-----------------------------------------------------------------------
   Arthur C.Clarke. Earthlight (1955). Пер. - М.Пчелинцев.
   "Миры Артура Кларка". "Полярис", 1998.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------





   Поднимаясь с погруженной в ночную тьму равнины  на  взгорье,  монорельс
терял  скорость.  "Скоро  и  солнце  догоним",  -  подумал  Садлер.  Здесь
терминатор двигался совсем  медленно,  при  желании  человек  мог  бы  без
особого труда идти с ним вровень,  удерживать  раскаленный  шар  точно  на
горизонте - пока не захотелось бы передохнуть.  Но  даже  и  потом  солнце
будет закатываться так медленно и неохотно, что только через час с  лишним
последний его ослепительный сегмент  исчезнет  и  наступит  долгая  лунная
ночь.
   Сквозь эту ночь и  мчался  сейчас  Садлер,  пересекая  землю,  открытую
первопроходцами два столетия тому назад, со скоростью пятисот километров в
час. Кроме него и истомленного скукой кондуктора, чьи обязанности, похоже,
ограничивались приготовлением для пассажиров кофе, в вагоне  ехали  четыре
астронома  Обсерватории,  остальные  места  пустовали.  Дружелюбно  кивнув
своему попутчику при входе, жрецы науки тут же перестали его замечать и  с
головой погрузились  в  какой-то  свой  -  научный,  конечно  же  -  спор.
Несколько уязвленный таким пренебрежением, Садлер утешился мыслью, что его
приняли не за новичка, впервые выполняющего задание на Луне, а за бывалого
старожила.
   Свет,  горящий  в  салоне,  не  давал  возможности  толком  рассмотреть
окутанную тьмой местность, над  которой,  почти  бесшумно,  мчался  вагон.
"Тьма" - это, пожалуй, слишком сильно сказано. Солнце все  еще  оставалось
за горизонтом, но почти в зените висела  Земля,  приближавшаяся  к  первой
четверти. Через неделю, в  лунную  полночь,  родная  планета  человечества
превратится в  ослепительный  диск  -  ослепительный  в  самом  буквальном
смысле, глядеть на "полную Землю" незащищенными глазами невозможно.
   Садлер встал, миновал все еще увлеченных спором астрономов и направился
вперед, к небольшому купе, отделенному от салона  плотной  занавеской.  Не
успевший еще привыкнуть к тяготению в одну шестую земного,  он  пробирался
по  узкому  коридору,  зажатому  между  туалетами  и  кабиной  управления,
медленно и осторожно.
   Вот теперь что-то видно; обзорные окна могли бы быть и побольше, но это
не допускалось по каким-то малопонятным соображениям безопасности.  Однако
здесь не мешал внутренний свет, так что  можно  было  наконец  насладиться
застывшим великолепием этого древнего, пустынного мира.
   Застывшим... Да, было совсем не трудно  поверить,  что  за  окнами  уже
двести градусов ниже нуля, хотя солнце зашло всего несколько часов  назад.
Собственно говоря, впечатление холода создавал скорее не пролетающий  мимо
ландшафт, а голубовато-зеленый, льющийся  на  него  свет;  в  стылом  этом
сиянии, отраженном от морей и облаков далекой  Земли,  не  было  ни  грана
тепла. Странный парадокс, подумал Садлер, ведь сам по себе повисший в небе
мир полон тепла и уюта.
   Впереди летящего сквозь ночь ("земную", что ли? Ведь на Земле я  сказал
бы  "лунную")  вагона  прямой,   как   стрела,   тянулся   тонкий   рельс,
поддерживаемый как-то слишком уж редко  поставленными  опорами.  Еще  один
парадокс, этот мир на них не скупится. Ну почему  бы  солнцу  не  заходить
по-человечески,   на   западе?   Этому   было   какое-то   очень   простое
астрономическое объяснение, но сейчас Садлер не мог его  вспомнить.  Затем
он сообразил, что, если  разобраться,  все  подобные  названия  совершенно
произвольны и их могли перепутать при составлении карты  новых  просторов,
завоеванных человеком.
   Путь все еще шел вверх; сперва все поле зрения  занимал  крутой,  почти
отвесный обрыв. Слева - это что же будет, юг, что ли? - местность  спадала
вниз слоистыми, неровными террасами; похоже, что когда-то,  миллиарды  лет
назад, изливающаяся из раскаленной сердцевины Луны  лава  застывала  здесь
серией последовательных, все ослабевающих волн.  Леденящий  душу  вид,  но
ведь и на Земле есть места ничуть  не  более  жизнерадостные.  Например  -
мрачная, враждебная всему живому Аризонская пустыня, а склоны Эвереста еще
хуже,  здесь,  на  Луне,  нет  хотя  бы  тамошнего  вечного,   до   костей
пронизывающего ветра.
   А потом Садлер с трудом сдержал крик: обрыва вдруг не стало, он  исчез,
словно обрубленный исполинским зубилом, и справа открылась новая  картина.
С трудом верилось, что этот  потрясающий  эффект  -  случайность,  что  он
создан спонтанным артистизмом Природы.
   Словно ангелы в огненной своей  славе,  вдоль  края  неба  нескончаемой
чередой шагали вершины Апеннин, раскаленные последними  лучами  заходящего
солнца. Внезапный взрыв света почти выжигал сетчатку; Садлер  инстинктивно
зажмурился и прикрыл глаза рукой. Через несколько секунд, когда он снова -
и опасливо - их открыл, мир  оказался  совершенно  преображенным.  Звезды,
заполнявшие небо, исчезли - сузившиеся зрачки не могли их  уже  различить;
Земля - бывшая только что  ослепительно  яркой  -  превратилась  в  жалкий
зеленоватый лоскуток. Даже  с  расстояния  в  сотню  с  лишним  километров
залитые солнцем горы затмевали все остальные источники света.
   Фантастические пламенные пирамиды словно не  имели  под  собой  никакой
опоры, они  парили  в  небе  подобно  земным  закатным  облакам  -  линия,
отделяющая  день  от  ночи,  была  настолько  резкой,  что  подножия   гор
совершенно  скрывались  в  непроницаемом  мраке,  казалось,  что   реально
существуют только сверкающие вершины. Пройдут еще долгие часы, прежде  чем
последний из этих горделивых пиков погрузится в ночную тень.
   Занавески  раздвинулись,  пропуская  в   смотровое   купе   одного   из
астрономов. Все еще уязвленный  полным  пренебрежением  спутников,  Садлер
неловко молчал. К счастью, проблема этикета разрешилась без его участия.
   - Стоит того, чтобы лететь сюда с Земли? - спросил почти неразличимый в
темноте сосед.
   - Да, несомненно, - согласился Садлер, но тут  же  добавил  подчеркнуто
безразличным тоном: - Только это в первое  время,  а  потом  привыкнешь  и
перестанешь замечать.
   Из темноты донеслось хмыканье:
   - Не сказал бы. Некоторые вещи никогда не приедаются,  сколько  тут  ни
живи. Только что с корабля?
   - Да. Прилетел вчера вечером на "Тихо  Браге".  Ничего  еще  толком  не
видел.
   Садлер заметил, что бессознательно подражает отрывистой,  состоящей  из
коротких  фраз  речи   собеседника.   Интересно,   они   все   здесь   так
разговаривают? Может быть, пытаются экономить воздух?
   - Где будете работать? В Обсерватории?
   - Вроде того, хотя я  и  не  буду  в  штате.  Я  бухгалтер.  Анализирую
затратную эффективность здешних работ.
   В купе нависла долгая, задумчивая тишина.
   - Вы уж извините меня за невежливость, - снова заговорил астроном. -  Я
должен был представиться. Роберт Молтон. Начальник  отдела  спектроскопии.
Вот, теперь будет у кого спросить, как начисляется подоходный налог.
   - Боюсь, может дойти и до этого, - сухо заметил Садлер.  -  Меня  зовут
Бертрам Садлер. Я из аудиторского бюро.
   - Хм-м. Думаете, мы здесь транжирим деньги попусту?
   - Это решат другие. Я должен прояснить, как вы их тратите, а не почему.
   - Развлечение вам предстоит еще то. Здесь каждый докажет,  что  на  его
работу нужно в два раза больше денег,  чем  ассигновано.  Да  и  вообще  -
каким,  к  черту,  образом  можно  налепить  ценник   на   чисто   научное
исследование?
   Эту проблему Садлер обдумывал довольно давно, однако счел за лучшее  не
вдаваться в объяснения. От добра добра не  ищут;  легенду  восприняли  без
всяких сомнений - стараясь сделать ее  еще  убедительнее,  обязательно  на
чем-нибудь сгоришь. Он не был особенно хорошим лжецом, хоти надеялся,  что
мало-помалу умение придет.
   Во всяком случае, то, что услышал сейчас Молтон, было  чистой  правдой,
жаль только, что не всей правдой, а какими-то там пятью ее процентами.
   - Я вот тут думаю, - заметил он, указывая на пылающие впереди  вершины,
- как мы преодолеем эти горы. Туннелем - или поверху?
   - Поверху, - откликнулся Молтон.  -  Они  не  такие  уж  высокие,  хотя
выглядят, конечно же, здорово. Вот посмотрите на горы Лейбница и на хребет
Оберта - те раза в два выше.
   Для начала хватит и этих, подумал Садлер. Плавно, но  неуклонно  трасса
уходила вверх. Навстречу  низко  сидящему  на  единственном  своем  рельсе
вагону мчались скалы  и  дикие  каменистые  обрывы;  с  бешеной  скоростью
промелькнув, они исчезли позади, в почти непроглядной тьме.  Единственное,
пожалуй, место в мире, где человек может путешествовать так быстро - и так
близко от земли. Ни один реактивный лайнер,  несущийся  над  облаками,  не
создает у своих пассажиров такого пугающе-острого впечатления скорости.
   Будь сейчас день, Садлер мог бы  полюбоваться  на  чудеса  строительной
техники, перебросившие эту дорогу через подножия Апеннин,  однако  темнота
скрывала  паутинно-тонкие  мосты  и  объезды  вокруг  слишком  уж  широких
провалов; он видел только все те же вершины - сказочные огненные  корабли,
плывущие в безбрежном океане ночи.
   А  затем  далеко  на  востоке  из-за  края  Луны  высунулся  крошечный,
ослепительно сверкающий ломтик - вагон  вышел  из  тьмы  на  свет,  догнал
Солнце в его беге по угольно-черному небосводу. Сияние, затопившее кабину,
заставило Садлера отвернуться  от  окна,  и  он  впервые  ясно  рассмотрел
попутчика.
   В свои пятьдесят с лишком лет доктор  (или  надо  "профессор"?)  Молтон
сохранил роскошную гриву черных, без  малейшего  проблеска  седины  волос.
Лицо - очень уродливое, но при этом очень к себе располагающее.  Глядя  на
такое лицо, сразу чувствуешь, что перед тобой насмешливый,  преисполненный
здравого смысла философ, этакий современный Сократ, достаточно далекий  от
житейской суеты, чтобы любому человеку дать непредвзятый совет, но в то же
самое время  ничуть  не  чуждающийся  людского  общества.  "Золотая  душа,
скрывающаяся под внешней грубой оболочкой", - подумал  Садлер  и  чуть  не
сморщился от пошлости этой избитой фразы.
