---------------------------------------------------------------
     © Copyright Сергей Шилов
     Email:  info@psun-wppr.org
     Date: 15 Jan 2006
---------------------------------------------------------------

     Введение
     Феномен и сущность
     Феномен и символ
     Феномен и космос




     В   "Критике   чистого   разума"  (части   I,  параграфе  IV)  делением
трансцендентальной логики на трансцендентальную аналитику  и диалектику Кант
утверждает  в отношении трансцендентальной  аналитики,  что она  "... должна
быть,  собственно, только каноном оценки эмпирического  применения рассудка,
... ею злоупотребляют, если ее считают органоном всеобщего и неограниченного
применения рассудка  и отваживаются  с помощью  одного лишь чистого рассудка
синтетически судить, утверждать и  выносить решения вообще... Таким образом,
вторая   часть   трансцендентальной   логики  должна  быть   критикой   этой
диалектической  видимости, ... трансцендентальной диалектикой". Субъективная
дедукция задумана  таким образом, как  критика трансцендентальной аналитики,
исходящая из осмысления ее собственных оснований и тем самым предваряющая их
в качестве осмысления  трансцендентальной аналитики,  интерпретирующая самую
осуществимую  возможность  ее  склонности  иметь  содержание, быть значимой,
иметь  употребление.  "Субъективная  сторона трансцендентальной дедукции  не
может отсутствовать,  - пишет  Хайдеггер,  -  но, пожалуй,  ее  эксплицитная
разработка  может быть  отложена". Таковы,  по сути,  и возражения  Шеллинга
Гегелю  (Мюнхенские  лекции,  1827 г.), возражения  философу, не раскрывшему
"субъективность  субъекта"  в  разработке   логической  природы   философии.
"Отправным  пунктом, -  указывает Шеллинг,  дистинктируя понятие субъекта  с
фихтеанским  Я,  герменевтическим  Я,  -  было  субъективное  в  его  полное
объективности,  следовательно,  оно  было все-таки субъективным, а не только
объективным,  как  Гегель определил  свое первое понятие в  качестве чистого
бытия".  Трансцендентальная  аналитика,  следовательно,  показывает  себя  в
качестве  возможности  на  деле  осуществить  "расчленение самой способности
рассудка  с  целью  изучить  возможность  априорных  понятий,  отыскивая  их
исключительно в  рассудке  как  месте их  происхождения и  анализируя чистое
применение рассудка вообще", то есть  выразить его в инобытии, представлении
самого мышления, поскольку "наивысшим триумфом науки было бы свести до сферы
представлений именно то, что может быть только  познано, если возвысится над
представлениями, что, следовательно для себя не доступно в представлении, но
доступно лишь чистому мышлению". (Шеллинг, "Дополнение  к Мюнхенским лекциям
из   Эрлангенской   рукописи")  проблема   выражаемости   трансцендентальной
аналитики  есть  интерпретация  категории "возможность",  содержание  такого
вида, в котором  идея  этой  категории  является  по совместительству  идеей
систематичности категорий, формационной структуры категорий,  поскольку цель
систематизации  категорий заключается не в выражении  их в качестве системы,
откуда  они затем  с  произвольной степенью  уверенности  почерпываются,  а,
напротив, в  выражении  системы,  возможно более полном  в  категориях  , ее
употреблениям,   исчезновением,  использованием,  что  и  составляет  смысл,
требующий образования понятия адекватности.
     ДЕФИНИЦИЯ:   Система  категорий  есть   хронотоп  (категория  Бахтина).
Исследования    возможности,    в   качестве    которой    показывает   себя
трансцендентальная  аналитика, есть,  как  справедливо полагает К.-О. Апель,
соединивший  герменевтическую и  аналитическую  традиции, трансцендентальная
аналитика  или  "трансцендентальная аналитика  существования",  предпринятая
Хайдеггером  в "Бытии  и  времени".  А также поздним Витгенштейном. Сущность
переворота   в   современном   мышлении,   произведенного  посредством  этих
мыслителей, тем более отчетлива, что этот переворот выстоял  перед "Критикой
чистого разума" в качестве ее собственной  сущности, заключается в том,  что
трансцендентальная  логика,  "логика,  отвлекающая не  от  всего  содержания
познания", конституировалась в качестве части  не только  трансцендентальной
аналитики существования или трансцендентной  аналитики, а и в качестве части
ее  наброска  только,  трансцендентальной  аналитике.  "Сущность  значения -
утверждает  Гуссерль,  - усматривается нами не в означающем восприятии, но в
его  материи,  некоем  тождественном  интенциальном  единстве,  стоящим  над
множественностью восприятий, говорящих  и  думающих.  "Материей" восприятий,
значений,  в этом идеальном  смысле,  является вообще не то,  что психология
подразумевает  под  материей,  т.  е. не любая  реальная часть  или  сторона
восприятий".   "Отношение  тождества  -  говорит  Фреге,  -  дано  настолько
определенно, что наличие различных видов его просто трудно вообразить". Этот
переворот есть  в сущности поворот к  бытию,  указывающему  себя посредством
выразимости  существа   этого   переворота  сверхреальным,  сверхчувственным
предикатом  (М.  Хайдеггер)  "Основные понятия  метафизики, а также  критика
Шеллингом  концепции  истинности Гегеля,  как филологического  скольжения по
поверхности чувственной  достоверности,  грамматологического  прикосновения,
противопоставляя  ему  прикосновения филологическое.  Не понятие предицирует
бытие, а бытие предицирует понятия, причем таким образом, что предицирование
понятия отношением  к  нему  самого бытия, есть  не бытие, есть, стало быть,
"небытие",  идея,  в  этом  смысле  понятия   исчерпывается,   употребляется
посредством предицирования бытия.
     "Постав" ("императив  приведения всего сущего  в установленный  статус,
сперва  познанности,  потом организованности" В. В. Бибихин.) есть  само это
противо-поставление.    Видоизменяя    Гегелю,   возможно,    следовательно,
утверждать, что, гуманитарный  метод,  поименованный  "пониманием",  не есть
"лишь  движение самого понятия" только "в том значении, что понятие есть все
и  что   его  движение   есть   всеобщая  абсолютная  деятельность".   Метод
гуманитарных  наук есть,  следовательно,  конечная сила познания, античность
фундаментального   способа    бытия    человеком.   Осуществляя   понимания,
аналитическая  традиция  доказала  трансцендентальность  логики  в  качестве
выразимости техники интерпретации  в сущности герменевтическая же традиция в
лице  например, Х.-Г. Гадамера, автора книги с характерным названием "Истина
и метод",  указала  рассудок,  "здравый смысл", индивидуализирующей функцией
смысла,   смыслообразующей   функцией   времени,  референтом   термина   так
называемого "чистого  смысла", или теологического  ("... для Фомы Аквинского
здравый смысл - это  общий корень внешних чувств, а  также комбинирующей  их
способности  судить о  данном, которая присуща всем  людям". Ф.- Г. Гадамер.
Характерно в  связи с  этим, что математик Э. Галуа утверждал в свое  время,
что  математики,  почитающие  себя  в  качестве  аналитиков,  на  деле  (это
знаменитое  аристотелевское  "на деле")  комбинируют.  "Понимание"  остается
именем во всех науках, за  исключением  гуманитарных, таков сверхчувственный
предикат гуманитарных наук). Представим, таким образом, разработку  проблемы
структуры  феномена  в качестве  разведывания фундаментального вопроса: "Что
есть   понимание?",   выделяющего   общий   смысл   целого   употреблений  и
использований  имени  "понимание".  "Любое  вопрошание есть  поиск,  - пишет
Хайдеггер. - Любой поиск уже заранее руководится из искомого". Искомое этого
вопрошания  есть "чтойность" термина, самостоятельное свершение истины слова
в  языке.  В.  И.   Молчанов  в  своей  книге  "Время  и  сознание.  Критика
феноменологической философии"  производит следующее  реконструкцию структуры
вопроса по  Хайдеггеру: "Формальная структура любого вопроса или вопрошания,
согласно  Хайдеггеру, состоит из  спрошенного, "того,  о чем спрашивается  -
Gefragte), запрашивания у..." (Aufragen bei...),  следовательно, опрошенного
или  допрошенного (того, к чему обращен вопрос,  - Befragte) и выспрошенного
(Erfragte), которое заключено в спрошенном - как собственно интендированное"
и  которое  приводит  к  цели  вопрошания.  Суждение,  идентифицированное  в
качестве  вопроса, и квалифицируемое с точки  зрения грамматики  в  качестве
повествовательной   формы   есть,   собственно   говоря,   суждение    языка
терминологии.  Язык   терминологии  предвосхищает   предмет  трансцендентной
аналитики ее феномен,  исследуемое ее сущее  есть термин, объект, наделяемый
смыслом и являющий значение. Итак, субъективная дедукция категорий есть сама
терминология.  Выспрошенное  эксплицитно-предположенную   систему  категорий
критики  чистого  разума в  качестве  феномена  самого мышления  имплицитную
запрашиванием  у  спрошенного,  содержания  определенного  вида, экспликация
которого  есть  реальная  сторона этого  содержания,  имплицитная же  -  его
номинальная сторона.  Язык  терминологии раскрывает себя в качестве языка  -
речения самого содержания, логикой которого является трансцендентная логика.
Сущность   термина   покоится   на   поверхности  чувственной  достоверности
дистинкции.  Множество  различений (distinctiones)  проводится  в  онтологии
средневекового схоластика Дунса Скота, более известного в качестве  "тонкого
доктора".  Характерно,  что  его  учение  осуждения было  темой  диссертации
Хайдеггера. Наиболее важным из  этих различений представляется разграничение
реального   различения   (distinctio   realis)   и   формального  различения
(distinctio formalis).  "Примером  реального  различения  является  различие
между  формой и  материей, формального  - между  общей сущностью  вещи  и ее
индивидуальностью (неповторимой единичностью). Понятие "distinctio rationis"
умозрительного  чисто  логического различения Ф. Майрон определяет  так: "Те
объекты различаются умозрительно,  которые разграничиваются  друг от друга с
помощью акта сличения или мысленного сравнения" (П. С. Попов, Н. И.  Стяжкин
"Развитие логических идей от  античности  до  эпохи  Возрождения"). Мышление
трансцендентной  аналитики  есть   сама  дистинкция  в  трех  ее  ипостасях:
реальной, формальной, умозрительной. Это дистинкция интендирована в качестве
дистинкции  языка   и  речи,  онтичность   языка   терминологии,   сущностью
онтического характера которой является дистинкция дефиниции и существования.
Существование  бывает  и  реальным,  что  и   выясняется  этой  дистинкцией,
поскольку  существование  исчерпывается,  исчезает,  перестает  существовать
языком, т. е. номинальный его topos есть дефиниция самого бытия, реальный же
-  бытие Da-Sein - "чтойность" самого языка  в качестве  индивидуализирующей
функции  времени. Существование в качестве самого  бытия  есть  экзистенция,
"само бытие, к которому Da-Sein так или иначе может себя  относить и  всегда
каким-либо образом) "Da-Sein всегда понимает себя  в  качестве себя самой из
собственной экзистенции", -  пишет  Хайдеггер, - оно  есть,  таким  образом,
понятийная структура лингвистического  понятия языка,  его  topos "здесь"  и
"теперь",  а  также  "вдруг"  языка.  Ф.  де  Соссюр  в  своем  курсе  общей
лингвистики отмечал: "Единственным и истинным  объектом лингвистики является
язык, рассмотренный в самом себе, и для себя". Субъектом такого рассмотрения
является  язык  терминологии,   он   -   наличный  субъект  объекта  "языка,
рассмотренного в себе самом", горизонт бытия языком, как онтический характер
существования. "Бытие и структура  бытия выходят за пределы любого сущего  -
пишет  Хайдеггер, - Бытие  есть абсолютно  трансцендирующее.  Трансценденция
бытия Da-Sein выделена,  поскольку в  ней  лежит возможность  радикальнейшей
индивидуализации. Бытие  есть.  Таким образом, означивания смысла дистинкции
синхронии и диахронии языка, как его существование между  собственной формой
и понятийной  структурой, просходит сближение потенции и акта с сущностью  и
существованием,  как в  метафизике Фомы  Аквинского, онтологизация  проблемы
выразимости.  Итак,  субъект-объектные  отношения  могут  быть выражены  как
отношения объекта, языка-объекта чистой лингвистики и субъекта (метаязыка) -
языка терминологии.  Их выразимость есть "рост" понятие отношения, поскольку
именно  такова его  идея.  Ибо  в  этом  случае  принцип  индивидуации  есть
отношение  письма  и  чтения.  Отношение  таких  вот  субъекта   и   объекта
осуществляется   триадой   отображения  (схемы),  изображения   (структуры),
представления  (модели),  прошлого,  настоящего  и  будущего  времени  этого
отношения,  поскольку  отношения  языка  терминологии к  самому  языку  есть
отношения  отображения, изображения  и  представления  дистинктивной природе
мышление   трансцендентной  аналитики,   обрабатывающему  духовное  вещество
языка-объекта языком  терминологии. Категория обоснует себя  как выразимость
мышления, трансцендентной  аналитики в терминологии, обоснование категории и
есть  интерпретируемый   нами   смысл,   который  необходимо  удержать,   не
подкладывая в его основу понятийную структуру категории, поскольку категория
есть теперь объект трансцендентной логики, случайный Х. Отношение таких  вот
субъекта и объекта есть отношение исчезающих количеств, бесконечно малых как
"конечных" гуманитарного познания,  понимания, начало  отношения  понимания.
Отношение дифференциации,  исчезающего в  интеллектуале,  знаке исчезновения
интегрального  и  дифференциального  исчисления в  гуманитарном  исчислении,
номинальной его стороне,  руководимой  экзинтенции, и  реальной его стороне,
руководимой из экзистенции. Понятие количества оказывается здесь производным
от   "роста"   понятие   отношения  исчезновения   количества,   ограничения
возможности  и  далее идентифицировать  то,  что  обозначает  этот  термин в
качестве количества, предвосхищает  его  "чтойность"  в  качестве понятийной
структуры  отношения.  Отношение есть вещность трансцендентальной  аналитики
существования. Опыт мышления и трансцендентной аналитики есть опыт отношения
некоторой  сущности   к  чему-либо,  показывающей  себя  в  этом  отношении,
онтологический  опыт, его суть  в дистинкции филологии и  логики.  Первичное
понятие этого опыта, начало,  откуда развивается понятийная структура опыта,
идея абсолютной  идеи,  понятийная  структура  абсолютной идеи есть феномен.
