серая хижина на лугу, - на одном дыхании выпалила Миррима.
   Боринсон решительно покачал головой..
   - Нет, мой лорд, я вернусь за вами. Негоже вам ехать туда в одиночку.
   - Тогда до вечера, - согласился Габорн. Боринсон  и  Миррима,  рука  об
руку, заспешили прочь и скоро затерялись в уличной толчее.
   Некоторое  время  принц  оставался  на  месте,   любуясь   выступлением
дрессированных голубей, - по командам хозяина белоснежные птицы выделывали
в воздухе всяческие акробатические трюки.  Затем  он  неспешно  побрел  по
вымощенным камнем улицам Баннисфера. За ним неотступно следовал Хроно.
   В центре города высилось около дюжины сложенных из серого  камня  домов
песнопений.  Шести-  и  семиэтажные  здания  украшали  искусные  фризы   и
великолепные статуи.
   На ступенях одного из домов  песнопений  молоденькая  певица  исполняла
изысканную арию в сопровождении арфы и деревянных духовых инструментов. Ее
мелодичный,  завораживающий  голос  воспарял  ввысь,  эхом  отражаясь   от
каменных стен. Вокруг собралась толпа праздных прохожих. Распевая прямо на
улице, женщина рассчитывала привлечь публику на свое вечернее выступление.
И не напрасно: Габорн решил придти сам, и привести Мирриму с Боринсоном.
   Дальше располагались общественные бани и гимнастические залы.  Улицы  в
этой части города были столь широки, что на любой из  них  свободно  могли
разъехаться несколько экипажей. В окнах богатых лавок красовались  изделия
из костного фарфора, серебряные украшения и дорогое оружие.
   Баннисфер считался молодым городом, ибо не просуществовал еще и четырех
столетий. Испокон  веку  окрестные  фермеры  съезжались  сюда  для  обмена
товарами, но все переменилось, когда в Даркинских  Холмах  нашли  железную
руду. За шахтами появились литейные, за литейнями  -  кузницы.  О  местных
кузнецах повсюду пошла добрая  слава.  Отменные  товары  стали  привлекать
богатых  покупателей,  на  потребу  которым  были  построены  гостиницы  и
таверны. Так и родился город.
   Со временем Баннисфер вырос, превратившись в признанный центр  искусств
и  ремесел.  Оружейники  ковали  здесь  великолепные  клинки,  золотых   и
серебряных дел мастера  создавали  прекрасные  украшения.  Знатоки  высоко
ценили здешний костяной  фарфор  и  изделия  стеклодувов  -  поразительной
красоты кувшины и вазы великолепных расцветок. И, конечно же, здесь  можно
было насладиться искусством превосходных певцов и лицедеев.  Улицы  города
блистали чистотой, а сейчас,  в  канун  Праздника,  вдобавок  еще  и  были
украшены  любовно  вырезанными  из  дерева,  разрисованными  и  разодетыми
изображениями Короля Земли. Здешние детишки не имели  привычки  надоедливо
вертеться под ногами и  даже  городские  приставы,  в  одеяниях  из  тонко
выделанной кожи и золотой парчи, выглядели так, словно были не  судейскими
чиновниками, а еще одним украшением Баннисфера. Однако же созерцание  всех
этих красот не помешало Габорну отметить  прискорбную  слабость  городских
оборонительных сооружений. Стоявший у реки Баннисфер,  не  имел  настоящей
цитадели, а окружавшая его невысокая каменная стена не смогла бы  сдержать
натиск кавалерии. Обычной, не говоря уж о всадниках на боевых  скакунах  с
рунами силы.  Случись  нападение,  защитники  города  смогут  продержаться
некоторое время разве что в домах песнопений.
   Увы, во время войны Баннисферу не выстоять. Он погибнет, а с ним  уйдет
в небытие и вся его красота. Чудесные купальни и дома  песнопений  сложены
из камня, но они строились, чтобы радовать глаз, а вовсе не  для  обороны.
Слишком узки были дверные проемы, слишком велики окна.  Да  и  на  мостах,
через реку Двинделл, таких широких, что  экипажи  катили  по  ним  в  ряд,
вражеской атаки не сдержать.
   Габорн вернулся к Южному Рынку и неторопливым шагом проследовал  сквозь
облако медоносных пчел в свою гостиницу.
   Он твердо вознамерился сдержать данное Боринсону слово и провести  день
в  безопасном  месте.  Найдя  в  углу  подходящий  столик,  принц  заказал
достойный гурмана обед, откинулся на стуле и вытянул ноги.
   Хроно уселся напротив. Почувствовав желание отметить  удачную  помолвку
Боринсона, Габорн подозвал кудлатого парнишку,  лет  на  пять  моложе  его
самого, швырнул ему серебряную монету, и приказал:
   -  Принеси  нам  вина.  Для  Хроно  какого-нибудь  послаще.  А  мне   -
дурманного.
   - Да, сэр, - ответил малец.
   Габорн огляделся по сторонам. В столь ранний час народ еще не собрался:
в рассчитанном на три дюжины посетителей зале было занято  лишь  несколько
мест. В дальнем углу двое смуглых мужчин негромко обсуждали  сравнительные
достоинства городских  питейных  заведений.  Над  головой  кругами  вились
зеленые мухи. Снаружи, на рынке, повизгивала свинья.
   Надо думать, к вечеру здесь будет полно людей.
   Вернулся прислужник. Он принес две коричневые глиняные  кружки,  и  две
бутыли из желтого стекла. Настоящие бутылки, а не кожаные фляги,  какие  в
ходу на юге. Каждая из них была запечатана красным воском,  с  выдавленной
на нем литерой "Б".  Почтенный  облик  покрытых  глубоко  въевшейся  пылью
бутылей указывал на превосходное качество содержимого. Габорн не привык  к
подобным напиткам: вино, привезенное в бурдюках, даже после того, как  его
разливали в кувшины, долгие месяцы отдавало уксусом.
   Паренек плеснул каждому в кружку и поставил бутыли на  стол.  Они  были
так холодны, что на них тут же начала конденсироваться влага.
   Рассеянно рассматривая бутыли, принц непроизвольно потянулся, и  мазнул
по стеклу пальцем, пробуя пыль.  Ведь  это  тоже  земля.  Добрая  землица,
пригодная для посадки.
   Хроно отхлебнул вина и уставился в кружку.
   - Хм... - пробормотал он, - Дивное вино. Отроду такого не пробовал.
   В считанные  секунды  он  осушил  кружку  до  дна  и,  после  недолгого
раздумья, налил себе новую.
   Габорн воззрился на него с удивлением - никогда прежде такого за  Хроно
не замечалось. Этот человек всегда и во всем проявлял умеренность - он  не
пьянствовал, не волочился за женщинами, да и вообще был чужд всякого  рода
слабостям и порокам. Преданный служитель Лордов Времен, он все свое  время
посвящал  единственному  делу  -  ведению  летописи  королевских   деяний.
Летописец был породнен с другим членом того же  ордена.  Оба  они  взаимно
передали друг другу дар ума, а потому имели один общий разум. Каждый  знал
то же, что и другой. Зачастую такое объединение влекло за  собой  безумие,
ибо напарники начинали бороться за контроль над общим сознанием. Эти  двое
сохранили рассудок лишь потому, что оба перестали быть личностями, всецело
уступив свое "я" ордену. И вот теперь, где-то в отдаленном  монастыре,  на
одном  из  островков  за  Орвинном,  другой  человек  записывал  все,  что
удавалось узнать Хроно.
   Зная все это, трудно было удержаться  от  изумления,  при  виде  Хроно,
усердно налегавшего на вино. Столь экстраординарное  поведение  заставляло
подумать, будто и ему не чуждо кое-что человеческое.
   Габорн пригубил своего вина. Несмотря на  название,  оно  изготовлялось
вовсе не из плодов дурмана, а из сладких сортов винограда  и  настаивалось
на травах, таких как вербена и бузина, просветлявших голову  и  смягчавших
пагубное воздействие алкоголя. Ароматное,  пряное  н  менее  сладкое,  чем
обычные вина, оно стоило огромных  денег.  Вопреки  наименованию,  данному
словно бы в насмешку, этот сорт  не  только  не  дурманил,  но,  напротив,
обострял мысли. Если уж пить, - рассудил Габорн, - то лучше так, чтобы  не
терять головы.
   Зал гостиницы был  полон  приятных  запахов  свежеиспеченного  хлеба  и
жареной свинины. Позволив себе расслабиться, принц  сделал  два  маленьких
глотка, и нашел напиток прекрасным, хотя и не столь влекущим к  опьянению,
как выдержанное вино, которое пил Хроно.
   Однако Габорн до  сих  пор  чувствовал  некоторое  беспокойство.  Часом
раньше он ощутил странный прилив силы, а совсем  недавно  сговорил  своего
телохранителя,  и  поздравил  себя  с  этим.  Но  сейчас  принцу  начинало
казаться,  что,  поддавшись  порыву,  он  поступил   необдуманно,   как-то
по-детски.
   Ведь  хотя  со  временем  ему  предстояло  стать  сувереном  одного  из
сильнейших государств  мира,  в  обычных  обстоятельствах  он  никогда  не
решился бы использовать свое положение, выступив в роли свата.
   Теперь принц терзался сомнением. Рано или поздно  на  его  плечи  будет
возложено бремя  королевской  власти.  Но  какой  король  может  выйти  из
легкомысленного юнца, позволяющего себе подобные глупости?
   В Палате Сердец Дома Разумения наставник Ибирмаль как-то сказал:
   - Даже Властителю Рун не  под  силу  управлять  сердцами.  Попытавшийся
сделать это лишь обнаружит свою глупость.
   Однако он, Габорн, чуть ли не навязал Боринсону |"сну.
   А ежели дело у них не сладится? - подумал Габорн. - Станет ли  Боринсон
обвинять во всем меня? А Миррима? Сможет ли она полюбить мужа? Будет ли их
брак счастливым?
   Увы, ответов на эти вопросы у принца  не  было.  В  мыслях  его  царила
сумятица.
   Хроно приложился ко второй кружке; он вроде бы попытался сдержаться, но
вскоре уступил соблазну, и в несколько глотков осушил ее до дна.
   - Я ведь поступил хорошо, не так ли? - произнес Габорн. -  То  есть,  я
хочу сказать, что Боринсон хороший человек. Верно? Он будет любить се.
   Хроно, не сводивший с Габорна прищуренных глаз, натянуто улыбнулся.
   - У нас бытует поговорка: добрые дела предвещают удачу.
   Принц призадумался над словами "у нас". Будучи  людьми,  Хроно,  похоже
считали себя особыми существами. Вполне возможно, в этом они были правы.
   Служение Лордам Времени требовало больших  жертв.  Вступавшие  в  орден
отрекались от дома, семьи и верности какому бы то ни  было  государю.  Эти
таинственные мужчины и  женщины  бесстрастно  фиксировали  деяния  великих
лордов, хроники жизни которых публиковались, лишь после того, как тот  или
иной лорд умирал. Считалось, что сами они в политику не встревают.
   Однако же Габорн не верил в полную беспристрастность этих наблюдателей,
таивших свои чувства за загадочными улыбками. Их отстраненность от людских
дел он считал не более чем маской За  каждым  властителем  Рун  неотступно
следовал Хроно, записывавший его слова и поступки. Когда  Хроно  различных
лордов встречались, они частенько обменивались сообщениями. Делалось это с
помощью тайного орденского  языка,  расшифровать  который  предки  Габорна
тщетно пытались на протяжении нескольких поколений.
   Но так ли уж чужды им мирские чаяния и заботы? Габорн  подозревал,  что
иногда они выдавали важные секреты вражеским- королям. Некоторые  сражения
могли  быть  выиграны   лишь   благодаря   поразительной   осведомленности
победителей. Осведомленности, источником которой скорее всего были Хроно.
   Впрочем, псе это оставалось лишь догадками. Если  орден  и  поддерживал
когда-либо одну из воюющих сторон, ни Габорн, ни кто-либо  другой  не  мог
определить, что побуждало Хроно действовать так, а не иначе.
   Попытки выяснить это, анализируя результаты  сражений,  ни  к  чему  не
приводили. Создавалось впечатление, будто Хроно действуют бессистемно, ибо
злые и никчемные короли выигрывали от их  предательства  ничуть  не  реже,
нежели добрые и мудрые. И ни один король не мог отделаться  от  постоянных
соглядатаев.
   Иные государи изгоняли Хроно, или попросту убивали их,  но  это  всегда
оборачивалось бедой.  У  погибшего  оставался  напарник,  и  вскоре  враги
незадачливого монарха узнавали то, чего им  знать  не  следовало.  Огласка
непременно  оборачивалась  заговорами,  крестьянскими  бунтами  и  прочими
неприятностями.
   Никто не мог пренебречь Хроно, но и стремились  к  этому,  как  полагал
Габорн, лишь немногие. Издревле считалось, что человек,  неспособный  жить
под постоянным пристальным надзором,  недостоин  носить  корону.  Согласно
преданию, именно так заявили Всеславные в те незапамятные  времена,  когда
Хроно впервые стали спутниками государей. Их завет гласил, что "Властитель
Рун должен быть слугой человека".
   Габорн знал, что ему никогда не освободиться от  Хроно.  Высокий  титул
имеет свою цену. Даже правитель королевства может позволить себе далеко не
все.
   Размышляя, принц снова вспомнил о Боринсоне. Этот человек был солдатом,
а из солдат не всегда получаются хорошие лорды, ибо  они  привыкли  решать
все проблемы с помощью силы. Отец  Габорна  предпочитал  продавать  титулы
купцам, привыкшим платить за то, в чем они  нуждались.  Неожиданно  Габорн
сообразил, что Хроно Никогда не отвечал ему прямо ни на один  поставленный
вопрос.
   - Я сказал, что Боринсон - хороший человек. Это так?
   Хроно поднял глаза, чуть заметно кивнул и снова  налил  себе  вина.  Он
пьянел на глазах.
   - Не столь хороший как вы, Ваше Лордство.  Впрочем,  она  будет  с  ним
счастлива.
   Ваше Лордство. Отнюдь не мой лорд.
   -  Но  он  хороший  человек?  Так  или  нет?  -  снова  спросил  принц,
раздраженный уклончивостью собеседника.
   Хроно отвел  взгляд  и  пробормотал  что-то  невнятное.  Габорн  ударил
кулаком по столу  так,  что  подскочили  бутыли  и  задребезжали  глиняные
кружки.
   - Отвечай! - разгневанно крикнул он. Хроно уставился на него в  испуге,
а ну,  как  Габорн  пустит  в  ход  кулаки.  Принц  обладал  тремя  дарами
мускульной силы и мог вышибить дух из простолюдина одним ударом.
   - Хм... э... что за вопрос, Ваше Лордство. До сих пор вас не волновало,
хорош он или плох. Вы никогда не интересовались его моральными качествами.
   Историк вновь отхлебнул из кружки. Похоже, его подмывало продолжить это
занятие, но он сдержался, и осторожно отставил кружку в сторону.
   - А и правда, с чего это я забеспокоился о нравственности Боринсона?
   Ответы пришли сами собой - да потому, приятель, что, попивая  Дурманное
вино, ты заприметил, как  этот  Хроно  увиливает  от  честного  разговора.
Потому, что Миррима уверяла, будто принцесса Иом сомневается, хорош ли  ты
сам, и теперь тебя беспокоит, что думают на сей счет другие.  И,  наконец,
потому... потому, что ты знаешь: владеть землей  может  любой  неотесанный
чурбан,  но  далеко  не  каждому  королю  дано  завладеть  сердцами  своих
подданных.
   Габорн надеялся завоевать сердца - и Иом,  и  ее  соотечественников.  У
него был план, но он не решался поделиться им ни с Хроно,  ни  с  кем-либо
еще. Ведь стань его замысел известен отцу, тот, не исключено, попытался бы
остановить принца.
   Теперь вино начинало действовать и на Габорна, сводя окружающий  мир  в
фокус. Но принц не позволял опьянению увести себя в  сторону,  ибо  твердо
вознамерился добиться от Хроно ответа.
   - Не виляй, Хроно. Выкладывай, что ты думаешь о Боринсоне?
   Хроно положил обе руки на стол, помолчал, набираясь духу,  и,  наконец,
заговорил:
   - Ну, если так угодно Вашему Лордству... Однажды я  спросил  Боринсона,
какое у него любимое животное, и  тот  ответил,  что  "обожает  собак".  Я
поинтересовался почему, и знаете, что он сказал? Люблю  слушать,  как  они
рычат. Всякого чужака собака готова разорвать в клочья.
   Габорн рассмеялся - именно таких слов и следовало ждать от Боринсона. В
бою этот человек наводил ужас.
   Смех Габорна  несколько  успокоил  Хроно.  Хмельной  летописец  подался
вперед и, с заговорщическим видом, продолжил:
   - Но, сказать по правде, Ваше Лордство, на мой взгляд у собак есть  еще
одно качество, которым Боринсон восхищается не  меньше.  Хотя  об  этом  и
умолчал.
   - А именно?
   - Преданность.
   Габорн расхохотался еще громче.
   - Стало быть, по твоему Боринсон - пес?
   - Нет. Он всего лишь желал бы им быть. Осмелюсь предположить...  боюсь,
что ему присущи все лучшие качества пса, кроме преданности.
   - Выходит, ты не считаешь его хорошим человеком?
   - Он убийца, Ваше Лордство. Мясник. Именно потому он и  стал  капитаном
вашей гвардии.
   Услышанное рассердило Габорна: что за вздор мелет этот Хроно. Однако же
летописец не стушевался. Отхлебнув для храбрости вина, он пьяно улыбнулся,
и продолжил:
   - На самом деле, Ваше Лордство, среди ваших  друзей  нет  по-настоящему
хороших людей. Потому как вы выбираете их вовсе не за добродетель,
   - Что ты имеешь в виду? - удивился  Габорн,  всегда  считавший  уровень
нравственности своих друзей вполне приемлемым.
   - Все очень просто, Ваше Лордство. Одни выбирают друзей  по  внешности,
других привлекает богатство  или  общественное  положение,  иных  сближают
общие интересы. Некоторых притягивает и добродетель. Но вы, Ваше Лордство,
не цените высоко ни одно из этих качеств.
   По правде сказать, так оно и было. Среди приятелей Габорна попадались и
уроды, и простые парни, не имевшие  ни  денег,  ни  власти.  Вроде  Элдона
Парриса, торговавшего на рынке  жареными  кроликами.  Да  что  там,  принц
частенько водил компанию с  молодцами,  которых  многие  считали  отпетыми
негодяями.
   - Ну, и как же по-твоему я выбираю друзей?
   - Вы молоды, Ваше Лордство,  и  цените  тех,  кто  способен  прозревать
человеческие сердца.
   Габорн был поражен: на него словно повеяло студеным ветром с замерзшего
озера.  Ошеломляющее  утверждение  Хроно   было   совершенно   честным   и
безошибочно точным.
   - Я никогда не замечал... - пробормотал принц. Теперь рассмеялся Хроно.
   - Это один из семи ключей к пониманию мотивов. Боюсь, молодой  господин
Габорн, вы не слишком разборчивы в выборе друзей.  Ха!  Представляю  себе,
что будет, когда вы станете королем: наверняка  окружите  себя  всяческими
чудаками, а впридачу к ним -  учеными.  Не  удивлюсь,  если  вскорости  вы
возьмете в обычай ставить  чесночные  клизмы  и  носить  туфли  с  острыми
носками.
   - Семь ключей? Что еще за ключи? Где это ты выучился таким словечкам?
   - В Палате Сновидений,  где  же  еще,  -  отозвался  Хроно,  и  тут  же
напряженно выпрямился, поняв, что сболтнул лишнее.
   Палата Сновидений Дома Разумения  являлась  запретной  для  Властителей
Рун. Тайны побудительных мотивов, секреты, лежащие в  основе  человеческих
желаний, считались слишком опасными, чтобы их можно было доверить королям.
   Радуясь своей маленькой победе, Габорн торжествующе улыбнулся, и поднял
кружку.
   - За сны.
   Но Хроно не поддержал тост. Глядя на его кислую физиономию, можно  было
предположить, что он никогда больше не станет пить в присутствии Габорна.
   Неожиданно из  теней  в  дальнем  углу  помещения  появилась  маленькая
фигурка, с  чудной,  похожей  на  крысиную  физиономией.  Самочка  феррина
держала на руках своего детеныша. Тот попискивал, но Хроно, не  обладавший
столь чутким слухом как Габорн, ничего не слышал. Рост самочки не превышал
фута, а всю ее одежду составляла накинутая на  плечи  желтая  тряпица.  На
округлой мордочке выделялись крепкие челюсти, а все шесть сосков набухли и
покраснели. Почти ослепленная, - феррины не выносят дневного света, -  она
все же подобралась к Хроно сзади, и незаметно засунула малыша в карман его
плаща.
   Феррин  не  являлись  разумными   людьми,   хотя   обладали   зачатками
членораздельной речи, и  умели  пользоваться  примитивными  инструментами.
Люди не жаловали этот народец, поскольку феррин нередко делали подкопы под
кладовые, и воровали съестное. Габорн слышал,  что,  когда  приходит  пора
отучать детенышей от  груди,  самки  подбрасывают  их  в  карманы  людских
плащей, но никогда не видел этого своими глазами.
   Угляди карлицу  кто-то  другой,  в  нес  запросто  могли  бы  запустить
кинжалом, но Габорн снисходительно улыбнулся, и отвел глаза.
   - Ну и ладно, - подумал он. - Пусть-ка  этот  щенок  прогрызет  чертову
летописцу подкладку. А я подожду, да посмотрю, чем все это кончится.
   - Ну, а как насчет меня самого? - не отставал  Габорн  от  подвыпившего
Хроно. - Хороший я человек?
   - Вы, Ваше Лордство - само средоточие добродетели.
   Габорн улыбнулся, другого ответа он и не ожидал.
   Послышались звуки мандолины. Сидевший  за  дальним  столиком  певец  из
Инкаррана решил начать  выступление,  не  дожидаясь  того  часа,  когда  в
таверне соберется побольше народу. Принцу нечасто случалось слышать  такое
пение, ибо его отец не  разрешал  инкарраанцам  пересекать  границы  своих
владений. Сейчас Габорн наслаждался редкостным развлечением.
   Кожа  чужеземца  цветом  напоминала  сливки,  а  его   светлые   волосы
струились, как жидкое серебро. Глаза походили на зеленые льдинки. Вес тело
было татуировано в соответствии с обычаями его племени.  По  ногам  лились
лозы, оплетавшие символы, по которым сведущий человек мог узнать из какого
селения певец  родом,  и  как  звали  его  предков.  На  руках  и  коленях
красовались магические знаки.
   Пел иноземец проникновенно, негромко, но сильным горловым голосом.  Его
исполнение отличалось своеобразной красотой, позволявшей предположить, что
певец обладает "сокрытыми рунами таланта": лишь  немногие  в  Инкарране  в
совершенстве освоили искусство создания таких  рун.  Однако,  невзирая  на
руны, мастерство певца уступало виртуозному искусству  женщины,  час  тому
назад выступавшей у входа в дом песнопений.
   - Ну что ж, - решил Габорн, - зато какой щедрый голос.  К  тому  же  та
красотка пела ради денег и славы,  а  этот  малый  просто  решил  развлечь
собравшихся. С его стороны это великодушный жест.
   Хроно, тем временем, таращился в свою кружку. Он понимал, что наговорил
лишнего, но теперь чувствовал потребность продолжить свою мысль.
   - Ваше Лордство, - промолвил он. - То, что вы не цените в своих друзьях
добродетель, возможно не так уж плохо. Вы знаете, что им не  всегда  можно
довериться. А будучи мудрым, вы не станете доверять и себе.
   - Как так? - удивленно спросил Габорн. Конечно, для Хроно, соединенного
незримыми узами  с  другим  человеком,  довериться  самому  себе  было  бы
непозволительной роскошью. Все-таки, - подумал принц, - быть  связанным  с
кем-то в пару - преимущество весьма сомнительное.
   - Люди, считающие себя безупречными,  не  склонны  заглядывать  себе  в
душу, а  потому  чаще  других  допускают  ужасающие  жестокости.  Человек,
видящий в себе зло, постарается не  дать  этому  злу  воли,  но  тот,  кто
совершает злодеяние, полагая, будто  творит  добро,  отдается  этому  всей
душой.
   Габорн хмыкнул, и призадумался.
   - Позволю себе сказать. Ваше Лордство, я рад,  что  вы  задаетесь  этим
вопросом. Человек не должен считать себя хорошим лишь потому, что время от
времени совершает добрые дела. Вы  должны  постоянно  перепроверять  себя,
сверять со своей добродетелью каждый поступок, каждую мысль.
   Принц пригляделся к худощавому ученому. Тот  с  трудом  держал  голову,
глаза его остекленели, однако говорил он доброжелательно и,  для  пьяного,
вполне разумно. Прежде ни один Хроно не давал Габорну советов. Этот случай
представлял собой редкостное исключение.
   Дверь распахнулась,  и  в  гостиницу  вошли  двое  смуглых,  кареглазых
мужчин. Оба были в дорожном платье, обычном для путешествующих купцов,  но
на  поясе  каждого  висела  рапира,  и  оба  имели   по   длинному   ножу,
закрепленному ремнем у колена.
   Один человек улыбался, другой хмурился.
   Габорну вспомнились наставления отца, слышанные еще в детстве.
   - Убийцы из Муйатина всегда пускаются в путь парами, и переговариваются
на языке жестов. Впоследствии отец выучил принца этому языку.
   - Никаких новостей. Ни плохих, ни хороших - вот,  что  означала  улыбка
одного, и насупленные брови другого.
   Взгляд Габорна переместился к двоим смуглым южанам, сидевшим в  дальнем
углу. Как и он сам, они устроились в безопасном  месте,  спиной  к  стене.
Один из них почесал левое ухо
   - Мы ничего не слышали.
   Новопришедшие  уселись  в  противоположном  углу,  подальше  от   своих
соотечественников. Один мужчина положил руки на стол, ладонями вниз.
   - Ничего. Мы подождем.
   Человек этот двигался с  молниеносной  грацией,  свидетельствовавшей  о
наличии у него дара метаболизма. Редкостного  дара,  каким  обладали  лишь
высоко ценимые воины.
   Габорн едва верил своим глазам. Обычные люди, ничем  не  примечательные
жесты. Они даже не смотрели друг на друга. Возможно, это не обмен  тайными
знаками, а просто игра его воображения.
   Габорн обвел взглядом комнату. Никто из посетителей не мог интересовать
убийц - никто, кроме него. Тем не менее, принц  чувствовал  уверенность  в
том, что охотятся не за ним.  В  конце  концов,  Баннисфер  полон  богатых
купцов и мелких лордов. Убийцы могли выслеживать кого-то из них,  а  то  и
одного из своих сородичей южан.
   Однако Габорн не был готов к схватке с такими  людьми,  а  осторожность
еще никому не вредила. Не промолвив и слова, принц  поднялся  и  вышел  из
гостиницы, вознамерившись найти Боринсона. Он встал как раз в тот  момент,
когда кудлатый прислужник принес обед:  жареную  свинину,  свежий  хлеб  и
сливы.
   Принц зашагал по улице. Нетрезвый Хроно, покачиваясь, поплелся за  ним.
Поутру в городе царила бодрящая прохлада. Теперь она  сменилась  жарой,  и
рынок  наполнился  не  самыми  приятными  запахами.  Пахло  мочой  вьючных
животных, пылью и человеческим потом. Скученность и  теснота  построек  не
позволяли смраду развеяться.
   Габорн поспешил к конюшне, откуда старый конюх из Флидс  тут  же  вывел
его мышастого жеребца. Завидя хозяина,  конь  заржал,  вздернул  голову  и
взмахнул светлым хвостом. Казалось, ему не терпится пуститься в  дорогу  -
как и самому Габорну.
   Принц протянул руку, погладил конскую морду и осмотрел скакуна.  О  нем
позаботились как  следует:  шкуру  выскребли,  гриву  и  хвост  заплели  в
косички. Даже зубы, и те были чисты. Коня хорошо накормили, и  он  до  сих
пор дожевывал сено.
   Спустя несколько мгновений, конюх  привел  и  белого  мула  Хроно.  Это
животное не имело запечатленных на шее рун силы, но выглядело ухоженным  и
бодрым.
   Габорн то и дело оглядывался через плечо, - нет  ли  поблизости  других
убийц, но возле конюшни не наблюдалось ничего подозрительного.
   - Послушай, - обратился Габорн к конюху.  -  Ты  часом  не  примечал  в
городе темнокожих незнакомцев, которые ездят парами?
   Конюх задумался, а потом кивнул.
   - Ага, видел я таких. Как  ты  сказал,  мне  и  вспомнилось  -  четверо
чернявых малых оставили лошадей на  моей  конюшне.  А  еще...  точно,  еще
четверо въехали через Хей Рау.
   - А что, часто ты видишь таких молодцов? Конюх приподнял бровь.
   - По правде сказать, кабы не ты, я б и думать о них забыл.  Но  ведь  и
верно, двое таких же малых проехали через город прошлой ночью.
   Габорн нахмурился. Похоже, убийцы так и сновали  по  ведущей  на  север
дороге. Но куда они направлялись? Уж не в замок  ли  Сильварреста,  что  в
сотне миль от города?
   Встревоженный  Габорн  направил  коня  к  живописному  каменному  мосту
Химмерофт,  перекинутому  через  широкую  реку,  с   глубокими   холодными
заводями. На отмелях, в тени росших по берегам ив  резвилась  форель.  Все
вокруг дышало спокойствием. Никаких убийц на мосту не было.
   На противоположном  берегу  брусчатка  заканчивалась.  Пыльная  дорога,
петляя, уводила на запад, но сбоку от нес находилась другая,  уклонявшаяся
к северу. Еще севернее, в лесу, эти дороги  соединялись  вновь.  Местность
славилась обилием колокольчиков, но сейчас  они  уже  отцвели  и  пожухли.
Свернув на тракт  Колокольчиков,  Габорн  дал  волю  своему  коню  На  шее
могучего жеребца  были  запечатлены  руны  метаболизма,  мускульной  силы,
грации и ума. Он мог мчаться втрое быстрее обычного скакуна, имел  силу  и
грацию двух коней и обладал умом четырех. Неутомимый и сообразительный, он
был выведен для охоты, для стремительной скачки по полям и лесным  тропам.
Такому животному не пристало застаиваться на конюшне, наращивая  жирок  на
Баннисферском зерне.
   Хроно с трудом удерживался на спине  своего  белого  мула,  злонравного
существа, при каждом удобном случае норовившего куснуть  жеребца  Габорна.
Но конь быстро вырвался вперед, и мул отстал.
   Габорн скакал по лугам, где, неподалеку от реки  горбились  только  что
сметанные стога сена. Полуденная жара прервала работу, и на  лугах  никого
не было.
   Милях в трех от Баннисфера конь вынес  Габорна  на  вершину  небольшого
холма, и тут принц увидел нечто странное. По земле,  обволакивая  стоявшие
впереди стога, стелился клочковатый туман.
   Туман посреди солнечного дня  представлял  собой  необычайное  зрелище.
Стога и редкие дубы  поднимались  над  дымкой  непривычного,  голубоватого
оттенка. Подобного Габорну видеть не доводилось.
   Принц остановил коня. Тот нервно фыркнул, ему явно  было  не  по  себе.
Осторожно принюхиваясь, Габорн тронул жеребца и медленно въехал  в  полосу
тумана. В воздухе  висел  странный,  не  поддающийся  определению,  запах.
Обладавший двумя дарами обоняния, Габорн пожалел, что их у него не больше.
   - Сера, - подумал он. - Наверное, где-то поблизости  находится  горячий
источник. Оттуда и эта дымка.
   Пришпорив  жеребца,   принц   поскакал   вперед.   Голубоватая   пелена
становилась  все  гуще:  под  конец  и  солнце  на  небе  стало   казаться
таращившимся сквозь хмарь желтоватым глазом.  На  одиноких  дубах  каркали
вороны.
   Проскакав мили полторы, принц углядел в тумане серый  домишко.  Молодая
женщина с неприбранными, торчавшими, как пакля волосами рубила  дрова.  На
расстоянии кожа ее казалась похожей на  грубую  мешковину,  а  лицо  -  на
обтянутый  этой  мешковиной  череп   с   желтыми   болезненными   глазами.
Несомненно, то была одна из сестер, уступивших свою красоту Мирриме.
   Габорн пришпорил жеребца и окликнул девицу..
   Та ахнула, и закрыла лицо ладонью. Подъехав поближе, принц сочувственно
посмотрел на нес, и сказал:
   - Тебе нечего стыдиться. Всякий, кто жертвует собой ради чужого  блага,
заслуживает почтения. За некрасивым лицом зачастую  скрывается  прекрасное
сердце.
   - Миррима дома, - смущенно пробормотала девушка, и побежала  к  хижине.
Спустя мгновение, на пороге появился Боринсон Миррима держала его за руку.
   - Прекрасный осенний день, - с улыбкой промолвил Габорн. - Я ощущаю все
это: залитые солнцем поля, пшеницу, что колышется на ветру, осенние листья
и... угрозу.
   Боринсон озадаченно уставился на голубоватую дымку.
   - Ну и ну, - пробормотал он. - А я-то думал, что становится облачно.  Я
и не представлял...
   Разумеется, сквозь затянутые пергаментом окна трудно было увидеть,  что
происходит снаружи.
   Боринсон принюхался. Благодаря четырем дарам обоняния, нос его был куда
более чутким, чем у Габорна.
   - Великаны! - воскликнул он. - Фраут великаны. Миррима, много  здесь  в
окрестностях великанов?
   - Нет, - удивленно ответила Миррима. - Я отроду ни одного не встречала.
   - Ну, а я их чую. Множество.
   Принц и телохранитель переглянулись. Обоим было ясно - что-то  неладно.
Да и неспроста Габорн заявился сюда на несколько часов раньше, чем обещал.
   - Через город едут убийцы, - прошептал принц. - Мийатинцы.  По  меньшей
мере десяток, из них уже на пути к замку Сильварреста. Правда,  по  дороге
сюда я никого не встретил.
   - Сейчас я разведаю окрестности, - заявил Боринсон. - Вполне  возможно,
кто-то готовит засаду на твоего отца. Его  свита  проследует  через  город
завтра.
   - А не безопаснее ли мне будет поехать с тобой? - спросил Габорн.
   Подумав, Боринсон кивнул. Он отправился за  конем  и  вывел  его  из-за
дома, как раз когда из тумана появился Хроно.
   - Мы скоро вернемся, - заверил Габорн Мирриму, направляя  коня  на  луг
позади  хижины.  Он  беспокоился  за  Мирриму,  ведь  поблизости   бродили
великаны. Но и брать се с собой было бы неразумно:  скорее  всего,  ему  и
Боринсону предстояла опасная прогулка.
   Легкий ветерок гнал с севера голубоватую  дымку.  Всадники  скакали  по
зеленым лугам сквозь туманную пелену. Река загибала  на  запад,  и  вскоре
оказалось, что они сдут вдоль берега. У  воды  необычный  туман  сгустился
настолько, что походил  на  низко  нависшие  тучи.  Становилось  сумрачно:
ласточки уже не пролетали над речной гладью,  стремительно  касаясь  воды.
Вместо них на охоту за насекомыми вылетели летучие мыши. Из кустов, словно
зеленые искорки, взмывали  жуки-светляки.  Сочная  пойменная  травка  была
скошена, и вдоль берега высились стога, поднимавшиеся  из  тумана,  словно
утесы из моря. Всякий раз, когда впереди появлялся стог, Габону  казалось,
что он видит великана. Впрочем, великан мог и спрятаться за стогом.
   Теперь великанов чуял и Габорн. От  их  сальных  шкур  исходил  горький
запах мускуса и нечистот. На грязных стареющих гигантах росли лишайники.
   В прежние времена никто в Рофехаване слыхом не слыхивал о  фраут.  Лишь
сто  двадцать  лет  назад  с  севера,  по  зимнему  льду   пришло   племя,
насчитывавшее четыре сотни огромных  существ.  Всех  их  покрывали  шрамы,
многие еще кровоточили.
   Фраут не владели ни одним человеческим языком, а потому так и не смогли
рассказать, какой страшный враг заставил  их  пуститься  в  бегство  через
ледяную пустыню. Однако великаны  научились  понимать  простые  команды  и
стали работать на людей - таскать огромные глыбы в карьерах или поваленные
деревья на лесосеках. Со временем великанов стали нанимать  богатые  лорды
Индопала, так что большинство из них перебралось на юг.
   Превосходно фраут умели делать только одно - убивать. Габорн и Боринсон
подъехали к небольшой ферме, расположенной на холме у реки. Окна дома были
темны, над дымоходом не поднимался дымок. У порога лежал  мертвый  фермер.
Рука его была вытянута, словно он умер, тщетно пытаясь доползти до дверей.
В воздухе висел тяжелый, медный запах крови.
   Боринсон ругнулся и поехал вперед. Туман впереди сделался еще  плотнее,
но в зеленой траве спутники обнаружили человеческие  следы.  Здесь  прошли
люди, и трава под их ногами обуглилась до черноты. Габорн никогда не видел
ничего подобного.
   - Пламяплеты, - сказал Боринсон. - Могучие. Такие, что  могут  окружать
себя огнем. Их пятеро.
   В Мистаррии тоже встречались пламяплеты, кудесники,  способные  нагреть
помещение или заставить загореться полено,  но  ни  один  из  них  не  был
настолько силен, чтобы под его стопами выгорала земля. Здесь  же  побывали
чародеи, о каких рассказывали легенды. Маги, обладавшие мощью, позволявшей
им выведывать тайны из людских душ и призывать ужасных обитателей  нижнего
мира.
   Сердце Габорна учащенно забилось. Принц глянул  на  Боринсона,  который
теперь держался настороже. В северных королевствах  таких  пламяплетов  не
встречалось, да и великаны здесь толпами не бродили. И те и  другие  могли
придти только с юга. Принц вновь  вдохнул  воздух,  пробуя  его  на  вкус.
Туман. Странный  туман  -  может  быть,  это  тонко  замаскированный  дым?
Поднятый пламяплетами? Сколь же велико скрывающееся за ним войско?
   - Итак, - понял Габорн, - наши лазутчики ошиблись. Радж Ахтен не  будет
тянуть со вторжением до весны.
   Следы пламяплетов вели на север, вдоль берега реки Двинделл. Воины Радж
Ахтена  должно  быть  двигались  лесом,  скрывая  свою   численность.   Но
углубляться в  лес  они  не  станут,  ибо  это  Даннвуд.  Дикий,  древний,
могущественный Даннвуд. Мало кто из людей  осмеливался  забираться  в  его
чащу. На такое не пойдет даже Радж Ахтен.
   - Если я поскачу на север, прямо по дороге, - подумал Габорн, -  то  за
полдня доберусь до Сильварресты. Но нет, - тут же сообразил  принц,  -  за
дорогой следят убийцы. Они перехватят всякого, кто  вздумает  предупредить
короля. Оставалось одно - ехать лесом. Конечно, это опасный путь, даже для
всадника на таком коне. Габорну уже случалось бывать в  Даннвуде,  где  он
охотился на черных вепрей.
   Гигантские лесные вепри -  иные  вымахивали  ростом  со  скакуна  -  на
протяжении  веков  выучились  нападать  на  всадников.   Но   в   Даннвуде
встречалось кое-что пострашнее диких зверей. Поговаривали, что  там  можно
наткнуться на древние руины, все еще охраняемые магией и  духами  умерших.
Габорн и сам видел в лесу духа.
   Люди Радж Ахтена наверняка сдут на боевых  конях.  Могучих,  массивных,
взращенных для битвы в открытом поле, а не  для  того,  чтобы  скакать  по
буеракам. Но даже если Габорн пустит  своего  жеребца  во  весь  опор,  на
дорогу до замка Сильварреста уйдет целый день.  И  путь  будет  отнюдь  не
легок.
   Между тем отец Габорна находился не слишком далеко на юге. Король Ордин
ехал на север, дабы, согласно обычаю, принять участие в осенней охоте.  На
сей раз его сопровождало более двух тысяч воинов, ибо через неделю Габорну
предстояло сделать принцессе  Иом  Сильварреста  официальное  предложение.
Ордин хотел, чтобы у его сына была  подобающая  свита.  Теперь  эти  воины
вполне могли потребоваться для битвы.
   Габорн поднял руку и зашевелил пальцами, подавая знак Боринсону.
   - Расходимся. Ты предупредишь короля Ордина. Боринсон,  тоже  на  языке
жестов, спросил:
   - Куда собрались вы?
   - В замок Сильварреста.
   - Опасно! - возразил телохранитель. - Лучше поеду я.
   Габорн покачал головой, и указал на юг.  Боринсон  ответил  ему  хмурым
взглядом.
   - Нет. Я поеду на север. Ехать вам слишком опасно. Но Габорн  никак  не
мог с этим согласиться. Несомненно,  путь  предстоял  опасный,  но  именно
такова и должна  быть  дорога  к  власти.  Он  намеревался  стать  лордом,
способным покорять  людские  сердца.  А  лучший  способ  завоевать  сердца
Гередонцев, это прийти им на помощь.
   - Ехать должен я! - яростно просигналил Габорн.
   Боринсон собрался было продолжить спор,  но  принц  выхватил  саблю,  и
взмахнув ею, слегка задел  щеку  телохранителя.  Совсем  чуть-чуть,  такой
порез воин запросто мог бы получить во время бритья.
   Ярость отхлынула, и Габорн тут же пожалел о совершенном в запальчивости
поступке. Однако Боринсон понял, что  в  столь  непростых  обстоятельствах
спорить с принцем не стоит. Споры - яд. Человек,  заранее  считающий  себя
обреченным на неудачу, непременно потерпит поражение. Габорн ни в какую не
станет прислушиваться к возражениям, способным подорвать его уверенность.
   Принц указал острием сабли на юг и, глядя со значением на  Боринсона  и
Хроно, свободной рукой просигналил.
   - Надо позаботиться о Мирриме.
   Коль скоро солдаты Радж Ахтена убивали мирных крестьян ради одной  лишь
уверенности в том, чтобы никто не прознал  об  их  продвижении,  такая  же
участь могла грозить и Мирриме.
   Боринсон задумался, принц Габорн не  чета  какому-нибудь  простолюдину.