   Они обменялись внимательными, оценивающими взглядами  -  два  человека,
догадывающихся, что это не последняя их встреча, очень  напоминали  сейчас
двух обнюхивающих друг друга собак. Затем Молтон улыбнулся;  наморщившись,
его лицо стало почти таким же корявым, как пролетающий за окнами пейзаж.
   - Насколько я понимаю, первый  для  вас  лунный  восход...  не  совсем,
правда, обычный - не в той стороне и без последующего дня. Жаль,  что  все
продлится каких-то десять  минут  -  перевалив  через  гребень,  мы  снова
окунемся в ночь. И следующего, более правильного  восхода  придется  ждать
две недели.
   - А не слишком ли это утомительно  -  сидеть  взаперти  по  две  недели
подряд?
   Задав вопрос, Садлер сразу  же  прикусил  язык  -  это  можно  же  было
сморозить такую глупость. Однако Молтон не стал смеяться и ответил  вполне
серьезно:
   - Сами увидите. День или ночь - под землей этого не замечаешь. А  выйти
на поверхность можно когда угодно.  Некоторые  даже  предпочитают  ночь  -
земной свет создает у них романтическое настроение.
   Монорельс достиг верхней точки своей  траектории.  Оба  путешественника
замолкли,  наблюдая,  как  озаренные  солнцем  пики  на  несколько  секунд
загородили половину неба, а затем побежали, быстро уменьшаясь,  назад.  Со
стороны Моря Дождей склон был гораздо круче;  вагон  быстро  опускался,  и
Солнце сперва превратилось из сверкающего ломтика в полоску,  затем  стало
крошечной  огненной  точкой  -  и   потухло.   Под   самый   конец   этого
искусственного заката, за несколько секунд до окончательного погружения  в
тень Луны, был потрясающий момент, который никогда не исчезнет  из  памяти
Садлера. Они двигались вдоль гребня, уже  окутанного  непроглядной  тьмой,
однако путевой рельс, тянувшийся в каких-то метрах над  поверхностью,  все
еще был освещен последними лучами солнца. Казалось, что  вагон  мчится  по
висящей  в  пространстве  ленте   пламени,   созданной   скорее   каким-то
волшебством, чем технической изобретательностью человека. Затем наступила,
ночь, и все волшебство развеялось.  В  небе  постепенно,  одна  за  одной,
зажигались звезды - глаза Садлера начинали привыкать к темноте.
   - А вы везучий, - заметил Молтон. - Сотню раз проезжал по этому месту и
никогда не видел ничего подобного. Идемте в вагон - скоро  будут  кормить.
Все равно смотреть больше нечего.
   А вот это уж, подумал Садлер,  и  совсем  неверно.  Теперь,  с  заходом
солнца, снова вступил в свои права свет Земли, заливающий огромную,  вечно
сухую равнину, так неточно названную в древности Морем Дождей. Зрелище  не
такое яркое, как оставшиеся  позади  горы,  но  и  от  него  перехватывало
дыхание.
   - Я постою еще. Это вы ко всему тут привыкли, а мне хочется смотреть  и
смотреть.
   - Ничуть вас не осуждаю, - добродушно рассмеялся Молтон.  -  Боюсь,  мы
тут и вправду отвыкли удивляться чудесам.
   Вагон летел вниз под головокружительно крутым углом, на Земле это  было
бы настоящим  самоубийством.  А  навстречу  поднималась  призрачно-зеленая
равнина, огороженная по краю цепочкой невысоких  гор  -  просто  холмиков,
если сравнивать с  горделивыми  вершинами,  оставшимися  позади.  А  затем
горизонт снова сжался в непривычно узкое - как и должно быть  на  шаре,  в
три с половиной раза меньшем, чем Земля, - кольцо.
   Садлер проследовал за Молтоном в салон, где  проводник  уже  расставлял
подносы.
   - У вас всегда так мало пассажиров? - поинтересовался  он,  проходя  на
свое место. - Не очень-то экономично.
   - Экономию можно понимать по-разному, - пожал плечами  Молтон.  -  Если
судить по бухгалтерским книгам, многие из здешних дел выглядят  более  чем
странно. Но к дороге это не относится, ее  эксплуатация  стоит  совсем  не
дорого. Оборудование служит практически  вечно  -  ничто  не  ржавеет,  не
портится. Профилактический ремонт раз в два года - вот, собственно, и  вся
забота.
   Как же он об этом не подумал? Садлеру  предстояло  узнать  здесь  очень
много нового, кое-что - на своей собственной шкуре.
   Обед оказался достаточно съедобным, хотя оставалось полной загадкой, из
чего он был  приготовлен.  По  большей  части  Луна  кормилась  продукцией
гидропонных ферм, чьи огромные  -  конечно  же,  герметические  -  теплицы
раскинулись в экваториальных областях на  десятки  квадратных  километров.
Похожее на говядину мясо  было,  вне  всякого  сомнения,  синтетическим  -
Садлер где-то слышал, что единственная местная  корова  роскошествовала  в
зоопарке Гиппарха [один из лунных кратеров], нимало не рискуя превратиться
в бифштекс. Его необыкновенно  цепкая  память  имела  привычку  ухватывать
такие вот клочки совершенно бесполезной информации и хранить их затем с не
меньшей тщательностью, чем что-нибудь действительно ценное.
   На сытый желудок  астрономы  оказались  более  общительными;  во  время
проведенной  доктором  Молтоном  церемонии  знакомства   они   вели   себя
достаточно дружелюбно и даже сумели несколько минут  подряд  не  обсуждать
свою работу. При всем при том не вызывало  никаких  сомнений,  что  ученые
воспринимают и этого свалившегося вдруг им на  голову  бухгалтера,  и  его
миссию с некоторой тревогой. Садлер буквально видел, как они перебирают  в
уме все свои расходы по работе и лихорадочно обдумывают,  что  отвечать  в
случае возможных придирок. Разумеется, доводы их окажутся в высшей степени
убедительными  и  любая   попытка   найти   перерасход   будет   встречена
развешиванием большого количества весьма научной лапши на уши и  пусканием
не  менее  научной  пыли  в  глаза.  Со  всем  этим  ему  уже  приходилось
встречаться, и не раз - но в более простой обстановке.
   Еще час с небольшим -  и  конец  пути.  Последний  перед  Обсерваторией
перегон пересекал Море Дождей почти по прямой, если не считать  небольшого
объезда к востоку - трассировщики дороги не захотели прокладывать ее через
холмистую местность, прилегающую к огромной, окруженной отвесными  стенами
равнине кратера Архимеда. Садлер уселся поудобнее, вытащил свои  бумаги  и
углубился в их изучение.
   В развернутом виде структурная схема  организации  едва  уместилась  на
столике. Этот шедевр бюрократического искусства, аккуратно напечатанный  в
несколько красок - чтобы выделить разные отделы Обсерватории, - вызывал  у
Садлера сильное раздражение. Человек есть животное, изготавливающее орудия
- такое было, кажется, определение?  Современного  человека  точнее  будет
определить как животное, зазря изводящее бумагу.
   Наверху  -  "Директор"  и   "Заместитель   директора",   дальше   схема
распадается на  три  части,  озаглавленные  "Администрация",  "Технические
службы" и "Обсерватория". Садлер поискал доктора Молтона - ну да, вот  он,
конечно, в разделе "Обсерватория", прямо под "Научным  руководителем",  во
главе  короткой  колонки  фамилий,  помеченной  надписью  "Спектроскопия".
Уважаемый  доктор  имел  шестерых  ассистентов,  с  двоими  из  которых  -
Джеймисоном и Уилером - Садлер только  что  познакомился.  Как  оказалось,
последний из пассажиров вагона совсем не принадлежал к ученой  братии.  Он
имел на схеме свой  собственный,  личный  прямоугольник  и  не  подчинялся
никому, кроме самого директора. У Садлера  появились  сильные  подозрения,
что секретарь Уагнэл - весьма влиятельная в этих местах персона, и  с  ним
стоит сойтись поближе.
   Он изучал схему уже добрые полчаса и с головой  ушел  в  хитросплетения
квадратиков и линий, когда кто-то включил радио. Садлер ничуть не возражал
против  негромкой  музыки,  заполнившей  салон   -   его   способность   к
сосредоточению могла совладать и с гораздо худшими помехами. Затем  музыка
смолкла, после краткой  паузы  прозвучало  "би-ип,  би-ип,  би-ип,  би-ип,
би-ип, бип!" сигнала времени, а сразу следом - мягкий  убаюкивающий  голос
диктора:
   - Вы слушаете Землю, второй канал межпланетной  службы.  Шестой  сигнал
соответствовал двадцати одному часу по Гринвичу. Передаем новости дня.
   Никакого треска, никаких помех, голос звучит ясно и  отчетливо;  полное
впечатление, что передачу ведет местная станция. Однако  Садлер  видел  на
крыше вагона направленную в  небо  антенную  тарелку  и  точно  знал,  что
слушает сейчас прямую трансляцию. Каждое из этих слов покинуло Землю  чуть
больше секунды назад, они уже пролетели мимо Луны и мчатся дальше, в самые
глубины космоса. Кто-то услышит их через несколько минут - и  даже  часов,
если передачу примут корабли  Федерации,  находящиеся  сейчас  за  орбитой
Сатурна. И этот голос Земли будет лететь  и  лететь,  распространяясь  все
шире и затихая, в те места, до которых человек не успел еще  добраться,  и
наконец где-то там, по  пути  к  альфе  Центавра,  затихнет  окончательно,
поглощенный неумолчным радиошепотом самих звезд.
   - Передаем новости дня. Как только что сообщили из  Гаити,  Конференция
по планетарным  ресурсам  закончилась  полным  провалом.  Завтра  делегаты
Федерации покидают Землю, а тем временем канцелярия  президента  выступила
со следующим заявлением...
   Все это не было для Садлера неожиданностью,  однако  какой  толк  знать
заранее, что вот сейчас тебе на голову свалится кирпич - такое предвидение
ничуть не уменьшает  силу  удара,  разве  что  дает  возможность  горестно
возгласить: "Ну вот, сбылись наихудшие мои  опасения!"  А  попутчики?  Как
они, понимают, насколько все это серьезно?
   Понимают. Секретарь Уагнэл  судорожно  мнет  рукой  подбородок;  доктор
Молтон откинулся на спинку кресла  и  прикрыл  глаза;  Джеймисон  и  Уилер
мрачно уставились в темный провал окна. Да, они понимают. Отдаленность  от
Земли не отрезала их от потока земных событий.
   Казалось, что сквозь стенки вагона просачивается  нечеловеческий  холод
лунной ночи - таким леденящим ужасом  веяло  от  этого  безликого  голоса,
невозмутимо перечисляющего пункты разногласий, обвинения и контробвинения,
взаимные угрозы, чуть-чуть  прикрытые  фиговыми  листками  дипломатических
эвфемизмов. Интересно, а все ли население Земли  понимает  страшный  смысл
случившегося? Вряд ли,  скорее  всего  миллионы  людей  так  и  продолжают
пребывать в блаженном самообмане, не рискуя  взглянуть  горькой  истине  в
лицо. Пожмут плечами и  скажут  с  натужным  безразличием:  "Да  чего  тут
беспокоиться - как-нибудь пронесет".
