БОРИС БАШИЛОВ
 
МАСОНСТВО И РУССКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
 
 

   

 
ОГЛАВЛЕНИЕ
 
  1. РОССИЯ МОЖЕТ СВЕТИТЬ СОБСТВЕННЫМ СВЕТОМ
  2. РОЛЬ ГОГОЛЯ В РАЗВИТИИ РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ
  3. БОРЬБА СЛАВЯНОФИЛОВ ЗА ВОССТАНОВЛЕНИЕ РУССКИХ САМОБЫТНЫХ ТРАДИЦИЙ
  4. ПОТОМКИ БРАТЬЕВ МИСТИЧЕСКОЙ ПЕТЛИ
  5. ОРДЕН РЫЦАРЕЙ ЗЛОГО ДОБРА
 
I. РОССИЯ МОЖЕТ СВЕТИТЬ СОБСТВЕННЫМ СВЕТОМ
 
I
 
       "Многие думают, ≈ пишет бывший французский масон Копен-Альбанселли, ≈ что страну можно покорить только силою оружия, это глубокая ошибка. Есть раны гораздо более чувствительнее, чем те, которые проливают народную кровь: это ≈ раны, наносимые душе народной. Душа народа заключается в его традициях, в его вековых преданиях; эти традиции являются истинными источниками народной жизни". "Как ищут деревья своими корнями плодородную почву, сплоченную из пластов давно упавших листьев, так и народ живет теми духовными устоями, которые создались от доблести, геройства, стремлений, страданий и надежд предшествовавших поколений. В этом заключается живительная сила, которую исчезнувшие поколения выработали для поколений грядущих..." "Поэтому, когда хотят убить душу народа, а, следовательно, убить и самый народ, стоит только разомкнуть живущее поколение с прошлым, т. е. изгладить из памяти народа его предания и заветы, внушить ему презрение и ненависть к его старине, подобно тому, как достаточно подрубить у дерева корни, дающие ему для питания растительный сок, чтобы умертвить его".
       Тютчев писал однажды "о страшной загадке, в силу которой, столько способностей и энергии, вложенных в нас, обречены судьбой никогда не выйти наружу и не быть употребленными в интересах нашего собственного и чужого счастья". Тайна этой страшной загадки состоит в том, что органическое развитие русской Церкви, государственности и русской культуры было насильственно прервано революцией Петра I, которому подсказали этот путь масоны (см. гл. "Петр I и масоны" в кн. "Робеспьер на троне").
       Ибо Петр I, как злорадствует в "Социальных контрастах" Жан-Жак Руссо "затеял сотворить из своих подданных немцев, англичан, когда надо было начать с того, чтобы сделать русских; он навсегда воспрепятствовал своим подданным стать тем, чем они могли быть, вбив им в головы то, чем они не были. Так иной французский наставник ведет своего воспитанника к тому, чтобы блистая в детстве, оставался потом навсегда ничем".
       Известный английский богослов Пальмер в письме к Хомякову предрекал России трагическую судьбу в недалеком будущем: "...Наказания за общественные преступления и грехи бывают общественные и личные. Общественное наказание падает на нацию, общество или класс, или чин, или на само учреждение, иногда скоро, иногда после долгого промежутка, поражая и будущие поколения. Это общественное наказание часто падает, по-видимому, на правителя и потомков, которые лично невинны, возможно ДАЖЕ НЕ СОЗНАЮТ ВИНУ СВОИХ ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ, как бы показывая различие между личными и общественными актами и между личным и общественными вознаграждениями и наказанием. Так в Англии вина тех Тюдоров, которые в XVI столетии восставали против Бога и Его Церкви и вовлекли целую нацию своим тираническим насилием в схизму и ересь, была наказана, позже в королях другой фамилии, против которых восстал народ, как раньше короли восстали против Бога: они были свергнуты и изгнаны, и один из них даже обезглавлен через последующее развитие той же ереси, которую они сначала навязали народу... Также во Франции честолюбие и гордость, с которой Людовик XIV вел войну и наносил обиды Церкви, и безнравственность регента и Людовика XV были наказаны в ближайшем поколении ужасами атеистической и смертоносной революции, в которой были обезглавлены или умерщвлены с еще большими мучениями невинный и добродетельный Людовик XVI, его королева, его сестра и его сын".
       "...Правительства, ≈ пишет Пальмер, ≈ которые однажды пошли на апостасию, не легко идут обратно; они идут к разрушению". Пойдет ли Россия к немецкому материализму и в конце концов к утрате самого имени христианства ... или произойдет православная реакция? ≈ спрашивает Пальмер. И возможна ли реакция? Хвост не может вести голову, а ГОЛОВА И ХРЕБЕТ У РОССИИ ≈ НЕМЕЦКИЙ. Православная Церковь привязана к немецкому принципу светского верховенства, как хвост к хребту собаки. Хвост должен следовать за головой. Индивиды, хотя бы они сами, или их отцы, согрешили, могут покаяться, но история не знает примера нации, раз отступившей от более, высокого религиозного положения к низшему, чтобы она восстановила сама себя "СВОИМ ВНУТРЕННИМ УСИЛИЕМ ПОКАЯНИЯ" (Цитируется по тексту, приведенному в "Патриарх Никон", М. Зызыкина, II, 327).
       Путь религиозного возрождения народа, отступившего в лице своих правителей от религиозно-национальных традиций, как правильно указывает Пальмер, очень труден. Религиозно-национальное возрождение возможно только в случае ≈ если представители церковной иерархии, или представители духовной элиты страны, сумеют понять и правильно формулировать основную задачу, без решения которой невозможно национальное возрождение, а правители страны положат их идеи в основу управления государством.
 
II
 
       Переломная эпоха, в которую правил Николай I, наложила на него неизмеримо тяжелое бремя. Он правил, когда мировое масонство и руководящее им мировое еврейство, окончательно утвердили свое господство в Америке и Европе. Это была эпоха, в которую, по меткому выражению Гоголя, "диавол выступил уже без маски в мир". "Когда "мир был в дороге, а не у пристани, даже и не на ночлеге, не на временной станции, или отдыхе".
       В это время "на развалинах старого мира", села тревожная юность. В России это тревожное, родившееся во время наполеоновских войн, поколение избрало своими руководителями не Николая I, Пушкина, Гоголя, славянофилов, а духовных отпрысков русского вольтерьянства и масонства, декабристов, и своим путем ≈ путь дальнейшего подражания Европе.
       Николай I избрал более трудный путь: он решил восстановить Самодержавие в России и отказаться от традиций Петровской революции. "Вопрос еще, ≈ сказал он однажды, ≈ хорошо ли сделал Петр I, что отменил некоторые русские благочестивые обычаи. Не придется ли их восстановить?" Прежде всего необходимо было восстановить монархию. "За время от Петра I до Николая I у нас не было монархии. Если мы под монархией будем понимать, прежде всего, арбитраж во всяких внутринациональных трениях, ≈ то мы согласимся с тем, что императрицы, попадавшие на трон на гвардейских штыках, никакими арбитрами быть не могли и основных функций монархии выполнять были не в состоянии. С русской точки зрения Екатерина II была чужеземной авантюристкой, пролезшей на трон путем муже и цареубийства. Ей оставалось идти по течению этих штыков, дабы они не обратились против нее самой. Русские цари и в особенности царицы, от Петра I до Николая I включительно, были пленниками вооруженного шляхетства, и они не могли не делать того, что им это шляхетство приказывало" (И. Солоневич. Сборник статей. Шанхай 1942 год, стр. 48).
       Ключевский называет этот период "дворяновластием". Известный монархический теоретик Л. Тихомиров пишет про этот период в своем труде "Монархическая государственность": "Нельзя обвинять монархию за то, что было сделано во время ее небытия".
       Николай I обладал ясным, трезвым умом, выдающейся энергией. Он был глубоко религиозный, высоко благородный человек, выше всего на свете ставивший благоденствие России. Французский дипломат, живший в Петербурге писал, что "нельзя отрицать, что Николай обладал выдающимися чертами характера и питает лучшие намерения. В нем чувствуется справедливое сердце, благородная и возвышенная душа. Его пристрастие к справедливости и верность данному слову общеизвестны". Когда маркиз де Кюстин сказал Николаю Первому:
       ≈ Государь, Вы останавливаете Россию на пути подражательства и Вы ее возвращаете ей самой.
       Николай I ответил ему:
       ≈ Я люблю мою страну и я думаю, что я ее понял; я вас уверяю, что когда мне опостылевает вся суета наших дней, я стараюсь забыть о всей остальной Европе, чтобы погрузиться во внутренний мир России".
       ≈ Чтобы вдохновиться из Вашего источника?
       ≈ Вот именно. Никто не более русский в сердце своем, чем я.
       Николай I, действительно, вместе с Пушкиным и Гоголем, был по духу, одним из наиболее русских людей своей эпохи.
       Идеалом русского правителя для Николая I был не Петр I, не Екатерина II, не оба эти "великие правители", а самый христианский правитель Средневековой Руси, Владимир Мономах. Христианскую настроенность Николая I ярко показывает резолюция, которую он наложил на отчете министерства иностранных дел, составленном к 25-летию его царствования, перед тем, как передать отчет Наследнику: "Дай Бог, чтобы мне удалось тебе сдать Россию такою, какою я стремился ее оставить, сильной, самостоятельной и добродеющей: нам ≈ добро, НИКОМУ ≈ ЗЛО".
       Николай I не был ни тупым доктринером, ни реакционером, как изображают его обыкновенно представители интеллигенции и исполнявшие их политические заказы историки. Он искренне стремился к проведению широких преобразований, которые Пушкин определял, как "организацию контрреволюции революции Петра" (см. Б. Башилов. Враг масонов ╧ I, стр. 100-101).
       "Меня очень мало знают, ≈ сказал Николай I маркизу де Кюстин, ≈ когда упрекают в моем честолюбии; не имея малейшего желания расширять нашу территорию, я хотел бы еще больше сплотить вокруг себя народы всей России. И лишь исключительно над нищетою и варварством я хотел бы одержать победы: улучшать жизненные условия русских гораздо достойнее, чем расширяться".
 
