Детство Турина.

    Хадор Златовласый был владыкой аданов и верным  другом  эльфов.  Он
всю  жизнь  служил  Финголфину,  который отдал ему во владение ту часть
Хитлума,  что звалась Дор-ломин.  Дочь Хадора Глорэдель вышла замуж  за
Халдира, сына Халмира, владыки людей Бретиля, и в тот же день сын Хадо-
ра, Галдор Высокий, женился на Харет, дочери Халмира.
    У Галдора и Харет было два сына,  Хурин и Хуор. Хурин был старше на
три года,  но невысок ростом, меньше других людей своего племени - этим
он вышел в родичей матери,  но всем прочим был он подобен  своему  деду
Хадору:  белокожий,  златовласый, могучий телом и пылкий духом. Пылкий,
но не вспыльчивый - нрав у него был ровный и непреклонный. Замыслы нол-
доров  были ему ведомы лучше,  чем всем прочим людям Севера.  Брат его,
Хуор, был высок - из всех аданов он уступал ростом лишь сыну своему Ту-
ору.  Хуор был хорошим бегуном - но если путь был долог и труден, Хурин
опережал брата, ибо умел сохранить силы до конца пути. Братья очень лю-
били друг друга, и в юности почти не разлучались.
    Хурин взял в жены Морвен, которая была дочерью Барагунда, сына Бре-
голаса из дома Беора,  и потому приходилась близкой родней Берену Одно-
рукому.  Она была высокая,  черноволосая, и за ее красоту и дивный свет
очей люди прозвали Морвен Эледвен,  Прекрасная, как эльф. Но нрав у нее
был суровый и гордый.  Горести дома Беора омрачили ее сердце - ведь она
пришла в Дор-ломин беженкой из Дортониона, после Браголлах.
    Турином звали старшего из детей Хурина и Морвен.  Родился он в  тот
год, когда Берен пришел в Дориат и повстречался там с Лутиэн Тинувиэль,
дочерью Тингола.  У Хурина и Морвен была еще дочь,  по имени Урвен,  но
все, кто знал ее за ее короткую жизнь, звали девочку Лалайт, Смешинка.
    Хуор взял в жены Риан,  двоюродную сестру Морвен. Риан была дочерью
Белегунда,  сына Бреголаса. Злой рок судил ей родиться с нежным сердцем
в те страшные годы - она не любила ни охоты, ни войны, лишь леса да по-
левые цветы были дороги ее сердцу. Она хорошо пела и умела слагать пес-
ни.  Два  только месяца прожила она с Хуором - а потом он ушел вместе с
братом в Нирнаэт Арноэдиад, и Риан не видела его более (1) .

    После Дагор  Браголлах  и  гибели  Финголфина страшная тень Моргота
расползалась все шире с каждым годом.  Но на четыреста шестьдесят девя-
тый  год  от возвращения нолдоров в Средиземье в сердцах эльфов и людей
вновь пробудилась надежда,  ибо разнесся слух о деяниях Берена и Лутиэн
и о том, как Моргот был посрамлен на самом своем троне, и говорили, что
Берен и Лутиэн то ли еще живы.  то ли умерли и воскресли из мертвых.  В
тот год  великие  замыслы Маэдроса были близки к исполнению,  эльдары и
аданы набрались новых сил,  и удалось остановить наступление Моргота  и
выбить орков из Белерианда. Пошли разговоры о грядущих победах. о мести
за поражение в битве Браголлах,  о том,  что Маэдрос соберет  все  силы
эльфов и людей,  и загонит Моргота под землю, и заколотит Врата Ангбан-
да.
    Но мудрые беспокоились - им казалось. что Маэдрос поторопился обна-
ружить свою растущую мощь, и теперь Моргот успеет приготовиться.
    - В Ангбанде вечно плетутся какие-нибудь новые  козни,  которых  не
ждут ни эльфы, ни люди, - говорили они.
    И в самом деле, той же осенью с Севера, из-под свинцовых туч, нале-
тел дурной ветер.  Злым поветрием прозвали его, ибо он принес чуму, и в
северных землях,  что примыкали к Анфауглит,  был большой мор среди лю-
дей, и умирали прежде всего дети и подростки.
    В тот год Турину,  сыну Хурина,  было всего пять лет,  а сестре его
Урвен исполнилось три ранней весной.  Когда она бегала по лугу,  волосы
ее мелькали в высокой траве, словно желтые лилии, и смех ее звенел, как
веселый ручеек, что сбегал с холмов и струился за домом ее отца. Ручеек
тот звался Нен Лалайт,  и девочке тоже дали прозвище Лалайт, и весь дом
любил ее.
    Турина любили меньше. Черноволосый, как его мать, он и нравом похо-
дил на нее: он редко смеялся и мало говорил, хотя говорить научился ра-
но  и вообще выглядел старше своих лет.  Турин не забывал обид и насме-
шек.  Горячностью он вышел в отца,  и мог быть несдержан и даже жесток.
Но умел он и сострадать,  и не раз плакал,  видя чужую боль и слезы - в
этом он тоже походил на отца: Морвен была сурова к себе, и к другим то-
же.  Мать  он любил - она говорила с ним коротко и ясно.  Отца он видел
мало - Хурин редко бывал дома,  он  охранял  восточные  рубежи  Хитлума
вместе  с  воинством  Фингона.  Когда отец приезжал домой,  его быстрая
речь,  пересыпанная непонятными словами,  намеками и шуточками, смущала
Турина,  и  потому  он  побаивался отца.  Больше всего Турин любил свою
сестренку Лалайт.  Он редко играл с ней - чаще  прятался  где-нибудь  и
смотрел,  как она бегает по лугу или по лесу, напевая песенки, что сло-
жили дети аданов в те дни, когда язык эльфов был еще нов их устам.
    - Лалайт прекрасна,  как маленький эльф,  - говаривал Хурин жене, -
только, увы, кратковечнее! Но оттого она еще прекраснее - еще дороже...
    Турин слышал слова отца, и долго думал, что это значит, но так и не
понял. Он никогда не видел маленьких эльфов - в те времена в землях Ху-
рина не было эльфийских поселений,  и Турину лишь однажды удалось пови-
дать эльфов:  как-то раз король Фингон со своей свитой  проезжал  через
Дор-ломин,  и Турин видел их на мосту через Нен Лалайт - белые с сереб-
ром одеяния эльдаров сверкали на солнце.
    Но слова Хурина подтвердились еще до исхода той зимы. Злое поветрие
нагрянуло на Дор-ломин,  и Турин заболел.  Он долго метался в горячке и
темном бреду, а когда очнулся - ибо он был силен и крепок, и судьба по-
велела ему жить, - спросил, где Лалайт. Но нянька ответила:
    - Забудь  имя Лалайт,  сын Хурина,  а о сестре твоей Урвен спроси у
матери.
