---------------------------------------------------------------
Изд: Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-1950 годы.-
М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997 г.
OCR: Б. Чимит-Доржиев (bch@writeme.com)
Spellcheck: Слава
---------------------------------------------------------------
ПАМЯТИ ЖЕНЫ, БОЕВЫХ СОРАТНИКОВ,
ТОВАРИЩЕЙ, ПАВШИХ В БОРЬБЕ С ФАШИЗМОМ И
ЖЕРТВ ПРОИЗВОЛА ПОСВЯЩАЮ
От автора
Хотим мы того или не хотим, но проходит время, и то, что еще вчера было
Великой Государственной Тайной, теряет свою исключительность и секретность в
силу крутых поворотов в истории государства и становится общим достоянием -
было бы желание знать правду.
Судьба распорядилась так, что к моменту завершения этой книги я, один
из руководителей самостоятельных центров военной и внешнеполитической
разведки Советского Союза, остался единственным свидетелем противоборства
спецслужб и зигзагов во внутренней и внешней политике Кремля в период
1930-1950 годов.
Несмотря на репрессии в довоенные и послевоенные годы, мне,
находившемуся в заключении 15 лет, в силу причудливого стечения
обстоятельств и несомненного везения, удалось выжить и записать ряд
воспоминаний, связанных с противоречивым и трагическим развитием событий
того времени.
Дела разведки и контрразведки никогда не были в почете у руководящих
кругов России. Однако при тоталитарном правлении они порой приобретали
существенное значение в действиях властей. Собственная популярность меня как
профессионала занимает меньше всего, но после распада СССР, как мне
представляется, прежде всего, в силу беспринципной грызни и борьбы за власть
в стране, я считаю своим долгом рассказать людям правду о том, что было на
самом деле в 30-50-х годах, чтобы они поняли логику трагических и
героических событий в истории нашей Родины. Мотивы преступных репрессий, в
которых повинны руководство страны и органы безопасности, были связаны не
только с личными амбициями Сталина и других "вождей", но и с той борьбой за
власть, которая постоянно шла внутри их окружения. Эту борьбу всегда умело
прикрывали громкими лозунгами - "борьба с уклонами" в правящей партии
"ускоренного строительства коммунизма", "борьба с врагами народа", "борьба с
космополитами", "перестройка". А в итоге жертвами всех этих кампаний всегда
оказывались миллионы ни в чем не повинных людей.
Для меня это основная тема книги. Уверен, она очень расходится с мифом
о побудительных мотивах действий так называемых "консервативных" или
"демократических" кругов бывшего кремлевского руководства.
Я долго руководил службой разведывательно-диверсионных операций в
советских органах безопасности с конца 1930-х до начала 1950-х годов,
включая период Великой Отечественной войны. Однако никаким террористом я,
конечно, не был. Во всяком случае, никогда себя таковым не считал. Я был и
остаюсь профессиональным революционером.
С риском для жизни боролся против руководителей фашистской
террористической организации ОУН в Европе и на Западной Украине, против
террористов - подручных Гитлера - Коновальца и Шухевича, уничтоживших тысячи
моих соотечественников.
Моя работа как раз и была направлена на противодействие террору,
преступным элементам, которые вели тайную вооруженную борьбу с нашим
обществом. Эти террористы действовали, как правило, под лозунгами борьбы с
советским государством.
Ликвидации Льва Троцкого, Коновальца были продолжением кровавой
гражданской войны, только уже за пределами СССР, боевыми акциями против
злейших врагов советского государства. Подобные операции задумывались
политическим руководством страны и осуществлялись под его непосредственным
контролем. Как известно, многие западные спецслужбы до сих пор не отказались
от практики ведения таких специальных операций, связанных с убийством или
похищением людей. Говорю об этом с сожалением.
Если верить официальным данным и сообщениям средств массовой
информации, не без помощи иностранных спецслужб против российских
военнослужащих в Чечне до сих пор действуют не только тамошние
боевики-террористы, но и наемники из числа иностранцев.
Те, кто распространяет различные домыслы о моей прошлой якобы
террористической деятельности, видимо, не замечают разнузданной волны
уголовного и политического террора, которая ныне захлестнула Россию, а также
другие территории прежнего СССР.
Источники конфликта в Чечне, безусловно, не лишены определенной
исторической подоплеки. Жаль, однако, что весьма влиятельные личности
нередко забывают о важнейших и первейших задачах российских спецслужб -
обеспечивать безопасность граждан и не допускать в стране разгула
терроризма. Надо быть честным перед историей и делать правильные выводы не
только из чужих, но и из своих ошибок.
Меня не удивляют, например, частые контакты ряда наших известных
деятелей с чеченской оппозицией и главарями бандформирований. Хотя, как мне
представляется, это не дело политиков - вести "полноправный диалог" с
бандитами, обагрившими руки кровью сотен и тысяч невинных людей. Иной
вопрос, когда этими переговорами занимаются работники спецслужб, дипломаты
или другие доверенные лица правительства.
В прошлом наше не только государственное, но и военное руководство
допускало грубые ошибки в политике на Кавказе. Ведь не НКВД, а
непосредственно Наркомат обороны выступил с инициативой проведения
спецопераций по массовому выселению на Северном Кавказе в целях очистки
тылов сражающейся Красной Армии. Эти факты при желании можно подтвердить
документально.
Тем, кто не без основания, но подчас слишком эмоционально морализует по
поводу устранения Троцкого в 1940-м, а также агентов-двойников и убийц из
террористических организаций националистического толка в годы холодной
воины, хорошо бы задуматься и о нравственной допустимости контактов
сегодняшних политиков с террористами, которые объявлены во всероссийский
розыск. Конечно, с этой публикой надо контактировать, ибо это облегчает пути
к миру. Однако недопустимо, когда тяжелой, подчас неблагодарной работой
спецслужб занимаются политики. Но раз уж они берут на себя такие функции, то
должны нести и всю полноту ответственности.