III
 
       Россия Петербургского периода являет собой отступление от народного идеала христианского государства ≈ Святой Руси. Несоответствие социальной структуры крепостнической России идеалам Православия понимал Николай I, понимали это несоответствие и Гоголь, славянофилы Хомяков, К. Аксаков и ряд других выдающихся людей Николаевской эпохи.
       "Христианин может быть рабом, ≈ писал Хомяков, ≈ но не может быть рабовладельцем". К. Аксаков писал в записке о "Внутреннем состоянии России": "Современное состояние России представляет внутренний разлад, прикрываемый бессовестной ложью". Гоголь писал: "Лучше ли мы других народов, ближе ли по жизни к Христу, чем они?" и отвечал: "Нисколько не лучше, а в жизни еще неустроеннее и беспорядочнее всех. Хуже мы всех". "Вот, что мы должны твердить всегда себе. Если бы я рассказал все, что я знаю, тогда помутились бы мысли ваши и вы подумали о том, куда бежать из России".
       Крепостная действительность способна была ужаснуть всякого, действительно нравственного человека, своим жутким несоответствием между истинами проповедуемыми Православием и реальными отношениями существовавшими между "христианами" помещиками и христианами же крепостными. Большинство помещиков исповедовало христианство, по меткому выражению Лескова, "лишь одними устами, а сердцем отстояло далече", не было среди них того духа, "который приличествует обществу, носящему имя Христа".
       Николай I считал крепостное право институтом совершенно не христианским. Он "в разговоре с Пушкиным, по рассказу Смирновой, упрекал Бориса Годунова за прикрепление крестьян к земле, и Лейбница за то, что совещаясь с Петром Великим относительно "Табеля о рангах", немецкий ученый не указал ему на несправедливость крепостного права" (Кони. На жизненном пути).
       В 1847 году он заявил смоленским помещикам: "...но я не понимаю, каким образом человек сделался вещью. Я не могу себе представить иначе, как хитростью и обманом с одной стороны и невежеством ≈ с другой". "Этому нужно положить конец".
       И. Бунаков-Фондаминский, раскаявшийся после революции эсер-террорист, принявший православие еврей, в статье опубликованной в "Сов. Записках" (XVIII) пишет: "Как и его старший брат, Николай I не любил дворян. Дворяне убили его отца. Дворяне подняли восстание в день его восшествия на престол. Кроме того, не все в крепостных отношениях между дворянами и крестьянами укладывалось в его государственное понимание... Крестьянское рабство в государственном сознании Николая I никак не укладывалось". "Киселев (помощник Николая I) в своей земельной политике продолжил вековую традицию Российских Императоров" и Московских Царей. В борьбе за землю между беднотой и богатеями и те, и другие ВСЕГДА СТОЯЛИ ЗА БЕДНОТУ". "Все работы велись в строгой тайне, о существовании некоторых комитетов никто не знал... По существу это был постоянный военный совет по борьбе с крепостным правом... Вражеская крепость должна быть взятой тихой сапой... без кровопролитий". Таковы утверждения бывшего заклятого врага Самодержавия.
       "Они знают, ≈ сказал Николай I, объясняя причину любви к нему широких слоев крепостного крестьянства, выражения которой он видел всякий раз, когда путешествовал по России, ≈ что не имеют другого защитника кроме меня".
       Николай I провел большинство черновой работы по подготовке отмены крепостного права. Проживи он несколько лет больше ≈ крепостное право отменил бы он сам. Этого не надо никогда забывать. "Он провел огромную подготовительную работу, значимость которой начинают понимать и все больше оценивать специалисты, каждый в своей области", ≈ пишет проф. К. Зайцев в журнале "Согласие" (Лос-Анжелес, ╧ 44). Через Канкрина он упорядочил финансы. Через Сперанского создал "Свод Законов." Через Киселева он построил систему управления государственных крестьян. Это все были леса, для сооружения нового здания, вернее для капитального ремонта старого здания, на началах ликвидации крепостничества". В том, что он не смог оставить Наследнику Россию такой, какой хотел, виноват не столько он, сколько окружавшие его и современное ему общество, про которое он имел право сказать тоже, что сказал про современное ему общество Николай II: "Кругом измена, трусость и обман".
       Известный судебный деятель Кони, недолюбливавший Николая I, как и многие представители русской интеллигенции и русского либерализма, тем не менее пишет в "На жизненном пути", что "Освобождение крестьян было, как известно, искренним желанием Николая I". Но "Бюрократическая и законодательная рутина, опиравшаяся на УПОРНУЮ НЕПОДВИЖНОСТЬ ОБЩЕСТВА и на страхи, создаваемые "пугливым воображением", ставили постоянные препятствия для решительных шагов Государя".
       В дневнике Государственного Секретаря Перетца приводятся слова, сказанные однажды Александром II Милютину: "Покойный отец очень любил Павла Дмитриевича (Киселева) и не раз был готов приступить к осуществлению заветной мысли его ≈ освободить крестьян; но беда в том, что большая часть людей, окружавших батюшку, его пугала, обманывала" (стр. 20).
 