    Когда пришла Морвен, Турин сказал:
    - Я здоров, и хочу видеть Урвен. А почему нельзя говорить "Лалайт"?
    - Потому что Урвен умерла,  и нет больше места смеху в этом доме, -
ответила Морвен.  - А ты жив,  сын Морвен. Жив и Враг, что причинил нам
это зло.
    Она не старалась утешить сына,  ибо сама не  искала  утешения:  она
несла горе молча и холодно.  Но Хурин открыто предался скорби.  Он взял
арфу и хотел сложить жалобную песнь, но у него ничего не вышло. И Хурин
разбил арфу и, выбежав из дома, погрозил кулаком Северу и крикнул:
    - Ты, что терзаешь Средиземье, - хотел бы я встретиться с тобой ли-
цом к лицу и истерзать тебя, как мой владыка Финголфин!
    Турин горько плакал по ночам,  но при Морвен больше ни разу не упо-
минал имени сестренки.  В это время он нашел себе друга, и лишь ему по-
верял свои печали и тоску,  что томила его в опустевшем доме. Друга его
звали Садор.  Садор был домашним слугой Хурина.  Он был калека, и с ним
мало считались: в молодости Садор был дровосеком и нечаянно отрубил се-
бе  правую ступню.  Турин прозвал его Лабадал - это значит "Одноножка",
но Садор не обижался - ведь Турин звал его так с жалостью,  а не в нас-
мешку.  Садор  работал в мастерских - чинил дешевую утварь:  он немного
умел работать по дереву. Турин часто сидел рядом с ним и подавал нужные
вещи, чтобы хромому не вставать лишний раз. Иногда, когда Турин находил
какие-нибудь инструменты или деревяшки,  что валялись без присмотра, он
приносил их Садору,  думая, что они могут пригодиться его другу. Но Са-
дор только улыбался и приказывал мальчику отнести подарок на место.
    - Будь щедр, но раздавай лишь свое, - говорил он Турину.
    В награду за помощь Садор вырезал мальчику фигурки людей и  зверей.
Но  Турин больше всего любил его рассказы.  Ведь юность Садора пришлась
на дни Браголлах,  и он любил вспоминать те времена,  когда еще не  был
жалким калекой.
    - Да, сын Хурина, говорят, то была великая битва. Меня взяли из ле-
сов и послали на войну, но в самой битве я не был - а поспей я в битву,
быть может, заслужил бы себе увечье попочетнее. Мы пришли слишком позд-
но,  нам только и осталось, что отвезти домой тело старого государя Ха-
дора - он пал,  защищая короля Финголфина.После этого я служил в Эйтель
Сирион,  могучей крепости эльфийских королей.  Много лет провел я там -
или  это  теперь  так  кажется,  оттого  что больше в моей жизни нечего
вспомнить, такая она была серая и тусклая? Я был в Эйтель Сирион, когда
ее осадил Черный король - Галдор, отец твоего отца, держал эту крепость
от имени верховного короля. Он погиб во время осады, и я сам видел, как
твой отец встал на его место,  хотя был еще совсем молод. Говорили, что
дух его пылает столь жарко,  что меч накаляется в его  руке.  Он  повел
нас,  и  мы  оттеснили орков в пески - с того дня и до сих пор не смеют
они приближаться к стенам Эйтель Сирион.  Но я,  увы,  был по горло сыт
битвами и сражениями - вдоволь нагляделся я на кровь и раны. Я затоско-
вал по родным лесам,  и меня отпустили домой. Пришел я домой - и изуве-
чил себя сам: бежишь от беды - а она навстречу.
    Вот что рассказывал Садор Турину.  Турин же, подрастая, начал зада-
вать вопросы,  на которые Садору бывало трудно ответить.  Старик  часто
думал, что такие вещи мальчику лучше бы узнать от родных. Однажды Турин
спросил:
    - А это правда, что Лалайт была похожа на маленького эльфа? Так го-
ворил отец. А что это значит, что она кратковечнее?
    - Да, она была похожа на маленького эльфа, - ответил Садор. - В на-
чале жизни видно, что дети людей и эльфов - близкие родичи. Но дети лю-
дей растут быстрее, и юность их коротка - такова наша судьба.
    И Турин спросил:
    - А что такое судьба?
    - Насчет судьбы людей,  - ответил Садор, - спроси кого-нибудь поум-
нее Лабадала.  Но всем известно, что мы быстро устаем и умираем, и мно-
гие гибнут еще до срока.  А вот эльфы не устают, и умирают лишь от тяж-
ких увечий.  Они исцеляются от многих ран и горестей, которые для людей
смертельны, и говорят, что, даже если их тела гибнут, они все равно по-
том возвращаются. А мы нет.
    - Значит, Лалайт не вернется? - спросил Турин. - А куда она ушла?
    - Она не вернется,  - сказал Садор, - А куда она ушла - этого никто
не знает. По крайней мере, я не знаю.
    - А это всегда так было? Или это от Черного короля, как Злое повет-
рие?
    - Не знаю. Позади нас - тьма, и о том, что было до нее, почти ниче-
го не говорится. Может, отцы наших отцов и знали что-нибудь, но нам ни-
чего не поведали.  Даже имена их забыты.  Горы отделили нас от  прежней
жизни. Мы бежали сюда, а от чего - никому не ведомо.
     - Они боялись, да? - спросил Турин.
     - Может быть,  - ответил Садор. - Может быть, мы бежали потому, что
боялись Тьмы - пришли сюда, а она и здесь настигла нас, и бежать дальше
некуда, разве что в Море.
     - Но мы больше не боимся,  - сказал Турин. - Не все боятся. Отец не
боится,  и я не буду бояться.  Или буду бояться, но буду скрывать это -
как мама.
     Садору показалось,  что глаза у Турина совсем не детские. "Да, горе
острит острый ум", - подумал старик. Но вслух он сказал:
     - Знаешь, сын Хурина и Морвен, каково будет твое сердце - это Лаба-
далу неведомо, но раскрывать его ты будешь нечасто и немногим.
     И Турин сказал:
     - Наверно,  лучше не говорить, чего тебе хочется, раз это все равно
невозможно.  Но знаешь, Лабадал, я хотел бы быть эльдаром. Тогда бы Ла-
лайт  вернулась,  а  я был бы еще здесь,  даже если бы ее не было очень
долго. Когда я стану большой, я пойду служить эльфийскому королю, как и
ты, Лабадал.