Обладая дарами ума и мускульной силы, он,  несмотря  на  молодость,  ведет
себя, как настоящий мужчина, а не вздорный юнец. За последний год Боринсон
стал относиться к нему, как к равному и уже не считал Габорна ребенком, за
которым нужен постоянный пригляд.
   По существу, Боринсон разрывался надвое. И короля Сильварреста и короля
Ордина следовало предупредить как можно скорее, но воин не мог отправиться
к обоим одновременно.
   - На дороге убийцы, - напомнил ему Габорн -  Лес  безопаснее,  Я  поеду
лесом.
   К удивлению Габорна, Хроно развернул своего мула  и  поехал  назад,  по
направлению  к  городу.  Юноше  редко  доводилось  избавиться  от  надзора
летописца, но сейчас тот поступил так, как повелевал здравый смысл. Мул не
мог поспеть за могучим скакуном и, вздумай Хроно  потащиться  за  Габорном
он, скорее всего, обрек бы себя на гибель.
   Боринсон потянулся, отстегнул от седла лук и колчан и  протянул  оружие
Габорну.
   - Да пребудут с вами Бесславные,  -  прошептал  он.  Габорн  благодарно
кивнул, понимая, что лук может  ему  весьма  пригодиться.  Когда  Хроно  и
Боринсон скрылись в тумане, принц поежился, и облизал  губы:  во  рту  его
пересохло от страха.
   -  Готовность  -  мать  мужества,  -  напомнил  он  себе   наставление,
вынесенное из Палаты Сердца. Однако сейчас все знания,  почерпнутые  им  в
Доме Разумения казались ... недостаточными.
   Нужно было подготовиться к дороге, в которой скорее всего  не  обойтись
без стычки.  Габорн  спешился,  и  первым  делом  швырнул  на  землю  свою
украшенную пышным пером щегольскую шляпу. В пути ему  лучше  выглядеть  не
богатым купцом, а бедным крестьянином, не наделенным никакими дарами.
   На сей случай в седельной суме Габорна хранился поношенный серый  плащ.
Принц достал его, накинул на плечи, после чего натянул лук. У него не было
секиры, способной рассечь броню, - лишь легкая дуэльная сабля  да  кинжал,
закрепленный у колена ремнем. Размяв руки и плечи,  Габорн  несколько  раз
взмахнул клинком, настолько привычным,  словно  он  был  продолжением  его
руки, и бережно вложил оружие в ножны.
   Принц не мог замаскировать своего скакуна, горделивого  и  прекрасного,
словно ожившая статуя, изваянная из  камня,  или  отлитая  из  металла.  В
глазах жеребца светился деятельный, почти человеческий ум.
   Склонившись к конскому уху, принц шепнул:
   - Друг мой, мы должны ехать быстро, но не поднимая шума.
   Конь кивнул. Габорн не мог судить, насколько  хорошо  были  поняты  его
слова.  Разумеется,  жеребец  не  был  способен  полноценно,  воспринимать
человеческую речь, но, получив дары ума от других лошадей,  откликался  на
некоторые  словесные   команды.   Иные   люди   проявляли   куда   меньшую
сообразительность.
   Поначалу принц не решился ехать верхом и повел коня в поводу.  Понимая,
что и впереди и позади войска Радж Ахтена вьются  конные  патрули,  он  не
хотел, чтобы  его  вырисовывающийся  в  тумане  силуэт  стал  мишенью  для
какого-нибудь лучника.
   Принц  припустил  бегом  и  скоро  набрал  темп,  который   мог   легко
поддерживать в течение всего дня. Вокруг простирались  затянутые  странным
туманом, неестественно тихие и пустынные луга.
   Из-под его ног бросались врассыпную полевые  мыши,  с  дуба  прокаркала
одинокая ворона. Облачком взмыла в воздух воробьиная стайка. Откуда-то  из
леса донеслось мычание коровы, которую некому было подоить. Все  это,  так
же как шелест травы и приглушенный стук конских копыт,  не  могло  отвлечь
Габорна от размышлений. Пробегая по скошенным лугам  и  сжатым  полям,  он
оценивал свои возможности.
   По меркам Властителей Рун, принц не был слишком могуч, да никогда и  не
стремился к могуществу, оплаченному ценой человеческих страданий.  Ему  не
хотелось бы жить с чувством неизбывной вины.
   Однако, уже после его рождения отец стал приобретать для него дары: два
ума, три мускульной силы, три жизнестойкости и три изящества.  Он  обладал
зрением двоих человек и слухом троих, пятью дарами голоса и двумя обаяния.
   Все это давало определенные преимущества, но в открытом бою принц  едва
ли смог бы выстоять против "Неодолимых" Радж Ахтена.  У  него  не  имелось
дара метаболизма, к тому же он пустился в путь  без  доспехов.  При  таких
обстоятельствах ему приходилось рассчитывать лишь на хитрость,  отвагу  да
резвость верного коня
   По пути Габорну встретились еще два дома - обитатели обоих были  убиты.
У первого из них принц задержался. Он нарвал  в  саду  яблок,  дал  поесть
коню, и несколько штук положил в карман.
   За последним домом поля кончались - впереди  виднелась  густая  поросль
дубов, кленов и ясеней. Здесь начинался Даннвуд. Листва  на  деревьях  уже
поблекла. В других местах это происходило в самом конце лета, но здесь,  в
низинах, лес надевал осенний наряд раньше.  Следуя  вдоль  опушки,  Габорн
учуял запах кожи, конского пота и смазанной брони. Но  на  виду  никто  не
показывался.
   Принц нашел уходившую в лес, проложенную дровосеками тропу и задержался
у самой кромки  деревьев,  чтобы  подтянуть  подпругу.  Он  уже  собирался
вскочить в седло и пустить коня во весь опор, как,  вдруг,  услышал  треск
ломающихся ветвей.
   За деревьями, всего футах в сорока перед ним, стоял фраут.  Здоровенное
заросшее рыжевато-коричневым мехом чудище таращилось  на  него  огромными,
серебристыми глазами. Великан напряженно  всматривался  в  туман,  видимо,
силясь разобрать, кто перед ним - друг или враг. Фраут был двадцати  футов
ростом и восьми футов в  развороте  плеч.  Его  мохнатую  шкуру  покрывала
кольчуга, оружием ему служила длиннющая дубовая  жердь,  обитая  железными
кольцами. Рыло страшилища выдавалось вперед, превосходя  длиною  лошадиную
морду. Пасть усеивали острые  зубы.  В  облике  великана  не  было  ничего
человеческого.
   Гигант подергал круглым маленьким ухом, отгоняя надоедливое  насекомое,
отпихнул в сторону дерево и подался вперед.
   Габорн прекрасно знал, что ему нельзя  делать  резких  движений,  иначе
фраут сочтет его за врага. Скорее всего он до сих пор не напал на  Габорна
потому, что всадники Радж Ахтена тоже носили темное платье,  и  ездили  на
конях с рунами силы.
   Однако Габорна должен был неминуемо выдать запах, ведь,  в  отличие  от
него, солдаты Волчьего Лорда пахли хлопком, карри и оливковым маслом.
   Габорн хотел нанести удар первым, но понимал, что его сабля не  пробьет
кольчугу. Ввязываться в схватку с сомнительным исходом было бы  неразумно.
Стрелять тоже: даже удачный выстрел не уложит такую громадину мгновенно.
   Лучшим решением представлялось выждать, подпустить великана поближе,  а
когда тот наклонится, чтобы принюхаться, располосовать ему саблей  глотку.
Стремительно и бесшумно.
   - Друг, - негромко, успокаивающе произнес Габорн,  отпуская  поводья  и
опуская лук. Великан оперся о свою орясину и вытянул рыло, принюхиваясь  с
расстояния десяти футов.
   Далеко, слишком далеко.
   Приблизившись на фут, фраут снова втянул  ноздрями  воздух.  Расстояние
между его глазищами должно быть составляло добрую пару футов. Широкий  нос
сморщился. К счастью, великаны не отличались острым чутьем.
   Габорна обдало  зловонным  дыханием  -  смердело  гнилым  мясом.  Принц
приметил, что на морде чудовища  запеклась  кровь:  не  иначе,  как  фраут
подкрепился падалью.
   Размеры чудища устрашали.
   - Я ничто перед ним! - сквозило в мозгу  Габорна,  -  Ничто!  Он  может
швырнуть меня в воздух, словно щенка!
   Огромные, длиной чуть ли не в  человеческий  рост  лапы  были  способны
сокрушить кости, а острые когти - разорвать в клочья живую плоть. То,  что
Габорн - Властитель Рун сейчас не имело никакого значения.
   Принц с ужасом взглянул  в  серебристые  глаза  -  каждый  величиной  с
тарелку - и тут его осенило. Нет, разить надо не в глотку, а в глаз. Горло
прикрывает толстая, мохнатая шкура, тогда как глаза ничем не защищены.
   Существо было старым, на его морде, даже под мехом, виднелись шрамы.
   - Не иначе, как один из тех, что пришли с севера  по  льду,  -  подумал
Габорн, и пожалел, что не знает языка фраут.  Возможно,  с  этим  зверюгой
удалось бы договориться.
   Великан  опустился  на  колени,  еще  раз  принюхался,  и   глаза   его
округлились от удивления.
   Габорн выхватил  саблю  и,  сделав  молниеносный  выпад,  вонзил  се  в
огромный глаз. При ударе клинок слегка искривился, но острие проскользнуло
за глазницу и глубоко погрузилось в мозг. В  тот  же  миг  принц  выдернул
саблю и отскочил в сторону. Из раны хлынула кровь:
   Габорн не ожидал, что ее будет так много.
   Великан откинулся  назад  и  схватился  за  глаз.  Нижняя  челюсть  его
бессильно отвисла, однако он все же  вскочил  на  нога,  сделал  несколько
нетвердых шагов и задрал морду к небу.
   Но, даже умирая, фраут успел предупредить сородичей. Его  громоподобный
рев потряс лес и тут же к югу, к северу и к востоку  от  того  места,  где
находился Габорн, великаны взревели в ответ.





   В тот вечер город, над которым высился замок Сильварреста,  был  тих  и
спокоен. Весь день к его стенам прибывали купеческие караваны. Торговцы  с
юга  везли  драгоценные  пряности,  краски,  слоновую  кость  и  ткани  из
Индопала. Купцов собралось много, гораздо больше, чем обычно.
   Луг перед замком покрылся яркими шелковыми шатрами. Сгустились сумерки,
и зажженные в шатрах светильники сделали их похожими на сияющие  самоцветы
- россыпь агатов, изумрудов, топазов и сапфиров.
   Зрелище это озадачивало, хотя из темноты, со стен  запретной  цитадели,
оно казалось прекрасным.
   Караульные на стенах, все как один, знали,  что  "торговца  пряностями"
выкупили на удивление быстро. Король запросил неслыханную цену,  но  купцы
согласились  с  ней  сразу,  без  споров  и  возражений.   Что,   учитывая
вспыльчивый нрав южан казалось весьма странным - многие боялись,  что  они
взбунтуются.
   Но куда поразительнее было то, что вместе со множеством лошадей и мулов
в составе купеческих караванов к городу подошли животные, каких  здесь  не
видели за все века существования ярмарки.
   Слоны. Четырнадцать  белых  слонов,  покрытых  разноцветными  шелковыми
попонами, расшитыми бусинами, жемчугами и золотом. Один из них был отмечен
рунами силы.
   Погонщик - одноглазый мужчина с седеющей бородой - уверял, будто слонов
привели на показ, как диковину. Но в замке Сильварреста  прекрасно  знали,
что в войсках  Индопала  слонов  нередко  облачают  в  броню,  и  посылают
таранить ворота вражеских крепостей.
   Кроме  того,  караваны  сопровождало  подозрительно  много  вооруженных
охранников.
   - Конечно, - говорили купцы, сцепив руки под подбородком и кланяясь,  -
воинов больше, чем обычно, но нынче без сильной стражи не обойтись. Дороги
опасны, в горах свирепствуют разбойники.
   Разбойники в этом году и впрямь  разгулялись,  как  никогда.  Их  шайки
совершали опустошительные набеги и на юге,  во  Флидсе,  и  на  западе,  в
Орвинне. Солдаты короля обнаружили их  следы  даже  в  Даннвуде,  чего  не
случалось уже лет тридцать.
   Так  или  иначе,  и  слоны,  и  охранники  беспокоили   только   короля
Сильварреста и его воинов. Горожане попросту закрывали глаза  на  все  эти
странности.
   После захода солнца над рекой поднялся туман. Повеял прохладный ветер и
город  обволокла  пелена,  подступившая  ко  гребню  Внешней  Стены.  Ночь
выдалась безлунной. Лишь яркие диадемы  звезд  сверкали  в  се  бескрайних
черных полях.
   В  том,  что  убийцам   удалось   перебраться   через   Внешнюю   Стену
незамеченными, не  было  ничего  удивительного.  Возможно,  они  еще  днем
заявились в город под видом торговцев, а потом  укрылись  на  какой-нибудь
голубятне или конюшне. Или же, воспользовавшись  туманом,  клубы  которого
окутывали зубцы, перелезли через стену по приставным лестницам.
   Но не  стоило  удивляться  и  тому,  что  один  из  часовых  углядел  с
Королевской Башни смутные очертания. Издали казалось, будто по Королевской
Стене, спускаясь на  Масляную  улицу,  карабкаются  черные  пауки.  Король
заранее позаботился о том, чтобы усилить  наблюдение.  С  каждой  башни  и
каждой бойницы в темноту всматривались внимательные глаза.
   Убийцы двигались стремительно и  бесшумно,  но  их  появление  не  было
неожиданностью для стражи.
   Скорость, с которой  перемещались  враги,  была  такова,  что  единожды
моргнув, человек мог бы не поверить, что за миг до  этого  кого-то  видел.
Такой   способностью   обладали   лишь   люди   с    даром    метаболизма.
Самоубийственным даром, ибо принявший его не только двигался, но и  старел
вдвое быстрее обычного человека.
   Однако следивший за нападавшими сэр Миллман,  королевский  дальновидец,
заподозрил, что скорость некоторых  убийц  превосходит  нормальную  в  три
раза. Любой носитель стольких даров через десять лет неминуемо  одряхлеет,
а через пятнадцать - умрет.
   И лишь люди с нечеловеческой силой могли взбираться по отвесным стенам,
цепляясь пальцами рук и ног за каждую шероховатость и трещину.
   О том, сколько даров мускульной силы имеется у каждого убийцы,  Миллман
не брался даже гадать.
   Зато сам он получил дары зрения  от  семи  человек,  а  потому  даже  с
Королевской Башни смог увидеть более чем достаточно. Он повернулся к двери
в Королевский покой и негромко доложил.
   - Мой лорд, наши гости прибыли.
   Король Сильварреста сидел в старом, доставшемся ему от отца излюбленном
кресле и вчитывался в книгу эмира Оватта  из  Туулистана,  пытаясь  понять
почему в станс Радж Ахтена ей придавали такое  значение.  Ради  сохранения
каких тайн стоило идти на убийство?
   Услышав слова дальновидца, король задул светильник, подошел к эркеру  и
устремил взгляд сквозь витраж-нос стекло. Старое и бугристое, оно искажало
обзор, словно было заляпано растопленным маслом.
   Убийцы уже добрались до последней  оборонительной  стены  замка,  стены
Башни Посвященных. Там жили  люди,  посвятившие  себя  Дому  Сильварреста,
отдавшие дары членам королевской семьи и королевским воинам.
   Итак, убийцы Радж Ахтена вознамерились  уничтожить  Посвященных,  убить
тех, чей ум, сила  и  жизнестойкость  питали  могущество  короны.  То  был
гнусный замысел, ибо Посвященные не могли защитить себя. Некогда блестящие
молодые люди, уступив свой ум, не могли отличить  правую  руку  от  левой.
Расставшиеся с  мускульной  силой  лежали  в  постелях,  беспомощные,  как
новорожденные младенцы. Поднять руку на Посвященного считалось подлостью.
   Увы,  многих  это  не  останавливало,  поскольку  убийство  Посвященных
представляло собой самый простой способ  подорвать  мощь  Властителя  Рун.
Лишившись поддерживавших его даров,  лорд  утрачивал  свои  возможности  и
превращался в обычного человека.
   Враги приближались так быстро, что Сильварреста  едва  успевал  сделать
необходимые распоряжения Разумеется, к встрече готовились заранее. Чаны  с
кипящим маслом подняли на стену сразу после  наступления  темноты.  Помимо
трех часовых, как обычно расхаживавших по гребню, за зубцами притаилась на
корточках еще дюжина воинов. Но теперь требовалось  еще  и  расставить  по
местам лучников, а также уведомить о нападении солдат, скрывавшихся внизу,
в городе. Им предстояло отрезать убийцам путь к отступлению.
   Выждав, когда враги доберутся до середины стены, король распахнул  окно
и пронзительно свистнул.
   В тот же миг солдаты вскочили и опрокинули чаны. Масло потекло по пенс,
тяжелые железные котлы полетели вниз. Увы, действия защитников не возымели
желаемого эффекта, ибо холодный ночной  воздух  несколько  остудил  масло.
Полученные ожоги не остановили убийц, хотя некоторые из них  закричали  от
боли, а иные полетели на землю, сбитые тяжестью котлов.  Уцелевшие,  а  их
было более двух десятков, продолжали карабкаться вверх с ловкостью ящериц.
   Защитники  Башни  Посвященных  взялись  за  мечи  и  копья.  Из  бойниц
высившейся примерно в ста ярдах Королевской Башни полетели стрелы,  сразив
еще нескольких убийц. Но  воины  Радж  Ахтена  были  устрашающе  быстры  и
невероятно решительны.
   Король Сильварреста полагал, что, нарвавшись на засаду, враги обратятся
в бегство, они же, вопреки  ожиданиям,  рванулись  вперед  и  в  считанные
мгновения  достигли   опутанного   тонкой,   острой   проволокой   гребня.
Королевские воины сумели сбросить вниз дюжину нападавших, но  семеро  южан
взобрались на стену и схватились с защитниками лицом к лицу.
   Боевое искусство нападавших казалось невероятным, быстрота  движений  -
немыслимой. Дюжина королевских солдат  полегла  на  месте,  но  и  четверо
воинов Радж Ахтена расстались с жизнью.
   Убийц осталось лишь трос. Не теряя времени, они помчались  по  ступеням
вниз,  внутрь  башни.  Наперерез  им   поспешили   королевские   пикинеры,
охранявшие перекрытый стальной решеткой вход в Холл Посвященных.
   Двое убийц проскочили мимо пикинеров и бросились  на  решетку.  Толстые
стальные прутья заблаговременно  вмуровали  в  камень,  однако  нападавшие
ухватились за них и вырвали решетку из стены, выворотив  заодно  несколько
двухсотфунтовых глыб, вделанных в известковый раствор.
   Третий южанин развернулся, чтобы сдержать королевских солдат. Но на сей
раз ему противостояли не обычные воины. Капитан Дерроу и капитан Олт бок о
бок выступили вперед.
   Олт сделал  молниеносный  выпад,  целя  противнику  в  голову,  но  тот
увернулся и коротким мечом полоснул Олта  по  защищенной  перчаткой  руке.
Быстрота движений этого смуглого, одетого в черное, человека  повергала  в
изумление. Казалось, он находился в нескольких местах  одновременно,  так,
что ему невозможно было нанести удар. Руки убийцы - в одной он держал меч,
а в другой кинжал - вращались в стремительном вихре школы Танцующих Рук.
   Тяжелая дверь заскрипела и подалась. Нападавшие рывком распахнули ее, и
один из них ворвался внутрь.
   Второй не успел - капитан Дерроу раскрутил пику, словно топор, и  нанес
ему страшный удар по голове.
   Воин,  пытавшийся  задержать  Дерроу  и  Олта,  нырнул  в  сторону,  но
многоопытный Олт предвидел его движение. Сделав стремительный  бросок,  он
насадил врага на острие пики, поднял его в воздух и отшвырнул  в  сторону.
Затем капитан отбросил пику, выхватил длинный кинжал и вбежал в Холл.
   Оказавшись внутри, Олт увидел, что уцелевший  враг  уже  успел  уложить
двоих стражников, охранявших дверь изнутри и убить  пятерых  или  шестерых
Посвященных.  Его  симитар  был  занесен  еще  над  одним  несчастным,  но
подоспевший Олт с силой засадил свой клинок в спину врага.
   Обычного человека такой удар убил бы  на  месте.  Обладатель  множества
даров  жизнестойкости  мог  бы  обезуметь  от  ярости,  и   броситься   на
противника. Но того, что сделал убийца, не в силах был  предвидеть  никто.
Даже Олта пробрало холодом.
   Одетый в черное, с повязанным черным платком лицом и  поблескивавшей  в
ухе  золотой  серьгой,  человек  повернулся  и  пристально  уставился   на
капитана. У Олта дрогнуло сердце - трудно было  даже  вообразить,  сколько
даров должен принять человек чтобы не обращать внимания на пронзившую  его
смертоносную сталь.
   Но тут,  сквозь  сломаную  дверь,  в  помещение  ворвались  королевские
солдаты. Олт наклонился и подобрал боевой молот убитого стражника.  Убийца
взглянул Олту прямо в глаза, поднял  руки  и  заговорил  с  сильным  южным
акцентом.
   - Смотри, варвар, - сейчас меня захлестнет этот людской  поток.  Но  ты
узришь и свою судьбу, ибо скоро на тебя, и  все  твое  жалкое  королевство
могучим валом хлынут Неодолимые моего лорда.
   Неодолимые представляли собой отборную гвардию  Радж  Ахтена.  То  были
могучие, стойкие воины, каждый из которых обладал по  меньшей  мере  одним
даром метаболизма. Они сеяли смерть, не останавливаясь ни перед чем.
   Неожиданно Опт понял, что весь этот  разговор  затеян  лишь  для  того,
чтобы усыпить его бдительность. Прорвавшийся внутрь башни враг видел  свою
цель в одном - убить как можно больше Посвященных.
   В тот же миг человек в  черном  мотнулся  к  кроватям  спящих,  но  Олт
бросился следом, и тяжелый боевой молот сокрушил шейные позвонки убийцы.
   - Не хвались раньше времени, - пробормотал капитан.
   Находившийся  в  своей  башне  король  Сильварреста  узнал   о   гибели
Посвященных, когда  начал  терять  магическую  связь  с  ними.  Подступала
тошнота, казалось, будто в  его  внутренностях  копошится  холодная  змея.
Люди, одарившие его умом, пали, и на короля неожиданно обрушилась пустота.
Двери памяти закрылись перед ним навеки.
   Ему даже не суждено было  узнать,  что  он  утратил  -  воспоминания  о
друзьях детства, о веселых пикниках в лесу, знание боевых приемов, которым
выучился у отца, время от времени практикуясь с ним  на  мечах,  память  о
прекрасном закате или первом поцелуе жены. Так или иначе, король  оказался
отлученным  от  части  своего  прошлого,  оставшейся   там,   за   наглухо
зашторенными окнами. В глазах его потемнело, сердце пронзила  острая  боль
утраты.
   Однако предаваться скорби  не  было  времени.  Сильварреста  вскочил  и
устремился вниз по лестнице, чтобы,  если  потребуется,  лично  встать  на
защиту Посвященных.
   Короля шатало, словно  он  ковылял  во  тьме,  однако,  спустя  минуту,
Сильварреста добрался до  Башни  Посвященных,  где  смог  оценить  потери.
Десять королевских солдат были мертвы, пятеро  получили  тяжелые  ранения.
Смерть постигла и пятерых Посвященных.
   Осмотрев трупы Мийатинских убийц, король понял, что его людям  пришлось
столкнуться с грозным противником. На  теле  сраженного  Олтом  вражеского
предводи теля запечатлелось  более  семидесяти  рун.  Обладатель  стольких
даров наверняка являлся капитаном Неодолимых. Многие другие имели двадцать
или более рун, что делало их равными капитану Дерроу.
   Отдельно лежали пятеро Посвященных. Двое из них  уступили  королю  свой
ум, двое подарили зрение и еще один отдал зрение королевскому дальновидцу.
Сильварреста предположил, что слепцы беседовали у очага. Безумцы подошли к
ним, привлеченные звуком голосов. Они собрались вместе как раз перед  тем,
как в холл ворвался убийца.
   Подсчитав  убитых,  король  счел,  что  ему  еще  повезло.  Все   могло
обернуться гораздо хуже. Прорыв мийатинцев вглубь привел  бы  к  ужасающим
результатам.
   Но это ничуть не умалило тяжести утраты.  Сильварреста  обладал  дарами
ума пяти человек, и теперь лишился сорока  процентов  своих  воспоминаний.
Годы учебы ушли впустую. Кому ведомо, что из известного ему еще пяти минут
назад могло бы весьма пригодиться в предстоящие  дни.  Глядя  на  мертвых,
король задумался о том, как расценивать это нападение?  Как  подготовку  к
намеченной на следующий год войне? Послал ли  Радж  Ахтен  убийц  ко  всем
королям севера с тем, чтобы ослабить будущих противников? Или  случившееся
являлось частью иного плана, дерзкого и непредсказуемого.
   Прочитанное в книге эмира внушало королю беспокойство. Радж Ахтен редко
утруждал себя хитроумными комбинациями, предпочитая  полагаться  на  силу.
Наметив кого-либо из соседей, он обрушивался на  него  всей  своей  мощью,
захватывал замки, безжалостно подавлял сопротивление, и, лишь закрепившись
на завоеванных землях, развивал наступление дальше.
   Зная это, трудно было понять, почему нынешний удар  оказался  нацеленым
на Гередон, - далеко не самое слабое из  северных  королевств,  отнюдь  не
соседствовавшее с владениями Волчьего Лорда.
   И тут Сильварреста вспомнил сыгранную много лет назад партию в шахматы.
Тогда Радж Ахтен стремился контролировать  даже  самые  отдаленные  уголки
доски. То же самое происходило теперь.  Хотя  Гередон  находился  на  краю
доски, где разыгрывал свою партию Волчий Лорд, падение  этого  королевства
существенно изменило  бы  расстановку  сил.  Флидс  и  Мистаррия  были  бы
поставлены перед необходимостью обороняться на двух фронтах - и с севера и
с юга. К тому же Гередон - страна не бедная. Кузнецы  Сильварреста  ковали
лучшее оружие, лучшие доспехи в  Рофехаване.  Здешняя  земля  была  богата
скотом,  дававшим  мясо,  овцами,  с  которых  настригали  шерсть,  лесом,
пригодным для возведения укреплений и сооружения осадных  машин,  а  также
людьми. Вассалами, каковые могли отдать дары.
   Радж Ахтен нуждался в богатствах Гередона чтобы покорить весь север.
   - Кроме того, - напомнил себе Сильварреста, - моя жена  приходится  ему
кузиной. Возможно, Волчий Лорд полагает, что  она  представляет  для  него
угрозу. Небесам ведомо  -  Венетта  Сильварреста,  предоставься  ей  такой
случай, без колебаний прирезала бы своего родственничка спящим.
   - Надо известить всех королей Рофехавана,  -  подумал  Сильварреста.  -
Предупредить их, ведь убийцы могут быть посланы и  к  ним.  А  вдруг  Радж
Ахтен задумал нанести грандиозный удар по всем замкам, по всем Посвященным
одновременно? Именно этой ночью? В таком случае,  мое  предупреждение  уже
запоздало.
   Король потер глаза. Тревожные мысли не давали ему покоя.






   Месяц Урожая день двадцатый




   В тишине, под светом звезд, принц  Габорн  ехал  по  ночному  Даннвуду,
стараясь держаться подальше от оврагов и темных густых зарослей, где могли
таиться странные существа.
   Его  окружали  искривленные,   наполовину   уже   облетевшие   деревья.
Сохранившиеся на березовых ветвях листья напоминали в темноте  шевелящиеся
пальцы. Плотный ковер опавшей листвы глушил перестук конских копыт.
   Вскоре после наступления сумерек колдовской туман начал редеть  -  Радж
Ахтен более не имел нужды скрывать свое войско за ею пеленой. Зато  звезды
над головой сияли  необычайно  ярко:  видимо,  пламяплеты  пустили  в  ход
какие-то чары, позволявшие собирать свет, чтобы армии Волчьего Лорда легче
было пройти по лесу.
   Несколько часов Габорн петлял,  обходя  основные  силы  Радж  Ахтена  и
стараясь не нарваться на патрули. Ему удалось убить еще двух  великанов  и
сразить   стрелой   одинокого   всадника.   Помимо   врагов,   приходилось
остерегаться призраков и объезжать волшебные пруды. Рассказывали, будто  в
верховьях реки Вай встречались  омуты,  в  таинственных  глубинах  которых
обитали трехсотлетние  осетры,  разумом  своим  не  уступавшие  величайшим
мудрецам из людского племени.
   Однако принца удивляли не  эти  чудеса,  а  легендарная  приверженность
Даннвуда "праву" и "закону".  Поговаривали,  что  даже  облачные  существа
Небесных  Владык  редко  пролетают  над  этим  лесом.  Еще  реже  решались
углубиться в него люди, бывшие не в ладах с законом.
   Согласно преданию, некогда в  Даннвуд  явился  объявленный  вне  закона
Эдмон Тиллерман, свирепый разбойник, бравший дары ума и мускульной силы  у
медведей, а потому и сам уподобившийся дикому зверю. Через некоторое время
он   неузнаваемо   изменился.   Жестокий   грабитель    стал    поборником
справедливости. Великим  героем,  вступавшимся  за  беззащитных  крестьян,
обиженных другими разбойниками, и защищавшим всех обитателей леса.
   Ходили  и  другие  истории,  одна  чуднее  другой.  Утверждали,   будто
несколько  веков  назад  в  лесу  убили  старую  женщину.  Труп   закидали
валежником, но старуха превратилась в странное существо из палок и сучьев,
которое расправилось с убийцами. А взять разговоры о "каменных  гигантах",
порой выходивших на опушку и подолгу стоявших, задумчиво поглядывая на юг.
   Никто не знал, почему  древние  даскин  разорвали  лес  надвое,  создав
Опасный Провал, гигантский шрам на теле Земли. И зачем воздвигли они  Семь
Стоящих Камней, тех самых, что якобы "поддерживают мир"?
   Было время - правда, оно миновало много веков назад,  -  когда  Даннвуд
относился  к  людям  лучше,  нежели  теперь.  В   ту   пору   всякий   мог
путешествовать по лесу свободно.  Но  сейчас  под  сенью  деревьев  царила
тревожная, напряженная тишина. Лес  гневался  на  непрошеных  гостей.  Жар
пламяплетов опалял деревья, стальные подковы боевых  коней  ранили  почву.
Солдаты и великаны шли напролом, вытаптывая все на своем пути.
   Бесцеремонное вторжение армии Радж Ахтена ничуть не походило на осеннюю
охоту короля Сильварреста. Жители Гередона относились к лесу с  почтением.
Они испрашивали у Даннвуда разрешение на охоту и делали ему  подношения  -
саженцы деревьев, и целые кучи навоза. В прошлом  году  люди  Сильварреста
привезли с собой хворост для костров, а перед тем как вступить под  лесную
сень заручились благословением Биннесмана, Охранителя Земли.  Войско  Радж
Ахтена терзало лес. Но что он мог поделать.
   В ту ночь не кричали совы. Габорн дважды  встречал  гигантских  оленей:
продираясь сквозь чащу, они потрясали огромными рогами, словно готовясь  к
бою.
   Справа от принца маршировала  армия.  По  всему  лесу  распространялось
возбуждение, как будто назревала буря*
   Габорн слышал, что порой  на  головы  нежелательных  пришельцев  падают
тяжелые сучья, ветви сплетаются, преграждая  им  путь,  а  змеистые  корни
оплетают копыта коней, сбрасывая всадников наземь.  Но  стоило  ли  верить
подобным сказкам?
   Принц  полагал,  что  лес  не  в  состоянии  остановить  целое  войско.
Особенно, если с ним идут  пламяплеты,  готовые  на  ответные  меры.  Нет,
Даннвуду придется смириться с насилием.
   Час за часом ехал принц по лесу,  и  с  каждой  милей  его  все  больше
одолевала сонливость. Он чувствовал приятную слабость, подобную той, какую
навевает пряное вино, выпитое  на  бивуаке  у  костра  или  приготовленный
травником успокаивающий отвар из маковых лепестков.
   Слипались веки. Когда, объезжая скалистый пик, Габорн  перевалил  через
кряж и вновь спустился в долину, он уже едва ли не спал. Но тут  его  путь
замедлился ибо повсюду, куда ни  направлял  он  коня,  дорогу  преграждали
густые заросли куманики.
   Рассердившись,  принц  выхватил  саблю  и  уже  подумал  о  том,  чтобы
прорубить себе тропу, но тут же замер на  месте.  Из  темноты  послышалась
брань, и звяканье металла. Прямо перед ним, сквозь  ту  же  самую  рощицу,
прорубался какой-то воин в стальных доспехах. Странно, что он  уловил  эти
звуки так поздно. Чуть ли  не  слишком  поздно.  Уж  не  сами  ли  деревья
подталкивали его навстречу опасности?
   Придержав коня, Габорн вгляделся в темноту, и за стеной деревьев увидел
продиравшийся сквозь заросли патруль. Целую дюжину солдат.
   Лишь когда они удалились на безопасное расстояние, принц позволил  себе
глубоко вздохнуть. Но и тогда он не двинулся с места. Долгий момент ушел у
него на то, чтобы сосредоточиться и направить мысленный посыл.
   - Никакого зла, - говорил Габорн лесу. - Я не причиню тебе вреда,
   Лишь  невероятным  усилием  воли  принцу   удалось   сдержать   желание
пришпорить коня и опрометью пуститься вскачь. Навстречу неминуемой гибели.
   - Я друг, - пытался сказать он. - Почувствуй меня. Испытай меня.
   Мгновения тянулись, как вечность, но Габорн не оставлял попыток открыть
Даннвуду всего себя, свой разум и сердце.
   И лес  откликнулся.  Принц  почувствовал,  как  в  глубь  его  сознания
медленно протянулись невидимые щупальца,  опутывая  рассудок,  как  корень
оплетает камень. Он ощущал их тяжеловесную силу.
   Даннвуд проник в него, добираясь до самых глубин памяти. Перед  глазами
Габорна  замелькали  воспоминания:  детские  страхи,  испрошенные  обрывки
сновидений и юношеских фантазий. Все его надежды, желания и поступки.
   Затем, так же медленно, щупальца начали отступать.
   - Не гневайтесь на меня, - прошептал Габорн деревьям,  когда,  наконец,
нашел в себе силы заговорить. -
   Ваши враги - мои враги. Пропустите меня, чтобы я мог победить их.
   Прошло еще несколько томительных долгих секунд, и тяжесть  вокруг  него
стала ослабевать. Но принц все еще пребывал в мечтательной дреме, хотя при
своей выносливости практически не нуждался в сне.  Он  думал  о  том,  что
привело его на север. О желании увидеть Иом Сильварреста.
   В прошлом году, повинуясь неодолимому  зову,  Габорн  тайно  приехал  в
Гередон на осеннюю охоту, чтобы в полной мере оценить принцессу. Его  отец
каждый год являлся туда на Хостенфест. Примерно шестнадцать столетий  тому
назад  Гередон   Сильварреста   сразил   в   Даннвуде   копьем   страшного
мага-опустошителя. В память о этом событии  ежегодно  по  осени  отмечался
великий праздник. В Месяц Урожая лорды Гередона съезжались в Даннвуд,  где
охотились на гигантских вепрей.  Охотились  с  копьями,  используя  те  же
боевые навыки, что и в битвах с Опустошителями.
   Габорн прибыл  на  охоту  в  свите  своего  отца,  под  видом  простого
оруженосца. Разумеется, все отцовские воины прекрасно знали, кто он таков,
но ни один не осмеливался открыто произнести его имя. Даже король
   Сильварреста, хотя и  заметил  Габорна,  продолжал  делать  вид,  будто
ничего не знает. Прекрасные манеры не позволяли ему заговорить с  принцем,
пока тот сам не решится открыться.
   Что же до гередонцев, не знавших Габорна в лицо, то никто из них не мог
распознать наследного принца в  усердном  оруженосце,  помогавшем  рыцарям
облачаться в турнирные доспехи,  без  устали  ухаживавшем  за  лошадьми  и
чинившем амуницию. Свою роль  Габорн  сыграл  неплохо:  всю  неделю,  пока
продолжалась охота, он даже спал  в  конюшне.  В  Пиршественном  Зале,  за
торжественным обедом, знаменовавшим собой окончание  празднества,  Габорн,
как и подобает оруженосцу,  сидел  на  нижнем  конце  стола,  подальше  от
королей, рыцарей и знати. Разинув рот, юноша глазел по  сторонам  с  видом
простака, впервые оказавшегося в обществе стольких важных господ, да еще и
чужеземного государя.
   Со своего места Габорн мог без помех разглядывать  Иом  -  красавицу  с
безупречной кожей, великолепными темными волосами  и  такими  же  темными,
глубокими и живыми глазами. Он был наслышан о  красоте  принцессы,  причем
многие рассказы  свидетельствовали  о  том,  что  душа  девушки  не  менее
прекрасна, чем ее лицо.
   Габорн получил отменное воспитание, но на том пиру впервые познакомился
с придворным  этикетом  Гередона,  Кое-что  показалось  ему  необычным.  В
Мистаррии для омовения рук перед трапезой подавали чашу с холодной  водой,
тогда как здесь, на севере, гости ополаскивали лицо и руки горячей, такой,
что от нее поднимался пар. Чтобы обсушить руки, в  Мистаррии  их  попросту
вытирали о тунику, а в Гередоне гостям  подавали  плотные  полотенца.  Уже
потом, на пиру, их клали на колени, чтобы  можно  было  обтереть  жир  или
высморкаться.
   На Юге на столы клали маленькие тупые  ножи  и  такие  же  вилки:  мера
предосторожности на случай, если завяжется драка. При  дворе  Сильварреста
каждый гость пользовался собственным ножом и вилкой.
   Но, пожалуй, самое неприятное отличие касалось собак. Габорн  привык  к
тому, что на пирах кости швыряли назад через правое плечо, чтобы их  могли
обглодать псы.
   Здесь, в Пиршественном Зале, собак вообще не было. Кости оставались  на
тарелках до тех пор, пока слуги  не  меняли  блюда.  Неприглядный  обычай,
отдающий варварством.
   Приметил Габорн и еще одну странность. Поначалу он решил, будто это еще
один местный обычай, но приглядевшись понял, что таким манером ведет  себя
одна лишь Иом. При всех известных ему дворах слугам, подававшим  на  стол,
не разрешалось есть до тех пор, покуда король  и  его  гости  не  закончат
трапезу. Пиры, как правило, начинались в полдень и  затягивались  надолго,
ибо между переменами блюд гостей услаждали своим искусством  менестрели  и
потешали, стараясь перещеголять друг друга забавными  выходками,  шуты.  В
результате слуги оставались голодными до самой полуночи.
   Прислуживали на пирах дети. Пока лорды и  леди  обедали,  им  только  и
оставалось, что с завистью поглядывать на пудинги и каплунов.
   Габорн не преминул очистить свою тарелку, выказывая  уважение  к  столу
хозяина, но, заметив что Иом оставляет  на  каждом  блюде  пару  кусочков,
призадумался, уж не оплошал ли он  по  части  этикета.  Принц  пригляделся
повнимательнее. Прислуживала Иом девочка лет девяти, по глазенкам  которой
можно было прочесть все се желания.
   Принцесса улыбалась и благодарила  девчушку  так,  словно  та  была  не
простой служанкой, а вызвавшейся оказать ей  услугу  леди.  При  этом  Иом
всматривалась в детское личико,  прикидывая,  насколько  вкусным  казалось
девочке то  или  иное  блюдо.  Когда  той  что-либо  нравилось,  принцесса
оставляла  несколько  кусочков  и  служаночка  прибирала  их  с   тарелки,
направляясь на кухню.
   Так, Иом почти не притронулась к фаршированной куропатке в апельсиновом
соусе, но зато съела целую тарелку холодной капусты с  пряностями,  словно
то был самый изысканий деликатес.
   Лишь  когда  подали  четвертое  блюдо,  Габорн  обратил   внимание   на
прислуживавшего ему мальчонку лет  четырех,  вес  больше  бледневшего  при
мысли о том, что ему, скорее всего, не есть до самой полуночи.
   Поэтому, когда тот принес поднос с  тушеной  в  вине  говядиной,  луком
шалот и грецкими орехами, принц жестом приказал ему  унести  блюдо,  чтобы
ребенок мог отведать мяса, пока оно еще теплое.
   К удивлению Габорна,  его  поступок  не  укрылся  от  внимания  короля.
Сильварреста уставился на него, и принц  почувствовал  неловкость,  словно
выказал себя невежей. Иом не заметила ни оплошности  Габорна,  ни  реакции
отца. Не прошло и пяти секунд, как она снова оставила  служанке  несколько
лакомых кусков, но тут Сильварреста, задумчиво жевавший  говядину,  поднял
на нее глаза и спросил.
   - Дочь моя, неужто это блюдо оказалось таким  невкусным?  Если  так,  я
прикажу  кликнуть  сюда  поваров,  и  высечь  их  за  недостаток  усердия.
Принцесса вспыхнула, смущенная этой шуткой.
   - Я... о нет, мой лорд, все было очень вкусно. Боюсь, что  я  несколько
переела. Но повара... они заслуживают награды, а не наказания.
   Сильварреста рассмеялся, и  заговорщически  подмигнул  Габорну.  Он  не
раскрыл инкогнито принца, однако тот понял, что означал этот знак.
   Вы с ней похожи. Я был бы рад  вашему  союзу.  Однако  сам  Габорн,  на
основании своих наблюдений, пришел к выводу, что  он,  пожалуй,  недостоин
Иом. Когда маленькая служанка смотрела  на  свою  госпожу,  детские  глаза
сияли от восхищения. Принцесса пользовалась всеобщей любовью и  не  только
любовью, но и почтением. Хотя ей минуло всего шестнадцать, все,  кто  знал
эту девушку относились к ней с глубоким уважением,
   Когда пришло время покидать  Гередон,  отец  привел  Габорна  к  королю
Сильварреста на прощальную аудиенцию. - Итак, молодой принц,  -  промолвил
король, - наконец-то вы соблаговолили посетить мои владения. -  Я  приехал
бы раньше, - ответил Габорн, - но не мог оставить учебу.