IV
 
       "Он не готовился царствовать, ≈ пишет проф. К. Зайцев, ≈ но из него вырос Царь, равного которому не знает русская история. Николай I был живым воплощением русского Царя. Как его эпоха была золотым веком русской культуры, так и он сам оказался центральной фигурой русской истории. Трудно себе представить впечатление, которое производил Царь на всех, кто только с ним сталкивался лицом к лицу. Толпа падала на колени перед его властным окриком. Люди, ни в какой мере от него не зависящие, иностранцы, теряли самообладание и испытывали вообще трудно объяснимое, а для них и вовсе непонятное, по истине мистическое, чувство робости почтения. Мемуарная литература сохранила бесчисленное количество свидетельств такого рода ("Согласие" ╧4", Лос-Анжелес).
       Про Николая I можно сказать то же, что сказал Минье про Людовика XVI: "Он, может быть, единственный из государей, который, не имея никаких страстей не имел и страсти к власти, и который соединял оба качества, характеризующие хороших королей: страх Божий и любовь к народу".
       Настоящий духовный облик Николая I вовсе не таков, каким его представляли, и до сих пор представляют, поверившие в созданные о нем русской интеллигенцией лживые мифы. Только теперь, после убийства русским масонами и интеллигентами русской монархии, они позволяют себе иногда вскользь, глухо говорить о том, что духовный облик Николая I был намеренно искажен. Так, масон В. Маклаков, пишет в своих воспоминаниях, что от своих родных и знакомых, знавших лично Николая I, которых никак нельзя было назвать почитателями самодержавия, он никогда не слышал о нем отзывов, подобных отзывам Герцена. Маклаков признается, что прочитав впервые клеветнические инсинуации Герцена, он не знал кому верить ≈ Герцену, или родным и знакомым, совершенно иначе расценивавшим личность Николая I.
       И чем дальше шло время, тем правдивый образ Николая I искажался все больше и больше. Ложь, постоянно и многократно повторяемая, со временем приобретает обличье правды. И тогда большинство "за ослушание истине ≈ верят лжи и ослушанию" "Ибо тайна беззакония УЖЕ В ДЕЙСТВИИ, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды УДЕРЖИВАЮЩИЙ" (Вт. Пос. Ап. Павла Феc. 12, 7).
       Николай I и был таким УДЕРЖИВАЮЩИМ. "Император Николай I, ≈ пишет И. Ильин в "Наших задачах" (том II, 554), ≈ удержал России на краю гибели и спас ее от нового "бессмысленного и беспощадного бунта". Мало того, он дал русской интеллигенции срок, чтобы одуматься, приобрести национально-государственный смысл и вложиться в подготовленные им реформы Александра II. Но она не использовала эту возможность".
       Философ И. Ильин писал в "Наших Задачах" (т. II, стр. 554), что одно из важнейших призваний Государя и Династии состоит в том, чтобы иметь верную, творческую и устойчивую СОЦИАЛЬНУЮ, отнюдь несоциалистическую, идею, т. е. план ведения государственных дел в неуклонном направлении свободной духовности, справедливости и хозяйственной продуктивности. Государь, не имеющий творческой социальной идеи будет править от случая к случаю, от наущения к наущению, а, может быть, по отжившей и государственно вредной традиции, а, может быть, от каприза к капризу. А, между тем, он призван к своего рода СОЦИАЛЬНОМУ ЯСНОВИДЕНИЮ: его прозорливость и дальнозоркость должна верно видеть, что именно (и именно у его народа) может развязать творческие силы, подвигнуть его к хозяйственному и культурному расцвету и пробудить в нем волю к справедливости.
       Для этого Государь призван стоять над всеми сословиями, классами и над всякими партиями: он должен быть свободен от заговорщиков, его выдвинувших, от легионов, его провозглашающих, от банкиров, его финансирующих и от мировой закулисы (т. е. масонов.  ≈ Б. Б.), пытающейся связать его государственную волю".
       Николай I был свободен от воли заговорщиков, потому что его выдвинули не заговорщики, не какой-нибудь из классов, а мужество и чувство долго перед Россией. Он стоял над всеми сословиями и классами России и был не сословным, а Народным Царем. Он не зависел ни от гвардии, ни от дворянства, ни от банкиров.
       Но Николай I так же, как его предшественник, не понял всей важности восстановления духовной независимости Церкви, без чего не могло быть основного условия необходимого для возрождения идеи Третьего Рима. А только в идее Третьего Рима цари могли приобрести отвечающую стремлениям русской души "верную, творческую и устойчивую" религиозно-социальную идею, цель которой создание Святой Руси ≈ подлинно христианского государства.
       В статье "Роковая двуликость Императорской России" (сб. "Прав. Путь", за 1957 г.) архим. Константин пишет, что величайший идеологический завет прошлого, что Россия должна стремиться стать Третьим Римом, Святой Русью, подлинным христианским государством "...намеренно забыт русскими историками." "...Возьмем в руки курсы и учебники... С особой внимательностью будет изображено то, на чем есть печать личности в ее противостоянии общему укладу или хотя бы в обособлении от него. Исследователь любезно лобызает то, на чем находит печать духа, ему родственного, и под этим углом зрения воспринимает все прошлое ≈ не в его целостности, ему уже чуждой. Только так можно объяснить, что за пределами его интереса осталось дело жизни митрополита Макария, как нечто официальное, безличное, казенное.
       Идеологический стержень нашего прошлого оказался вынут и отброшен в сторону. Все внимание сосредоточено на частных явлениях, а московское "все", воплотившееся в творении митрополита Макария, осталось вовсе без внимания. Это ≈ пример не исключительный. Вся наша историческая наука проникнута стремлением уложить события в рамки западной историософии. Будем ли мы говорить о пионерах, Татищеве, Щербатове, Болтине, Карамзине, или корифеях последнего времени, Соловьеве, Ключевском, Платонове и их школах, найдем неизменное расхождение, если не полный разрыв, между сознанием историка и сознанием церковно-православным. Русское прошлое воспринимается не как самоценность, а как пройденный этап, поглощенный временем.
       Вечное содержание, промыслительно заложенное в нашем прошлом, упраздняется. Не хранение этого вечного сокровища, задача вновь возникающих поколений, а создание новых ценностей, под углом зрения которых получает оценку прошлое".
       Архимандрит Константин верно указывает, что идейной основой русского подлинного консерватизма может быть только идея Третьего Рима. "Что такое ≈ Историческая Россия? Это не просто государство. Это и не особый исторический мир. Это ≈ национально-государственное образование, которое было промыслительно взращено для того, чтобы на его плечи могло быть возложено ответственнейшее послушание: стать Третьим Римом ≈ и которое и стало им, в образе Московского Царства, принявшего наследие Византии. Что может значить понятие консерватизма применительно к такому национально-государственному образованию? Это не сохранение в неприкосновенности тех или иных свойств и начал, особенностей и обыкновений, которые стали традиционной принадлежностью государственной, общественной, народной, даже церковной жизни, ни в отдельности, ни под каким-либо собирательным знаком. ЭТО ≈ СОБЛЮДЕНИЕ ВЕРНОСТИ СВОЕМУ ПРИЗВАНИЮ ТРЕТЬЕГО РИМА. Пред этой задачей относительными показаться могут самые "консервативные" установки, способные превратиться в начало революционное, противленческое, бунтарское, если они противопоставляются, как нечто абсолютное, основной задаче Российского Целого: быть и остаться Третьим Римом.
       Совсем, конечно, не обязательно, чтобы именно под этим лозунгом творился этот "консерватизм". Он может оставаться и никак не формулированным. Но именно он должен ОПРЕДЕЛИТЬ все поведение, и семьи, и общества, и государства ≈ каждого отдельного элемента Российского Целого. Церковь не мыслится отдельно от государства, которое не мыслится, в свою очередь, раздельно от Царя, находящегося в таинственно-благодатной неотрывности от Церкви ≈ и весь народ в целом обнимается началом служения Вере, в этом видя и задачу каждого отдельного человека, спасающего свою душу в этом святом общении и всего Русского Целого, милостью Божией превращенного в Православное Царство, хранящее веру во вселенной до Второго Пришествия Христова. Вот, что такое Историческая Россия".
       Против подобного определения, что должно быть идейной основой истинного русского консерватизма ≈ возражать не приходится. Но приходится возразить. против других, неточных формулировок автора. Упрек архим. Константина, который он адресует к русским историкам, что они отбросили в сторону "идеологический стержень нашего прошлого", в первую очередь, должен быть обращен не к историкам Петербургского периода, а к иерархам Православной Церкви, которые вспоминали об идее Третьего Рима во все время этого периода не чаще, чем историки.
 
V
 
       Допетровская Русь ≈ не была, конечно, Святой Русью, Святая Русь ≈ это только идеал к которому стремилась допетровская Русь, которая не хотела быть ни прекрасной, ни богатой, ни сильной, а стремилась стать Святой Русью.
       "Ни "Старая Англия", ни "Прекрасная Франция", ни "Ученая Германия", ни "Благородная Испания" ≈ никто из христианских наций не пленился самым существенным призывом церкви, ни более, ни менее как именно к святости, свойству Божественному. А вот неученая, бедная, смиренная, грустная северная страна не обольстилась, гордыми и тщеславными эпитетами и вдруг дерзнула претендовать, если хотите, на сверхгордый эпитет "святой", посвятила себя сверхземному идеалу святости, отдала ему свое сердце. Психея нации захотела стать невестой Жениха Небесного, И этим выявила свое благородство и свое величие..." ("Владимирский сборник", Белград).
       "...русский человек ничего не знает выше христианства, да и представить не может. Он всю землю свою, всю общность, всю Россию назвал христианством, "крестьянством". Вникните в православие: это вовсе не одна только церковность и обрядность, это живое чувство, обратившееся у народа нашего в одну из тех основных живых сил, без которых не живут нации." (Достоевский). Подобная оценка Достоевского не есть неумеренное преувеличение. Так же оценивают русский народ и европейские историки и философы, преодолевшие высокомерие европейского шовинизма. Французский историк Леруа Болье пишет:
       "Русский народ должен быть поставлен первым среди многих истинно христианских народов. Он христианин не только по своим обрядам, по своей внешности, чему он придает такое большое значение: без форм нет и сущности; он христианин по своему нутру, по своему духу. Евангельское золото в Церкви. В русском народе кроется дух христианства, такой нежный, такой особый, какой не встречается в других народах Европы".
       Немец В. Шубарт пишет в "Европа и душа Востока": "В противоположность прометеевскому человеку, русский обладает христианскими добродетелями в качестве постоянных национальных свойств. Русские были христианами еще до обращения в христианство".
       "Гармонический дух живет во всем древнейшем русском христианстве. Православная Церковь принципиально терпима. Она отрицает насильственное распространение своего учения и порабощение совести. Она меняет свое поведение только со времен Петра I, когда, подпав под главенство государства, она допустила ущемление им своих благородных принципов".
       Москва всегда смотрела на Константинополь, как на крепость Православия среди латинского и басурманского моря. И взятие Византии турками глубоко потрясло всех жителей Московской Руси. "...с самого покорения Константинополя, ≈ пишет Достоевский в "Дневнике Писателя" (1877 г.), весь огромный христианский Восток невольно и вдруг обратил свой молящий взгляд на далекую Россию, только что вышедшую тогда из своего татарского рабства, и как бы предугадал в ней будущее ее могущество, свой будущий всеединящий центр себе во спасение. Россия же немедленно и не колеблясь приняла знамя Востока и поставила царьградского двуглавого орла выше своего древнего герба и тем как бы приняла обязательство перед всем православием; хранить его и все народы, его исповедующие, от конечной гибели. В то же время и весь русский народ совершенно подтвердил новое назначение России и царя своего в грядущих судьбах всего Восточного мира. С тех пор главное, излюбленное наименование царя своего народа твердо и неуклонно поставил и до сих пор видит в слове: "православный", "Царь православный". Назвав так царя своего, он как бы признал в наименовании этом и назначение его, ≈ назначение охранителя, единителя, а когда прогремит веление Божие, ≈ и освободителя православия и всего христианства, его исповедующего, от мусульманского и западного еретичества".
       Еще большее потрясение испытали жители Средневековой Руси, чем от известия от взятия Константинополя басурманами, при получении известия что Константинопольский патриарх и епископы на восьмом соборе во Флоренции в 1439 году отступились от праотеческого православия и заключили унию с латинянами.
       "С 1453 г. суд Божий над Вторым Римом стал уже ясен для всех простецов. Когда агарянская мерзость запустения стала на месте святе, и св. София превратилась в мечеть, а вселенский патриарх в раба султан, тогда мистическим центром мира стала Москва ≈ Третий и последний Рим. Это страшная, дух захватывающая высота историософского созерцания и еще более страшная ответственность! Ряд московских публицистов высокого литературного достоинства, с вдохновением, возвышающемся до пророчества, с красноречием подлинно художественным не пишет, а поет ослепительные гимны русскому правоверию, Белому царю московскому и Белой пресветлой России. Пульс духовного волнения души русской возвышается до библейских высот.
       Святая Русь оправдала свою претензию на деле. Она взяла на себя героическую ответственность ≈ защитницы православия во всем мире, она стала в своих глазах мировой нацией, ибо Московская держава стала вдруг последней носительницей, броней и сосудом Царства Христова в истории ≈  Римом Третьим, а Четвертому Риму уже не бывать... Так юная и смиренная душа народа ≈ ученика в христианстве, в трагическом испуге за судьбы церкви, выросла в исполина. Так родилось великодержавное сознание русского народа и осмыслилась пред ним его последняя и вечная миссия. Тот, кто дерзнул, еще не сбросив с себя окончательно ига Орды, без школ и университетов, не сменив еще лаптей на сапоги, уже вместить духовное бремя и всемирную перспективу Рима, тот показал, себя по природе способным на великие, тот внутренне стал великим. Это преданность и верность русской души Православию ≈ породили незабываемую, исторически необратимую русскую культурную великодержавность и ее своеобразие.
       Отвержение Московской Русью флорентийской унии, по верной характеристике нашего историка С. М. Соловьева, "есть одно из тех великих решений, которые на многие века вперед определяют судьбу народов... Верность древнему благочестию, провозглашенная вел. кн. Василием Васильевичем, поддержала самостоятельность северо-восточной Руси в 1612 г., сделала невозможным вступление на московский престол польского королевича, повела к борьбе за веру в польских владениях, произвела соединение Малой России с Великой, условила падение Польши, могущество России и связь последней с единоверными народами Балканского полуострова" ("Владимирский сборник").
       Вот как вера в идею Третьего Рима выражалась у отца Петра I ≈ Тишайшего Царя:
       "Говорили, что на Св. Пасху (1656 г.) государь, христосуясь с греческими купцами, бывшими в Москве, сказал между прочим к ним:
       "Хотите вы и ждете ли, чтобы я освободил вас из плена и выкупил?". И когда они отвечали: "Как может быть иначе?, как нам не желать этого?" ≈ он прибавил: "Так, ≈ поэтому, когда вы возвратитесь в свою сторону, просите всех монахов и епископов молить Бога и совершать литургию за меня, чтоб их молитвами дана была мне мощь отрубить голову их врагу". И, пролив при этом обильные слезы, он сказал потом обратившись к вельможам: "Мое сердце сокрушается о порабощении этих бедных людей, которые стонут в руках врагов нашей веры. Бог призовет меня к отчету в день суда, если, имея возможность освободить их, я пренебрег этим. ≈ Я не знаю как долго будет продолжаться это дурное состояние государственных дел, но со времени моего отца и предшественников его, к нам не переставали приходить с жалобой на угнетение поработителей патриархи, епископы, монахи и простые бедняки, из которых ни один не приходил иначе, как только преследуемый суровой печалью и убегая от жестокости своих господ; и я боюсь вопросов, которые мне предложит Творец в тот день: и порешил в своем уме, если Богу угодно, что потрачу все свои войска и свою казну, пролью свою кровь до последней капли, но постараюсь освободить их". На все это вельможи ответили ему: "Господи, даруй по желанию сердца твоего" (Московское государство при царе Алексее Михайловиче и патриархе Никоне, по запискам архидиакона Павла Алеппского. Соч. Ив. Оболенского. Киев, 1876 г. Стр. 90)
 