   Но  Садлер  не  верил,  что  пронесет.  Сидя  в  этом  маленьком,  ярко
освещенном цилиндре, мчавшемся  на  север  через  Море  Дождей,  он  четко
осознавал, что впервые за последние двести лет над  человечеством  нависла
угроза войны.





   "Начало войны, если она все-таки начнется,  -  думал  Садлер,  -  будет
скорее  трагедией  обстоятельств,  чем  результатом  чьей-то  сознательной
политики". И действительно, единственная - но очень  серьезная  -  причина
столкновения Земли с ее бывшими колониями  сильно  смахивала  на  дурацкую
шутку матери-природы.
   Задание было неожиданным как снег на голову,  однако  Садлер  и  прежде
прекрасно знал основные факты, определившие теперешний кризис; этот  нарыв
созревал не первое десятилетие, а зародился он из-за уникального положения
Земли.
   Людям очень повезло. Минеральные богатства их родной планеты  не  имеют
себе равных в Солнечной системе. Благодаря этому подарку судьбы человек  с
почти  молниеносной  скоростью  развил  технику,  начал  осваивать  другие
планеты  и  тут   же   столкнулся   с   тем   неожиданным   и   неприятным
обстоятельством,  что   продолжает   полностью   зависеть   от   Земли   в
удовлетворении многих своих первоочередных потребностей.
   Земля - самая плотная из планет, в этом отношении  к  ней  приближается
только Венера. Однако у Венеры нет спутников, а  Земля  с  Луной  образуют
двойную систему, не имеющую известных аналогов. Как возникла такая система
- загадка для ученых, однако  можно  с  уверенностью  сказать,  что  в  те
далекие времена, когда Земля была еще расплавленным шаром, Луна  вращалась
вокруг нее по значительно  более  тесной  орбите,  поднимая  в  пластичном
веществе своей соседки - или, если хотите, хозяйки  -  огромные  приливные
волны.
   В результате кора Земли богата тяжелыми металлами, и не просто  богата,
а несравненно богаче, чем кора любой другой планеты. Та же самая,  скажем,
Венера хранит свои сокровища в ядре, где давление  и  температура  надежно
оберегают их от всех посягательств человека. Вот так и вышло, что по  мере
космической  экспансии  человеческой  цивилизации   нагрузка   на   быстро
иссякающие ресурсы материнской планеты непрерывно возрастала.
   Другие планеты обладали неисчерпаемыми количествами  легких  элементов,
однако могли только мечтать о  ртути,  свинце,  уране,  тории,  платине  и
вольфраме. Для многих из этих металлов не существовало никаких  замен,  их
крупномасштабный синтез так и оставался - несмотря на двести лет отчаянных
усилий - чудовищно  дорогим,  а  современная  техника  не  могла  без  них
существовать.
   Тем временем на  Марсе,  Венере  и  крупных  спутниках  внешних  планет
образовались независимые республики,  объединившиеся  затем  в  Федерацию;
ситуация с ресурсами была для молодых государств, мягко говоря,  досадной.
Она держала их в зависимости от Земли, мешала  дальнейшему  продвижению  к
рубежам Солнечной системы. Поиски на астероидах  и  спутниках,  копание  в
строительном мусоре, оставшемся после  формирования  крупных  миров,  чаще
всего не давали ничего, кроме льда и никому не нужных  камней.  За  каждым
граммом  драгоценных  -  дороже  золота  -  металлов  приходилось  идти  с
протянутой рукой все к тем же землянам.
   Но и это бы еще полбеды, не относись Земля к своим  молодым  и  шустрым
потомкам с завистью, непрерывно возраставшей в течение всех  двухсот  лет,
прошедших после начала  космических  полетов.  Песенка  старая,  как  мир:
достаточно вспомнить отношения Англии и  ее  американских  колоний.  Верно
сказано,  что,  хотя  история  и  не  повторяется,  исторические  ситуации
воссоздаются  раз  за  разом  с  почти   пугающей   регулярностью.   Люди,
управлявшие Землей, были несравненно умнее  Георга  Третьего,  однако  они
начинали вести себя подобно этому бесчестному монарху.
   У обеих конфликтующих сторон были  свои  извиняющие  обстоятельства  (а
когда их нет?). Земля устала, она обескровила себя, посылая  лучших  своих
сыновей к звездам. Она видела, что власть выскальзывает из рук, знала, что
не имеет будущего. Так чего же ради было ей ускорять этот процесс, снабжая
соперников необходимыми им орудиями?
   Федерация же глядела на мир, бывший когда-то ее колыбелью, с жалостью и
презрением. Она занималась вербовкой; многие из самых лучших ученых Земли,
многие из самых активных, непоседливых ее уроженцев перебирались на  Марс,
Венеру  и  спутники  гигантских  планет.  Здесь   проходил   новый   рубеж
человечества - рубеж, который будет расширяться вечно, уходя все дальше  и
дальше к  звездам.  Чтобы  достойно  встретить  такой  вызов,  нужно  было
обладать высочайшей  научной  квалификацией,  несгибаемой  решимостью.  На
Земле же  эти  достоинства  давно  утратили  решающее  значение,  и  Земля
прекрасно об этом знала - но не делала ничего для исправления ситуации.
   Все это могло породить несогласие и потоки взаимных обвинений, но никак
не более. К  прямому  насилию  мог  привести  только  какой-нибудь  новый,
неожиданный  фактор;  не  хватало  последней  искры,  которая   инициирует
вселенский взрыв.
   Теперь же искра была высечена. Садлер  узнал  об  этом  каких-то  шесть
месяцев назад, а большая часть мира и по сию пору пребывала  в  неведении.
Планетарная  разведка,  малоизвестная,  предпочитавшая  держаться  в  тени
организация, чьим сотрудником он стал против собственной воли, ни днем  ни
ночью не  оставляла  лихорадочных  попыток  нейтрализовать  ущерб.  Трудно
поверить, чтобы математический труд, озаглавленный "Количественная  теория
образования элементов лунной  поверхности",  вызвал  войну,  но  не  нужно
забывать, что когда-то в прошлом не  менее  теоретическая  статья  некоего
Альберта Эйнштейна войну закончила.
   Работу  эту  написал  профессор  Роланд  Филлипс,  мирный   оксфордский
космолог, нимало не интересовавшийся политикой. Он подал ее в  Королевское
астрономическое общество больше двух лет назад,  Так  что  объяснять,  чем
вызвана задержка с публикацией,  становилось  все  труднее  и  труднее.  К
величайшему  сожалению  -  именно  этот  факт  и  переполошил  Планетарную
разведку, - профессор Филлипс в святой своей простоте разослал  экземпляры
статьи марсианским и венерианским коллегам. Отчаянные  -  и  запоздалые  -
попытки перехватить эти отправления ни к чему не привели. Так  что  теперь
Федерация знает, что Луна - совсем не такой бедный мир, как считалось  все
эти двести лет.
   Знает - и знает, тут уж ничего не поделаешь, остается только хранить  в
строжайшей тайне другие,  не  менее  важные  обстоятельства,  связанные  с
Луной. Именно это и не удавалось - информация утекала с Земли на  Луну,  а
оттуда - на планеты.
   Обнаружив протечку в доме, думал Садлер,  вызывают  водопроводчика.  Но
что прикажете делать с протечкой невидимой  -  которая  к  тому  же  может
оказаться в любой точке мира, равного по площади Африке?
   Даже являясь сотрудником Планетарной разведки, он почти ничего не  знал
о  ее  размерах,  о  размахе  и  методах  ее  операций  и  все  еще  кипел
негодованием на грубое вмешательство этой организации  в  свою  жизнь.  По
профессии Садлер был бухгалтером, так что особенно притворяться ему сейчас
не приходилось. Некоторое время назад по причинам, которых он  не  знал  и
скорее всего никогда не узнает, с ним провели собеседование, закончившееся
предложении ем некоей не совсем  определенной  работы.  Он  согласился,  в
некотором роде добровольно - после прозрачного намека, что отказываться не
в его интересах.  Затем  последовали  шесть  месяцев  монашеской  жизни  в
канадской глуши (собственно говоря, он только думал, что живет  в  Канаде,
возможно, это была Гренландия или Сибирь). Его  почти  непрерывно  держали
под гипнозом и накачивали самой разнообразной информацией. И вот теперь он
на Луне, пешка в разыгрываемой кем-то межпланетной шахматной партии. Он  с
тоской мечтал о том времени, когда весь этот ужас закончится.  Неужели  же
бывают люди, добровольно  становящиеся  тайными  агентами?  Только  крайне
инфантильные  и  неуравновешенные   личности   могут   получать   какое-то
удовольствие от  такой  откровенно  нецивилизованной  деятельности.  Были,
конечно же, и кое-какие плюсы. В нормальной обстановке он  никогда  бы  не
попал  на  Луну,  полученные  сейчас  впечатления  и  опыт   могут   очень
пригодиться в дальнейшей жизни. Садлер всегда старался смотреть в будущее,
а особенно тогда, когда его удручало текущее  положение  вещей.  В  данный
момент положение вещей выглядело из рук вон плохо - что на личном, что  на
межпланетном уровне.
   Безопасность Земли - вещь весьма серьезная.  Слишком  серьезная,  чтобы
один отдельно взятый человек серьезно о ней  заботился.  Непомерное  бремя
межпланетной политики беспокоило Садлера значительно  меньше,  чем  мелкие
повседневные заботы. Постороннему наблюдателю могло бы  показаться  весьма
пикантным, что величайшая забота Садлера  была  связана  не  с  выживанием
человечества, а с одним-единственным человеческим  существом.  Простит  ли
когда-нибудь Жанетта, что он не приедет домой на годовщину свадьбы? И даже
не позвонит. Ни жена Садлера, ни его друзья ничуть не сомневались, что  он
где-то на Земле. А позвонить с Луны, не признаваясь,  где  ты  находишься,
невозможно - тебя сразу же выдаст запаздывание в две с  половиной  секунды
между вопросом и ответом.
   Планетарная разведка может очень многое, но ускорить радиоволны не  под
силу и ей. Она доставит ко времени подарок - но не сможет сказать Жанетте,
когда ее муж вернется домой.
   И она никак не сможет изменить того печального факта, что  в  ответ  на
вопрос жены, куда он уезжает, Садлер соврал. Соврал во славу Безопасности.





   Конрад Уилер кончил сравнивать ленты, на  секунду  задумался,  встал  и
трижды  обошел  лабораторию.  Глядя  на  него  сейчас,  любой  старожил  с
уверенностью сказал бы, что  спектроскопист  попал  на  Луну  сравнительно
недавно.  За  шесть  месяцев  работы  в  Обсерватории  он  не  успел   еще
окончательно привыкнуть к кажущейся  легкости  своего  тела.  Его  резкие,
угловатые, словно у марионетки на ниточках, движения резко контрастировали
с плавной, почти как в замедленном фильме или  во  сне,  походкой  бывалых
"лунатиков". Надо  сказать,  частично  в  этой  порывистости  был  виноват
темперамент  Уилера,  недостаток  у  него  самодисциплины,  склонность   к
поспешным выводам. Именно со  своим  темпераментом  он  и  пытался  сейчас
бороться.