Характерно, что все громкие политические убийства XX века - как в нашей
стране (покушение на Столыпина), так и совершенные различными лицами за
рубежом (ликвидация Троцкого, похищение Муссолини, убийства Кеннеди, И. и Р.
Ганди, У. Пальме, И. Рабина и др. ) - осуществлялись в том или ином варианте
людьми, состоявшими в определенных связях со спецслужбами своих государств.
Важно подчеркнуть при этом, что исполнители-террористы, стрелявшие в высших
государственных деятелей, как неопровержимо следует из достоверных
материалов, "вышли из-под контроля" своих прежних хозяев и были использованы
экстремистскими политическими группировками, которые ни в коем случае не
хотели быть напрямую причастны к террористическим акциям.
Однако следует осознавать, что спецслужбы - это единственные институты
власти, которым законом предписано активно заниматься экстремистскими
группировками, организациями и движениями, внедрять в них свою агентуру и
доверенных лиц. "Работая" с террористами, привлекая в отдельных случаях
экстремистские организации к боевым операциям, спецслужбы либо "невольно",
либо "вынужденно", в силу своего особого интереса к агентурным данным о
событиях, "подпускают" боевиков, потенциальных исполнителей теракций, к
объектам покушения.
Так было, например, с сотрудничавшим с царской охранкой Богровым,
стрелявшим в Столыпина, а также с Амиром, убившим израильского премьера
Рабина.
Все судебные приговоры исполнителям террористических акций, как
правило, осуществляются в максимально короткие сроки, чтобы спрятать факты,
замести следы, уничтожить свидетелей сотрудничества исполнителей убийств со
спецслужбами.
Кстати, подлинные досье на исполнителей акций политического террора,
как правило, недоступны для общественности. В условиях политической борьбы
применяются и провокационные методы создания ситуации для проведения
экстремистских террористических акций. Трагизм в том, что спецслужбы
функционируют, как правило, в условиях их подчиненности режиму личной
власти, что дает возможность манипулировать видимыми со стороны
обстоятельствами политических убийств, скрывать в действиях убийцы
какую-либо личную или политическую мотивацию, а тем самым - развязывать
политический террор, как это было после выстрела Николаева в Кирова.
Мой долг - призвать общество содействовать упразднению практики
единоличного контроля над деятельностью силовых структур, ибо в условиях
"политической борьбы без правил", локальных войн и этнических конфликтов, в
обстановке разгула политического терроризма бесконтрольность ведения силовых
акций оборачивается самыми трагическими последствиями.
Другой урок политической истории 1930-1950 годов заключается в
необходимости установить контроль со стороны демократических институтов
общества за практикой так называемых "закулисных", секретных переговоров, а
также любых неофициальных связей государственных деятелей России с
руководителями зарубежных стран, прежде всего США, Западной Европы, Японии,
Южной Кореи.
Крайне важно, чтобы государственная тайна в сфере внешних контактов не
оборачивалась манипулированием судьбами миллионов людей. В этой связи хочу
подчеркнуть: те, кто больше всего говорят об "антинародном сговоре Сталина и
Гитлера" и "секретных протоколах Молотова - Риббентропа", всегда упорно
замалчивают три секретных протокола - приложения к решениям Ялтинской
конференции, подписанные 11 февраля 1945 года руководителями США,
Великобритании и СССР. А ведь этими документами на руководство США и
Великобритании фактически возлагались обязательства по наполнению мест
заключения в Советском Союзе: лагеря сразу после войны ожидали сотни тысяч
"политических противников" и других "подозрительных" лиц, оказавшихся на
территории Западной Европы и в союзнической зоне оккупации Германии. Причем
насильственная репатриация распространялась не только на бывших советских
граждан, но и на тех эмигрантов, которые никогда не состояли в советском
гражданстве!
Циничное попустительство со стороны руководителей Англии и Америки
наполнению ГУЛАГа указывает на их причастность к политическим репрессиям в
Советском Союзе. Это подтверждает известный тезис: реальная политика
западных держав базируется на соотношении сил, рациональном расчете,
политических интересах, а отнюдь не на их мифической "приверженности идеалам
свободы и демократии".
Именно те, кто больше всех пекся о демократии в "странах за железным
занавесом", фактически санкционировали репрессии со стороны СССР против его
политических противников на зарубежных территориях. А это - неслыханное
попрание элементарных норм международного права. И после обнародования этого
факта неужели кто-нибудь всерьез поверит в то, что государственные интересы
стран Запада предполагают их "искреннюю заботу" о состоянии демократии в
России и других странах СНГ?
Моя книга опровергает искусственно приписываемую мне "версию" о
действиях великих ученых Запада - Оппенгеймера, Ферми, Бора и других - в
качестве "агентов советской разведки". Они таковыми никогда не были. Однако
они сознательно делились с доверенными лицами Советского правительства и
разведки важной информацией о научно-технических разработках в области
ядерного оружия. Их научные труды попали в Советский Союз и Швецию с их
ведома.
Наши ученые также использовали материалы, добытые разведкой в США и
Англии. Как вспоминает ветеран нашей научно-технической разведки А. Н.
Рылов, он и его коллега профессор Я. П. Терлецкий передавали Ю. Б. Харитону
и А. Д. Сахарову полученные из США научные разработки, связанные с
использованием схемы магнитной кумуляции при конструировании термоядерного
взрывного устройства.
Недавно на международной конференции, посвященной истории создания
советского ядерного оружия, член-корреспондент Академии наук РФ Л. П.