Опыт отологии начинается и заканчивается в феномене. На формальную структуру
феномена   указывает   согласно  Хайдеггеру  этимология   греческого   слова
"себя-в-себе-самом показывающее".  Феномен есть  феномен термина,  он  есть,
"если  схватывают  уведомляющее, как  то,  что указывает на  нечто,  которое
порождает это  уведомляющее, но при этом всегда остается  "сокрытым" в самом
уведомляющем", таково "явление" феномена в качестве смысла термина.
     Поскольку  феномен есть  субстанция онтологического  опыта,  "онтология
возможно  только  как феноменология"  (М. Хайдеггер)  Этот тезис  радикально
выражает   субъект-объектные  отношения  через   отношение   лингвистики   и
терминологии, но в  то же время тогда представляется возможность тематизации
онтологии  как отношения между филологией  и логикой,  реальной  дистинкцией
которого  является  дистинкция  письма и чтения,  формальной  -  "дистинкции
дефиниции"  и  существования,  уморительной  - дистинкции  понятия  и  идеи.
Существование есть существование  содержания  в  качестве содержания текста.
Феномен  есть, в этом смысле, содержащее  содержание. Означающее означаемое.
Феноменология   интересует   нас,  будет   рассмотрена  в  качестве  "теории
литературы" (С. С. Аверинцев), т. е.  будет  раскрыта в качестве символогии.
Феноменология есть, следовательно, рассмотрение феномена в качестве ноумена.
Самого  себя.  Трансцендентная  аналитика  есть, таким  образом,  референция
феноменологии,  теория литературы -  ее аннотация,  филология -  десигнатор,
логика - дефиниция,  симеология - существование, предметность, лингвистика -
коннотация, терминология  - экспликация. Понимание  есть дистинкция истины и
метода  гуманитарных наук. Если субстанция  есть Бог-субстанция-Природа,  то
феномен, требующий образования  понятия субстанции, мощь  субстантивации как
языковой, есть  Бытие-Время-Истина, и  в  качестве  субстанции  самого  себя
(ноумена самого себя) есть субстанция сущность-символ-космос.













     Феномен и сущность
     Фома Аквинский  в своем  трактате "О сущем и сущности"  пишет: "... так
как в  полной мере  и  в  первую очередь наименование "сущее" применяется по
отношению к субстанциям  и только потом и как бы в определенном  смысле  - к
акциденциям, то и сущность в собственном смысле  слова истинным образом есть
только  в  субстанциях,  а  в акциденциях она  есть  некоторым образом  и  в
определенном смысле".
     "Первая простая субстанция"  есть  Бог, сама же субстанция, образования
понятия которой требует смысл божественного в мышлении, мышления,  мыслящего
божественное посредством произведения субстанции, есть речь. Об этом говорит
Х.-Г.  Гадамер в своей статье "О  божественном в  древнем  мышлении греков":
"... греческое мышление содержит в себе склонность к философской теологии, в
особенности, как оно  было оформлено  у Платона и  Аристотеля". Теология эта
тем более основательна, что сама речь понимается и осуществляется в качестве
субстанции;   субстанция,   представленная  греческим   мышлением,   всецело
понимается, узнается, используется не иначе, чем  в качестве  речи, изъявляя
тем  самым свою  невиданную, изумляющую до начала философии (ведь неслучайно
Аристотель  говорил   об  удивительном,  как   начале  подлинного  мышления)
подчиненность философии  теологии,  где  подчиняемость  теологией  философии
мыслится философией в качестве посыла "несокрытого", деривациями которого, в
частности, являются  логическая посылка или  "логос", вид  или  "эйдос", род
(место) или "топос", дефиницией субстанции которых является "фюсил", таков и
смысл   Da-Sein,  вечного  противоречия   между   означаемым  и  означающим,
символизируемым и символизирующим,  осмысленным и бессмысленным, из вечности
которого  и  понимается время  "хоры"  языка,  пространства его  в  качестве
онтологической функции. Таков  мотив VII письма  Платона: "Это не может быть
выражено в словах, как остальные науки, только если кто постоянно занимается
этим делом и слил с ним всю свою жизнь, у него внезапно, как свет, засиявший
от  искры огня., возникает в душе  это  сознание и само себя  питает". Бытие
божественной   сущности,   сверхчувственный   предикат,   развертывающий   и
подкладывающий   под   форму    созидания   чувственное,    есть    проблема
древнегреческого  мышления,  "необходимость"   Демокрита,  согласно  которой
совершается истина  греческой философии,  ее судьба  и  предназначение. В  V
книге  метафизики  Аристотель  говорит, что субстанция есть природа. "Однако
ясно, - пишет Фома Аквинский в главе I своего трактата "О сущем и сущности",
- что понятое таким образом, выражает сущность вещи  - поскольку соотносится
с  ее  специфической  деятельностью,  ибо  ни  одна  вещь  не  лишена  своей
специфической деятельности. Что же касается наименования "чтойность", то оно
применяется на основании того, что выражено в определении. О  сущности же мы
говорим, поскольку благодаря ей и в ней сущее имеет бытие". Предметом нашего
рассмотрения  будет,   таким  образом  становление  "природы"  терминологии,
"природности"   как   дополнительного   основания  сущностью   терминологией
сущности; где в качестве  сверхреального предиката выражающего  само понятие
вещи, выступает  сущность. Согласно концепту М. Хайдеггера  ("Учение Платона
об  истине"),  становление  природы  сущностью  есть  проблема  выразимости,
выразимость сущности "несокрытого". Бытие божественной сущности, сущности, в
которой   Бог  выражает   свое   существование,   доброй  волей  осуществляя
нравственный закон", становит природу,  которая любит скрываться" (Гераклит)
сущностью,  что  и  выражается в  блаженстве  блага, превышении  им силой  и
достоинством всего существующего". Блаженны, стало быть, подлинные философы.
"Те же,  кого не назовешь подлинными философами, имеют лишь налет кажущегося
значения, как люди, кожа которых покрыта загаром" (Платон, VII письмо). Вещь
есть не  просто  существование  собственной  сущности, ведь есть выразимость
собственной   сущности,   акт  мысли,  самое   сложное  в   природе.  Именно
божественное,  согласно   Х.-Г.   Гадамеру,   обуславливает,   детерминирует
дистинкцию существования и  выразимости, выводит из наименования, каков есть
в качестве бытия связи "есть" термин, в его смысл.
     Суждение,  посвященное  выразимости  природы в сущности, есть  в основе
своей суждение  рефлективно-терминологическое.  "... руководящее  внимание к
бытию, - пишет Хайдеггер, - произрастает из усредненного  понимания бытия, в
котором  мы  всегда вращаемся  и  которое  в конечном  счете  принадлежит  к
сущностному  строению  самого  Da-Sein".  "Среднее"  Аристотеля  в  качестве
"усредненного" Хайдеггера (пытавшегося,  по мнению, например, постпрагматика
Рорти, "оживить" Аристотеля в своей прагматической ориентации периода "Бытия
и Времени") есть термин  (horos;  termina - предел). Что есть "Термин"? "Нам
даже  неизвестен  горизонт, из которого мы должны  схватить и  зафиксировать
смысл,  - пишет Хайдеггер, -  Это усредненное и смутное понимание бытия есть
факт". Само существование горизонта ("движущегося вместе с приближающимся  к
нему")  есть  значение термина его употребления, использования. Витгенштейн,
обнаружив  "горизонт"  лингвистики,  факт  существования  у  нее  горизонта,
смысла,  из  которого  руководится  значение  как  употребление.  Суждение в
качестве  термина.  Есть  суждение существования, "расчленяющей  способности
рассудка", нечто,  существование чего есть существование  трансцендентальной
аналитики существования,  то  есть  Ничто.  Сущность  современного мышления,
ориентированного  по  отношению  к  Сущему прагматики, а  не  метафизически,
воспроизводящего  метафизику,   как  некоторый  фон,   полноту  означающего,
"осмысленную лож", осмысление которой и есть экзистенция, представлена также
и в  том,  что  оно традиционно не  занимается разведыванием того, что такое
"термин" (Это  понимание  традиционализма  из  ситуационализма  коренится  в
метафизике,   что  Хайдеггер  называл  "забвением  истины  бытия",  кризисом
западноевропейской  метафизики  как  метафизики  присутствия).  Начало  этой
ситуации,   ситуации   опустошения   означающего,   положено   "Метафизикой"
Аристотеля,  философией трансцендентной сущности  термина.  Сущность термина
метафизична, выразимость сущности термина есть проблема. "Всякая же  посылка
есть посылка или о том, что присуще, или о том, что необходимо  присуще, или
о том,  что возможно присуще...  Термином я называю то,  на что  распадается
посылка, т.  е.  то,  что  сказывается,  и  то, о  чем  оно  сказывается,  с
присоединением глагола "быть" или "не быть"", - говорит Аристотель в  первой
книги первой аналитики. Термин есть, во-первых, результат трансцендентальной
аналитики  существования,  во-вторых, его  деривацией является  бытие связки
"есть",  в-третьих,  термин  есть  субстантивация  как  "бытие  связки есть"
онтическое. Невысказанное у Аристотеля это и невысказанное сущности термина.
Сущность у Аристотеля в  качестве сущности  невыразимости сущности  термина,
сущность, следовательно, самой выразимости - это та, которая не говорится ни
о  каком  подлежащем и не находится ни  в  каком  подлежащем. Так выражается
проблема  самой  проблемности  (мыслительной  операциональности)  греческого
мышления,  проблемности,  развившейся из  проблемы  бытия  высшей  сущности.
Значение  термина  "античность"есть  значение в высшей  степени теологически
ориентированной  философии.  Сознавательное  подчинение  философии теологии,
обретение философией на этом пути подлинности смысла и значения, посредством
причиняемости  мышления  разуму, сосредоточенного внимания  к  вопрошаемости
суждения.
     "...  тождество  единства и множества, обусловленное речью, есть всюду,
во всяком высказывании, было оно  прежде, есть и теперь.  Это не прекратится
никогда и не теперь началось, но есть, как мне кажется, вечное и нестареющее
свойство нашей  речи" (Платон, "Филеб"). Философия, таким образом,  обретает
тот смысл, в котором она является терминологией теологии  ("Кратил"). Такова
философская традиция греков, сознание  ими теории  мифологии. В  самом деле,
это "не прекратится никогда  и не теперь началось...", "древние бывшие лучше
нас и обитавшие ближе к богам, передали нам сказание, гласившее, что  все, о
чем говорится как о вечно сущем, состоит из единства и множества и заключает
в себе сросшиеся воедино предел и беспредельное".
     Термин  и есть "сросшиеся воедино  предел и  беспредельное", таково его
значение в качестве  употребленного  должным образом,  "есть"  термина, есть
рост  этого срастания предела и беспредельного. Рост самого понятия  о вещи.
"Мы всякий раз должны вести исследование, полагаю одну идею для всего и  эту
идею мы там найдем". Абсолютная идея снимает свое абсолютное, доказывая себя
идеей  термина, рас-смотрения  вещи  в  себе  (деривацией которого  является
понятие  вещи в себе), внутренним десигнатором времени,  рассматриваемого  в
самом  себе.  Термин  есть  показатель  операции времени,  представленной  в
осмыслении и в  именовании  (означивании, символизировании). Если субстанция
есть  прежде  всего  духовная  субстанция,  субстанция  понимания,  то  сама
субстанция  есть  речь,  ее   целым  является  язык,  посредством   которого
существует  самое возможность теории, частями этого целого по поводу которых
субстанция   речи  утверждает  "не   то",   "не  то",  ...   -  части  речи,
дистинктируемые   в  целое  и   посредством  грамматологии,   монадами  этой
субстанции   являются   вопрошание,  монадность   которых  заключена  в   их
руководимости  из  запрошенного,   акциденциями  этой  субстанции   являются
суждения,  критикующие  чистый  разум.  Весь смысл субстанции  собирается  в
термине,   его   логика   есть   субстанциональная  логика,   субстантивация
посредством термина, обретающего смысл времени в его  поиске и  разведывании
посредством  разрабатываемости  языка.  Постав, существо... (которого)  есть
сосредоточенное  в себе устанавливание, которое оставляет истину собственной
сущности и заставляет это отставление тем,  что развертывается в поставлении
всего  существующего  как  состоящего  в  наличии, конституируется  в  таком
поставлении и в качестве его господствует есть  формализм  термина, истинное
мнение (не знание) о времени  как  смысле выразимости  сущности (ведь единое
показывается  лишь посредством времени и, следовательно.  все, что  есть  во
времени,  рассмотренном в  самом  себе, есть  выразимость  сущности),  образ
времени,  представленный  термином.  Термин есть исток времени,  "то, откуда
[оно] пошло и посредством чего... стало, чем оно есть  и стало таким, каково
оно"  (М. Хайдеггер). Термин есть "темное нечто, [которое] воюет со стрелкой
часов" (П. Элюар, "Сама  жизнь") Выразимость сущности термином  есть постав,
термин  есть  то,  что  отставляет  истину   выражаемой  сущности  от  саомй
выражаемой сущности посредством собственного  существования, приравниваемого
к существованию выражаемой сущности. И то, следовательно, что заставляет это
отставление опытом дефинирующего разума, он, следовательно, есть само Ничто.