VI
 
       Взяв в виде руководящего религиозно-политического идеала ≈ идеал Святой Руси ≈ русский народ выбрал один из самых трудно достижимых идеалов, этим, во многом, объясняется трагичность хода русской истории: реализовать этот идеал трудно, а отказаться от него, русские, по складу своей души, оформленной Православием не могут.
       "Светскости, отчужденной от Церкви не знала Москва. Обособленного от Церкви на Москве ничего не найдешь, как ни шарь по самым потаенным закоулкам. Если что и оказалось как бы вне Церкви, то не в смысле действительной вне-церковности, а в плане церковно-окрашенной борьбы. Равнодушной к Церкви самобытности нельзя представить себе на фоне московской жизни". (Архим. Константин. "Империя Росс. и Св. Русь". Сб. "Прав. Русь" за 1958 г.).
       Западничество Петра было бунтом против московского Православия. "То была драма ≈ не только личная Петра: общенациональная, Европеизация с неотвратимостью рока легла на Россию. Не внешний облик меняла она русской жизни. Она колебала основы внутреннего мира, упраздняя сплошную целостность церковного сознания, которую, как благодатное свойство русского народа, в его позднем, но одновременно-всеобщем принятии христианства распознал перед лицом соблазна европейских ересей, св. Иосиф Волоцкий. Петровская Реформа ни от кого не требовала неверности Православию, но она отменяла всеобщую связанность русских людей церковным сознанием". (Архим. Константин. "Роковая двуликость Имперской России". "Прав. путь", 1957 г.). "Трагедия Императорской России и заключалась в том, что утрачивала она, даже и оставаясь щитом Святой Руси ≈ видеть ее истинную природу. Не отсюда ли разрыв традиций церковного искусства ≈ буквально возникший с началом Петербургского периода? СВОЕЙ жизнью начинала жить Императорская Россия ≈ СВОЕЙ продолжала жить Святая Русь". ("Империя Россия и Святая Русь", стр. 19).
       Русская душа, в лучших своих чертах, оформлена и отшлифована Православием. Целостный, гармонический склад русской души ≈ дело Православия. Православие ≈ первое и последнее духовное увлечение русского народа. Поэтому судьба русского народа слита с судьбами Православия и вытекающей из него религиозно-национальной идеей о Святой Руси. Цветет Православие и питает своими живительными соками русскую жизнь и русскую культуру ≈ цветет и русская культура. Никнет Православие, вскоре никнет и вянет и русская жизнь. Н. Лосский в книге "Достоевский и его христианское миропонимание" пишет: "Русский человек может совершать великие подвиги во имя Абсолютного идеала, но он может и глубоко пасть, если утратит его". Между творческой силой русского и его поступками "не стоит, как ограничивающий и направляющий фактор, его эмпирический характер, не помогает устраивать жизнь легко в привычных формах, но зато и не стесняет свободы" (стр. 374). Безмерность, в которой так часто незаслуженно обвиняют русских не есть постоянная, неизменная черта русского национального характера. Она проявляется только тогда, когда русский, в силу каких-либо причин, утратит веру в Абсолютный идеал к которому тянется его душа, значительно более сложная и глубокая, чем душа европейца и американца. Только в этом случае русский человек нарушает меру и решает раз: "Нет ничего ≈ тогда и не надо ничего".
 
VII
 
       Как обстояло дело с борьбой за возрождение идеи Третьего Рима в царствование Николая I?
       Как, например, относился к задаче восстановления патриаршества самый выдающийся иерарх Николаевской эпохи Московский митр. Филарет? Для Филарета, как указывает митр. Антоний даже "не возникал вопрос о неканоничности высшего церковного управления в России и, хотя он по своему авторитету среди других русских иерархов, несомненно был первым из них, являясь как бы русским Патриархом, но он никогда не поднимал вопроса о необходимости восстановления патриаршества в России и о неканоничности Святейшего Синода". (Еп. Никон. Жизнеоп. Блаж. Антония, т. II, стр. 114).
       Не ставили перед Николаем I вопрос о необходимости восстановления духовной независимости Церкви и другие видные иерархи. Может быть и понимали необходимость восстановления, но вопрос этот не поднимали, не желая вступать в конфликт с Синодом, боясь пострадать за свои убеждения.
       После того, как в первое десятилетие после учреждения синода большая часть епископов побывала в тюрьмах, были расстригаемы, биты кнутом и т.д. воля к сопротивлению у церковной иерархии была сломлена. "В истории Константинопольской Церкви, ≈ свидетельствует Доброклонский в исследовании "Синодальный период", ≈ после турецкого завоевания, мы не находим ни одного периода такого разгрома епископов и такой бесцеремонности в отношении церковного имущества".
       Православная Церковь не против активного участия в строительстве мирской жизни в духе заветов Христа. Мы знаем и роль монастырей и роль Сергия Радонежского и других выдающихся деятелей Православия в деле строительства национального государства и русского общества в допетровское время и в деле защиты Руси в допетровское время. В произнесенной в Московской Духовной Академии речи в день 500-летнего юбилея Преподобного Сергия, Ключевский говорил, что имя Сергия Радонежского неразрывно связано с именами его современников ≈ митрополита Алексия и св. Стефана. "Ни одно из этих имен нельзя произнести не вспомнив двух остальных. Эта присноблаженная троица ярким созвездием блещет в нашем XIV в., делая его зарей политического и нравственного возрождения Русской земли". "Все три св. мужа, подвизаясь каждый на своем поприще, делали одно общее дело, которое простиралось далеко за пределы церковной жизни и широко захватывало политическое положение всего народа. Это дело ≈ укрепление Русского государства, над созиданием которого по-своему трудились московские князья XIV в." "Потому ведь и удалось московским князьям так успешно собрать в своих руках материальные, политические силы всего русского народа, что им дружно содействовали добровольно соединившиеся духовные его силы".
       Лишенная духовной самостоятельности Церковь перестает активно участвовать в развитии духовной и социальной жизни народа". "...церковная реформа Петра была уничтожением ПРЕЖНИХ ЦЕРКОВНЫХ ОСНОВ РУССКОЙ ЖИЗНИ. После Петра православие перестало быть ОПРЕДЕЛЯЮЩЕЙ СТИХИЕЙ государственного строительства в России; оно продолжало существовать, определяло жизнь, жизнь масс народа, процветало в монастырях, скитах, давало святых, но оно уже не было той связывающей само государство стихией, которое отметало бы влияние любых философских систем, постепенно друг друга сменяющих." "Все Петровское церковное законодательство есть разрушение основ церковной и царской власти, связанной не только догматами веры, но и вселенскими канонами Церкви. Таким образом пример нарушения границ должного и допустимого для государства ДАН В РОССИИ ВПЕРВЫЕ не в XX столетии, а в XVII и ОСОБЕННО В НАЧАЛЕ XVIII и также не снизу, а сверху, опередив Францию во времени" (М. Зызыкин. Патриарх Никон).
       "...насильственная противоканоническая реформа Петра, ≈ говорил на Предсоборном Присутствии в 1906 году митр. Антоний, ≈ обезличила и ЗАТМИЛА РЕЛИГИОЗНОЕ СОЗНАНИЕ НАРОДА, превратила духовенство в касту. Реформа эта, приведя русскую Церковь под господство государственного чиновника, лишила Церковь ПРИЛИЧЕСТВУЮЩЕГО ЕЙ ОДУШЕВЛЕНИЯ И ДЕРЗНОВЕНИЯ и положила начало отступления от благочестия во исполнение Божьего глагола: "Поражу пастыря и разойдутся овцы".
       Овцы разошлись после того, как СНАЧАЛА были поражены пастыри. Уже в первой трети XVIII века авторитет государства совершенно заслонил авторитет Церкви. Православная Церковь перестала быть определяющей стихией русской жизни. Церковная иерархия почти безропотно выполняла то, что ей приказывала светская власть. В ослабленной расколом церкви почти не было священнослужителей, готовых пойти, как старообрядцы, на муки и смерть, но не освящать авторитетом церкви возникшее на основе крепостной зависимости крепостное право мало чем отличавшееся от рабства.
 