Феоктистов также подтвердил, что И. В. Курчатов получал зарубежные
материалы, связанные с созданием водородной бомбы, от заместителя
председателя Совмина СССР А. П. Завенягина. Естественно, все сказанное выше
вовсе не умаляет заслуги нашей науки в создании отечественного ядерного и
термоядерного оружия. Но если ученые - создатели этого оружия всегда были в
фаворе и пользовались почетом и особым уважением со стороны руководителей
государств, то отношение к тем, кто помогал им, рискуя своей жизнью,
добывать крайне нужную в тот момент научную информацию, иначе как циничным и
жестоким назвать нельзя.
Непосредственные создатели главных агентурных подходов к виднейшим
физикам Запада Г. Б. Овакимян, С. М. Семенов, Л. П. Василевский, 3. И.
Рыбкина, С. И. Апресян, П. П. Пастельняк, Г. М. Хейфец в ходе позорных
чисток были уволены из разведки. Никто из руководителей разведки перед ними
так и не извинился, не говоря уже о том, чтобы отметить их всех высокими
государственными наградами. Ценнейшие агенты нашей разведки С. Н. Курнаков,
соратник Розенбергов Сарант (в СССР жил под фамилией Старов), поддерживавшие
прямой контакт с американскими физиками, фактически до конца своих дней
оставались без должной материальной и моральной поддержки со стороны
руководителей научно-технической разведки 50-60-х годов, которые, кстати,
несут ответственность за гибель супругов Розенбергов. Еще более циничным
было забвение подвига видного ученого Клауса Фукса, которому неофициально
ряд историков разведки приписывают вину за признание факта сотрудничества с
СССР и не считают возможным ходатайствовать хотя бы о его посмертном
награждении.
Я далек от того, чтобы у кого-то возникали мысли или подозрения об
"агентурном сотрудничестве" наших ведущих ученых-физиков с органами
госбезопасности. Дело тут совсем в другом. Главной задачей советской
разведки была поставка информации для нашего политического и
научно-технического руководства о реальном положении во всех сферах
общественной жизни, научного и технического прогресса.
Как рассказывали мне многие нынешние работники разведки, видные деятели
нашей отечественной науки, в том числе ныне живущий в США академик Р. 3.
Сагдеев, ученые выполняли важные поручения советского руководства (в сфере
политического зондажа, дезинформации, сбора научно-технических материалов)
при содействии резидентур наших органов разведки за рубежом, не будучи
формально связанными какими-либо обязательствами с советскими спецслужбами.
Обо всем этом и идет речь в книге. Может, потому и отношение к ее
автору далеко не однозначное. Но особо критически настроены по отношению к
"страшной фигуре Судоплатова" почему-то именно те, кто тем или иным образом
обязан своей карьерой былым, достаточно тесным связям с советскими
спецслужбами, - я имею в виду таких, как В. Надеин из "Известий" (активно
"разрабатывавший" академика А. Д. Сахарова, как говорил мне заместитель
начальника 5-го управления генерал-майор КГБ В. П. Шадрин), Н. Геворкян из
"Московских новостей", комментаторы из "Эха Москвы". Остается только
недоумевать, почему именно они так яростно осуждают мою персону. Я абсолютно
искренен: ведь их родители - сотрудники советской разведки в Иране, Литве и
во Франции неоднократно в 30-40-х годах принимали участие в похищениях и
ликвидации людей, неугодных советскому руководству. Кстати, и об этом я пишу
в своей книге, которую могу только порекомендовать г-же Геворкян прочитать
как-нибудь на досуге.
Жизнь есть жизнь, и она течет по своим, не подвластным нам законам. Мы
же из прошедшего должны делать какие-то выводы для себя, постараться
осмыслить минувшее время, чтобы второй раз не споткнуться о тот же камень.
Думаю, здесь во многом может помочь нам историческая наука, которая должна
объективно посмотреть на прошлое с высоты времени. И дать не только оценки
прошедшему, но и объяснить его, дабы потомкам нашим не пришлось решать те же
проблемы, которые мы далеко не всегда решали наилучшим образом.
Я считаю необходимым также обратить внимание на то, что мои
воспоминания ни в коей мере не претендуют на роль научно-исторического
повествования. Это субъективный взгляд очевидца на то, как работали
механизмы, приводившие в действие политическую машину СССР, как удалось
создать ценой колоссальных жертв могущественное государство, в известной
мере определившее развитие мировых событий в 30-х и 50-х годах, ставшее
сверхдержавой, державшее в страхе не только своих граждан, но и весь мир.
Его сила была в ликвидации нищеты и разрухи, охвативших страну после
гражданской войны, в глубокой вере в правоту великой социальной революции XX
века. Именно поэтому, симпатизируя СССР, его напрямую и косвенно
поддерживали великие умы современного мира - Нильс Бор, Энрико Ферми, Роберт
Оппенгеймер, Альберт Эйнштейн и другие.
В жестоком противоборстве СССР и западного мира заложена главная
причина взаимной нетерпимости во всех событиях внутренней и внешней политики
нашей страны.
У меня нет никаких сомнений, как бы это ни оспаривали сегодня, что
правящие круги Запада не только ненавидели наше государство, но и на всем
протяжении его истории делали все, что было в силах, для его гибели.
Вынужденный союз США, Англии и СССР в борьбе с гитлеризмом в годы войны
также не был передышкой в их противоборстве. "Холодная война" продолжалась,
просто быстрое поражение СССР в борьбе с Германией было невыгодно Западу,
опасавшемуся за свое мировое господство. Вплоть до декабря 1991 года
делалось все для ослабления СССР. И сейчас мы испытываем мучительные
переживания в связи с переходом в новую стадию противоборства и
сотрудничества со странами Запада, которые все равно будут базироваться на
исторической роли России как одной из сверхдержав современности. Однако
сейчас в отличие от прошлых лет речь не идет о выживании нашего государства.