Так раскрывается сущность схватывания и сдерживания  метафизического. Термин
есть,  таким  образом,  трансцендирование  в  поставе  (скажем  в  состоянии
постава)  и еще в большей  степени  его собственная рефлексия, так  и символ
существования вопроса  о смысле бытия в качестве  укореняющего  человеческую
родовую  сущность,  бездомную  как  в  имманентной,  так и в трансцендентной
философии.  Термин   есть  трансцендирование  в  имманентность,   абсолютное
трансцендирующее, сознание отношение мышления  к языку  (деривацией которого
является  сознание субъекта), трансцендирующее в имманентном таким  образом,
что  трансцендирует не  только в его  значение, но и, главным образом, в его
смысл, в  сущность чистого мышления, мышления, поворачивающего  от  языка  к
разуму. Иначе говоря, трансцендирование есть так  и постольку, поскольку оно
выражает  сущность мышления.  "Сущности  выражаются  в грамматике", -  писал
Витгенштейн.   "Туда   им   и  дорога",   -  обнадеживает   нас  термин.  Ни
трансцендентное, ни имманентное не находятся вне мышления,  они  погружены в
чистый  смысл выразимости сущности мышления,  рассматривающего себя  в  себе
самом, представлял теологию. Мышление рассматривающее себя в себе  самом и в
себе самом  себя обнаруживающее есть теология, оно различает себя, становясь
терминологией   теологии,   становя   природу   сущностью.  "Науке   логике"
современное  мышление  противопоставляет   по  контрасту,   таким   образом,
феноменологичность   самого   ноумена,   "непосредственность   абсолютного",
"несокрытость". "Наука логики", сама логическая  идея  есть, таким  образом,
феномен   термина  (вспомним  подчеркнутую  руководимость  изложения  "Науки
логики"  из  существа самой  системы),  ноуменом  которого является  феномен
"Энциклопедии  философских  наук",  оказавшийся не  ноуменом,  а  структурой
феномена, негативным ноуменом, образом  ноумена.  Иначе  говоря,  возражение
"Энциклопедии  философских наук" состоит  в том, что  "воспринявший что-либо
единое,  тотчас  же после этого  должен  обратить  свой  взор не на  природу
беспредельного,  но на  какое-нибудь  число"  (Платон) Число  есть  операция
времени,  дефиниция  времени,  как  речение,  topos  выразимости,  сущности.
Выразимость  сущности  приблизительным  образом  есть  истинность  чего-либо
сущности, само ничто,  бытия  же этого, что-либо ; лишаемого  сущности, есть
бытия термина,  а не само бытие, отчетливое посредством термина которое есть
время,   как  речь   отчетлива  посредством  понятий  (одна  из   дефиниций,
проведенных  Кантом  в "Критике чистого  разума"  как  в тексте  письма, что
придает ей неизъяснимый характер сакрального текста).
     Лишенность чего-либо  сущности  есть ничто, смысл производства состоит,
таким  образом, в движении "от  Ничто  через Ничто к  Ничто", иначе  говоря,
смысл производства в раскрытии им значения  через употребление, подлинный же
смысл,   реальная,   позитивная   сторона  этого   движения  раскрывается  в
произведении  , движении  от "Ничто через Ничто к  Нечто".  Пожалуй, Шеллинг
справедливо отклоняет претензию Гегеля на прозрение в суть становления, ведь
не  проникая  в  само  становление,  выгораживая  его  только  сущность,  мы
сосредотачиваемся на бытии связки "есть", от нас ускользающем, принимаем это
ускользание   за  ускользание   самой   природы,  гипостазируем  в  качестве
абсолютной идеи,  не  исследуя сознательно знаком  и  символом  какой  точки
зрения  является  бытие  связки "есть"). "Есть". Значит,  лишается сущности,
только то и  есть, что лишается  сущности. Значение лишаемости сущности есть
Нечто, смысл лишаемости сущности есть ничто. "... от  сущего Ничто абсолютно
отличимо...  Ничто первоначальнее, чем Нет  и  отрицание". Итак, поиск Ничто
руководится  из  сущности  термина,  разрабатывание  вопроса  о  Ничто  есть
терминология теории. Поиск Ничто руководится из знания  того, есть сущность,
сознание.   "Наше  вопрошание   о  Ничто  призвано  продемонстрировать   нам
метафизику  саму по  себе".  Сущность  есть отношение,  опыт  которого  есть
онтологический опыт.
     "В   каждый  метафизический  вопрос  всякий  раз  включается  также   и
вопрошающее человеческое  бытие"  (М.  Хайдеггер,  "Что такое  метафизика?")
Ничто есть интеллектуал чистоты знания, отношение, сущность которого, будучи
выразима,  есть  сама  сущность, есть конструирование  реальной  философии в
качестве  лингвистической, устанавливание  номинальной  философии в качестве
речевой   или  ноуменальной,  т.   е.  философии,  дистинкцией  дефиниции  и
существования которой или, лучше сказать,  дескрипцией существования которой
является ноумен).
     "Наука  о  феноменах, - пишет М. Хайдеггер, -  означает таое  схвачение
своих   предметов,   что   все,   что   рассматривается  относительно   них,
разрабатывалось  бы в  непосредственном обнаружении и  предъявлению  Тот  же
самый  смысл имеет тавтологическое в своей  основе выражение  "дескриптивная
феноменология".  Речь,  таким  образом, идет  о ноуменологии, что  она есть?
Дескрипция   есть  дистинкция   дефиниции   и  существования,   внешнего   и
внутреннего,   и  дистинкция  есть  сама  дескрипция.  Сущность  истины  (М.
Хайдеггер.  "О сущности  истины")  есть  само  действительное,  приравненное
дескрипции, существо адекватности как  понятийной структуры, "то, что делает
истинное истинным" есть теология, которой  подчиняет себя философия, выражая
сущность  истины,  будучи терминологией теологии (как, например, в  трактате
Фомы   Аквинского   "О  сущем  и   сущности").  Сущность  истины,  выражаясь
детерминирует  термин,   показывает   причинность  высшего   рода,  инаковую
причинности  физической как иллюзорной предмета неаристотелевой воображаемой
логики. Вещь соответствует в отношении соответствования вещи и представления
о ней, таков принцип адекватности, субстантивирующий речь. Сущность истины и
есть  сама сущность.  С другой стороны  сущность есть  некоторое  отношение.
"Предметы считаются  с  нашими  познаниями", - говорил Кант,  конституируя и
устанавливая  опыт дефинирующего  разума  (С.  С.  Аверинцев.  "Литературные
теории Византии").  "Возможность  истины человеческого  познания,  если  все
сущее  является сотворенным,  имеет  основу  в том,  что  вещь и предложение
равным  образом отвечают требованиям идеи и потому соотносятся друг с другом
в единстве  божественного акта творения"  ("О  сущности  истины").  Сущность
истины  выражается теорией литературы и в ее факте существует. Теория истины
есть теория  литературы в смысле подчиняемости  философии  теологии,  в этой
подчиняемости  как онтологии, лишаемости сущности, выдвигается, в частности,
Нус   Анагсагора,   которого   за   недостаточную   причиняемость   мышления
теологической  индивидуации  философии   критикует  Платон,  ведь  Нус  есть
представление сущности  истины  как  правильности, а  не  истинствования, на
котором  настаивает  Сократ.  Сущность истины  в несоответствии  предложения
(высказывания)  и ыещи, несоответствии правильности  заключенного между ними
соответствия.  Проблема  приравнивания  предложения  и  вещи  есть  операция
времени   и   понимания,   содержание  которой  длительность,   реальное   -
временность.     Приравнивается     несоответствующее,     тогда    исчезает
приблизительность,  становясь  предметом  рас-смотрения.  Таково  отношение.
Всякое  отношение есть  поведение,  его  сущность  -  "открытость  отношения
сущему" Высказывание есть  неадекватное, отклоняющееся поведение,  местность
сущности истины.  Высказывание литературного  героя,  который идентифицирует
себя с автором литературного  произведения. Сущность истины есть литература.
Сущность истины выразима в теории литературы, значения, употребленного самим
бытием. Свободна  есть тогда предрассудок философии (позитивный предрассудок
в терминологии Х.-Г. Гадамера),  жизненный закон  которой в подчиняемости ее
теологии.    Свобода   есть    самосущность,   беспредметность    рефлексии,
неотрефлексированность  терминологии  теологии.  Истина  есть  признак языка
философии, где  субъектом является  язык чистой лингвистики, рассмотренный в
самом  себе,  объектом - язык  терминологии,  предикатом  - субстанция речи,
истина  есть   такое  сокрытие   сущего,   благодаря   которому   существует
"несокрытое". Сокрытие  сущего есть лишенность.  Человеческое существо  есть
несокрытое   сущего.  Сущность   истины   -   дистинкция   бытия  и  сущего.
Осуществление, или "поведение" (Хайдеггер) это дистинкции есть сама природа.
Таково  существо,  на  наш взгляд, критики Шеллингом  Гегеля,  через систему
которого, по мнению первого, исчез  весь тот смысл. Который придавал остроту
и   напряженность   западноевропейской   традиции,  систему,  начинающую   с
онтологизации неосуществленной дистинкции герменевтической  и  аналитической
традиции,  с   "единства  бытия  и  Ничто",  превращения  культуры  в  культ
детематизирования ее оснований.  Дело же, по мнению  Шеллинга, заключается в
том, чтобы неукоснительно отличать герменевтическую и лишь интерпретационную
традиции  философствования,  на последнюю  из которых,  взятую в  абсолютном
смысле, и  вышел  Гегель, объявив свою  систему "логической  структурой идее
бога",  в то время как  по  справедливости она должна пониматься как система
"становления  природы логической  структуры руководимого из Божественного  в
языке,   образец  теологии".   Еще   Платон   проводил   в  своих   диалогах
филологическим  образом  опыт  диалогического  разума,  соблюдение  которого
(опыта)   единственно   и  придает,   по   его   мнению,  подлинность  опыту
дефинирующего разума,  опыт, заключающийся в сознавании того, что "жизненный
мир философии существует сущностями, подлинно существующим в качестве Ничто,
а разум  философии есть исследование  той сущности, которую называют бытием,
сущности,  которая  есть  Ничто  наиболее  радикальным  образом,  во-первых,
сущности,  помимо которой существует  только Ничто, каково  оно  есть в себе
самом,  во-вторых.  Наука терминологии представляет  из себя, таким образом,
логическую структуру идеи сущности.  Смысл  диалога в качестве символической
литературной формы в показе сущности как идеи некоторого вида, идеи времени.
Идея  времени  есть  осуществление выразимости  сущности,  осуществление  ее
природой.  Дистинкцией  бытия  и  сущего, каковая  дистинкция и есть  чистая
величина (вспомним аргументы Сократа ("Федон") о величине роста, связываемые
им  с  вопросом  о  противоположенности  самих  противоположностей,   об  их
дистинктивной  природе),  суть  природы здесь  и  теперь,  показывается  как
становление природы сущностью. Итак, вот таково "бытие идеального" (Шеллинг,
"Философия  искусства"): дистинкция  бытия и  сущего производится  природой,
природа   есть  становящееся  сущностью,  сущность   есть  сущность  истины,
сущности, именуемой бытием, дистинкция  бытия и сущего есть,  следовательно,
произведение  самого бытия. Идея идеального  есть  время.  Вот каково  тогда
"бытие реального". Время есть выразимость сущности, время есть Ничто, теория
в качестве выразимости идеи идеального. (М. Хайдеггер "Наука и осмысление").
Идея вырастает  из  понятия, не меняя  себя  самой, понятие,  не меняющееся,
рассмотренное в себе, вырастает из  идеи, будучи  ей противоположенным, ведь
противоположное  противоположено  в целях  прорыва к  сказыванию  о  нем  по
природе, сказыванию "О  природе"  (аргумент о противоположностях в  связи  с
противоположностью жизни и смерти  в "Федоне"), ведь "противоположно то, что
возникает друг из  друга" и язык,  таким образом, есть, прежде всего, теория
именования.  Итак, произведение  самого бытия  есть  время,  божественное  в
языке.   Теория  именования  есть,  таким  образом,  осмысление,  примирение
противоположностей  идеи   и  понятия  как   реального   и   номинального  в
различимости сущности в  абсолютном  тождестве,  дистинкцией, осуществляемой
самим бытием, отчетливой речью для разума, посредством самого бытия, то есть
идеи  и понятия,  рассмотренных каждое в  своем смысле и в  своем  значении,
осмысленных  и употребленных.  Терминология теологии,  таким  образом,  есть
выразимость идеального в  реальном и реального  в идеальном, как вырастающих
друг  из  друга,  когда достигнуто  их  рассмотрение в себе.  Софистика есть
терминология  греческого мышления. Софистика  и схоластика различающиеся как
"вещь в  себе  "  и "мыслящее  рассмотрение  вещей", окольцовывают  "Столп и
утверждение истины" (П. Флоренский). Софистика,  как  мыслящее  рассмотрение
идеи  в  самой  себе,  как  вырастает  она  из понятия ("мера всех  вещей  -
человек",  человек  в  "Кратиле" есть  "очеловец",  в смысле  очевидец идеи,
конкретной  метафизики  присутствия,  конкретного  релятивизма  истины,  как
свершаемости истины бытия, отличной от того, как свершается происходящее, от
становления,   ведь   вещь  есть  соответствующее  идее  раскрытие  существа
определений вещи. кроме которого есть лишь "несокрытое"), обращение к смыслу
того, что говорится о чем-то. Схоластика же есть онтология веры, обращение к
значению  высказываемого, причем в том  смысле, что  смысл  и значение  есть
употребленные   в  теологии.  Нас   интересует  подлинная,  герменевтическая
структура  идеи бога,  сама  структура,  неизмеримая  со структурой  логики,
логикой идеи, понимание, а  не интерпретация, всех дистинкций осуществляется
в    качестве    некоторого   опыта    философская   конструкция   (Шеллинг)
герменевтической   структуры   идеи  бога.   Трансцендентная  логика  теории
мифологии.  Схоластика  и софистика  есть  кольцо  операции  времени, кольцо
времени,  деривацией  которого является пред-рассудок, круг тавтологического
движения  мысли,  выводящего  себя  из  логики,  круг,  по  которому  должен
двинуться  рассудок,  подчинивший  себя разуму, убедившийся  в необходимости
этого  подчинения  на  "поверхности"  практики, показавший себя как  феномен
чистого  разума,  круг, отли(ме)чаемый  Хайдеггером в  качестве  силы  мысли
("Исток художественного творения"), отвлекаемости мышления от мысли о чем-то
к мысли  о "что-то", мыслящий "не о чем-то,  а  что-то" (Н. А. Бердяев), где
причина есть следствие, рассмотренные в самих себе, выражают друг друга друг
из друга,  круг как логическое правило дистинкции, формализм  психоанализа и
экзистенциального анализа бытия связки "есть", группы преобразований Платона
("Парменид") в течение речи,  имеющий длительность (осмысление) и обладающей
временностью   (разумным  употреблением).  Этот  круг,  охваченный   кольцом
времени,  объемлющий  его  есть  пространство  пребывания  Бога, не  видимое
пространство,  в котором  что-то о чем то за чем-то происходит, а  невидимое
пространство,  трансцендуя  видимого  пространство,  в   котором  происходит
действительное  что-то, подлинно само по  себе,  из-за  которого  происходит
видимое  пространство, изменение видимого пространства есть пребывание бога,
гиперпространство.  Круг  тавтологии  есть  выразимость  сущности  в  языке,
поскольку теория есть некоторого вида язык.