   - Жду вас на следующий год. И надеюсь, вы приведете под своим именем.
   - Непременно,  мой  лорд,  -  промолвил  Габорн.  Сердце  его  учащенно
забилось, но он собрался с духом и добавил. - Я жду этого  с  нетерпением.
Кроме того, мой лорд, у  меня  есть  дело,  которое  я  хотел  бы  с  вами
обсудить.
   Отец Габорна  тронул  сына  за  локоть,  призывая  к  сдержанности,  но
Сильварреста лишь рассмеялся. Он понимал все, это было ясно по взгляду его
серых проницательных глаз.
   - На следующий год, - повторил король.
   - Но дело важное, - не унимался Габорн.
   - Вы слишком спешите, молодой человек, - сказал Сильварреста. - Вам  не
терпится  завладеть  величайшим  моим  сокровищем.  Но  я   не   собираюсь
навязывать дочери свою волю. Вам придется завоевать ее. На следующий год.
   Зима казалась долгой и холодной, серой и одинокой.
   Теперь Габорн удивлялся себе, дивился тому, что отправился на  север  в
стремлении завоевать любовь женщины, с которой  ни  разу  не  перемолвился
словом.
   От размышлений его оторвал резкий,  звенящий  звук  спускаемой  тетивы.
Правую руку пронзила жгучая боль. Габорн вонзил шпоры в бока своего  коня,
и тот рванул с  места  так  быстро,  что  принц  откинулся  назад  и  едва
удержался в седле.
   Мир потемнел. Сознание Габорна помутилось от боли. Он проглядел  врага,
не услышал и не учуял угрозы и лишь сейчас, поравнявшись с  плотной  купой
деревьев,  увидел  всадника  в  темном  капюшоне.  Тот  отбросил  короткий
кавалерийский лук  и  выхватил  из  висевших  за  спиной  ножен  изогнутый
симитар. Габорн успел отметить остроконечную  седую  бородку  и  безумный,
гибельный блеск его глаз.
   Скакун Габорна пролетел мимо, перепрыгнул через упавшее дерево  и  стал
размытым пятном в свете звезд. Принц выпрямился в седле, хотя  голова  его
все еще кружилась от боли. Он чувствовал, как из раны в руке льется кровь.
Попади стрела на три дюйма левее, она пробила бы легкое.
   Вражеский всадник пустился в погоню, завывая  на  скаку,  словно  волк.
Справа от Габорна послышался ответный  вой.  Вой  боевых  псов,  способных
выследить беглеца по запаху.
   Битый час принц во весь опор мчался по холмам, не решаясь остановиться,
даже чтобы унять кровотечение.
   Стрела настигла его, когда он находился в тылу вражеской армии. Теперь,
пытаясь оторваться от погони, Габорн свернул на запад, в самую чащу  леса.
Но по мере того, как он продвигался вглубь,  звезды  тускнели,  словно  их
свет загораживала облачная пелена. Сгустилась такая тьма,  что  невозможно
было разглядеть  тропу.  Надеясь,  что  враги  потеряли  его  след,  принц
повернул назад, в направлении  марширующих  войск,  численность  и  состав
которых ему так и не удалось определить.
   Когда  звезды  вновь  засветили  ярко,  он  неожиданно  услышал   треск
ломающихся ветвей и тяжелый топот кованых сапог. Габорн поднялся  на  холм
и, остановив коня в неглубоком гроте, окинул взглядом расстилавшуюся внизу
долину.
   Послышался лай боевых псов: ему не удалось сбить их со следа. Принц еще
раз присмотрелся к низине. Судя по всему, на сей раз он оказался у  головы
вражеской колонны. Впереди, примерно в миле, виднелся просвет: болотистая,
поросшая высокой травой низина, представлявшая собой ложе почти  высохшего
за лето озера.
   И там, в траве, Габорн неожиданно увидел свет. На открытом пространстве
появились вышедшие из-за темнеющих сосен пламяплеты  Радж  Ахтена.  Пятеро
мужчин,  обнаженных,  если  не  считать  лизавших   их   безволосую   кожу
красноватых языков пламени, невозмутимо шагали по низине. Но они  были  не
одни: вокруг и позади них вприпрыжку двигались какие-то существа.  Черные,
темнее, чем отбрасываемые соснами тени, они походили очертаниями на людей,
но порой припадали на четвереньки,  и  бежали,  касаясь  земли  костяшками
пальцев рук.
   - Обезьяны? - подумал Габорн. Ему  случалось  видеть  обезьян,  которых
привозили на север как диковину.  Кто  только  не  служил  Радж  Ахтену  -
Неодолимые и пламяплеты, великаны  и  боевые  псы.  Возможно,  он  снабжал
дарами обезьян и превращал их в воинов.
   Но принц почему-то был убежден, что видит  перед  собой  не  обезьян  и
вообще не животных. Он столкнулся с чем-то гораздо более  страшным.  Может
быть это нелюди - твари, упоминавшиеся только в древних преданиях. А то  и
вовсе неведомый ужас, лишь недавно объявившийся на земле.
   Тысячи черных тел выплеснулись из леса, затопляя долину. Над их  темным
потоком высились великаны, а замыкали колонну Неодолимые,  сверкавшие  под
светом звезд доспехами.
   Но наблюдать было  некогда  -  с  запада  по  кровавому  следу  Габорна
приближались боевые псы. Их вой и рычание раздавались  совсем  близко.  На
освещенной звездами тропе появился огромный  мастиф  в  шипастом  железном
ошейнике и кожаной маске, защищавшей его морду. Вожак  стаи,  должно  быть
наделенный рунами, позволявшими ему издалека чуять добычу, без  устали  ее
преследовать  и,   с   невероятной   для   животного   сообразительностью,
разгадывать любые попытки сбить его с толку.
   Габорн понял: пока этот пес жив,  ему  не  ускользнуть  от  погони.  Он
достал из колчана последнюю стрелу и  натянул  тетиву.  Мастиф  мчался  по
тропе с  немыслимой  скоростью,  его  голова  и  спина  время  от  времени
подскакивали над папоротниками. Таким образом  собаки,  обладавшие  дарами
силы и метаболизма, могли преодолевать мили за считанные минуты.
   С высоты холма Габорн смотрел вниз, ожидая  когда  пес  приблизится  на
расстояние выстрела. Мастиф вынырнул из  папоротников  у  подножия  холма,
ярдах в ста от принца. В свете звезд его покрытая маской  голова  походила
на череп. Когда пес приблизился на пятьдесят ярдов, Габорн спустил тетиву.
Стрела пробила кожаную маску, но отскочила от черепа.
   Мастиф бросился вперед столь стремительно, что принц не успел выхватить
саблю. Пес прыгнул, разинув пасть. Габорн увидел кровоточащую отметину  на
его лбу, там, где стрела вырвала плоть.
   Принц отпрянул, и пес не смог вцепиться ему в  горло,  однако  стальные
шипы ошейника до крови расцарапали Габорну грудь. Конь  испуганно  заржал,
перепрыгнул через гребень холма и во весь опор  помчался  сквозь  сосновую
поросль. Принц только и успевал, что уворачиваться от ветвей.
   Пока конь несся вниз по крутому склону, Габорну все же удалось вытащить
саблю. Лук был потерян, но принц решил, что это  уже  не  имеет  значения.
Теперь он находился впереди  авангарда  вражеской  армии,  а  значит,  ему
следовало не затевать стычки, а как можно быстрее скакать вперед.  Но  для
этого надо отделаться от собак.
   Воздев сверкающий в ночи клинок, Габорн пришпорил коня. На  склоне  лес
поредел, и скакун впервые за долгие часы мог показать, на что он способен.
Но и мастиф не уступал ему в  скорости:  с  рычанием  он  забежал  вперед,
намечая новый прыжок.
   - Прочь с дороги! - вскричал принц.  Конь  прыгнул  и  ударил  копытом.
Охотничьих скакунов в табунах  короля  Мистаррии  обучали  таким  приемам,
помогавшим им отгонять волков и вепрей. Получив подковой по морде,  боевой
пес взвыл, и поубавил прыть.
   Но с вершины кряжа доносился  лай  целой  своры.  Габорн  оглянулся,  и
позади собак увидел всадников в темных епанчах. Один из них поднес к губам
рог и затрубил, созывая своих товарищей на охоту.
   Враг слишком близко, - сообразил Габорн. - Я еще не  оторвался  от  его
авангарда.
   Однако  Радж  Ахтен  предпочитал  двигаться  вдоль   опушки,   опасаясь
углубляться в лес. И не без причины.
   Прошлой осенью, когда Габорн охотился в  Даннвуде  с  отцом  и  королем
Сильварреста, охотники разбили лагерь. Расположившись у походных  костров,
они  подкреплялись  жареными  каштанами,  свежей   олениной,   грибами   и
подогретым вином с пряностями.
   Сэр Боринсон и капитан Дерроу демонстрировали искусство боя  на  мечах.
Собравшаяся вокруг толпа,  замирая  от  восхищения,  любовалась  поединком
прославленных воинов.
   Боринсон являлся мастером школы Танцующих Рук. Клинок его  находился  в
беспрерывном движении, причем вращался  столь  стремительно,  что  за  ним
почти невозможно было уследить, а уж паче того предугадать,  откуда  будет
нанесен смертельный удар. Капитан Дерроу придерживался иной тактики: берег
силы и выжидал, когда противник  совершит  хотя  бы  малейшую  оплошность,
чтобы сделать стремительный и точный выпад.
   Оба короля - отец Габорна и  Сильварреста  сидели  на  траве,  поставив
рядом светильник, и играли в шахматы,  не  обращая  внимания  на  то,  как
мерялись  силами  их  бойцы.  Неожиданно  из-за  деревьев  донесся   стон,
отчетливый, но столь страшный  и  неестественный,  что  по  спине  Габорна
пробежали ледяные мурашки.
   Боринсон, Дерроу и вся сотня вассалов застыли на месте.
   - Не двигаться! - крикнул кто-то. - Не шевелиться!  Все  понимали,  что
привлекать внимание неведомой твари смертельно опасно.
   Боринсон  усмехнулся.  Габорн  ясно   помнил   его   вспотевшее   лицо,
беспощадный оскал зубов и взгляд, устремленный вверх, туда, где  за  узким
оврагом позади бивуака поднимался холм.
   По гребню холма, издавая стоны, отдаленно походившие на завывание ветра
в одиноких утесах, ехал всадник, очертаниями походивший  на  человека.  От
него исходил серый свет.
   Габорну хватило одного  взгляда  на  это  существо,  чтобы  сердце  его
забилось от ужаса. У него пересохло во рту и перехватило дыхание.
   Принц посмотрел на отца.. Оба короля продолжали  игру:  похоже,  жуткое
видение совершенно их не пугало.
   Отец Габорна сделал ход своим магом,  взял  пешку,  после  чего  поймал
взгляд сына. Видимо принц был бледен, как смерть, ибо король усмехнулся  и
промолвил.
   - Успокойся, успокойся. Наследнику трона Мистаррии не пристало пугаться
обитателей Даннвуда. Нам позволено здесь находиться.
   Король Сильварреста рассмеялся и лукаво, словно давая понять,  что  это
не больше чем шутка, посмотрел на Габорна.
   Однако принц чувствовал - отец сказал правду.  Он,  действительно,  был
каким-то образом защищен  от  порождений  волшебного  леса.  Поговаривали,
будто в старые времена короли Гередона  повелевали  Даннвудом  и  все  его
обитатели повиновались им. Правда, нынешние короли не чета древним, но все
же принц призадумался. А ну как Сильварреста и  впрямь  командует  лесными
тварями.
   Теперь, когда по следу Габорна мчались  не  только  боевые  псы,  но  и
всадники, ему не оставалось ничего другого, кроме как попытаться  скрыться
в лесу. Пришпорив коня, он поскакал на запад, в самую чащу.
   - Духи Даннвуда! - взывал принц. - Я Габорн Вал Ордин, наследник  трона
Мистаррии. Прошу вас, помогите мне!
   Впрочем, он не слишком верил  в  действенность  своих  призывов.  Духам
умерших нет дела до забот смертных. Если Габорн и привлечет  их  внимание,
то они разве что постараются вызнать, присоединится  ли  он  к  ним  после
смерти.
   Конь с грохотом пронесся по  пологому  склону,  промчался  под  ветвями
огромных дубов и влетел прямо в болото. Некоторое время ему пришлось плыть
в  солоноватой  воде,  но  вскоре  он  выбрался  на  поросший  кустарником
противоположный берег.
   Никаких духов там не оказалось. Вместо жутковатых стонов принц  услышал
истошный визг, ибо его конь на  скаку  ворвался  в  стадо  диких  кабанов.
Свиньи и поросята бросились врассыпную, но один громадный, ростом с добрую
лошадь, секач помедлил. Его изогнутые, как  сабли,  клыки  цвета  слоновой
кости запросто могли вспороть конское брюхо. Но в последний  момент  вепрь
повернулся, и умчался вдогонку за стадом.
   Петляя между дубами, Габорн вновь помчался вперед к сокрытому за стеной
камышей обрывистому берегу. На  полном  скаку  конь  и  всадник  с  высоты
шестидесяти фунтов прыгнули в глубокую воду и,  вынырнув  на  поверхность,
поплыли к противоположному берегу.
   На следующий день, вскоре после полудня, Габорн выбрался  из  Даннвуда.
Перепачканный,  заляпанный  кровью,  он  примчался  к  городским  воротам,
призывая  стражников  готовиться  к  обороне.  Юноша  показал   караульным
гербовый перстень, свидетельствующий о том, что он принц Мистаррии  и  был
немедленно препровожден к королю.
   Сильварреста встретил его в Пиршественном  Зале,  где  держал  совет  с
ближайшими соратниками. Габорн устремился навстречу, чтобы пожать государю
руку, но король остановил его взглядом. Странным взглядом,  таким,  словно
он видел принца впервые.
   - Мой лорд, - промолвил Габорн кланяясь лишь слегка, как  подобало  его
сану. - Я прибыл, чтобы предупредить вас о нападении. Войска  Радж  Ахтена
идут через Даннвуд и движутся очень быстро. К ночи они будут здесь.
   По лицу короля промелькнуло выражение тревоги и неуверенности.
   - Приготовиться к осаде. Быстро! - приказал он, глядя на капитана Олта.
Многие короли не вникали в  детали  оборонительных  планов,  полагаясь  на
своих военачальников,  но  Габорну  показалось  что  Сильварреста  говорил
как-то странно, словно хотел заручиться одобрением Олта.
   - Надо разослать людей по  городу,  проверить,  защищены  ли  крыши  от
пожаров. Что же до торговцев, расположившихся за стеной, то, боюсь,  время
любезностей прошло. Мы заберем  их  товары,  но  желательно  обойтись  без
ненужной крови. Думаю, им следует  оставить  коней  и  кое-какие  припасы,
чтобы они могли вернуться домой и не перемерли с голоду по дороге. И еще -
нужно убить всех слонов. Я не хочу, чтобы они раздолбали наши ворота.
   - Да, мой лорд, - ответил капитан, отсалютовал и  стремительно  покинул
зал. Лицо его затуманивала забота.
   Казалось бы,  все  шло  своим  чередом:  король  отдавал  распоряжения,
вассалы выслушивали их и отправлялись исполнять. Но что-то  было  неладно,
Габорн чуял это нутром.
   Отпустив  очередного  советника,  Сильварреста  взглянул   на   Габорна
обеспокоенными серыми глазами, и сказал:
   - Я весьма обязан вам, принц Ордин. Мы ожидали чего-то в этом роде,  но
надеялись, что война не начнется до  следующей  весны.  Как  выяснилось  -
напрасно. Прошлой ночью убийцы Радж Ахтена напали  на  наших  Посвященных.
Правда, мы подготовились к этому и ущерб оказался не слишком велик.
   Неожиданно  Габорну  стало  ясно,  что  скрывалось  за  холодностью   и
неуверенностью короля. Сильварреста его не помнил!
   - Рад с вами познакомиться, принц, - промолвил король, подтверждая  его
догадку.  -  Коллин,  -  бросил  Сильварреста  одному  из  придворных,   -
позаботься о еде и купании для нашего гостя. Да и о чистой одежде.  Нельзя
допустить, чтобы наши друзья ходили в кровавых лохмотьях.
   Вконец измученный тяжелой дорогой, Габорн был рад возможности отдохнуть
и переодеться, однако его не оставлял страх.
   - Если Сильварреста забыл мое лицо, то что он забыл еще? - гадал принц.
- Искусство защиты крепостей? Тактику  оборонительного  боя?  Ну  конечно,
король собрал советников, чтобы свести воедино  свои  и  их  знания.  Хоть
как-то восполнить утраченное.
   Но будет ли  этого  достаточно.  Поможет  ли  это  справиться  с  таким
чудовищем, как Радж Ахтен.





   Во второй половине  дня  в  городе  продолжалась  подготовка  к  осаде.
Первоначальная паника уже схлынула: смолкли испуганные крики, утих детский
плач. Многие, особенно старики и больные, спешно покидали город, но немало
окрестных фермеров предпочло укрыться  за  Внешней  Стеной,  оставив  свои
усадьбы на произвол судьбы. Такого столпотворения на стенах не наблюдалось
уже четыреста лет - даже те,  кто  не  мог  сражаться,  теснились  там  из
любопытства.
   По улицам бродили коровы, свиньи, овцы  и  куры.  Крестьяне  и  солдаты
гнали скотину в город, чтобы не бросать  на  поживу  врагу,  и  обеспечить
пропитание на случай затяжной осады.
   На лугах перед замком уже не  пестрели  шелковые  шатры.  Южных  купцов
прогнали прочь, позволив им взять с собой лишь припасы в дорогу.
   Тем временем на холме, к югу от города, уже начинали  сосредотачиваться
выступавшие  из  леса  войска  Радж  Ахтена.  Первыми  на  виду  появились
Неодолимые, рыцари в алых и  золотых  туниках,  надетых  поверх  вороненых
кольчуг или пластинчатых лат. Затем к ним присоединились великаны и боевые
псы. Однако армия держалась у опушки, скрывая свою численность.
   При появлении неприятеля  защитники  города  захлопнули  ворота:  никто
больше не мог ни войти, ни выйти, хотя Радж Ахтен еще не провел через  лес
свои боевые машины. Его солдаты спешно  рубили  деревья,  чтобы  сколотить
лестницы и соорудить осадные башни.
   Лучники  и  копейщики  заняли  места  на  стенах,  механики  стояли   у
катапульт. Король Сильварреста разослал гонцов в соседние замки,  призывая
подмогу.
   Солдаты были готовы к бою, но в Башне  Посвященных  -  в  самом  сердце
цитадели - приготовления еще не завершились. Даже каменные  стены  стонали
от боли, когда мужчины и женщины отдавали дары своему лорду.
   Две сотни слуг и вассалов Сильварреста собрались там, чтобы  предложить
лучшее, чем они обладали.
   Эрин Хайд,  королевский  способствующий,  в  сопровождении  двух  своих
подмастерьев, проверял добровольцев, выискивая  тех,  кто  был  в  избытке
наделен силой, умом,  жизнестойкостью  и  иными  полезными  качествами.  К
предлагавшим дары предъявлялись самые высокие требования. Прошедших  отбор
направляли  к  канцлеру.  Неграмотным  крестьянам  он  помогал   заполнить
договор,  обещавший  в   обмен   на   дары   пожизненное   обеспечение   и
покровительство Сильварреста.
   Вокруг пожелавших отдать  дары  толпились  их  родственники  и  друзья,
пришедшие поддержать близких, которым  вскоре  предстояло  превратиться  в
безумцев или калек.
   На внутреннем дворе Башни собрались и те, кто уже давно  посвятил  дары
своему лорду. В замке жило около  полутора  тысяч  Посвященных:  способные
самостоятельно  передвигаться,  видеть   и   понимать   увиденное   пришли
посмотреть обряд посвящения.
   Иом хорошо знала многих из них, ибо помогала  ухаживать  за  немощными.
Сейчас здесь толпилась целая армия, сотни и сотни убогих.
   Посреди двора, на серой каменной глыбе, восседал блистательный,  словно
солнце,  царственный,  как  ночное   небо   в   звездном   венце,   король
Сильварреста. В полном вооружении, но с обнаженной грудью.
   Те, кому еще предстояло отдать дары, лежали на низких топчанах,  ожидая
Эрина Хайда с его форсиблями и заклинаниями. А среди только что  прошедших
обряд расхаживал Биннесман, главный придворный целитель и травник. С  лица
этого  низенького,  сутулого  человека  в   зеленом   балахоне   с   вечно
перепачканными травами и кореньями руками не сходила улыбка.  Для  каждого
из новых Посвященных он находил доброе слово,  а  когда  требовалось  -  и
целебный ароматный настой.
   Как знаток трав Биннесман  не  имел  себе  равных.  Смешивая  бурачник,
иссоп, базилик и другие растения, он составлял снадобья, о которых  ходили
легенды. Снадобья, заживлявшие раны, даровавшие успокоение  и  укреплявшие
мужество перед битвой.
   Его ждали на стенах, но здесь нужда  была  более  настоятельной.  Обряд
посвящения, мучительный и опасный, в  некоторых  случаях  мог  закончиться
смертью. Здоровенный детина,  отдавший  дар  мускульной  силы,  становился
таким слабым, что первые несколько мгновений не билось  даже  его  сердце.
Гибкий,  как  лоза  юноша,  поступившись  грацией,  впадал  во   временный
столбняк, не позволявший набрать  в  легкие  воздуху.  Учитывая  все  это,
Биннесман  не  имел  возможности  отправиться  на   стены.   Ведь   король
Сильварреста мог пользоваться даром лишь до тех  пор,  пока  отдавший  его
Посвященный оставался в живых.
   Принцесса тоже оказывала помощь в приготовлениях к обряду, тогда как ее
Хроно бесстрастно наблюдала за  происходящим,  стоя  в  тени  у  стены.  В
настоящий момент Иом склонилась над топчаном, где лежала  Девин,  матрона,
заботившаяся о ней с детства. Несмотря на вечернюю прохладу,  эта  рослая,
крепкая женщина исходила потом - так велико было нервное напряжение.
   - Девин, -  раскатистым  голосом  обратился  к  матроне  король.  -  Ты
уверена, что готова на это?
   Девин слабо улыбнулась, ее напряженное от страха лицо посветлело.
   - Мы все готовы бороться, каждый  по-своему,  -  прошептала  она,  и  в
голосе ее Иом услышала неподдельную любовь. Любовь к королю Сильварреста.
   Главный способствующий встал  между  Девин  и  королем,  примеряя  свой
форсибль. Похожий на железный  прут  для  клеймения,  магический  жезл  из
красноватого кровяного металла достигал фута в длину и дюйма в сечении. На
одном конце форсибля была выкована руна. Хайд мягко прижал  этот  конец  к
мясистой руке Девин.
   Затем способствующий запел звонким, высоким голосом.  Песнь  его  более
походила на птичью  трель,  чем  на  звуки,  издаваемые  человеком.  Слова
произносились так быстро,  что  Иом  едва  могла  их  различать.  То  было
заклинание, которое способствующие именовали "песнь  силы".  Одно  из  тех
заклятий, что в сочетании  с  рунами  на  форсиблях  вытягивали  жизненные
качества из Посвященных.
   Символ на этом форсибле представлял собой изображение орла, держащего в
клюве гигантского паука. Извилистые линии, составлявшие руну,  различались
по толщине и изгибались  под  необычными,  но  казавшимися  естественными,
углами. То был символ жизнестойкости. Девин  всегда  славилась  здоровьем,
она в жизни не знала, что такое хворь. Теперь се жизненная сила  поддержит
короля. Возможно, даже спасет, если он получит в бою опасную рану.
   Способствующий продолжал свою песнь. Неожиданно звонкая трель сменилась
горловым рычанием, походившим то ли на клокотание лавы, то ли  на  львиный
рык.
   Кончик форсибля начал светиться. Кровяной металл раскалился добела.
   - Ой, - вскрикнула Девин. - Больно!  Клянусь  Силами,  больно!  Женщина
отпрянула от обжигающей руны. Лицо ее исказило  страдание,  губы  дрожали,
спина изогнулась дугой, оторвавшись от топчана. Ручьями струился пот.
   Иом надавила на плечи  женщины,  укладывая  се  на  место.  Мускулистый
солдат схватил Девин за правую руку, чтобы она не могла нарушить контакт с
форсиблем и свести на нет действие заклятия.
   - Взгляни на моего отца, - воскликнула Иом, пытаясь  отвлечь  Девин  от
боли, - Взгляни на своего лорда. Он защитит тебя. Он любит тебя. Он всегда
любил тебя, так же как и ты его. Ты только взгляни на него!
   Принцесса бросила на способствующего яростный взгляд, и тот сдвинулся в
сторону, чтобы не заслонять короля.
   - Я боюсь, вдруг и ему больно, - рыдая пролепетала  Девин,  но  все  же
повернулась и с любовью посмотрела на короля.  Это  было  необходимо.  Она
должна была помнить, ради чего терпит эту страшную боль.  Обряд  требовал,
чтобы в момент посвящения она желала отдать свой дар, желала больше  всего
на свете. И лучшим способом помочь утвердиться в этом желании было дать ей
возможность видеть того, кому принадлежала ее преданность.
   Король Сильварреста, мощного сложения  мужчина  лет  тридцати  пяти,  с
ниспадавшими  на  плечи  каштановыми  волосами  и  аккуратно  постриженной
курчавой бородой, сидел на камне посреди двора. Оруженосец держал наготове
кожаный подкольчужник,  надевавшийся  под  доспехи,  но  король  оставался
обнаженным до пояса, чтобы способствующий мог приложить к телу форсибль.
   Канцлер Роддерман призывал лорда поскорее отправиться  на  стены,  дабы
вдохновить своим присутствием воинов, тогда как старый  мудрец  гофмейстер
Инглоранс побуждал его остаться и получить как можно больше даров.
   Сильварреста предпочел остаться. Он посмотрел  в  сторону  Иом,  поймал
взгляд страдающей Девин и удержал его.
   В настоящий момент лишь это и имело значение. Король отмел  суетливость
оруженосца, настойчивость канцлера, даже саму мысль о скорой и  неизбежной
битве. Глаза его полнились бесконечной любовью, бесконечной  печалью.  Они
говорили Девин, что он знает, сколь велика приносимая жертва и ценит ее по
достоинству.
   Иом было ведомо, как ненавистен отцу  этот  опустошающий  людей  обряд.
Лишь необходимость защищать подданных вынуждала его принимать дары.
   И вдруг в Девин что-то  неуловимо  изменилось:  видимо,  ее  жертвенное
стремление  достигло  силы,  необходимой  для   передачи   дара.   Рычание
способствующего сменилось требовательными  криками.  Заклятие  работало  в
полную мощь: раскаленный добела форсибль дрожал и изгибался, словно змея.
   Девин пронзительно вскрикнула от невообразимой боли. Ей казалось, будто
на нес давит какой-то чудовищный груз. Что-то уходило  из  нес,  заставляя
сжиматься, словно она уменьшалась  в  размерах.  Воздух  наполнился  едким
запахом обожженной плоти. Девин корчилась, силясь податься в  сторону,  но
могучий солдат удерживал се на месте.
   Девин отвернулась и стиснула зубы так,  что  прикусила  язык.  Кровь  и
слюна текли но ее подбородку. В глазах этой доброй  женщины  принцесса  на
миг увидела всю боль мира. Затем Девин лишилась чувств. У  нес  больше  не
осталось жизненной силы, чтобы сопротивляться боли и усталости.
   Способствующий,  узколицый  человек  с   козлиной   бородкой,   оторвал
пульсирующий форсибль от обмякшего тела и уставился на  пламенеющую  руну.
Ее свечение отражалось в его черных глазах. Спустя мгновение,  он  затянул
торжественную, ликующую песнь и обеими руками воздел жезл над головой.  За
раскаленным кончиком тянулся светящийся след, подобный тому, что оставляют
падающие  звезды.  Способствующий  пригляделся  к  полоске  света,  словно
оценивая ее плотность и яркость и, распевая на ходу, направился к  королю,
ведя  за  собой  неугасающий  луч.  Все  замерли,  боясь  приблизиться   к
волшебному свету и нарушить связь, которая устанавливалась между лордом  и
Посвященной.
   Остановившись перед королем, способствующий поклонился и приложил  жезл
к его груди. По мере  того  как  пение  становилось  все  более  мягким  и
вкрадчивым, кровяной металл крошился, превращаясь в белесый пепел.
   Наконец, белый свет погас, а остатки форсибля рассыпались в прах.
   Иом  с  детства  не  принимала  даров  и  не  помнила,  какие  ощущения
сопровождают  этот  обряд.  Однако  она  знала,  что  если  отдающий   дар
испытывает  немыслимые  страдания,  то  принимающий  переживает  столь  же
сильный восторг.
   Лицо Сильварреста покрылось потом, глаза  расширились  и  засверкали  в
почти безумном, радостном возбуждении. В каждой черточке его лица читалось
невообразимое наслаждение.
   Однако король остался на месте: ему достало сдержанности и такта  ничем
больше не выразить своих чувств.
   Биннесман подбежал к Иом. Дыхание целителя отдавало анисом. Его одеяние
- темнейшего, глубочайшего  оттенка  зеленого  цвета  -  было  соткано  из
странных волокон, походивших на  размятые  корни.  Ткань  источала  аромат
пряностей и трав, которые он держал в карманах. Трава была  вплетена  и  в
его волосы. Никто не назвал бы этого  невзрачного  мужчину  с  толстыми  и
красными, как яблоки, щеками красавцем, но как ни странно он обладал некой
сексуальной притягательностью. Как только он оказался  рядом  с  Иом,  она
невольно ощутила пробуждавшееся желание. Это раздражало, однако  принцесса
знала  что  Биннесман  являлся  Хранителем  Земли.  Всякий,   находившийся
поблизости  от  волшебника,  непроизвольно  испытывал  воздействие   магии
плодородия.
   Целитель опустился на колени и перепачканными руками нащупал  пульс  на
шее Девин. Выглядел он встревоженным.
   - Чтоб ему провалиться, этому никчемному способствующему, - пробормотал
травник себе под нос, шаря в карманах своего заляпанного землей балахона.
   - Что-то не так? - выдохнула Иом. Тихонько, чтобы никто не услышал.
   -  Хайд  воспользовался  Скоррелскими  заклинаниями,   слишком   сильно
опустошающими людей. В расчете на то, что я приведу их в порядок. Не  будь
здесь меня, Девин не прожила бы и часа - и он это прекрасно знает!
   Биннесман был добрым,  сострадательным  человеком  из  тех,  кто  готов
возиться с выпавшим из гнезда  воробышком,  или  выхаживать  попавшую  под
тележное  колесо  травяную  змейку.  Сейчас  его   небесно-голубые   глаза
сочувственно смотрели из под кустистых бровей на Девин.
   - Ты ее спасешь? - спросила принцесса.
   - Может быть, может быть. Но сомневаюсь, что спасу их всех. Он кивнул в
сторону лежавших на топчанах Посвященных. Некоторые из  них,  отдав  дары,
находились между жизнью и смертью.
   - Жаль, что прошлым летом  король  не  нанял  того  способствующего  из
Веймотской школы.
   Иом слабо разбиралась в  различных  школах  способствующих.  Задача  их
сводилась к тому, чтобы способствовать передаче даров с помощью  форсиблей
и  заклинаний,  но  в  этом  искусстве  существовало  много   направлений.
Последователи  каждого  из  них  громогласно   уверяли   в   превосходстве
собственного метода. Мастерство  постоянно  совершенствовалось,  различные
школы разрабатывали новые приемы, и  лишь  глубокий  знаток,  знакомый  со
всеми  их  достижениями,  мог  судить,  что  лучше  на  сегодняшний  день.
Некоторые мастера добивались особых успехов в передаче лишь тех  или  иных
даров. Хайд был силен в работе со зрением и обонянием  -  дарами,  которые
король  считал  очень  важными  для  лесного  королевства.  Но  с   дарами
жизнестойкости и, особенно, метаболизма, он справлялся хуже. К тому же,  в
отличие  от  многих  способствующих,  Хайд  не  имел  обыкновения  тратить
огромные деньги на кровяной металл,  чтобы  ставить  опыты  на  собаках  и
лошадях.
   В конце концов Биннесман. нашел в кармане то, что искал. Достав  свежий
листок камфары, травник разорвал его и каждую половинку положил под ноздрю
Девин. Пот на верхней губе женщины удерживал обрывки листа на месте. Затем
из кармана появились на свет лепестки лаванды, какие-то коричневые  семена
и разные травы. Все это Биннесман прикладывал к разным местам.  У  старого
волшебника было всего два  кармана,  битком  набитых  травами,  но  он  не
утруждался выворачивать их  или  даже  заглядывать  туда.  Не  иначе,  как
находил все нужное наощупь, по одному лишь прикосновению.
   Иом бросила взгляд на другой топчан. Подмастерье  мясника,  здоровенный
парень по имени Оррин, готовился отдать  лорду  свою  мускульную  силу.  У
принцессы  защемило  сердце.  Возможно,  этот  полный  любви,  мужества  и
юношеской энергии паренек, отдав дар, уже никогда не  сможет  подняться  с
постели. Казалось несправедливым взять его жизнь в самом ее начале.
   Однако в конечном счете парнишке грозили не большие опасности,  чем  ей
самой. Если Радж Ахтен завоюет Гередон, а  король  Сильварреста  погибнет,
подмастерье получит свой дар обратно. Уступить дар второй раз не возможно,
а потому он сможет вернуться к  своему  ремеслу.  Но  что  в  этом  случае
ожидает Иом. Пытки? Смерть?
   - Нет, этот паренек знает что делает, - твердила себе принцесса.
   Возможно, его выбор лучший,  из  всех  возможных.  Он  снискал  высокую
честь, а его служение в качестве  Посвященного  возможно  не  продлится  и
одного дня.
   - Так мало времени, - пробормотал Биннесман, обмазывая Девин  целебными
грязями и поднося их к ее губам. Женщина тяжело задышала, но каждый  вздох
давался с трудом и травник принялся помогать ей, надавливая на грудь.
   - Не мешать мне, вот что, - буркнул Биннесман  тоном,  каким  мало  кто
решался бы заговорить с принцессой. - А, чуть не забыл. Молодой человек  -
вон там. Ему приспичило с вами поговорить.
   Иом подняла глаза на каменную лестницу, что вела на  южную  башню,  где
были установлены метательные машины. Стоявшая там Шемуаз  призывно  махала
Иом рукой. За спиной Девы Чести маячил караульный в черном мундире.
   - Нет у меня времени на такие глупости, - отрезала Иом.
   - Иди к нему, - приказал отец. Он сидел в пятидесяти футах  от  дочери,
но воспользовался Голосом, а потому  слова  его  звучали  так,  словно  он
говорил ей на ухо. - Ты же  знаешь,  как  давно  я  хочу  объединить  наши
семейства.
   Итак, он  явился  просить  ее  руки.  Иом  уже  созрела  для  брака,  а
достойного жениха у  нее  не  было.  Правда  пара  сыновей  мелких  лордов
пытались добиться ее  расположения,  но  земли  их  отцов  нельзя  было  и
сопоставить с владениями дома Сильварреста.
   Но станет ли  принц  Габорн  делать  предложение  прямо  сейчас,  когда
вот-вот разразится битва? Едва ли, - подумала принцесса. - А, стало  быть,
мне предстоит пустой разговор. Потеря драгоценного времени.
   - Я слишком занята, - сказала Иом. - Чересчур много дел.
   Отец устремил на нес печальный взгляд серых  глаз.  В  этот  момент  он
казался необыкновенно красивым.
   - Ты утомилась,  тебе  надо  отдохнуть.  Вот  и  отдохни  сейчас.  Иди,
поговори с ним часок.
   Принцесса собралась было спорить, но заглянула отцу в глаза и смолчала.
   - Поговори с ним сейчас, - прочла она во взгляде короля. - То,  что  ты
можешь сделать здесь, ничего не изменит в предстоящем сражении.





   Часу недостаточно, чтобы влюбиться, но час - это все, что было у них  в
тот по-осеннему прохладный день.
   В лучшие времена Иом,  возможно,  порадовалась  бы  возможности  побыть
наедине  с  претендентом  на  ее  руку,  За  прошедший  год  отец  не  раз
заговаривал с ней о Габорне. Отзывался о  нем  с  похвалой,  надеясь,  что
когда придет этот день, дочь охотно примет суженого.
   В  нормальных  обстоятельствах  Иом  надеялась  бы  встретить   любовь.
Готовила бы свое сердце к встрече, лелея эту  надежду.  Но  теперь,  когда
королевству грозила беда, знакомство с сыном короля Ордина  не  сулило  ей
ничего, кроме, разве что, удовлетворения суетного любопытства.
   Понравится ли он ей? А если и понравится, то не останется  ли  для  нес
эта встреча всего лишь горьким воспоминанием о возможном счастье.
   Но скорее она почувствует к нему презрение: ведь, в конце концов, он  -
Ордин. Правда,  брак  без  любви  мог  показаться  не  более,  чем  мелким
неудобством в сравнении с тем, что, как боялась Иом, ждало ее  впереди.  К
тому же принцесса понимала, сколь  многим  обязан  Габорну  се  народ.  Он
оказал Гередону немалую услугу, а потому Иом, хоть и не желала иметь с ним
дела, решила постараться изо всех сил и принять его если не сердечно,  то,
во всяком случае, учтиво.
   Девушка зашагала вверх по каменной лестнице. Хроно направлялась следом,
Шемуаз двинулась навстречу, и они встретились посередине.
   - Он ждет, - промолвила Шемуаз с натянутой улыбкой, хотя  в  глазах  ее
угадывалось волнение.  Возможно,  она  надеялась,  что  принцесса  обретет
любовь, но это напоминало ей о собственной утрате.  Шемуаз  была  подругой
детских игр Иом, и та могла даже по жестам угадывать мельчайшие оттенки се
настроения. Когда Иом подняла взгляд, черты  Шемуаз  смягчились,  а  глаза
заблестели. Очевидно принц пришелся Деве Чести по нраву.
   Иом выдавила улыбку: сегодня, как ни в какое другое время,  возбуждение
подруги казалось  ей  неподобающим.  Весь  прошедший  день  Шемуаз  словно
блуждала в тумане. Терзаемая тоской по погибшему возлюбленному и  тревогой
за судьбу еще не родившегося ребенка, она забывала даже поесть, пока ей не
напоминала об этом Иом.
   Сейчас казалось, будто Шемуаз не понимает, что близится битва, Часть ее
сознания погрузилась в сон.
   А может и правда, не понимает, - подумала Иом.  Наивность  Шемуаз  и  в
лучшие-то времена вызывала  улыбки.  Даже  сержант  Дрейс  подшучивал  над
любимой, и бывало, говаривал:
   - Для Шемуаз вся разница между боем на мечах и разделкой утки состоит в
том, что, выпотрошив врага, солдат его не ест.
   Дева Чести взяла Иом за руку и девушки поднялись наверх. После  долгого
пребывания в холодной тени башни  принцессе  приятно  было  ощутить  тепло
солнечных лучей.
   Взойдя на стену, Шемуаз приветственно помахала принцу.
   - Принцесса Иом  Сильварреста,  позволено  ли  мне  будет  иметь  честь
представить вам принца Габорна Вал Ордина.
   Но Иом  не  смотрела  на  принца,  вместо  того  она  окинула  взглядом
укрепления.  Шемуаз  отошла  шагов  на  сорок,  чтобы  принц  и  принцесса
чувствовали себя свободнее.
   К  удивлению  Иом,  молодые  воины,   обслуживавшие   катапульты,   как
сговорившись,  последовали  примеру  Девы  Чести.  Иом   присмотрелась   к
катапультам и метательным снарядам. Эти боевые машины  никогда  раньше  не
использовались против врага. Иом видела их в  действии  единственный  раз,
когда на какой-то праздник отец приказал метать  в  толпу  караваи  хлеба,
колбасы и мандарины.
   В отличие от солдат, Хроно остановилась всего в дюжине шагов от молодой
пары, и обратилась к Габорну.
   - Принц Ордин, ваш Хроно в настоящий момент пребывает при особе  вашего
отца. Я заменю его, дабы составить эту часть хроники вашей жизни.
   Габорн промолчал, но Иом услышала шорох его плаща,  словно  он  кивнул.
По-прежнему не глядя на принца, она торопливо  отошла  к  дальней  стороне
башни, уселась на зубец и принялась рассматривать осенние поля  отцовского
королевства.
   Сейчас принцесса поймала себя на том, что слегка дрожит. Ей было боязно
оказаться с Габорном лицом к лицу. В конце концов, он Властитель  Рун,  и,
надо думать, невероятно красив. Но внешность обманчива, а Иом не хотелось,
чтобы первое впечатление оказалось ошибочным. Именно  поэтому  она  упорно
смотрела вниз.
   Правда, когда Габорн глубоко вздохнул, выражая восхищение се прелестью,
на губах Иом появилась натянутая улыбка.  Наверняка,  у  себя  на  юге  он
встречал женщин и покрасивее.
   Налетел легкий ветерок, и от кухонь Пиршественного Зала повеяло дымком.
Иом поерзала на своем насесте, отчего вниз, с высоты  восьмидесяти  футов,
посыпалась каменная крошка. Во дворах кукарекали петухи, согнанные в город
коровы мычали, требуя, чтобы их подоили.
   За стенами замка, на  побуревших  полях  виднелись  каменные  дома  под
тростниковыми крышами. С башни можно было разглядеть несколько  деревушек,
расположенных у реки Вай. Но и поля, и деревни были совершенно пусты.
   Вместе с солдатами, одетыми в черные с серебром мундиры,  на  городских
стенах толпились фермеры, купцы и ремесленники. Зеленые юнцы и  седовласые
отцы семейств вооружились луками и копьями. Но все выглядели  так,  словно
собрались поглазеть на турнир. Оборотистые торговцы  разносили  по  стенам
цыплят и печенье, - точь в точь, как  на  ярмарке.  С  внутренней  стороны
городских ворот громоздили телеги, бочки и клети. Если солдаты Радж Ахтена
сумеют проломить ворота, им придется карабкаться через весь этот хлам  под
стрелами королевских лучников.