VIII
 
       "Если до царствования Николая I Церковь была объектом гонений со стороны государства, то в царствования его преследования Церкви прекращаются, но она по-прежнему находится в пленении у светской власти: перестает быть гонимой, но не становится духовно независимой. Количество церквей и монастырей увеличивается, проявляется большая забота по отношению к духовенству и его нуждам, но, основного, что только могло бы вывести Церковь из того глубокого кризиса в котором она находилась ≈ сделано не было. Патриаршество не было восстановлено.
       В церковно-общественной жизни Филаретовской эпохи по определению митр. Антония "продолжалось протестантское влияние, внесенное в русскую церковную жизнь, церковной реформой Петра I, соединенное при этом с духом формализма. В богословско-научной и учебной области было непререкаемым авторитетом "Исповедание Петра Могилы", находившееся под влиянием католических идей. Такое сочетание протестантских, католических и православных идей и создало тип Московского иерарха сановника (Митр. Филарета.  ≈ Б. Б.), надолго подчинившего своему влиянию церковную жизнь не только Москвы, но и всей России.
       Благодаря такому направлению в деятельности высшей иерархии в России закреплялось то положение, при котором духовенство было одним из сословий, а Церковь одним из ведомств в государстве и притом ВЕДОМСТВОМ ВТОРОСТЕПЕННЫМ, ПОЧТИ НЕ ИМЕВШИМ ВЛИЯНИЯ НА НАПРАВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ И ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ, а священники становились ВТОРОСТЕПЕННЫМИ ЧИНОВНИКАМИ В ГОСУДАРСТВЕ.
       Конечно, громадное большинство российских епископов были людьми безупречной жизни и высокого личного религиозного духа, но общая тенденция этой эпохи заключалась в проникновении их казенно-формальным духом. Среди низшего духовенства было большое число самоотверженных пастырей, но в своей духовной жизни они питались не столько влиянием своих архипастырей, сколько неисчерпаемым запасом церковно-народного духа" (Еп. Никон. Жизнеоп. Блаж. Антония., I, стр. 115).
       После запрещения масонства Николаем I, во главе Синода не смогли быть уже более масоны и атеисты, как это было ранее, но поскольку Церковь по-прежнему управлялась назначенными царем чиновниками, она по-прежнему не обладала необходимой ей духовной свободой действий в религиозной сфере. Преследования кончаются, но духовное порабощение остается.
       Процесс управления Православной Церковью с помощью чиновников, выбиравших членами Синода наиболее покладистых князей церкви, развивался в николаевскую эпоху все дальше, по линии дальнейшего попирания остатков духовной независимости Церкви.
       До 1833 года, обер-прокурором был кн. П. С. Мещерский, занимавший эту должность с 1817 года и бывший в эпоху активного наступления русского и мирового масонства на Православие правой рукой министра Духовных дел и Народного Просвещения кн. А. Н. Голицына, которому он, как обер-прокурор подчинялся.
       После кн. Мещерского обер-прокурором стал: С. Д. Нечаев. Автор книги "Император Николай I ≈ Православный Царь". Н. Тальберг пишет: "При нем усилилось значение занимавшейся им должности". После Нечаева обер-прокурором был назначен воспитанник иезуитов... гусарский полковник Протасов. Протасов стал командовать Церковью, как подчиненной ему воинской частью". "Сказалась и прежняя его служба, ≈ отмечает Тальберг. ≈ ...Им еще более усилено было значение обер-прокурора и налажен административный аппарат Синода". Протасов был рационалист, поклонник Запада.
       За туманными намеками Тальберга скрывается трагедия усиливающегося административного нажима на Православную Церковь в эпоху КОГДА ОКОНЧАТЕЛЬНО РЕШАЛАСЬ СУДЬБА ПРАВОСЛАВИЯ И ПЛЕНИВШЕЙ ЕГО СВЕТСКОЙ ВЛАСТИ. Ведь годы царствования Николая I, когда еще не окреп духовный отпрыск запрещенного масонства, только что возникший Орден Р. И. ≈ были последними годами, когда Православная Церковь в случае восстановления патриаршества, может быть, смогла бы еще вернуть свою былую духовную силу и свое влияние на народ.
 
IX
 
       "Несмотря на провозглашение лозунга "Православие, Самодержавие, Народность" в царствование Николая I, ≈ как указывает митр. Антоний, ≈  "церковная жизнь подвергалась все большему порабощению со стороны государства и такое направление жизни последнего подчеркивалось и во внешних символах правительственных действий. Здание Синода было переведено в другое помещение, рядом с совершенно одинаковым зданием Сената". "...В синодальном зале было поставлено председательское царское кресло. Но еще более унижающий характер имели в этом зале два больших портрета, остававшиеся там до последних дней. Первый ≈ портрет Петра I, указывающего рукою на книгу Регламента со словами: "Для сего постановили мы учредить такую коллегию", и проч. (Слова кощунственные в отношении Богоучрежденной церковной власти). Левою рукою император грозил заседанию Синода. Наверно во всей Империи нет учреждения, в коем был бы изображен Государь, с угрожающим этому учреждению жестом. Впрочем, дело, конечно, не в символах, а в том, что в это время, а также в следующее царствование, церковная иерархия и церковная жизнь были явлением не покровительствуемым государством, а разве только терпимым с неудовольствием".
       "Мы хотим сказать, ≈ писал в одной из статей митр. Антоний, ≈ что отношение правительства к Церкви с 18-го и 19-го веков было не столько покровительственное, сколько подозрительное, враждебное". Покровительствовался только известный минимум религиозности, необходимой для сохранения воинами присяги и нравственного благополучия в общественной жизни" (См. "Епископ Никон". Т. I, стр. 53). "На всякое сильное проявление православного религиозного чувства, ≈ пишет он в другой статье, ≈ в народе и в духовенстве взирали с такою же враждебной опасливостью, как в Регламенте Петра Великого. И в этом трогательно объединились и правительство, и школа, и общество и притом в одинаковой степени общество КОНСЕРВАТИВНОЕ и ОППОЗИЦИОННОЕ".
       Таков был трагический результат того, что в течение 150 лет Православная Церковь жила и действовала согласно неправославного по духу своему Духовного Регламента Петра I. Ибо этот Регламент, как пишет современный богослов, "лишал духовенство первенствующего положения в государстве и делал церковь уже не указательницей идеалов, которые призвано воспринимать и осуществлять государство, а просто одним из учреждений, департаментом полиции нравов". Церковь уже ≈ не сила нравственно-воспитательная, а учреждение, в котором физическое принуждение возводится в систему. Сама проповедь церковная из живого слова превращается в сухую мораль, регламентированную правительством до мелочей, и Церковь лишается положения свободной воспитательницы народа, свободно отзывающейся на все явления жизни" (М. Зызыкин. Патриарх Никон),
       Пламя Православия тихо горело только в "тиши монастырей, и особенно в лице "старцев", к которым прибегали для поучения и утешения тысячи людей из всех слоев русского народа. Художественное изображение того, как действует "старец" известно всему миру из романа Достоевского "Братья Карамазовы", где дан образ старца Зосимы" (Н. О. Лосский. Характер русского народа, стр. 19). "Православие блюлось верующим, но чуждым научной формулировке своей веры народом, в монастырях с учениками Паисия Величковского, в Саровской Пустыни, одним словом там, где истинам веры научились не в богословской школе, а в творениях св.. Отцов и в православном быте" (Прот. Граббе, "А. С. Хомяков и его богословские взгляды", "Прав. Путь", 1954 г., стр. 3).
       Упадок Православия в его целом, порождал опасные явления: если высшее и низшее духовенство коснело, по определению митр. Антония "в традициях латинской школы и теоретической богословской схоластики" то "народ отстранялся все далее и далее от церковной книги и от церковного клироса, и, что еще печальнее, остался одиноким в своем религиозном быту, в своих постах, богомолениях, паломничестве. Духовенство делалось все ученее, все культурнее, а народ все невежественнее и менее освоенным с православной дисциплиной".
 