     - Да,  наверно, ты еще познакомишься с эльдарами, - вздохнул Садор.
- Прекрасный народ,  дивный народ, и дана им власть над сердцами людей.
Но иногда мне думается,  что лучше бы нам было остаться темными и дики-
ми,  чем встречаться с ними. Эльфы владеют древним знанием, они горды и
долговечны.  А мы тускнеем в их сиянии - или сгораем чересчур быстро. И
бремя нашей судьбы тяготит нас.
     - А вот отец любит эльфов,  - возразил Турин. - Без них он тоскует.
Он говорит,  что всему, что мы знаем, мы научились у них, и они сделали
нас благороднее. Он говорит, что люди, которые перешли горы только сей-
час, немногим лучше орков.
     - Это верно,  - ответил Садор,  - если не обо всех,  то о многих из
нас. Но подниматься тяжело, и падать с высоты больнее.

     В тот незабываемый год, в месяце, что у аданов зовется гваэрон, Ту-
рину было уже почти восемь.  Старшие говорили меж собой о большом сборе
войск, но Турин про это ничего не слышал. Хурин часто обсуждал с Морвен
замыслы королей эльфов,  зная, что она мужественна и умеет молчать. Ху-
рин  был исполнен надежд и почти не сомневался в победе,  ибо не верил,
что найдется в Средиземье такая сила, которая устоит пред мощью и вели-
чием эльдаров.
     - Они зрели Свет Запада, - говорил он, - и Тьма в конце концов отс-
тупит пред ними.
     Морвен не спорила с мужем - рядом с Хурином всегда верилось  только
в хорошее. Но ее род тоже был сведущ в преданиях эльфов, и про себя она
говорила: "Да, но ведь они отвратились от Света, и он теперь недоступен
им...  Быть может,  Владыки Запада забыли о них?  А если так, разве под
силу эльфам одолеть одного из валаров, пусть они и Старшие дети?
     Хурина Талиона, казалось, подобные сомнения не посещали. Но однажды
весной случилось,  что Хурин встал утром мрачный,  словно увидел дурной
сон, и весь день был сам не свой. А вечером вдруг сказал:
     - Морвен Эледвен,  меня скоро призовет мой долг,  и наследник  дома
Хадора останется на твоем попечении.  А людская жизнь коротка,  и опас-
ности подстерегают нас, даже и в мирное время.
     - Так повелось в мире,  - ответила Морвен. - Но почему ты завел эти
речи.
     - Не из страха,  из осторожности,  - ответил Хурин - но видно было,
что он обеспокоен. - Любому ясно: что бы ни случилось, мир не останется
прежним. Это большая игра, и одна из сторон неизбежно потеряет все. Ес-
ли короли эльфов падут, аданам придется худо. А из аданов ближе всего к
Врагу - мы.  Я не стану уговаривать тебя не бояться, если случится худ-
шее.  Ты боишься того,  и только того, чего следует бояться, и страх не
лишит тебя разума. Но я велю: "Не жди!" Я вернусь, как только смогу, но
не жди меня!  Уходи на юг, и как можно скорее. Я пойду за вами, и найду
тебя, пусть даже придется обыскать весь Белерианд.
     - Белерианд велик, и неприютен для бездомных беглецов, - промолвила
Морвен. - Куда нам бежать, одним или с родичами?
     Хурин задумался.
     - В Бретиле,  - сказал он наконец,  - живут родичи моей матери.  По
прямой лиг тридцать отсюда.
     - Если в самом деле случится худшее,  - возразила Морвен, - чем по-
могут нам люди? Дом Беора пал. Если и могучий дом Хадора не устоит, где
же укроется жалкий народ Халет?
     - Да, они народ небольшой и темный - но доблестный, можешь мне поверить,
- сказал Хурин. - А на кого еще нам надеяться?
     - Про Гондолин ты молчишь? - спросила Морвен.
     - Ни разу не произносил я этого имени, - ответил Хурин. - Да, молва
не лжет - я побывал там.  Я не говорил этого никому,  но тебе скажу,  и
скажу правду: я не знаю, где он.
     - Но все же догадываешься, и догадываешься верно, не так ли?
     - Быть может,  - сказал Хурин. - Но этого я не могу открыть никому,
даже  тебе,  разве что сам Тургон разрешит мои уста от клятвы - так что
не допытывайся понапрасну.  И даже если бы я,  к стыду своему, прогово-
рился,  вы  все равно бы нашли лишь запертую дверь - пока сам Тургон не
выйдет на битву (а об этом слыхом не слыхано, никто и надеяться не сме-
ет), внутрь никого не впустят.
     - Что ж,  - сказала Морвен,  - раз твои родичи беспомощны, а друзья
не хотят помочь,  придется мне решать самой. Мне приходит на ум Дориат.
Думаю,  что из всех преград Завеса Мелиан падет последней. И не отверг-
нут в Дориате потомков дома Беора. Разве я не в родстве с королем? Ведь
Берен сын Барахира был внуком Брегора, как и мой отец.
     - Не лежит у меня душа к Тинголу,  - заметил Хурин.  - Не придет он
на помощь королю Фингону.  И,  знаешь,  когда я слышу: "Дориат", у меня
почему-то сжимается сердце.
     - А мне не по себе, когда я слышу: "Бретиль", - возразила Морвен.
     Тут Хурин вдруг расхохотался и сказал:
     - И о чем мы спорим?  Это ведь всего лишь тени ночных кошмаров. Нам
не дано предвидеть будущего.  И не может быть,  чтобы случилось худшее.
Но если случится - я доверяю твоему мужеству и уму.  Делай, как повелит
тебе сердце.  Но не медли. Ну, а если победим, короли эльфов вернут по-
томкам  Беора  все его владения и земли - богатое наследство достанется
нашему сыну.
     Ночью Турину сквозь сон почудилось,  что отец с матерью с о свечами
в  руках  склонились над его кроваткой и смотрят на него - но их лиц он
не видел.

    На день  рождения  Хурин подарил сыну эльфийский нож,  в серебряных
вороненых ножнах и с серебряной рукоятью.
     - Вот мой подарок, наследник дома Хадора, - сказал Хурин. - Но будь
осторожен!  Клинок острый,  а сталь служит лишь тем,  кто умеет владеть
ею. Иначе она не будет разбирать, где дерево, а где твои руки.
     Потом отец поставил Турина на стол, поцеловал и сказал:
     - Вот,  сын Морвен,  ты уже выше меня - а скоро ты и без  подставки
будешь таким же высоким. Тогда клинок твой будет страшен многим.