   Близились сумерки. Над лесом, к югу от города, кружили голуби и вороны.
Птицы покинули свои гнезда, растревоженные присутствием множества людей. У
опушки догорали костры, и казалось, что сами холмы клубятся дымом. Иом  не
могла оценить численность армии Радж Ахтена, большая часть которой все еще
укрывалась среди деревьев.
   Но признаки  вторжения  виднелись  повсюду.  Над  лесом,  на  высоте  в
четыреста футов, уже около  двух  часов  маячил  удерживаемый  на  привязи
воздушный шар. Выполненный в  форме  граака,  он  поднял  в  воздух  двоих
наблюдателей Радж Ахтена. Вдоль берега петлявшей по  окрестностям  широкой
лентой реки Вай тянулся темный  ряд  боевых  коней.  Две  тысячи  скакунов
находились под присмотром сотни рыцарей и  оруженосцев,  которых,  похоже,
совершенно  не  беспокоила  возможность  вылазки.  Копейщики  и   косматые
великаны стояли на страже. Из  леса  доносился  стук  топоров:  люди  Радж
Ахтена рубили деревья для  приставных  лестниц  и  осадных  машин.  Каждые
несколько мгновений дерево содрогалось и рушилось, оставляя дыру в зеленом
покрове леса.
   С юга пришла огромная армия и Иом дивилась тому, как  могло  случиться,
что никто, кроме  Габорна,  ее  не  заметил.  Герцог  Лонгмот  должен  был
предупредить короля об опасности. Правда, если Радж Ахтен выискал какой-то
способ миновать владения Лонгмота незамеченным, герцог пошлет  рыцарей  на
подмогу своему королю, как только узнает об осаде.
   Но Иом почему-то заподозрила неладное и боялась, что Лонгмот помощи  не
пришлет.
   Принц Ордин прочистил горло, вежливо стараясь привлечь внимание Иом.
   - Я надеялся на более приятную встречу, - мягко  промолвил  он.  -  Мне
хотелось прибыть в ваше королевство с радостными вестями, а не с рассказом
о вторжении.
   - Велика радость - предложение твоей руки, - подумала Иом. Ей казалось,
что многие вассалы дома Сильварреста не одобрили бы этот  брак,  хотя  все
понимали  желательность  союза  Гередона  с  Мистаррией,   богатейшим   из
королевств Рохефавана.
   - Спасибо за то, что вы, рискуя своей  жизнью,  поспешили  предупредить
нас, - промолвила Иом. - С вашей стороны это весьма благородно.
   Принц подошел к ней и посмотрел с башни вниз.
   - Как по-вашему, скоро ли они пойдут на штурм? - спросил он. Голос  его
звучал отстраненно. Габорн слишком устал даже для того, чтобы  думать,  но
Иом истолковала этот вопрос как любопытство нетерпеливого юнца,  рвущегося
в драку.
   - К рассвету, - ответила она. - Они не станут медлить, ибо не  захотят,
чтобы кто-нибудь ускользнул  из  замка.  Мощь  армии  Радж  Ахтена  -  его
великанов, магов  и  легендарных  меченосцев  -  была  столь  велика,  что
королевству Сильварреста, скорее всего, предстояло пасть.
   Когда Габорн отвернулся, озирая окрестности,  Иом  покосилась  на  него
краешком глаза. Ее беглый взгляд  отметил  широкие  -  им  предстояло  еще
раздаться, когда юноша войдет в  полную  силу,  -  плечи,  длинные  темные
волосы, чистый дорожный плащ синего цвета и узкую саблю. Она отвела глаза,
не желая видеть ничего больше. Конечно же, этот широкоплечий, под стать ее
отцу, молодой человек должен выглядеть сногшибательно. Так ведь оно  и  не
диво, - в конце концов, он черпает обаяние от своих подданных.
   Не то что Иом. В то время как иные Властители Рун маскировали природную
неказистость за счет многочисленных даров, красота принцессы была дана  ей
от рождения. Когда она появилась  на  свет,  две  очаровательные  служанки
добровольно вызвались одарить се своим обаянием. Король и королева дали от
имени дочери свое согласие. Но когда Иом подросла и начала понимать,  чего
стоят дары тем, кто их преподносит, она отказалась.
   - На вашем месте я не стала бы стоять так близко  к  стене,  -  сказала
принцесса Габорну. - Вас могут заметить.
   - Кто?  Радж  Ахтен?  Да  что  он  оттуда  увидит?  Молодого  человека,
беседующего с девушкой, вот и все.
   - В его войске полным-полно  дальновидцев.  Неужто  они  не  распознают
принцессу и принца?
   - Столь очаровательную  принцессу  трудно  не  заметить,  -  согласился
Габорн. - Но я сомневаюсь, что кто-нибудь из людей  Радж  Ахтена  удостоит
меня второго взгляда.
   - Но ведь вы носите герб дома Ордин, разве не так?  -  промолвила  Иом,
решив что не  станет  возражать  юноше,  коль  скоро  он  полагает,  будто
дальновидны не узнают принца по внешности. Правда, ей показалось,  что  на
плаще юноши вышит зеленый рыцарь.
   Габорн невесело рассмеялся.
   - На мне надет плащ одного из ваших солдат. Нет, никто не узнает о моем
присутствии в замке до прибытия  отца.  Цитадель  может  выдержать  долгую
осаду, ведь, если  верить  истории,  замок  Сильварреста  никогда  не  был
захвачен врагом. Но вам нужно продержаться самое большее  три  дня.  Всего
три дня!
   Принц Ордин говорил уверенно, и Иом очень хотелось верить, что так  все
и будет. Король Мистаррии явится  под  стены  замка,  созовет  на  подмогу
лордов Гередона, и воины двух государей совместными усилиями смогут отбить
натиск чародеев и великанов Волчьего Лорда. Но, несмотря на высокие  башни
и глубокий ров  замка,  несмотря  на  лучников,  катапульты  на  стенах  и
разбросанный по полям стальной "чеснок", в победу верилось с трудом.  Радж
Ахтен стяжал столь грозную славу, что само его имя внушало ужас.
   - Король Ордин - практичный человек, - промолвила принцесса. - Едва  ли
он станет рисковать жизнью ради спасения замка Сильварреста.
   Габорн обиделся.
   - В чем-то мой отец, может быть, и прагматик, но это не так, когда речь
заходит о дружбе. Кроме того, здесь он будет сражаться не только за вас.
   Иом задумалась.
   - Понимаю, - промолвила она, спустя  мгновение.  -  Зачем  вашему  отцу
воевать на своей земле?  Видеть  как  гибнут  его  люди  и  рушатся  стены
собственного замка? Куда лучше постоять за свое королевство здесь.  Габорн
чуть ли не зарычал.
   - Двадцать лет подряд мой отец приезжал сюда на Хостенфест.  Знаете  ли
вы, сколько это вызывало завистливых толков. Он мог праздновать дома - или
где угодно, - но всегда приезжал сюда. Из  политических  соображений  отец
посещает многих королей, но только одного называет своим другом!
   Иом  имела  лишь   смутное   представления   о   том,   какого   мнения
придерживаются другие монархи об ее отце. Но, судя по  тому,  что  до  нес
доходило, мнение это было  не  слишком  лестным.  За  глаза  его  называли
"мягкосердечным глупцом". Как лорд  Связанный  Обетом,  он  принес  клятву
никогда не принимать  даров,  если  они  не  предложены  по  доброй  воле.
Сильварреста даже не покупал дары,  хотя  многие  бедняки  согласились  бы
уступить свое зрение или голос. И уж, конечно, ее отец не опустился бы  до
того, чтобы вымогать дары угрозами  и  силой.  Не  то,  что  Волчий  Лорд,
проклятый Радж Ахтен.
   Отец Габорна, сам  называвший  себя  "прагматиком",  подходил  к  этому
вопросу иначе. Он тоже предпочитал дары, преподносимые добровольно,  но  в
молодости покупал их, порой при довольно двусмысленных обстоятельствах.  С
точки   зрения   Иом,   практичность   этого    человека    граничила    с
беспринципностью. Его удачливость выглядела подозрительно:  ему  удавалось
приобретать дары для себя и своих людей слишком часто  и  слишком  дешево.
Поговаривали, будто отец Габорна обладает более чем сотней даров.
   И все же Иом знала, что король Ордин отнюдь не таков, как  Радж  Ахтен.
Он никогда не позволял себе присваивать мускульную силу крестьян  в  зачет
недоимок по податям  и  не  имел  обыкновения,  завоевав  любовь  женщины,
добиваться чтобы та, вместе со своим сердцем, отдала ему какой-нибудь дар.
   - Прошу прощения, принц, - промолвила  Иом.  -  Я  была  несправедлива,
говоря о вашем отце. Это все из-за усталости и тревоги. Ордин  всегда  был
хорошим другом и добрым королем для своего народа.  Но  я,  действительно,
боюсь, что он использует Гередон как щит, а когда мы дрогнем  под  напором
Радж Ахтена, оставит нас на произвол судьбы. В конце концов, это  было  бы
вполне разумно.
   - Вы думаете так потому, что не знаете моего отца, - сказал  Габорн.  -
Он истинный друг. Принц все еще был  обижен,  но  слова  его  звучали  так
убедительно, что Иом поневоле задумалась  -  сколькими  же  дарами  Голоса
обладает этот юноша.
   - Сколько же немых у вас в  услужении?  -  едва  не  спросила  девушка,
пребывая в уверенности, что их должно быть не меньше дюжины.
   - Конечно, вам лучше знать, но ведь не отдаст же король Ордин жизнь  за
наше спасение.
   - Он исполнит свой долг, - холодно отозвался Габорн.
   - Как бы мне хотелось, чтобы ничего этого не было,  -  прошептала  Иом,
чей взор невольно обратился к Башне Посвященных. У  дальней  стены  стояла
несчастная женщина, чей мозг был настолько опустошен,  что  она  не  могла
следить за работой  собственного  кишечника.  Вместе  со  слепцом,  обычно
водившим  ее  в  трапезную,  она  поддерживала  старика,   отдавшего   дар
метаболизма.   Бедолага   двигался   так   медленно,   что,   вздумай   он
самостоятельно перейти из одной комнаты в другую, на  это  ушел  бы  целый
день. И ему еще повезло: многие  из  поступившихся  тем  же  даром  просто
впадали в зачарованный сон, длившийся до тех пор, пока не умирал лорд. Как
и все Властители Рун, дом Сильварреста пользовался благами,  цена  которых
была ужасна.
   - Принцесса, ваше сострадание весьма похвально, но мой отец не заслужил
неуважения. Когда б не его пресловутый "прагматизм", Радж Ахтен вторгся бы
в северные королевства лет десять назад.
   - Это не совсем верно, - возразила Иом. - Мой отец годами посылал на юг
убийц. Многие из искуснейших наших воинов отдали жизни,  других  держат  в
плену. Если время и выиграно, то выиграно оно ценою крови наших людей.
   - Разумеется, - промолвил Габорн легкомысленным  тоном,  намекавшим  на
то, что он сомневался в  действенности  усилий  короля  Сильварреста.  Иом
знала, что отец Габорна десятилетиями готовился к этой  войне,  и  больше,
чем кто бы то ни было стремился сокрушить Радж Ахтена. Сейчас она  поймала
себя на том, что пытается втянуть принца в спор - а зачем? Габорн вовсе не
король Ордин, да и вообще, она его не любит и любить не собирается.
   Правда, се так и подмывало посмотреть на принца, но она не решалась.  А
что, если лик его сияет как солнце? Если  он  так  красив,  что  этого  не
выразишь словами? Не забьется ли ее сердце, как бьется о стекло мошка?
   Темнело. Отблески лагерных костров играли на  алой  и  золотой  листве.
Вдоль опушки расхаживали караульные великаны, столь  большие  и  лохматые,
что в сумерках их можно было принять за движущиеся стога сена.
   - Еще раз прошу извинить меня,  -  сказала  Иом.  -  Мне  не  следовало
затевать  спор.  Дурное  настроение  не  может  служить  оправданием  моей
неучтивости, а если уж и срывать его, так на людях Радж Ахтена. Почему  бы
не спуститься вниз, да не убить кого-нибудь из них?
   -  Принцесса,  -  воскликнул  Габорн.  -  Обещайте,  что   не   станете
ввязываться в битву. С меченосцами Радж Ахтена шутки плохи.
   Как многие девушки из знатных семей, Иом носила под юбкой прикрепленный
ремешком к ноге кинжал и прекрасно умела им пользоваться. Конечно, девушка
понимала, что вражеским меченосцам она  не  соперница,  но  ей  захотелось
подразнить собеседника.
   - А почему бы и нет? - промолвила она то ли в шутку, то ли  всерьез.  -
Фермеры и купцы собрались на стенах замка, а ведь их жизни значат для  них
не меньше, чем наши для нас. Они наделены лишь тем, что  досталось  им  от
родителей, я же обладаю дарами, способными меня защитить. Может рука моя и
слабовата для меча, но почему бы мне не сразиться.
   Иом ожидала, что Габорн примется урезонивать ее, будет твердить о  том,
сколь велика опасность. Мускулы великанов крепостью  не  уступали  железу,
рыцари Радж
   Ахтена имели дары мускульной силы, метаболизма и жизнестойкости.  Кроме
того, все они были обучены для войны. Однако  девушка  неожиданно  поняла,
что не уступит здравому смыслу, ибо сказанное, поначалу как шутка,  теперь
казалось ей вполне справедливым. Простолюдины ценили свои  жизни  так  же,
как и она свою. Может быть ей удастся спасти одного из них, а то  и  двоих
или троих. Она будет защищать стены замка. Точно так же, как ее отец.
   Однако ответ Габорна удивил принцессу.
   - Я не хочу, чтобы вы сражались, -  промолвил  он,  -  потому  что  мне
горько думать о возможной гибели такой красоты.
   Иом залилась звонким, словно птичья трель, смехом.
   - Я решила не смотреть на вас, - созналась она, - из опасения, что  мое
сердце окажется сильнее рассудка. Пожалуй, вам стоило поступить так же.
   - Вы воистину прекрасны, - сказал Габорн. - Я не  мальчик,  чтобы  быть
ослепленным прелестным личиком. Видимо он снова пустил в  ход  Голос,  так
проникновенно звучали его слова. - Нет, говоря о красоте, я  имел  в  виду
красоту вашей души.
   Вероятно  почувствовав,  что  скоро  сгустится  тьма  и  придет   время
расставания, он добавил.
   - Скажу не тая, леди Сильварреста, есть и другие принцессы, с  которыми
я мог  бы  обручиться.  В  других  королевствах  -  Хаверсинде-у-Моря  или
Интернукс. - Он помедлил, дав ей время осмыслить услышанное. Оба названных
государства не уступали Гередону ни величиной, ни богатством, а  укреплены
были, пожалуй, даже надежнее,  -  если  только  не  учитывать  возможность
вторжения с моря.  А  о  красоте  принцессы  Эррули  из  Интернука  ходили
легенды. - Но вы заинтриговали меня.
   - Я? Но чем?
   - Несколько лет назад, - честно ответил Габорн, - у меня вышел  спор  с
отцом. Он  проговорился,  что  хочет  приобрести  для  меня  грацию  одною
молодого рыбака. Я возражал. Уж вам-то известно,  что  лишиться  грации  -
почти все равно, что расстаться  с  жизнью.  Все  члены  деревенеют:  даже
желудок твердеет так, что становится трудно  переваривать  пищу.  Человек,
расставшийся с грацией, с  трудом  может  ходить...  да  что  там  ходить.
Попытка заговорить или закрыть глаза причиняет  ему  боль.  Я  видел,  как
многие Посвященные чахли на глазах и  умирали  примерно  через  год  после
обряда. По мне, так изо всех человеческих  черт  лишиться  грации  тяжелее
всего.
   Короче говоря, я отказался от дара и  отец  рассердился.  Но  я  назвал
постыдной  политику,  позволяющую  принимать  дары  от  людей,   настолько
обделенных разумом и земными благами, что они почитают за  удачу  отдавать
нам лучшее, что имеют.
   Тогда отец рассмеялся: - Ты говоришь совсем  как  Иом  Сильварреста,  -
сказал он. - Когда я последний раз  обедал  за  ее  столом,  эта  девчушка
назвала меня обжорой. Не в том смысле, что я жаден до еды, а  в  том,  что
питаюсь несчастьем других. Это ж надо, а! Каково!
   Пересказывая слова отца, Габорн вновь воспользовался Голосом и  говорил
точь-в-точь как сам король Ордин.
   Иом хорошо помнила это замечание,  по  той  простой  причине,  что  оно
обернулось для нее неприятностями. Отец мало того, что хорошенько отшлепал
ее за дерзость в присутствии гостя, так  еще  и  запер  на  целый  день  в
спальне без еды и воды.
   Лицо девушки зарделось от смущения. По правде сказать, к королю  Ордину
она питала смешанные чувства: презрение  соседствовало  с  восхищением.  В
некоторых отношениях Менделлас Дракен Ордин представлял собой  героическую
фигуру. Могущественный,  упорный  в  достижении  цели,  от  слыл  отважным
бойцом. Его могучая воля на протяжении двух десятилетий связывала  воедино
северные королевства.  Нахмуренный  взгляд  Ордина  мог  устрашить  любого
тирана, одно резкое слово могло лишить принца благосклонности собственного
отца.
   Некоторые  называли  его  Делателем  Королей,  иные   -   Изготовителем
Марионеток. Ордин обрел сверхчеловеческие качества за счет других, но,  по
большому счету, следовало признать, что  сделал  он  это  не  из  простого
властолюбия или тщеславия. Подобно Властителям Рун  древности,  он  должен
был стать чем-то большим, чем человеком, ибо  враги  его  отнюдь  не  были
обычными людьми.
   - Прошу прощения за опрометчивые слова, - уже в который раз  извинилась
Иом. - Ваш отец не заслужил подобного порицания,  да  еще  от  кого  -  от
самоуверенной девятилетней девчонки.
   - Простить? - отозвался Габорн. - Что тут прощать. Я согласен  с  вами.
Может быть тысячу лет назад у наших  предков  и  были  основания  калечить
людей форсиблями. Но с тех пор многое изменилось. Тех, с  кем  приходилось
сражаться героям древности нет и в помине, но мы - и я  и  вы  -  остаемся
Властителями Рун. Лишь  потому,  что  эта  "постыдная  политика"  освящена
обычаем!
   Так вот, эта история заинтриговала меня настолько, что я попросил  отца
рассказать мне обо всем, что он когда-либо от вас слышал. Так он и  сделал
- припомнил все, что вы говорили в его присутствии с трехлетнего возраста.
Во всяком случае то, что счел уместным.
   Принц почти не оставил Иом времени сообразить, что за этим кроется. Как
и всякий, кто был щедро наделен дарами ума,  король  Ордин  помнил  каждое
когда-либо слышанное им слово,  каждую,  даже  самую  пустяшную  фразу.  А
обладая дарами слуха, он мог разобрать, о чем шепчутся в трех комнатах  от
него,  за  толстыми  каменными  стенами.   Будучи   ребенком   Иом   плохо
представляла себе  возможности  взрослого  Властителя  Рун  и,  наверняка,
частенько говорила то, что не предназначалось для  ушей  Ордина.  Который,
оказывается, все слышал и мотал на ус.
   - Понятно... - пробормотала девушка.
   - Не стоит обижаться, - сказал Габорн. - И стыдиться вам  тоже  нечего.
Да, отец  находил  забавными  всякие  шуточки  на  его  счет,  которые  вы
отпускали, беседуя с леди Шемуаз.
   Принц кивнул в  сторону  Девы  Чести:  Иом  скорее  почувствовала,  чем
увидела этот кивок.
   - Но при этом, даже когда вы были ребенком, он ценил ваше  великодушие.
Я давно хотел встретиться с вами, но все никак не мог выбраться.  Наконец,
в прошлом году мне удалось приехать на Хостенфест в свите моего отца, и я,
наконец, вас увидел. Осмелюсь сказать, что за обедом, в Пиршественном Зале
я глазел на вас так,  что  впору  было  бояться,  как  бы  мой  взгляд  не
пробуравил дырку. Вы пленили мое сердце, принцесса Иом. Я следил за всеми,
кто окружал вас - прислугой, стражниками и Девами Чести и видел,  как  все
они старались заслужить вашу улыбку. На следующее утро, когда мы уезжали и
вы вышли нас проводить, вас тут же окружила стайка  ребятишек.  Помню,  вы
удерживали малышей близ себя, чтобы они, ненароком, не угодили под  копыта
коней. Вы любите свой народ, и он отвечает вам тем же. Равных вам  нет  во
всех королевствах Рофехавана. Вот почему я приехал сюда. Приехал, влекомый
той же надеждой, что вдохновляет ваших  приближенных.  Надеждой  заслужить
вашу благосклонность.
   Слушая учтивые слова принца, Иом торопливо  перебирала  в  памяти  лица
тех, кого видела на прошлогоднем празднике. Король Ордин всегда приводил в
Пиршественный Зал одну, а то и  две  дюжины  людей  из  своей  свиты.  Это
соответствовало обычаю, ибо отличившимся на охоте подобало разделить  стол
с коронованными особами.
   Пришедшие с Ордином в большинстве своем имели следы форсиблей: то  были
рыцари и мелкие лорды. Габорн явился на пир под видом одного из них.
   Но он молод, тогда как спутники короля были  зрелыми  мужчинами.  Ордин
прекрасно знал, что лучшие, самые надежные воины это не  задиристые  юнцы,
рвущиеся помахать мечом или топором, но многоопытные мужи, не  склонные  к
суете и разящие только наверняка. Именно такие люди сопровождали короля на
охоту.
   Кроме... кроме разве что одного паренька,  сидевшего  в  самом  дальнем
конце стола. Иом припомнила его  привлекательное  лицо,  прямые  волосы  и
проницательные голубые глаза, в которых светился ум,  хотя  держался  этот
малый  скромно,  и  лишь  с  любопытством  глазел  по   сторонам,   словно
простолюдин, впервые оказавшийся в столь  изысканном  обществе.  Принцесса
сочла его приближенным слугой или же оруженосцем,  только-только  начавшим
службу.
   Но не мог же  этот  парнишка,  самый  обыкновенный  с  виду,  оказаться
принцем! Властителем Рун! Сердце Иом екнуло. Опасаясь, что  се  подозрения
подтвердятся,   девушка   обернулась,   посмотрела   на   собеседника,   и
рассмеялась.
   Разумеется, это был  он.  Обычный  молодой  человек  с  прямой  спиной,
темными волосами и теми самыми, ясными голубыми глазами.  Симпатичный,  но
не более того. Едва ли у него имелось больше  двух  даров  обаяния  Габорн
улыбнулся, радуясь тому, что принцесса развеселилась.
   - Теперь, когда вы знаете причины моего  приезда  и  увидели,  наконец,
меня самого, я позволю себе задать вам вопрос: если я осмелюсь  предложить
вам руку и сердце, примете ли вы это предложение?
   - Нет! -  искренне  ответила  Иом.  Габорн  отшатнулся  как  от  удара.
Казалось, он никак не ожидал отказа.
   - Но почему?
   - Вы чужой. Что я о вас знаю? Как можно любить  человека,  которого  не
знаешь?
   - С вашей  проницательностью,  принцесса,  вы  без  труда  узнаете  мое
сердце. Наши отцы стремятся к политическому союзу, но я желаю союза схожих
умов и схожих  сердец.  Вот  увидите,  леди  Сильварреста,  мы  с  вами...
действительно схожи, во многих отношениях.
   Иом слегка рассмеялась.
   - Честно говоря, принц Габорн, когда бы речь шла только о руке, то есть
о владениях Гередона, я бы возможно  и  согласилась.  Но,  предлагая  свое
сердце, вы хотите получить взамен мое, а я не могу отдать его незнакомцу.
   - Чего я и боялся, - признался Габорн - Но  ведь  мы  не  познакомились
раньше только лишь по случайности. Это поправимо. Будь у  вас  возможность
узнать меня получше, в вашем сердце, возможно,  нашлось  бы  место  и  для
любви. Скажите, что я могу сделать для вас? Чего вы хотите больше всего.
   - Ничего я не хочу, - промолвила Иом, и тут  сердце  ее  забилось.  Она
явно поторопилась с ответом. Радж Ахтен стоял у ворот замка.
   - Возможно, у вас есть желание, о котором вы даже не  догадываетесь,  -
сказал Габорн. - Вы живете  безвылазно  среди  лесов,  и  уверяете,  будто
ничего не хотите, однако вас, несомненно, терзает страх. Было время, когда
Властители Рун  походили  на  вашего  отца.  Давая  клятву  служить  своим
собратьям, они принимали лишь те  дары,  которые  предлагались  по  доброй
воле..
   Теперь мы загнаны в угол. Радж Ахтен привел свое войско к вашему замку,
а короли севера, считающие себя "прагматиками", озабочены  лишь  тем,  как
собрать для себя побольше даров, хотя и уверяют,  что  никоим  образом  не
уподобятся Волчьему Лорду.
   Но вы знаете, сколь ошибочны такие суждения. Еще  будучи  ребенком,  вы
поняли, в чем слабость моего отца. Он - великий человек, но, как и все мы,
не лишен недостатков. Возможно, ему удалось уберечь себя от  большего  зла
отчасти именно потому,  что  подобные  вам  люди  порой  своими  невинными
высказываниями предостерегали его, побуждая умерить свою алчность.
   Так вот, принцесса Сильварреста, у меня есть для  вас  дар,  который  я
приношу вам без принуждения, ничего не прося взамен.
   Подойдя к девушке, принц взял ее за руку, и Иом решила, что он вложит в
ладонь   какой-нибудь   подарок:   драгоценный   камень    или    любовное
стихотворение. Но нет, принцесса ощутила лишь тепло руки и твердые  мозоли
на ладони. Габорн опустился перед ней на колени и прошептал  слова  клятвы
столь  древней,  что  теперь  мало  кто  помнил  ее  язык.  Клятвы   столь
могущественной, что почти никто из нынешних Властителей Рун не осмеливался
ее принести.
   - Клятва сия дана мною в твоем присутствии и да  будет  вся  моя  жизнь
порукой в нерушимом ее исполнении.
   Я, Габорн Вал Ордин, Властитель Рун, отныне  и  вовеки  возглашаю  себя
твоим защитником и твоим слугой. Я  обязуюсь  никогда  не  вымогать  даров
силой или обманом, равно как и не покупать их у сирых и обделенных благами
земными. Напротив, я  стану  оделять  золотом  бедных,  не  требуя  ничего
взамен. Лишь тот, кто возжелает присоединиться ко мне в борении  со  злом,
сможет стать моим Посвященным.
   Да будет так.
   Вымолвить эти слова означало стать  Связанным  Обетом.  Властители  Рун
обычно приносили такую клятву своим подданным, но порой она давалась менее
могущественным лордам или даже дружественным монархам,  которых  Связанный
брал под свою защиту. Решиться произнести ее было непросто, исполнять же -
гораздо труднее. Она представляла собой священный договор самоотречения.
   Иом почувствовала слабость.
   Она Понимала, что сейчас, когда Радж Ахтен  обрушился  на  север,  дому
Ордин потребуется  вся  его  мощь.  В  таких  обстоятельствах  принесенный
Габорном обет казался самоубийственным.
   Она никак не ожидала от принца такого  великодушия.  Исполнение  клятвы
требовало величайшей твердости духа.
   Сама-то она не  сделала  ничего  подобного.  Неужто  потому,  что  была
слишком... практична.
   Но принцессу тут же кольнула другая мысль.  В  иных  условиях  поступок
Габорна, наверное, привел бы ее в восхищение, но сейчас, он казался  ей...
безответственным.
   Девушка оглянулась, желая увидеть реакцию своей  Хроно.  Глаза  молодой
женщины слегка расширились, в них застыло  едва  заметное  удивление.  Иом
снова перевела взгляд на Габорна, поняв,  что  ей  хочется  удержать  этот
момент в памяти.
   Часа недостаточно, чтобы влюбиться, но час - это все, что было у них  в
тот день. Габорн завоевал ее сердце в гораздо меньшее время, да еще  помог
ей получше понять себя. Он почувствовал, как любит она свой  народ.  Но  и
сейчас девушку не оставляли сомнения. Пусть даже Габорн принес обет в знак
любви не только к ней, но и к людям, разве  это  не  сущее  безрассудство?
Может быть этот принц любит свою честь больше, чем свой народ?
   - Ненавижу тебя за это, - только и смогла сказать Иом.
   Солнце уже почти закатилось за горизонт, и в  этот  момент  великаны  с
грохотом забили в тяжелые медные барабаны.  Из  тени  деревьев,  пришпорив
серых в яблоках скакунов, выехали  всадники.  Дюжина  всадников,  носивших
поверх черных кольчуг золотистые туники с вышитым на груди красным  волком
Рад ж Ахтена. Скакавший впереди держал в руке длинное копье с  треугольным
зеленым  стягом,  означавшим  вызов  на  переговоры.  Все   прочие   имели
обозначавшие их принадлежность к почетной  страже  вызолоченные  секиры  и
щиты с изображением меча под звездами Индопала.
   Все, кроме одного.
   Последним ехал сам Радж Ахтен в вороненой  кольчуге  и  высоком  шлеме,
осененном белоснежными совиными крыльями. В одной руке он держал щит, а  в
другой боевой молот на длинной рукояти, предназначенный для конного боя..
   Казалось что от него, как от единственной  звезды  в  черной  и  пустой
ночи, или от плывущей по темным водам погребальной лодьи с разожженным  на
ней костром исходит манящий свет.
   Иом не могла отвести глаз. У нее перехватило  дыхание,  хотя  на  таком
расстоянии невозможно было различить черты его лица. Но даже издалека она,
если не увидела, то ощутила несказанную красоту этого человека. И  поняла,
что смотреть на него вблизи - опасно.
   Шлем с раскинувшимися белыми крыльями приводил се в восхищение. У  себя
в спальне Иом хранила два древних шлема.
   - Как было бы славно, - подумала она, - добавить к ним и этот. Вместе с
улыбающимся черепом Радж Ахтена.
   Позади, силясь не  отстать  от  блистательной  кавалькады  поспешал  на
гнедой кобыле Хроно Волчьего Лорда.  Интересно,  какие  тайны  мог  бы  он
поведать...


   Внизу, у ворот, послышались крики.
   - Осторожно! -  предупреждали  командиры  солдат.  -  Не  смотрите!  Не
смотрите на его лицо!
   Иом отметила, что многие воины на стенах  растерянно  вертели  в  руках
оружие. Но капитан Дерроу, обладавший множеством  даров  мускульной  силы,
устремился вдоль парапета с огромным стальным луком, натянуть  который  не
мог больше ни один  человек  в  королевстве.  Рыцарь  намеревался  послать
несколько стрел в Радж Ахтена.
   Как будто в ответ  на  предостережения  командиров,  над  головой  Радж
Ахтена возникло клубящееся, словно водоворот крохотных угольков золотистое
облачко. Оно опускалось все ниже, притягивая взоры к лицу  величественного
всадника.
   Иом сообразила, что это какой-то трюк вражеских пламяплетов. Радж Ахтен
хотел, чтобы защитники города смотрели на него. Она и  сама  смотрела,  но
полагала, что на таком расстоянии это не представляет  опасности.  Она  не
поддастся  впечатлению  и  не  лишится  рассудка,  пусть  даже   лик   его
светозарен.
   Радж Ахтен скакал прямо к воротам. Кони его рыцарей двигались в  боевом
порядке, стелясь над полями, как ветерок. То были не  обычные  скакуны,  а
вожаки табунов, преображенные, как и их  хозяева,  искусством  Властителей
Рун. Стремительно и плавно, словно бакланы по водной глади, скользили  они
по равнине, наполняя сердце Иом изумлением. Никогда прежде не  видела  она
столь великолепных коней, строй которых словно бы составлял единое  целое.
Трудно было представить себе зрелище более величественное.
   Принц Ордин отбежал к лестнице и крикнул так, чтобы его услышали внизу,
во дворе Башни Посвященных.
   - Лорд Сильварреста, вы нужны здесь. Радж Ахтен явился на переговоры.
   Король выругался и принялся торопливо облачаться в бряцавшие,  пока  он
их надевал, доспехи.
   Позади Радж Ахтена и его свиты, рядом с заброшенными фермами  у  опушки
леса, из мрака  начали  появляться  войска.  Пять  пламяплетов,  настолько
приблизившихся к слиянию с огненной стихией, что они уже больше  не  могли
носить одежду, сияли в ночи, как маяки. Языки зеленого пламени  лизали  их
кожу, под ногами вспламенялась сухая трава.
   Отблески испускаемого пламяплетами света играли на полированных латах и
клинках выдвигавшегося из леса  воинства.  В  составе  двинувшейся  вперед
многотысячной рати можно было увидеть и существа более диковинные,  нежели
огненосные чародеи.
   Облаченные в кольчуги, косматые двадцатифутовые  великаны,  вооруженные
окованными железом дубинами, старались не врезаться на ходу в  наступавших
меченосцев Радж Ахтена и не  сбить  их  строй.  Боевые  псы  -  чудовищные
мастифы, отмеченные рунами, - не отставали от  великанов.  Лучники  готовы
были осыпать защитников города меткими стрелами. А у кромки леса  мелькали
черные тени. Мохнатые существа с темными гривами двигались скачками, то  и
дело опираясь о землю костяшками пальцев  рук.  Их  вооружение  составляли
длинные копья.
   - Нелюди! - закричал кто-то. - Нелюди из Заинкаррских чащоб!
   Иом никогда не видела живых нелюдей,  хотя  как-то  раз  ей  показывали
старую  линялую  шкуру.  Об  этих  тварях  рассказывали  страшные  сказки.
Нелюди... Неудивительно, что армия Радж Ахтена продвигалась скрытно, таясь
на марше под защитой  леса.  Волчий  Лорд  учитывал  впечатление,  которое
должно было произвести  неожиданное  появление  столь  могучего  воинства.
Явление Радж Ахтена во всей силе и славе.
   - Взирайте и трепещите, - говорил он всем своим видом. - Вы,  северяне,
обитающие в бесплодном краю, даже не подозреваете насколько бедны и слабы.
Так узрите же безмерную мощь Волчьего Лорда юга. Узрите мои богатства.
   Но народ Иом был готов к сражению. Она видела как зеленые юнцы и зрелые
мужчины переминаются с ноги на  ногу  на  стенах,  поудобнее  перехватывая
древки копий  или  проверяя,  удобно  ли  под  рукой  лежат  стрелы.  Люди
намеревались дать отпор захватчикам.
   Возможно, - подумала девушка, - об этой битве еще будут слагать  песни,
а со временем она войдет в легенду.
   Тем временем ее отец облачился в доспехи, схватил оружие и  взбежал  по
ступеням. Позади, силясь не отстать от короля, ковылял  Хроно,  седовласый
старик.
   Иом не могла не  удивиться  тому,  как  изменился  отец.  За  последние
несколько часов он принял  шестьдесят  даров,  значительно  увеличив  свою
мощь. Даже в полном вооружении король двигался как  пантера,  перепрыгивая
по шесть ступеней за раз.
   Когда он достиг вершины башни, фраут перестали бить в барабаны и  армия
Радж Ахтена остановилась. Воцарилась тишина,  нарушаемая  лишь  отдаленным
рычанием диких нелюдей, которым не терпелось ввязаться в бой.
   Затем Радж Ахтен осадил коня и заговорил.  Он  обладал  дарами  Голоса,
взятыми у многих сотен людей, а  потому  каждое  его  слово,  невзирая  на
ветер, было отчетливо слышно в каждом уголке цитадели,  даже  на  вершинах
башен.
   Голос его гудел, как могучий, мелодичный колокол.
   - Король Сильварреста, народ Гередона! - воззвал Волчий Лорд.  -  Я  не
желаю вам зла. Взгляните на мое войско, - он широко развел руками,  -  вам
не под силу одолеть его. Посмотрите на меня. Я не враг вам,  и  не  сделаю
ничего дурного если, конечно, вы не вынудите меня и  моих  людей  мерзнуть
холодной ночью под открытым небом, когда сами  будете  греться  у  очагов.
Распахните ворота. Примите меня как вашего лорда и станьте моим народом.
   Он говорил мягко и дружелюбно, скрыв угрозу за увещеваниями.  Речь  его
звучала столь убедительно, что трудно было не  внять  затронувшему  каждое
сердце призыву покончить  дело  миром.  Окажись  Иом  поближе  к  воротам,
наверное не устояла бы и она.
   В следующий миг  принцесса  услышала  скрежет  подъемных  механизмов  и
увидела, как опускается мост. Сердце ее упало.
   - Нет! - закричала, перегнувшись  через  парапет,  девушка,  пораженная
тем,  с  какой  легкостью  некоторые  из   ее   недальновидных   подданных
подчинились чарам завоевателя.
   Король Сильварреста выкрикнул приказ поднять мост, но и он, и его  дочь
находились слишком далеко от ворот.
   Но не все защитники крепости готовы были  покориться.  Капитан  Дерроу,
обуреваемый такой же яростью, как и Иом, спустил тетиву  своего  стального
лука. Стрела его полетела с невероятной скоростью, растаяв в воздухе,  как
черная молния. Такой выстрел  мог  пробить  любую  броню,  но  Радж  Ахтен
превосходил Дерроу быстротой и силой. Властитель Рун попросту поднял  руку
и перехватил стрелу  в  воздухе.  Казалось  немыслимым,  что  Волчий  Лорд
решился принять столько даров метаболизма. Даже с высоты башни  Иом  могла
оценить скорость его движений; она превышала обычную в пять или шесть раз.
Живя с такой скоростью, Волчий Лорд должен  будет  состариться  и  умереть
всего через несколько лет. Но прежде он успеет завоевать весь мир.
   - Нехорошо, - мягко и рассудительно промолвил Радж Ахтен.  -  Более  мы
такого не потерпим.
   Голос его зазвучал громче, парализуя всякую волю к сопротивлению.
   - Хватит. Бросайте вниз ваше оружие и доспехи. Отдайтесь мне.
   Иом вскочила на ноги и непроизвольно потянулась  за  кинжалом,  готовая
бросить его со стены. Удержала ее лишь рука Габорна.
   Пристыженная своей слабостью, девушка взглянула на отца, боясь, что  он
рассердится. Однако даже король с трудом  справился  с  желанием  швырнуть
наземь свой боевой молот.
   Она  остолбенела  от  ужаса.  Если  голос  и  обаяние  врага   издалека
воздействует  на  Властителей  Рун,  чего  же  ждать  от  обычных   людей,
находящихся на стенах? Гораздо ближе к Радж Ахтену.
   И словно в ответ на ее мысли те  разразились  приветственными  криками.
Мечи и фучарды, щиты и шлемы со звоном полетели  на  камни.  Сброшенные  с
южной стены баллисты поплюхались в ров, поднимая брызги.
   Под гром ликующих - словно Радж Ахтен явился к ним не  завоевателем,  а
спасителем - восклицаний, широко распахнулись городские ворота.
   Лишь  некоторые  из  самых  стойких  и  преданных  солдат  Сильварреста
попытались закрыть их снова. Капитан  Дерроу  размахивал  стальным  луком,
словно дубинкой, отгоняя обезумевших горожан, но все было тщетно.
   Среди  воинов  на  стенах   нашлось   несколько   человек,   обладавших
достаточной силой воли, чтобы не покинуть своих постов и не  расстаться  с
оружием, но на них навалилась  толпа  их  же  недавних  товарищей.  Верных
стражей цитадели сбросили со стены на погибель.
   Иом с трудом верила своим глазам. Она не надеялась на победу, но  никак
не могла предвидеть подобного исхода. Подъемный  мост  опустился.  Решетки
поднялись. Крепостные ворота открылись. Могучий замок Сильварреста пал, не
нанеся врагу ни малейшего урона. Радж Ахтен неторопливо въехал  в  ворота,
тогда как солдаты и горожане - возлюбленные подданные Иом! - с  радостными
возгласами растаскивали завал  из  бочек  и  клетей.  Куры  с  кудахтаньем
разбегались в стороны.
   - Как же я слепа? - поражалась  Иом.  -  Как  наивна?  Всего  несколько
мгновений назад ей казалось, что отец и король Ордин смогут  противостоять
Волчьему Лорду.  Сейчас  находившийся  рядом  с  ней  Сильварреста  громко
кричал, призывая немногих стойких прекратить сопротивление.  Он  не  хотел
видеть, как они умирают. Ветер подхватывал его слова  и  уносил  прочь,  в
никуда.  Принцесса  никогда  не  видела  своего  отца  таким  -   бледным,
сокрушенным, раздавленным и совершенно потерявшим надежду.
   - Даже голос его - всего лишь пепел на  студеном  ветру,  -  с  горечью
подумала Иом. - Он ничто перед Радж Ахтеном. Все мы ничто!
   Никогда прежде не чувствовала она себя столь беспомощной.
   Радж Ахтен подался вперед в седле: каждое его движение  было  исполнено
стремительной  грации.  На  таком   расстоянии   черты   лица   оставались
неразличимыми: среди  прочих  оно  выделялось,  как  сверкающая  кварцевая
песчинка на морском берегу. Но девушке казалось, что  он  молод.  Молод  и
прекрасен. Тяжелую броню Радж Ахтен носил с большей  легкостью,  чем  иные
люди одежду. Поговаривали, будто Волчий  Лорд  обладал  дарами  мускульной
силы  тысяч  людей,  располосовать  человека  ему  было  не  труднее,  чем
разрезать персик. Он мог перепрыгнуть крепостную стену и  не  делал  этого
лишь из опасения поломать кости.
   Любая  попытка  остановить  его  была  бы  обречена  на  провал.   Дары
метаболизма позволяли ему двигаться с такой  скоростью,  что  в  битве  он
становился  почти  невидим.  Даже  в  тесноте  внутреннего  двора  ему  не
составило бы труда увернуться от всех ударов и поразить всех  противников.
Дары ума, полученные от великих мудрецов и  воителей,  делали  его  боевое
искусство  недосягаемым:  не  было  меченосца,  способного  захватить  его
врасплох. А хоть бы и нашелся - несчетные дары жизнестойкости  давали  ему
способность выдержать почти любой удар.
   Радж Ахтен превратился в природную стихию. Он не был больше  человеком.