* * *
       Преследования старообрядчества продолжаются и в царствование Николая I. А старообрядцы являлись в это время духовно наиболее стойкой частью русского народа. Еще в 1866 году большой знаток старообрядчества Мельников-Печерский писал министру внутренних дел: "Главный оплот будущего России все-таки вижу в старообрядцах. А восстановление русского духа, старобытной нашей жизни все-таки произойдет от образованных старообрядцев, которые тогда не раскольники будут". Преследование же старообрядцев, разорение их скитов настраивало их враждебно к правительству. В отчете Ш отделения за 1839 г. Николаю I есть, например, следующая фраза "и в последние годы преследования раскольников вооружило их и против правительства так, что их скиты сделались центром этого зла (осуждения крепостного права.  ≈ Б. Б.). Там наиболее пророчеств и толков, основанных на священном писании".
 
II. РОЛЬ ГОГОЛЯ В РАЗВИТИИ РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ
 
I
 
       Ход идейного развития образованного общества в царствование Николая I двигался в направлении раскола общества на два идейно непримиримых лагеря. Николаевская эпоха ≈ эпоха упорной беспрерывной идеологической борьбы между сторонниками восстановления исконных русских традиций и членами возникшего Ордена Русской Интеллигенции. ЭТО ЭПОХА ТРЕТЬЕГО И ОКОНЧАТЕЛЬНОГО РАСКОЛА РУССКОГО ОБРАЗОВАННОГО ОБЩЕСТВА. Это ≈ эпоха напряженной политической и идеологической борьбы, Николая I и его немногих единомышленников с непримиримыми врагами Православия, Самодержавия и русской самобытной культуры и ее самобытных политических, религиозных и социальных традиций ≈ с масонами и их духовными учениками внутри России и вне ее.
       В этой борьбе победить должны были представители того лагеря, в ряды которого вольется большинство жертвенно настроенной молодежи,  готовой во имя исповедуемых ею идеалов на любые жертвы во имя блага России. Главных, определявших судьбу России, решения могло быть два. Первое ≈ если бы в исковерканной духовным подражанием Европе России, сторонникам самобытного развития, удалось бы создать Орден Борцов за Святую Русь и вовлечь в ряды его большинство политически активной идеалистически настроенной молодежи. Этот орден, конечно, не должен был бы носить столь высокопарное название, высокопарность не в русском духе, он мог бы носить какое угодно название, но он должен был стать подлинным национально-консервативным слоем, который был разгромлен Петром I и без восстановления которого не могла быть правильно решена задача национального возрождения. Второе решение ≈ вовлечение идеалистически настроенной, политически активной молодежи, идейными выкормышами русского вольтерьянства, в Орден Борцов против Православия и Самодержавия.
       "Где же тот, ≈ писал Гоголь во второй части "Мертвых душ", ≈ кто бы на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слово: ВПЕРЕД? Кто, зная все силы и свойства и глубину нашей природы, одним чародейным мановением мог бы устремить на высокую жизнь? Какими словами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русский человек. Но века проходят за веками, позорной ленью и безумной деятельностью незрелого юноши объемлется... и не дается Богом муж, умеющий произносить его..."
       Нет, уже в эпоху Николая I был тот, кто в огненных словах сказал на русском языке, что наступили последние сроки борьбы за будущее России, что ждать больше нельзя, что все кому дорога судьба России должны вступить в Орден Борцов за Святую Русь. Гоголь, также как и славянофилы, с которыми он был идейно близок, сказал почти все, что было необходимо в основном знать для желающих вступить в Орден Борцов за Святую Русь.
       Смерть Пушкина затруднила борьбу за национальное возрождение, но тем не менее борьба продолжалась. Выдающимся борцом за русское мировоззрение был Н. В. Гоголь. Гоголь не только гениальный писатель, творческие устремления которого совершенно лживо, в своих политических целях истолкованы идеологами Ордена Р. И., но и выдающийся религиозный мыслитель. Но это замалчивается до сих пор, как замалчивается, что Пушкин является выдающимся политическим мыслителем национального направления. Вот, где истинные причины плохо скрытой, а иногда и не скрываемой ненависти к Пушкину и Гоголю со стороны доживающих свои последние презренные дни членов Ордена Русской Интеллигенции.
       Гоголь так же, как и зрелый Пушкин, отрицательно относился и к заговору декабристов и к масонам. Во второй части "Мертвых душ" описывая приезд Чичикова к Тентетникову Гоголь писал: "Андрей Иванович струсил. Он принял его за чиновника от правительства. Надобно сказать, что в молодости своей он было замешался в одно неразумное дело. Два философа из гусар, начитавшиеся всяких брошюр, да не докончивший учебного курса эстетик, да промотавшийся игрок затеяли какое-то филантропическое общество под верховным распоряжением старого плута и масона и тоже карточного игрока, но красноречивейшего человека. Общество было устроено с обширною целью ≈ доставить прочное счастие всему человечеству, от берегов Темзы до Камчатки".
       Члены Ордена Р. И., используя жульническим образом литературное наследство Гоголя в своих политических целях, до наших дней сохранили черную ненависть к Гоголю, как мыслителю. Член Ордена наших дней Н. Валентинов пишет, например, в статье "Европейцы и русские поля" ("Новое русское слово", август 1957 г.)
       "Но я вступаю на Никитский бульвар и иду мимо дома с мемориальной доской: здесь жил и скончался Гоголь. Вот уж поистине черная противоположность светлому Пушкину. Как бы мы ни ценили его "Мертвые Души", нельзя забыть отвратительную книгу "Выбранные места из переписки с друзьями". В ней до конца выговариваются идеи, инспирировавшие "Мертвые Души", все помыслы его последних лет. Эта книга дышит черносотенным, "стрелецким" антиевропеизмом, тупым ультранационализмом и реакцией. Гоголь желал превратить всю Россию в деспотически организованный и управляемый монастырь. Для него церковь и духовенство ≈ орудия для управления крестьянством, которому нужно разными способами вбивать мысль беспрекословно подчиняться помещикам, как власти данной Богом.
       Отвратительны его советы не учить мужика грамоте, так как, одолев ее, он начнет читать "пустые книжки европейских человеколюбцев". Отвратительно вообще его презрение к Европе, его убеждение, что нам русским там нечему учиться, ибо не пройдет и десяток лет и Европа придет к нам "не за покупкой пеньки и сала, а за покупкой мудрости, которую не продают больше на европейских рынках". Многие страницы из "Переписки с друзьями" без краски стыда читать невозможно".
       А масон М. Алданов, обеляя в книге "Загадка Толстого" Л. Толстого, идет по следам Белинского и обвиняет Пушкина и Гоголя в рассчитанном пресмыкательстве перед Николаем I. В душонках русских европейцев не может зародиться мысль, что можно быть преданным царю без всяких задних мыслей.
       В. Белинский писал Боткину, что "Выбранные места", ≈ это "артистически рассчитанная подлость", что Гоголь "Это Тайлеран, кардинал Фош, который всю жизнь обманывал Бога, а при смерти надул сатану". А еще раньше, писал насчет "Рима" в 1842 году тому же Боткину: "Страшно подумать о Гоголе: ведь во всем, что ни писал ≈ одна натура, как в животном. Невежество абсолютное. Что наблевал о Париже-то".
       После появления "Выбранных мест из переписки с друзьями", Белинский упрекал Гоголя, что он написал эту книгу с единственной целью подслужиться к Царской семье.
       Отказывая Гоголю в уме, Белинский не постеснялся написать, что "некоторые остановились было на мысли, что ваша книга есть плод умственного расстройства, близкого к положительному сумасшествию (хорош стиль, неправда ли!?  ≈ Б. Б.), но они скоро отступились от такого заключения ≈ ясно, книга писана не день, не неделю, не месяц, а может быть год, два или три; в ней есть связь, сквозь небрежное изложение проглядывает обдуманность, и гимн властям предержащим хорошо устраивает земное положение набожного автора. Вот почему в Петербурге разошелся слух, будто вы написали эту книгу с целью попасть в наставники к сыну Наследника".
       Прием клеветы, ≈ это типичный прием революционных кругов. Не брезгует им и Белинский. Революционная пропаганда в России всегда была связана не только с определенным кругом идей, но и с определенным кругом методов пропаганды этих идей.
       А главный из этих методов ≈ клевета, во всем, и во всех возможных видах. По этому масонско-интеллигентскому методу действует и масон Алданов, пишет книгу о Толстом, а лягает своими масонскими копытами Пушкина и Гоголя. "Пушкин, ≈ пишет Алданов, ≈ мог написать "Стансы", когда кости повешенных декабристов еще не истлели в могиле; одобряя закрытие "Московского Телеграфа", ибо "мудрено с большой наглостью проповедовать якобинизм перед носом правительства"; после пяти лет "славы и добра" написал "Клеветникам России" и в то же время корил Мицкевича политиканством. Он брал денежные подарки от правительства Николая I, просил об увеличении этих "ссуд", прекрасно зная, какой ценой они достаются".
       Нужно быть очень подлым человеком, чтобы приписать Пушкину то, что приписывает ему Алданов. А про Гоголя эта иудейско-масонская "гордость" русской эмиграции клевещет уже совсем без стеснений. "Гоголь, ≈ пишет он, ≈ жил в настоящем смысле слова подачками правительства, ходатайствуя о них через Третье отделение" (стр. 107-108).
 