Наследие СССР надежно гарантирует допустимые повороты и зигзаги, делает нас
мощным партнером в переговорах на международной арене. Конечно, внутренняя
нестабильность в стране, провалы в экономической политике неизбежно
заставляют правящие круги и ныне - в который раз - возлагать ответственность
за допущенные ошибки на прошлое руководство. Отсюда постоянная неприязнь,
перерастающая порой в ненависть к тем, кто своей реальной работой внес вклад
в тот базис современного развития, который остается до сих пор несокрушимым
фактором гордости и престижа Родины.
Соблюдая военную присягу, я молчал, пока существовал Советский Союз.
Когда деятельность советской разведки и ряд аспектов внешней политики СССР
перестали быть секретными после известных событий 1991 года и все то, чему я
верно служил, перестало существовать, я не мог и не имел права дальше
молчать. К сожалению, у меня не было иного выхода, как издать воспоминания
первоначально на Западе, так как отечественные издатели намерены были их
опубликовать только после консультации в "компетентных инстанциях". Я
благодарен Дж. и Л. Шехтер, что книга там увидела свет.
В создании настоящей книги мне оказали большую поддержку мои боевые
товарищи, с которыми я делил все трудности нашей сложной и опасной работы.
Считаю своим долгом особо поблагодарить за моральную помощь начальника
советской внешней разведки КГБ Л. В. Шебаршина, ветеранов органов
госбезопасности С. А. Ананьина, П. И. Масс, А. Н. Рылова, И. А. Щорса, Ю. А.
Колесникова, З. В. Зарубину, А. Ф. Камаеву-Филоненко, писателя-публициста К.
А. Столярова.
П. СУДОПЛАТОВ 6 августа 1996 г.
ГЛАВА 1. НАЧАЛО
Детство и начало работы в ЧК
Я родился в 1907 году на Украине, в городе Мелитополе, расположенном в
богатом фруктами регионе и в то время насчитывавшем около двадцати тысяч
жителей. Мать у меня русская, а украинцем был мой отец - разнорабочий,
пекарь, булочник, повар, официант. Как и всех детей - а нас в семье было
пятеро, - меня крестили в русской православной церкви на день Петра и Павла.
Мое начальное образование включало в себя изучение Нового и Ветхого Завета и
основ русского языка, поскольку в царское время преподавание украинского в
школах запрещалось. Пользовались им лишь в качестве разговорного. До десяти
лет, пока не умер отец, у меня было самое обычное детство. После его смерти
заботы о семье легли на плечи матери и старшей сестры. В год смерти отца
произошла революция, власть взяли большевики.
Поначалу жизнь в городе мало в чем изменилась, и все текло
по-заведенному. Однако, как только подошли к концу запасы продовольствия,
начался хаос, сопровождавшийся бандитским террором. У нашей семьи не было
никакой собственности, мы арендовали двухкомнатную квартиру в маленьком
одноэтажном доме, принадлежавшем домовладельцу Хроленко. Мое восприятие
событий того времени можно считать типичным для семей с низким достатком,
которым нечего было терять. Вполне естественно, я всей душой поверил, прочтя
написанную Бухариным "Азбуку революции", что общественная собственность
будет означать построение справедливого общества, где все будут равны, а
страной будут управлять представители крестьянства и рабочего класса в
интересах простых людей, а не помещиков и капиталистов.
Мой старший брат Николай вступил в Красную Армию в 1918 году - через
два года он стал бойцом в отряде ЧК. За год до этого, в двенадцатилетнем
возрасте, я убежал из дому и присоединился к красноармейскому полку, который
вскоре был вынужден покинуть Мелитополь. Наш полк разгромили белые, и лишь
небольшим группам бойцов удалось влиться в подразделения 44-й стрелковой
дивизии Красной Армии в районе Киева. Поскольку к тому времени я уже окончил
начальную школу и умел читать, меня определили в роту связи. Позднее я
принимал участие в боях под Киевом. В 1921 году, когда мне исполнилось
четырнадцать, сотрудники Особого отдела дивизии попали в засаду, устроенную
украинскими националистами, и многие из них погибли. В то время мы сражались
в основном не с белогвардейцами, а с войсками украинских националистов,
предводительствуемыми Петлюрой и Коновальцем, командиром корпуса "Сечевые
стрельцы". Когда началась гражданская война, украинские националисты
провозгласили независимую республику и официально в январе 1919 года
объявили войну России и украинскому большевистскому руководству. (В 30-х, а
затем еще раз в 40-х годах я также принимал непосредственное участие в
борьбе с украинскими националистами. ) Борьба эта фактически завершилась
лишь в январе 1992 года, после того как украинское правительство в изгнании
и весь остальной мир признали президента Кравчука законным главой
суверенного государства Украина.
В Особом отделе, понесшем тяжелые потери, срочно потребовался
телефонист и шифровальщик. Так я был послан на работу в органы безопасности.
Это и было началом моей службы в ВЧК- КГБ.
В дивизии, где я служил, вместе с нами сражались поляки, австрийцы,
немцы, сербы и даже китайцы. Последние были очень дисциплинированны и
дрались до последней капли крови. Борьба шла жестокая, и случалось, что
целые деревни оказывались уничтоженными украинскими националистами и
бандформированиями: всего в ходе гражданской войны на Украине погибло свыше
миллиона человек. Мое поколение вскоре привыкло к жестокостям этой войны,
потерям и лишениям. Мы считали все это вполне естественным. В состоянии
войны страна находилась с 1914 года, и трагедия России заключалась в том,
что до самого конца гражданской войны, то есть до 1922 года, создать
стабильное общество, опирающееся на нормальные, гуманистические ценности, не
представлялось возможным.