Ни в чем, кроме одного. У него имелась цель.
   Одна единственная цель - покорить весь мир. И для  достижения  ее  Радж
Ахтен не нуждался в армии. Ему не были нужны слоны и  великаны,  способные
сокрушать ворота,  нелюди,  умеющие  карабкаться  по  отвесным  стенам,  и
пламяплеты, заставляющие воспламеняться крыши домов.
   В сравнении с его  собственными  возможностями  вся  эта  грозная  сила
представлялась не заслуживающей  внимания.  Чем-то  вроде  стайки  птичек,
склевывающих насекомых из меха великанов.
   - Мы бессильны, - прошептал король Сильварреста. - Во  имя  милосердия,
совершенно бессильны!
   Поблизости от своей щеки Иом ощутила прерывистое дыхание Габорна. Внизу
толпы людей радостно устремлялись навстречу своему  новому  лорду.  Лорду,
который всех их погубит. Сознание Иом как бы раздвоилось. Она боялась Радж
Ахтена пуще смерти, но в то же время, частью своего "я" приветствовала его
вместе со всеми. Голос Волчьего Лорда склонял к этому даже ее.
   - У твоего народа нет воли к сопротивлению, - печально промолвил  принц
Габорн Вал Ордин. - Я приношу  Дому  Сильварреста  свои  соболезнования  и
скорблю о потере столь славного королевства.
   - Благодарю за сочувствие, - еле  слышно  пробормотала  Иом.  Голос  ее
звучал так, словно доносился издалека.
   Габорн повернулся к королю.
   - Мой лорд, могу ли я  что-нибудь  для  вас  сделать?  При  этом  принц
покосился на Иом, словно надеялся, что его попросят увезти ее.
   Король недоуменно посмотрел на юношу.
   - Сделать? Принц, вы всего лишь мальчик. Что вы можете сделать?
   В голове принцессы теснились мысли. Первым делом она  подумала  о  том,
чтобы с помощью Габорна убежать из  замка,  но  тут  же  поняла,  что  это
невозможно.  Радж  Ахтен  знал,  что  она  находится  здесь.   Все   члены
королевской семьи у него на заметке. Попытайся Габорн выкрасть ее,  Волчий
Лорд выследит и настигнет обоих. Нет, принцу  оставалось  лишь  попытаться
спастись самому. Радж Ахтену ничего не известно о пребывании в городе сына
короля Ордина.
   По всей видимости король Сильварреста пришел к тому же умозаключению.
   - Если вам удастся ускользнуть, принц, засвидетельствуйте мое  почтение
вашему отцу. Скажите - я  сожалею  о  том,  что  нам  больше  не  придется
поохотиться вместе. Но, может быть, ему удастся отомстить  за  мой  народ.
Король запустил руку под стальной нагрудник  и  достал  кожаный  кошель  в
котором находилась небольшая книжица.
   - Один из моих  людей  погиб  при  попытке  доставить  мне  эту  книгу,
сочинение  эмира  Туулистана.  Большую  ее  часть   составляют   стихи   и
философские рассуждения, но есть и описания военных кампаний Радж  Ахтена.
Думается, эмир надеялся, что я узнаю из нес нечто важное, только  вот  что
именно, мне так и не удалось понять. Позаботитесь ли вы о том,  чтобы  она
попала к вашему отцу?
   Габорн взял кожаный кошель, и положил в карман.
   - А теперь, принц Ордин, вам лучше уйти, покуда Радж Ахтен не прознал о
том, что вы здесь. Учитывая нынешнее состояние моих верных подданных,  это
станет ему известно довольно скоро.
   - В таком случае, я с прискорбием  покидаю  вас,  -  промолвил  Габорн,
кланяясь королю.
   Но он не ушел, а,  к  немалому  удивлению  Иом,  сделал  шаг  вперед  и
поцеловал се в щеку. Девушка поразилась тому, как  забилось  при  этом  се
сердце. Габорн заглянул ей в глаза и тихо, но твердо прошептал:
   - Не падай духом. Радж Ахтен  не  убивает  людей  без  разбору,  он  их
использует. А я вернусь за тобой. Я твой защитник.
   Изящно повернувшись, принц поспешил к лестнице с такой  легкостью,  что
Иом не слышала звука его шагов. Лишь биение сердца, да ощущение  тепла  на
щеке, куда прикоснулись его губы, убеждало девушку в том, что все  это  ей
не пригрезилось.
   Капитан Олт последовал за Габорном вниз по лестнице.
   - Как он надеется ускользнуть? - гадала Иом.  -  Ведь  враги  наверняка
следят за воротами.
   Габорн уже спустился  во  двор  и  теперь  проталкивался  сквозь  толпу
слепых,  глухих,  умалишенных  и   прочих   калек   -   Посвященных   Дома
Сильварреста.  Глядя  на  него  со  спины,  принцесса  отметила,  что  для
Властителя Рун он не особо выделялся ростом и внешностью. Возможно, ему  и
удастся выйти из города, не привлекая внимания.
   Странно, - думала девушка, мысли которой  все  еще  путались,  -  можно
подумать, будто я влюбилась в него. Она чуть ли не надеялась,  что  они  и
вправду смогут пожениться.
   Так или иначе, сейчас ей нечего  было  предложить  принцу  Ордину.  Ему
следовало позаботиться о собственном спасении. К сожалению, этот  день  не
мог закончиться ничем иным. Видимо оба они были большими прагматиками, чем
хотели признаться даже себе.
   - Прощай, мой лорд, -  прошептала  она  вслед  удалявшемуся  Габорну  и
добавила старинное благословение, каким провожали воинов.  -  Да  направят
Всеславные каждый твой шаг.
   Затем Иом отвернулась и перевела  взгляд  на  Радж  Ахтена,  с  улыбкой
махавшего рукой своим новым подданным.  Серый  в  яблоках  конь  горделиво
ступал по  мощеным  улицам.  Толпа  расступалась  перед  ним,  приветствуя
всадника громогласными  восклицаниями.  Волчий  Лорд  уже  миновал  второе
кольцо укреплений. Проехав Рыночными Воротами, он двинулся дальше, и стены
домов на какое-то время скрыли его из виду.
   Подошла Шемуаз. Принцесса сглотнула,  размышляя  о  своей  участи.  Как
поступит с ней Радж Ахтен. Обречет на смерть? На пытки? На поругание?
   А может быть все обойдется? Вдруг Волчий Лорд оставит ее  отца  править
королевством в качестве регента и дом Сильварреста сохранит  свое  высокое
положение.
   Оставалось надеяться лишь на это.
   Тем временем Радж Ахтен обогнул угол и вновь оказался на  виду,  теперь
всего лишь в двухстах ярдах от принцессы.
   С такого расстояния она отчетливо видела осененное белыми крылами шлема
лицо - ясную кожу, блестящие черные волосы, бесстрастные черные глаза  Его
совершенная красота поражала воображение. Казалось,  что  эти  безупречные
черты изваяны любовью богини
   Волчий Лорд поднял глаза на Иом.  Прекрасная,  какой  может  быть  лишь
принцесса  из  семьи  Властителей  Рун,  она  знала,   какое   впечатление
производит на  мужчин  ее  внешность,  и  привыкла  видеть  желание  в  их
взглядах.
   Но все вожделение этих хищных взоров не шло ни в какое сравнение с тем,
что узрела она в глазах Радж Ахтена.





   Габорн чуть ли не слетел вниз по лестнице  Башни  Посвященных,  и  стал
пробираться сквозь запрудившую внутренний двор толпу убогих калек.
   - Молодой сэр, - обратился к нему  державшийся  рядом  капитан  Олт.  -
Зайдите на кухню Посвященных и подождите, пока я не пришлю за вами. Солнце
зайдет совсем скоро, а под покровом тьмы мы сумеем вывести вас за стены.
   Габорн кивнул.
   - Благодарю вас, сэр Олт.
   Габорн предчувствовал, что в конечном итоге ему придется  уносить  ноги
из замка, но никак не ожидал столь скорого падения  могучей  твердыни.  Он
рассчитывал  на  упорное  сопротивление,  ведь  прочные  и  высокие  стены
позволяли выдержать длительную осаду.
   Сейчас принцу хотелось спать. Вот уже три дня, как он не  смыкал  глаз,
хотя, по правде сказать, мог обходиться почти без сна. Еще во младенчестве
трос подданных одарили его своей жизнестойкостью - двое из них  оставались
в живых до сих пор. Как и  все  обладатели  подобных  даров,  Габорн  умел
отдыхать в седле, почти отключая сознание, но продолжая двигаться в нужном
направлении. Однако порой даже он был не прочь вздремнуть.
   Но если сон не являлся для него настоятельной потребностью, с едой дело
обстояло иначе. Даже Властители Рун нуждаются в пище. У  принца  аж  живот
сводило от голода, хотя времени перекусить почти не было. И,  вдобавок  ко
всем прочим неприятностям, он получил рану,  продолжавшую  пульсировать  и
горсть даже после того, как ее промыли и перевязали. Вражья стрела  попала
в правую руку и, хотя опасности рана не представляла, она  могла  помешать
орудовать мечом.
   Но усталость,  голод  и  боль  могли  подождать:  прежде  всего  принцу
следовало сменить обличье. Он убил одного из всадников Радж Ахтена, сразил
трех великанов и подстрелил с полдюжины боевых псов.
   Воины Волчьего Лорда наверняка будут  искать  убийцу  своего  товарища.
Зная это, Габорн  чувствовал  себя  загнанным  в  угол.  У  него  не  было
уверенности  в  том,  что  ему  удастся  ускользнуть,  даже  когда   город
погрузится во тьму. Сам принц обладал двумя дарами обоняния, но его  чутье
не шло ни в какое  сравнение  с  восприимчивостью  некоторых  воинов  Радж
Ахтена, превосходивших в этом отношении даже гончих. Они могли  обнаружить
его по запаху.
   В присутствии Иом Габорн всячески изображал хладнокровие и уверенность,
но на самом  деле  был  изрядно  напуган.  Тем  не  менее  он  повел  себя
рассудительно и решил последовать совету Олта. Запах подсказал принцу, где
находится кухня. Легко повернув латунную ручку, он открыл дощатую дверь  и
оказался в помещении между кухней  и  трапезной.  Справа  горели  кухонные
очаги.
   Сверху, со стропил свисали ощипанные гуси, сыры, колбасы, копченые угри
и связки чеснока. Габорн учуял варившийся в одном из котлов суп: в воздухе
витали запахи эстрагона, базилика и розмарина. Как раз между ним и котлами
молодая слепая девушка укладывала на большой металлический поднос  вареные
яйца, репу и  лук.  У  ее  ног  темно-рыжая  кошка  играла  с  покусанной,
полуживой мышкой. Дальше виднелись  потемневшие  от  времени  и  въевшейся
копоти  сколоченные  из  толстых  досок  обеденные  столы.  Вдоль  каждого
тянулись скамьи. На столах горели тусклые масляные лампы.
   Пекари, повара и кухонная прислуга занимались приготовлениями к  ужину:
в трапезную уже несли хлеб, мясо и фрукты. В отличие от  многих  подданных
Сильварреста, устремившихся к стенам, чтобы поглазеть на битву,  служители
Башни помнили свой долг, состоявший в заботе о несчастных, уступивших свои
дары королевскому дому.
   Впрочем, как и на большинстве таких кухонь, здесь работали  в  основном
сами Посвященные - те из них, кому хватало сил  и  ума,  чтобы  трудиться.
Уступившие свое обаяние уроды накрывали столы,  глухие  и  немые  выпекали
хлеб. Люди, лишившиеся зрения, осязания или чутья подметали дощатые полы и
драили пригоревшие котлы.
   Габорн отметил царившую  вокруг  тишину.  Хотя  в  трапезной  собралась
добрая дюжина служителей почти  никто  не  произносил  ни  слова,  -  лишь
изредка слышались краткие распоряжения.
   В помещении пахло разделанными тушами и свежим хлебом. Все это мешалось
с застарелыми запахами плесневелого сыра,  пролитого  вина  и  прогорклого
жира. Не слишком приятное сочетание, однако Габорн поймал себя на том, что
у него потекли слюнки.
   Узенький коридорчик вел из трапезной в пекарню. Принц учуял только  что
испеченный дрожжевой хлеб, от которого еще шел пар.
   Не  раздумывая,  он  взял  со  стола   горячий   каравай.   Хорошенькая
прислужница посмотрела на него с укором, но Габорн  ответил  ей  уверенным
взглядом, говорившим - это мое. Смутившись, девушка поспешила прочь. Принц
отметил ее осторожные, неуверенные движения, свойственные тем,  кто  лишен
дара осязания. Взяв со стола острый нож, он  отрезал  бедро  лежавшего  на
тарелке гуся, заткнул нож за пояс и засунул в рот  столько  мяса,  сколько
могло там уместиться. Затем юноша откупорил бутылку вина и запил  гусятину
торопливым глотком, подивившись высокому качеству напитка.
   Из под стола вылезла рыжая королевская гончая. Увидев, что Габорн  ест,
она села у его ног, завиляла хвостом и просительно подняла глаза.
   Принц бросил ей мясистую кость, а  сам  ухватил  еще  один  каравай,  и
принялся  жевать.  Все  это  время  мысли  его  крутились  вокруг  побега.
Возможно, кто-нибудь и попробует вывести его из замка, но в  любом  случае
это будет непросто. Стоит ли в таких обстоятельствах полагаться на других?
Габорн припомнил, что  восточную  стену  цитадели  омывает  река,  которая
питает. замковый ров  и  вращает  жернова  водяной  мельницы.  Где-то  там
находилась лодочная пристань. К пристани должен был вести  подземный  ход,
но как его найти принц не знал. Кроме  того,  за  пристанью  скорее  всего
следят. Нелюди Радж Ахтена видят в темноте, как днем, так что едва ли  ему
удастся раздобыть лодку.
   На кухне могла иметься сточная труба для сброса отходов в  реку,  но  и
это представлялось маловероятным. В замке Сильварреста  все  шло  в  дело:
кости отдавали собакам, внутренности и очистки скармливали свиньям,  шкуры
пускали на выделку, а все прочее  выносили  в  сады.  Но  так  или  иначе,
уходить следовало через реку. На суше боевые псы легко настигли бы беглеца
по следу.
   Кроме  того,  стоило  поспешить.  Дожидаться  ночи   было   опасно.   С
наступлением темноты, когда улицы опустеют, люди  Радж  Ахтена  выйдут  на
охоту.
   Миловидная служанка вернулась с еще одной бутылкой вина, а также хлебом
и мясом, предназначенными возместить то, что забрал Габорн.
   - Прости меня, - прошептал он ей в затылок. - Я принц Ордин. Мне  нужно
добраться до реки. Знаешь ты, как попасть туда незаметно?
   На какой-то миг Габорн почувствовал себя глупцом  -  мыслимое  ли  дело
называть свое имя незнакомке? Однако он понимал, что должен произвести  на
нее впечатление  и  не  нашел  лучшего  способа,  чем  открыться.  Девушка
обернулась к нему, свет лампы отражался в ее карих глазах.
   - Интересно, - подумал Габорн, - почему  она  отказалась  от  осязания?
Может быть, из-за несчастной любви? Решила ни к чему больше не прикасаться
и не ощущать ничьих прикосновений. Жизнь се представлялась  ему  нелегкой,
Расставшиеся с даром осязания переставали чувствовать жар или холод,  боль
или удивление. У них притуплялись и другие чувства - слух, зрение и чутье.
   Словно  обкурившись  опиума,  они  могли   порезаться   или   обжечься,
совершенно ничего не заметив.  Бывало,  что  холодными  зимами  несчастные
обмораживались, не обращая на это внимания.
   Принц не знал, кому отдала она свой дар - королю, королеве  или,  может
быть, Иом. Он чувствовал уверенность в том, что король Сильварреста  скоро
умрет. Может быть, еще до рассвета, если  только  Радж  Ахтен  не  захочет
сначала подвергнуть его пыткам.
   Вполне возможно, эта девица уже сегодня вечером впервые за долгое время
ощутит на своей коже  тепло  очага  или  дуновение  холодного  ветра.  Она
вернется к нормальной жизни - что тоже не просто.
   - Позади есть выход наружу, - промолвила служанка. Ее хрипловатый голос
звучал на удивление приятно. - К  тропе,  по  которой  булочники  носят  с
мельницы муку. Тропа неприметная, над ней до самой воды разрослись березы.
У вас может получиться.
   - Спасибо, - промолвил Габорн, и повернулся, чтобы выйти  во  двор.  Он
хотел покинуть замок, как  можно  скорее,  но  прежде  считал  необходимым
попытаться нанести хоть какой-то урон врагу. Во дворе  Башни  Посвященных,
где еще  недавно  работал  способствующий,  он  приметил  несколько  дюжин
оставшихся без присмотра форсиблей.
   Магические  жезлы  изготовлялись  из  драгоценного  кровяного  металла,
доставлявшегося с холмов Картиш.
   Считалось, что  для  получения  этого  сплава  необходима  человеческая
кровь. Габорн не мог позволить Радж Ахтену завладеть такими сокровищами.
   Он уже собрался идти, когда служанка тронула его за плечо и спросила:
   - Не возьмете ли вы меня с собой? В глазах се Габорн увидел страх.
   - Я бы взял, - ответил он. - Да только не вижу в этом пользы. Здесь  ты
будешь в большей безопасности.
   Принц по опыту знал, что  Посвященные  редко  отличались  отвагой.  Они
верно служили своим лордам, но их служение было пассивным, не  требовавшим
решимости и энергии. Качеств, необходимых для успешного  побега.  Обладает
ли ими эта девушка?
   - Если королеву убьют, - пролепетала она, -  солдаты  надругаются  надо
мной. Они мстят Посвященным поверженных врагов.
   Теперь Габорн понял, почему девушка отказалась от осязания.  Видимо  ей
пришлось пережить насилие, и потрясение оказалось столь сильным, что  сама
мысль об этом пугала се до сих пор.
   И страх служанки не был лишен  оснований.  Все  Посвященные  составляли
единое целое со своим лордом. Представляя собой источник  его  силы,  они,
тем самым, противостояли его врагам.
   Если короля Сильварреста обрекут на смерть,  всем  этим  несчастным  не
поздоровится. Поэтому, Габорн  не  стал  отговаривать  девушку,  пугая  ее
опасностями предстоящего путешествия. Ведь они всяко не  минуют  ее,  коли
она останется здесь, в Башне.
   - Я собираюсь переплыть реку, - сказал принц. - Ты умеешь плавать?
   - Чуточку, - пролепетала служанка и пошатнулась, при мысли  о  глубокой
воде. Губы ее задрожали, на глазах  выступили  слезы.  В  Гередоне  умению
плавать не уделяли внимания, не то, что в Мистаррии. Габорн выучился этому
искусству у чародеев вод. Его до сих пор оберегали  чары,  не  позволявшие
утонуть.
   Подавшись вперед, принц пожал девушке руку: - Мужайся, - промолвил  он.
- Все будет хорошо.
   По пути к выходу служанка прихватила каравай, накинула на голову старую
шаль и взяла в руки стоявший у двери посох.
   Он стоял под вешалкой, на которой висела грубая туника, принадлежавшая,
скорее всего, какому-нибудь пекарю. Наверное, он снял ее  перед  тем,  как
приступить к делу: обычно хлебопеки работают у печей обнажась до пояса.
   - То, что нужно, - решил Габорн и натянул пропахшую  дрожжами  и  потом
одежду простолюдина. На место туники он повесил синий плащ, полученный  от
короля Сильварреста.
   Теперь принц вполне мог сойти за слугу. Мешали только сабля и  нож,  но
он не мог позволить себе остаться безоружным.
   Закончив переодевание, юноша поспешил во двор, чтобы собрать  форсибли.
Уже стемнело. Во дворе сгустились тени, но из караульной вынесли факелы.
   Едва ступив за  порог,  Габорн  понял,  что  совершил  ошибку.  Большие
деревянные ворота были распахнуты - в Башню Посвященных только что въехали
гвардейцы Радж Ахтена. Воины, обладавшие таким  множеством  даров,  что  в
сравнении с ними Габорн представлял собой лишь бледную  тень.  Посвященные
Сильварреста жались к стенам, в страхе взирая на рыцарей врага.
   Сам Радж Ахтен в это время покидал башню. Он находился за  воротами,  а
вместе с ним Иом и лорд Сильварреста.
   Габорн оглядел двор. Увы, форсибли исчезли. Их  уже  забрали.  Один  из
гвардейцев углядел  юношу.  Сердце  его  забилось.  Он  отступил  в  тень,
судорожно вспоминая, чему учился в Доме Разумения.
   - Несчастный. Я несчастный, убогий, жалкий калека, -  говорил  он  всем
своим видом. - Ничтожный слуга, не стоящий внимания доблестных воинов.
   Это должно было подействовать, но мешала сабля на поясе. Даже если  его
примут за Посвященного, то за глухого  или  немого,  который  все  еще  не
оставил надежды сразиться за своего лорда.
   Отступив еще на шаг, Габорн сгорбил правое плечо, неуклюже свесил руку,
уставился в землю и глупо разинул рот.
   - Эй ты, - окликнул его воин, тронув коня. - А ну, иди сюда.  Как  тебя
зовут?
   Принц обвел взглядом толпившихся  вокруг  Посвященных,  словно  не  был
уверен, что рыцарь обратился к нему. Никто из несчастных не имел при  себе
оружия. Нет, за Посвященного ему не сойти.
   Он ухмыльнулся, придав лицу идиотское выражение: даже глаза смотрели  в
разные стороны.  Порой  в  Башнях  Посвященных  жили  и  люди,  убогие  от
рождения, не  имевшие  даров,  которые  могли  бы  предложить  лордам,  но
любившие своих господ и служившие им в меру своих возможностей. Одного  из
таких слуг и надеялся сыграть Габорн.
   Прищурившись, он ухмыльнулся воину и  указал  пальцем  на  его  боевого
скакуна.
   - Гы. Славная лошадка.
   - Я спросил, как тебя зовут, - повторил всадник. Он  говорил  с  легким
тайфанским акцентом.
   - Алесон, - ответил Габорн. - Меня кличут Алесон Верный. Слово "верный"
юноша произнес горделиво, словно то был титул  лорда.  В  действительности
так называли тех, кого отвергали в качестве Посвященных по причине  полной
никчемности. - Я... - он нащупал рукоять сабли, словно собираясь  вытащить
се из ножен, - я стану рыцарем. Вот.
   Принц исхитрился слегка вынуть клинок и тут  же  вложить  его  обратно.
Великолепная сталь могла усилить ненужные подозрения.
   - Я слабоумный, - внушал Габорн  гвардейцу.  -  Безобидный  малый,  что
таскается повсюду с клинком ради пустого хвастовства.
   В этот миг во двор въехала тяжелая повозка, полная людей в балахонах  с
капюшонами. Некоторые из них бессмысленно таращились  в  пустоту,  другие,
отдавшие свою силу, не могли даже сидеть.  Руки  их  бессильно  болтались,
свешиваясь с подводы. Уступившие грацию походили на корявые  корни:  спины
их искривились, пальцы скрючились, словно клешни.
   Радж Ахтен  вез  в  башню  своих  Посвященных.  Повозку  тащили  четыре
здоровенных тяжеловоза. Боевые скакуны стражи, пританцовывая, раздались  в
стороны. На дворе, полном  всадников  и  глазеющих  Посвященных  сделалось
слишком тесно.
   - Хорошая сабля, паренек, - буркнул гвардеец Габорну,  когда  его  конь
подался в сторону от фургона. - Смотри не порежься.
   Воин старался не придавить ненароком кого-нибудь из зевак, и  ему  было
не до слабоумного юнца.
   Шаркая  ногами,  Габорн  потянулся  за  ним,  зная  что  лучший  способ
отделаться от кого бы то ни было, это надоедливо к нему цепляться.
   - Не, не порежусь. Клинок не острый. Хочешь посмотреть.
   Подвода остановилась, и в самой гуще сидевших на ней Посвященных  принц
неожиданно увидел Шемуаз, Деву  Чести  принцессы  Иом.  Держа  на  коленях
голову одного из несчастных она  всхлипывала  и  без  конца  повторяла:  -
Отец... отец...
   Это не просто Посвященные - понял Габорн, -  а  лишенные  даров  рыцари
Сильварреста. Радж Ахтен привез с собой своих пленников.
   Принц пригляделся к Шемуаз и се отцу,  мужчине  лет.  тридцати  пяти  с
выцветшими, ломкими волосами. Сейчас  он  не  мог  помочь  ни  им,  ни  их
королевству, но про себя поклялся, что сделает для этого все возможное.
   Неожиданно из темноты выступил грузный мужчина в грязной робе.
   - Алесон! Опять бездельничаешь,  паршивец  вонючий!  Кому  было  ведено
вынести горшки  из  спальни  Посвященных?  А  ну  за  работу!  Нечего  тут
приставать к добрым людям со всякой дурью!
   К немалому удивлению Габорна этот малый всучил ему  два  ведра,  полных
фекалий и мочи. Смердело от них омерзительно: для всякого,  имевшего  дары
обоняния такая вонь была просто непереносима. Габорна чуть не вырвало.  Он
бросил сердитый взгляд на  странного  незнакомца  -  коренастого  пожилого
мужчину с  кустистыми  бровями  и  короткой  седеющей  бородой.  Одетый  в
перепачканный балахон,  в  темноте  он  вполне  мог  сойти  за  одного  из
Посвященных, но Габорн узнал его. Перед ним стоял не кто иной, как травник
Сильварреста, могучий волшебник, Хранитель Земли Биннесман.
   Принц мигом сообразил, что происходит.  Травник  знал,  что  разведчики
Радж Ахтена могли взять след Габорна,  и  решил  обернуть  их  обостренное
чутье против них самих. Никто их них  ни  за  что  не  подойдет  близко  к
ведрам, полным дерьма.
   Габорн набрал воздуха, и поднял ведра.
   - Не споткнись о тени, болван, - прошипел Биннесман . - Мне что, делать
больше нечего, кроме как следить за тобой каждую минуту.  Травник  говорил
тихим, сварливым  шепотом,  словно  не  желал,  чтобы  его  брань  слышали
посторонние. В действительности он  прекрасно  знал,  что  любой  воин  из
гвардии  Радж  Ахтена  обладает  столькими  дарами  слуха,  что  на  таком
расстоянии от него не укроется даже стук сердца Габорна.
   Травник отвел принца на задворки кухни, где  их  встретила  собравшаяся
бежать молодая служанка.
   - Как хорошо, что вы его нашли, - прошептала она.
   Биннесман кивнул, поднес палец к губам, призывая  всех  к  молчанию  и,
через маленькую железную дверь в западной стене, повел своих  спутников  в
сад, где выращивались приправы для кухни.
   Южную стену сада оплетали какие-то темно зеленые вьющиеся  растения.  В
сгустившейся тьме Габорн все же распознал  узкие,  остроконечные  листочки
кендыря. Травник нарвал  пригоршню  листьев  и  принялся  разминать  их  в
ладонях. Обычному человеку запах кендыря  мог  показаться  не  более,  чем
неприятным, собаки же его не переносили. А магическое искусство Биннесмана
позволяло ему усиливать природные свойства растений.
   Спустя несколько мгновений Габорн учуял  нечто  неописуемое  -  жуткую,
выварачивающую внутренности маслянистую вонь, словно бы порожденную ночным
кошмаром и воплотившую в себе  само  зло.  В  сознании  его  возник  образ
гигантского паука, преградившего тропу своей губительной паутиной. Смерть!
Смерть! - сквозило в мозгу. Принц представил  себе,  как  все  это  должно
подействовать на собак.
   Биннесман разбросал растертые листья по земле и натер  зеленой  кашицей
подошвы Габорна.
   Закончив, он повел юношу через  кухонный  сад.  Миновав  его,  спутники
перескочили через низенькую ограду и вышли к Королевской Стене  -  второму
кольцу городских оборонительных сооружений.
   Дальнейший путь пролегал  по  узкой  дороге,  зажатой  между  стеной  и
задворками купеческих лавок. Через  некоторое  время  травник  остановился
возле низеньких - пройти в них можно было  только  пригнувшись,  -  обитых
железными полосами ворот. Их охраняли двое караульных. По знаку Биннесмана
один из стражников достал ключ и открыл ворота.
   Габорн поставил  на  землю  ведра  с  фекалиями,  желая  избавиться  от
пакостной ноши, но травник сердито шикнул.
   - Держи их.
   Караульные пропустили всех троих за ворота. Там  находился  сад,  своим
пышным  великолепием  превосходивший  любой,  в  каком  доводилось  бывать
Габорну. Под открытым небом юноша видел лучше, чем в тени узких улиц, и не
мог не поразиться красоте этого дивного места.
   Впрочем, слово "сад" казалось не совсем подходящим. Деревья и кусты  не
были пострижены и высажены правильными рядами. Напротив, они росли  буйно,
своевольно и в таком изобилии, что  казалось,  будто  сама  здешняя  почва
жива, и не может не порождать жизнь.
   Необычные  кусты,  усыпанные  белыми,  похожими  на   звезды   цветами,
смыкались над тропинками, образуя живые арки. Ползучие растения вились  по
окружавшим сад каменным стенам, словно стремились ускользнуть прочь.
   Сад простирался по меньшей мере на  полмили  в  каждую  сторону.  Прямо
перед спутниками раскинулся цветущий луг. За  ним  высился  пологий  холм,
поросший соснами вперемешку с диковинными деревьями с юга и востока.
   Многое  казалось  странным:   рядом   с   теплым   прудом   красовались
апельсиновые и лимонные деревья, которые просто не  могли  выжить  в  этом
краю, с его суровыми зимами. Рядом с ними  росли  огромные  папоротники  и
чудные деревья с листвой, похожей на  волосы  и  покрытыми  красной  корой
причудливо изогнутыми ветвями, как будто ворошившими небо.
   Через сад с журчанием протекал ручей. У маленького пруда  собралось  на
водопой семейство  оленей.  Землю  устилал  упругий  ковер  сочной  травы,
украшенный множеством цветов.
   И на западе и на  востоке  темнели  экзотические  рощи.  Даже  в  столь
поздний вечерний час воздух полнился приглушенным жужжанием пчел.
   Габорн глубоко вздохнул и  ему  показалось,  будто  он  вобрал  в  себя
ароматы всех лесов, садов и  пряных  трав  мира.  Животворное  благоухание
наполнило все его существо: такой запах хотелось бы ощущать вечно.
   Бодрящий поток промыл его душу, унеся прочь боль и усталость  последних
дней. Аромат сада насыщал и пьянил. Принцу подумалось, что до  этого  мига
он никогда не был по-настоящему живым. Ему  не  хотелось  уходить,  спешка
представлялось нелепой. Но у него не  было  ощущения,  будто  время  здесь
остановилось. Скорее он чувствовал... надежность. Как если  бы  эта  земля
могла защитить его от врагов так же, как защищали растения  Биннесмана  от
стужи и непогоды.
   Волшебник нагнулся, снял свои башмаки и знаком велел Габорну сделать то
же самое.
   Юноша уже понял, что попал в сад волшебника. Легендарный сад,  который,
как поговаривали, Биннесман не покинет никогда.
   Четыре года назад, когда умер старый волшебник Ярроу, некоторые  ученые
из Дома Разумения хотели, чтобы Биннесман занял  освободившуюся  должность
мастера очага в Палате Сил Земли. Редкий чародей  отказался  бы  от  такой
чести. Но тут начались шумные споры. За несколько лет  до  того  Биннесман
опубликовал трактат, где описывались свойства полезных растений. Этот труд
вызвал ожесточенные нападки со стороны Хранителя Земли, по  имени  Хоуэлл.
Тот утверждал, будто книга Биннесмана содержит множество ошибок: некоторые
редкие  травы  названы  неверно,  подорожники  на   картинках   изображены
свисающими сверху вниз, словно листья деревьев, а шафран - таинственная  и
ценная пряность, привозимая с далеких южных островов, - представляет собой
истолченные рыльца особого цветка, тогда как всему ученому миру  известно,
что это смесь цветочной пыльцы, собранная  с  клювов  гнездящихся  на  юге
колибри.
   Многие верили в правоту Биннесмана, но Хоуэлл оказался не только видным
ученым, но и ловким интриганом. Ему удалось  перетянуть  на  свою  сторону
большинство гербалистов несмотря на то, что сам он, хотя и был  Хранителем
Земли,  посвящал  свои  штудии  созданию  магических  артефактов,  каковое
занятие имело весьма мало общего с изучением трав.
   Так или иначе, Биннесман не стал мастером очага. Некоторые считали, что
он отказался сам, пристыженный разоблачением своего невежества, тогда  как
по мнению других назначение не было  утверждено.  Габорн  считал  все  это
сплетнями, распускавшимися Хоуэллом, желавшим набить себе цену.
   На сей счет упорно ходил и другой  слух,  которому  принц  склонен  был
верить. В Доме Разумения шептались, какой пост Биннесман  у  ни  предложи,
тот все одно не поехал бы в Мистаррию. Он ни за что  не  покинул  бы  свой
любимый сад.
   Сейчас, глядя на диковинные деревья, вдыхая дивные ароматы пряных  трав
и медоносных цветов, Габорн понимал травника. Этот сад был  его  шедевром,
делом всей его жизни. Разве можно расстаться с любимым детищем?
   Биннесман снова указал на  сапоги  Габорна.  Служанка  уже  сняла  свои
туфли.
   - Прошу прощения, ваше лордство, - сказал чародей. -  но  вам  придется
разуться. Это не обычная почва.
   Принц  повиновался,  словно  во  сне.  Ему  хотелось  лишь   одного   -
разгуливать среди прекрасных растений, вдыхая пьянящие ароматы.
   Волшебник кивком головы указал на ведра с фекалиями. Габорн поднял свою
неаппетитную ношу, и вся троица неспешно зашагала по ковру из розмарина  и
мяты. Примятые ногами травы испускали мягкий, очищающий запах.
   Биннесман провел Габорна по лугу  мимо  оленей,  взиравших  на  старого
Хранителя безо всякой  робости,  и  остановился  близ  необычайно  высокой
рябины, выросшей в форме идеального конуса. Несколько  мгновений  кудесник
пристально присматривался к растению, а затем кивнул.
   - Здесь. То самое место.
   Расковыряв дерн под деревом, он выкопал небольшую яму и знаком попросил
Габорна поднести ведра. Принц передал смердящие сосуды волшебнику, который
осторожно вылил их содержимое в яму.  Внутри  что-то  звякнуло:  Габорн  с
удивлением приметил среди фекалий темные металлические предметы.  Форсибли
Сильварреста!
   - Не могли  же  мы  допустить,  чтобы  они  достались  Радж  Ахтену,  -
промолвил Биннесман в ответ на невысказанное изумление принца. Не  обращая
внимания на нечистоты, он положил форсибли в опустошенное ведро и понес  к
протекавшему шагах в пятидесяти ручью, где, выскакивая из воды и хватая на
лету мошек, плескалась форель.
   Ступив в поток, Биннесман тщательно, один за другим,  омыл  форсибли  и
сложил их на траве. Пятьдесят шесть магических жезлов. Солнце зашло  около
получаса назад, и форсибли выглядели всего лишь темными полосками.
   Едва кудесник закончил,  как  Габорн  оторвал  полосу  ткани  от  своей
туники, и завернул форсибли.
   Биннесман смотрел на него прищурившись, и во взгляде волшебника  принцу
почудилось  одобрение.  Затем  травник  задумался:  широкие  плечи   этого
невысокого, кряжистого человека поникли.
   - Спасибо тебе, - сказал Габорн, - за то, что ты спас форсибли.
   Биннесман не ответил, лишь взглянул принцу в  глаза  столь  пристально,
словно хотел запомнить каждую его черту.
   - Итак, - промолвил волшебник после затянувшегося молчания. - Кто же вы
такой? Габорн хмыкнул.
   - Как это? Разве ты не знаешь?
   - Сын короля Ордина, - пробормотал  Биннесман.  -  Но  кто  еще?  Какие
обязательства  приняли   вы   на   себя?   Человек   определяется   своими
обязательствами.
   При слове "обязательства" Габорн похолодел  от  страха.  Он  чувствовал
уверенность в том, что Хранитель Земли имел в виду  обет,  принесенный  им
этим вечером принцессе Сильварреста. Обет, который сам принц предпочел  бы
сохранить в тайне.  А  возможно,  волшебник  говорил  об  обещании  помочь
молодой служанке, или даже о молчаливой клятве, данной Шемуаз и  ее  отцу.
Габорну почему-то казалось, что такого рода обязательства  могли  прийтись
волшебнику не по нраву.
   - Я - Властитель Рун, Связанный Обетом.
   - Хм... Пожалуй, это не так уж плохо. Вы  служите  не  самому  себе,  а
чему-то большему. Но почему вы здесь? Как оказались в  замке  Сильварреста
за неделю до того, как ждали вашего отца?
   Габорн ответил просто.
   -  Он  послал  меня  вперед.  Хотел  чтобы  я  присмотрелся   к   этому
королевству. Полюбил здешнюю землю и ее жителей, как любит их он.
   Биннесман задумчиво кивнул, поглаживая бороду.
   - Ну, и как? Как вам понравилась эта земля? Габорн хотел было  сказать,
как восхищается он прекрасным королевством и его народом, но слово "земля"
было произнесено с таким нажимом, с таким глубоким  почтением,  что  принц
почувствовал: речь у них шла о разных вещах. Да, наверное так оно и  было.
Но разве этот сад, все эти диковинные деревья,  свезенные  сюда  с  разных
концов земли, не часть Гередона?
   - Я нашел ее достойной восхищения.
   - Хм, - Биннесман окинул взглядом кусты и деревья. -  Да...  жаль,  что
все это не переживет нынешнюю ночь. Пламяплеты, все беда в них. Моя  магия
созидательна, а их чары требуют разрушения. Они  служат  огню,  господину,
который не  позволит  им  вернуть  себе  человеческое  обличье  покуда  не
насытится пламя. А что может насытить его лучше, чем этот сад.
   - А ты? Они убьют тебя? - спросил Габорн.
   - Это... не в их власти, - ответил  Биннесман.  -  Пришло  время  смены
сезона. Скоро мои одежды станут красными.
   Слова волшебника заставили Габорна призадуматься: следовало ли понимать
их буквально. Платье старика  было  темно-зеленым,  как  сочная  листва  в
разгар лета. Неужто оно может само по себе изменить цвет?
   - Ты мог бы пойти со мной, - предложил принц.  -  Я  постараюсь  помочь
тебе убежать. Биннесман покачал головой.
   - В этом нет нужды. У меня есть навыки целителя.  Радж  Ахтен  захочет,
чтобы я служил ему.
   - И ты согласишься?
   - Я взял на себя другие обязательства, - прошептал  Биннесман,  выделив
слово "обязательство" так же, как незадолго до того слово "земля" - Но вот
вам, принц Габорн Вал Ордин, бежать необходимо.
   В этот миг Габорн услышал донесшиеся издалека  лай  и  хриплое  рычание
боевых псов. Глаза Биннесмана вспыхнули.
   - Не бойтесь собак, - сказал травник. - Им не  преодолеть  мой  заслон.
Те, которые попытаются, - умрут.
   В голосе волшебника явственно звучала печаль: сама мысль о гибели живых
существ  причиняла  ему  боль.  Понурясь,  Биннесман  вышел  из  ручья.  К
удивлению Габорна, он наклонился  и  в  полной  темноте  сорвал  у  берега
какую-то лозу.
   - Пусть ваше лордство закатает рукав. Я чую гноящуюся рану.
   Габорн сделал как велено, и травник приложил  к  ране  листья,  которые
начали оттягивать жар и боль. Габорн. осторожно опустил рукав, чтобы ткань
удерживала примочку на месте.
   - Как вы себя чувствуете? - спросил Биннесман, обращаясь и к принцу,  и
к служанке. - Ощущаете ли голод? Тревогу? Усталость?
   Не дожидаясь ответа, он  принялся  расхаживать  по  поляне,  срывая  то
здесь,, то там лист или цветок. Габорн дивился тому, как ухитрялся травник
находить нужные травы в такой темноте: не иначе, как он просто помнил, где
что растет. Биннесман растер ступни  лимонным  тимьяном,  а  потом  чем-то
более острым и пряным, Затем  он  сорвал  три  цветка  бурачника,  голубые
лепестки которых мягко светились во тьме, растер их так, что  к  лепесткам
прилипли черные тычинки, и велел Габорну все это съесть. Разжевав медвяные
цветы, принц ощутил полное спокойствие, поразительное  в  столь  непростых
обстоятельствах. Все страхи ушли.
   Заодно травник скормил несколько цветков  бурачника  служанке,  дав  ей
заодно и розмарина, чтобы помочь  преодолеть  усталость.  Потом  Биннесман
подошел к травянистому склону,  наклонился  и  отломил  веточку  какого-то
куста. На месте отлома выступил маслянистый, ароматный сок. Травник провел
линию над бровями Габорна и две других - на щеках под глазами.
   - Это очанка, - прошептал он.
   Неожиданно ночные тени перестали казаться такими  уж  глубокими.  Принц
изумился: обладая дарами зрения, он неплохо видел в темноте, но такого  не
мог себе даже представить. Создавалось впечатление, будто Биннесман в один
миг добавил ему полдюжины даров. Ощущение было своеобразным: принцу  вовсе
не казалось, что  вокруг  стало  светлее,  но  если  еще  недавно  он  мог
различить очертания отдаленных растений  лишь  напряженно  всматриваясь  в
темноту, сейчас это удавалось ему без малейших усилий.
   Устремив  взгляд  в  гущу  деревьев,  он  увидел  там  темную  массу  -
скрывавшегося за ветвями человека. Рослого,  могучего  человека  в  полном
вооружении, который  мог  остаться  незамеченным,  когда  бы  не  действие
очанки.
   -  Интересно,  что  это  за  малый,  -  подумал  Габорн,  но   тут   же
почувствовал, что, кажется, знает ответ.
   Закончив пользовать  травами  служанку,  Биннесман  сунул  ей  какой-то
стебель и тихонько сказал:
   - Держи  его  в  кармане.  Возможно,  еще  до  рассвета  тебе  придется
разломать его и воспользоваться свежим соком.
   Теперь принц понимал, что травник неспроста спрашивал его и девушку  об
их самочувствии. Скорее всего, волшебник никогда не трепал языком попусту.