II
 
       "Замечательно, ≈ пишет проф. Андреев в статье "Религиозное лицо Гоголя", ≈ что при виде общественно-политических недостатков, Гоголь ни на минуту не склоняется к революционным настроениям, а намеревается личным участием в общественной и государственной жизни страны ≈ содействовать искоренению этих недостатков".
       Один из умнейших людей Николаевской эпохи, после Пушкина ≈ Ф. Тютчев подчеркивал, что "РЕВОЛЮЦИЯ ПРЕЖДЕ ВСЕГО ≈ ВРАГ ХРИСТИАНСТВА. АНТИХРИСТИАНСКОЕ НАСТРОЕНИЕ ЕСТЬ ДУША РЕВОЛЮЦИИ". Прекрасно понимал антихристианскую настроенность души революции и Гоголь. "Время настанет сумасшедшее, ≈ пишет Гоголь Жуковскому. ≈ Человечество нынешнего века свихнуло с пути только от того, что вообразило, будто нужно работать для себя, а не для Бога". Гоголь ясно понимал, что темные силы не отказались от своих целей и, что, они во всех странах Европы ведут тайную упорную борьбу против христианства и монархий. Гоголь ясно понимал, что судьба христианства и европейских монархий решается в современную ему эпоху.
       Человек XIX столетия, несмотря на кровавый опыт Французской революции, не смирился, а еще более возгордился своим умом. А эта гордость, ≈ по мнению Гоголя, ≈ может принести только еще более страшные плоды. "Гордость ума, с тревогой констатирует Гоголь в статье "Светлое Воскресенье", ≈ никогда еще не возрастала она до такой силы, как в девятнадцатом столетии".
       Белинский, возлагавший все надежды на европейскую культуру, на силу разума, на социализм, не видел то, что видел Гоголь, писавший в статье "Светлое Воскресение", что человечество влюбилось в ум свой. "...Но есть страшное препятствие (воспраздновать нынешнему веку светлый праздник), ≈ имя ему ≈ гордость. Обрадовавшись тому, что стало во много лучше своих предков, человечество нынешнего века влюбилось в чистоту и красоту свою". Но особенно сильна ныне гордость ума. "Ум для современного человечества ≈ святыня: во всем усомнится он ≈ в сердце человека, которого несколько лет знал, в правде, в Боге усомнится ≈ но не усомнится в своем уме".
       Гоголь сильно и остро предвидел то, о чем позже с такой силой писал Достоевский: "Страшны разрушительные действия страстей человеческого ума, получивших свое воплощение в увлечении социализмом ≈ то есть в социальном утопизме". Для Гоголя, как для подлинного русского философа: "...Ум не есть высшая в нас способность. Его должность не больше как полицейская. Он может только привести в порядок и расставить по местам то, что у нас уже есть". "...Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победа над страстями..." "Но и разум не дает полной возможности человеку стремиться вперед, есть высшая еще способность, имя ей ≈ мудрость, и ее может дать нам один Христос".
       "Уже ссоры и брани начались не за какие-нибудь существенные права, не из-за личных ненавистей ≈ нет, не чувственные страсти, но страсти ума начались: уже враждуют лично из несходства мнений, из-за противоречия в мире мысленном. Уже образовались целые партии, друг друга не видевшие, никаких личных сношений не имеющие ≈ и уже друг друга ненавидящие. Поразительно: в то время, когда уже было начали думать люди, что образованием выгнали злобу из мира, злоба другою дорогою, с другого конца входит в мир ≈ дорогою ума, и на крыльях журнальных листов, как всепогубляющая саранча, нападает на сердца людей повсюду. Уже и самого ума почти не слышно. Уже и умные люди начинают говорить, хоть против собственного своего убеждения, из-за того только, чтобы не уступить противной партии, за того только, что гордость не позволяет сознаться перед всеми в ошибке, уже одна чистая злоба воцарилась на место ума".
       "Что значит, что уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого рода, а Божий Помазанники остались в стороне. Люди темные, никому неизвестные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мнениями и мыслями умных людей, и газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится нечувствительным законодателем его неуважающего человека, Что значат все незаконные эти законы, которые видимо, в виду всех, чертит исходящая снизу нечистая сила ≈ и мир видит весь, и, как очарованный не смеет шевельнуться. Что за страшная насмешка над человечеством". "И не одного дня не хочет привести (в духе святого праздника) человек девятнадцатого века". "И не понятной тоскою уже загорелась земля; черствее и черствее становится жизнь; все мельчает и мелеет, и возрастает только в виду у всех один исполинский образ скуки, достигая с каждым днем неизмеримейшего роста. Все глухо, могила повсюду. Боже. Пусто и страшно становится в Твоем мире".
       "Исчезло даже и то наружное добродушное выражение простых веков, которое давало вид, как будто бы человек был ближе к человеку. Гордый ум девятнадцатого столетия истребил его. Диавол выступил уже без маски в мир".
       Ощущение "холода в пустыне" ≈ таково было основное впечатление Гоголя от родившей социализм и марксизм Европы.
 
III
 
       "Всякому обществу, чтобы держаться и жить, ≈ писал Достоевский, ≈ надо кого-нибудь и что-нибудь уважать непременно, и, главное, всем обществом, а не то, чтобы каждому, как он хочет про себя". (Дневник Писателя за 1876 г.)
       "И в Московской Руси во всех церквах молились: "Боже, утверди Боже, чтобы мы всегда едины были".
       В послепетровской России, все начали молиться разным богам, кто Христу, кто Вольтеру, кто Руссо, кто Гегелю, кто Марксу. Все члены Ордена Р. И. молились своим идолам-идеям: "Мы отдадим свои жизни, но сделайте так, чтобы все русские были не едины, ибо только всеобщая рознь дарует победу нам".
       Распад религиозного сознания в высших и образованных слоях общества в Николаевскую эпоху выражался в усиленном дроблении его на взаимооталкивающиеся группировки. Гоголь заметил начало того процесса, завершение которого мы видим в эмиграции". "Среди России, ≈ пишет Гоголь в "Авторской исповеди", ≈ я почти не увидел России. Все люди, с которыми я встречался, большею частью любили поговорить о том, что делается в Европе, а не в России. Я узнавал только то, что делается в английском клубе, да кое-что из того, что я и сам уже знал... Я заметил, что почти у всякого образовалась в голове СВОЯ СОБСТВЕННАЯ РОССИЯ, и оттого бесконечные споры".
       В обществе сорванном насильственно с свойственных его духу органических путей политического, религиозного и социального развития, возможны парадоксы любого рода. Всякого рода парадоксами была богата и умственная жизнь оторвавшегося от народных традиций высшего русского общества. Одним из таких парадоксов является отношение представителей европеизировавшихся слоев крепостников к Православию. Принудив с помощью насилий, и высшее и низшее духовенство убеждать закрепощенные слои народа, что крепостнические порядки не противоречат духу учения Христа, денационализировавшиеся слои крепостников сами же стали презирать униженную официальную Церковь и ее лишенное свободы действий духовенство, пришли к "убеждению", что нет возможности соединения прогрессивных убеждений с Православием. И придя к этому дикому убеждению стали искать более "прогрессивных" форм религии в разных формах масонства, разных видах сектантства или католичества. Где угодно, и как угодно, ≈ только не в Православии.
       "Хотя я еще не стар, ≈ писал Хомяков английскому богослову Пальмеру, ≈ но помню время, когда в обществе оно (Православие.  ≈ Б. Б.) было предметом глумления и явного презрения. Я был воспитан в благочестивой семье и никогда не стыдился строгого соблюдения обрядов: это навлекало на меня название лицемера, то подозрение в тайной приверженности к латинской церкви: в то время НИКТО НЕ ДОПУСКАЛ ВОЗМОЖНОСТИ СОЕДИНЕНИЯ ПРОГРЕССИВНЫХ УБЕЖДЕНИЙ С ПРАВОСЛАВИЕМ" (Хомяков Соч. II, 353).
       Возникновение взгляда о невозможности соединения Православия с прогрессивностью убеждений ≈ является роковым моментом в истории развития русского образованного общества, а так же и в истории Православия. Одной из основных причин обвала русской государственности было именно то, что во времена юности Хомякова и позже, значительные круги русского образованного общества были убеждены в невозможности сочетать прогрессивные убеждения с верностью Православию. Подобный взгляд вызвал падение религиозности в высших слоях крепостников. Когда А. Хомякова с братом "привезли в Петербург, то мальчикам показалось, что их привезли в языческий город, что здесь их заставят переменить веру, и они твердо решили скорее перетерпеть мучения, но не подчиниться чужой вере".
       Многие из владельцев "крещенной собственности" не шли дальше равнодушного исполнения обрядов, а некоторые просто презирали религию своих "рабов". Вера их мало чем отличалась от "веры" матери И. С. Тургенева. Б. Зайцев пишет в "Жизни Тургенева", что мать его "считала себя верующей, но к религии относилась странно. Православие для нее какая-то мужицкая вера, на нее и, особенно, на ее служителей она смотрела свысока, вроде как на русскую литературу. Молитвы в Спасском произносились по-французски. Воспитанница читала ежедневно по главе "Imitation de Jesus Christ... (стр. 14)" ...в Светлое Воскресенье 1846 года Варвара Петровна проснулась крайне раздраженная. В церкви звонили ≈ она отлично знала, что на Пасху всегда бывает радостный звон. Но велела позвать "министра".
       ≈ Это что за звон?
       ≈ Святая Неделя! Праздник!
       ≈ Какой? У меня бы спросили, какая у меня на душе святая неделя. Я больна, огорчена, эти колокола меня беспокоят. Сейчас велеть перестать...
       И колокола умолкли ≈ весь пасхальный парад в доме, праздничный стол, куличи, пасхи ≈ все отменено, вместо праздника приказано быть будням, и сама Варвара Петровна три дня провела в комнате с закрытыми ставнями. Их открыли только в четверг. Пасхи в том году просто не было. Зато еще в другой раз она отменила церковный устав об исповеди: приказала оробевшему священнику исповедовать себя публично, при народе".
       И сколько таких Варвар Петровен обоего пола обитало и раньше, и в царствование Николая I на крепостной Руси? Русские архивы и русская мемуарная литература изобилуют фактами возмутительного отношения крепостников к Православию, православным обрядам и православному духовенству.
       Уже в царствование Николая I, всего за восемь лет, до отмены крепостного права, отдельные помещики не боялись травить, собаками осмелившегося противоречить им дьякона (См. очерк "Псовая охота" С. Терпигорева опубликованном в томе VIII "Русское Богатство" за 1883 год).
 