Опыт, приобретенный при выполнении обязанностей телефониста, а затем
шифровальщика, оказался полезным. Я печатал документы с грифом "секретно",
посылавшиеся командованию, и расшифровывал телеграммы, которые мы получали
непосредственно от главы ВЧК Феликса Дзержинского из Москвы.
1921 год стал переломным в моей жизни. Дивизия была переведена в
Житомир. Главной задачей нашего Особого отдела была помощь местному ЧК в
проникновении в партизанское подполье украинских националистов, руководимых
Петлюрой и Коновальцем. Их вооруженные банды устраивали диверсии против
органов Советской власти на местах. Возглавлявшим ЧК Потажевичу и Савину
удалось установить диалог с партизанскими руководителями и провести с ними
неофициальные переговоры. Мое руководство встретилось с ними в Житомире на
явочной квартире. Я, как младший сотрудник на подхвате, должен был проживать
в доме, где находилась явочная квартира, и обслуживать переговоры. Опыт
общения с главарями формирований украинских националистов, являвшимися, по
существу, настоящими хозяевами в своей округе, помог мне в дальнейшем, когда
я стал оперативным работником госбезопасности. На своей собственной шкуре
испытал я, каково иметь дело с заговорами в подполье.
Война с украинскими националистами продолжалась почти два года и
закончилась компромиссом - их главари приняли амнистию, которую дало им
правительство Советской Украины. Произошло это лишь после того, как
кавалерийский отряд в две тысячи сабель, посланный Коновальцем в Житомир,
был окружен частями Красной Армии и сдался. Банда Коновальца потерпела
сокрушительное поражение. В этих боях погиб мой старший брат Николай,
служивший в погранвойсках на польской границе. Я же подал рапорт о переводе
в Мелитополь, чтобы быть поближе к семье и иметь возможность помогать ей.
В течение последних трех лет пребывания в Мелитополе я был младшим
оперативным работником в окружном отделе ГПУ и отвечал за работу
осведомителей, действовавших в греческом, болгарском и немецком поселениях.
В 1927 году я получил повышение и был переведен в Харьков, тогдашнюю столицу
Украины, где стал работать в ГПУ УССР. Именно там, в Харькове, я встретился
со своей будущей женой, Эммой Кагановой: мне было двадцать, ей на два года
больше - она приехала на Украину из белорусского города Гомеля.
Эмма была способной, и ей удалось поступить в гимназию, где для евреев
существовала ограничительная норма. Она окончила несколько классов гимназии
и позднее стала работать секретарем-машинисткой у Хатаевича, секретаря
гомельской губернской организации большевиков. Когда ее начальника перевели
в Одессу, где он возглавил партийную организацию, она последовала за ним.
Именно в Одессе Эмма и перешла в местное ГПУ. Ей поручили вести работу среди
проживавших в городе немецких колонистов. Голубоглазая блондинка, она
говорила на близком к немецкому идише и вполне могла сойти за немку.
В Харьков ее перевели за год до того, как я туда перебрался. Эмма
занимала в ГПУ УССР более весомое положение, чем такой новичок, каким я
тогда был. Как образованной и привлекательной женщине, к тому же начитанной
и чувствовавшей себя вполне свободно в обществе писателей и поэтов, ей
доверили руководить деятельностью осведомителей в среде украинской
творческой интеллигенции - писателей и театральных деятелей. Мы встретились
с ней на службе, и меня поразили ее красота и ум. Отец Эммы, сплавщик леса,
умер, когда ей было всего десять лет. Она начала работать и одна содержала
всю семью, где было восемь детей. Так что у нас с Эммой было много общего: и
я, и она являлись опорой для семьи и должны были в силу обстоятельств рано
повзрослеть.
Несмотря на то, что вся наша жизнь была заполнена работой, жена
побудила меня заняться изучением права в Харьковском университете. Но мне,
правда, удалось побывать всего на десяти лекциях и сдать один экзамен - по
экономической географии. На большее у меня просто не хватило времени. Мой
рабочий день начинался в десять часов утра и заканчивался в шесть вечера с
коротким перерывом на обед. После этого начинались встречи с осведомителями
на явочных квартирах. Они продолжались с половины восьмого вечера до
одиннадцати. Затем я возвращался на службу, чтобы доложить начальству о
полученных мною оперативных материалах.
С 1922 года ГПУ, а позднее НКВД-КГБ (ныне ФСБ) и служба внешней
разведки при принятии важных решений в вопросах внешней и внутренней
политики государства должны были стать основным источником информации для
всех уровней советского и российского руководства. Еще и сегодня руководство
страны получает ежемесячные доклады о положении в государстве от органов
госбезопасности по линии их агентуры. Подобного рода доклад включает
изложение внутренних трудностей и недостатков в работе различных
организаций, предприятий и учреждений. По заведенному при Сталине порядку,
встречаться со своим осведомителем в дневное время было не положено. Вот
почему мы встречались по вечерам. Было известно, что Сталин засиживается
допоздна, и мы работали в таком же режиме.
По иронии судьбы отделение информации нашего отдела возглавлял бывший
царский офицер Козельский, происходивший из обедневшей дворянской семьи.
Хотя этот человек и служил в царской армии, его симпатии к большевикам,
проявившиеся в годы революции, позволили ему завоевать наше доверие. В 1937
году он покончил самоубийством, чтобы избежать ареста во время кампании
чисток.