Он готовил обоих к ночному побегу. Притирания должны были  изменить  запах
беглецов и сбить со следу погоню. Другие травы укрепляли тело и дух.
   - Как теперь, усталость прошла? -  спросил  Биннесман  служанку.  -  Не
вызвал ли бурачник сердцебиение? Я б тебе и  веслянки  дал,  да  не  хочу,
чтобы ты перевозбудилась.
   Быстро повернувшись к Габорну, он добавил:
   - А вы держите в кармане маковое семя. Если вас ранят, пожуйте  его,  и
боль отступит.
   Затем волшебник отвел обоих к прогалине, над которой  смыкались  кривые
ветви трех замшелых, похожих на многоруких чудовищ,  деревьев.  Неожиданно
Габорн  ощутил  гнетущую  тяжесть.  Он  чувствовал:  кто-то   или   что-то
присматривается к нему, оценивает его. А еще он чувствовал  землю,  причем
не только под ногами, но и в нависших над ним деревьях.
   Биннесман остановился у невысоких кустов, росших на  холмике  близко  к
центру прогалины.
   - А вот и рута, - промолвил он. - Собранная на рассвете,  она  обладает
многими полезными  свойствами-  и  на  приправы  годится,  и  на  целебные
снадобья.  Но  к  вечеру,  особенно  после  жаркого  дня,  она  становится
ядовитой. Лорд Габорн, ежели преследователи подойдут к вам с  подветренной
стороны, бросьте им пригоршню в глаза. А еще  лучше  -  в  огонь.  Дым  от
такого костра кого угодно отгонит.
   Принц не решался прикоснуться к опасному  растению,  от  едкого  запаха
которого у него даже сейчас слезились глаза. Но  Биннесман  склонился  над
невысоким кустом с увядшими цветами, и спокойно нарвал листьев.
   - Не бойтесь, вам это не повредит, - буркнул  травник,  оглянувшись  на
Габорна.
   Однако принц предпочитал держаться подальше. Так же,  как  и  служанка.
Она хоть ничего и не чувствовала, но вела себя осторожно.
   Наклонившись  к  ногам  принца,  Биннесман  поднял  пригоршню   жирной,
глинистой почвы и вложил Габорну в ладонь.
   - Вот. Я хочу, чтобы вы приняли на себя обязательство, -  промолвил  он
таким тоном, что Габорн мгновенно понял - от его  ответа  зависит  многое.
Волшебник говорил торжественно и серьезно, чуть ли не нараспев.
   Все это зачаровывало и, в то же время, пугало. Как только Габорн принял
влажную горсть, земля под его  ногами  слегка  дрогнула.  Почва  в  ладони
казалась невероятно тяжелой, словно на ладони лежала каменная глыба.
   Волшебник прав, - подумал принц. - Это не обычная почва.
   - Повторяйте за мной, - велел  Биннесман  .  -  Я,  Габорн  Вал  Ордин,
клянусь что вовеки не причиню вреда земле, а когда грядут  времена  мрака,
посвящу себя спасению человеческого рода.
   Биннесман вперил взгляд в глаза Габорна и, затаив дыхание, ждал ответа.
   Державший пригоршню почвы принц ощутил  внутреннюю  дрожь  и...  чье-то
присутствие в своем сознании. Могучее  присутствие.  Чувство  было  сродни
тому, что испытал он в Баннисфере, когда, повинуясь  неясному  побуждению,
предложил Боринсону жениться на прекрасной Мирриме.
   Но сейчас все воспринималось куда острее: словно тяжкое движение скал и
дыхание деревьев. Необычная сила пульсировала, вздымаясь  под  его  босыми
ногами, - сила самой земли.
   Теперь Габорн понимал, что попал сюда не случайно. Отец  послал  его  в
Гередон, чтобы он полюбил эту землю. Землю!  Неужто  король  произнес  эти
слова, повинуясь магическому внушению?
   Та же сила коснулась принца  и  в  Баннисферской  гостинице,  когда  он
отведал Дурманного вина. Лучшего вина, какое ему  доводилось  пробовать  в
жизни. Вина, из бутыли с литерой Б на восковой печати. Вина -  сейчас  это
было ясно и без вопросов, - посланного Биннесманом. Как же еще  могло  оно
оказаться столь чарующее воздействие? Все вело его в этот сад - и  вот  он
здесь.
   Но Габорн побаивался принести обет служения земле. Чего она  потребует?
Возможно, чтобы он стал Хранителем Земли, как Биннесман  .  Но  принц  уже
связал  себя  иным  обетом,  обетом,  который  считал  священным.  А,  как
справедливо говорила Миррима, он не из тех, кто легко раздает обещания.
   Вместе с тем он страшился и отказаться, ибо знал, что уже  сейчас  люди
Радж Ахтена выискивают его след. Габорн нуждался в помощи Биннесмана.
   - Клянусь! - произнес принц. Биннесман хмыкнул.
   - Не так, глупец. Клясться нужно не мне, а земле. Тому, что в ладони  и
тому, что под ногами. И клятву следует произнести полностью.
   Габорн нерешительно открыл  рот.  Он  чувствовал  на  себе  неотступное
внимание травника и понимал, что требуемый обет более  значим,  чем  можно
себе представить. Сможет ли он сдержать обе клятвы: и данную земле, и  ту,
что уже связала его с Иом.
   -  Я...  -  начал  было  говорить  Габорн,  но  земля  под  его  ногами
затрепетала. Только под ногами - вокруг него, в лесах, в полях  и  в  саду
почва  оставалась  спокойной.  Но  высившиеся  вокруг  деревья,  казалось,
сделались выше, гуще и сомкнулись над ним, образовав темную пещеру. На миг
Габорну почудилось, что он оказался под землей.
   В наступившей гробовой тишине стороннее  присутствие  стало  еще  более
ощутимым. Могучая воля устремлялась к нему.
   Биннесман отпрянул от куста руты, изумленно озираясь по сторонам. Почва
у его ног вспучилась, трава  расступилась,  словно  нечто  вспороло  самую
ткань земли.
   И тут из теней  выступила  черная  фигура.  Та  самая,  которую  Габорн
увидел, когда на него подействовала очанка. Но лишь сейчас он  понял,  что
перед ним не смертный. Не человек.
   То существо,  слепленное  из  мельчайших  комочков  плодородной  земли.
Существо, принявшее обличье человека, причем человека, которого Габорн  не
мог не узнать.  Из  лесного  мрака  выступил  закованный  в  латы  воин  с
надменным лицом. Над его высоким шлемом распростерлись черные, как  оникс,
совиные крылья. Радж Ахтен. Точнее, некое подобие Радж Ахтена.
   Странный пришелец вперил в Габорна  насмешливый,  слегка  презрительный
взгляд. Во мраке леса  случайный  наблюдатель  мог  принять  это  лицо  за
человеческое, - когда бы не полное отсутствие цвета. Но все черты Волчьего
Лорда - каждая ресница, каждый волосок, каждая ниточка его  плаща  -  были
воспроизведены безупречно.
   Затем пришелец заговорил. Вернее, заговорила земля.  Странное  существо
не открывало рта. Голос его звучал как ветер, вздыхающий  над  полем,  или
шелестящий в одиноких деревьях.  В  нем  слышался  стон  камней,  уносимых
горным потоком или  увлекаемых  вниз  лавиной.  Слова  исходили  отовсюду.
Габорн не понимал их, хотя осознавал, что слышит обращенную к  нему  речь.
Но стоявший рядом Биннесман тут же перевел.
   - Ты должен  принести  клятву  мне,  о  сын  человека.  Странные  звуки
продолжались и волшебник, подумав, добавил:
   - Ты говорил, будто любишь эту землю. Но решишься ли ты  принести  обет
мне, даже если я ношу личину врага?
   Габорн взглянул на Биннесмана,  ища  ответа,  и  тот  кивнул,  побуждая
принца говорить с землей напрямую.
   Юноша никогда не видел ничего, похожего на это странное существо, о нем
не упоминалось даже в преданиях. Земля явилась ему, приняв лик обозримый и
внятный. Некоторые люди уверяли, будто, заглядывая в огонь, видели за  ним
истинный  лик  этой  стихии,  но  Габорн  всегда  считал,  что  изо   всех
первоэлементов именно огонь наиболее  доступен  человеческому  восприятию,
тогда как наименее доступен воздух. О том, чтобы земля воплощалась в нечто
зримое, ему даже не доводилось слышать.
   - Я люблю эту землю, - произнес, наконец, юноша.  Странный,  отдаленный
шум снова заполнил его уши.
   - Как можно любить то, чего ты не можешь понять? - перевел Биннесман.
   Габорн постарался ответить правдиво.
   - Я люблю то, что понимаю и надеюсь понять все прочее.
   Послышался грохот камнепада - земля смеялась.
   - Когда-нибудь ты поймешь меня, - сказал Биннесман. - В тот день, когда
твое тело смешается с моим. Ты боишься этого?
   Смерть. Земля хотела знать, боится ли он смерти.
   - Да.
   Габорн не решился покривить душой.
   - Значит, ты не можешь полюбить  меня  всем  сердцем.  Так  станешь  ли
помогать мне, несмотря на это?
   Габорн кажется понимал, почему  земля  приняла  облик  Радж  Ахтена.  И
понимал, чего добивается от него извечная стихия. Большего,  чем  служение
человеку. Большего, чем служение жизни.  Он  должен  был  принять  смерть,
увядание, разложение как неотъемлемую часть того, что являлось Землей.
   На темном лике  Земли  появилось  странное,  нечеловеческое  выражение.
Габорн осмелился заглянуть в эти  глаза,  и  перед  его  мысленным  взором
появились картины: пастбище, расположенное далеко к югу от Баннисфера, где
белесые камни  выступали  из  зеленой  травы,  словно  зубы  и  живописные
пурпурные горы Алькайр; такие, какими они видятся на расстоянии, к югу  от
его дома. Но кроме того он видел места, в  которых  никогда  не  бывал,  -
гигантские расщелины, огромные каньоны, чудовищные подземные  пещеры.  Его
внутренний взор проникал сквозь толщу почвы и камня,  сквозь  бесформенную
мешанину различных пород.  Самоцветы  и  грязь,  гниющие  листья  и  кости
умерших - все смешалось воедино. Юноша чувствовал  запахи  серы  и  пепла,
травы и крови. Слышал, как журчат  в  темных  глубинах  потаенные  реки  и
ощущал бескрайние моря,  омывавшие  лик  земли,  подобно  сладким  слезам.
Бесчисленные образы навалились сразу: для смертного было бы немыслимо даже
пытаться осознать все увиденное или удержать в памяти.
   - Ты не знаешь меня, - говорила Земля устами Биннесмана. - Ты не можешь
понять меня. Твой взор не способен прозревать суть. Хочешь видеть  во  мне
союзника, тогда как я явлюсь и другом, и недругом.
   - Почему ты добиваешься от меня обета? - набравшись  решимости  спросил
Габорн. - И к чему он меня обяжет? Что значит, никогда не причинять  вреда
земле? Какие еще времена мрака, и как я могу спасти род человеческий?
   На сей раз Биннесман  без  раздумий  перевел  ответ,  прозвучавший  как
тяжкий вздох ветра.
   - Ты не станешь противиться мне, но будешь стараться узнать  мою  волю.
Определить, как лучше всего послужить земле.
   - Но в каком качестве? - настаивал Габорн, стремясь  как  можно  точнее
уяснить, чего же от него хотят.
   Странные шумы стали настойчивее и  громче.  Биннесман  нахмурился,  как
будто подыскивая слова.
   - Поскольку ты не можешь понять меня, мне тоже трудно понять  тебя.  Но
одно ясно: ты любишь свой народ и стремишься к его процветанию. А  значит,
захочешь его спасти.
   Было время, когда Огонь любил Землю,  и  солнце  близило  ко  мне  свой
сияющий лик. Увы, та пора миновала. Ныне близятся  времена  мрака,  и  мне
приходится искать новых союзников. Новых защитников моего дела. Я призываю
тебя спасти остаток человечества.
   Сердце Габорна учащенно забилось.
   - Спасти от чего?
   Земля издала шипение, словно затрещал чудовищный костер.
   - От Огня. Все в природе разладилось, баланс сил нарушен. Тому, что  вы
именуете "Первой Стихией", силе, давно устранившейся  от  вмешательства  в
дела мира, предстоит пробудиться и пронестись по  вселенной,  сея  повсюду
смерть. Такова Природа Огня: он питает себя,  стремясь  пожрать  все,  что
может. Многое в этом мире будет уничтожено.
   Габорн достаточно  знал  о  магии,  чтобы  понимать:  хотя  жизнь  была
порождена всеми Стихиями совместно, союз великих природных сил никогда  не
был устойчивым. Различные Стихии благоволили  к  различным  формам  жизни.
Воздух любил птиц, Вода покровительствовала рыбам, а Земля - растениям,  и
всему, что ползало по ее поверхности. Огонь же,  по-видимому,  предпочитал
змей и существ нижнего мира. Земля и Вода - силы  постоянства,  тогда  как
Воздух и Огонь - переменчивы. Будучи защитницей по самой своей сути, Земля
стремилась оберечь все живое, объединяясь в этом с Водой.
   - Я Властитель Рун, принц Мистаррии, - рассудил  Габорн.  -  Мой  народ
издревле искушен в водной магии и я люблю землю. Возможно поэтому выбор  и
пал на меня.
   - Ты предлагаешь служить тебе,  -  сказал  юноша.  -  И  только  глупец
отказался бы рассмотреть подобное предложение. Ты хочешь, чтобы я  кого-то
спас - это я сделаю с радостью. Но что ты дашь мне взамен?
   Загрохотали камни и почва поблизости испустила пар:
   Земля рассмеялась. Правда, Биннесман переводил без улыбки.
   - Я прошу лишь одного, чтобы ты спас род  человеческий.  Если  сумеешь,
это деяние само по себе будет твоей наградой. Ты спасешь тех, кого сочтешь
достойными жизни.
   - Если  сумею?  -  переспросил  Габорн.  Ветер  зашелестел  в  вершинах
деревьев.
   - Некогда миром  владели  тот.  Затем,  на  смену  им,  пришли  даскин.
Возможно, когда минуют времена мрака, тогда и  человечество  станет  всего
лишь воспоминанием.
   Принц почувствовал, как холод сковал его  сердце.  Поначалу  он  думал,
будто Земля хочет, чтобы он помог спасти народ Гередона от Радж Ахтена, но
теперь  понял,  что  речь  шла  о  чем-то  несравненно  более  опасном   и
разрушительном, нежели война людей друг с другом.
   - Но что нас ждет? - спросил  он.  Ответ  Земли  прозвучал,  как  тихий
шелест ветра. Биннесман нахмурился, помолчал и заговорил от своего имени.
   - Габорн, я не могу сказать, что  говорит  Земля.  Это  слишком  трудно
истолковать. К тому же, даже Земле ведомо далеко не  все.  Будущее  ведомо
лишь Лордам Времени. Но Земля предвидит великие разрушение. Много погибнет
в огне. Небо почернеет  от  дыма,  так  что  полуденное  солнце  сделается
тусклым и красным, как кровь. Моря задохнутся... Нет,  все  это  для  меня
слишком сложно.
   Волшебник умолк. Габорн отметил, что  лицо  его  стало  пепельно-серым:
видимо, попытка проникнуть  в  сокровенный  смысл  сказанного  далась  ему
нелегко. А возможно, услышанное устрашило Биннесмана настолько, что он уже
не мог говорить.
   Так и не поняв, каким образом предстоит ему исполнить обет, Габорн  все
же решился его принести. Он опустился на колени и произнес.
   - Я, Габорн Вал Ордин, клянусь, что вовеки не причиню  вреда  Земле,  а
когда грядут времена мрака посвящу себя спасению человеческого рода.
   Принц затрепетал, когда могучая фигура  склонилась  над  ним,  едва  не
коснувшись шлемом его чела. В ушах юноши завывал ветер, со зловещим стуком
перекатывались камни.
   - Я принимаю обет и прослежу за тобой, хотя со временем  ты  проклянешь
меня, - прохрипел Биннесман.
   Два слепленных из почвы пальца левой руки воплощенной Стихии  коснулись
лба Габорна и начертили на нем руну.  Затем  пальцы  переместились  к  его
губам. Юноша открыл рот и ощутил на языке  чистую  почву.  В  тот  же  миг
волшебное существо стало терять форму, осело и рассыпалось, оставив  после
себя лишь небольшой холмик.  Давление  земной  силы  спало.  Сквозь  ветви
деревьев тускло забрезжил свет, и Габорн глубоко вздохнул.
   Побледневший Биннесман воззрился на  земляной  холмик  с  благоговейным
трепетом. Наклонившись, он осторожно  поворошил  его  пальцем,  попробовал
почву на вкус, а потом взял щепотку и  бросил  через  левое  плечо  юноши.
Затем он посыпал землей голову Габорна, приговаривая:
   - Земля исцеляет, Земля сберегает, Земля своим тебя нарекает.  Итак,  -
прошептал Биннесман, возложив руки на плечи принца, -  отныне  Габорн  Вал
Ордин будет зваться Землерожденным. Да служит он Земле, а  она,  в  ответ,
послужит ему.
   Габорн по-прежнему ощущал едкий запах руты, но  теперь  он  всего  лишь
щекотал ему ноздри. Юноша подошел к  кусту,  погладил  увядший  цветок,  и
сорвал несколько листочков.
   Оглянувшись на волшебника, принц приметил, что тот взирает на него чуть
ли не с благоговейным, страхом.
   Но когда Габорн сорвал еще с дюжину листьев, Биннесман проворчал:
   - Куда столько? Этого хватит на целую деревню. Лучше пойдем, а то время
поджимает.
   Растерев листья руты между  ладонями,  Биннесман  снял  с  шеи  кошель,
ссыпал туда зеленое крошево и повесил кошель на шею Габорна.
   Принц хотел бы задать волшебнику не меньше сотни вопросов, но сейчас, в
отличие от того момента, когда он вступил в  сад  и  почувствовал  себя  в
безопасности, юноша понимал, что мешкать нельзя. Время и впрямь поджимало,
так что на расспросы его уже не было.
   Поманив за  собой  служанку,  стоявшую  на  краю  поляны  с  испуганным
выражением на лице, Биннесман повел ее и Габорна вниз по склону  холма,  к
южной стене сада. Принц торопливо шагал по узкой тропинке, сжимая в  одной
руке связку форсиблей, а  в  другой  рукоять  сабли.  Чувствовал  он  себя
странно, слишком уж много на него навалилось. Было бы не худо передохнуть,
и как следует поразмыслить о случившемся.
   Но добравшись до дальнего  края  луга,  где  росли  диковинные  деревья
Габорн услышал донесшиеся сзади крики. Он оглянулся.
   В  сгустившейся  тьме  вырисовывалась  громада  замка.  Кое-где   -   в
караульных Башни Посвященных и в личных покоях короля Сильварреста, горели
огни. На небе уже зажигались звезды: принц едва ли не удивился этому,  ибо
благодаря воздействию очанки  видел  все  так  ясно,  что  почти  забыл  о
наступлении ночи.
   Однако выше по склону, где начиналась тропа, появилось  свечение,  куда
более яркое, чем все другие огни. Трепещущие языки зеленого пламени лизали
безволосый череп огненного человека.
   Когда пламяплет подошел к воротам - тем самым, в которые совсем недавно
вошел Габорн, - стражники расступились. Чародей  протянул  руку  и  с  его
ладони сорвалась яростная вспышка.  Железные  скрепы  ворот  оплавились  и
искорежились. Кудесник вступил в сад.
   За ним  следовали  люди  в  темных  одеяниях.  Разведчики  Радж  Ахтена
принюхивались, выискивая запах Габорна.
   - Скорее! - прошептал Биннесман. Обычных преследователей принц  мог  бы
не опасаться, но он чувствовал, что  на  охоту  за  ним  вышли  не  только
простые смертные. Сам Огонь желал настигнуть его.
   Спутники  припустили  вдоль  ручья,  по  заболоченной  роще.  Ниже,   в
нескольких сотнях ярдов от подножия холма,  поток  сливался  с  рекой,  за
которой Габорн рассчитывал найти убежище. Волшебник  и  девушка  с  трудом
поспевали за юношей. Возле маленькой, крытой  соломой  хижины,  обнесенной
выбеленным плетнем, Биннесман остановился.
   - Дальше я не пойду, мне надо спасать семена, - запыхаясь прохрипел он.
- Рован, ты знаешь дорогу к мельнице. Отведи туда Габорна. И да пребудет с
вами Земля!
   - Идем, - сказала служанка. - Сюда.
   Взяв Габорна за рукав она потянула его к вымощенной кирпичом дороге.  И
принц и девушка помчались по ней со всех  ног,  подгоняемые  доносившимися
сзади криками. Юноша по-прежнему держал в руках сапоги, сокрушаясь о  том,
что не успел обуться, ибо острые камушки впивались в  ступни.  Рован  тоже
бежала босиком, но она ничего не чувствовала.
   Все это время юноша сожалел о том, что не имеет  возможности  перевести
дух и осмыслить произошедшее. Но в данный момент ему было не до того.
   На краю сада Габорн обратился к девушке.
   - Постой, Рован. Надень туфли, а не то ноги собьешь.
   Девушка остановилась и сделала как ведено. Габорн тоже натянул  сапоги,
и оба поспешили дальше.
   Выбежав из ворот сада, служанка стремительно  направилась  к  огромному
деревянному зданию Королевских Конюшен и распахнула известную ей дверь.
   Мальчишка конюх, спавший на охапке соломы как раз позади двери,  поднял
крик, но Габорн и Рован, не обращая внимания, пронеслись мимо  него  вдоль
длинного ряда стойл, где содержались кони,  которых  удерживала  на  ногах
лишь прикрепленная к потолку подвесная упряжь. Посвященные кони,  отдавшие
дары королевским боевым  и  охотничьим  скакунам.  Миновав  стойла,  Рован
выскочила в заднюю дверь. Снаружи находились загоны, где ржали и  метались
перепуганные лошади, и Внешняя Стена. Ручей, тот самый,  который  протекал
через сад и петлял по загонам, нырял в каменную трубу под стеной и  уходил
наружу.
   Даже Габорн, не говоря уж о девушке, не мог перебраться через  отвесную
стену высотой в пятьдесят футов. Вместо того Рован устремилась под  стену,
в каменное ложе ручья. Проход был узок, слишком узок для  воина  в  полном
вооружении, однако юноша и  тоненькая  служанка  протиснулись  в  него  и,
вымокнув в ледяной воде, выбрались  наружу.  За  стеной  склон  становился
круче, и поток с шумом устремлялся вниз. По  берегам  его  росли  высокие,
раскидистые ивы.
   Оглянувшись, Габорн посмотрел наверх и увидел стоявшего  на  стене  как
раз над ним лучника. Солдат заметил беглецов и намеренно отвернулся.
   Земля возле стен была расчищена от деревьев, чтобы  неприятель  не  мог
приблизиться к городу незамеченным. Ниже, ближе к подножию холма,  темнела
небольшая - ярдов двести в  длину  и  сто  в  ширину  -  роща.  За  густым
березняком и ольховником Габорн  увидел  широкую,  черную  полосу  воды  и
услышал ее мягкое журчание.
   Неожиданно принц резко остановился и удержал Рован: на  другой  стороне
реки он приметил движение. Великаны  и  нелюди  разбивали  лагерь.  Нелюди
сновали по сжатому полю, словно черные тени. Принц  знал,  что  эти  твари
охотятся при свете звезд, прыгая на свою добычу с деревьев, но понятия  не
имел, насколько далеко видят они в темноте.
   Нелюди нагрянули с моря тысячу лет назад, но Властители  Рун  истребили
каждого десятого, и даже снарядили флот, отправившийся в темные  земли  за
морем Кролл, что6ы покончить с  напастью.  Боевые  кличи  нелюдей  смолкли
давным давно, само их имя стало почти легендой. Однако, по слухам, они  до
сих пор обитали в горах  Хест  за  Инкаррой:  очистить  дождевые  леса  от
опасных соседей инкарранцам так и не  удалось.  Рассказывали,  что  нелюди
похищают и едят детей. Не  любят  открытого  боя,  но  темнота  делает  их
опасными  противниками.  Габорн  не  мог  знать,  насколько  правдивы  эти
рассказы, но опасался, что ночные охотники способны  увидеть  его  даже  с
другого берега.
   Слева, где роща становилась гуще,  принц  увидел  сложенную  из  камней
мельничную запруду. Огромное колесо с плеском вращалось под напором  воды,
приводя в действие жернова.
   - Я пойду первым, - прошептал он и осторожно, стараясь  не  попасть  на
глаза толпившимся на противоположном берегу нелюдям, пополз между ивами  к
роще. Девушка последовала за ним.
   Под защитой деревьев беглецы перевели дух.  Они  находились  на  крутом
берегу: с востока текла река Вай, с
   Юга тянулся ров. Медленно, стараясь, чтобы не хрустнула  ветка,  Габорн
повел Рован в глубь рощи. Он надеялся, что Радж Ахтен  не  расположил  там
своих солдат.
   С  вершины  холма,  из  самого  сердца  замка  Сильварреста   донеслись
отдаленные  крики.  Возможно,  там  завязалась  схватка.  Но  тут   голоса
раздались гораздо ближе.
   - Туда! За ним! - перекликались люди на тайфанском  наречии.  Следопыты
Радж Ахтена вели поиск за пределами городской стены. Цепляясь за  деревья,
Габорн и Рован сползли к реке.
   Наверху разгорался пожар. Повеяло дымом: сад Биннесмана охватило пламя.
Огненные блики походили на отблеск рассвета.
   На другом берегу принц увидел  косматых  великанов.  В  их  серебристых
глазах  отражалось  пламя.  Вокруг  них  метались  черные   тени.   Нелюди
отворачивались и прикрывали глаза, чтобы не смотреть на слепящий огонь.
   Река выглядела мелкой. Хотя  уже  наступила  осень,  сильных  дождей  в
последнее время не было. Габорн боялся, что если он нырнет и поплывет  под
водой, нелюди все равно углядят его на  столь  незначительной  глубине.  С
другой стороны, пожар полыхал так, что  казалось  будто  вот-вот  займется
весь город. Возможно, черные твари были в какой-то мере ослеплены.
   Позади хрустнула ветка, и принц развернулся, мгновенно выхватив  саблю.
Над обрывом, среди деревьев, высилась окаймленная свечением пожара  фигура
одного из следопытов Волчьего Лорда.
   Воин заметил беглецов, но не бросился на них.  Он  выжидал,  уверенный,
что его надежно укрывает ночная тьма. Рован бросила  взгляд  наверх,  куда
смотрел Габорн, но, кажется, ничего не увидела. Принц и сам заметил  врага
лишь благодаря очанке Биннесмана.
   Одетый в черное, защищенный кожаным  лакированным  нагрудником  человек
держал в руках обнаженный меч. Габорн не мог знать какими  дарами  наделен
этот воин, насколько он силен или быстр. Однако и следопыт не ведал на что
способен тот, с кем ему предстояло иметь дело.
   Скользнув взглядом по воину, Габорн стал всматриваться в лес справа  от
него, делая вид, будто не приметил  ничего  подозрительного.  Затем  он  и
вовсе повернулся к преследователю  спиной.  Положив  на  землю  сверток  с
форсиблями, принц, как бы лениво почесываясь, левой рукой  вытащил  из  за
пояса нож. Он держал клинок  плотно  прижатым  к  запястью,  так  что  нож
оставался незамеченным.
   Затем Габорн прислушался. Мельничное колесо издавало  шум,  похожий  на
грохот катящихся по склону камней.  Сверху  доносились  отдаленные  крики:
возможно, пожар перекинулся на город, и люди боролись с огнем. -  Подождем
здесь, - сказал принц девушке.  Следопыт  заскользил  вниз  по  склону,  и
Габорн затаил дыхание. Противник двигался совершенно  бесшумно,  но  очень
быстро. Он обладал даром метаболизма.
   У Габорна подобного дара не имелось. Несмотря на молодость, он  не  мог
тягаться  в  скорости  с  таким  неприятелем.  Однако  надо  было   что-то
предпринимать: принц боялся, как бы вражеский воин не поднял крик, который
неминуемо привлечет из-за реки великанов и нелюдей.
   Юноша выжидал, когда следопыт подберется поближе. Тот  приблизился  уже
футов  на  двадцать,  когда  под  его  ногой  тихонько  хрустнул   прутик.
Прикинувшись, будто ничего не услышал,  Габорн  выдержал  еще  полсекунды.
Сейчас,  по  его  расчетам,  враг  должен  был  смотреть  себе  под  ноги,
сосредоточившись на том, чтобы не издать ни звука.  Упускать  момент  было
нельзя.
   Мгновенно развернувшись, Габорн молча прыгнул навстречу воину, пролетев
мимо Рован.
   Следопыт поднял свой меч так быстро, что принц  не  успел  уловить  его
движение. Враг стоял в боевой позиции, слегка  согнув  ноги  в  коленях  и
выставив  вперед  клинок.  Он  явно  превосходил  Габорна  в  скорости.  В
скорости, но не в хитрости.
   С расстояния в десять футов  Габорн  метнул  нож,  угодив  рукояткой  в
переносицу воина. Тот отвлекся лишь на долю секунды, но принц уже совершал
второй  прыжок,  делая  вид,  будто  целит  в  колено  противника,   хочет
раздробить его коленную чашечку.
   Противник мгновенно опустил клинок,  чтобы  отразить  удар,  но  Габорн
вскинул саблю вверх и полоснул воина по горлу.
   Следопыт пошатнулся и, не понимая, что уже мертв, нанес встречный удар.
Габорн уклонился, но вражеский меч все же скользнул по левой  стороне  его
груди.  Вспыхнула  жгучая  боль.  Принц  отскочил.  Следопыт  захрипел  и,
пошатываясь, сделал шаг вперед. Из рассеченного  горла,  пульсировавшим  в
такт биению сердца, фонтаном полилась кровь.
   Понимая, что этот человек долго не  протянет,  Габорн  снова  отступил,
опасаясь получить еще одну рану. Умирающий враг запнулся за корень и  упал
на землю, однако меча не выронил и продолжал держать его наготове.
   Однако спустя мгновение глаза бойца стала затягивать пелена смерти.  Он
попытался ухватиться за молодой побег, промахнулся, с полсекунды оцепенело
таращился в никуда и, наконец, выронив меч, рухнул ничком.
   Габорн посмотрел вверх. Других следопытов Радж Ахтена  над  обрывом  не
было.  Мысленно  поблагодарив  Биннесмана   за   пряные   травы,   сбившие
преследователей со следа, юноша осмотрел рану. Она кровоточила, но не  так
сильно, как он опасался.  Уняв  кровь,  Габорн  вспомнил  о  форсиблях,  и
направился вниз, к Рован.
   Девушка смотрела на него, задыхаясь от страха, ей  казалось,  что  рана
убьет Габорна.
   Стараясь держаться прямо, чтобы успокоить служанку принц отвел ее вниз,
к самой кромке  воды,  где  беглецы  укрылись  под  ивами.  Зарево  пожара
становилось все ярче.
   С противоположного берега встревоженно поглядывали нелюди. Скорее всего
они услышали шум схватки, но огонь слепил  их.  Скрытые  в  тени  деревьев
Габорн и Рован оставались незамеченными. К тому же нелюди  вовсе  не  были
уверены  в  том,  что  в  лесу  действительно  произошла  стычка.  Скрежет
мельничного колеса сбивал с толку, заглушая другие звуки, к тому же нелюди
вовсе не рвались лезть через реку. Габорн припомнил, что  они,  вроде  бы,
боятся воды.
   Прячась за стволами росших на отмели ив, принц по пояс вошел в  реку  и
посмотрел вниз по течению. Рован дрожала от страха.
   У излучины, по колено в воде, стояли три великана. Один  высоко  поднял
горящую  головню,  двое  других  сжимали  окованные  железом  дубины.  Они
всматривались  в  воду,  готовые  своими  орясинами  глушить   всех,   кто
попытается ускользнуть рекой, как рыбаки глушат сомов.
   Зарево пожара, ослеплявшее  нелюдей,  лишь  помогало  великанам  видеть
лучше. Габорн пригляделся к ним и пришел к выводу, что у него и Рован  нет
ни малейшей возможности проплыть мимо фраут незамеченными. Глубина реки  в
том месте никак не превышала трех футов.
   Неожиданно Рован ахнула, схватилась за живот и скрючилась от боли.





   Когда Радж Ахтен и его  стража  подъехали  к  воротам,  Иом  стояла  на
вершине южной угловой Башни Посвященных.  Над  полями  сгущалась  тьма,  и
пламяплеты двинулись к городу, шагая по  сухой  траве.  За  ними  тянулись
огненные  Следы,  но,   к   великому   удивлению   принцессы,   пламя   не
распространялось вокруг. Сверху каждый из пламяплетов походил на комету  с
ярким хвостом длиною в сто ярдов.
   За пламяплетами, подпрыгивая на выбоинах  грязной  дороги,  ведущей  из
города в Даннвуд, ехала  тяжелая  подвода,  полная  людей  в  бесформенных
балахонах.
   Легендарные  Неодолимые  Радж   Ахтена   тоже   выступили   к   городу,
выстроившись в двенадцать рядов, по сто всадников в каждом.
   Прочее воинство осталось на месте. Косматые фраут  держались  у  кромки
леса и по берегам рек, тогда как нелюди, чьи обнаженные тела  были  чернее
ночи, окружили замок, усеяв луга темными точками, Ускользнуть  от  них  не
имелось никакой возможности.
   К чести воинов, несших караул у деревянных ворот Башни Посвященных, они
не сразу впустили Радж Ахтена. Пока Волчий  Лорд  ехал  по  улицам,  самая
охраняемая башня цитадели оставалась наглухо запертой. Воины ждали приказа
своего короля. Сильварреста спустился по лестнице  рука  об  руку  с  Иом.
Короля и принцессу сопровождали их Хроно и Шемуаз.
   - Вот и хорошо, - подумала Иом.  -  Пусть-ка  Волчий  Лорд  хоть  чуток
постоит перед запертыми воротами,  дожидаясь  истинного  властителя  замка
Сильварреста. Это казалось ей пусть и маленьким, но воздаянием за то,  что
уже случилось и, как она знала,  должно  будет  случиться.  На  лице  отца
принцесса не замечала признаков страха, но слишком уж крепко сжимал король
ее руку.
   Спустя мгновение король и принцесса подошли к воротам. Здесь стояли  на
страже лучшие рыцари королевства, ибо Башня Посвященных представляла собой
святая  святых,  средоточие  мощи  Сильварреста.  Ведь  гибель  любого  из
Посвященных означала ослабление могущества короля.
   Двое стражников у ворот поверх кольчуг  были  облачены  в  щеголеватые,
черные с серебром туники.
   По приближении короля рыцари выхватили  мечи,  направив  их  острием  к
земле. За воротами, сквозь  подъемные  решетки,  можно  было  видеть  Радж
Ахтена.
   - Мой лорд? -  Обратился  к  королю  капитан  Олт.  По  приказу  короля
преданный воин готов был сражаться до последней капли крови. Или же  убить
и государя, и его дочь. Спасти их от мучений, мысль  о  которых  повергала
Иом в ужас.
   - Уберите оружие, -  сказал  Сильварреста,  но  голос  его  дрогнул  от
неуверенности.
   - Будут ли у вас какие-нибудь приказы? - спросил Олт.
   Сердце Иом сжалось. Неужто отец велит убить  их  обоих,  чтобы  они  не
попали в руки врага.
   Среди лордов Рофехавана уже  долгое  время  велись  споры  относительно
того, как следует поступать в подобных обстоятельствах. Победители нередко
вынуждали побежденных  отдавать  им  свои  дары,  отчего  становились  еще
сильнее. А Радж Ахтен и без того  уже  был  могуч  сверх  меры.  Некоторые
считали, что достойнее будет убить себя, нежели подчиниться захватчику.
   По  мнению  других,  остаться  в  живых  означало   сохранить   надежду
когда-нибудь послужить людям. Отец Иом колебался. Потеряв два дара ума, он
сделался очень осторожным в  суждениях,  ибо  постоянно  боялся  совершить
ошибку.
   Король Сильварреста с нежностью посмотрел на дочь.
   - Жизнь так сладка, - прошептал он. - Как ты считаешь?
   Девушка кивнула.
   - Жизнь... Жизнь, Иом, это нечто странное и прекрасное.  Она  исполнена
чудес, даже в самые мрачные часы. Я всегда верил в это.  Если  у  человека
есть выбор, следует выбирать жизнь. Будем жить, в надежде послужить  нашим
людям.
   Иом слушала отца с трепетом. А вдруг он ошибся?  Что,  если  их  смерть
послужила бы народу гораздо лучше.
   - Открой ворота,  -  шепнул  Сильварреста  Олту.  -  И  пусть  принесут
светильники. Нам потребуется свет.
   Могучий капитан угрюмо склонил голову. По его глазам Иом поняла: рыцарю
легче было умереть, чем видеть как его государь теряет  свое  королевство.
Он не одобрял решение короля, однако молча отсалютовал  мечом,  коснувшись
острием навершия своего шлема.
   - Ты вовеки останешься моим лордом, - говорил этот жест.
   Сильварреста благодарно кивнул. Гвардейцы  сняли  засовы  и  распахнули
открывавшиеся наружу ворота.
   Радж Ахтен восседал на сером жеребце с белыми  пятнышками  по  крестцу.
Его окружали  телохранители.  Позади  держался  Хроно,  рослый  мужчина  с
непроницаемым лицом и седеющими висками. Кони  Волчьего  Лорда  выделялись
особой статью. Иом слышала об  этой  породе,  называемой  "имперской",  но
никогда  прежде  таких  скакунов  не  видела.  Их   привозили   из   почти
легендарного царства Тот, за морем Кэролл.
   Радж Ахтен выглядел подлинным  властелином.  Черная  кольчуга  облегала
тело как блестящая чешуя.  Распростертые  над  шлемом  крылья  притягивали
внимание к его лицу. Он вперил в короля и принцессу бесстрастный взгляд.
   Лицо Волчьего Лорда не было ни молодым, ни старым, ни  вполне  мужским,
ни женским; так всегда происходило с тем, кто принимал слишком много даров
от людей обоего пола. Однако он был прекрасен, столь беспощадно прекрасен,
что, у Иом заныло сердце. Ей хотелось заглянуть в его черные глаза.  Облик
Радж Ахтена внушал благоговейный восторг, ради такой красоты  человек  мог
пойти на смерть. Но голова Волчьего Лорда неуловимо качалась(двигалась) из
стороны в сторону; признак переизбытка даров метаболизма.
   - Сильварреста, - промолвил он с высоты седла, опуская титул, - разве в
Гередоне не принято приветствовать своего лорда?
   Сила голоса Радж Ахтена была столь велика,  что  ноги  Иом  подкосились
сами собой. Не властная над своим телом, она  пала  ниц,  хотя  внутренний
голос шептал ей.
   - Убей его, пока он не убил тебя. Отец Иом преклонил колено и произнес.
   - Прошу прощения, мой лорд. Добро пожаловать в замок Сильварреста.
   - Теперь этот замок называется замком Радж, - поправил его Волчий Лорд.
За  спиной  Иом  послышалось  бряцанье  металла:  стражники   вынесли   из
караульной светильники.
   Радж Ахтен взглянул на свет - пламя отразилось в его глазах, - а  потом
легко соскочил с коня и подошел к Сильварреста. Иом. всегда считала своего
отца рослым мужчиной, но Волчий Лорд был выше его на полголовы.
   Девушка замерла от ужаса,  ибо  не  знала,  чего  ожидать  от  грозного
победителя. Радж Ахтен мог взмахнуть мечом и мгновенно обезглавить  обоих.
От его клинка не укроешься и не уклонишься.
   Никто не сумел бы предсказать, как  поступит  этот  человек,  всего  за
несколько последних лет покоривший все южные королевства вокруг  Индопала,
и стремительно возвысившийся в своей несказанной мощи. Он мог проявить как
щедрое великодушие, так и нечеловеческую жестокость.
   Рассказывали, что когда султан Авен был осажден в его зимней резиденции
в Шемнарвалле,  Радж  Ахтен  захватил  в  плен  жен  и  детей  Противника,
остававшихся в летнем дворце, и пригрозил, что ежели  султан  не  сдастся,
катапульты осаждающих станут метать в  его  крепость  его  же  собственных
детей. Неукротимый Авен ответил тем, что, выйдя  за  стену,  схватился  за
пах, и вскричал:
   - Валяй, у меня есть молот и наковальня, чтобы сделать сыновей получше!
   Сыновей у султана было много, и люди рассказывали, что в ту ночь, когда
каждый из них превратился в пылающий факел, жуткие  вопли  разносились  на
много миль. Лишь когда они смолкли, обгорелые  тела  детей  начали  метать
через стены. Султан  все  равно  не  хотел  сдаваться,  но  его  воины  не
выдержали всего этого ужаса и открыли ворота. Радж Ахтен  захватил  Авена,
желая, чтобы его участь  стала  примером  для  непокорных.  Что  случилось
потом, Иом сказать не могла. Есть вещи, которые цивилизованные люди  между
собой не обсуждают.
   Но все знали, что Радж Ахтен судил королей еще до того, как  затевал  с
ними войны. Он заранее решал, кого зверски убить, кого поработить, а  кого
сделать регентом.
   Сердце Иом неистово колотилось. Ее отец был лордом,  Связанным  Обетом,
человеком достойнейшим и честнейшим. Она считала его самым  добросердечным
правителем во всем Рофехаване.
   Радж Ахтен, напротив, слыл самым черным злодеем, ступавшим по земле  за
последние восемь столетий. Этот похититель престолов никого  не  признавал
равным себе и всех монархов мира считал  своими  вассалами.  Столь  разным
людям не разделить между собой трон Гередона.
   Радж Ахтен выхватил из петли за  спиной  боевой  молот,  насаженный  на
длинную, чуть ли не в его рост, рукоять, и оперся  им  о  землю,  обхватив
рукоять обеими руками и положив подбородок на костяшки пальцев.  Затем  он
игриво улыбнулся.
   - Нам не помешает кое-что обсудить, Сильварреста. Боюсь,  по  некоторым
вопросам у нас имеются разногласия.