IV
 
       Гоголь зачислен Белинским в основатели русского реализма. Белинский признавался, что, когда он прочел в первый раз юношеские произведения Гоголя "Арабески", то не понял их. "Они были тогда для меня слишком просты, а, потому, и недоступно высоки". "Слишком просты", а, потому, и "недоступно высоки" оказались для Белинского, и для критиков его школы, и все остальные произведения Гоголя. Истинный философско-мистический смысл их остался непонятным. Гоголь был не реалистом, не сатириком, а мистиком, все литературные образы которого ≈ глубокие символы.
       Идейное содержание творчества Гоголя неизмеримо глубже, чем то, каковое приписал ему, не понявший его истинный мистически-философский смысл Белинский, и, следовавшие за ним, критики из лагеря интеллигенции.
       Философские рассказы Гоголя предваряют появление философских романов Достоевского. "...в русской литературе, ≈ указывает Л. Шестов в "Преодоление самоочевидностей", ≈ Достоевский не стоит одиноко. Впереди его и даже над ним должен быть поставлен Гоголь". "Не в одной России, а во всем мире увидел Гоголь бесчисленное множество "мертвых душ". "Но Гоголь не о России говорил, ≈ пишет Л. Шестов, ≈ ему весь мир представлялся завороженным царством. Достоевский понимал это: "изображая Гоголя, ≈ писал он, ≈ давят ум непосильными вопросами". Там, где для Белинского и белинских был "реализм" и "сатира" там, для Достоевского, понимавшего истинный смысл гоголевских образов ≈ была глубокая мистика и философия, которая давила ум, даже Достоевского, ≈ "непосильными вопросами".
       Русская интеллигенция истолковала творчество Гоголя самым примитивным образом, в духе выгодном для политических целей Ордена Р. И.: "Мертвые души", "Ревизор" и другие произведения ≈ это, де, точное изображение Николаевской России ≈ и ничего больше. Но Л. Шестов правильно отмечает, что "Скучно жить на свете, господа!" ≈ этот страшный вопль, который как бы против воли вырвался из души Гоголя, не к России относится. Не потому "скучно", что на свете больше, чем хотелось Чичиковых, Ноздревых и Собакевичей. Для Гоголя Чичиковы и Ноздревы были не "они", не другие, которых нужно было "поднять" до себя. Он сам сказал нам ≈ и это не лицемерное смирение, а ужасающая правда ≈ что не других, а себя самого описывал и осмеивал он в героях "Ревизора" и "Мертвых душ". Книги Гоголя до тех пор останутся для людей запечатанными семью печатями, пока они не согласятся принять это гоголевское признание... Некоторые, очень немногие, чувствуют, что их жизнь есть не жизнь, а смерть. Но и их хватает только на то, чтоб, подобно гоголевским мертвецам, изредка в глухие ночные часы, вырываться из своих могил и тревожить своих оцепеневших соседей страшными, душу раздирающими криками: душно нам, душно!.. Его сверкающие остроумием и несравненным юмором произведения самая потрясающая из мировых трагедий, как и его личная жизненная судьба".
       В одном письме Гоголь указывает, что первый том "Мертвых душ" ≈ "лишь крыльцу ко дворцу". Современник Гоголя П. Анненков в книге "Замечательное десятилетие" пишет, что "Гоголь ужаснулся успеха романа МЕЖДУ ЗАПАДНИКАМИ и людьми непосредственного чувства, весь погружен был в замысел разоблачить СВОИ НАСТОЯЩИЕ исторические, патриотические, моральные и религиозные воззрения, что, по его мнению, было уже необходимо для понимания готовившейся второй части поэмы. Вместе с тем все более и более созревали в уме его надежда и план наделить, наконец, беспутную русскую жизнь кодексом великих правил и незыблемых аксиом, которые помогли бы ей устроить свой внутренний мир на образец всем другим народы".
       "Друг мой, ≈ пишет Гоголь А. О. Смирновой в 1895 году из Карлсбада, ≈ я не люблю моих сочинений, доселе бывших и напечатанных, и особенно "Мертвые души". Но вы будете несправедливы, когда будете осуждать за них автора, принимая за карикатуру, насмешку над губерниями, так же, как прежде несправедливо хваливши. Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывают, есть предмет "Мертвых душ". Это пока еще тайна, которая должна была вдруг к изумлению всех (ибо ни одна душа из читателей не догадалась), раскрыться в последующих томах, если бы Богу угодно было продлить жизнь мою и благословить будущий труд. Повторяю вам вновь, что это тайна и КЛЮЧ ОТ НЕЕ ПОКАМЕСТ В ДУШЕ У ОДНОГО ТОЛЬКО АВТОРА".
       Но Белинский истолковывал все литературные произведения как реалистические и сатирические, превращая творчество Гоголя в орудие борьбы против царской власти. Появление "Выбранных мест из переписки", в которой Гоголь заявил о своем истинном мировоззрении, было встречено создателями Ордена непристойной руганью и непристойной клеветой. "Еще бы, ≈ писал Б. Ширяев в одной из своих статей. ≈ "Перепиской" Гоголь выбил из-под них почву ≈ самого себя, которого они паразитарно облепили".
 
V
 
       "Выбранные места из переписки с друзьями", несмотря на идейную разбросанность книги ≈ являются тем не менее цельной системой русского религиозного миросозерцания. Основная, пронизывающая ее всю идея, та что прежде, чем браться за улучшение общественный условий необходимо нравственно исправить самого себя ≈ то есть, традиционная мысль Православия. В книге этой  исключительной силой и любовью говорится о женщине и ее роли, как сердца семьи (письма III и XXI), о величии и самобытности русской национальной культуры (письма VII, X, XIV), о высоком назначении писателя и о святости слова (письма IV, X, XIV XV, XVIII), о нравственном самоусовершенствовании каждого человека в духе христианского учения (письма II, VI, XII, XVI, XXII), о подлинном и чистом патриотизме (письма X, XIX, XXVI).
       Книга эта, грандиозный кодекс нравственных законов русского народа, должна стать предметом самого внимательного изучения и одним из ценнейших руководств по воспитанию молодежи, ибо мысли Гоголя являются поразительно современными, подлинным откровением для строителей будущей, свободной России" (Г. Сидамон. "Осмеянный Пророк").
       "В переписке с друзьями", ≈ отмечает Б. Ширяев в статье "Скорбящий Гоголь" ("Знамя России" ╧ 57), ≈ Гоголь призывает своих современников ОСОЗНАТЬ САМИХ СЕБЯ, свою национальную душу, свою русскую сущность, свое православное миропонимание, сделать то, к чему в томительных исканиях и томлениях он шел извилистым путем всю свою жизнь. "Выбранные места" ≈ страшный нечеловеческий вопль русской совести, прозревшей и очистившейся от наваждений рационалистического соблазна".
       В "Выбранных местах из переписки с друзьями", Гоголь, в гениально-простой, понятной всякому среднему человеку форме, развивает глубокое национальное мировоззрение. Мировоззрение это утвержд