     С точки зрения онтологии всякое высказывание (теория) есть тавтология и
это  должно быть показано, разработка этого  вопроса не может быть отложена.
Такова идея терминологии.
     Дефиниция:
     Терминология  есть дистинкция  смысла и значения и  ее структура и есть
сама структура (герменевтическая структура идеи бога), логическая дистинкция
есть  выразимость  сущности  в идее, формальная дистинкция  есть выразимость
сущности  в понятии,  умозрительная дистинкция есть выразимость  сущности  в
теории,  дистинкция  в  терминологии  есть  выразимость  сущности  именуемой
бытием, а не самого бытия. Одна  ли и та же сущность выражается. Безусловно,
нет,  выражаются  различные сущности при выражении  одной  сущности,  что  и
означает  подлинное выявление иного  одному  это сущности с логической точки
зрения  и в  этом смысл выразимости новизны в онтологии, как уже имевшейся и
бывшей.  Таков  факт  онтологического  опыта,  "всякое  знание  есть как  бы
припоминание", одновременного образования и высвобождения истины (сущностей,
схватываемых и  удерживаемых посредством выразимости). Сущность есть то. Что
всегда одно  и всегда другое,  сущность  есть  знак существования  того, что
всегда  одно  и всегда иное,  образ, к которому собираются все представления
будучи образами, сущность есть  сказывание о  том,  что "... то же самое  не
есть равное" (М.  Хайдеггер), трудность  и темнота  осмысленного и некоторым
образом  употребляемого  с вопрошанием о смысле бытия  изъяснения,  речения.
Итак, вопрошание  терминологии отнесенность  этого вопрошания к вопрошанию о
смысле   бытия,  ясный  ум  терминологии  заключен  в  вопросе:  Какова   та
дистинкция, которая  требует образования  понятия  сущности,  смысл  которой
"искусство быть"? Этот вопрос  оказывается  вовлеченным в онтологию,  что на
него  отвечает сама онтология, показывая,  какой  дистинкцией ее  дистинкция
бытия и сущего  становится в терминологии, ей, это  дистинкцией и будет сама
терминология. Итак, сущность дистинкции есть то, как один ее член становится
другим, рассмотренный  в самом  себе, т.  е. мысляще, и  примиряется с  ним,
будучи  ему  не  равным,  в  силу рассмотрения,  в  осуществлении  сущности.
Сущность есть  опыт дефинирующего разума,  поскольку  все,  что происходит в
этом  опыте  есть дефиниция,  существование  которой  есть  сущность. Предел
бытия,   "граница,   за   которой   теряются   его   собственные   признаки:
определенность, мыслимость. Граница  эта (что строго доказано в "Пармениде",
должна быть иным бытия,  пределом в  сращении  с беспредельным, просветом  в
субстанциональность речи, осуществляемую "термином") есть "... необходимость
границы   за  которой  бытие  отказывается  от  себя  имеет  и  "физическое"
проявление, ... это не что иное, как  место (chora)" (Доброхотов). Греческое
"choros" и означает термин у Аристотеля. Немыслимость хоры  открыта элеатами
в  их  парадоксах,  которые  разрешимы  при  анализе  бытия  связки  "есть",
фундаментальной тавтологии опыта философской  конструкции высказывания "Хора
есть пространство присутствия Бога" (Дефиниция). "Хора"  - это пространство,
где кончается свет, где в  славянском белом свете обретается вся  метафизика
света,  пространство  воображаемо  неаристотелевой логики,  исток  образа  и
представления, как укорененных в дистинкции бытия и сущего. Дистинкция бытия
и сущего  есть эманация образа из представления, где номинальная выразимость
эманации   в  языке  есть  образ;  эта  ддистинкция  выражается  посредством
формальной дистинкции -  произведения, логической - отношения, умозрительной
- интерпретации. Предмет этой дистинкции обожженное сознание, наука, имеющая
такой   предмет,   наукоучение   понимания.   Обожествление   сознания  есть
восстанавливание  его из литературы,  доказание  его сознанием  самого себя,
формализмом  литературной  идеи.  Произведение  литературы,  исполненное  на
языке, в этом сущность поворота от сознавания к осмыслению. "Хора" есть язык
в  качестве  местности,  пространства с  инаковым  временем,  осуществимость
природы: эйдос, логос,  топос, бытие,  время,  истина  сущности. "Хора" есть
след сущности, то различие в абсолютном тождестве в качестве которого вполне
осуществима сущность, существо архиписьма (Ж.  Деррида). Структура хоры есть
творение. Творение  есть след  архиписьма, различие  в абсолютном тождестве,
мышление  в  качестве  речения  разума,  отличное  от  мышления,  внутреннее
присущного  языку,  мышления,  для  которого  смысл и  значение  есть особым
образом структурированные  холитические сущности, выражаемые в грамматике  в
качестве  письменности,  язык  тогда в качестве языковой  игры  как сущности
собственной истины,  отличной от  истины  мышления своей душой  имеет форму,
мышление,  внутренне  присущее  языку,  есть  грамматология,  "знакомство  с
простым  символом" (Рассел), осуществляемое  в языке.  Язык  есть  существо,
существо есть в языке, а не в мышлении. Язык есть трансцендентное мышление в
своем  существе,  то есть  когда  он (язык) ему имманентен, он, стало  быть,
выражает   своим   существованием   сущность   трансцендентного,   совершает
имманентный процесс. Язык есть термин, дистинктирующий  внешнее и внутреннее
как литературных описаний, дистинктирующий трансцендирующее и имманентное, в
этом смысле он  не  интерпретация и не понимание, а "видение в  определенном
аспекте"  (Витгенштейн),  "евнух  души"  (Платонов). Язык  -  "прикалывание"
письма  к речи, таков он в качестве теории именования-творения, язык как  бы
прикалывает  фреймы  письма  к фактам  речи, языковым событиям, таков язык в
качестве фактора, индикатора  языковых событий, терминологического, существо
же языка рассоединяет фреймы письма и языковые события речи, этим выражается
его  сущность,  сущность значения, употребляемого мышлением  в качестве акта
осмысления, поворота мышления от языка к разуму. "Действительное есть, таким
образом, язык, рассмотренный в самом  себе  для себя.  Индукция  есть ноумен
терминологии,  коль  скоро  принцип  "семейного  сходства"   в  многообразии
языковых игр" (Л. Витгенштейн)  есть  принцип  термина. Из принципа  термина
вырастает  понятийная  структура  индукции. Традиционная логика в том смысле
определяющая, например, через род и видовое отличие,  не  восприемля принцип
"семейного сходства", общения слов, фраз,  предложений  через  значения, тем
самым показывает себя как акт божественного, иночеловеческого творения. Идея
бога есть смысл синтеза, выразимости сущности бытия в человеческом существе.
Мышление есть абсолютное тождество, различать в  нем под силу только разуму,
это  различение  трудно  вообразить, расчленение познавательной  способности
мышления, анализ пред-рассудка есть интеллект, язык разума. Молчаливый Будда
современной   науки.  Кризис  западной   метафизики  присутствия  доказавшей
созерцание   присутствия   всегда   созерцанием   в  определенном   аспекте,
руководимом   и   употребляемом   в   аспекте   вопроса   о  смысле   бытия,
пред-определения  кризис  концепции  выразимости  (логической, холитической,
интерпретационной), требование  иных  видов выразимости, различающих в самом
абсолютном   тождестве,   отношении   тождества,  например,   в  различности
произнесения,   видения,  присутствия   -  выразимость   такого   рода  есть
выразимость  сущности,  смысл,  речь  и   язык,   значение   онтологии,  как
самосущности речи.  Итак, выразимость сущности  есть философия речения, есть
существование речи. Дефиниция: существование речи есть выразимость сущности,
такова,  на наш взгляд  сущность  становления. Вопрос  о месте существования
Бога есть, таким  образом, коренной вопрос,  от решения  которого  во многом
зависит судьба онтологии. Если что и  имеет судьбу, то только онтология. Бог
есть  уже  в термине,  пылинке космоса мышления,  пространство существования
Бога  есть письмо  ("хора"),  вознесением ему молитв является чтение,  время
существования Бога есть дух, зримый его облик, как такового и существующего,
есть речь.  Истинность сказанного есть структура. Структура есть выразимость
отношения тождества в отношении различия, тем самым находится чистый смысл и
чистое значение, выразимость,  следовательно, смысла в значении и значении в
смысле, единовременный  акт творения единовременного Бога. "Хора" есть мысль
о  термине,   считает  Аристотель,  рассматривающий  мышление   Платона  как
поэтичное  в  своей  "Поэтике",  истинным  образом  охваченное  теологией  и
репрезентирующее  из  кольца  этой  охваченности,  как  философию  истинного
мнения,  осмысленной  лжи;  Аристотель  критикует  Платона  с  точки  зрения
"естественной"  дистинкции его  творчества,  совершенной  впоследствии  всей
совокупностью  неоплатонизма,  дистинкции  на  философию  блага  (Платон)  и
философию  языка  (Прокл, стоики).Аристотель  доказывает эту дистинкцию  как
речевую,  дефинируя  Благо как  существование  речи, кореня смысл в  здравом
смысле, логику в  философии (визуализации)  языка, что впрочем, и составляло
смысл  неписанности  учения  Платона, мифологическую практику  его личности.
Аристотель  подчиняет  свое  мышление  Платону,  как существующей  теологии,
практики мифологии истинного мнения, аналитической мистике.  Проблема  бытия
высшей  сущность  трактуется здесь как практика аналитической мистики  души,
имеющей безначальное начало - письмо. Сращение предела и беспредельного есть
выразимость  сущности  в  термине.  Сущность  есть само  Ничто.  Выразимость
сущность в термине есть феномен ноумена. Визуализация выразимости сущности в
термине  есть  "Политика" Аристотеля, сама политика архиписьма, письменность
которого  слагается  из  следов (подсознательное) и различий чистого  разума
(бессознательное),  самой визуализации.  Визуализация  сверхчувственных идей
ради визуализации, формализм смысла  бытия,  акцептируемый термином,  будучи
употребленном и употребляемый в письме, как формализме бытия, есть политика,
чувства политики есть чувства и страсти языка, поскольку действительное есть
язык, а  смысл политики реализации,  т. е.  хора действительного - мышления,
внутренне присущи языку, занятое и поглощенное языковой игрой. Политика есть
осмысленная ложь, осмысливающая язык как само  бытие,  "обитель бытия", есть
акт существования, совпадения акта письма и  акта чтения. Письмо и чтение, а
также  существование  не  есть  акт,  есть   понимание,  истолкование,  опыт
вопрошания  о  смысле  бытия, как "семейного  сходства"  в мышлении (речении
разума), мысли, в качестве употребления.
     Акт  есть деривация речения, в  связи с  этим политик,  воплощенный акт
сознает себя в качестве деривата речения, формализма письменности письма.
     Термин  есть показатель  операции времени.  Феноменологическая редукция
есть,  таким  образом, сущность, рассматриваемая в  самой  себе.  Дистинкция
сущности  и бытия  есть  метафизика,  проблемой  которой  является онтология
выразимости. Феномен есть  выражаемость  сущности  посредством языка, ноумен
есть выразимость, выраженность сущности посредством речи или  "конец света",
конец метафизики света, начало метафизики письма,  беспредпосылочное начало.
Не случайно одним из знаменитейших предсказаний Леонардо было: "Люди лишатся
зрения". Смысл жизни Леонардо видел в выразимости сущности, и он его там  не
видел (в  неопределенном аспекте). Феномен  есть интерпретация, ноумен  есть
"видение  в  определенном   аспекте",  феномен  есть  номинальная  дефиниция
понимания, ноумен - его реальная дефиниция. Существование Ничто  есть всегда
иное этому Нечто  существующему, и  тоже самое самому существованию  Ничто в
качестве  существования вообще. "То же самое не есть равное" (М. Хайдеггер).
Такова схолия  умозаключения как "схватывания  умом",  заключение умом своей
безначальности  собою самим. Мышление о существовании самом по себе из связи
с   существованием   Нечто   есть  язык  разума,   дистинкция   мышления   и
существования.  Существующее (знающее, мнящее, представленное, представимое,
образное и другое, как  таковое),  отмеченное  печатью  языка, дистинктивно,
таков  смысл Хаоса.  (Хаос  имеет смысл в  качестве употребленного значения)
Беспредпосылочное начало есть дериват разума, акт разума, есть акт  творения
беспредпосылочного  начала,  возможность  есть  благо,  действительное  есть
добро, смысл  бытия таким образом может быть  обретен (либо  не  обретен)  в
дистинкции добра и блага, на которую выходит Платон в своем мифе  о  пещере.
Прорыв  греческой  традиции  христианской  есть  выразимость  действительной
сущности, сущности выразимости сущностей, неопределенного аспекта абсолютной
выразимости видения в определенном аспекте, происходящей выразимости.
     Выразимость прежде сущности  (выражаемого)  - таков тезис христианства,
смысл его в том, что сущность не есть бытие, она есть небытие в определенном
аспекте видения. Постав есть дистинкция мышления и действительного мышления,
языка, отношения мышления  и  языка,  становящегося отношением самого бытия.
Отношение самого  бытия  есть  критерий  истины,  и  справедливо  утверждает
Витгенштейн,  разрывая  истину  и  критерий  истины.  Отношения  сущности  и
феномена  становящееся  отношением  самого  бытия,  есть  языковое  событие,
событие   происхождения   ноумена.  "Язык  есть   показ"   (М.   Хайдеггер).
"Показывать" - значит, по крайней мере, знать нечто чистой величиной, видеть
в определенном  аспекте  самого  видения.  Язык  как  показ есть  исчисление
некоторого вида, деривацией которого я является понятийная структура всякого
исчисления, исчисления времени. Термин есть единица измерения времени, число
числового  ряда  времени,  ведь  предел  и  беспредельное  -  первая   пара,
"родители" всего  сущего,  и  их "порождения - числа - материнские наследные
признаки и потому расходятся на два полюса: чет и нечет, и  эти полюса вновь
образуют   связанную  пару,  рассыпаются  на  множество  конкретных  чисел".