   Ему случалось допускать ошибки -  но  ведь  на  этот  раз  не  остается
никакого места для сомнений. Факты неоспоримы,  вычисления  тривиальны,  а
ответ  -  ответ  внушает  почтительное  благоговение.  Одна  из   далеких,
затерянных в глубинах космоса звезд взорвалась, выплеснув  из  своих  недр
потоки невообразимой энергии. Уилер взял  листок  с  набросанными  на  нем
цифрами, по десятому разу их перепроверил и потянулся к телефону.
   - Это что, действительно важно? - недовольно проворчал Сэм Джеймисон. -
Ты меня выдернул из фотолаборатории,  я  как  раз  делаю  одну  штуку  для
Старого Крота. Ладно, говори, все равно нужно  подождать,  пока  пластинки
промоются.
   - Сколько им еще полоскаться?
   - Минут пять. Но потом я займусь следующими.
   - Мне кажется, что  это  очень  важно.  Тут  нужна  буквально  секунда.
Забегай, я тут рядом, в пятой приборной.
   За три сотни лет фотография изменилась очень  мало.  Уилер,  считавший,
что электроника может сделать все и еще немножко, воспринимал деятельность
старого своего приятеля как некий пережиток века алхимии.
   - Так  что  там?  -  с  обычным  своим  немногословием  поинтересовался
Джеймисон.
   Уилер ткнул пальцем в лежащую на столе перфоленту:
   - Я делал очередную проверку  амплитудного  интегратора.  Он  обнаружил
одну штуку.
   - А он только тем и занимается, - пренебрежительно фыркнул Джеймисон. -
Стоит кому-нибудь в Обсерватории чихнуть, как эта твоя железяка  открывает
новую планету.
   Скептицизм Джеймисона имел под собой серьезные основания. Интегратор  -
прибор очень сложный и капризный - ошибался при каждом  удобном  случае  и
даже без оного, а потому многие астрономы  считали,  что  от  него  больше
хлопот,  чем  толку.  Однако  директор  питал  к  этому  шкафу,   набитому
электроникой, нежную любовь, так что избавиться от него  было  невозможно,
во всяком случае - до смены руководства. Собственно говоря,  Маклорин  сам
же его и изобрел - в те далекие дни, когда  имел  еще  время  для  научной
работы. Автоматический страж небес, этот прибор оглядывал их год за годом,
терпеливо ожидая, когда же наконец вспыхнет новая звезда.
   - Вот эта запись, - сказал Уилер. - Посмотри сам, если не веришь.
   Джеймисон прогнал ленту через преобразователь, переписал числа,  сделал
быструю прикидку... После  чего  у  него  отпала  челюсть.  К  величайшему
облегчению - и удовлетворению - Уилера.
   - Тринадцать величин [пять звездных величин - это прирост яркости в сто
раз; тринадцать величин - примерно в сто шестьдесят тысяч раз] за двадцать
четыре часа! Это да!
   - Тринадцать и четыре десятых, если уж  точно,  но  у  тебя  получилось
достаточно близко. Это сверхновая. И совсем близко.
   В комнате повисла тишина.
   - Слишком уж здорово, чтобы быть правдой, - вздохнул наконец Джеймисон.
- Не будем никому говорить, пока не убедимся окончательно. Снимем  спектр,
а до того времени давай считать ее обычной новой.
   - Когда там в нашей Галактике была последняя сверхновая? -  мечтательно
закатил глаза Уилер.
   - Наверное, звезда Тихо... нет, была  вроде  и  попозже,  где-то  около
тысяча шестисотого.
   - В любом случае -  очень  и  очень  давно.  Пожалуй,  это  вернет  мне
благорасположение директора.
   - Будем надеяться, - пожал плечами Джеймисон. - Во всяком случае, ничем
меньшим,  чем  сверхновая,  ты  его  не  проймешь.  Пиши  теперь   краткое
извещение, а я пойду готовить  спектрограф.  Не  нужно  жадничать,  другим
обсерваториям  тоже  захочется  поучаствовать.  Ты,  -  повернулся  он   к
интегратору, продолжавшему нести свой небесный дозор, - оправдал-таки свое
существование. Даже если в дальнейшем ты никогда не найдешь ничего,  кроме
навигационных сигналов космических кораблей.
   Через  час  в  гостиной  Обсерватории  было   объявлено   об   открытии
сверхновой. Садлер воспринял новость  совершенно  равнодушно.  Озабоченный
своими личными проблемами и горой предстоящей работы, он не имел  никакого
желания вникать во всю эту рутину, тем более что не понимал  в  ней  ровно
ничего.  Однако  тут  же  выяснилось,  что  событие  произошло  далеко  не
рутинное.
   - Вот это бы занести в ваши бухгалтерские книги, в  графу  "приход",  -
широко улыбнулся секретарь Уагнэл. - Крупнейшее  астрономическое  открытие
за многие годы. Идемте на крышу.
   Можно и сходить,  подумал  Садлер,  со  все  возраставшим  раздражением
читавший язвительную передовицу последнего номера  "Тайм  интерпланетари".
Он выпустил журнал из рук,  посмотрел,  как  тот  с  бредовой,  нереальной
медлительностью опускается на пол, встал и  пошел  следом  за  Уагнэлом  к
лифту. Проехав жилой уровень, уровни  административный,  энергетический  и
транспортный, они  попали  в  смотровой  купол.  Тент,  прикрывавший  этот
маленький - не более десяти метров в диаметре  -  пластиковый  пузырек  от
прямых лучей  солнца,  был  сейчас  откинут;  Уагнэл  выключил  внутреннее
освещение... Словно повинуясь тому же  нажиму  кнопки,  в  небе  вспыхнули
бесчисленные звезды и растущая, в начале  второй  четверти  Земля.  Садлер
бывал здесь неоднократно, он не знал лучшего  средства  против  умственной
усталости.
   В четверти километра от них вздымался крупнейший  телескоп,  когда-либо
построенный человеком. Садлеру было уже известно, что этот гигантский глаз
не смотрит ни на одну из доступных глазу обычному звезд - да и  вообще  ни
на одну из звезд нашей Галактики. Его невероятно острый взгляд устремлен к
самым далеким пределам Вселенной, на расстояние в миллиарды световых лет.
   Неожиданно титаническое  сооружение  начало  поворачиваться  к  северу.
Уагнэл негромко рассмеялся.
   - Уйма людей будет рвать на себе волосики, - пояснил он. - Мы  прервали
программу исследований, чтобы направить главный калибр  на  Nova  Draconis
[Новая звезда из созвездия Дракона (лат.)]. Посмотрим, видна она или нет.
   Он  начал  всматриваться  в  небо,  время  от  времени   справляясь   с
набросанной на листке бумаги схемой. Садлер тоже глядел на  север,  но  не
замечал ровно ничего необычного - звезды и  звезды,  кто  ж  их  разберет.
Уагнэлу стоило большого труда навести его - пользуясь Большой Медведицей и
Полярной звездой  как  ориентирами  -  на  крошечную,  низко  висящую  над
северным горизонтом звездочку.
   - Не  слишком,  конечно,  впечатляет,  -  сказал  секретарь  директора,
почувствовавший, по всей видимости, разочарование своего  спутника.  -  Но
ведь она продолжает расти. Если так пойдет и дальше, дня через два или три
нам представится роскошное зрелище.
   Каких два дня, подумал  Садлер,  земных  или  лунных?  Каждый  раз  эта
путаница  -  да  добро  бы   только   эта.   Все   здешние,   часы   имели
двадцатичетырехчасовой циферблат и показывали время по  Гринвичу.  В  этом
было определенное удобство - посмотри на Землю, и ты уже достаточно  точно
знаешь время. Но вот смена лунных дня и ночи не имеют к  показаниям  часов
ровно никакого отношения. В "полдень" (если считать по часам) солнце может
быть абсолютно где угодно, как над горизонтом, так и ниже его.
   Ну ладно, через  пару  дней  и  посмотрим;  Садлер  перевел  взгляд  на
Обсерваторию.  Направляясь  сюда,  он  ожидал  увидеть  этакое   скопление
огромных куполов - совершенно при этом забывая, что на Луне нет ни  дождя,
ни ветра, а потому нет и необходимости укрывать приборы. И  десятиметровый
рефлектор и его меньший собрат стояли прямо в космическом  вакууме,  ничем
не защищенные, и только  их  изнеженные  хозяева  отсиживались  в  укрытых
глубоко под землей, наполненных теплым воздухом клетушках.
   Идеальная, без единой  зазубринки  окружность  горизонта.  Обсерваторию
построили  в  центре  Платона,  однако  кривизна  лунной  поверхности   не
позволяла увидеть кольцо гор, опоясывающее кратер. Мрачный, унылый пейзаж;
ни единого холмика, на котором мог бы  задержаться  глаз.  Только  пыльная
равнина, взрытая кое-где ударами метеоритов - и  загадочные  творения  рук
человеческих,  напряженно  вглядывающиеся  в  небо,  пытающиеся   выведать
секреты звезд.
   Покидая купол, Садлер еще раз посмотрел на созвездие Дракона, однако не
смог уже вспомнить, которая из тусклых  приполярных  звездочек  -  причина
сегодняшнего астрономического переполоха.
   - А вы не могли бы мне объяснить,  -  со  всей  возможной  тактичностью
спросил он Уагнэла, - что такого важного в этой звезде?
   На лице секретаря появилось полное недоумение, смешавшееся с обидой,  а
затем - снисходительным пониманием.
   -  Звезды,  -  начал  он,  -  чем-то  похожи  на  людей.  Спокойные   и
благонамеренные никогда не привлекают к себе особого  внимания.  Они  тоже
нам кое-что рассказывают - но гораздо больше можно узнать от тех,  которые
сорвались с привязи.
   - А что - со звездами часто такое случается?
   - Каждый год в нашей Галактике происходит около сотни взрывов - но  все
это обычные новые. В своем максимуме они ярче нашего Солнца примерно в сто
тысяч раз. Сверхновые появляются гораздо  реже,  но  зато  они  -  явление
воистину грандиозное. Мы все еще  не  знаем,  почему  так  происходит,  но
сверхновая сияет в несколько миллиардов раз ярче Солнца. Некоторые из  них
превосходят светимостью все звезды нашей Галактики, вместе взятые.
   Уагнэл   помолчал,   давая   своему   слушателю   время    проникнуться
благоговением перед могуществом космических сил.
   - К сожалению, - продолжил он, - за все время существования  телескопов
ничего  подобного  не  случалось,  Последняя  сверхновая  нашей  Галактики
появилась около шести столетий назад. В других галактиках их было  сколько
угодно, но это слишком далеко, чтобы провести хорошее исследование. А  эта
сверхновая - если она сверхновая - вспыхнула прямо у нас под носом.  Через
пару дней все станет ясно. А уже через  несколько  часов  она  будет  ярче
любого другого светила - за исключением Солнца и Земли.