   Как раз в это время подъехала и остановилась  огромная  подвода.  Огонь
светильника выхватил из мрака лица заполнявших ее людей. Иом  пригляделась
и, в ужасе, поняла, что некоторые - капрал Делифон, мастер клинка Скаллери
- ей знакомы, хотя она не видела их годами.
   Неожиданно Шемуаз ахнула и бросилась вперед. Ближе  к  передку  подводы
лежал  скрюченный,  неспособный  даже  моргать  человек.  Суставы  его  не
гнулись, пальцы свело, искаженное мукой лицо походило на маску смерти.  То
был Эремон Воттания Солетт, отец Шемуаз, пропавший шесть лет назад.
   Дочь устремилась  к  отцу.  Иом  шагнула  было  следом  за  Шемуаз,  но
остановилась, ибо боялась приближаться  к  Радж  Ахтену.  Однако,  даже  с
расстояния в тридцать футов девушка учуяла  исходивший  от  телеги  смрад.
Многие  из  сидевших  на   ней   разинув   рты,   таращились   в   пустоту
отсутствующими, без проблеска понимания, взорами. Все эти люди  -  некогда
грозные бойцы - лишились одного из "великих" даров: ума,  мускульной  силы
или метаболизма. Теперь они были совершенно беспомощны.
   Когда Шемуаз с рыданиями прижала отца к своей  груди,  Олт  придвинулся
ближе, подняв трепещущий факел. Рука его слегка дрожала. Колеблющийся свет
озарял бледные, внушавшие ужас лица несчастных.
   - Многие из этих людей и  впрямь  когда-то  служили  мне,  -  осторожно
признал король Сильварреста. - Но я освободил их от присяги.  Это  вольные
воины. Рыцари Справедливости. Я не их лорд.
   Король сказал правду - но не всю правду. Люди в повозке, действительно,
являлись Рыцарями Справедливости, ибо каждый из них дал клятву  истреблять
Волчьих  Лордов,  подобных  Радж  Ахтену.  Считалось,  что  такая   клятва
освобождает от обязательств по отношению к тому  или  иному  лорду  Однако
отец Иом покровительствовал Рыцарям Справедливости,  снабжал  их  оружием,
деньгами  и  всем  необходимым  для  борьбы  с  Радж  Ахтеном.  Отказ   от
ответственности за их действия звучал двусмысленно,  как  если  бы  лучник
отказался взять на себя вину за урон, нанесенный выпущенной им стрелой.
   Радж Ахтен не принял отговорку короля. Лицо его исказила гримаса  боли,
и на миг он отвел взгляд в сторону. Сердце Иом дрогнуло, она увидела,  как
в глазах Волчьего Лорда блеснули слезы.
   - Ты причинил мне немало бед, - сказал он. -  Твои  люди  убивали  моих
Посвященных. Пал мой племянник. Погибли  многие  из  тех,  кого  я  считал
близкими друзьями и верными слугами.
   Голос  его  заставил  Иом  испытать  чувство  вины.  Она  ощутила  себя
ребенком, пойманным на том, что он мучил котенка.
   Девушке было мучительно стыдно, ведь  слова  Радж  Ахтена  звучали  так
искренне. Он так любил своих Посвященных.
   Но разум подсказывал ей, что верить Волчьему Лорду нельзя.
   - Он хочет, чтобы ты поверила, - говорил внутренний голос, - но все это
не более чем уловка. Он любит не людей, а лишь силу, которую дают ему  эти
люди.
   Принцесса пыталась внять голосу рассудка, но это давалось ей с  большим
трудом.
   - Пойдем в твой Тронный Зал, - промолвил Радж Ахтен.  -  Ты  сам  довел
дело до того, что мне пришлось улаживать наши разногласия таким образом. А
теперь, сколь сие ни печально,  мы  должны  будем  обсудить...  ...условия
сдачи.
   Король Сильварреста кивнул. Голова его так и  осталась  склоненной,  на
челе выступил пот. Иом стало легче дышать. Они будут  говорить!  Обсуждать
условия! На большую снисходительность принцесса не смела даже надеяться.
   Поймав  взгляд  Радж  Ахтена,  его  телохранители   въехали   в   Башню
Посвященных. Скакуна Волчьего Лорда взяли под узцы и повели на конюшню,  а
сам он направился к Королевской Башне.
   Иом, не чуя под собой ног, безмолвно двинулась следом. Шемуаз  осталась
с отцом: держа Эремона Воттанию за руку, она шептала ему слова утешения.
   Иом, ее отец и все три Хроно шли по пятам  за  Радж  Ахтеном.  Путь  их
пролегал через обнесенный стенами рынок, мимо  богатейших  торговых  рядов
Гередона, где в прекрасных лавках продавали серебро, самоцветы и тончайшие
ткани.
   В  Королевской  Башне  уже  зажгли  светильники.  Иом  вынуждена   была
признать, что сооружение это отнюдь не радовало глаз. Квадратная  каменная
твердыня, высотой в шесть этажей, была лишена каких-либо украшений,  кроме
стоявших у ее основания шестнадцатифутовых гранитных статуй былых королей.
Правда,  над  желобами  водостоков  красовались  фигурки   менестрелей   и
танцующих фантастических зверей, но такие маленькие, что снизу их было  не
углядеть.
   Сердце Иом учащенно билось. Ей очень хотелось метнуться в  какой-нибудь
проулок и спрятаться за одной из укладывавшихся там на ночь коров.
   Ступив на порог Королевской Башни, принцесса едва не лишилась чувств, и
устояла лишь потому, что отец держал ее за руку. Девушку  мутило,  но  она
покорно поднималась по  лестничным  пролетам.  Миновав  пять  этажей,  все
добрались до королевских покоев.
   Радж Ахтен проследовал через Палату Аудиенций в огромный  Тронный  Зал,
где высились лакированные деревянные  троны  короля  и  королевы  с  алыми
шелковыми подушками на сиденьях. Изголовья,  подлокотники  и  ножки  обоих
тронов украшала резьба  в  виде  отделанных  золотой  филигранью  листьев.
Престолы не поражали великолепием: Сильварреста имел троны получше, но  их
устанавливали лишь по особым случаям. Зато сам зал, с высоченными, от пола
до  потолка  окнами  вдоль  южной,  северной  и  западной  стен   выглядел
впечатляюще.  По  обеим  сторонам  каждого  трона  горели  светильники.  В
огромном камине танцевал огонек.
   Волчий Лорд расположился на троне короля. Судя по всему, он  чувствовал
себя в доспехах, словно в домашнем платье.
   - Я полагаю, моя кузина Венетта чувствует себя хорошо, - промолвил  он,
обращаясь к Сильварреста. - Ступай,  и  приведи  се  сюда.  Заодно  можешь
переодеться. Все это... -  Радж  Ахтен  махнул  рукой,  указывая  на  латы
побежденного короля, - тебе уже не потребуется.
   Сильварреста покорно склонил голову и направился в свои покои. Иом была
настолько напугана что, вместо того, чтобы пойти к  себе,  последовала  за
ним.
   Хроно короля и принцессы не  пошли  с  ними.  Даже  они,  заносившие  в
летописи все деяния лордов, не  осмеливались  нарушить  неприкосновенность
опочивален Властителей  Рун.  Хроно  Радж  Ахтена  присоединился  к  своим
товарищам по  ордену  в  старинном  алькове  перед  входом  в  королевскую
спальню, где, бывало дожидались пробуждения владыки телохранители и слуги.
Они повели беседу на тайном наречии, какое часто использовали при встречах
Хроно из враждующих королевств. Иом не понимала ни слова, а потому  просто
закрыла за собой дверь.
   Королева Венетта Сильварреста, облаченная в тончайшие шелка,  со  всеми
подобающими ее сану регалиями, сидела  в  кресле,  повернутом  спинкой  ко
входу. Глядя в выходившее на юг окно, она красила ногти прозрачным лаком.
   Эта горделивая, обладавшая десятью  дарами  обаяния  дама,  значительно
превосходила красотой свою дочь. У нее были черные волосы и оливковая, как
у Радж Ахтена кожа - гораздо темнее, чем у  Иом.  Драгоценности  в  короне
Венетты не могли соперничать с небрежной миловидностью се лица. На коленях
королевы  лежал  скипетр  -  золотой  жезл  со  вделанными  в  набалдашник
жемчугами.
   - Итак, -  выдохнула  она,  не  повернув  головы.  -  Ты  потерял  наше
королевство.
   В голосе звучала горечь, какой Иом никогда прежде не слышала.
   - Я это предрекала, - продолжила королева. - Ты  слишком  мягок,  чтобы
удержать власть. Твое падение было лишь вопросом времени.
   Сильварреста снял латные рукавицы, отстегнул и  бросил  к  ним  шлем  и
принялся возиться с креплениями наручей.
   - Я не стану сожалеть о содеянном, - промолвил он. - Наш  народ  жил  в
относительном мире и благоденствии.
   - О да, - с иронией подхватила Венетта. - В мире. Не имея ни союзников,
ни сильного короля, способного защитить страну. Чем  обернулись  все  твои
благодеяния.
   Гневная ирония матери поразила Иом. До сих пор Венетта всегда сохраняла
строгое спокойствие и во всем поддерживала мужа.
   - Я отдал народу все, что мог, - сказал Сильварреста.
   - А много ли получил взамен? Будь ты настоящим лордом,  люди  поднялись
бы на твою защиту! Сражались бы бок о бок с тобой, даже не имея надежды.
   Иом помогла отцу снять верхние наручи и оплечья. Затем  он  положил  на
кровать нагрудник. Принцесса только сейчас заметила, что  отец  выкладывал
детали доспехов так, что создавалось впечатление, будто на  постели  лежит
ничком стальной человек.
   Венетта говорила правду. Король Сильварреста не  вызывал  восхищения  и
поклонения подданных. Казалось бы, милосердный правитель, Властитель  Рун,
Связанный Обетом, должен привлекать сердца, внушать любовь и почтение.  Но
на деле все обстояло сложнее.
   Многие люди, желавшие уступить  дары,  отдали  их  чужеземным  королям,
вроде Ордина, от которых можно было получить более высокую цену.
   Такие государи как Сильварреста редко  получали  поддержку,  в  которой
нуждались, пока не объявлялся какой-нибудь Волчий Лорд, вроде Радж Ахтена.
Лишь столкнувшись с узурпатором, вымогавшим дары гнусными  угрозами,  люди
устремлялись под знамена доброго короля. Зачастую, слишком поздно.
   - Ну, конечно, - сообразила Иом, -  потому-то  Радж  Ахтен  и  не  стал
опустошать ближние к его владениям королевства, а нанес удар именно сюда.
   - Вы слышите меня, мой лорд? - спросила Венетта. - Слышите,  что  я  не
слишком высокого о вас мнения.
   - Я все слышу, - отозвался король. - И по-прежнему тебя люблю.
   Только теперь мать Иом повернулась. По щекам ее лились слезы. Губы были
сжаты до боли, глаза  полны  любви  и  страдания.  Принцесса  поняла,  что
Венетта бросалась на мужа от отчаяния, как раненая собака кусает  хозяина,
который хочет перевязать рану.
   - Я буду любить тебя вечно, - всхлипывая произнесла королева.  -  Ты  в
тысячу раз больше король, чем мой гнусный кузен.
   Король Сильварреста уже снял кольчугу и стоял посреди спальни в кожаном
подкольчужнике. Повернувшись к  Иом,  он  взглядом  попросил  се  оставить
родителей наедине.
   Она вышла, но не осмелилась вернуться в Тронный Зал, где находился Радж
Ахтен, а потому осталась в алькове. Дожидаясь отца, она  прислушивалась  к
оживленному, но невнятному ей разговору Хроно. При прежних королях слуги и
стражники оставались в алькове на  всю  ночь,  Сильварреста  отменил  этот
обычай, но в помещении по-прежнему стояли скамьи, а места  хватало  и  для
девушки, и для трех Хроно.
   Несколько минут спустя король и королева вышли из опочивальни. Отец Иом
оделся как подобало лорду, лицо его выражало решимость. Мать ее оставалась
при всех регалиях.
   Проходя мимо дочери, Венетта шепнула:
   - Помни, кто ты.
   Она решила играть роль королевы до самого  конца.  Иом  последовала  за
родителями в Тронный Зал. К се  удивлению  возле  Радж  Ахтена  стояли  на
страже двое Неодолимых. Все трос выглядели впечатляюще.
   Король  Сильварреста  выступил  вперед  и  преклонил  колено  на   краю
расстилавшегося перед троном малинового ковра.
   - Джас Ларен Сильварреста к  вашим  услугам,  высокочтимый  лорд.  Имею
честь представить вам мою  жену,  вашу  дражайшую  кузину,  Венетту  Мошан
Сильварреста.
   Королева, молча наблюдавшая за поклоном  мужа,  выждала  момент,  после
чего склонилась сама, не сводя с Волчьего Лорда настороженного взгляда.
   Когда она  наклонила  голову,  Радж  Ахтен  неуловимо  быстро  мотнулся
вперед, выхватив из ножен короткий меч.
   Подхваченная клинком корона Венетты  взлетела  в  воздух  и  со  звоном
ударилась о каменный потолок.
   - Ты ведешь себя слишком дерзко! - предупредил Радж Ахтен.
   - Я пока еще королева, - возразила Венетта, глядя на него с опаской.
   - Это мне решать.
   Радж Ахтен бросил латные рукавицы на шелковую подушку трона королевы  и
вонзил в эту подушку свой меч, после чего вцепился руками в  подлокотники.
В его поведении Иом уловила едва заметную нервозность. Он чего-то хотел от
них. Явно чего-то хотел.
   - Джас Ларен  Сильварреста,  по  отношению  к  тебе  я  долго  проявлял
редкостное терпение. Ты ссуждал деньгами рыцарей, нападавших на меня  безо
всякого повода. Мне пришлось явиться сюда, чтобы положить этому  конец.  Я
требую... соответствующего воздаяния.
   Несколько мгновений отец Иом молчал, се мать опустилась на колени перед
троном.
   - Чего вы желаете от нас? - спросил, наконец, Сильварреста.
   - Прежде всего, получить заверение, что ты никогда  больше  не  станешь
злоумышлять против меня.
   - Даю слово, - промолвил Сильварреста, глядя в лицо Волчьего Лорда.
   - Благодарю тебя, - тяжело  роняя  слова  сказал  Радж  Ахтен.  -  Твое
обещание  стоит  многого.  Ты  был  достойным  правителем,   Сильварреста.
Справедливым  лордом.  Твое  королевство  процветает,  подданные  обладают
множеством  даров,  которые  могут  преподнести  мне.  В  иные  времена  я
предпочел бы заключить с тобой  союз.  Но...  с  юга  на  нас  надвигается
сильный враг.
   - Инкарранцы? - спросил Сильварреста. Радж Ахтен отмахнулся.
   - Гораздо хуже. Опустошители. Последние тридцать лет они  размножаются,
как кролики. Это они прошли по лесам Дэнхэма и выгнали нелюдей из потайных
горных убежищ. Еще год, и опустошители  выступят  против  нас.  Я  намерен
остановить их, но для этого потребуются силы всех северных королевств. Вот
зачем мне нужна власть.
   Иом ощутила полнейшую растерянность. Похоже, и ее отец чувствовал  тоже
самое.
   - Но мы могли бы побить их вместе, - воскликнул Сильварреста. - Поднять
северные королевства против общего недруга. Вам не было нужды затевать эту
войну.
   - Вот как? А кто возглавил бы объединенное войско? Ты? Король Ордин? Я?
Тебе лучше знать.
   Лорду Сильварреста стало не по себе. Радж Ахтен был прав. Никто не  мог
повести за  собой  северных  королей.  Взаимное  недоверие,  укоренившиеся
раздоры и мелочная зависть не позволяли  им  объединиться.  Вздумай  Ордин
повести армию на юг, кто-нибудь наверняка напал бы на его  оставшиеся  без
защиты владения.
   И уж конечно ни один король  не  доверился  бы  Радж  Ахтену,  Волчьему
Лорду. Властители Рун испокон веку  нападали  на  всякого,  кто  стремился
возвыситься сверх меры. В незапамятные времена  некоторые  алчущие  власти
вожди пускали в ход форсибли, чтобы получить дары от волков. Первоначально
именно их именовали Волчьими Лордами.
   Впрочем, люди,  жаждавшие  обзавестись  необычайно  острым  чутьем  или
слухом, зачастую заимствовали дары у щенков: иметь дело  с  собаками  было
проще, чем с волками,  да  и  содержание  их  в  качестве  Посвященных  не
требовало особых хлопот.  Даже  жизнестойкость  и  мускульную  силу  порой
получали от мастифов, специально выращенных для этой цели.
   Однако  всякий,  решившийся  принять  дары  у   животного,   становился
недочеловеком: какой-то частью своего "я" он сам превращался  в  животное.
Со временем  "Волчьими  Лордами"  стали  называть  всех  Властителей  Рун,
отличавшихся жестокостью и коварством. Таких,  как  Радж  Ахтен,  который,
вполне возможно, никогда не брал даров у животных.
   Никто из королей севера не встал бы  под  знамена  Радж  Ахтена.  Люди,
заслужившие прозвание Волчьего  Лорда,  становились  отверженными.  Обычай
предписывал правителям всячески поддерживать Рыцарей Справедливости  в  их
безжалостной войне с этими выродками. Волчьих Лордов надлежало  истреблять
как настоящих волков, забравшихся в овчарню.
   -  Но  вовсе  не  обязательно  действовать  таким  образом,  -   сказал
Сильварреста. - Существуют и другие способы  вести  войну.  Десятая  часть
рыцарей каждого королевства...
   -  Обязательно!  -  прервал  его  Радж  Ахтен.  -  Неужто  ты  дерзаешь
оспаривать мое мнение? И это при том, что  я  обладаю  тысячей  даров  ума
против твоих... - он заглянул в глаза Сильварреста... - против твоих двух.
   - Он просто догадался, - пыталась убедить себя Иом. На севере  бытовала
поговорка: "Мудрость короля не во множестве даров ума, а  в  числе  мудрых
советников". Здешние государи  редко  принимали  более  четырех  даров,  и
Сильварреста придерживался этого обычая. Но девушку  не  оставляла  мысль,
что Радж Ахтен каким-то образом,  прочел  по  глазам  се  отца,  сколькими
дарами ума тот обладает.
   Однако, куда больше ее поразило признание Волчьего Лорда в том, что сам
он получил дары ума тысячи человек. Такое трудно  было  себе  представить.
Обладатель более чем четырех даров  помнил  все,  что  когда-либо  слышал,
думал и чувствовал. Некоторые  лорды  утверждали,  что,  приняв  несколько
даров сверх этого, можно обрести большую прозорливость и глубокомыслие. Но
тысяча! Радж Ахтен сложил руки на груди.
   - Я изучал опустошителей - как они распространяются  по  нашим  землям.
Проникают повсюду, вместе  со  своими  королевами.  Это  настоящий  потоп.
Поэтому, Сильварреста, несмотря на твои миролюбивые заявления, я  потребую
от тебя большего. Обнажись.
   Сильварреста нервничал,  а  оттого  казался  неловким,  неуклюжим,  как
ученый медведь. Развязав пояс, он сбросил с плеч  полуночный  синий  шелк,
открыв  волосатую  грудь.  Под   правым   соском,   как   отметины   зубов
возлюбленной, виднелись красные шрамы - следы форсиблей. С одного  взгляда
Радж Ахтен оценил возможности побежденного.
   - Твой ум, Сильварреста. Я хочу получить твой ум. Отец Иом обмяк и упал
на оба колена. Он знал, каково это будет: мочиться  в  штаны,  не  помнить
своего имени, не узнавать ни жену, ни  детей,  ни  самых  близких  друзей.
Король  уже  успел  ощутить  боль  утраты,  когда  лишился   части   своих
воспоминаний.
   - Нет! - Сильварреста затряс головой.
   - Ты не можешь отдать или не хочешь? - спросил Радж Ахтен.
   Лорд Сильварреста широко развел руками, не в силах произнести ни слова.
   - Ты должен повиноваться!
   - Я не могу, - вскричал отец Иом. - Лучше возьми мою жизнь!
   - Зачем? Какую ценность представляет для меня твоя смерть?  Ум  -  вот,
что мне нужно.
   - Я не могу! - повторил Сильварреста. Отдать дар  врагу  само  по  себе
плохо, но Радж Ахтен получил бы больше, нежели ум побежденного.  Поскольку
Сильварреста уже был одарен, подчиниться для него означало стать  вектором
Радж Ахтена.
   Человек мог отдать дар единожды в жизни и, когда это происходило, между
Посвященным и  его  лордом  устанавливалась  магическая  связь,  прерывала
которую только смерть. Если умирал лорд, дар  возвращался  дарителю.  Если
умирал Посвященный, лорд терял то, что получил от этого вассала.
   Но Сильварреста являлся Властителем Рун. Согласившись отдать  свой  ум,
он, тем самым, передал бы Рад ж Ахтену умы всех своих  живых  Посвященных,
равно как и другие дары ума, какие мог получить когда-либо  в  будущем.  В
качестве  вектора  Сильварреста  должен  был  превратиться  в  посредника,
бессознательно поддерживающего связь между Волчьим Лордом  и  собственными
Посвященными.  Стать  своего  рода  живым  каналом,  который  можно   было
использовать, чтобы пропускать к Радж Ахтену чужие  дары.  Возможно,  дары
сотен людей.
   - Можешь, - заверил его Радж Ахтен. - Еще как  можешь:  все,  что  тебе
нужно - это соответствующий стимул. Как насчет твоих людей?  Они  ведь  не
безразличны тебе, разве не так?  Твоя  жертва  могла  бы  спасти  их.  Сам
посуди, если мне придется убить  тебя,  я  не  оставлю  в  живых  и  твоих
Посвященных. Мужчин и женщин, которые уже не смогут предложить  даров,  но
которые, вполне вероятно, захотят отомстить мне.
   - Я не могу, - простонал Сильварреста.
   - Даже ради того, чтобы купить жизни сотни вассалов? Тысячи?
   В зале воцарилась отвратительная, гнетущая тишина. Получить  дар  можно
было только с согласия дарителя. Некоторые лорды добивались  этого,  играя
на струнах любви, иные покупали дары за  деньги.  Радж  Ахтен  использовал
гнусный шантаж.
   - Ладно, а как насчет твоей прекрасной жены - моей кузины? Неужто ты не
пойдешь на уступку даже ради нее? Ты  ведь  не  захочешь,  чтобы  с  такой
красавицей обошлись... без должного почтения.
   - Не делай этого! - вскричала Венетта. - Ему меня не сломить!
   - Ты мог бы спасти ее жизнь. Уступи, и я не только оставлю ее в  живых,
но и сохраню за ней трон, который она так любит. Она получит регентство  и
будет править Гередоном от моего имени.
   Сильварреста обернулся к жене и нерешительно кивнул. Губы его дрожали.
   - Нет! - воскликнула королева. В  одно  мгновение  она  развернулась  и
побежала. Иом показалось, что мать ударится о стену, но та устремилась  не
к стене, а к высоким окнам позади Хроно.
   Неожиданно - за его движением невозможно было уследить взглядом -  Радж
Ахтен оказался рядом с ней  и  схватил  се  за  руку.  Венетта  попыталась
вырваться.
   - Отпусти! - крикнула она и, неожиданно, вцепилась ногтями  в  запястье
Волчьего Лорда. Брызнула кровь. С уст королевы снова сорвался крик,  -  на
сей раз крик торжества.
   - Смотри, мой милый, - воскликнула Венетта, обращаясь к мужу. -  Сейчас
он умрет!
   Иом мигом вспомнила о прозрачном лаке и поняла: поведение  матери  было
игрой, рассчитанной на то, чтобы Радж Ахтен оказался рядом,  и  она  могла
вонзить отравленные ногти в его плоть.
   Королева отступила назад, высоко подняв руку с окровавленными  ногтями.
Последнее, что должен был увидеть Радж Ахтен, перед тем, как его постигнет
смерть.
   Волчий Лорд тоже поднял правую  руку.  Кровь  его  почернела,  запястье
распухло прямо на глазах. Но он держал руку как будто с вызовом и,  спустя
несколько  показавшихся  бесконечными  мгновений,  Венетта  побледнела  от
страха.
   Иом взглянула  на  руку  Радж  Ахтена.  Кровавые  порезы  затянулись  в
считанные  секунды,  опухоль  спала  и  потемневшее  было   запястье   уже
возвращало себе природный цвет.
   Сколькими же  дарами  жизнестойкости  обладал  Волчий  Лорд?  Сколькими
дарами метаболизма? Принцесса никогда не видела такой  исцеляющей  силы  и
слышала о ней лишь в легендах.
   На губах Радж Ахтена появилась устрашающая, хищная улыбка.
   - Ага, выходит, я не могу доверять тебе, дорогая  кузина,  -  прошептал
он. - Жаль. Я человек добросердечный. Надеялся, что родственницу  можно  и
пощадить.
   Он ударил ее тыльной стороной кулака. Не изо всех сил, но то  был  удар
Властителя Рун. Лицо Венетты  вмялось,  брызнула  кровь,  шейные  позвонки
треснули. Она отлетела на  дюжину  футов,  врезалась  в  окно,  со  звоном
разбившееся вдребезги и вывалилась наружу, потянув за собой длинную штору.
С полсекунды казалось, будто королева неподвижно зависла в ночном воздухе.
Затем уже мертвое тело рухнуло вниз с высоты пяти этажей и  шлепнулось  на
каменные плиты внутреннего двора. Иом остолбенела. У Сильварреста вырвался
крик ужаса. Радж Ахтен с досадой смотрел  на  разбитое  цветное  стекло  и
колыхавшиеся на ветру красные шторы.
   - Мои соболезнования, Сильварреста, - сказал он. - Сам видишь,  у  меня
не было выбора. Всегда находятся люди, считающие, что  убить  или  умереть
легче, чем жить в услужении.  И  они  правы.  Смерть  не  требует  никаких
усилий.
   Иом чувствовала себя  так,  словно  кто-то  разорвал  ее  сердце.  Отец
девушки по-прежнему стоял на коленях. Его била дрожь.
   - Так вот, - продолжил Радж Ахтен. - Мы  собирались  заключить  сделку.
Мне нужен твой ум. По правде сказать, для меня еще несколько даров ума  не
столь уж великое приобретение. Ты можешь приобрести куда больше. Отдай мне
свой ум, и твоя дочь получит регентство.
   Будет править королевством вместо тебя. Ну что, договорились?
   Сильварреста кивнул, сотрясаясь от рыданий.
   - Пусть приносят  форсибли,  -  простонал  он.  -  Я  хочу  уподобиться
младенцу, и забыть этот день.
   Отец был готов на все, лишь бы спасти жизнь дочери.
   Устрашенная Иом непроизвольно опустилась на колени. Мысли путались, она
не знала, что делать. "Помни, кто ты", -  сказала  ей  мать.  Но  что  это
значило?
   - Я принцесса, - думала девушка. - Я должна служить своему  народу.  Но
как? Попытаться напасть на  Радж  Ахтена?  Броситься  в  окно,  следом  за
матерью? Что это даст?
   Получив регентство, она сохранит хоть  какую-то  власть.  Пока  жива  -
сможет подспудно бороться против  Радж  Ахтена.  И  позаботиться  о  благе
своего народа. Именно поэтому ее отец все еще жив. Поэтому он не предпочел
сражаться до смерти, как поступила мать.
   Сердце Иом колотилось. Не зная на что решиться, на что  надеяться,  она
вдруг вспомнила  лицо  Габорна.  Он  обещал  вернуться  за  ней.  Быть  ее
защитником.
   Но что мог сделать Габорн? Он не имел сил бороться с Радж Ахтеном.  Ему
было не совладать с Волком Юга. Однако Иом  оставалось  только  надеяться.
Радж Ахтен кивнул одному из Неодолимых.
   - Пусть явятся способствующие.
   Спустя несколько мгновений в зал  вошли  низкорослые,  суровые  люди  в
шафрановых одеяниях.  Один  их  них  нес  на  атласной  подушке  форсибль.
Способствующие Радж Ахтена основательно  поднаторели  в  своем  искусстве.
Один из них начал распевать заклинания, тогда как другой, державший  лорда
Сильварреста, монотонно повторял с сильным картишским акцентом.
   - Смотри на свою дочь. Ты делаешь это ради нее. Сделай  это  ради  нее.
Она - все. Она единственная, кого ты любишь. Ты делаешь это ради нее...
   Иом, ошеломленная и растерянная, смотрела на отца.  Она  слышала  крик,
вырвавшийся у него, когда форсибль раскалился, утерла пот с его лба, когда
металл искривился, словно нечто живое. Она  не  отрывала  взгляда  от  его
ясных, серых  глаз,  пока  они  не  стали  пустыми.  Форсибль  вытянул  ум
Сильварреста прочь, и девушка с ужасом поняла, что отец больше  не  помнит
ее имя.
   Издав  последний  вопль,   он   рухнул   к   ногам   рыдающей   дочери.
Способствующий, с раскаленным добела жезлом, за которым  тянулась  полоска
света, направился к Радж Ахтену. Тот снял  шлем,  так  что  черные  волосы
рассыпались по плечам, стянул кольчугу и, распахнув кожаный подкольчужник,
обнажил мускулистую грудь, столь густо покрытую шрамами от форсиблей,  что
Иом едва могла углядеть несколько участков нетронутой плоти.
   Получив дар, Радж Ахтен вновь уселся на трон и, прищурившись, посмотрел
на Иом. Глаза его сияли от удовольствия.
   Девушке хотелось броситься на него с кулаками, но  она  не  смела  дать
волю своему гневу. Придерживая  голову  отца,  принцесса  гладила  его  по
волосам, бормоча слова утешения.
   Ненадолго придя в сознание, Сильварреста поднял глаза на Иом, и разинул
рот, словно дивясь, откуда взялось это прекрасное, незнакомое создание.
   - Гыы, - всхлипнул он, и на красном ковре  под  ним  стала  растекаться
лужица мочи.
   - Отец... отец... - тихонько шептала Иом, целуя его и надеясь,  что  со
временем он хотя бы поймет как она его любит.
   Завершив обряд, способствующие ушли.  Радж  Ахтен  потянулся  за  своим
мечом и извлек его из трона королевы.
   - Иди сюда, займи место рядом со  мной,  -  сказал  он.  Девушка  снова
увидела в его глазах неприкрытое вожделение и могла лишь гадать, жаждет он
се тела или ее даров.
   Иом оказалась на полпути к трону, прежде чем поняла,  что  Волчий  Лорд
воспользовался  Голосом.  Смиряя  бессильное  негодование,  она  села   на
вспоротую подушку, стараясь не смотреть на  лицо  Радж  Ахтена.  Немыслимо
прекрасное лицо.
   - Ты понимаешь, почему я должен был это сделать, не так ли?  -  спросил
он. Иом не ответила.
   - Когда-нибудь ты поблагодаришь меня, - Радж  Ахтен  откровенно  изучал
ее. - Ты занималась в Доме Разумения или читала хроники?
   Принцесса кивнула. Хроники она читала  -  по  крайней  мере,  избранные
отрывки.
   - Слышала ты имя Дэйлана Молота?
   - Воителя? - имя ей доводилось слышать.
   - В хрониках его именовали "Сумма  Всех  Людей".  Шестьсот  восемьдесят
восемь лет назад, здесь, на побережье Рофехавана, он разгромил захватчиков
Тот со всеми их чародеями. Разгромил,  можно  сказать,  один,  почти  безо
всякой подмоги. Он имел  столько  даров  жизнестойкости,  что,  когда  меч
пронзал его сердце, оно  заживало  сразу,  как  только  клинок  извлекали.
Представляешь, сколько для этого требуется даров?
   Иом покачала головой.
   - А вот я знаю, - сказал Радж Ахтен,  распахивая  рубаху.  -  Попробуй,
если хочешь?
   Иом колебалась  всего  лишь  миг.  Это  казалось  вампирством,  но  она
понимала, что другой возможности ударить Волчьего Лорда  ножом  ей  скорее
всего не представится.
   Вытащив спрятанный под юбкой кинжал, девушка заглянула ему в глаза.  Во
взгляде Радж Ахтена читалась спокойная уверенность. И  тогда  Иом  вонзила
кинжал между ребер Волчьего  Лорда.  Тот  ахнул,  глаза  его  затуманились
болью. Принцесса повернула клинок, но, вопреки ее ожиданиям, кровь из раны
не хлынула. Она лишь слегка выступила  там,  где  сталь  соприкоснулась  с
плотью. Как только Иом извлекла кинжал, рана затянулась.
   - Видишь? - спросил Радж Ахтен. - Твой кинжал не может  повредить  мне,
так же, как не мог яд твоей матери. Среди Властителей Рун не было  никого,
равного Дэйлану. До нынешних времен.
   В моей земле говорят, что, получив достаточно даров, он перестал в  них
нуждаться. Его поддерживала любовь народа, она перетекала  к  нему.  Когда
умирали Посвященные, его сила не уменьшалась.
   Ни о чем подобном  Иом  не  читала.  Сказанное  противоречило  всем  ее
представлениям об искусстве Властителей Рун, но  в  это  хотелось  верить.
Хотелось надеяться, что когда-нибудь и Радж  Ахтен  перестанет  выкачивать
дары из людей, как не делал этого ее отец.
   - Мне думается, - мягко сказал Радж Ахтен. - что я почти приблизился  к
нему. Полагаю - я сравняюсь с ним, и уничтожу  опустошителей,  не  потеряв
пятьдесят миллионов  человеческих  жизней,  что  в  ином  случае  было  бы
неизбежно.
   Иом снова заглянула ему в глаза, ища в себе ненависть. Отец лежал у  ее
ног, в луже собственной мочи.  Труп  матери  валялся  на  каменных  плитах
двора. Но ненависти не было. Слова Радж Ахтена казались такими искренними,
лицо его - таким прекрасным.
   Он погладил Иом по руке, и та не осмелилась отпрянуть. Уж не задумал ли
он соблазнить се? А если  задумал,  то  достанет  ли  ей  сил  противиться
соблазну?
   - Ты очень мила. Не будь ты моей родственницей, я взял бы тебя в  жены.
Но, боюсь, приличия это воспрещают.  Однако,  тебе  придется  внести  свой
вклад в мою борьбу с опустошителями. Ты отдашь мне свое обаяние.
   Сердце Иом едва не выскочило из груди.  Она  представила  себе,  каково
это: иметь грубую, бесцветную кожу, сбившиеся в колтуны  волосы,  взбухшие
вены на ногах. Отвратительно  выглядеть,  отвратительно  пахнуть,  -  быть
отталкивающей во всем.
   Но ее утрата не исчерпалась бы даже этим.  Обаяние  представляло  собой
нечто большее, нежели просто красота,  или  физическая  привлекательность.
Оно проявлялось в свежести кожи, блеске пышных  волос,  свете,  сияющем  в
глазах, равно как и в осанке,  решимости  и  манере  держаться.  Суть  его
зачастую коренилась в уверенности человека, в его любви к себе.
   Форсибль безжалостного способствующего мог отнять все это,  сделав  Иом
не только безобразной, но и презирающей самое себя.
   Принцесса покачала головой. Она понимала, что должна  противиться  Радж
Ахтену  всеми  доступными  способами,  но  решительно  ничего   не   могла
придумать.
   - Ну же, дитя, - вкрадчиво, произнес Волчий Лорд. -  Как  распорядишься
ты  своей  красотой,  если  я  оставлю  ее  тебе?  Завлечешь   в   постель
какого-нибудь принца? Что за мелочность! Уверен, поступив так,  ты  жалела
бы об этом всю оставшуюся жизнь. Надоедливые мужчины  вечно  таращатся  на
тебя с вожделением. Уверен, ты устала от их похотливых взглядов.
   Его  тихий,  доброжелательный  голос  заставлял  Иом  стыдиться  своего
желания сохранить красоту.
   - В пустыне, неподалеку от места,  где  я  родился,  -  продолжал  Радж
Ахтен, - стоит грандиозный монумент в  триста  футов  высотой,  наполовину
занесенный песком. Это статуя давно забытого короля. Лицо его выветрилось,
но сохранилась высеченная у ног надпись на древнем  наречии.  Она  гласит:
"Падите ниц пред  Великим  Озивариусом,  владыкой  земли,  чья  власть  да
пребудет вечно".
   Однако ни один книжник не может не  то,  чтобы  рассказать  толком  про
этого короля, но даже вспомнить, когда он правил.
   - Все преходяще, Иом, - голос Радж Ахтена упал до шепота. -  Поодиночке
мы обречены на  забвение.  Но  вместе...  вместе  мы  можем  стать  чем-то
большим.
   В словах его слышалась  такая  мольба,  что  рассудок  Иом  не  мог  им
противиться. Ей почти хотелось отдать все, о чем он просил. Но  внутренний
голос подсказывал иное.
   - Поступив так, я стану ничем. Все равно, что умру.
   - Ничего подобного, - возразил Радж Ахтен. - Если я стану "Суммой  Всех
Людей", твоя красота останется жить во мне.  Какая-то  часть  тебя  всегда
пребудет со мной, вызывая любовь и восхищение.
   - Нет, - в ужасе пролепетала Иом. Радж Ахтен бросил взгляд на пол,  где
в грязной луже лежал король Сильварреста.
   - Даже ради того, чтобы спасти его жизнь? Но принцесса знала, что  отец
не одобрил бы такую сделку.
   - Нет, - с содроганием повторила она.
   - Подумай, каково умалишенному подвергнуться пыткам.  Каково  страдать,
не зная причины страданий, не зная даже  о  том,  что  существует  смерть,
способная положить конец мукам. Представь, что палачи, терзая его  каленым
железом будут беспрестанно повторять твое имя,  так  что  со  временем  он
станет вопить от страха при одном его упоминании.  Это  было  бы  поистине
ужасно.
   Жестокость Волчьего Лорда лишила Иом дара речи. Сердце ее  разрывалось,
но принцесса не могла сказать - да.
   - Приведите девчонку, - приказал Радж Ахтен.
   Один из Неодолимых вышел, и скоро вернулся с  Шемуаз.  Шемуаз,  которая
должна была находиться в Башне Посвященных, утешая  своего  отца.  Шемуаз,
которая уже понесла столько утрат, претерпела столько страданий по милости
Радж Ахтена.
   И как он узнал, что за  чувства  испытывала  Иом  к  своей  наперснице.
Неужто она выдала подругу взглядом?
   Глаза Шемуаз  округлились  от  ужаса.  Увидев  распростертого  на  полу
короля, девушка зарыдала. А  потом  пронзительно  вскрикнула,  -  стражник
подтащил ее к разбитому окну с явным намерением выбросить  наружу.  Сердце
Иом  сжалось.  Две  жизни!  Радж  Ахтен  убьет  двоих  -  и  Шемуаз  и  се
неродившееся дитя.
   - Прости меня за малодушие,  -  хотелось  сказать  Иом.  Она  понимала,
прекрасно понимала, что уступка являлась  проявлением  слабости.  Если  бы
никто, никогда не уступал шантажу, Радж Ахтена давно не было бы  в  живых.
Но принцесса знала и  другое:  отдав  обаяние,  она  не  слишком  обогатит
Волчьего Лорда, но спасет жизни самых близких людей.
   - Я не могу отдать дар тебе, - сказала  Иом,  даже  не  пытаясь  скрыть
презрение. Она, действительно, не могла отдать дар ему. Ему лично.
   - Не можешь мне, отдай вектору, - предложил Радж Ахтен.
   Что-то шелохнулось в сердце принцессы. Решение было найдено. Если уж ей
суждено расстаться с обаянием, и  она  отдаст  его  своему  отцу,  -  ради
спасения Шемуаз. Отцу, а не Радж Ахтену.
   - Пусть приносят форсибли, - сказала Иом. Голос ее дрогнул.
   Спустя несколько мгновений в зале появились способствующие. Они привели
несчастную женщину, отдавшую свое обаяние.  Глядя  на  уродливую  каргу  в
грязной одежде, - такую, какой вскоре предстояло стать  ей  самой,  -  Иом
пыталась представить себе былую красоту этой Посвященной.
   Зазвучали заклинания. Иом сосредоточилась на Шемуаз,  которую  все  еще
держали возле разбитого окна: принцесса силилась вызвать  в  себе  желание
отдать дар. И оно пришло. Ей  захотелось  расстаться  со  своим  обаянием,
чтобы купить нечто  куда  более  драгоценное.  Жизнь  подруги  и  ребенка,
которого та носила.
   Зашелестело шафрановое одеяние: способствующий направился к  Иом  держа
светящийся, раскаленный форсибль. Приблизившись, он прижал кончик жезла  к
выемке над се грудью.
   В первый момент ничего не произошло, и кто-то прошептал:
   - Ради твоей подруги. Сделай это ради подруги. Иом кивнула, по лицу  ее
струился пот. Перед мысленным  взором  предстал  образ  Шемуаз  -  Шемуаз,
державшей на руках дитя, прижимавшей его к себе.
   Затем принцессу пронзила невыносимая боль. Кожа ее рук  потрескалась  и
иссохла, словно опаленная адским пламенем, вены  набухли  и  выступили  на
запястьях как корни, ногти стали  хрупкими,  ломкими  точно  мел.  Упругие
молодые груди обвисли, и она схватилась за  них,  остро  чувствуя  утрату.
Теперь принцесса жалела о совершенной сделке, но было уже слишком  поздно.
Ей чудилось, будто она стоит на отмели и  вода  подмывает  песок,  который
уходит из под се ног. Все, чем она обладала, - вся красота, все очарование
- вытекало прочь, вытягиваемое форсиблем.
   Пышные волосы поблекли и потускнели.
   Иом вскричала от боли и ужаса. На какой-то миг ей показалось, будто она
увидела себя со стороны, увидела и исполнилась отвращения. Впервые в жизни
принцесса почувствовала, что она ничтожество. Всегда была, и всегда  будет
ничтожеством.  Она  стыдилась  собственных  криков,  своего   мерзостного,
режущего слух голоса.
   Но что-то внутри говорило ей - это ложь. Ложь! Ты не столь  безобразна.
Радж Ахтен может заполучить твою красоту, но не твою душу.
   Затем принцесса словно отпрянула от пропасти и ощутила...  одиночество.
Она осталась наедине со своей невыразимой болью.