Для меня Эмма была идеалом настоящей женщины, и в 1928 году мы
поженились, хотя официально зарегистрировали наш брак лишь в 1951 году. Так
жили многие из моих товарищей, годами не оформляя своего брака.
Между тем работа шла своим чередом, и я получил новое - весьма
необычное, но весьма важное задание, которое совместно контролировалось
руководителями ОГПУ и партийными органами. Моя новая должность называлась:
комиссар спецколонии в Прилуках для беспризорных детей. После гражданской
войны подобного рода колонии ставили своей целью покончить с беспризорностью
детей-сирот, которых голод и невыносимые условия жизни вынуждали становиться
на путь преступности. На содержание этих колоний каждый чекист должен был
отчислять десять процентов своей заработной платы. При них создавались
мастерские и группы профессиональной подготовки: трудовой деятельности ребят
придавалось тогда решающее значение. Завоевав доверие колонистов, мне
удалось организовать фабрику огнетушителей, которая вскоре начала приносить
доход.
Благодаря положению моей жены в украинских партийных кругах я дважды
встречался с Косиором, тогдашним секретарем ЦК Коммунистической партии
Украины. Эти встречи проходили на квартире Хатаевича, куда нас приглашали в
качестве гостей. Особое впечатление на меня производило, как оба
руководителя смотрели на будущее Украины. Экономические проблемы и трагедию
коллективизации они рассматривали как временные трудности, которые следует
преодолевать всеми возможными средствами. По их словам, необходимо было
воспитать новое поколение, абсолютно преданное делу коммунизма и свободное
от всяких обязательств перед старой моралью. Наибольшее внимание следовало
уделять развитию и поддержке новой украинской интеллигенции, враждебно
относящейся к националистическим идеям. Потребовались еще шестьдесят лет и
развал Советского Союза, чтобы стало очевидным: нужно было проявить по
крайней мере терпимость и постараться понять противную сторону, а не
стремиться во что бы то ни стало ее уничтожить.
Нам с женой льстило, что такие люди, как Косиор и Хатаевич,
разговаривают с нами как со своими товарищами по партии, хотя оба мы были
тогда комсомольцами. Кандидатами в члены партии мы стали позднее.
В 1933 году глава украинского ГПУ Балицкий был назначен заместителем
председателя общесоюзного ОГПУ. Переезжая в Москву на новую работу, он взял
с собой нескольких сотрудников, в том числе и меня. Я получил в управлении
кадров центрального аппарата госбезопасности должность старшего инспектора,
курировавшего перемещения по службе и новые назначения в Иностранном отделе
(закордонной разведке) ОГПУ.
В то время я начал часто сталкиваться по работе с Артузовым, тогдашним
начальником Иностранного отдела, и его заместителем Слуцким.
Видную роль в руководстве Иностранным отделом, помимо Артузова и
Слуцкого, играли Берман, Федоров (возглавлявший борьбу с эмиграцией),
Шпигельглаз, Минскер, Эйтингон и Горожанин (последнему Маяковский посвятил
свое стихотворение "Солдаты Дзержинского").
Смертельный поединок с ОУН
В 1933 году Кулинич, офицер, отвечавшая за оперативное наблюдение и
борьбу с украинской эмиграцией на Западе, подала рапорт об отставке по
состоянию здоровья. Узнав, что я родом с Украины и имею опыт работы в
местных условиях, Артузов предложил эту должность мне. К тому времени Эмма
также перевелась в Москву и получила назначение в Секретно-политический
отдел. С 1934 года в ее обязанности входила работа с сетью осведомителей в
только что созданном Союзе писателей и в среде творческой интеллигенции.
После трагического убийства советского дипломата Майкова во Львове,
совершенного террористом ОУН Лемеком в 1934 году, председатель ОГПУ
Менжинский издал приказ о разработке плана действий по нейтрализации
террористических акций украинских националистов. Украинское ГПУ сообщило,
что ему удалось внедрить в подпольную военную организацию украинских
националистов в изгнании (ОУН) своего проверенного агента - Лебедя. Это было
крупным достижением.
Слуцкий, к тому времени начальник Иностранного отдела, предложил мне
стать сотрудником-нелегалом, работающим за рубежом. Сначала это показалось
мне нереальным, поскольку опыта работы за границей у меня не было и я ничего
не знал об условиях жизни на Западе. К тому же мои знания немецкого, который
должен был мне понадобиться в Германии и Польше, где предстояло работать,
равнялись нулю.
Однако чем больше я думал об этом предложении, тем более заманчивым оно
мне представлялось. И я согласился. После чего сразу приступил к
интенсивному изучению немецкого языка - занятия проходили на явочной
квартире пять раз в неделю. Опытные инструкторы обучали меня также приемам
рукопашного боя и владению оружием. Исключительно полезными для меня были
встречи с заместителем начальника Иностранного отдела ОГПУ-НКВД
Шпигельглазом. У него был большой опыт работы за границей в качестве
нелегала - в Китае и Западной Европе. В начале 30-х годов в Париже "крышей"
ему служил рыбный магазин, специализировавшийся на продаже омаров,
расположенный возле Монмартра.
После восьми месяцев обучения я был готов отправиться в свою первую
зарубежную командировку в сопровождении Лебедя, "главного представителя" ОУН
на Украине, а в действительности нашего тайного агента на протяжении многих
лет. Лебедь с 1915 по 1918 год просидел вместе с Коновальцем в лагере для
военнопленных под Царицыном. (В годы первой мировой войны Лебедь и Коновалец
вместе воевали в качестве офицеров австро-венгерской армии против России на
Юго-Западном фронте в составе так называемого корпуса "Сечевых стрельцов". )
В гражданскую войну он стал заместителем Коновальца и командовал пехотной
дивизией, сражавшейся против частей Красной Армии на Украине. После
отступления Коновальца в Польшу в 1920 году Лебедь был направлен им на
Украину для организации подпольной сети ОУН. Но там его арестовали. Выбор
перед ним был простой: или работать на нас, или умереть.