   - А что можно от нее узнать?
   - Взрыв  сверхновой  -  самое  грандиозное  из  природных  явлений.  Мы
посмотрим, как ведет себя материя при условиях,  в  сравнении  с  которыми
центр ядерного взрыва - полный штиль в холодную погоду. Но если вы -  один
из тех людей, которым просто необходимо,  чтобы  из  всего  была  какая-то
практическая польза - задумайтесь: разве не  важно  выяснить,  что  именно
заставляет звезду  взорваться?  А  то  вдруг  и  нашему  Солнцу  захочется
выкинуть подобный фокус.
   - В каковом случае, - возразил Садлер, - я предпочел бы ничего не знать
заранее. Скажите, пожалуйста, а были у этой новой планеты?
   - Неизвестно - и никогда не будет известно. Но  такое  бывает  довольно
часто - ведь планеты есть по крайней мере у каждой десятой звезды.
   От неожиданной мысли сжималось сердце. В любой день и час где-нибудь во
Вселенной  целая  солнечная  система  со  своими   несчетными   мирами   и
цивилизациями падает - словно брошенная чьей-то  безразличной  рукой  -  в
космическое горнило. Ну, не  обязательно,  но  вполне  возможно.  Жизнь  -
феномен нежный и хрупкий, балансирующий на тонком лезвии между  холодом  и
жарой.
   Но человеку, видимо, не хватало природных опасностей. Сам, собственными
своими руками он складывал себе погребальный костер.


   Такая же мысль появилась и у доктора  Молтона,  однако,  в  отличие  от
Садлера, он  смягчил  ее  другой,  более  оптимистической.  Nova  Draconis
вспыхнула в двух тысячах световых лет от Земли,  ее  свет  несется  сквозь
Вселенную со времен Христа. По пути он омыл уже  сотни  солнечных  систем,
привлек внимание обитателей тысяч миров, да и сейчас, прямо в этот  момент
его наблюдают  какие-то  другие  астрономы,  разбросанные  по  поверхности
огромной, диаметром в четыре тысячи световых лет, сферы. Их приборы,  вряд
ли сильно отличающиеся от  земных,  ловят  излучение  умирающего  светила,
уходящее все дальше и дальше в неизведанные глубины Вселенной. И уж совсем
странно подумать, что через несколько сотен миллионов лет некие бесконечно
далекие наблюдатели, для которых вся наша Галактика - не более чем тусклое
пятнышко, заметят, что этот островок Вселенной почти мгновенно удвоил свою
яркость.
   Доктор  Молтон  стоял  у  пульта  управления.  Когда-то  эта   комната,
служившая ему одновременно лабораторией и мастерской, почти не  отличалась
от прочих помещений Обсерватории, однако личность хозяина наложила на  нее
заметный отпечаток. В одном из углов красовалась ваза с цветами - предмет,
мало соответствующий обстановке, но одновременно приятный. Эта небольшая -
и единственная - причуда Молтона ни у кого не вызывала возражений.  Полная
непригодность местной, лунной флоры для целей  декоративных  вынудила  его
использовать цветы из воска и проволоки, весьма артистично изготовленные в
мастерских Сентрал-Сити по специальному заказу. Их  подбор  и  расстановка
изменялись с такой изобретательностью, что ни одному букету не приходилось
стоять два дня подряд.
   Уилер иногда подшучивал, что подобное хобби -  очевидное  свидетельство
тоски по дому и желания вернуться на Землю. Со времени  последнего  визита
доктора Молтона в родную Австралию прошло уже более трех лет, но он совсем
не рвался туда снова, говоря, что здесь, на Луне, работы хватит и на сотню
жизней, а кроме того, лучше уж подкопить  отпуска  побольше,  чтобы  потом
взять все сразу.
   Рядом с цветами стояли металлические шкафы  -  хранилища  многих  тысяч
спектрограмм,   собранных   Молтоном   за   годы   работы.   Он   не   был
астрономом-теоретиком - и  всегда  старался  это  подчеркнуть.  "Я  только
смотрю и регистрирую; объяснять, почему все так,  а  не  иначе  -  не  моя
забота". Случалось, что прибегал кипящий негодованием теоретик,  абсолютно
уверенный, что ни одна звезда не может иметь такого спектра. Тогда  Молтон
обращался к своему архиву, проверял, нет ли  тут  какой-нибудь  ошибки,  а
затем пожимал плечами: "Я  тут  ни  при  чем.  Все  претензии  к  старушке
Природе".
   Большую  часть  комнаты  заполняло  сваленное   грудами   оборудование,
способное  поставить  в  тупик  даже  многих  астрономов,  а   на   взгляд
постороннего - просто бессмысленное. Основную часть этих  приборов  Молтон
сделал собственными руками или в крайнем случае сконструировал  и  передал
для   изготовления   своим   ассистентам.   Уже   два   столетия   каждому
астроному-практику  приходилось  быть  по   совместительству   электриком,
инженером, физиком и  даже  -  в  связи  со  все  возрастающей  стоимостью
оборудования - экспертом по связям с общественностью.
   Молтон задал прямое восхождение  и  склонение.  Электрические  импульсы
бесшумно скользнули по проводам, и в то же  мгновение  высоко  вверху,  на
поверхности, громоздкий, напоминающий титаническую  пушку  телескоп  начал
плавно разворачиваться к северу. Огромное зеркало, установленное в  нижней
части трубы, собирало в миллионы раз больше света, чем человеческий  глаз,
а затем с ювелирной точностью  фокусировало  его  в  пучок.  Отражаясь  от
зеркала к зеркалу, этот пучок приходил в конце концов к  доктору  Молтону,
который был волен делать с ним все, что только заблагорассудится.
   Не было и речи, чтобы рассматривать сверхновую прямо - как в  подзорную
трубу: миллионократно усиленное сияние звезды мгновенно ослепило бы  глаз,
да и что такое этот  глаз  по  сравнению  с  приборами?  Молтон  установил
электронный  спектрометр  и  включил  сканирование.  Теперь  спектр   Nova
Draconis будет изучен со скрупулезной  тщательностью,  от  красного  цвета
через желтый, зеленый, синий в  фиолетовый  и  даже  дальше,  до  далекого
ультрафиолета,  не   воспринимаемого   человеком.   Интенсивность   каждой
спектральной линии будет записана на ленту, которая станет  неопровержимым
свидетельством космической катастрофы,  свидетельством,  всегда  доступным
для использования - хоть завтра, хоть через тысячу лет.
   В дверь постучали. На пороге появился Джеймисон  с  еще  не  просохшими
фотопластинками.
   - При  последних  экспозициях  все  получилось.  -  В  голосе  молодого
астронома звенело  торжество.  -  Отчетливо  видно  расширяющееся  газовое
облако. Скорость - в полном согласии с допплеровским сдвигом.
   - Да уж надеюсь, - проворчал Молтон. - Дай-ка посмотреть.
   Под  мерное  гудение  электромоторов  -  спектрометр   продолжал   свой
автоматический поиск - он начал  изучать  пластинки.  Изображение  на  них
было, конечно же, негативное, однако Молтон, как и любой другой  астроном,
давно к этому привык и читал детали не хуже, чем на позитивном отпечатке.
   В центре была сама Nova  Draconis  -  крошечный  диск  почти  выжженной
колоссальным  количеством  света  эмульсии.  А  вокруг  -  бледное,   едва
различимое глазом кольцо. Молтон знал, что день ото дня это  кольцо  будет
расширяться, пока наконец не рассеется. Только сделав  над  собой  усилие,
можно было понять, что же оно такое  на  самом  деле  -  это  маленькое  и
невинное колечко.
   Они смотрели в прошлое,  на  катастрофу,  случившуюся  две  тысячи  лет
назад. Звезда сбросила  с  себя  пламенную  оболочку  -  не  успевшую  еще
остынуть до "белого каления", а потому почти невидимую, - и та рванулась в
пространство,  ежечасно  расширяясь  на  несколько  миллионов  километров.
Летящая стена огня, способная выжечь любую, даже  самую  большую  планету,
ничуть не замедлив своего движения. А вот отсюда,  из  Солнечной  системы,
она - всего лишь бледное, на грани видимости, кольцо.
   -  Интересно,  -  негромко  сказал  Джеймисон,  -  узнаем  ли  мы  хоть
когда-нибудь, почему это происходит?
   - Иногда, - откликнулся Молтон, - я слушаю радио и думаю - а пусть бы и
с нами такое случилось. Пламя отлично стерилизует.
   Джеймисон не верил своим ушам  -  неужели  Молтон  мог  такое  сказать?
Молтон, за чьей  грубоватой  внешностью  угадывалось  глубокое  внутреннее
тепло.
   - Вы просто шутите, - только и сумел он возразить.
   - Пожалуй, что да. Как ни говори, за последний миллион лет мы  добились
некоторого прогресса, кроме того, астроному подобает  быть  терпеливым.  И
все же посмотри, что происходит сейчас, во что мы изо всех  сил  стараемся
вляпаться! Ты задумывался когда-нибудь, чем все это может кончиться?
   Неожиданная страсть, звучавшая в этих словах, удивила - и даже  привела
в смятение - Джеймисона. Кто бы мог подумать, что доктор Молтон  болеет  о
чем-то, кроме своей работы, принимает близко к сердцу вещи, никаким  боком
к астрономии не относящиеся? Джеймисон догадывался,  что  стал  свидетелем
нечаянной  слабости,  что  Молтон  на  мгновение  утратил  свой   железный
самоконтроль. Мысль эта получила в его мозгу неожиданный отклик,  и  он  -
как громом пораженный - отшатнулся.
   Долгую, словно вечность, секунду двое ученых пристально  смотрели  друг
на друга, оценивая, строя догадки, пытаясь преодолеть пропасть, отделяющую
каждого человека от всех его ближних. А затем раздался пронзительный  звон
-  автоматический  спектрометр  закончил  порученную   ему   работу.   Все
напряжение разом исчезло,  они  вернулись  в  обычный,  повседневный  мир.
Момент, который мог привести к  совершенно  непредсказуемым  последствиям,
поколебался на самой грани бытия - и снова канул в забвение.





   Садлер заранее знал, что никак не  может  рассчитывать  на  собственный
кабинет, в лучшем случае ему дадут стол в каком-нибудь углу бухгалтерии  -
так оно и случилось. Ничего страшного, и то слава Богу; он  изо  всех  сил
старался доставлять окружающим как можно меньше  забот,  не  привлекать  к
себе излишнего внимания, да и  вообще  сидеть  за  этим  столом  почти  не
приходилось. Все окончательные заключения  он  писал  в  своей  комнате  -
тесной, как мрачный бред клаустрофоба, ячейке; именно  из  таких  ячеек  и
состоял жилой уровень.