Терминология (беспредельное)  есть исчисление времени. "Беспредельным  можно
быть или по  потенции, или по численности,  или по  величине" (Прокл). Иначе
говоря,   метод   терминологии   -   дистинкция   (формальная,   логическая,
умозрительная).  Результат терминологии как  акта бесконечности  (выраженной
конечности  - фундаментального способа  бытия человеком)  -  термин, предел,
бес-конечное  -  конечно.  Процесс  терминологии  есть  с  номинальной точки
зрения,  видение в определенном аспекте, с реальной - "семейное  сходство" в
употреблении значения. Время вычисляется онтологически только, математика, а
с нею и  физика выразимы в онтологии, они также "показывают", что видно и из
их развития (проблемы оснований математики, обратимость квантовой механики и
теории относительности), в  то время, как философия "сказывает", употребляет
язык  в  качестве  некоторого  значения,  почему  и  имеет  имя  "философия"
(выразимость  языка в качестве  выражения  его  самого).  Бытие  изначальнее
сущности,  выразимость сущности  бывает бытием,  ее (выразимостиь  сущности)
имеет бытие.  Видение  бытия  есть  исчисление времени. Сознание бытия  есть
письмо.  Само  бытие есть  человеческое  существо, обитающее  в  речи  (язык
изначальнее бытия).
     Метафизический экскурс раскрывает следующее: Истина бытия есть творение
субстанции. Исчисление  времени есть континуум-универсум (континуусы,  целое
науки в мышлении языка науки, науки как языка, универсум - целое философии в
мышлении языка философии, рефлексии в то время как мышление языка науки есть
трансценденция),  есть  субстанция,  произведение субстанции.  Интерпретация
есть исчисление времени, исчисление времени  есть след понимания,  поскольку
понимание есть письмо  только,  а никак не чтение. Интерпретировать - значит
исчислять время  интерпретируемого интерпретантом посредством интерпретанты,
интерпретирование  есть   видение  в   определеленном  аспекте   выразимости
сущности, в аспекте недостаточности традиционной концепции выразимости, ведь
интрепретант  -  есть выразимость  логически,  интерпретанта  -  выразимость
холитически,  интерпретация - выразимость научно (терминологично). Результат
интерпретации   -   термин,  мера   невыразимости   выражаемого  посредством
традиционной концепции выразимости, выраженная посредством термина как имени
на  языке,  понятном  и  доступном  языку,  сознанию сказывания, выраженная,
следовательно, посредством  чистой (истинной)  величины времени. "Мера  всех
вещей - человек, существующих, что  они существуют, не существующих, что они
не существуют" (Протагор). Чистая величина есть феноменологическая редукция,
произведенная  ноуменом.  "Логико-философский  трактат"   Витгенштейна  есть
теория  интерпретации,  исследование  выразимости  сущности  в  определенном
аспекте, аспекте ее роли в трансцендентальной аналитике существования.
     Как  возможнее термин?  Терминология в  качестве поворота  мышления  от
языка  к  разуму  есть  переход,  видоизменение  от  триадического отношения
(дистинкции)  к  бинарному   (пропозиции),  от  триады:  "субъект,   объект,
предикат"  к  диспозиции:  "письмо, чтение", осмысление  которого производит
термин в  качестве своего знака (символа), следа, ведь осмысление также есть
письмо.  Бытие  гласит, что  все "человеческое, слишком человеческое",  есть
письмо (Кратил), это и сознание, и мышление, и рассуждение, и понимание ,  и
даже  душа.  Время  или   "Хронос"  переводится  в  "Кратиле",  где  перевод
понимается как  этот переход,  изменение  от языка  к  разуму,  как "чистое,
девственное мышление", как письменность. Бес-смысленное и  бес-конечное, как
чистая (не числовая) величина  смысла и  конечного,  выразимо  и  в качестве
такового  есть  жизнь,  приравнивания  разумом  самого  себя   письменности,
творении веры.  Мир есть при-мирение непротивоположенных, ведь  след  мира и
есть только мир, "несокрытое" мира есть  бес-конечное,  конечное  в качестве
акта, жизненный мир. Письмо и чтение есть непосредственность и опосредование
письма,  кроме которого есть лишь отношение разума к мышлению. Литература не
есть реальный  предикат разума, она не прибавляет ничего нового к понятию  о
разуме,  она прибавляет  к  нему  Ничто.  Мышление  есть  цепь  перерождений
языковых событий с той их внешней  стороны, которая наиболее далеко  отстоит
от  бытия,  в  качестве  "суждений",  предложений  и  т.  д.  Мышление  есть
выдвигание  языкового  события  в  Ничто.  "Где ужас,  там  и  спасительное"
(Гельдерлин) В  Стихо-творении, сознании  души, смысл и значение отпадают от
суждений, фраз, предложений, завершая круг своего  рождения,  "воздавая друг
другу  за нечестивость". Дистинкция  добра и блага, сознания души и сознания
(времени)  есть  стиль.  "Стиль  -  это человек".  Разум  есть  человеческое
существо. Термин есть  трансцендирование в гиперпространство "хоры",  будучи
употребленным,  т.  е. развернутым в свое  значение и  отпавший  от  него  в
качестве  имени, время  жизни  ментальности, величина  которого определяется
"реальностью   неопределенности"  (Г.   Пири),  степенью   вообразимости   в
воображаемой  неаристотелевой  логике,  (степенью   уверенности   -   термин
Больцано). Существование  термина  есть  присутствие  за переходом триадного
отношение  в  бинарное  абсолютного  тождества,  размышлением  в   отношении
которого и является этот переход в качестве изменения от феномена к ноумену,
таков смысл деривации западной метафизики к метафизике присутствия.
     Что это за  тождество? Что  тождественно чему  до неразличимости  таким
образом,  что   эта  безразличность  служит  образцом  понятийной  структуры
различения,  предпринимаемого   дискурсивным  мышлением,  каково,  поскольку
начало   видения   в  определенном   аспекте,   семейственности  в  сходстве
употребляемых значений. Мышление совершает поворот от языка к разуму, потому
что выражает свою сущность в диалоге, ведь сущность есть  всегда одно и тоже
и иное.
     Абсолютное тождество есть сущность, абсолютная выразимость которой есть
диалог.  Абсолютность  чего-либо есть его  бес-смысленность, бес-конечность,
без-различие,   без-рассудство,  без-душие  и   т.  д.,   т.  е.  видение  в
определенном аспекте смысла, конечности, различия, рассудка, души, начала, в
аспекте  выразимости сущности истины бытия.  Сущность абсолютного тем  самым
есть внешнее сознание, внутренним которого является конечное. Тождество есть
"семейственность  сходства"   употребляемых  значений,  проявляющая  себя  в
выразимости сущности  истины  бытия.  "Перевод  абсолютного  тождества", его
расшифровка - видение в  определенном  аспекте семейного  сходства значений,
язык   как   показ.  Дефиниция:   Диалог   есть  показ  бинарного  отношения
письма-чтения в качестве письма, есть некоторого вида язык, а именно: теория
литературы,  ведь  теория  есть  некоторого  вида  (видения  в  определенном
аспекте) язык, а здесь мы имеем дело с  теорией самой речи, родовой сущности
языка (письменности).  Итак,  отношения между  какими именами есть,  с одной
стороны, изменение от триадического отношения к  бинарному, с другой стороны
- диалог, теория литературы. Это отношение как бы выстилает  дно термина. Из
горизонта  этого отношения  верна дефиниция6  метод исчисления  времени есть
диалог, опосредование (не  средство) исчисления времени  есть "имагинативный
абсолют", интерес к метафизике как  языковому событию (Голосовкер). Средство
есть  "осмысленная ложь",  заблуждение  "людей  о двух  головах, средств  не
существует в природе", средство есть нечто неосмысленное. Нет нигде,  "ни на
небе,  ни на земле",  ни  одного  средства.  Средство есть абсолютная  идея.
Подобно тому, как математик не изобретает, а находит интеграл функции, так и
интерпретатор находит  смысл  определенного значения, значение определенного
знака,  язык  находит  значение  определенного  знака,  смысл  определенного
символа (интерпретант0,  речь  находит смысл  определенного  знака, значение
определенного символа, письмо находит смысл неопределенного знака,  значение
неопределенного  символа,  чтение  находит  смысл  неопределенного  символа,
значение   неопределенного   знака.   Такова   нереальность   определенного.
Странность,  остранение  (термин  формалистической  поэтики). Бытие сущности
есть  предмет терминологии.  Речь  идет не о том,  что сущность узурпируется
терминологией,  о  том  же,  что  сущность  есть  предмет  некоторой  науки,
небеспредпосылочное   начало   уже    тем,   что    оно    есть   (доказано)
беспредпосылочным началом традиционной  концепции  выразимости  (логической,
политической,  научной). Фундаментальность онтологии заключается  в том, что
сущность  есть  сущность  становления,  становящего  сущность,  традиционная
концепция выразимости сущности приравнивается, таким образом, к традиционной
концепции  невыразимости сущности (мифологической, магической, мистической),
диалог которых исчисляет время сущности, именуемой бытием. Дефиницией смысла
является  время,   поскольку  его  существование  есть  ни   что  иное,  как
осмысление, дефиницией значения является исчисляемость  времени  в терминах.
Всякая система есть, во-первых,  система знания, во-вторых, постав сознания,
в-третьих, система  исчислимости времени. Такова абстракция науки, отношение
которой  с  Ничто принципиально  затрудняется, как коренящееся.  Выразимость
невыразимого, если  истолкование - предмет  герменевтики. Диалог рожден  как
теория  мифологии   в  качестве  письменности  самого  письма.  Философия  в
традиционной    концепции    невыразимости    (мифологической,   магической,
мистической) выражает свою  сущность  следующим образом  (метод Сократа  так
называемый).  Философия  есть исполнение желаний, причем исполняются  только
сокровенные  желания,  само  "несокрытое".  Таковы  смысл  и значения тезиса
"добродетель  есть  знание".  Где  добродетель  есть  философия  в  качестве
исполнения  желаний,  а  знание  исполнения  желаний в  качестве  философии,
номинальная и реальная  дефиниция  сознанием  самого  бытия,  слиты,  будучи
самосущностью  различания тождества единого  и иного, видения в определенном
аспекте и знания, дефиницией чего (различания) является тезис "Я знаю, что я
ничего не знаю". Реальность есть мнящее мнение, мнение перед лицом истинного
знания,  фантазия чистого разума. Реальность есть имя,  понятийная структура
выразимости   сущности.  Прагматика   коренится   в   солипсизме.   Обладать
реальностью,   быть   визуализированным,    это   акт   чтения,   актуальная
бесконечность, опыт философской конструкции. Мышлению, обращенному к разуму,
надлежит  проявлять  акт  чтения,  как  потенциальное   письмо,  архиписьмо.
Реальность есть Ничто, как оно выглядит для мышления.  Реальность тогда есть
структура феномена, для  которого ноумен есть его горизонт, реальность  есть
термин  рассмотрения феномена в качестве ноумен, а в  качестве неосмысленной
сущности   термина   -  предел  такого  рассмотрения.   Номинация   (контр.:
реализация)  есть   структурирование  феномена   в   качестве  ноумена,  где
структурирование есть переход  от триадического отношения выразимой сущности
к бинарому отношению сущности выраженной. Тезис  же онтологизации: Феномен и
ноумен суть одно  и то же. Этот тезис финитен в том случае, когда феномен  и
ноумен  есть  феномен  и  ноумен  сущности,  прежде  которой ее  собственная
выразимость. Мы мыслим тем  самым сообразно  правилам логики,  открытие,  не
зная еще этих правил, но верифицируя и фальсифицируя, т. е. зная эти правила
в качестве интуиции трансцендентной аналитики существования.
     "... для того, чтобы ноумен обозначал истинный предмет, который следует
отличать от  всех  феноменов, недостаточно освободить мысль от  всех условий
чувственного  созерцания, а  должно  еще иметь  основание  допустить  прочие
чувственного созерцания другого рода созерцания, при котором мог бы быть дан
такой  предмет"  (И.  Кант).  Созерцание такого  рода, вероятней  всего есть
интуиция, интуиция, дистинктирующая интерпретацию и лингвоанализ, начинающая
дискурс. Дистинкция  феномена  и  ноумена  есть  вещность  сущности  истины,
"весомость мысли", "вещь в себе" в качестве понятийной структуре выразимости
сущности, вещность сущности есть пред-рассудок. Одно и  то же есть феномен и
ноумен - сущность.
     "Явления,  поскольку  они  мыслятся  как  предметы на  основе  единства
категорий, называются феноменами. Но если  я допускаю вещи лишь как предметы
рассудка, которые,  тем не менее, как  таковые, могут быть даны  в  качестве
предметов созерцания, хотя и  не чувственного,  то  такие вещи можно назвать
ноуменами"    (И.   Кант).   "Видение    в   определенном   аспекте"    есть
трансцендентальная аналитика литературы, осуществляемая  литературой в самой
себе трансцендентальная аналитика существования.  Язык есть.  Существует  не
язык  тогда,  а, во-первых,  тождество  языка  и  идеи ("Филеб"), во-вторых,
тождество языка и понятия, и, так как не существует абсолютное тождество, то
вместо языка существует феноменологическая дедукция звука. Тождество языка и
идеи  в качестве диахронии, тождество  языка и понятия в качестве синхронии,
где синхрония и диахрония выражают реальный и номинальный аспект выразимости
сущности  в  опосредовании  языка,  есть  понятийная   структура   гармонии,
феноменологическая   индукция,   осуществляемая   Аристотелем.   Витгенштейн
говорил,  что индукция "есть  нахождение простого  закона с помощью логики".
Все существующее  есть  диалог,  вплоть  до вообразимости, а диалог с  самим
собой,   лишь   откровение   есть   диалог  с   другим.  Редуцировать   звук
феноменологически - значит,  произносить. Бессознательное  есть пространство
выдвинутости события в Ничто, формализм произнесения (произношения, внешнего
произнесения). Есть не сущность, а обратимость времени,  разумение, сущность
есть    смысл,   требующий    образования   понятия   горизонта,   мышления,
"художественным творением" которого является сознание. Необратимость времени
в   термодинамике,    по   поводу   которой   сетует   И.   Пригожин,   есть
неразработанность    теоретической    науки   в    качестве    терминологии,
неотрефлексированность  осуществления  дистинкции  символа  и  знака,  тайна
интеллекта.  Сущность  истины в обратимости  времени,  поскольку ход времени
есть визуализация  языковой идеи, с одной стороны, и произношение, с другой.