Лебедь стал для нас ключевой фигурой в борьбе с бандитизмом на Украине
в 20-х годах. Его репутация в националистических кругах за рубежом
оставалась по-прежнему высокой: Коновалец рассматривал своего представителя
как человека, способного провести подготовительную работу для захвата власти
ОУН в Киеве в случае войны. От Лебедя, которому мы разрешали выезжать на
Запад в 20-х и 30-х годах по нелегальным каналам, нам и стало известно, что
Коновалец лелеял планы захвата Украины в будущей войне. В Берлине Лебедь
встречался с полковником Александером, предшественником адмирала Вильгельма
Канариса на посту руководителя германской разведслужбы в начале 30-х годов,
и узнал от него, что Коновалец дважды виделся с Гитлером, который предложил,
чтобы несколько сторонников Коновальца прошли курс обучения в нацистской
партийной школе в Лейпциге.
Я ехал за границу как "племянник" Лебедя, якобы для помощи в его
работе. Моя жена была переведена в Иностранный отдел НКВД для того, чтобы
через нее я мог поддерживать связь с Центром. Она должна была выступать в
роли студентки из Женевы, что позволило ей время от времени встречаться с
агентами в Западной Европе. С этой целью она прошла специальный курс.
Лебедь не знал о том, что на нас работает еще один агент, Полуведько,
главный представитель Коновальца в Финляндии. Он жил по фальшивому паспорту
в Хельсинки, организуя контакты между украинскими националистами в изгнании
и их подпольной организацией в Ленинграде. Оуновцы прятали свои архивы в
Ленинграде, в знаменитой библиотеке имени Салтыкова-Щедрина. Хотя мы и знали
это, обнаружить архивы удалось лишь после окончания второй мировой войны, в
1949 году.
Я выехал в Хельсинки в сопровождении Лебедя. Лебедь передал меня на
попечение Полуведько и тут же возвратился в Харьков через Москву.
Полуведько, ничего не знавший о моей истинной работе, регулярно посылал
обо мне отчеты в НКВД через Зою Воскресенскую-Рыбкину, отвечавшую за связь с
ним. Мне надо было дать Центру знать, что со мной все в порядке, и, как
условились заранее, я написал записку своей "девушке", а затем порвал ее и
бросил в корзинку для бумаг. Выступив в роли моего невольного помощника,
Полуведько собрал обрывки и передал их Зое. А на каком-то этапе Полуведько
вообще предложил меня убрать, о чем сообщал в одном из своих донесений, но,
к счастью, решение этого вопроса зависело не от него. В Финляндии (а позднее
и в Германии) я жил весьма скудно: у меня не было карманных денег, и я
постоянно ходил голодный. Полуведько выделял мне всего десять финских марок
в день, а их едва хватало на обед - при этом одну монетку надо было
оставлять на вечер для газового счетчика, иначе не работали отопление и
газовая плита. На тайные встречи между нами, расписание которых было
определено перед моим отъездом из Москвы, Зоя Рыбкина и ее муж Борис Рыбкин,
резидент в Финляндии, руководивший моей разведдеятельностью в этой стране,
приносили бутерброды и шоколад. Перед уходом они просматривали содержимое
моих карманов, чтобы убедиться, что я не взял с собой никакой еды: ведь это
могло провалить нашу "игру".
После двух месяцев ожидания в Хельсинки прибыли связные от Коновальца -
Грибивский ("Канцлер") из Праги и Андриевский из Брюсселя. Мы отправились в
Стокгольм пароходом.
При посадке мне вручили паспорт на имя Николса Баравскаса, выданный
литовскими спецслужбами по просьбе руководства ОУН. Когда прибыли в
Стокгольм, всех пассажиров собрали в столовой, и официант начал раздавать
прошедшие пограничный контроль паспорта. Поначалу он отказался вернуть мне
мой паспорт, заявив, что фото явно не соответствует оригиналу.
Действительно, паспорт был на имя Сциборского, члена Центрального
руководства ОУН, украинского активиста, с фотографией Сциборского. К
счастью, тут вмешался возмущенный Полуведько, пригрозивший официанту и
заставивший его вернуть мне документ. После недели пребывания в Стокгольме
мы отправились в Германию, где никаких неприятностей с тем же паспортом у
меня уже не было. В июне 1936 года прибыли в Берлин, и там я встретился с
Коновальцем, который расспрашивал меня обо всем с большим пристрастием. Наша
встреча проходила на квартире, находившейся в здании музея этнографии и
предоставленной ему германской разведслужбой. В сентябре меня послали на три
месяца в нацистскую школу в Лейпциге. Во время учебы я имел возможность
познакомиться с оуновским руководством. Слушателей школы, естественно,
интересовала моя личность. Однако никаких проблем с моей "легендой" не
возникало.
Мои беседы с Коновальцем становились между тем все серьезнее. В его
планы входила подготовка административных органов для ряда областей Украины,
которые предполагалось освободить в ближайшем будущем, причем украинские
националисты должны были выступать в союзе с немцами. Я узнал, что в их
распоряжении уже имеются две бригады, в общей сложности около двух тысяч
человек, которые предполагалось использовать в качестве полицейских сил в
Галиции (части Западной Украины, входившей тогда в Польшу) и в Германии.