   Потребовалось несколько дней, чтобы хоть немного свыкнуться с абсолютно
неестественным  образом  жизни.  Здесь,  глубоко  под  поверхностью  Луны,
времени  не  существовало.  Резкие  температурные  перепады  дня  и   ночи
проникали в скальный грунт на метр, может - на два,  но  никак  не  более;
волны жары и холода затухали, не в силах  добраться  до  тех  глубин,  где
спрятались люди. Одни только часы  мерно  отсчитывали  минуты  и  секунды;
время от времени свет в коридорах тускнел - это значило,  что  прошло  еще
двадцать четыре часа, и наступила  так  называемая  ночь.  Но  даже  тогда
Обсерватория не засыпала, у кого-то  обязательно  была  вахта.  Астрономам
ритм лунной жизни не причинял особых  неудобств,  они  всегда  работают  в
неурочное для других время - к вящему негодованию астрономических  супруг,
разве что те - как это часто бывает - тоже астрономы. Страдали  и  ворчали
техники,  на  чьих  плечах  лежала   задача   круглосуточно   обеспечивать
Обсерваторию воздухом и энергией, поддерживать бесперебойную работу  связи
и вообще всего, чего угодно.
   А лучше всего живется административному персоналу,  думал  Сандлер.  Ну
кому какое дело, если бухгалтерия, магазин  и  развлекательные  учреждения
раз в сутки закрываются на восемь часов, самое главное  -  чтобы  работали
медпункт да кухня.
   Первоочередная задача - жить со всеми мирно, никому не мозолить глаза -
разрешалась вполне успешно. Садлер познакомился уже  со  всем  начальством
Обсерватории (за вычетом улетевшего на Землю  директора)  и  знал  в  лицо
добрую половину рядовых сотрудников. Согласно плану, он должен был изучать
отделы последовательно, один за другим, пока не  удастся  ознакомиться  со
всем, что здесь есть. А после этого - посидеть пару дней и подумать;  есть
дела,  с  которыми  никак  нельзя  спешить,  какой  бы  спешной  ни   была
необходимость.
   Спешная необходимость - да, именно она и создавала главные затруднения.
Садлеру несколько раз  говорили  -  без  всякой  враждебности,  -  что  он
появился  здесь   в   очень   неудачное   время.   Растущая   политическая
напряженность отражалась и  на  маленьком  коллективе  Обсерватории,  люди
стали раздражительными, часто и легко срывались.  С  открытием  сверхновой
положение несколько улучшилось, кто же будет интересоваться ерундой  вроде
политики, когда в  небесах  сверкает  настоящее  чудо?  Но  уж  тем  более
сотрудники Обсерватории не хотели отвлекаться от этого чуда на всякие  там
дебиты-кредиты, и Садлер ничуть их не осуждал.
   Немногие минуты, которые удавалось урвать у работы, он проводил в общей
гостиной, куда собиралось все местное население, свободное от вахты.  Этот
центр  общественной  жизни  предоставлял  идеальную  возможность   поближе
присмотреться к мужчинам и женщинам, добровольно обрекшим себя на  ссылку,
одни - во имя науки, другие - во имя более чем приличной зарплаты, которая
одна  только  и  могла  заманить  на  Луну  людей,  как  они   сами   себя
характеризовали, разумных.
   Всю свою жизнь Садлер интересовался не столько людьми, сколько  цифрами
и фактами, а сплетен так попросту не переносил, однако он понимал, что  не
имеет права проходить мимо подобной возможности - не говоря уж о том,  что
инструкции особо, даже с излишней, пожалуй, циничностью, подчеркивали этот
момент. Да и то сказать, ведь  природа  человеческая  одинакова  везде,  в
любой  общественной  прослойке,  на  любой  планете.  Значительную   часть
наиболее ценной информации Садлер попросту подслушал, стоя  неподалеку  от
бара.
   Общую гостиную проектировали с величайшим вкусом и тщанием, а постоянно
меняющаяся  фотороспись  стен  заставляла  совершенно  забыть,  что   этот
просторный зал находится глубоко под поверхностью Луны. Благодаря  капризу
дизайнера здесь имелся даже большой камин, в  котором  вечно  горела  -  и
никогда не сгорала - весьма реалистично  выполненная  груда  дров.  Садлер
никогда не видел камина настоящего, а потому был от этой имитации в полном
восторге.
   Показав себя вполне приличным собеседником и  партнером  по  играм,  он
заслужил положение признанного члена общества и знал  теперь  всю  местную
скандальную хронику. Обсерватория  оказалась  точным  уменьшенным  слепком
Земли - если оставить за скобками тот факт, что средний ее  сотрудник  был
на порядок умнее среднего обитателя  родной  их  планеты.  За  исключением
убийств (вполне возможно, это было лишь делом  времени),  почти  все,  что
происходило в земном обществе, происходило  и  здесь.  Садлер  редко  чему
удивлялся, а такому очевидному факту - и подавно. Только естественно,  что
после длительной жизни в  почти  полностью  мужском  обществе,  все  шесть
девушек  из  вычислительного  центра  имеют,  мягко  говоря,  сомнительную
репутацию.  А  кого  удивит,  что  главный  инженер  не  разговаривает   с
заместителем  главного  администратора,  или  что  профессор  Икс  считает
доктора Игрека окончательным психом,  или  что,  согласно  общему  мнению,
мистер Зет мухлюет в гиперканасту? Садлер выслушивал  все  эти  истории  с
большим интересом; не представляя ровно никакой важности, они  лишний  раз
доказывали, что Обсерватория - одна большая семья.
   Поперек весьма аппетитной девицы, украшавшей обложку номера  "Трипланет
ньюс" за прошлый месяц, стоял жирный штамп "ИЗ ГОСТИНОЙ НЕ ВЫНОСИТЬ". "Это
кто же ее так разукрасил? - подумал Садлер. - Я бы таким шутникам..."  Его
размышления прервал Уилер, буквально ворвавшийся в гостиную.
   -  Что  там  у  тебя?  -  поинтересовался  Садлер.  -  Нашел  еще  одну
сверхновую? Или ищешь жилетку, куда поплакаться?
   Не вызывало сомнений, что нужна  именно  жилетка,  ровно  так  же  было
понятно, чья это будет жилетка. Садлер довольно быстро сошелся с Уилером и
знал его теперь насквозь. Молодой астроном был одним из самых  младших  по
должности сотрудников Обсерватории, но в  то  же  время  и  самым  из  них
примечательным. Едкое остроумие, полное отсутствие уважения к авторитетам,
постоянная уверенность в собственной правоте и страсть поспорить по любому
поводу - все эти качества ни в коей мере не позволяли ему  поставить  свою
свечу в сокровенном месте [Евангелие от Луки, гл.11,  ст.33].  Даже  люди,
относившиеся к  Уилеру  не  очень  одобрительно,  соглашались,  что  он  -
блестящий ученый и скорее  всего  далеко  пойдет.  В  данный  момент  этот
многообещающий молодой человек не успел еще растранжирить кредит  всеобщей
любви, порожденной открытием сверхновой (успех сам  по  себе  достаточный,
чтобы обеспечить астроному пожизненную репутацию).
   - Я ищу не жилетку, а Уагтэйла [Wagtail (англ.) - "виляющий  хвостом"],
- в кабинете его нет, а мне нужно написать кляузу.
   - Секретарь Уагнэл, - укоризненно поправил Садлер,  -  пошел  в  сектор
гидропоники полчаса назад. И да будет мне дозволено спросить, с каких  это
пор ты пишешь на кого-то кляузы? Раньше их писали на тебя.
   Лицо Уилера расплылось в широкой улыбке хулиганистого мальчишки.
   - К сожалению, ты  прав.  И  я  знаю,  что  тут  нужно  действовать  по
какому-то там определенному порядку, и вся  такая  мутота,  но  ведь  дело
действительно срочное. Какому-то придурку вздумалось сесть без разрешения,
а в результате вся моя работа - псу под хвост.
   Садлеру потребовалось несколько секунд, чтобы  понять,  о  чем  говорит
Уилер. Затем он вспомнил, что эта  часть  Луны  -  запретная  зона:  любой
корабль, желающий  пролететь  над  северным  полушарием,  должен  получить
разрешение у  Обсерватории.  Попав  в  поле  зрения  огромных  телескопов,
слепящее пламя ионных двигателей может сорвать фотосъемку, а при случае  -
даже изуродовать нежные, сверхчувствительные приборы.
   - Вдруг это несчастный случай? - предположил Садлер.  -  Твоих  трудов,
конечно же, жаль, но  ведь  этот  корабль  мог  находиться  в  безвыходном
положении.
   Мысль оказалась для Уилера новой, он сразу стих, словно спрашивая  -  а
что же тогда делать? Садлер уронил журнал на стол и поднялся.
   - Может, обратиться к связистам?  Уж  они-то  обязаны  знать,  что  там
стряслось. Ты не против, если и я прогуляюсь?
   Он относился к подобным мелочам этикета с крайней щепетильностью и  все
время повторял себе: не забывай, что ты здесь посторонний, которого только
терпят. И пусть людям  кажется,  будто  они  делают  тебе  одолжение,  это
полезно всегда и при любой обстановке.
   Уилер с радостью ухватился  за  предложение.  Центр  связи  представлял
собой  большое,   безукоризненно   чистое   помещение   самого   верхнего,
расположенного в каких-то  метрах  от  поверхности,  уровня  Обсерватории.
Здесь располагался  автоматический  телефонный  коммутатор  (фактически  -
центральная нервная система всего подземного поселка), а также приемники и
передатчики,  поддерживающие  связь  с  Землей.   Всем   этим   хозяйством
распоряжался  старший  связист,   вывесивший   для   острастки   случайных
посетителей табличку с крупной, издалека читаемой  надписью:  "ПОСТОРОННИМ
ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН".
   - К нам это не относится, - небрежно бросил Уилер, открывая дверь. "ЭТО
И К ТЕБЕ ОТНОСИТСЯ", - мгновенно возразила  вторая,  совсем  уж  огромными
буквами выполненная надпись. - Ерунда это все, - без тени смущения добавил
он в ответ на ухмылку Садлера. - Те места, куда и вправду нельзя  входить,
запирают, - но  все-таки  не  стал  прямо  ломиться  во  вторую  дверь,  а
осторожно постучал.
   - Войдите, - откликнулся скучающий голос.
   Старший связист, разбиравший по винтику рацию  космического  скафандра,
был, очевидно, рад, что ему помешали. Он вызвал Землю и  попросил  главную
диспетчерскую выяснить, чего  это  ради  какой-то  корабль  залез  в  Море
Дождей, не связавшись предварительно с Обсерваторией.  В  ожидании  ответа
Садлер прогулялся вдоль стоек с оборудованием.
   Столько  приборов  -  и  все  лишь  для  того,  чтобы  позволить  людям
разговаривать друг с другом да чтобы посылать изображение с Луны на  Землю
и обратно; странно, хотя, в общем-то, и понятно. Зная, как  любят  техники
рассказывать о своей работе, кто бы и когда их ни  спросил,  Садлер  задал
несколько вопросов и постарался запомнить  ответы.  К  счастью,  обитатели
Обсерватории давно уже перестали усматривать в  его  любопытстве  какие-то
задние мысли, попытку выяснить - а нельзя  ли  делать  ту  же  работу  при
половинных расходах. Заезжего бухгалтера воспринимали просто  как  живого,
заинтересованного слушателя, тем более что многие из его вопросов явно  не
имели никакого финансового значения.