Выразимость сущности истины есть интеллект.  Дистинкция интеллекта и мистики
есть сама природа, выразимость бытия вымысла сущности; лучшее доказательство
ее  существования,  невозможное,  как  справедливо показал Кант в сводимости
всех   видов  доказательств  к  онтологическому  без  исследования  сущности
термина, "показательство" языка, ведь дистинкция высшей сущности и бога есть
смысл  поворота  мышления  от  языка  к  разуму.  Единственная  цель  всякой
правильно осуществленной дистинкции - показание единого (такова,  к примеру,
концепция поведения в фильме "Сталкер"  у  Тарковского, поведения человека в
мышлении, где  "в отсутствии человека все  приходит в  движение", каждый раз
все новые и новые конфигурации рефлексии). "Хора" простирается и дает в себе
место космосу, невидимо присутствуя в каждой его точке подобно гесиодовскому
космосу"  (Доброхотов). Мистика как  теория мифологии  есть родовая сущность
греческой философии.  Мифология  в  качестве  филологии,  истолкование языка
богов,   и   даже  терминологии,   есть   неизведанное  пространство  мысли,
пространство  опыта дефинирующего разума. "Хора неоднородна и мало похожа на
ньютоновское пространство ... в центре сферы должно быть больше всего хоры".
Терминология  есть грамматология греческой  философии, ведь хора - это след,
программа разума, дистинкция философии  и  мифологии  в качестве  мистики. .
Дистинкция есть  процесс  триадической выразимости  сущности, имеющей  своим
результатом философию имени как предмет логики, следом, про- граммой которой
(философии   имени)   является   логика.  Древнегреческая   философия   есть
архиписьмо. Благо Платона  и есть архиписьмо разума, миф  о пещере выступает
тогда в качестве архичтения, его сказывание есть письменность. Место (topos)
есть тождество chora и  hyl (материал), отличие  хора и эйдоса ("смыслового
источника   рождения  вещи").   Место  есть  след   Логоса,   след   разума,
ис-следования которого есть трансцендентная  диалектика. Такова терминология
в  качестве  металогики  (в дистинкции ее с  математической логикой,  что не
подвластно современному мышлению).
     Письмо, рас-смотренное как ноумен, чтение, рас-смотренное  как феномен,
при  дефииции  книги  (сущности  письма) как адекватности  письма и  чтения,
эксплицируют  опыт  дефинирующего разума, абсолютизируя  его  тайну  в  виде
номинального  и реального  терминов,  определителей  времени,  архиписьма  и
архичтения. Итак, ноумен греческой философии  есть письмо разума, ее феномен
-  чтение  мышления,  поворачивающегося  к  разуму  в определенном  аспекте,
видении;  в поиске ноумена  в  структуре феномена,  точки  зрения  с которой
феномен  представляет  из  себя  структуру,   референциальной  точке,   опыт
нахождения  которой  есть  опыт  экспликации  понятийной   структуры   самой
структуры,  изменение  от  феномена  к  ноумену.  "Время  и  бытие"  не было
написано, так как не сознана была  теория, дистинктирующая время и бытие, не
сознано было  ее значение как употребление, не был найден  язык для нее, как
говорил  сам  Хайдеггер,  подобно  этому,  по  тем  же  причинам  Эйнштейном
предполагалась   каузальность   общей   теории   гравитации   общей   теории
относительности.



























     Феномен и символ
     Ничто есть  исчислимость времени  в терминах.  Нас будет интересовать в
этой главе  выразимость  сущности  различения. Различение  происходит  из-за
иного.  Иное феномену  есть  символ topos связки "есть",  "временной связки"
(Авиценна) -  время Ничто  произнесения,  пространство Ничто - само  письмо.
"Ничто перед Нет  и отрицание" - утверждает Хайдеггер. "Нет и отрицание есть
след языка  письма  разума,  стиль  мышления. Ничто,  таким образом, впервые
показывает   себя  в  дистинкции  позитивной  философии  и  мистики,   целью
осуществления  которой (в  этой  дистинкции)  является различение негативной
философии и мистицизма"
     Симвология, метод и формы которой Аверинцев  С. С. справедливо отличает
от  научных, есть математика  исчислимости  времени, метаматиматика. Предмет
символогии  -  Ничто,  вид  существования  структуры  самой  по  себе.  Сама
структура есть ничто.  Творчество  позднего Хайдеггера - неудача  "Времени и
бытия",  подобная неудаче Гете в во второй  части "Фауста", Канта в "Критике
практического  разума",  Гегеля  в  "Энциклопедии  философских  наук".  Лишь
Шеллинг избежал этой неудачи совей "Философией тождества". Теория дистинкции
времени и бытия рассыпана по этим и многим другим произведениям. Структура в
качестве  сущности   выразима  в   Ничто.  Симвология  есть,  следовательно,
выразимость  сущности  структуры.  Ничто, каково оно  есть,  рассмотренное в
самом  себе и для  себя,  есть дистинкция символа и символогии. Символ - это
феномен ноумена, ноумен, рассматриваемый  в самом себе и себя  в самом  себе
обнаруживающий,  о  трудности  невозможности  чего  в  качестве   видения  в
неопределенном аспекте  говорил Кант. Трудности такого  рода свидетельствуют
об  укорененности  философии  в  человеческом  бытии.  Отношение  символа  к
феномену есть руководящая  идея  к  пониманию  досократики,  письма  чистого
разума в  качестве теории  мифологии. Таково  мнение  Платона, полагающего в
основание своего деконструктивизма досократики идеи тождественного и иного и
конструируя  из  них космос  в  "Тимее". Конструирование в  философии -  это
конструирование  демиурга,  творение  им  мифа,  абсолютного письма  чистого
разума.  Идея  тождественного и  идея  иного  есть  номинальная  и  реальная
дефиниции   конструирования  в  философии,  дефиницией  которого   в   опыте
дефинирующего  разума является  деконструктивизм.  Мы  имеем, таким образом,
дело с отношением символа и феномена. Отношения  символа и феномена, которое
становится отношением самого  бытия, есть идея  единого, так об этом говорит
Сократ Пармениду в прологе к  трансцендентной  диалектике единого  и иного в
диалоге "Парменид". В отношении символа к феномену возможно исследовать, как
должна происходить подчиняемость философии теологии, именно в этом отношении
приобретается опыт дефинирующего разума.
     Абсолютная  идея  этого  опыта  есть идея  единого, "идея всеединства",
поскольку сущностью опыта дефинирующего разума является "критика отвлеченных
начал"  (Вл.  Соловьев),  их  очищение. Опыт дефинирующего разума  есть опыт
того,  что   есть  опыт  архичтения,  опыт  письменности,  опыт  выразимости
абсолютной идеи в  понятии. Рефлексия  опыта дефинирующего  разума есть опыт
дистинкции  символа  и знака,  опыт  абсолютного тождества в  качестве опыта
различания  модусов  обладания  и бытия. Значение  временной  связки  "есть"
значит глагольной  формы "иметь", смысл  временной связки осмысливается  как
глагольная форма "быть", видение временной  связки в определенном аспекте  -
глагольная  форма "обладать". Опыт  опыта  дефинирующего  разума,  рефлексия
бытия связки "есть" в качестве Ничто, есть опыт идентифицирующего  разума. О
такого  рода опыте говорит Р. Барт в своей  книге заметок о Японии  "Империя
знаков".  Итак,  "иметь" - значит в  каком-то  смысле быть, а  именно быть в
качестве знака, быть -  значит в каком-то  смысле "иметь", а именно  символ,
или, говоря в собственном смысле, бывать знаком  (хотя бы изредка), обретать
символ. Дистинкция  символа  и  знака есть  чистая  дескрипция  бытия связки
"есть",  начало  мистики, в  качестве  которого  существует сама  структура.
Структура  как становление сущего (самого по  себе сущего) сущим (абсолютным
субъектом,  сущность  которого  выражается  в  теологии)  есть  исчислимость
времени,  ведь,  как  утверждает  Платон  в  "Филебе",  "извлекая   суде  из
владычества самого сущего", необходимо обращать мысленный взор не на природу
беспредельного, а на идею числа, так и демиург  в "Тимее" "... устрояя небо,
он вместе с ним творит для вечности, пребывающей  в едином, вечный же образ,
движущийся  от числа к  числу,  который  мы  называем  временем".  Мышление,
которое выражает свою собственную сущность, совершает рефлексию, мышление  о
мышлении выражает ее в  качестве времени, исчисляет конечное время проблемы,
поставленной  перед  ним им  самим, как концепт,  теорию  разрешимости  этой
проблемы. "Ведь  не было ни  дней, ни  ночей, ни месяцев,  ни годов, пока не
было рождено небо, но он  уготовил для них возникновение лишь  тогда,  когда
небо   было  устроено".  Наука   не   дает   действительного   знания,   это
комбинирование  интерпретаций, синтез их трансценденций и экзистенций, наука
есть  сознание,  функция   синтеза  или   анализ.   Наука   -  это  катарсис
"человеческого существа", в  качестве такового она есть ис-следование следов
письма в  дистинкциях,  бытие чистой структуры. Наука есть принцип свободы в
качестве  письменности.  След,  дистинкция, письмо, структура... "Все  это -
части времени,  а "было" и "будет" суть виды возникшего времени, и, перенося
их на вечную  сущность,  мы незаметно для себя  совершаем  ошибку.  Ведь  мы
говорили  об этой  сущности,  что она  "была",  "есть",  "будет";  но,  если
рассудить правильно, ей подобает одно только "есть"; между тем, как "было" и
"будет" приложимы лишь к возникновению, становящемуся во времени, ибо и то и
другое суть движение" (Платон). Время  есть движение самого бытия, деривация
бытия в качестве  математики,  математика есть  выразимость  сущности самого
времени, а не сущности бытия, выразимой во времени, ведь "... возникшее есть
возникшее и возникающее есть возникающее..., и небытие есть небытие: во всем
этом нет никакой точности". Если круг тождественного в "Тимее", ведь он есть
"единообразное  движение на одном и том же месте, дабы  о  тождественном они
всегда  мыслили  тождественно",  то  круг  иного  есть исчисление  символов,
математика в конструировании  посредством символов цельного  бытия  космоса,
мир  которой  есть  мир   символа,   деконструктивизм  полноты  означающего,
рождающий Ничто, перводвигатель времени, самую  суть первотолчка, "ведь  все
это -  виды  времени,  подражающего  вечности и бегущего по  кругу  согласно
законам числа". Мистика  есть прежде всего  теория мифология,  ведь операция
времени  есть  логическая дефиниция откровения, где  номинальной  дефиницией
является  термин  бытия,  а реальной - термин истины,  определители  времени
(временности  как выразимости  определенной сущности) бытия и истины.  Итак,
становление   природы  сущностью  есть  одновременное   в   качестве  смысла
одновременности  становления  сущего  сущим  (абсолютным  субъектом).  Иначе
говоря,  бытие термина  есть  исчислимость времени,  есть суть  становления,
которое   есть   одновременность,   как   отрицание   исчислимости  времени,
становления  природы сущностью  (теологического  становления) и  становление
сущего сущим (абсолютным субъектом, религиозного становления). Суть же этого
отрицания выразима в Ничто, в  этом и состоит операция времени, ведь  "Ничто
перед  нет  и  отрицание...,  само  себя  ничтожит".  Опыт идентифицирующего
разума, идентифицирующего себя в  культуре, есть  изменение от мистицизма  к
диалогизму,  от  драмы  невыразимости  божественной  сущности  к  встрече  с
трансцендентным  Богом, где  мистицизм  выступает  в качестве  аналитической
функции  герменевтики  диалогизма. Идентификация есть становление  отношения
символа   к   феномену  отношением   самого  бытия,   произведение   образа,
стихотворения,  пространство  в  его действительном  отношении  ко  времени,
четвертого измерении.
     "Это -  воспреемница  и  как бы кормилица всякого  рождения" ("Тимей").
Встреча с  трансцендентным Богом не есть исполнение  желаний, в этом, на наш
взгляд,   суть   прорыва   греческой   традиции,   совершенного  библейской,
поспешность  которого,  как  и  всякого прорыва,  сказывалась в  перенесении
различения желаний  на сокровенные  и мнящееся в сферу  Ничто. Каким образом
отношение  символа  к  феномену,  этой  встречи  означаемого  с  означающим,
различения и различания, есть ноумен,  бытие в  царстве  этой встречи? Исток
европейского  реализма  в   бинарном  отношении  мистицизма  и   диалогизма,
возникшем  в  связи  с  неподлинностью  либеральной  теологии,  показанной в
"Логико-философском трактате" Витгенштейна в качестве "прикалывания языковых
выражений  к  языковым фактам". Бинарное  отношение мистицизма  и диалогизма
есть   опосредование   ноумена   посредством  структуры  феномена,   индекса
про-исхождения языкового события, осмысленных отношений  между означаемым  и
означающим,  различения и  различания. Изменения от  мистицизма к диалогизму
есть поворот мышления  от  языка к разуму в определенном  аспекте "видения в
определенном  аспекте".  Время  и  пространство  есть  дистинкция, деривация
которой  являются  операциональные  связи  логики. Время  и  пространство  =
дистинкция  = структура. Такова сущность  трансцендентной эстетики. Символ и
знак = десигнация = сущность.  Такова сущность трансцендентной логики. Смысл
и  значение  "операции"  число.  Такова сущность трансцендентной  аналитики.
Бытие   и  истина  =   осмысление  =  языковое  собыитие.  Такова   сущность
трансцендентной  диалектики.  Сущность  есть  язык  в  качестве  теории,  ее
выразимость  есть дистинкция  времени  и бытия,  дистинкция  имманентизма  и
трансцендентализма,   поиск   смысла    бытия.   Синтез   есть    дистинкция
трансцендентной  и  имманентной  эстетики,  трансцендентной  и   имманентной
аналитики,  диалектики,  логики,   обратимость  времени,  номинация  синтеза
структура, реализация синтеза - постав.
     Ничто  есть,  с одной  стороны,  структура, с  другой стороны,  постав,
синтез есть эманация  Ничто. Ин-формация  есть инкарнация структуры, постав,
существо  поворота  мышления  от  языка  к  разуму.  Постав  есть  хронотоп.
Интеллект  есть  дистинкция  структуры  и  хронотопа,  поле  ин-формации или
гравитационное поле, разум языка.