Оуновцы всячески пытались вовлечь меня в борьбу за власть, которая шла
между двумя их главными группировками: "стариков" и "молодежи". Первых
представляли Коновалец и его заместитель Мельник, а "молодежь" возглавляли
Бандера и Костарев. Моей главной задачей было убедить их в том, что
террористическая деятельность на Украине не имеет никаких шансов на успех,
что власти немедленно разгромят небольшие очаги сопротивления. Я настаивал
на том, что надо держать наши силы и подпольную сеть в резерве, пока не
начнется война между Германией и Советским Союзом, а в этом случае
немедленно их использовать.
Особенно тревожили террористические связи этой организации, в частности
договоренность с хорватскими националистами и участие в убийстве
югославского короля Александра и министра иностранных дел Франции Луи Барту.
Для меня было открытием, что все эти террористы финансируются Абвером -
разведывательной и контрразведывательной службой вермахта. Полной
неожиданностью явилась для меня и новость, что убийство польского министра
генерала Перацкого в 1934 году украинским террористом Мацейко было проведено
вопреки приказу Коновальца и стоял за этим Бандера, соперничавший с
последним за власть. Бандера стремился к контролю над организацией, играя на
естественной неприязни украинцев к Перацкому, который нес ответственность за
репрессии против украинского меньшинства в Польше. Коновалец рассказал мне,
что к этому времени между Польшей и Германией был подписан договор о дружбе,
так что немцев никоим образом не устраивали любые враждебные акции по
отношению к полякам. Они были так взбешены, что выдали Бандеру,
скрывавшегося в Германии. Убийца генерала, Мацейко, сумел скрыться.
Дело обстояло следующим образом. Мацейко планировал убить Перацкого,
взорвав гранату, но она по каким-то причинам не взорвалась, и он застрелил
польского министра. За ним тут же бросилась толпа людей. Мацейко сумел
проскочить перед идущим трамваем, который отсек его от преследователей,
забежал в подъезд первого же дома, поднялся на площадку 7-го этажа, там
сбросил плащ и шляпу, выкинул револьвер и, неузнанный, спокойно вышел на
улицу. Польская контрразведка установила засаду на всех явочных квартирах
украинских националистов в Варшаве, но он не появился ни на одной из них.
Ночь он провел со своей подружкой, тоже украинской террористкой Чемеринской.
Именно она организовала его побег через Карпаты в Чехословакию, использовав
свои связи в чешской полиции.
В Чехословакии ОУН имела мощную поддержку со стороны властей. У
президента Бенеша были с Коновальцем личные отношения еще со времен первой
мировой войны. Однако, когда ОУН "вышла из-под контроля" властей и
осуществила убийство Перацкого, эти отношения ухудшились.
Несмотря на эмоциональное выступление Бандеры на суде в защиту дела
украинского национализма, он и другие организаторы были приговорены к
смертной казни через повешение. Однако давление Германии на польские власти
в конце концов спасло им жизнь. Смертный приговор заменили тюрьмой. Немцы
после захвата Польши тут же выпустили Бандеру на свободу. И между двумя
группировками украинских националистов закипела кровавая междоусобная война.
В общении со своими коллегами по нацистской партийной школе я держался
абсолютно уверенно и независимо: ведь я представлял головную часть их
подпольной организации на Украине, в то время как они являлись всего лишь
эмигрантами, существовавшими на немецкие подачки. Я имел право накладывать
вето на их предложения, поскольку выполнял инструкции своего "дяди"
("вуйко"). Если что-то в их высказываниях мне не нравилось, достаточно было
просто сказать: "Вуйко не велел!"
Именно таким образом я отверг предложение о моей встрече с полковником
Лахузеном из штаб-квартиры Абвера. Вступать в прямые контакты с германской
разведкой было бы рискованно, так как немцы могли попытаться принудить меня
к сотрудничеству. Снова и снова приходилось мне повторять свои возражения по
поводу встречи с кем-либо из Абвера.
Однажды, когда мы гуляли с Коновальцем, к нам подошел уличный фотограф
и сфотографировал нас, передав пленку Коновальцу, заплатившему за это две
марки. Я возмутился. Было ясно, что мое берлинское окружение хочет иметь
фотографию в своем досье, чтобы потом, когда им понадобится, они могли
разыскать меня. Тогда же, на улице, я выразил свой недвусмысленный протест
Коновальцу. Было бы непростительной ошибкой, если такая фотография оказалась
бы в руках у немцев, заявил я ему, нисколько не сомневаясь, что именно это и
было его истинной целью. Коновалец попытался как-то меня успокоить. По его
словам, не было ничего предосудительного в том, что какой-то уличный
фотограф, зарабатывающий себе на жизнь, сфотографировал нас вдвоем,
прогуливающимися по берлинской улице.
Позднее я убедился, что был прав. В годы войны СМЕРШ (СМЕРШ - название
советской военной контрразведки в 1943-1946 годах. ) захватил двух
лазутчиков в Западной Украине, у одного из них была эта фотография. Когда
его спросили, зачем она ему нужна, он ответил: "Я не имею понятия, кто этот
человек, но мы получили приказ ликвидировать его, если обнаружим".
Я сумел войти в доверие к Коновальцу, передав ему содержимое одного
конфиденциального разговора. Как-то Костарев и еще несколько молодых
украинских националистов, слушателей нацистской партийной школы, стали
говорить, что Коновалец слишком стар, чтобы руководить организацией, и его
следует использовать лишь в качестве декоративной фигуры. Когда они спросили
мое мнение, я возмущенно ответил:
- Да кто вы такие, чтобы предлагать подобное? Наша организация не
только полностью доверяет Коновальцу, но и регулярно получает от него
поддержку, а о вас до моего приезда сюда мы вообще ничего не слышали.
Когда я рассказал об этом Коновальцу, лицо его побледнело. Позже
Костарев был уничтожен. Думаю, что это случайное совпадение.
В Центре