   Принтер застучал почти сразу, как только старший связист  разделался  с
ролью экскурсовода и вернулся на свое место. Текст ответа  вызывал,  мягко
говоря, недоумение.
   ПОЛЕТ ВНЕ РАСПИСАНИЯ. ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ  НЕОБХОДИМОСТЬ.  ОПОВЕЩЕНИЯ  НЕ
ТРЕБОВАЛОСЬ.  ПОСАДКИ   БУДУТ   ПРОДОЛЖАТЬСЯ.   СОЖАЛЕЕМ   О   ПРИЧИНЕННЫХ
НЕУДОБСТВАХ.
   Уилер глядел на листок - и не  верил  своим  глазам.  Вплоть  до  этого
момента небеса над Обсерваторией были святыней. Гнев аббата, обнаружившего
кощунственное нарушение неприкосновенности своей обители, - вот,  пожалуй,
единственное и еще слишком слабое сравнение для чувств, которые  буквально
булькали и пузырились в юном астрономе.
   - Это  что  же,  и  дальше  так  будет?  -  вопросил  он,  заикаясь  от
возмущения. - А как же наша программа?
   - Ты, Кон, прямо как маленький, - снисходительно улыбнулся  связист.  -
Ты вообще радио слушаешь? Или только и  знаешь,  что  любоваться  на  свою
драгоценную новую? Из радиограммы следует вполне очевидный вывод:  в  этом
самом море делается нечто секретное. Угадай с трех...  да  нет,  с  одного
раза.
   - Да знаю я, - раздраженно отмахнулся Уилер.  -  Очередная  экспедиция,
выискивающая руды тяжелых металлов, а все  эти  тайны  -  чтобы  Федерация
ничего не узнала. Детские игрушки.
   - А почему ты так думаешь? - резко спросил Садлер.
   - Да это не первый год продолжается. Прогуляйся в город, зайди в  любой
бар - там тебе все подробно расскажут.
   Но Садлер верил ему и так, без "прогулки в город", то  бишь  поездки  в
Сентрал-Сити. Объяснение Уилера выглядело весьма  правдоподобно,  особенно
если принять во внимание общую ситуацию.
   - Так что они летают и будут летать, а мы - выворачивайся, как  можешь,
- сказал связист, берясь за недоразобранную рацию. - Есть, правда, и  одно
утешение. Все эти дела  к  югу  от  нас,  в  части  неба,  противоположной
Дракону. А значит, главной твоей работе ничто особо не помешает, так ведь?
   - Да вроде и так, - неохотно и словно обиженно согласился Уилер.  Ни  в
коем случае не желая никаких помех своей работе, он в то  же  самое  время
предвкушал хорошую драку, а потому испытал  горькое  разочарование,  когда
повод для драки исчез.


   Было странно и вспомнить, что совсем недавно  новую  звезду  искали  по
расположению звезд старых; сейчас она сверкала ярче всех - за  исключением
Земли - объектов  ночного  неба.  По  сравнению  с  этой,  невесть  откуда
взявшейся нахалкой, даже богиня любви - ушедшая вслед за Солнцем к востоку
Венера -  выглядела  бледной  немочью.  Свет  новой  уже  порождал  вполне
различимые тени - и продолжал прибывать.
   По сообщению с Земли, там  Nova  Draconis  была  видна  даже  днем.  На
какое-то время она вытеснила с  первых  полос  газет  политику,  но  затем
напряженность положения снова взяла свое. Люди не  могут  долго  думать  о
вечности, к тому же расстояние до планет Федерации измерялось не световыми
столетиями, а световыми минутами.





   Все еще находились  отдельные  личности,  считавшие,  что  человек  зря
сунулся в космос, что сидеть бы ему на своей планете и не трепыхаться,  но
даже эти упорные ретрограды вынужденно признавали: плакать  поздно,  поезд
давно ушел. К тому же Человек не был бы Человеком, останься он  на  Земле.
Та врожденная непоседливость, которая гнала его к крайним пределам родного
мира, заставляла подниматься в небо и опускаться  на  морское  дно,  разве
могла она не откликнуться  на  вечный,  доносящийся  из  бездонных  глубин
пространства, зов Луны и планет?
   Колонизация  Луны  была   предприятием   медленным,   трудным,   иногда
трагическим и всегда разорительно дорогим. Даже теперь, через два столетия
после первых полетов, большая часть гигантского спутника Земли  оставалась
необследованной. Съемки из космоса позволили нанести на  карту  все,  даже
самые мелкие детали рельефа, однако вблизи большую  часть  этого  корявого
шара никто и никогда не видел.
   Сентрал-Сити  и  остальные,  ценой   долгого   и   мучительного   труда
построенные базы  являлись  островками  жизни  в  безжизненных  просторах,
оазисами в молчаливой, залитой попеременно  то  ослепительным  светом,  то
чернильной темнотой пустыне.  Многие  задавались  вопросом:  да  стоит  ли
овчинка выделки? Колонизация Марса  и  Венеры  была  значительно  проще  и
сулила большие выгоды. Однако человек не мог  обойтись  без  Луны.  Бывшая
когда-то первым его космическим плацдармом, она и  по  сию  пору  осталась
ключом к планетам. Именно здесь лайнеры, трудолюбиво сновавшие от  мира  к
миру,  брали  на  борт  тяговую  массу  -  заполняли  свои  огромные  баки
мельчайшей пылью,  выбрасывавшейся  потом  сквозь  сопла  ионных  ракетных
двигателей. Получение этой пыли на Луне  позволяло  не  тащить  ее  сквозь
могучее гравитационное  поле  Земли,  что  десятикратно  снижало  расходы.
Собственно говоря, без  такой,  как  Луна,  заправочной  базы  космические
полеты надолго остались бы убыточными.
   А ее значение для науки? Лунными лабораториями  пользовались  буквально
все области исследований, к неизменной для себя выгоде, не  говоря  уж  об
астрономии, исполнившей вековую свою мечту вырваться из-под мутной  пелены
земной атмосферы. Политики (публика по  преимуществу  ограниченная)  и  те
давно осознали следующую непреложную истину: научные исследования - основа
цивилизации, они не только окупают себя, но и дают гарантированный, вечный
доход.
   Мало-помалу,  ценой   бессчетных   ошибок   человек   научился   сперва
существовать, затем - жить и в конце  концов  -  процветать  на  Луне.  Он
создал  целые  новые  отрасли   вакуумной   техники,   низкогравитационной
архитектуры и методов контроля за составом  и  температурой  воздуха.  Ему
удалось справиться с  лунным  днем  и  лунной  ночью,  хотя  необходимость
бдительно следить за их дьявольскими кознями все  же  оставалась.  Палящая
жара вызывала расширение куполов и прочих зданий, они могли растрескаться,
ледяной холод  мог  в  клочья  порвать  любую  металлическую  конструкцию,
изготовленную без учета сжатий, никогда не встречающихся на Земле. Но  все
эти проблемы поддавались разрешению - и были разрешены.
   Сколько ни вспомнишь масштабных  честолюбивых  проектов,  осуществление
любого из них оказывалось далеко  не  таким  трудным  и  опасным,  как  то
виделось в перспективе; освоение  Луны  не  стало  исключением  из  общего
правила. Проблемы, казавшиеся до  высадки  на  Луну  неразрешимыми,  давно
стали достоянием местного фольклора, препятствия, перед которыми у  первых
исследователей опускались руки, почти забыты. А над местами, где  когда-то
боролись  с  опасностями  пешие  первопоселенцы,  в  роскоши  и   комфорте
монорельсовых вагонов проносились земные туристы.
   В некоторых - не очень, к сожалению, многочисленных - отношениях лунные
условия  скорее  помогали  людям,  чем  мешали.  Взять,  например,  лунную
атмосферу. Она совершенно не мешает астрономическим наблюдениям и на Земле
считалась бы глубоким вакуумом. И все же ее достаточно для надежной защиты
от метеоров. Почти все камешки и пылинки, бомбардирующие Землю, сгорают на
высотах порядка сотни километров, то есть в воздухе не более плотном,  чем
атмосфера  Луны.  Лунный  метеоритный  щит  даже  эффективнее  земного   -
благодаря низкому тяготению он простирается на большее расстояние.
   Самым, пожалуй, большим  потрясением  для  первых  исследователей  Луны
стало существование на  ней  растительной  жизни.  Своеобразные  изменения
окраски таких кратеров, как Аристарх и Эратосфен, давно наводили на  мысль
о некоей растительности, однако сразу же возникали сомнения  -  невозможно
было представить себе  живой  организм,  способный  существовать  в  столь
суровых условиях. И все  же,  говорили  самые  смелые  из  ученых,  нельзя
отрицать возможности, что на Луне есть несколько видов примитивных мхов  и
лишайников; интересно бы посмотреть, как это они умудряются там выжить.
   Ученые ошибались. А ведь не составляло особого  труда  догадаться,  что
лунные растения должны быть не  примитивными,  а  совсем  наоборот,  очень
сложными - чтобы успешно справляться с  враждебной  всему  живому  средой.
Примитивное растение способно существовать на Луне ничуть не  больше,  чем
первобытный человек.
   Самые распространенные из лунных растений  имели  яйцевидную,  зачастую
совсем сферическую форму  и  сильно  смахивали  на  кактусы.  Их  толстая,
ороговевшая кора, предотвращавшая испарение драгоценной воды, была  усеяна
прозрачными  "окошками",  пропускавшими  свет  солнца.  При   всей   своей
удивительности это изобретение не уникально. На ту же самую хитрость пошли
и некоторые растения африканских пустынь, столкнувшиеся  с  той  же  самой
задачей: как поймать в ловушку солнечный свет, не теряя при этом воду.
   Другое дело - способ отбора воздуха. Тут приоритет лунных "кактусов" не
вызывает никаких сомнений. Сложная система заслонок и клапанов,  отдаленно
напоминающая  ту,  при  помощи  которой  некоторые  из   обитателей   моря
прокачивают сквозь свои тела воду, исполняет  роль  компрессора.  Растения
селятся вдоль глубоких, уходящих в недра  Луны,  трещин  и  год  за  годом
терпеливо ждут; когда из трещины  появляется  слабенькое,  жалкое  облачко
углекислого  газа  или  сернистого  ангидрида,  они  начинают  лихорадочно
работать, втягивая в свои поры  каждую  оказавшуюся  поблизости  молекулу.
Продолжается это очень недолго - мимолетный туман  быстро  рассеивается  в
почти полном вакууме лунной атмосферы.
   Вот таков был этот странный мир, ставший пристанищем  нескольких  тысяч
людей. Странный и суровый - но они любили его и не хотели возвращаться  на
Землю, где жизнь текла легко, а потому не давала простора для инициативы и
предприимчивости. При всей своей экономической зависимости от Земли лунная
колония имела с ней гораздо меньше общего, чем с планетами  Федерации.  На
Марсе, на Венере, на Меркурии, на спутниках Юпитера и  Сатурна  люди  вели
войну с Природой - примерно такую же, какая  позволила  им  освоить  Луну.