     Платон  отвращает  душу  мышления  от  е  плоти   -   языка   в   своей
трансцендентной диалектике,  обращает  ее к разуму,  указывая всю  трудность
такого   обращения   как   тайну,  сокрытие   которой   есть   осуществление
нравственного  закона.  История  античной  философии  есть,  таким  образом,
терминология  в ее  отношении к  философии,  ведь  философия есть равновесие
филологии и логики, гармония филологии и логики, ее теория есть теория самой
мистики ограничения о-пределение драмы мистики диалогизма. История философии
есть интуиции в качестве структуры феномена, т. е. интуиция  самого ноумена.
Интуиция есть становление отношения  идеи и понятия, как символа  и феномена
друг  друга,  отношением  самого  бытия, рассмотрения  чистого, не-языкового
отрицательно-языкового отношения.
     Интуиция  есть языковая интуиция, ее  номинальной  дефиницией  является
экзистенция, реальной  - интенция, субъективная индукция, феноменологическая
редукция зрения. Субстанция есть обращение  речи в язык, творение сущности и
в  этом  смысле она  - субстанция времени, т. е.  время  - единственное, что
субстанционально, в этом смысле, история философии есть терминология. Прежде
всего,  это   проблема   именования  начала,   где,   во-первых.  Именование
совершается  согласно  теории  мифологии,  поиски  имени,  в  качестве следа
которого выступает понятийная структура.
     Смысл  божественного  в  мышлении  древних  греков,  по  мнению  Х.  Г.
Гадамера, состоит, во-первых, в том,  что чтением письма чистого разума, как
чистой формой их  адекватности,  формой символогии философии имени, является
мифология, и, во-вторых, в том, что  поиск начала досократикой опровергается
Аристотелем,  как  неосмысленный,  будучи  показан  терминологией  философии
имени:  начало  досократики  для  Аристотеля  есть материя,  самодовление  и
автаркия  визуализации  языковых  идей,  источник  как  откровений,  так   и
заблуждений   литературного   толка,   т.    е.   в   определенном   аспекте
недействительных,  как  и трактует  Платон материю,  в  качестве  формализма
откровения. "Апейрон" Анаксимандра есть чреватость Ничто, (подобно тому, как
Ничто    есть   чреватость   полнотой,   конкретный   релятивизм   отрицаний
беспредельного как  предчувствие  природы  числа, необходимости подкладывать
под вечность определенный род созерцание времени, "чтойность" языка).
     Подчиняемость философии теологией впервые подвергаемая  здесь рефлексии
открывает  использование мифологии как теории, развертывающей "время картины
мира" опыта дефинирующего разума, из чего все вещи получают свое рождение, в
то все  они  и  возвращаются, следуя  необходимости.  Все они  в свое  время
наказывают друг  друга  за нечестивость. "Анаксимен все причины вещей свел к
беспредельному  воздуху"  (Августин), впервые  осмыслив  опыт  дефинирующего
разума как опыт онтологический, понятийный опыт бытия,  первый интерпретируя
"апейрон" в  качестве  концепта  теории  мистики, укорененного в философской
традиции,  смысл подчиняемости  философии  теологии во времени  как картине,
которого  есть  "апейрон".   Досократика  есть  движение  самого  Бытия   от
мистицизма   к  диалогизму,  существо   человеческого  существа,  встречи  с
трансцендентным Богом в выразимости сущности самой сущности.
     Гераклит  - это  имя мистицизма, он  знает  сущность  всякой  теории  в
качестве мистической. "Все обменивается на огонь и огонь -  на все,  подобно
тому  как золото  обменивается на  товары,  а  товары на золото".  Отношение
Гераклита  к мифологии  -  филологическое: "одно и  то же  живое и  умершее,
проснувшееся и спящее,  молодое и старое,  ибо первое исчезает  во втором, а
второе  в  первом.  Этот космос, тот  же самый для всех, не создал никто  из
богов,  ни из людей...",  а он был, есть  и будет словом, логосом,  мирами,,
становящимися термином (хорой), мирами не становящимся.
     Итак, философия есть (в качестве  учения) выразимость теории мифологии,
бытие  временной связки  "есть" для мистики,  причиняемой  разуму в качестве
опыта  дефинирующего  разума,  подчиняемой  теологии  посредством  логики  -
редукции зрения, посредством  филологии  феноменологической  редукции звука.
"Гераклит учит, что вечный  круговращающийся огонь  есть  бог,  судьба же  -
логос (разум),  созидающий  сущее  из  противоположных  стремлений"  (Аэций)
Особая  тема  -  тема игры  у Гераклита,  игры  языковой,  именно  это  тема
доказывает использование Гераклитом теории мифологии и, быть может, наиболее
радикальное во всей досократике, ис-следование следа письма  чистого разума,
чтением  которого   выступает  сама  мифология.  Аристократизм  Гераклита  -
грамматология   души,   ведь  "прекраснейший  из  досократиков"  обезображен
грамматологией  до  неузнаваемости  по  сравнению  с  родом  богов,  рекущих
свободно.  Гераклит - человек, потерявший  зрение, выразивший его  в  логике
ради филологии,  ребенок, подражающий  слепцу  Гомеру,  играющий в  языковую
игру,  в литературу, в которую  всерьез играет Гомер. Логос  Гераклита  есть
ноумен. "Хотя этот  логос существует вечно, недоступен он пониманию людей ни
раньше, чем они  услышат его, ни тогда, когда впервые коснется  он их слуха.
Ведь  все  совершается по этому логосу,  и,  тем  не менее, они  оказываются
незнающими всякий раз, когда они приступают к таким словам  и делам,  каковы
те,  которые  я  излагаю,  разъясняя  каждую  вещь  согласно  ее  природе  и
показывая, какова  она". Досократика есть,  таким  образом, теория мистики в
том смысле, что мифология есть для нее феномен, а мистика - ноумен, бытие же
ее  присутствует  в  подчиняемости  философии  теологии  в  качестве   опыта
дефинирующего  разума, структурой  же  феномена  является языковая  интуиция
досократики,  интенцией которой является  логика,  экзистенцией - филология,
результатом  этой интуиции, понимаемой как процесс, является  грамматология.
Ноумен  в качестве структуры феномена, рассматриваемый  как  ценность,  есть
предмет пифагорейской школы, ее смысл - терапия  души, измученной в  попытке
представить  себя в качестве  грамматологии,  следа  письма  чистого разума.
Ноумен как  число  -  вот  личность  Пифагора,  хотя  бы  все известные  нам
приписываемые  Пифагору высказывания оказались плодом чистого  вымысла, ведь
такова философия самого имени личность.
     Пустота  пифагорейцев, производящая  числа  посредством  пневматосферы,
есть  пустота  означающего.  Пифагор находил  математику  в качестве решения
задачи  о том, "как  возможна чистая математика",  с  двумя  неизвестными  -
филологией и логикой,  задачу, поставленную Гераклитом в  области осмысления
понятийности жизни.  Пифагор производит переход  от представления мышления о
своем отношении к языку, образа, к представлению мышления о своем  отношении
к разуму, первообразу Верность находит, наконец, свое выражение в бессмертии
души, как  становление природы числа  сущностью. "Действие и  сущность числа
должно  созерцать  по  силе,  заключающейся  в  декаде.  Ибо  она  велика  и
совершенна,   все   исполняет  и   есть   начало  божественной,  небесной  и
человеческой  жизни.  Без  нее же  все  беспредельно, неопределенно, неясно"
(Филолай).
     Миф есть письмо  чистого разума, чтением  которого является литература,
его  ближайшее  и  первичное  определение -  "неписанная речь,  след  письма
чистого  разума",  есть  интенция,  различение-различание   этого  письма  -
экзистенция,  сказ этого письма  - интуиция.  Сообразно  с  этим  позитивное
учение о государстве,  выражая радикальный туш Платона, "государство не есть
реальный предикат"  (Атлантида) изъясняется в форме мифа.  Платон  подражает
происходящему  по   природе,   сущности  выразимости   сущности,  зарождению
диалогизма  из  мистицизма,  или,  точнее,   из-за  мистицизма,   выдвижения
языкового  события в Великое  Ничто, зарождения  письма  из античной  драмы,
комедии, трагедии ("Поэтика" Аристотеля). Миф есть  становление сущего сущим
(абсолютным  субъектом),  само  несокрытое,  относящееся к мифу как термин к
терминологии.  "Несокрытое" есть хора пространства мысли, язык тогда есть не
язык, а сказывающий миф,  "обитель  бытия".  В элеатской школе "одержимость"
досократиков теорией  мифологии,  как  языком  особого  рода,  рода, природа
которого есть  природа числа, Ничто которого есть миф,  истина которого есть
время,  проявляется сильнее  всего. Начинает  эта  школа  совершенно  ровно.
Ксенофан  подражает  Гомеру,  литература  для  него есть  схватывание целого
метафизики,   терминология  сущего.  Задел  Ксенофана  в  элейской  школе  -
невыразимость  языка,  выражающая его, как  невыразимый, в качестве среднего
термина философии и теологии.
     Парменид,   вершина  досократики,  подготовленная  всем  ее  развитием,
вершина, с которой началось  как поверхностное понимание  досократики, так и
ее означение,  осмысление,  именование, увидела за терминологией символогию,
род  созерцания  времени,  видами которого являются атомы-термины.  Парменид
выразил  язык  в  речи,  сущность  языка речью.  "Быть" у  Парменида впервые
отделяется  от  "иметь"  через соотношение  "не быть".  Метафорика Ксенофана
("Истины круглой моей неустрашимое сердце"), распространенная на мистицизм в
качестве  гносеологии  (трансцендентной диалектики) мифологии ("люди  о двух
головах"),  становится символогией бытия, где  метафора  есть  знак символа.
Претворенного филологией ("Слово и мысль бытием должны быть") и сотворенного
логикой ("одно и то же есть мысль и  то, о чем мысль существует"), структуры
акта  существования,   как  адекватности  письма  и   чтения,  диалогизма  и
мистицизма, "... ибо ведь  без бытия, в котором  ее выраженье мысли тебе  не
найти". Парменид находит смысл бытия, как и Пифагор находит смысл структуры,
но уже в  задаче с  тремя  неизвестными,  филологии,  логики,  математики, в
стихо-творении, способе  существования литературы. Образ есть деланье сущего
сущим, дистинкция термина и метафоры. С  Зеноном в  досократику встраивается
наука,  чистая  наука,  бытие  самой  теории,  выразимость  сущности  языка,
находящая прибежище  в языке,  разработанном  фундаментальным  разведыванием
вопроса о  смысле бытия посредством времени (теории языка как  теории),  что
доказывает существование  теории  у мистицизма.  Апории Зенона устанавливают
тот факт существования языка в качестве теории,  подобно тому, как парадоксы
современной  науки  осмысляют  теории  в  качестве  некоторого  языка.  Язык
указывает всегда на иное.  На вещь в себе. А именно?  Рассуждение о величине
сущего  есть  рассуждение  о  величине,   а   не   о  сущем,  рассуждение  о
несуществовании  движения,  есть  рассуждение  о  несущесвовании,   а  не  о
движении. Рассуждение о существовании времени есть рассуждение о в времени а
не о существовании, так как прежде необходимо  выяснить, что рас-суждается в
рассуждении, где  смысл  отличается  от  значения и  значение  от  смысла  в
рассуждении как длительности.
     Рассуждение  есть  превращение  логического комплекса  суждений,  знака
осмысленного  выражаемого, посредством  интуиции  в  цепь  происхождения  во
времени   (расчленяющей  способности  речи)   языковых  событий;  выдвигание
человеческого бытия в Ничто. Эмпедокл первый  понимает созерцание мистицизма
как  подкладывание  в  созерцание  вечности  определенного  рода  созерцания
времени, с одной стороны,  и  подведение  созерцания  вечности  под  понятие
определенной  речи,  с другой.  "Эмпедокл больше,  чем  другие,  обращался к
причинам"  (Аристотель).  Заглавие   фисиологических   поэм   "О   природе",
тематизирует их как становление природы  сущностью посредством  письма,  где
интуиция есть определенность созерцания вечности как "видения в определенном
аспекте".  Для   Эмпедокла  уже   очевидно,  что   осмысление   бытия   есть
стихотворение. "необходимость, которую большинство  зовет  судьбой, Эмпедокл
называет одновременно Любовью и Враждой" Ренессанс досократики, пик которого
приходится на софистику, связан с именами Анаксагора и Демокрита. Мистицизм,
конструирующий теорию мифологии, по сути своей деконструктивизм досократики,
ее претворение в вещь философии, миф ("... подобен беспорядочно рассыпанному
сору самый прекрасный Космос"). Язык был разработан фундаментальным вопросом
о  смысле   бытия   настолько,   что   стал  терминологией   (был   совершен
деконструктивизм  языка),  и   в   нем   могло   зародиться  мышление,   как
разрабатывание, продолжение этого вопроса, как логика.  Анаксагор и Демокрит
- реалист и номиналист холистической досократики, гомеомерии Анаксагора суть
универсалии понятия мифа, понятийная  структура мифа; атомы  Демокрита  суть
универсалии - идеи  мифа, интуиции,  открепляющиеся от языковых  интуиций; в
связи с этим особенности их философствования таковы: у Анаксагора - "показ",
у Демокрита - объяснение мира.
     Впечатление смысла бытия есть изменение от феномена  к ноумена, поворот
от  осуществления  структуры  временем  к   деривации  обратимостью  времени
структуры. Пространство жизни Бога - пространство. В котором обратимо время,
в мыслимом пространстве  время необратимо согласно  деривации термодинамики.
Структура  есть  деланье  символа знаком,  знакомство  посредством  языка  с
"простым  символом" (Б. Рассел), в  этом смысле софистика есть структурализм
досократики, деконструктивизм структуры, разработка фундаментального вопроса
о  смысле   бытия  посредством  терминологии,   терминологической   редукции
метафизики,  мерой  существенности  которой  является  выдвижение  языкового
события  в нее  (в  Ничто, что и  становит природу  беспредельного  природой
числа,  ведь  ничто   -   целое  метафизики).  "Мера  всех   вещей  человек,
существующих, что  они существуют, несуществующих,  что они не  существуют".