     Турин выбежал  из  дома и пошел бродить один.  Слова отца грели ему
душу, как весеннее солнышко греет мерзлую землю, пробуждая травы. "Нас-
ледник дома Хадора!" - повторял мальчик.  Но тут вспомнились ему другие
слова:  "Будь щедр, но раздавай лишь свое". Тогда он побежал к Садору и
воскликнул:
     - Лабадал,  Лабадал!  Сегодня  у меня день рождения!  День рождения
наследника дома Хадора! И я принес тебе подарок. Вот такой нож, как те-
бе нужен: острый как бритва, все что хочешь разрежет!
     Садор смутился  -  он  ведь знал,  что Турин сам только что получил
этот нож в подарок.  Но в те времена считалось дурной приметой  отказы-
ваться от дара,  что предложен от чистого сердца, кто бы ни дарил. Поэ-
тому Садор серьезно ответил мальчику:
     - Ты щедр, как и весь твой род, Турин сын Хурина. Я ничем не заслу-
жил такого подарка - боюсь, что и за всю оставшуюся жизнь не смогу отп-
латить тебе. Но буду рад, если получится.
     Достав нож, Садор радостно воскликнул:
     - Эльфийский клинок! Да, вот подарок так подарок! Давно не держал я
в руках эльфийской стали.
     Хурин вскоре заметил, что Турин не носит ножа, и спросил его:
     - В чем дело? Быть может, ты и впрямь боишься порезаться?
     - Нет, - ответил Турин. - Я отдал нож Садору-столяру.
     - Ты что, не дорожишь отцовским подарком? - спросила Морвен.
     - Дорожу,  - ответил Турин. - Просто я люблю Садора, и мне его жал-
ко.
     И Хурин сказал:
     - Все три дара в твоей власти, Турин: любовь, жалость, и нож - наи-
меньший из трех. Ты волен одарять ими, кого пожелаешь.
     - Только не знаю,  заслуживает ли этого Садор, - заметила Морвен. -
Он же покалечился по собственной неуклюжести,  и не  торопится  делать,
что ему велено - все возится с какими-то безделушками.
     - А  все  же он достоин жалости,  - возразил Хурин.  Честная рука и
верное сердце могут промахнуться, а такая рана болит сильнее, чем нане-
сенная вражьей рукой.
     - Но новый нож ты получишь нескоро,  - сказала Морвен.  - Вот тогда
это будет настоящий дар - за свой счет.
     Однако Турин заметил,  что с Садором стали обходиться  приветливее.
Ему даже поручили сделать новый трон для владыки.

     Однажды, ясным утром месяца  лотрона,  Турин  проснулся  от  пения
труб. Он бросился на улицу, и увидел, что двор полон пеших и конных во-
инов в боевом вооружении. Хурин стоял на крыльце и отдавал приказы. Ту-
рин  узнал,  что  они  выступают сегодня к Барад Эйтель.  Во дворе были
только дружинники и слуги Хурина,  но в поход  отправлялись  все  воины
Дор-ломина.  Часть  войска уже ушла вперед - их вел Хуор,  брат Хурина.
Многие должны были присоединиться к владыке  Дор-ломина  по  дороге  на
большой сбор верховного короля.
     Морвен попрощалась с Хурином. Она не плакала.
     - Я сохраню все, что ты оставляешь на мое попечение, - сказала она,
- то, что есть, и то, что будет.
     - Прощай,  владычица Дор-ломина, - ответил ей Хурин. - Много лет не
ведали мы такой надежды, как ныне. Пусть наш зимний пир будет радостнее
всех предыдущих. а за зимой настанет весна без страхов!
     Он поднял Турина на плечо, и крикнул своим воинам:
     - А ну, покажите наследнику дома Хадора, как сияют ваши мечи!
     Пятьдесят ослепительных клинков взметнулись к небу, и двор огласил-
ся боевым кличем северных аданов:
     - Лахо калад! Дрего морн! Сияй, Свет! Беги, Ночь!
     И вот  Хурин  взметнулся в седло,  и развернулось золотое знамя,  и
трубы запели в утренней тишине. Так уезжал Хурин Талион на битву Нирна-
эт Арноэдиад.
     А Морвен и Турин все стояли на крыльце, пока ветер не донес издале-
ка отзвук трубы - то Хурин в последний раз оглянулся на дом, прежде чем
скрыться за перевалом.

                        Речи Хурина и Моргота.

     Много песен сложено эльфами о Нирнаэт Арноэдиад, во многих предани-
ях  говорится  об этой битве,  битве Бессчетных слез,  где пал Фингон и
увял цвет  эльдаров.  Жизни человеческой не хватит пересказать их все (2) .
Но ныне будет поведано лишь о том,  что случилось с Хурином, сыном Гал-
дора,  владыкой Дор-ломина, после того как близ потока Ривиля взяли его
в плен живым по приказу Моргота и приволокли в Ангбанд.

     Хурина привели к Морготу,  ибо тот вызнал колдовством и через шпио-
нов,  что  Хурин в дружбе с королем Гондолина.  Моргот пытался запугать
Хурина своим ужасным взглядом.  Но Xурин еще не ведал страха, и отвечал
Морготу  с дерзостью.  И Моргот велел заковать его в цепи и подвергнуть
медленной пытке.  Но вскоре он явился к Хурину и предложил,  на  выбор,
либо  отпустить  его  на  все  четыре  стороны,  либо облечь его высшей
властью и чином верховного военачальника Ангбанда,  если только он, Ху-
рин,  выдаст,  где находится крепость Тургона, и все, что ведомо ему из
замыслов короля. Но Хурин Стойкий лишь посмеялся над ним и ответил так:
    - Ты слепец,  Моргот Бауглир,  и навек останешься слеп,  ибо видишь
лишь тьму.  Неведомо тебе, что имеет власть над душами людей, а если бы
ты и знал,  не в твоей власти дать нам то,  чего мы ищем. И лишь глупец
верит посулам Моргота. Ты возьмешь плату, и не сдержишь обещаний. Расс-
кажи я тебе то, о чем ты спрашиваешь - лишь смерть будет мне наградой.
    Тогда Моргот расхохотался и сказал:
    - О, ты еще будешь молить меня о смерти, словно о милости.
    Он отвел Хурина на Хауд-эн-Нирнаэт.  Этот курган тогда  был  только
что построен, и над ним висел тяжелый смрад мертвечины. Моргот поднялся
с Хурином на вершину кургана и велел взглянуть в сторону Хитлума. и по-
думать о жене, о сыне и всех своих родичах.
    - Ведь теперь это моя земля,  и родичи твои в моей власти,  и жизнь
их зависит от моего снисхождения.
    - Ты не ведаешь снисхождения, - ответил Хурин. - Но до Тургона тебе
через моих родичей не добраться - они не знают его тайн.