   Каким-то образом девушке  удалось  совершить  немыслимый  подвиг:  хотя
безжалостный жар форсибля был таков, что казалось, будто тело ее  пожирает
пламя, Иом не лишилась чувств.





   Холодная черная вода клокотала у бедер  Габорна,  словно  мертвая  рука
пыталась схватить его и увлечь  вниз  по  течению.  И  тут  с  берега,  из
темноты, раздался стон. Рован схватилась за живот и сложилась вдвое.
   - Что с тобой? - прошептал Габорн, едва осмеливаясь разжать губы.
   - Королева... она мертва... - проскулила служанка.
   Он понял все.  После  долгих  лет  оцепенения,  отрешенности  ото  всех
ощущений на Рован  обрушился  мир  чувств.  Холод  воды  и  ночи,  боль  в
израненных ногах, усталость после трудного дня: все то, о чем  она  успела
позабыть.
   Когда к человеку, уступившему осязание, возвращался его дар, он начинал
ощущать весь мир словно  впервые  в  жизни.  Это  могло  стать  немыслимым
потрясением. Могло даже повлечь за собой смерть, ибо все воспринималось  в
двадцать раз острее, чем раньше. Габорн встревожился: ему подумалось,  что
молодой женщине будет не под силу  продолжить  путь.  Слишком  уж  холодна
вода.
   Хуже того, если умерла королева, значит  Радж  Ахтен  решил  не  щадить
членов правящей семьи  Гередона.  Вполне  возможно,  он  готовил  зверскую
расправу над королем Сильварреста и над Иом.
   Обязательства. Габорн чувствовал, что  перегружен  обязательствами.  Он
взял на себя ответственность за Рован, а теперь не знал,  как  переправить
ее через реку. Кроме того, он обещал вернуться за Иом. Спасти ее.
   Принцу хотелось встать на колени, чтобы поток охладил  жгучую  рану  на
его груди. Легкий ветерок раскачивал над головой ветки ольхи и  берез.  По
поверхности воды плясали оранжевые отблески пламеневшего наверху пожара.
   Сад Биннесмана  был  охвачен  пламенем.  С  другого  берега  доносилось
рычание нелюдей. Они таращились через водную  гладь,  но  заросли  надежно
укрывали принца - во всяком случае, пока он не шевелился. Ниже по  течению
за отмелями следили фраут. Несмотря на это, Габорн полагал, что в одиночку
он мог бы выбраться отсюда и сообщить отцу о падении  замка  Сильварреста.
Будучи превосходным пловцом, принц надеялся, что сумел бы проскочить  мимо
врагов даже на мелководье. Сумел бы, не будь с ним Рован.  К  тому  же  он
просто не имел права покинуть замок Сильварреста.
   - Я поклялся Иом,  -  размышлял  принц.  -  Обещал  защитить  ее.  Меня
связывает этот обет, равно как и обет, данный Земле.
   Оба обета были не из тех, какие можно легко нарушить.
   Днем раньше, на рынке в Баннисфере, Миррима упрекнула  Габорна  в  том,
что он неохотно  принимает  на  себя  обязательства.  Что  соответствовало
действительности. Ко всякого рода  обещаниям  принц  относился  более  чем
серьезно.
   - Кто есть Властитель Рун, - наставляла его мать еще в детстве,  -  как
не человек, верный своим обязательствам. Вассалы одаряют тебя умом,  и  ты
мудро правишь страной. Они отдают тебе мускульную силу, и ты сражаешься за
них с яростью опустошителя. Получаешь от них  жизнестойкость,  и  не  зная
устали трудишься ради их блага. Ты живешь ради них. И, если любишь их так,
как  должно,  ради  них  умираешь.  Ни  один  вассал  не  станет   попусту
растрачивать свой дар на Властителя Рун, который живет только ради себя.
   Такими  словами  поучала  Габорна  мать.  Эта  сильная  женщина  всегда
говорила, что за внешней черствостью его отца таится твердость  принципов.
Правда в прошедшие годы король Ордин покупал дары у бедняков,  что  многие
считали сомнительным, с точки  зрения  морали.  Однако  владыка  Мистаррии
смотрел на это иначе.
   - Некоторые люди, -  говаривал  он,  любят  деньги  больше,  чем  своих
близких. Почему бы не обратить их слабость в свою силу?
   И то сказать - почему? Этот довод звучал убедительно в устах  человека,
всегда стремившегося лишь к процветанию своего королевства. Однако еще три
года назад король перестал приобретать дары у бедных.
   - Я был неправ, - сказал он Габорну. - И  впредь  буду  принимать  дары
лишь если мне достанет мудрости верно оценить мотивы дарителей.
   Однако нельзя было не признать, что стремившиеся продать  дары  бедняки
как правило имели на то свои резоны. Многие,  даже  самые  малодушные,  не
были лишены некоторых благородных чувств - любви к родине и своей  семье.,
- а потому, продавая дар, совершали  своего  рода  акт  самопожертвования.
Кроме того, к такому решению зачастую  подталкивала  беспросветная  нужда:
люди просто не видели иного способа избавить близких от нищеты, кроме  как
запродать себя. Четыре года назад, после разорительного  наводнения,  один
несчастный крестьянин умолял отца Габорна купить его слух.
   - Какой мне прок в ушах, - говорил он. - Коли все,  что  я  слышу,  это
крики голодных детей?
   Увы, мир был полон отчаявшихся людей, по той или иной  причине  уже  не
ждавших от жизни ничего хорошего. Однако король  Ордин  не  стал  покупать
слух того земледельца. Напротив, он снабдил  его  припасами,  позволявшими
пережить зиму, выделил древесину для восстановления дома и направил ему  в
помощь плотников, и дал бедолаге семян, чтобы по  весне  тот  мог  засеять
свое поле.
   Надежда. Король  дал  этому  человеку  надежду.  Интересно,  -  подумал
Габорн, - что бы сказала Иом, услышь она эту историю? Возможно, се  мнение
о моем отце изменилось бы в лучшую сторону?
   Хотелось надеяться, что принцесса доживет до того дня, когда он  сможет
рассказать ей, на какие поступки способен прагматичный король Ордин.
   Принц поднял  глаза  и  посмотрел  вверх,  сквозь  выглядевшие  черными
мазками на темном фоне деревья. Вид павшего  города  наполнял  его  сердце
отчаянием.
   - Я мало что могу предпринять против Радж Ахтена, - размышлял Габорн  -
Можно, конечно, укрыться в  городе  и  нападать  из  засады  на  вражеских
солдат. Но долго ли это продлится?
   Скорее всего довольно скоро его выследят и поймают. Но если  он  убежит
сейчас, то бросит на произвол судьбы тех, кого должен бы защищать. И  Иом,
и Биннесмана и... всех остальных. С другой  стороны,  его  отцу  следовало
узнать все об обстоятельствах падения замка Сильварреста.
   Колебания принца отчасти объяснялись тем, что его тянуло домой. Габорну
нравился Гередон, нравился и  здешний  народ,  и  величественные  каменные
здания со столь  высокими  потолками,  что  в  огромных  помещениях  гулял
ветерок, и разбитые чуть ли не на каждом  перекрестке  сады  удовольствий.
Все это восхищало, но оставалось чужим.
   Последние восемь лет принц почти не бывал во дворце: все это  время  он
провел милях  в  пятидесяти  от  родного  очага.  В  Доме  Разумения,  где
заправляли строгие ученые и царил аскетический уклад. Еще перед поездкой в
Гередон, он с удовольствием предвкушал возвращение. Не один год он  мечтал
как заснет на мягкой перине, на какой ему доводилось спать  в  детстве,  а
поутру проснется от свежего дуновения ветерка,  что  налетел  с  пшеничных
полей, всколыхнув кружевные занавески.
   Эту зиму он  рассчитывал  провести  дома:  вкусно  есть,  сладко  пить,
изучать  военную  тактику  под  руководством  отца  и  оттачивать   боевое
искусство в поединках с королевскими рыцарями.
   Боринсон обещал Габорну познакомить его с лучшими питейными заведениями
Мистаррии. А еще принц лелеял надежду привезти на родину Иом. Еще  недавно
зима сулила ему столько удовольствий.
   Габорну хотелось домой. Он испытывал наивное, глупое желание отрешиться
от всех забот и вновь почувствовать себя ребенком. Юноша вспоминал, как  в
детстве целыми днями пропадал в зарослях орешника, охотясь на кроликов  со
старой рыжей собакой. Вспоминал счастливые дни, когда отец брал его ловить
форель на реку Дьюфлад, где низко склонялись над водой плакучие ивы,  а  с
ветвей на шелковых нитях свисали, поддразнивая рыбу, зеленые гусеницы.
   В ту пору жизнь представлялась ему вечным  летом.  Но  вернуться  домой
Габорн не мог. Не мог, хотя сомневался,  что  оставшись,  сумеет  покинуть
замок Сильварреста живым.
   По большому счету у него не было весомых причин, которые  оправдали  бы
бегство. Отец и без него узнает о падении замка довольно скоро.  Крестьяне
разнесут эту весть по всем окрестностям. Король Ордин уже в пути. Уже  дня
три, как в пути. Он услышит обо всем к завтрашнему дню.
   Нет,  у  Габорна  не  было  необходимости  покидать  замок.  Здесь  его
удерживали  взятые  обязательства.  Ему  следовало   доставить   Рован   в
какое-нибудь  теплое,  безопасное  место,  где  та  могла  бы  оправиться.
Следовало позаботиться о Иом. И подумать об исполнении еще одного,  только
что принятого обета.
   Габорн  поклялся  никогда  не  вредить  земле.  Поклялся,  полагая  что
исполнить клятву несложно, ибо он отроду не желал земле зла. Однако теперь
принц задумался о смысле данного обещания. Пламяплеты жгли сад Биннесмана.
Требовал ли принесенный обет, чтобы он помешал им, вступил с ними в бой?
   Юноша прислушался к своему сердцу, надеясь,  что  ответ  ему  подскажет
земля.
   Огонь  на  холме  разгорелся  еще  ярче  -  впрочем,  возможно,   пламя
отражалось от зависших над садом облаков дыма. За рекой  завывали  нелюди.
По слухам, эти твари боялись воды. Хотелось  верить,  что  они  боятся  се
настолько, что не решатся переплыть реку.
   Земля молчала. Ничто не подталкивало Габорна  немедленно  броситься  на
спасение сада. В конце концов, он рассудил, что Биннесман сам вступил бы в
борьбу за свое детище, сочти он это необходимым.
   Принц медленно вышел из реки и направился  к  Рован,  скорчившейся  под
ивами. Обняв девушку за плечи, он задумался о том, где  бы  укрыться.  Ему
хотелось зарыться под землю,  забиться  в  какую-нибудь  нору.  Неожиданно
Габорн понял, почувствовал, что это желание подсказано ему  землей.  Земля
укроет его.
   - Рован, знаешь ты место в городе, где можно  как  следует  спрятаться?
Погреб, подвал - что-нибудь в этом роде?
   - Спрятаться? Разве мы не поплывем?
   - Здесь слишком мелко, да и вода слишком холодная. Тебе  нельзя  плыть.
Поэтому, - принц облизал губы. - Поэтому мы останемся  в  городе.  Я  буду
бороться с Рад  ж  Ахтеном,  как  смогу.  Здесь  у  него  есть  солдаты  и
Посвященные. Может быть, мне удастся нанести ему урон.
   Рован прижалась к нему, стараясь  согреться.  Зубы  ее  клацали.  Юноша
ощутил округлость се груди, развевавшиеся на  ветру  волосы  щекотали  его
щеку. Пролезая под стеной, она  вымокла  до  нитки  и  сейчас  дрожала  не
столько от страха,  сколько  от  холода.  У  нес  не  было  жизнестойкости
Габорна.
   - Вы собираетесь остаться, потому что боитесь за меня, -  стуча  зубами
пробормотала девушка. - Но  мне  нельзя  оставаться.  Радж  Ахтен  устроит
перепись...
   Обычно всякий новый король  проводил  перепись  своих  подданных,  дабы
исчислить причитающиеся подати. Не приходилось сомневаться в том, что Радж
Ахтен поступит так же.  Его  способствующие  станут  выискивать  тех,  кто
способен отдать дары. Если они узнают, что Рован была Посвященной погибшей
королевы, бедняжку наверняка подвергнут пыткам.
   - Об этом мы подумаем позже, - сказал Габорн. - Первым делом необходимо
спрятаться. Так что расскажи  мне  про  какую-нибудь  нору.  Желательно  с
сильным запахом.
   - Может быть, погреба с пряностями? - прошептала Рован. - Это  наверху,
у королевских конюшен.
   - Погреба?
   Габорн сразу почувствовал, что это подходящее место. Как раз такое, где
его может укрыть земля.
   - Летом Биннесман закладывает туда на сохранение травы. На праздник  их
продают:  король  покупает,  что  ему  нужно.  Сейчас  там  все  заполнено
коробами. Это вверх по холму, еще выше конюшен.
   Габорн призадумался. Все получалось складно - им не придется забираться
в глубь города, да и вернутся они по своим следам.
   - А как насчет охраны? Пряности стоят немалых денег.
   - Есть там сторожка, а в ней ночует поваренок. Да только  он  спит  без
просыпу: говорят, его и гром не разбудит.
   Габорн подобрал узелок с форсиблями и с трудом засунул  его  в  карман.
Погреба казались ему именно тем, что требовалось, а уж погреба со специями
и паче того. Ведь аромат пряностей перебьет любой запах.
   - Идем, - сказал принц, но отнюдь не направился вверх по склону. Вместо
того, он поднял Рован на руки, вошел в реку и медленно, пригибаясь чуть ли
не к самой воде, двинулся по мелководью, вверх по  течению.  Габорн  хотел
сделать все возможное, чтобы сбить врага со следа.
   Выше по. реке течение ускорялось: от основного русла  отделялся  рукав,
приводивший в движение мельничное колесо и питавший  ров.  Под  прикрытием
крутых, высоких берегов этого протока Габорн перешел вброд отмель и  вышел
прямо к колесу, которое с шумом расплескивало воду, вращая жернова. Справа
от него высилась каменная стена, отделявшая  мельничный  проток  от  русла
реки и отводной плотины. Слева стояла мельница, от которой вверх, к замку,
вела крутая, узкая тропа.
   Принц остановился. Идти дальше по воде он не мог.
   Пришло время выбраться на берег и подняться по тропе к замку.
   Оказавшись на суше, Габорн приметил возле самой  мельницы  выделявшуюся
на  пожухлой  стерне  темную  фигурку.   То   был   феррин   -   крохотное
человекоподобное существо с крысиной  мордочкой.  Карлик  держал  в  руках
острую палку, служившую ему копьем. Он стоял  спиной  к  Габорну,  охраняя
дыру-подкоп под фундамент мельницы. Из норы вылез другой феррин, он  тащил
набитый чем-то узелок.
   Вне всякого  сомнения,  карлики  воровали  муку.  Скорее  всего  просто
сметали то, что оставалось  на  полу  мельницы,  но  и  это  было  опасным
занятием. Многие феррин убивали за меньшее.
   У кромки воды под деревьями появились движущиеся тени: шесть человек  с
мечами и луками. Один из них был облачен в чешуйчатую броню. Габорн понял,
что разведчики Радж Ахтена снова напали на его след.
   Принц припал к склону, укрываясь в высокой траве. Долгих две минуты  он
наблюдал за солдатами. Надо  полагать,  они  наткнулись  на  тело  убитого
товарища и двинулись за Габорном и Рован, ориентируясь по запаху.  Взгляды
их были устремлены вниз по течению. Преследователи  полагали,  что  Габорн
направится туда, - попытается проскользнуть мимо великанов  и  укрыться  в
относительной  безопасности  Даннвуда.  Это   представлялось   единственно
разумным решением. Никому и в голову не приходило,  что  беглец,  сумевший
выбраться из замка, вздумает вернуться обратно.
   Принц проезжал по лесу не далее  как  сегодня  утром.  ЕСЛИ  бы  поиски
увлекли врагов в Даннвуд, запах Габорна мог увести их довольно далеко.
   Однако малый в чешуйчатом панцире упорно таращился в сторону  мельницы.
Габорн стоял ниже по ветру, а потому не думал, что командир следопытов его
учуял.
   А может, внимание врага привлек феррин, - бурое пятнышко,  выделявшееся
на фоне серой мельничной стены? Жаль, что он  почти  не  шевелится,  иначе
воин сразу бы понял, что видит всего лишь безобидного карлика.
   Обучаясь в Доме Разумения, Габорн не слишком утруждал себя занятиями  в
Палате Наречий. Кроме родного, рофехаванского, он говорил лишь на  ломаном
индопальском. Занятие языками принц откладывал на будущее, на те  времена,
когда он обзаведется  еще  несколькими  дарами  ума  и  сможет  схватывать
чужеземные наречия на лету.
   Однако холодными зимними вечерами Габорн порой наведывался в  пивнушки,
в компании  приятелей  с  подмоченной  репутацией.  Один  из  них,  мелкий
воришка, приучил парочку феррин приносить ему  монетки  в  обмен  на  еду.
Карлики подбирали деньги где угодно: находили оброненные монеты на улицах,
на полях, в лавках и даже воровали  из  гробниц  те,  которыми  прикрывали
глаза усопших.
   Приятель знал несколько фраз  на  языке  феррин,  примитивном  наречии,
представлявшем собой смесь резких посвистов с утробным урчанием.  Габорну,
с его дарами Голоса, не составляло труда воспроизвести эти звуки.
   - Еда, - просвистел он. - Еда. Дам еды. Феррин наверху встрепенулся.
   - Что-что? - проурчал он. - Слышу тебя. - Габорн  знал,  что  у  феррин
слова "слышу тебя" зачастую означают просьбу повторить сказанное.
   - Еда. Дам еды, - просвистел принц как можно дружелюбнее. Его словарный
запас был весьма ограничен. Из леса над мельницей донесся ответный свист.
   - Слышу тебя. Слышу тебя, - повторяли карлики на дюжину ладов. Что  еще
они говорили, Габорн разобрать не мог, хотя, кажется, узнал слово  "идем".
Звуки были вроде бы знакомыми, но,  видимо,  здешние  феррин  пользовались
другим диалектом.
   Из-под  мельничной  стены  появились  крошечные  фигурки  -  не   менее
полудюжины. Карлики осторожно приближались к Габорну, принюхиваясь и  урча
на ходу.
   - Что? Еда? Еда?
   Принц перевел взгляд на следопытов. Сейчас их командир отчетливо  видел
у мельницы целую стайку феррин. Разум подсказывал ему, что находись беглец
там, карлики пустились бы врассыпную.
   Немного помедлив, воин  в  чешуйчатой  броне  взмахнул  широким  мечом,
указывая направление поисков, и выкрикнул какой-то приказ. Слов Габорн  не
расслышал  -  их  заглушил  шум  мельничного  колеса  -  однако  следопыты
поспешили к деревьям и повернули на юг, явно вознамерившись осмотреть  лес
ниже по реке.
   Убедившись, что они ушли и больше за ним никто не следит,  юноша  понес
Рован вверх по склону.





   Шемуаз Солетт была потрясена до глубины души. Видя как Иом на се глазах
лишается красоты и очарования, она едва не лишилась чувств.
   Покончив с принцессой, Радж Ахтен  вперил  оценивающий  взгляд  в  Деву
Чести. Ноздри его трепетали от алчного вожделения.
   - Ты прелестна, - прошептал Волчий Лорд. - Будешь служить мне.
   Шемуаз не могла скрыть отвращения. Ее ближайшая подруга лежала на полу,
обезображенная до неузнаваемости. Ее отец валялся  на  грязной  телеге  во
дворе Башни Посвященных.
   Девушка промолчала. Радж Ахтен усмехнулся. Волчий Лорд  не  рассчитывал
получить какой-либо дар: ненависть Шемуаз была так сильна, что  поколебать
ее не мог даже его Голос. Но он имел возможность взять у нее  нечто  иное.
Радж Ахтен рассматривал красавицу так, словно она стояла перед ним нагая.
   - Отведите ее в Башню Посвященных, до поры,  -  приказал  он.  -  Пусть
ухаживает за своим королем и своей принцессой.
   Холодок страха пробежал по спине девушки, однако она  смела  надеяться,
что Радж Ахтен про нес забудет.
   Стражник поднял Иом с пола и, придерживая за  локоть,  вывел  из  зала.
Шемуаз последовала за  принцессой  вниз  по  лестнице,  а  затем  к  Башне
Посвященных. Затолкнув Иом в ворота, где уже  стоял  караул  Радж  Ахтена,
солдат сказал что-то по-индопальски. Караульный понимающе усмехнулся.
   Шемуаз поспешила к  отцу,  которого  к  тому  времени  отнесли  в  Холл
Посвященных и уложили на чистый тюфяк.
   Трудно было смотреть без боли на этого несчастного человека.  Семь  лет
назад отец Шемуаз, Эремон Воттания Солетт, стал Рыцарем Справедливости.  В
тот день он поклялся убить Волчьего Лорда Радж Ахтена,  освободившись  тем
самым от присяги, принесенной королю Сильварреста. Путь его пролегал через
зеленеющие весенние поля в далекое царство Авен.
   Тогда Шемуаз с гордостью взирала на  своего  отца,  великого  воина  на
прекрасном коне. Девятилетней девочке он казался непобедимым.  Сейчас  его
платье пропахло заплесневелой соломой  и  кислым  потом.  Руки  беспомощно
скрючились, подбородок упирался в  грудь.  Дочь  принесла  воды  и  чистую
тряпицу, чтобы вымыть отца, но стоило ей начать протирать ему лодыжки, как
Эремон застонал от боли. Ноги его были до крови натерты кандалами.
   Радж Ахтен шесть лет продержал отца Шемуаз в цепях. Подобное  обращение
с Посвященным  казалось  неслыханным.  Здесь,  на  севере,  к  Посвященным
относились с почтением и окружали их заботой. Но  Радж  Ахтен  пренебрегал
обычаями. Поговаривали, что ради утоления своей жажды  даров,  он  обращал
людей в рабство.
   Дожидаясь, когда с кухни принесут  похлебку,  Шемуаз  держала  отца  за
руку, снова и снова покрывая ее поцелуями.  Эремон  неотрывно  смотрел  на
дочь неспособными мигать глазами.
   Из Королевской Башни донеслись крики - кто-то еще  отдавал  дар.  Чтобы
отвлечься, девушка начала говорить.
   - Отец, я так рада тебя видеть. Я ждала тебя так долго.
   Брови Эремона изогнулись в печальной улыбке. Он хрипло вздохнул. Шемуаз
не знала, как сообщить ему о  том,  что  она  ждет  ребенка.  Ей  хотелось
порадовать отца, уверить, что в ее жизни все  хорошо.  Признать,  что  она
нанесла урон чести принцессы значило усугубить его  страдания.  Зачем  ему
знать горькую правду? 'Пусть лучше пребывает в заблуждении, способном дать
хоть какое-то утешение.
   - Отец, я ведь  теперь  замужем,  -  прошептала  она.  -  За  сержантом
Дрейсом, из дворцовой гвардии. Помнишь его? Он был  мальчишкой,  когда  ты
уехал.
   Эремон чуть заметно склонил голову в сторону.
   - Он славный, добрый человек. Король пожаловал ему земли  возле  самого
города.
   Тут Шемуаз осеклась, испугавшись, не наговорила ли  она  лишнего.  Даже
самым лучшим сержантам редко даровали земельные владения.
   - Мы живем с его матушкой и сестрами. Очень хотим ребенка - и он, и  я.
Так что я жду дитя.
   Она не могла рассказать о  том,  что  ее  возлюбленный  погиб  от  руки
посланного Радж Ахтеном убийцы, рассказать, как призывала она  дух  в  том
самом месте, где не раз предавалась запретной страсти, навлекая  позор  на
свою семью и свою принцессу. В ту ночь холодная тень проникла в ее чрево и
Шемуаз впервые ощутила, как шевельнулся младенец. Это казалось чудом.
   Она бережно распрямила сведенные судорогой пальцы отца и тот  пожал  ей
руку в знак признательности и любви. Однако пожатие Эремона,  сохранившего
дары мускульной силы, причинило ей боль. Несколько секунд Шемуаз  терпела,
но потом не выдержала, и прошептала:
   - Отец, не надо так сильно.
   Эремон попытался разжать руку, но не смог: человек, лишившийся  грации,
почти не способен расслабить мышцы. Его усилие привело лишь  к  тому,  что
хватка стала еще крепче. Шемуаз прикусила губу.
   - Отец... - взмолилась она, - отпусти, пожалуйста отпусти.
   Бедняжке показалось, что он разгадал обман и хочет  ее  наказать.  Лицо
Эремона  исказила  страдальческая  гримаса.  Собрав  всю  волю,  он  снова
попробовал ослабить хватку. В первое мгновение, рука его  стиснула  нежное
запястье дочери еще сильнее, но потом пальцы все же разжались.
   Похлебку все еще не принесли, а утративший эластичность желудок Эремона
мог переваривать только жидкую пищу.
   - Отец, - пролепетала Шемуаз сквозь слезы. - Я ждала  тебя  так  долго.
Если бы ты мог рассказать, что с тобой случилось...
   Эремон  Воттания  Солетт  был  захвачен  в  плен  в  Авене,  в  зимней,
приморской резиденции Радж Ахтена.
   Вскарабкавшись по белокаменной стене, он  забрался  в  окно,  прикрытое
кисеей  бледно-лиловых  занавесей,  и  попал  в  помещение,  где   курился
жасминовый фимиам, а на низких кушетках спали темноволосые, нагие, если не
считать полупрозрачных вуалей, женщины.  То  был  гарем  Радж  Ахтена.  На
сандаловом столике - латунный кальян с  восемью  трубками,  отходившими  в
стороны как щупальцы осьминога. Черно-зеленые  шарики  опиума  внутри  уже
прогорели почти до пепла. На какой-то миг рыцарь позволил себе  помедлить,
залюбовавшись  обольстительными   красавицами.   В   расставленных   между
кушетками золотых жаровнях тлели уголья, наполняя комнату приятным теплом.
Мускусный аромат красавиц казался бы райским, но впечатление портил резкий
запах опиума.
   Из соседней комнаты  послышался  прерывистый  женский  смех  и  сладкие
стоны. Эремона охватило возбуждение, у него появилась надежда застать Радж
Ахтена врасплох.  Напасть  на  Волчьего  Лорда  когда  тот,  обнаженный  и
безоружный, предается любовным утехам.
   Прижавшись спиной к стене, облаченный в черное, воин уже  вытащил  свой
кинжал, когда одна из одалисок  неожиданно  открыла  глаза  и  увидела  за
занавеской темную фигуру.
   Одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, воин вонзил кинжал в
горло несчастной женщины, но было уже поздно. Та успела издать крик.
   Увлекшись лицезрением красавиц, Эремон не приметил маленького  алькова,
где дремал страж гарема. Пробужденный  испуганным  воплем  евнух  выскочил
оттуда и обрушил на голову рыцаря тяжелый  посох  За  поимку  убийцы  этот
упитанный малый с женоподобными, как свойственно евнухам, чертами, высоким
голосом и мягкими, словно у лани, карими глазами получил  от  Радж  Ахтена
щедрую награду. Евнуху по имени Салим аль Дауб было позволено принять  дар
грации у самого Эремона.
   Возможно,  Рыцарь  Справедливости  предпочел  бы  смерть  необходимости
уступить дар слуге Волчьего Лорда, но он остался в живых, ибо в сердце его
теплились две великих надежды. Первая заключалась в том, что  он  надеялся
вернуться когда-нибудь в Гередон и хотя бы разок взглянуть на свою дочь
   Сейчас, видя перед собой юную женщину, столь же прекрасную, какой  была
ее мать, Эремон не мог сдержать слез. Мечта его стала явью.


   С болью в душе взирала Шемуаз на  отца.  Каждый  вздох  давался  ему  с
великим трудом. Казалось немыслимым, что человек мог выдержать такую  муку
в течение долгих шести лет.
   - Отец, милый, что я могу для тебя сделать? - спросила она.
   Несколько долгих мгновений Эремон силился заговорить, и под конец сумел
вымолвить всего два слова.
   - Убей... нас.






   Месяц Урожая день двадцать первый




   В тридцати милях к югу от замка Сильварреста, возвышаясь  на  четыреста
футов над Даннвудом, уходила в небо  гора  под  названием  Тор  Холлик,  с
утесов которой отлично просматривалась вся местность вокруг.
   Когда-то, много лет назад,  тут  стояла  крепость,  от  которой  теперь
осталась лишь маленькая груда камней.  Остальные  растащили  крестьяне,  с
успехом использовав их при постройке своих домов.
   Король Менделлас Дракен Ордин без особых удобств пристроился на обломке
покрытой лишайником колонны, глядя вдаль на окрестные холмы.  Чашка  очень
сладкого, ароматного чая приятно согревала руки.  Легкий  ветерок  шевелил
верхушки деревьев, играл парчовым плащом короля. Над его головой на  своих
кожистых крыльях кругами летала пара грааков. Их негромкие призывные крики
были отчетливо слышны в ночной тишине, а похожие  на  летучих  мышей  тела
казались огромными по сравнению с крошечными точками звезд.
   Король Ордин, однако, их не замечал. Его внимание было сосредоточено на
огне, пылавшем на одном из дальних холмов. Что это? Неужели и впрямь горит
замок Сильварреста?
   Мысль об этом причиняла ему невыносимую боль, терзала не только сердце,
но разум и душу. За те годы, что он бывал в этом королевстве, и оно  само,
и его король стали очень дороги ему. Может быть, даже слишком  дороги.  Во
всяком случае, именно эта привязанность привела сейчас к тому, что  сейчас
ему угрожала опасность.
   Следопыты Ордина донесли, что Радж Ахтен достиг замка в полдень. Атака,
по-видимому, была неожиданной и скорой, если сейчас замок уже пылал.
   Однако,  глядя  на  всполохи,  озаряющие  небо,  Ордин  опасался,   что
произошло нечто гораздо более страшное.
   В лесу, ниже того места, где он сидел, разбили лагерь  две  тысячи  его
воинов. Целый день  они  скакали  на  пределе  возможного  и  сейчас  были
совершенно измотаны. Расставшись с Габорном, Боринсон  поспешил  к  своему
королю. Это был нелегкий путь - позади себя он оставил четыре трупа.
   Принц, его сын, в пылающем замке! Эта мысль  заставляла  сердце  короля
Ордина колотиться,  как  бешеное.  Яростные  желания  распирали  его.  Ему
хотелось послать в  замок  шпиона  и  выяснить,  там  ли  Габорн,  как  он
опасался. Ему хотелось напасть на замок и спасти сына. Пустое, все пустое.
Будь эта площадка чуть-чуть попросторнее, он встал бы и принялся мерить ее
шагами.
   Но даже этого он не мог.
   Единственное, что было в его силах, это с каждым мгновением все сильнее
возмущаться  безрассудством  Габорна.  Такой  храбрый,  такой  решительный
мальчик! И такой безнадежно глупый. Неужели он и в самом деле полагал, что
Радж Ахтена интересует только этот замок? Какая чушь! Без сомнения,  Лорду
Волку было известно, что Ордин каждый год приезжает сюда на охоту. И,  без
сомнения, он понимал, что ключом к завоеванию Севера является  уничтожение
Дома Ордина.
   Нет, вся эта эскапада была не более чем ловушкой. Вроде  того,  как  на
Юге охотятся на львов, с загонщиками  в  кустах  и  копьеносцами,  которые
держатся позади. Захват Радж  Ахтеном  замка  Сильварреста  -  это  те  же
загонщики в кустах, отвлекающие  на  себя  внимание  льва.  Ордин  отослал
разведчиков на юг и восток, уверенный,  что  выяснится  -  копьеносцы  уже
отрезали ему путь домой. Можно не сомневаться, все дороги перекрыты.  Если
Радж Ахтен разыграет свою партию как задумал, он уничтожит Дом Ордина и  в
придачу получит Гередон.
   Безрассудство   подтолкнуло   Габорна   отправиться   к   Сильварреста.
Безрассудство и величие сердца.
   И все же король Ордин слишком долго был другом Сильварреста. Он знал  -
сложись обстоятельства по-другому и  окажись  Джас  Ларен  Сильварреста  в
беде, он первым пришел бы ему на выручку, сражался бы бок о бок с ним.
   Однако сейчас Ордину оставалось  лишь  смотреть  издалека,  как  пылает
город, и ждать сообщений от своих разведчиков. Шесть человек  на  хороших,
крепких конях. Долго ждать не придется. Хотя его  измученные  воины  и  их
кони нуждались в отдыхе, сам Менделлас этой ночью не  сомкнет  глаз,  как,
может  быть,  и  в  последующие  тоже.  Владея  более  чем  сорока  дарами
жизнестойкости, он мог не спать столько, сколько пожелает.
   Можно не сомневаться, Радж Ахтену этой ночью тоже будет не до сна.
   Чуть повыше на скале сидели два Хроно, самого Ордина и его сына.  Время
от времени король в недоумении поглядывал на них. Интересно, почему  Хроно
Габорна не последовал за ним? Если Габорн  и  впрямь  отправился  в  замок
Сильварреста, Хроно должен был бы сопровождать его. Может  быть,  каким-то
образом получилось так, что Хроно просто не  знал,  где  именно  находится
принц? Или, может быть, дело совсем не в  этом?  Может  быть,  его  сын  в
плену? Или мертв?
   Глядя в ночь, король позволил своему сознанию впасть в подобие дремоты,
одновременно раздумывая о том, насколько хорошо защищено  его  собственное
королевство. Временами у него возникало... ощущение... опасности, ощущение
чужого и враждебного присутствия на южной границе. Когда король Ордин  был
еще ребенком, отец объяснил ему, что умение чувствовать  такие  вещи  было
особенностью королей, присущей им по праву рождения.
   Насколько надежны крепости на границах, вот что беспокоило его.
   Вскоре вернулись разведчики с новостями. Сильварреста и в самом деле  в
плену - на закате он сдался без боя.
   Хуже, чем опасался Ордин. Услышав  печальную  весть,  он  достал  из-за
пояса дубовый лакированный почтовый  ларец,  запечатанный  личной  печатью
герцога Лонгмота. Там находилось письмо к королю Сильварреста.
   Разведчики Ордина перехватили посланца Лонгмота на рассвете. Хотя слово
"перехватили" вряд ли тут уместно. Точнее говоря,  прежде  этого  человека
убили и оттащили в кусты рядом с дорогой, где разведчики и обнаружили  его
труп. Ларец не попал бы к ним в руки, если бы  их  внимание  не  привлекла
вонь мертвого тела.
   Вся округа была наводнена захватчиками, которые  парами  разъезжали  по
дорогам.
   При обычных обстоятельствах Ордин не счел бы себя вправе вскрыть ларец,
и просто отослал его Сильварреста. Однако Сильварреста в  плену,  а  Ордин
очень  опасался,  что  письмо  из  Лонгмота  содержит  дурные  вести.   Не
исключено, что и  этот  замок  в  осаде.  Не  считая  замка  Сильварреста,
крепость Лонгмота была  самой  крупной  во  всем  Гередоне.  Хотя  в  этом
королевстве было еще  девятнадцать  крепостей,  они  защищали  несравненно
более мелкие города и селения, а пять из них даже и крепостями трудно было
назвать, столь незначительны были их фортификационные сооружения.
   Вот почему король Ордин сломал восковую печать, достал из ларца  свиток
тонкого желтого пергамента, развернул его и при свете  звезд  углубился  в
чтение. Чувствовалось, что писала женщина и что она торопилась - некоторые
слова были небрежно зачеркнуты.
   Облеченному всей полнотой власти королю, Джасу Ларену Сильварреста:  со
всем уважением, добрыми привет (зачеркнуто) пожеланиями и преданностью, от
герцогини Иммедайн От Ларен.
   Дорогой дядя, ты продан и предан. Мой муж (зачеркнуто) Без моего ведома
и согласия, мой муж предал тебя, позволив воинам Радж Ахтена пройти  через
Даннвуд. Судя по всему, после падения Гередона мой муж надеялся получить в
награду регентство и править вместо тебя.
   Но два дня назад сам  Радж  Ахтен  появился  здесь,  у  нас,  во  главе
могущественной армии. Мой муж приказал опустить для него подъемный мост  и
не оказывать ему сопротивления.
   В одну из последовавших затем долгих  ночей  Радж  Ахтен  взял  дары  у
многих и многих. В награду за предательство моего мужа он сам предал  его,
приказав насадив живьем на пику оконной решетки его собственной спальни.
   Радж Ахтен понимает, что предавший однажды может предать снова.
   Меня он сначала, принудил делать то, что жене позволено  делать  только
со своим мужем, а йотом заставил отдать ему дар обаяния. И  ушел,  оставив
регента,  нескольких   ученых   и   небольшую   армию,   чтобы   управлять
(зачеркнуто), держать в страхе город в его отсутствие.
   За два дня его регент высосал из этой страны все соки, отобрав  дары  у
сотен людей. Ему плевать, что будет с теми, кого он лишил даров,  -  будут
они жить или умрут. Множество беспомощных Посвященных лежат во дворе замка
и некому позаботиться о них. Меня саму он использовал как  вектор,  забрав
обаяние у сотен женщин. Мои сыновья, Врен и Дру, даром что они совсем  еще
дети, тоже служат векторами для Лорда Волка, снабжая его жизнестойкостью и
изяществом.
   Всего час назад немногие наши уцелевшие слуги  и  несколько  охранников
сумели найти в себе силы восстать и расправиться с нашими мучителями.  Это
была жестокая битва.
   Но они сражались не зря. Мы захватили сорок тысяч форсиблей!
   На этом месте король Ордин прервал чтение,  почувствовав,  что  ему  не
хватает воздуха. Он вскочил и сделал несколько шагов, испытывая  ощущение,
близкое к обмороку.
   Сорок тысяч форсиблей! Неслыханно! За двадцать  лет  во  всех  северных
королевствах не было отдано и взято столько даров. Ордин поднял взгляд  на
двух Хроно, сидящих над ним на скале. Они знали - не могли не знать! - что
эти форсибли были спрятаны там. Клянусь Силами, подумал Ордин, хотел бы  я
знать хотя бы тысячную долю того, что еще было известно этим Хроно!
   А Радж Ахтен, оказывается, вовсе не так уж умен. Только глупец стал  бы
держать такое богатство в одном месте. Кто-то непременно украл бы их, рано
или поздно.
   Клянусь Силами, подумал Ордин, это сделаю я!
   Если только это не ловушка. Неужели Радж Ахтен и в  самом  деле  верил,
что теперь Лонгмот навеки принадлежит ему?
   Ордин задумался. Возможно ли  такое,  чтобы  кто-то  ворвался  в  чужой
замок,  отобрал  дары  у  членов   королевской   семьи,   у   всех   самых
могущественных воинов, фактически за одну ночь покончив со своими врагами?
Почему нет, если он украл у них силу и оставил их полностью сокрушенными и
растоптанными?
   Герцогиня пишет, что сумели восстать слуги  дома...  несколько  воинов.
Значит, теперь они были мертвы -или полностью лишились  своих  даров.  Что
же, может быть, это и не было ловушкой.
   Радж Ахтен поручил своим людям  сохранить  для  него  это  сокровище  в
Лонгмоте, прекрасном замке, великолепно защищенном. Можно ли найти  лучшее
место для такого множества форсиблей? И до  замка  Сильварреста  недалеко,
так что при необходимости можно послать за ними, чтобы вытягивать дары  из
своих врагов. Хотя наверняка некоторое количество форсиблей он прихватил с
собой.
   Король Ордин продолжил чтение.
   Уверена, что эти форсибли очень пригодятся тебе  во  время  войны.  Тем
временем,  основные  силы  нашего  врага  продвигаются  с  юга.  Судя   по
сообщениям, они должны быть здесь примерно через четыре дня.
   Я послала гонцов к Гроверману и Дрейсу, умоляя о  помощи.  Надеюсь,  мы
сможем выдержать осаду, если они не откажут нам.
   Лорд Волк лишил меня и стражи, и воинов. Все их дары он  забирает  себе
через моих сыновей.
   Сейчас Радж Ахтен  уже  на  пути  к  замку  Сильварреста.  Надеюсь,  он
доберется до вас не раньше, чем в ночь перед Хостенфестом.
   Он очень, очень опасен. Владея огромным количеством даров  обаяния,  он
сияет, точно Солнце. Долгие годы  в  Лонгмоте  жило  множество  тщеславных
женщин, каждая из которых надеялась и  стремилась  быть  прекраснее  своей
соседки. Теперь вся их красота стала достоянием Лорда Волка - через меня.
   Но я недолго буду орудием в руках твоих врагов.
   Пройдет не больше двух дней, и все, кто в Лонгмоте отдал дары, умрут от
моей руки. Сердце разрывается при мысли, что придется убить и сыновей,  но
это единственный способ  вернуть  к  жизни  воинов,  без  которых  нам  не
защитить город.
   Я спрятала форсибли. Они зарыты в Бредсфорском поместье, на  поле,  где
растет репа.
   Полагаю, мм больше не увидимся с тобой. По крайней мере, в этой  жизни.
Я назначила своего капитана Седрика Темпеста временным главой Лонгмота.
   Мой муж все еще висит на решетке окна, с  кишками,  обмотанными  вокруг
шеи. Я не приказываю снять этого злодея. Если бы я могла предположить, что
он окажется предателем, я бы вела себя с ним по-другому.
   Теперь я пойду и наточу нож. Если я потерплю неудачу,  ты  знаешь,  что
делать.
   Твоя преданная племянница, герцогиня Иммедайн От Ларен.
   Когда Менделлас Ордин закончил чтение, сердце у него колотилось,  точно
молот. Он отложил письмо. "Ты знаешь, что делать". Во все времена те,  кто
становился вектором,  умоляли  об  одном:  "Убей  меня,  если  я  не  могу
покончить с жизнью сам!"
   Король Ордин не раз встречался с герцогиней. Она всегда производила  на
него впечатление тихой маленькой женщины, слишком робкой для подвигов.
   Ей потребуется немалая сила, чтобы убить детей, а потом и себя.  И  все
же король Ордин понимал, что выбора у нес нет. Радж Ахтен завладел  дарами
ее воинов, и пока живы члены королевской семьи, ставшие  векторами,  воины
не способны сражаться.