(Протагор)  Критерий  истины  есть показ  того, что любое  рассуждение  есть
сказывание  мифа.  Горгий,  как известно, учил, подобно Канту, что  бытие не
есть реальный предикат. И это говорит о том, что его занимала проблема бытия
высшей сущности.  "Есть только  структура", - утверждает софистика. "Сперва,
как говорит Продик, следует изучить учение  о правильности  имен"  (Платон),
терминологику.  Структура   феномена  есть  теория  действительного,  "время
картины   мира",  поскольку  практика   есть  феномен  чистого   разума.   В
феноменологии,  согласно Хайдеггеру,  "...  не сказано о том, что составляет
место трансцендентального,  ... но  как раз возникает  проблема:  каков  вид
бытия сущего,  в котором  конституируется "мир"?  Это  центральная  проблема
Бытия  и   времени,  т.  е.  фундаментальной  онтологии   Da   sein"   Место
трансцендентального -  хорос, вид бытия сущего - структура,  где всякий  вид
бытия  сущего есть дистинкция.  Знак есть  субстантивация  глагола  "иметь",
символ  -  субстантивация,  в  качестве  дистинкции  символа  и  знака  есть
экспликация   времени.   Гуссерль   пишет:   "Хайдеггер   транспонирует  или
поворачивает  конститутивно  феноменологическое  прояснение   всех  регионов
сущего  и  универсального, тотального  региона  мира  в  антропологическое".
Антропологическое  - это не  "человеческое,  слишком  человеческое",  Ницше,
антропологическое обречено  вращаться  в  кругу  определений иного и мыслить
каждый круг своего вращения в  качестве прорыва, "проекта".  Хотя оно всегда
лишь   срыв   мышления  из  разума  в  язык,  "поперечная  интенциальность",
антропоцентризм  поэтому  есть  выразимость  сущности  техники  (логическая,
холитическая,   математическая,  диалогическая),  выразимость  метафизики  в
физике, приравненности вопрошания о  смысле  бытия к  визуализации  языковых
идей.




















     Феномен и космос

     Несокрытое  есть  диалогизм.   Сказывание  мифа,  проявление  себя  как
сказывание об ином мифу, встрече с трансцендентным Богом в пространстве хоры
при  разведывании  фундаментального  вопроса  о  смысле бытия.  Византийский
мыслитель  Пселл  пишет:  "Платон принял учение Пифагора, но он сделал нечто
важное, а именно, придал этим  учениям доказательства". Несокрытое,  иное, о
чем всегда сказывается миф, показывающий  "видению в  определенном аспекте",
это  всегда  иное,  есть  письмо человеческого  существа,  чтением  которого
является философия в своем родовом определении (созерцании вечности); таковы
и шесть дефиниций философии, "выстроенных" Иоанном Дамаскином вначале  своей
"диалектики":  "Филоосия  есть сознание  сущего  в качестве  сущего, то есть
природы сущего...,  философия есть познание  божеского  и человеческого,  то
есть  видимого  и  невидимого..., философия  есть  попечение  о смерти,  как
произвольной,  так  и естественной..., философия есть  уподобление  богу...,
философия  есть искусство  искусств  и  наука наук, философия есть  любовь к
мудрости".  Философия есть, таким образом  "привходящее  бытие",  она есть в
качестве  разрабатывания  языка  посредством  разведывания  фундаментального
вопроса  о  смысле бытия. След письма  человеческого существа есть  "эйдос",
идея  письма,  его различение-различание, "индивидуализирующая функция" есть
космос. Философия Аристотеля есть, таким  образом, опыт понимания философии,
идентифицирующий  по  сути  опыт,   раскрывающий   себя   в  качестве  опыта
дефинирующего  разума,  письмо  самого  языка,   чтением  которого  является
философское учение об  идеях, из опыта  дефинирующего разума (экспликандуума
опыта   идентифицирующего  разума)   почерпнуты  фундаментальные   дефиниции
Аристотеля,  дефиниции   сущности,  силлогизм,  первой  философии  и  т.  д.
Философское учение об идеях - предмет, рас-суждающий. Платона  и Аристотеля,
и  правда  здесь,  на  внешний  взгляд, скорее  на  стороне  Аристотеля,  но
философия есть то, что  иное именно философскому учению об  идеях (экспликат
важнее  экспликандуума),  это и  показывает  Платон,  а кое-где и утверждает
прямо ("Софит"), совершая радикальное отрицание философского учения об идеях
в   самих  его  корнях  как  забвения  истины  бытия,  отрицание  это  столь
радикально, поскольку  совершается  самим  бытием, ведь  "Ничто  перед Нет и
отрицанием".  Отношение  философии  к  философскому  учению  об  идеях  есть
набросок терминологии. Если лекция есть также сказывание об ином тому, о чем
она повествует, а, следовательно, о  мифе, о лекции, как форме существования
идеи  Блага, ведь сказывается, осуществляется в  форме идеи Блага лекция, то
лекция  Платона  о  Благе или "Неписанное учение" Платона есть  высший пункт
мысли греческой  философии, ее фундаментальная рефлексия, сказывание о мифе,
которое стало  сказыванием  об  ином  - письме человеческого  существа,  под
чтением которого понимается письменность (сюжеты  Платона о "произносимости"
букв, "непроизносимости" слогов, теория языка как  историчности следа письма
в  "Кратиле").  "Неписанное  учение"  есть  учение  о  выразимости  сущности
человеческого   существа  в  письме.   При  этом  эксплицируется  понятийная
структура  языкового  события,  выразимость сущности как сущности  письма  в
природе числа.
     Триадическая структура триады  (суть всеобщность и строгость априорного
знания)  производна  от бинарного  отношения письма разума  и  письма языка,
отношения, к которому присоединяется или встраивается  в него средний третий
член:  письмо  человеческого  существа;  принцип  триады  выражает  сущность
конечным временем, подобно тому и из-за того, как вместо мистицизма  хотя бы
немного существует диалогизм, эта выразимость  есть процесс, помимо которого
существует  лишь  природа  числа,  из-за   которой  (природы),  становящейся
сущностью,   этот  процесс   и  происходит.   "Неписанное  учение"   Платона
разведывает философское учение  об идеях в  качестве чистой структуры, опыта
разума,  дефинирующего сущность обратимости времени, а именно, мистицизма  в
качестве теории мифологии.
     Сущность прежде  дефиниции, сущность  есть сама дефиниция, и в качестве
таковой  есть  время.  Если  феноменом,  рассматриваемым  Платоном  в  своем
неписанном  учении,  является  знанием  (образом,  взирая  на  который,  оно
творится,  является наука, в  особенности  в ее  древней,  греческой  форме,
например, парадокс несоизмеримости отрезков), то есть то в знании, что  есть
само  знание, а не  бытие  связки "есть"  в знании,  экзистенция  и интенция
посредством науки; ноуменом этого учения является идея  структуры, как смысл
превышения идей Блага "достоинством с силой всесуществующее". Структура есть
видение в  определенном аспекте, а  именно из науки,  хоры - референциальной
точки, устроенной  в  начале  мышления, действительного знания,  бытие по ту
сторону горизонта, к которому движется и не может приблизиться знание науки,
практикующая симвология. Смысл бытия  в пустоте  означающего там, где больше
всего пустоты, ведь пустота  означающего есть хора,  в дистинкции  символа и
знака  смысл бытия  есть в качестве  дистинкции,  ведь значением  дистинкции
символа и знака является пустота  означающего., и о полноте, завершенности и
цельности  означающего можно  говорить  лишь в  относимости  смысла бытия  к
означающему,  разрабатывании языка  разведыванием фундаментального вопроса о
смысле бытия. Идея  философии есть письмо человеческого существа, ее понятие
есть мистицизм,  ее теория есть теория  литературы (литература есть критерий
философии),  структура философии,  как  одной из  символогий  мышления, есть
диалогизм.  Неслучайно  предмет  философии  Аристотеля,  сближающего  первую
философию с наукой, само  письмо в качестве сущности.  Сущность есть письмо.
"Сущность есть та, которая не говорится ни о каком подлежащем" (Аристотель).
     Итак, структура в качестве структуры феномена есть  трансцендирование в
поставе,  дистинкция образа  и представления. Аристотель тем самым  включает
себя в  игру  платонизма, из которой  выходит  победителем,  но  победителем
именно игры, как было сознано позднее, его положение тем самым двусмысленно.
И   есть  рефлексия   самой  этой   двусмысленности   как   подлинного  акта
существования.
     Неслучайно именно Аристотеля, а не Платона принимает Фотий, "хитроумный
политик, церковный деятель первого ранга, вдохновитель деятельности  Кирилла
и  Мефодия,   трезвый  и  оригинальный  литературный  критик...,  для  Фотия
существуют  две  вещи  и  ничего  между  ними:  с  одной стороны,  церковное
вероучение и  сопряженная  с  ним  идея непреложного авторитета, с  другой -
культура ума  как  таковая,  в  принципе  подчиненная  запросам теологии, но
фактически   имеющая  много  простора  для  самоцельной  игры...  Аристотель
благонадежнее Платона  не  в  последнюю  очередь  потому,  что  не прелагает
собственного  религиозного  творчества,  которое  состояло   бы   в  неясном
отношении с библейскими откровениями церкви" (С. С. Аверинцев).
     При-знак философии в том, что вне нее  не остается бытие связки "есть",
ведь  религия  есть  ее симвология,  хотя  это  и  значит,  что  религиозное
творчество философа  менее  "вкоренено", чем бездомный мистицизм Аристотеля.
Итак, миф мистицизма есть не само мышление, как мыслит Аристотель, а космос,
произведенный мышлением в повороте от  языка к  разуму. Чтение есть согласно
Гадамеру, язык, в качестве диалога "вещей самих по  себе" и "бытия самого по
себе",  есть диалог. Письмо есть диалога  "зла" и  "добра",  где добро  есть
смысл выразимости, а зло - смысл невыразимости, опосредованием, выразимостью
которого  является  личность;  письмо, таким  образом,  есть речь,  речение.
Адекватность  письма и чтения, диалог человеческого существа и человека есть
сознание человеческого существа.
     "Мир   без    сознания"   (Подорога),   телесность   духа,   телесность
ответственности, "topos", претворенный в  "horos", есть Книга (Книга Бытия),
систематизм времени в качестве значения времени, творение  смысла в качестве
смысла  бытия,  онтологическое  целое  литературы,  преодоление риторики как
особого рода отношения знака к миру литературой, "выздоровление" от риторики
(Ницше). Мер  без сознания  есь  хора, неньютоновское пространство встречи с
трансцендентным  Богом,  стремление   к   которой  есть   начало   мышления.
Ньютоновский  характер  этого  пространства  заключается  в  его  абсолютной
непроницаемости   и    неразличимости,   превосходящей   физическую,   и   в
одновременной полноте присутствия в нем и Ии самим. Свободной от каких бы то
ни  было закономерностей, его первое изменение - значение,  второе  - смысл,
третье - время и, наконец, четвертое - бытие.
     Автор  "квантовой механики" этого  пространства -  Фреге  с его статьей
"Значение  и  смысл",  "теории относительности"  этого пространства - Маркс.
Чистое  различие есть  дистинкция, ноумен  есть  математика,  феномен  этого
ноумена общая теория  функция Вейерштрасса, ноумен  этого  феномена - теория
комплексного переменного Римана.
     Таким  образом,  время  реферируется  как  Dasein,  или   дизайн   (см.
определение дизайна,  выдвинутое  в  1964  г.  в  Бельгии  на  Международном
конгрессе дизайнеров:  "дизайн  - произведение  внешних  качеств  вещей,  и,
главным  образом,  не   только  внешних  качеств,  но   тех  структурных   и
функциональных взаимосвязей, которые превращают вещь в единое целое, как для
изготовителя,  так  и  для  потребителя"),  поскольку  "тотальностью   всего
земного" для  современной философии  является термин,  теория  письменности,
деконструирующая   письменности;  денотируется   же  время  как  "диферанс",
дифференциал  (тж.  см.  математическое  понятие  дифференциала,  доказавшее
высшую  математику  мета-физикой).  Дизайн  письменности  есть  словесность,
дифференциал письменности  есть  письмо.  Разрыв словесности и  письма  есть
архиписьмо. Время есть то, в чем разыгрываются языковые события. Термин есть
измерение времени  иначе, чем часами, измерение происходящего времени, в  то
время как часы есть произведение  формализма времени. "Время сейчас, когда я
смотрю на часы? Что такое это сейчас? Располагаю ли я Сейчас? Есть я Сейчас?
Есть каждый другой Сейчас? Тогда были бы временем я сам и каждый другого был
бы  временем? -  Время попадается прежде всего в  изменяемом сущем...  Время
есть нечто, в чем может фиксироваться настоящий момент? "
     Архиписьмо есть целое  времени, трансцендентная  апперцепция времени  в
качестве  Ничто,  понимания,   концептуализированного  Эйнштейновой  теорией
относительности,  из-начальность  ньютоновского  пространства,  как  смысла,
субъективно  дедективно выводимого из  смысла  бытия. "Несколько тезисов  из
Эйнштейновой  теории относительности:  Пространство есть само по себе ничто;
нет абсолютного пространства. Оно существует лишь посредством содержащихся в
нем  событий.  Нет  никакого абсолютного времени,  также  никакой абсолютной
одновременности". Время  есть формальный  закон,  смысл  и существо  всякого
формального закона, превращающего феномен в  ноумен.  Наука  есть  формализм
времени философии (герменевтики).
     Если  интенциализм  есть  отношение в  качестве  взаимности  со стороны
трансцендентального  субъекта  языка,  то экзистенциализм  есть отношение  в
качестве   взаимности  со   стороны  трансцендентального  объекта  (времени,
трансцендентного объекта). Дистинкция трансцендентного и трансцендентального
есть "рассеяние диферанта", воспламенение настоящего в буберовское Ты.
     Дистинкция есть ослепление мышления,  о котором говорит Платон в мифе о
Пещере,  феномен  умственного  зрения,  мир  теней  есть  язык  в   качестве
употребления, ведь если язык  есть мера  бликов, метафизика света, то физика
естественного  света  языка,  сознательное ослепление мышления есть  особого
рода  владение  языка,  при-знак   существования  термина  в  языке,  термин
фокусирует  "световые" возможности  языка,  волновой  характер  синхронии  и
диахронии, "чернящий луч" рефлексии, осмысляющий мышление.
     Переход от "сейчас" к "сейчас" есть изменение от феномена к ноумену.












Last-modified: Sun, 05 Feb 2006 09:29:27 GmT