    Тогда гнев обуял Моргота, и он прошипел:
    - Зато  я  доберусь до тебя,  и твоего проклятого рода,  и воля моя
сломит вас всех, будь вы хоть стальными!
    И он поднял с земли длинный меч,  и сломал его перед лицом  Хурина.
Осколок отлетел и вонзился Хурину в лицо,  но тот не шелохнулся.  Тогда
Моргот протянул могучую длань в сторону Дор-ломина и проклял  Хурина  и
Морвен, и всех их отпрысков, сказав так:
    - Смотри!  Тень моей воли отныне лежит на них, куда бы они ни скры-
лись, и даже на краю света моя ненависть настигнет их.
    - Пустые слова!  - возразил Хурин.  - Ты не можешь видеть их,  и не
можешь  управлять  ими  издалека  - пока ты в этом обличье и правишь на
земле, как видимый владыка, тебе это не под силу.
    - Глупец!  - воскликнул Моргот.  - Глупец,  последний среди  людей,
последнего  из говорящих народов!  Видел ли ты валаров?  Ведома ли тебе
мощь Манве и Варды?  Знаешь ли ты,  как глубоко проницает их мысль? Или
ты надеешься, что они подумают о тебе и смогут защитить тебя издалека?
    - Не знаю, - ответил Хурин. - Может быть, и смогут, если есть на то
их воля. Ибо Верховный владыка не будет повержен, доколе стоит Арда.
    - Ты сказал! - подхватил Моргот. - Верховный владыка - это я, Мель-
кор,  первый и могущественнейший из валаров,  что были до начала Арды и
создали ее. Тень моего замысла лежит на Арде, и все, что в ней, склоня-
ется на мою сторону,  медленно,  но верно. И над всеми, кого ты любишь,
нависнет, подобно грозовой туче Рока, моя воля, и окутает их тяжкой ть-
мой отчаяния.  Всюду,  куда они ни явятся,  пробудится зло.  Что они ни
скажут,  что они ни сделают - все обернется против них. И умрут они без
надежды, проклиная и жизнь, и смерть.
    Но Хурин ответил:
    - Ты забываешь,  с кем говоришь. Наши отцы слышали это от тебя дав-
ным-давно.  Но мы избежали твоей тени. А теперь - теперь мы знаем тебя,
ибо мы видели лица тех,  кто зрел Свет, и внимали голосу беседовавших с
Манве.  Ты был до Арды,  но и другие тоже, и не ты создал ее. И ты - не
самый могучий: ведь ты растратил свою мощь на себя, расточил ее в своей
пустоте. Теперь ты всего лишь беглый раб валаров - и не уйти тебе от их
цепей!
    - Да,  ты выучил свои уроки назубок,  - усмехнулся Моргот. - Но чем
тебе поможет эта ребячья мудрость?  Смотри,  твои учителя все  разбежа-
лись.
    И ответил Хурин:
    - Вот что скажу я тебе напоследок,  раб Моргот - и это я знаю не от
эльдаров,  ибо мудрость эта вложена мне в душу в сей час.  Пусть даже и
Арда, и Менель покорятся твоему владычеству - над людьми ты не властен,
и не будешь властен.  Ибо ты не сможешь преследовать тех,  кто не поко-
рится тебе, за пределами Кругов Мира.
    - Да,  я не стану преследовать их за пределами Кругов Мира, - отве-
тил Моргот. - Не стану, ибо за пределами Кругов Мира - Ничто. Но в Кру-
гах Мира им не скрыться от меня, пока они не уйдут в Ничто.
    - Ты лжешь, - сказал Хурин.
    - Вот увидишь - и признаешь, что я не лгу, - сказал Моргот.
    И он вернулся с Хурином в Ангбанд, и приковал его чарами к каменно-
му сиденью на вершине Тангородрима,  откуда были видны Хитлум на западе
и земли Белерианда на юге. И Моргот встал рядом и снова проклял Хурина,
и наложил на него заклятье,  так что Хурин не мог ни уйти, ни  умереть,
пока сам Моргот не освободит его.
    - Сиди здесь, - сказал Моргот, - и смотри  на земли, где горе и от-
чаяние поразят тех,  кого ты отдал мне во власть. Ибо ты осмелился сме-
яться надо мной,  ты усомнился в могуществе Мелькора, Владыки судеб Ар-
ды.  Отныне моими глазами будешь ты видеть,  моими ушами будешь ты слы-
шать, и ничто не укроется от тебя.

                      Турин покидает родной дом.

    В Бретиль вернулись лишь трое - они шли через Таур-ну-Фуин, и стра-
шен был их путь. Глорэдель, дочь Хадора, узнав о смерти Халдора, умерла
от горя.
    В Дор-ломин не пришло никаких вестей.  Риан,  жена Хурина, потеряла
рассудок и бежала в глушь,  но Серые эльфы с холмов Митрима приютили ее
и позаботились о ее сыне,  младенце Туоре.  А сама Риан  пришла  к  Ха-
уд-эн-Нирнаэт, легла ничком и умерла.
    Морвен Эледвен жила в Хитлуме и страдала молча.  Ее сыну Турину шел
всего лишь девятый год,  и Морвен ждала еще одного ребенка. Тяжкой была
ее жизнь. Хитлум наводнили вастаки. Они жестоко преследовали людей дома
Хадора,  отнимали у них последнее добро и обращали их в  рабство.  Всех
слуг Хурина,  кто был годен хоть к какой-то работе, угнали в плен, даже
детей,  а стариков перебили или выгнали в глушь умирать от  голода.  Но
посягнуть  на  владычицу  Дор-ломина или нарушить неприкосновенность ее
жилища вастаки еще не смели:  среди них  разнесся  слух,  будто  она  -
страшная ведьма, и водит дружбу с белыми призраками - так вастаки звали
эльфов. Они  ненавидели этот народ,  но боялись его еще больше (3) .  Из-за
этого они старались держаться подальше от гор - в  горах,  особенно  на
юге,  нашло убежище немало эльдаров. Так что вастаки, разорив и разгра-
бив южные земли,  отступили на север.  А дом Хурина был на  юго-востоке
Дор-ломина,  вблизи гор - Нен Лалайт брал начало в источнике у подножия
Амон Дартир,по склону которой шла узкая  тропа.  Этой  тропой  отважный
путник мог перевалить через Эред Ветрин и выйти в Белерианд,  к истокам
Глитуи. Ни вастаки, ни сам Моргот не ведали еще об этой тропе, ибо весь
тот край был недоступен Морготу,  пока стоял дом Финголфина, и никто из
прислужников Врага не бывал в тех местах.  Моргот был уверен,  что Эред
Ветрин  станет  неприступной  преградой и для беженцев с севера,  и для
подмоги с юга - чрез Эред Ветрин и в самом деле не было  другой  дороги
от топей Серех до прохода в Невраст далеко на западе.