Марс уже покорился - он стал первым после Земли  миром,  где  человек  мог
ходить без всяких скафандров и дыхательных приборов. Близилась победа и на
Венере - победа, обещавшая в качестве трофея сухопутные  просторы,  в  три
раза большие всех земных материков.  В  прочих  местах  были  пока  только
плацдармы, а  пылающий  Меркурий  и  ледяные  внешние  планеты  оставались
вызовом для будущих поколений.
   Так считала Земля. Но Федерация не хотела ждать, а профессор Филлипс  в
святой своей простоте довел это нетерпение до крайности. Далеко не  первый
случай, когда научная статья меняет ход  истории,  -  и  скорее  всего  не
последний.
   Садлер никогда не  видел  уравнений,  вызвавших  весь  этот  переполох,
однако был знаком со следующими из них выводами. За шесть  месяцев,  грубо
вырванных из его жизни, он узнал много самых разнообразных вещей.  Кое-что
он выучил в маленькой с голыми  стенами  комнатке  за  компанию  с  шестью
другими мужчинами, чьих имен ему не сказали, но большая  часть  информации
была передана ему во сне либо в гипнотическом трансе. Вполне возможно, что
когда-нибудь ее извлекут обратно с помощью тех же самых методов.
   Поверхность Луны, как сказали Садлеру, состоит из областей  двух  резко
различающихся типов - темных,  так  называемых  морей,  и  светлых,  более
высоких  и  более  гористых.  Светлые  области   испещрены   бесчисленными
кратерами;  судя  по  всему,  они  были  когда-то   зонами   вулканической
активности. Поверхность морей - плоская и относительно гладкая.  Там  есть
отдельные кратеры, а также много трещин и провалов, но все это не идет  ни
в какое сравнение с дикой неровностью плоскогорий.
   Судя по всему, моря образовались гораздо  позже,  чем  горы  и  цепочки
кратеров, оставшиеся от бурной молодости Луны. Старые формации  затвердели
вроде бы окончательно, но прошли миллионы лет, и  некоторые  участки  коры
расплавились, превратившись потом,  после  остывания,  в  гладкие,  темные
равнины. Старые кратеры  и  горы,  бывшие  на  месте  "морей",  растеклись
подобно воску и бесследно исчезли, а другие, оказавшиеся  поблизости,  "на
берегу", носят на себе следы разрушения.
   Задача,  долго  привлекавшая  внимание  ученых  и  разрешенная  наконец
профессором Филлипсом, формулировалась так: "Почему внутреннее тепло  Луны
прорвалось только в  определенных  районах  -  будущих  морях,  -  оставив
возвышенности нетронутыми?"
   Недра планеты разогреваются радиоактивностью. Профессор Филлипс  сделал
совершенно естественное предположение, что под  морями  должны  находиться
богатые залежи урана и сопутствующих элементов. В результате сложной  игры
приливных  течений,  бушевавших  в  расплавленной  сердцевине  Луны,   они
распределились неравномерно,  сконцентрировались  в  отдельных  местах,  а
затем, за миллионы лет радиоактивности, расплавили  под  собой  кору.  Так
образовались моря.
   За два столетия люди обследовали Луну при  помощи  всех  вообразимых  и
невообразимых   измерительных   приборов.   Они   сотрясали    ее    недра
искусственными сейсмическими толчками,  прощупывали  их  электрическими  и
магнитными  полями.  Благодаря  этим  наблюдениям  профессор  Филлипс  мог
подкрепить свою теорию весьма серьезными расчетами.
   Глубоко под морями находились огромные отложения  урана.  Сам  по  себе
этот элемент не имел уже такого жизненно важного значения, как в двадцатом
и двадцать первом веках -  старомодные  ядерные  реакторы  давно  уступили
место термоядерным. Однако там, где  есть  уран,  обязательно  найдутся  и
другие металлы.
   Профессор Филлипс был абсолютно  уверен,  что  его  теория  не  получит
никакого практического применения. Как он  неоднократно  подчеркивал,  все
эти богатства находятся на такой глубине, что вопрос об их  добыче  не  то
что бы отпадает, а даже и не стоит. До них не меньше сотни  километров,  а
давление на таких глубинах настолько велико, что самый прочный из металлов
потечет там как жидкость, так что любая шахта или  скважина  затянется  за
доли секунды.
   А ведь жаль. Все эти манящие  сокровища,  заключал  профессор  Филлипс,
навсегда останутся недосягаемы для людей, которые остро в них нуждаются.
   Ученый, кисло думал Садлер, мог бы и не делать  таких  скоропалительных
выводов. Недалек день, когда профессор Филлипс очень удивится.





   Садлер лежал на  койке,  не  разуваясь,  и  старался  думать  только  о
прошедшей неделе. Никак не верилось, что он  прибыл  сюда  с  Земли  всего
восемь дней (земных, каких же  еще)  назад,  но  висевшие  на  стене  часы
подтверждали - да, в дневнике нет никаких пропусков и ошибок.  А  если  не
верить ни одному из этих свидетелей, можно  подняться  на  поверхность,  в
какой-нибудь  из  наблюдательных  куполов,  и  справиться  по   неподвижно
застывшей в небе Земле, только-только начинающей идти на ущерб. В день его
прибытия на Луну она была как раз в первой четверти.
   Несмотря на полночный (по  лунному,  естественно,  времени)  час,  Море
Дождей было залито светом. Nova Draconis, ставшая уже ярчайшей  звездой  в
истории, бросала вызов полной Земле. Даже Садлер, обычно считавший  всякие
небесные происшествия слишком далекими  и  безличными,  чтобы  затрагивать
чувства, выходил  время  от  времени  "наверх",  полюбоваться  неожиданной
гостьей - да не гостьей скорее, а захватчицей - северного неба. Что это  -
фейерверк или погребальный костер миров много более древних и мудрых,  чем
Земля? Было странно, что такое грандиозное, внушающее благоговейный трепет
событие  точно  совпало  по  времени  с  кризисом  человечества.   Обычное
совпадение, не более того - хотя  Nova  Draconis  и  относится  к  близким
звездам, все равно сообщение о ее смерти отправлено  уже  два  тысячелетия
назад. Только очень суеверный и беспредельно геоцентричный человек мог  бы
вообразить, будто такое событие спланировано  заранее,  в  предостережение
землянам.  А  что  оно  должно  было  сказать  обитателям  других  планет,
вращающихся вокруг других солнц, в чьих небесах сверхновая сверкала с  той
же, что у нас, или даже большей яркостью?
   Садлер сделал над собой усилие,  выкинул  все  эти  праздные  мысли  из
головы и начал думать о деле. О деле.  Так  что  же  еще  не  сделано?  Он
посетил  каждый  из  отделов  Обсерватории,   встретился   со   всеми   ее
руководителями, за исключением директора. Профессор  Маклорин  должен  был
вернуться со дня на день, а пока что его отсутствие только упрощало задачу
Садлера. Все сотрудники  Обсерватории  в  один  голос  утверждали,  что  с
возвращением шефа жизнь перестанет быть такой свободной и беззаботной, как
сейчас,  все   будет   делаться   согласно   Установленному   Порядку.   К
Установленному Порядку Садлеру было не привыкать, однако  это  не  значит,
что он ему нравился.
   Висящий над кроватью динамик  негромко  загудел.  Закинув  вверх  ногу,
Садлер ткнул носком сандалии в кнопку; теперь это удавалось ему  с  первой
попытки, однако неглубокие царапины, испещрявшие стену,  свидетельствовали
о долгом и многотрудном пути к такому мастерству.
   - Да? - пробурчал он. - Кто там?
   - Это из транспортного отдела. Я закрываю список  на  завтра.  Осталось
два места - вы не хотели бы съездить?
   - Если место есть, то да, - сказал Садлер. - Не хотелось бы  перебегать
дорогу более заслуженным людям.
   - Хорошо, я вас записываю, - коротко  откликнулся  динамик,  щелкнул  и
стих.
   Садлер почти  не  чувствовал  угрызений  совести.  Неделей  непрерывной
напряженной работы он вполне  заслужил  несколько  часов  в  Сентрал-Сити.
Время первого контакта со связным еще  не  наступило,  пока  что  все  его
донесения -  облеченные  в  совершенно  безобидную  форму  -  отправлялись
обычной почтой. И все равно пора познакомиться с городом - не говоря уже о
том,  что,  сидя  здесь  безвылазно,  работая  без  выходных,  обязательно
навлечешь на себя подозрения.
   Но главная причина поездки была чисто  личной.  Садлер  хотел  отослать
некое письмо - и знал, что вся  корреспонденция  Обсерватории  внимательно
просматривается его же коллегами по Планетарной разведке. В письме не было
ровно ничего криминального, однако от мысли, что кто-то будет его  читать,
становилось немного не по себе. Личное должно быть личным.


   От космопорта до Сентрал-Сити добрых два десятка километров, поэтому  в
день своего прибытия на Луну Садлер так и не увидел ее столицу.
   - Центральный залив, - произнес чей-то голос. - Почти приехали.
   Оглядывая салон монорельса - заполненный на этот раз почти под завязку,
- Садлер не чувствовал себя таким чужаком, как во время  прошлой  поездки.
Со многими из сидящих здесь он был уже  знаком,  остальных  знал  в  лицо.
Сегодня Сентрал-Сити примет  почти  половину  штата  Обсерватории,  вторая
половина возьмет выходной через  неделю.  Даже  Nova  Draconis  не  сумела
нарушить  этот  порядок,  основанный  на  здравом   смысле   и   понимании
человеческой психологии.
   Из-за горизонта стадом огромных черепах  выползали  купола.  В  верхней
точке  каждого  из  них  горел  маяк,  никаких  иных  признаков  жизни  не
замечалось. Садлер знал, что некоторые из этих строений можно при  желании
сделать прозрачными, но сейчас все они были темными - берегли тепло.
   Монорельс нырнул в длинный туннель, проложенный в основании  одного  из
куполов. Садлер заметил, как, пропустив вагон, за ним закрываются огромные
ворота, затем еще одни и еще. Не хотят рисковать,  подумал  он,  и  вполне
одобрил такую осторожность. Послышалось характерное  шипение  заполняющего
шлюз воздуха, открылись последние ворота,  вагон  проехал  еще  немного  и
плавно  затормозил  у  платформы,  похожей  на  платформу  любого  земного
вокзала. Садлер взглянул в окно и вздрогнул от непривычной картины  людей,
разгуливающих под открытым, как казалось, небом без скафандров.
   - Вы в какое-нибудь определенное место? - поинтересовался Уагнэл; как и
Садлер, он пережидал образовавшуюся у дверей давку.
   Садлер покачал головой:
   - Нет, просто хочу побродить и  посмотреть,  что  здесь  и  как.  Очень
интересно, куда это вы умудряетесь потратить все свои огромные деньги.
   Уагнэл явно не мог  понять  -  шутка  это  или  нет;  к  вящему  своему
облегчению, Садлер не  услышал  стандартного:  "А  хотите,  я  покажу  вам
город". Сейчас, как и часто, ему хотелось побыть одному.
   Сойдя  с  платформы,  он  ока