    Так и вышло, что после первых набегов Морвен оставили в покое. Но в
окрестных лесах бродили недобрые люди, и выходить за околицу было небе-
зопасно.  В доме Морвен нашли убежище Садор-столяр и еще несколько ста-
риков и старух.  Турина держали взаперти,  и за ограду не выпускали. Но
хозяйство Хурина вскоре пришло в упадок и, хотя Морвен работала за тро-
их,  ей  пришлось бы голодать,  если бы не Аэрин,  родственница Хурина.
Один из вастаков,  Бродда, насильно взял Аэрин в жены. Она тайком помо-
гала Морвен.  Горьким казался Морвен дареный хлеб, но она принимала ми-
лостыню ради Турина и своего нерожденного дитяти;  к тому же,  говорила
она,  это лишь часть того,  что у нее украли - ведь это Бродда захватил
слуг, скот и прочее добро Хурина, и отправил все это в свой дом. Бродда
был не робкого десятка,  но до того,  как его народ пришел в Хитлум,  с
ним мало считались.  Поэтому он хотел разбогатеть и  охотно  брал  себе
земли,  от  которых отказывались другие вастаки.  Бродда один раз видел
Морвен, когда ездил грабить ее дом, и она нагнала на него страху - вас-
так решил, что заглянул в горящие глаза белого призрака, и ужасно испу-
гался,  что Морвен наведет на него порчу. Поэтому он не решился разгра-
бить ее дом и не нашел Турина - а не то недолго бы прожил наследник ис-
тинного владыки.
    Бродда обратил в рабство всех "соломенных голов" (так звал он народ
Хурина), и заставил их выстроить ему деревянный замок, к северу от дома
Хурина.  Рабов он держал за оградой под открытым небом,  как скотину  в
загоне, но стерегли их плохо, и те, кого еще не успели запугать, часто,
рискуя собой,  помогали владычице Дор-ломина. Они тайно доставляли Мор-
вен новости,  хотя и мало было ей радости в тех вестях. Но Аэрин Бродда
взял в жены,  а не в наложницы - у вастаков было мало женщин, и ни одна
из  них  не  могла  сравниться с дочерьми аданов,  а Бродда рассчитывал
стать владыкой этого края и оставить после себя наследника.
    Морвен редко говорила с Турином о том,  что случилось,  и что может
случиться в будущем,  а тревожить ее расспросами мальчик боялся.  Когда
вастаки впервые вторглись в Дор-ломин, он спросил у матери:
    - А когда отец вернется и прогонит этих мерзких ворюг? Почему он не
приходит?
    - Не знаю,  - ответила Морвен. - Быть может, он убит, быть может, в
плену,  а может, блуждает где-то в дальних краях и не может вернуться -
ведь кругом столько врагов.
    - Наверно,  его  убили,  -  сказал Турин - перед матерью он сдержал
слезы, - если бы он был жив, никто не смог бы удержать его.
+   - Думается мне, что все это неправда, сын мой, - ответила Морвен.

    Время шло,  и  Морвен все больше тревожилась за Турина,  наследника
Дор-ломина и Ладроса - ведь лучшее, что ждало его в ближайшем будущем -
это рабство у вастаков.  И вспомнила она свой разговор с Хурином, и об-
ратилась мыслями к Дориату.  Она наконец решилась втайне отослать  туда
Турина и просить короля Тингола приютить мальчика.  Размышляя над этим,
она все время слышала голос Хурина:  "Уходи скорее! Не жди меня!" Но ей
подходит время рожать, а ? дорога трудна и опасна, [чем дальше, тем ху-
же.] И в сердце Морвен,  помимо ее воли, все еще таилась обманчивая на-
дежда:  в  глубине души она чуяла,  что Хурин жив,  и бессонными ночами
ждала,  ждала услышать его шаги,  а задремав,  просыпалась - ей мерещи-
лось, будто во дворе заржал Аррох, конь Хурина. И, наконец, хотя Морвен
была не против,  чтобы сына ее воспитали в чужом доме,  по  обычаю  тех
времен,  ей самой гордость еще не позволяла жить на чужих хлебах, пусть
даже у короля.  И потому она заставила утихнуть голос Хурина - или  па-
мять о нем. И так сплелась первая нить судьбы Турина.

    Когда Морвен решилась наконец отправить сына,  Год скорби уже  бли-
зился  к  концу - наступила осень.  Поэтому Морвен торопилась исполнить
задуманное:  дороги скоро станут непроходимыми, а до весны Турина могут
отнять  у нее.  По лесу бродили вастаки и вынюхивали,  что происходит в
доме. Поэтому однажды Морвен неожиданно сказала Турину:
    - Отец не возвращается.  Значит, ты должен уйти отсюда, и как можно
скорее. Он так хотел.
    - Уйти? - воскликнул Турин. - Но куда же мы пойдем? За Горы?
    - Да, - ответила Морвен. - За Горы, на юг. Может быть, там еще мож-
но спастись. Но я не говорила "мы", сын мой. Тебе нужно уйти, а я долж-
на остаться.
    - Я не могу один!  - воскликнул Турин.  - Я не оставлю тебя! Почему
нам не уйти вместе?
    - Я не могу,  - ответила Морвен. - Но ты не один пойдешь. Я пошлю с
тобой Гетрона, а может, и Гритнира тоже.
    - А Лабадала? - спросил Турин.
    - Нет,  - сказала Морвен.  - Садор хромой, а дорога трудная. Ты мой
сын,  и дни теперь жестокие, так что скажу прямо: ты можешь погибнуть в
пути.  Зима близко.  Но если ты останешься, случится худшее: ты станешь
рабом.  Если хочешь вырасти мужчиной,  если хочешь дожить до лет  воина
- наберись мужества, и сделай, как я сказала.
    - Но с тобой же останется только Садор, и слепой Рагнир, и старухи!
- сказал Турин.  - Отец же сказал,  что я наследник Хадора! А наследник
должен остаться в доме Хадора и защищать его.  Вот теперь я жалею,  что
отдал нож!
    - Наследник должен бы остаться,  но не может, - возразила Морвен. -
Но когда-нибудь он вернется. Мужайся! Я приду к тебе, если станет хуже.
Если смогу.
    - Но как же ты найдешь меня в глуши?! - воскликнул Турин; и, не вы-
держав, вдруг разрыдался.
    - Будешь хныкать - враги тебя найдут,  а не я, - отрезала Морвен. -
Но я знаю,  где тебя искать - если ты доберешься туда и останешься там.
Я постараюсь прийти туда, если смогу. Я посылаю тебя в Дориат, к королю
Тинголу. Не лучше ли быть гостем короля, чем рабом?
    - Не знаю, - всхлипнул Турин. - Я не знаю, что такое раб.
    - Я затем и отсылаю тебя, чтобы ты не знал этого, - сказала Морвен.
    Она поставила Турина перед собой и  долго  смотрела  ему  в  глаза,
словно пыталась разгадать какую-то загадку.
    - Тяжело,  Турин,  тяжело,  сынок,  - произнесла она наконец.  - Не
только тебе тяжело.  Трудно мне решать,  что делать в эти злые времена.
Но я поступаю так,  как считаю правильным - а иначе разве рассталась бы
я с тем, что мне дороже всего на свете?
    И они больше не говорили об этом.  Турин расстался с матерью в горе
и недоумении.  Утром он побежал к Садору. Садор колол лучину на растоп-
ку. Дров у них было мало - они боялись уходить далеко от дома. И теперь
Садор стоял,  опершись на клюку, и смотрел на недоделанный трон Хурина,
задвинутый в угол.
    - Придется и его пустить на дрова, - сказал он. - Теперь приходится
думать лишь о самом насущном.
    - Не надо,  не ломай его пока,  - попросил Турин. - Может, отец еще
вернется - он обрадуется,  когда увидит, что ты сделал, пока его не бы-
ло.
    - Пустая надежда хуже страха,  - сказал Садор. - Надеждами зимой не
согреешься.
    Он погладил резную спинку, и вздохнул.
    - Зря только время тратил,  - сказал он. - Правда, не могу сказать,
что  провел  его плохо.  Но такие безделушки недолговечны.  Видно,  вся
польза от них - что делать их радостно.  Так что, пожалуй, верну я тебе
твой подарок.
    Турин протянул руку, но тут же отдернул.
    - Мужи не берут обратно своих даров.
    - Но ведь он же мой? - спросил Садор. - Разве я не могу отдать его,
кому захочу?
    - Можешь,  - ответил Турин,  - но только не мне. А потом, почему ты
хочешь его отдать?
    - Мало надежды, что он пригодится мне для достойного дела, - вздох-
нул Садор. - Теперь Лабадала ждет лишь рабская работа.
    - А что такое раб? - спросил Турин.
    - Раб - это бывший человек.  С ним обращаются, как со скотиной. Его
кормят, только чтобы он не умер, живет он только затем, чтобы работать,
а работает только под страхом побоев или смерти. А эти головорезы - они
могут  избить или убить просто для забавы.  Я слышал,  что они отбирают
самых быстроногих юношей и травят их собаками.  Да, они лучше учились у
орков, чем мы - у Дивного народа.
    - Теперь я понимаю, - сказал Турин.
    - То-то и горе, что тебе приходится понимать такие вещи - в твои-то
годы, - сказал Садор. Тут он заметил изменившееся лицо Турина.
    - Что ты понимаешь?
    - Почему мама отсылает меня,  - ответил Турин, и глаза его наполни-
лись слезами.
    - А-а,  вот оно что! - кивнул Садор. - Чего же она ждала-то? - про-
бормотал он себе под нос. Но вслух сказал:
    - По-моему,  плакать тут не о чем.  Только больше не рассказывай  о
том, что задумала твоя мать - ни Лабадалу, ни кому другому. В наше вре-
мя и у стен бывают уши, и это не уши друзей.
    - Но мне же надо поговорить с кем-нибудь!  - воскликнул Турин.  - Я
тебе всегда все рассказывал.  Я не хочу уходить от тебя,  Лабадал. И из
дома, от мамы не хочу уходить.
    - Но если ты останешься, - возразил Садор, - дому Хадора скоро при-
дет конец - теперь ты,  наверно, понимаешь это? Лабадал не хочет, чтобы
ты уходил.  Но Садор,  слуга Хурина,  будет рад знать,  что вастакам не
добраться до сына Хурина.  Ну-ну,  ничего не поделаешь, приходится про-
щаться. Может, возьмешь мой нож на память?
    - Нет!  - сказал Турин. - Мама посылает меня к эльфам, к королю До-
риата.  Там мне другой нож дадут,  такой же.  А тебе, Лабадал, я ничего
прислать не смогу. Я буду далеко, и совсем-совсем один.
    И Турин разрыдался. Но Садор сказал ему:
    - Это что такое? Разве это сын Хурина? Я слышал, как сын Хурина од-
нажды сказал: "Когда я стану большой, я пойду служить эльфийскому коро-
лю".
    Тогда Турин вытер слезы и сказал:
    - Хорошо.  Раз сын Хурина так сказал,  он должен сдержать слово.  Я
пойду.  Только почему-то, когда я говорю, что сделаю то-то и то-то, по-
том все выходит совсем не так, как я думал. Мне теперь не хочется идти.
Я постараюсь больше не говорить таких вещей.
    - Да,  так будет лучше, - сказал Садор. - Все так учат, но мало кто
так поступает. Не загадывай вперед. Нынешнего дня больше  чем достаточ-
но.
    И вот Турина собрали в дорогу. Он простился с матерью и втайне отп-
равился в путь с двумя провожатыми. Но когда спутники Турина велели ему
взглянуть в последний раз на дом отца своего, боль расставания пронзила
Турина, словно острый меч, и мальчик вскричал:
    - Морвен, Морвен, когда же я увижусь с тобой!
    А Морвен стояла на пороге,  и когда лесное эхо донесло до нее  крик
сына, она так вцепилась в дверной косяк, что кровь брызнула из-под ног-
тей. То было первое горе Турина.
    В начале  следующего  года Морвен родила девочку и дала ей имя Ниэ-
нор,  что значит Скорбь.  Но когда это случилось, Турин был уже далеко.
Долог и мучителен был его путь, ибо земли те уже попали под владычество
Моргота.  Но провожатые Турина,  Гетрон и Гритнир,  хотя  молодость  их
пришлась на дни Хадора и теперь они были стары,  состарившись, не утра-
тили отваги,  и хорошо знали дорогу,  ибо в былые времена немало  пост-
ранствовали по Белерианду. И так, ведомые судьбой и собственным мужест-
вом,  они перевалили через Тенистые горы,  спустились в долину Сириона,
прошли Бретильский лес и,  наконец, усталые и измученные, достигли гра-
ниц Дориата.  Но здесь их опутали чары королевы,  и странники  заблуди-
лись.  Долго скитались они по дремучему лесу без путей и дорог, и вот у
них вышли все припасы.  Они были близки к смерти, ибо с Севера надвига-
лась суровая зима;  но не столь легка была судьба Турина. Когда путники
совсем уже отчаялись,  вдали вдруг раздалось пение рога. То Белег Могу-
чий лук, первый из охотников тех времен, живший вблизи рубежей Дориата,
травил дичь в приграничных лесах. Он услышал крики путников, и поспешил
на помощь. Белег накормил и напоил их, а потом спросил, кто они и отку-
да. Услышав ответ, Белег проникся изумлением и жалостью. Турин ему пон-
равился - мальчик красотой пошел в мать, а глаза у него были отцовские,
и он был силен и крепок.
    - Чего же ты хочешь от Тингола? - спросил Белег мальчика.
    - Мне хотелось бы стать его дружинником. Я хочу воевать с Морготом,
чтобы отомстить за отца.
    - Очень может быть,  что твое желание исполнится,  когда ты подрас-
тешь,  - сказал Белег. - Ты еще мал, но уже теперь видно, что ты будешь
могучим воином,  достойным сыном Хурина Стойкого,  если только это воз-
можно.
    Ибо имя Хурина чтили во всех землях эльфов.  Поэтому  Белег  с  ра-
достью согласился проводить странников. Он отвел их в дом, где жил тог-
да с другими охотниками,  и отправил гонца в Менегрот.  Когда  посланец
принес  ответ,  что  Тингол и Мелиан согласны принять сына Хурина и его
спутников, Белег тайными тропами отвел их в Сокрытое королевство.
    И вот Турин вышел к большому мосту через Эсгалдуин и переступил по-
рог чертогов Тингола.  Еще дитя,  узрел он чудеса Менегрота, невиданные
никем из смертных, кроме одного только Берена. И Гетрон поведал Тинголу
и Мелиан просьбу Морвен; и Тингол принял их ласково, и в память о Хури-
не,  отважнейшем ? из людей, и родиче его [своем?] Берене взял Турина к
себе на колени. И те, кто видел это, немало дивились, ибо это означало,
что Тингол усыновляет Турина, а в те времена не было принято, чтобы ко-
роли  усыновляли  чьих  бы то ни было детей,  и с тех пор не случалось,
чтобы эльфийский владыка усыновил человека. И сказал Тингол Турину:
    - Отныне это твой дом,  сын Хурина,  и ты всегда будешь мне  сыном,
хотя ты и человек. Мудрость обретешь ты, неведомую прочим смертным, и в
руки тебе вложат оружие эльфов.  Быть может.  наступит время,  когда ты
вновь обретешь земли твоих отцов в Хитлуме;  но до тех пор живи здесь в
любви и мире.

    Так Турин стал жить в Дориате.  С ним ненадолго остались и его про-
вожатые,  Гетрон и Гритнир.  Но они торопились вернуться в Дор-ломин, к
своей госпоже. Однако Гритнира одолели старость и болезни, и он остался
при Турине до самой смерти. А Гетрон отправился в обратный путь, и Тин-
гол снарядил с ним отряд эльфов,  и они несли Морвен послание от Тинго-
ла.  И вот наконец достигли они дома Хурина.  Когда Морвен узнала,  что
Турина с почетом приняли во дворце Тингола,  на сердце у нее полегчало.
Эльфы привезли ей от Мелиан богатые дары и  приглашение  отправиться  в
Дориат вместе с воинами Тингола. Ибо Мелиан была мудра и предвидела бу-
дущее, и надеялась, что так удастся расстроить злой замысел Моргота. Но
гордость и надежда все еще не дозволяли Морвен покинуть свой дом; к то-
му же Ниэнор была еще грудным младенцем.  Поэтому Морвен  поблагодарила
дориатских эльфов, но отклонила приглашение. Скрывая свою бедность, она
одарила посланцев последними золотыми вещами,  что оставались у нее,  и
отправила с ними Тинголу Шлем Хадора.
    А Турин все ждал, когда же вернутся посланцы; и когда они приехали,
он убежал в лес и долго плакал: он знал о приглашении Мелиан, и надеял-
ся, что Морвен приедет. То было второе горе Турина.
    Когда Мелиан  услышала  ответ Морвен,  она сильно опечалилась,  ибо
угадала мысли Морвен. И поняла Мелиан, что судьбы, предвиденной ею, так
просто не избегнуть.
    Шлем Хадора вручили Тинголу. Шлем тот был выкован из серебристо-се-
рой стали, украшен золотом и исписан рунами победы. Великая сила была в
том шлеме,  ибо владелец его мог не страшиться ни ран, ни смерти: любой
меч ломался об этот шлем,  любая стрела отлетала в сторону. Выковал его
Тэльхар,  прославленный мастер из Ногрода.  Забрало шлема было устроено
как те пластины, которыми гномы защищали глаза, работая у горна, и лицо
того,  на ком был этот шлем, наводило ужас на врагов, и притом было на-
дежно защищено от стрел и пламени. На верхушке шлема, как вызов врагам,
красовалась  золотая  драконья  голова - этот шлем сделали вскоре после
того, как дракон Глаурунг впервые выполз из врат Моргота. Часто надевал
этот шлем в битву Хадор, а после него - Галдор, и радовалось сердце во-
инов Хитлума,  когда они видели Золотого Дракона на поле боя, и кричали
они:
    - Дракон Дор-ломина достойней золотого змея Ангбанда!
    Но шлем тот был создан не для людей,  а для Азагхала, владыки Беле-
госта, убитого Глаурунгом в Год Скорби (4) .  Азагхал отдал его Маэдросу, в
благодарность за то,  что тот спас его жизнь и имущество, когда Азагхал
попал в оркскую засаду на Гномьей дороге в восточном Белерианде (5) . Маэд-
рос же послал его в дар Фингону, с которым они часто обменивались дара-
ми,  в память о том,  как Фингон загнал Глаурунга в Ангбанд. Но во всем
Хитлуме нашлось лишь два воина,  которым было по  силам  носить  гномий
шлем  -  Хадор  и сын его Галдор.  И потому,  когда Хадор стал владыкой
Дор-ломина,  Фингон вручил шлем ему.  По несчастью,  вышло так,  что на
Галдоре не было этого шлема в тот день, когда он защищал Эйтель Сирион,
ибо враг напал внезапно,  и Галдор выбежал на стену с обнаженной  голо-
вой,  и  в глаз ему попала оркская стрела.  Но для Хурина Драконий шлем
был слишком тяжел, и он не хотел его носить, говоря:
    - Я предпочитаю встречать врага с открытым лицом.
    Но он считал этот