ЦЕПЬ В СКАЛЕ

   Когда вертолет дернуло, качнуло и повело, он сразу понял, что произошло. Пилот обернулся и прокричал несколько слов, обращаясь к нему. Молодой журналист не расслышал, что именно он сказал. Да уже было и незачем. Он должен был знать наперед, что боевики не дадут информации, которую он имел при себе, покинуть пределы Чечни.
   Засосало под ложечкой. Через окно вертолета было видно, что машина несется на скалы. Пилот снова сказал что-то, и на этот раз журналист его понял. Невольно он усмехнулся. Сколько бы ни было в русском языке слов, чтобы описать создавшуюся ситуацию -- катастрофа, авария, гибель, крушение -- ничего точнее и метче короткого слова "пиздец" придумать было нельзя.
   Перед глазами мелькнул край ущелья, вертолет ударился о каменную стену и отскочил от нее. Журналист зажмурил глаза. Удара о землю он не почувствовал. Это действительно был пиздец.

   2

   Холод, пронизывающий холод привел его в чувство. Молодой человек лежал на каменистой земле неподалеку от разбитого вертолета, куда, вероятно, был выброшен ударом. С трудом он сел и попытался подняться на ноги. Боль в вывихнутой или сломанной лодыжке заставила его взвыть.
   -- Придется передвигаться на четвереньках, -- сказал Журналист сам себе и принял должную позу. Каждый раз, когда он опирался на правое колено, стрела боли пронизывала его ногу снизу вверх. Он пополз к вертолету, сминая на своем пути какие-то незнакомые, черные цветы.
   Пилот сидел, согнувшись в своем кресле. Тот же удар, что выкинул из кабины Журналиста, разбил голову Пилота о приборную доску.
   Зубы Журналиста стучали друг о друга. Он подтянулся к борту вертолета и забрался внутрь. Схватив аптечку, он жадно, точно изголодавшийся зверь, заглотил несколько обезболивающих таблеток, и устало опустился на пол. Укрывшись куском брезента, покрывавшего ящики, сложенные к дальней стене кабины вертолета, и прислонившись к спинке кресла, он закрыл глаза.
   Часа два или три Журналист провел в мучительном сне, из которого его вырывала то боль в ноге, то холод, то твердый пол вертолета. Несмотря на это, сон помог. Когда молодой человек проснулся, солнце уже взошло над ущельем. Было заметно теплее. Осторожно, стараясь не ступать на больную ногу, он вышел из вертолета и осмотрелся.
   Ущелье было узким, с почти что отвесными стенами. С одной стороны стена образовывала что-то вроде каменного карниза. Выхода из ущелья не было.

   3

   Журналист возблагодарил Бога за то, что в ящиках, погруженных в вертолет, оказались консервы. Рация в вертолете не работала. Единственной его надеждой было то, что он протянет до прихода российских войск. Они должны были искать пропавший вертолет. Если, конечно, его сначала не найдут чеченцы. Если к этому ущелью вообще возможно подобраться сверху. Еще одну вещь заметил он: если крикнуть погромче, ущелье работало совсем, как горное эхо в песне Высоцкого -- "усилит и бережно в руки своих донесет". Он молился, чтобы это были свои.
   На второй день ему стало настолько лучше, что он смог похоронить Пилота. Он затолкал тело в щель между скалами и навалил сверху камней. Креста он ставить не стал -- доски от ящиков нужны были ему для маленького костерка, который он разводил каждую ночь, когда становилось особенно холодно.
   В эту ночь ему приснился стонущий великан, стоящий на каменном карнизе. У великана было лицо Пилота.

   4

   Весь третий день шел дождь и Журналист не высовывал носа из вертолета. Он сидел в том самом кресле, из которого был выкинут при падении и рассматривал стену ущелья, раздумывая, не сможет ли он подняться на нее, когда пройдет растяжение -- по тому, как быстро пришло облегчение, он заключил, что это не был ни перелом, ни вывих.
   Что-то виднелось там, на карнизе. Что-то, тускло поблескивающее под струями дождя. Как он ни старался, он не мог различить, что это было.
   Ночью Журналист почти не спал. Дождь барабанил по крыше вертолета. Было холодно и сыро. Не в состоянии разжечь костра, он пообедал холодной тушенкой из банки. Только утром, когда дождь перестал и вышло солнце, молодой человек выбрался из вертолета посмотреть, что же такое виднелось на скале.
   Осторожно ступая по размытой дождем земле, он подошел к стене ущелья. Странные, никогда прежде, ни на Кавказе, ни гделибо в России им не виданные черные цветы словно повеселели после дождя, стали более заметными. Мимолетный взгляд под ноги заставил его застыть на месте. Наполовину вымытый из каменистой почвы, на него уставился пустыми глазницами человеческий череп размером с крупный арбуз.
   Невольно Журналист отпрянул. Больная нога подвернулась под ним. Он отступил на шаг, стараясь удержать равновесие, и попал ногой в щель между двумя камнями.
   -- На этот раз перелом, -- подумал он, падая. Ему показалось, что он услышал хруст ломаемой кости. За миг до того, как белая вспышка боли отправила его за грань сознания, он успел-таки разглядеть, что поблескивало вверху, на стене ущелья.
   Это была цепь.

   5

   ... Они брели по каменным уступам, спускаясь вниз с края ущелья. Первым шел человек -- нет, не человек, существо. Никто, в ком было три с половиной метра роста не мог называться человеком. Руки великана были связаны за спиной, на шее блестел ошейник. Он был гол, если не считать тряпки на бедрах.
   Двое, что шагали за ним, наводили ужас. Чуть ниже его, всего около трех метров, они, казалось, воплощали в себе всю жестокость ничем не ограниченной, разнузданной силы. Странные не то мундиры, не то доспехи оставляли открытыми их огромные, налитые мускулами, как у героев плохих американских комиксов, руки. Ремни, охватывавшие могучие, слоновьи торсы, несли странное, ни на что не похожее оружие. Лица их были почти что совершенно одинаковыми. Сказать, к какой расе они принадлежали, было невозможно.
   То, что шагало, волоча ногу, вслед за ними, уж точно не принадлежало ни к одной из человеческих рас. Сутулая, сгорбленная фигура, чуть уступала в росте двум конвоирам, но выпрямившись, оказалась бы, вероятно, выше, чем первый великан. Все тело чудовища было покрыто редкой черной шерстью; лицо его представляло собой жуткую смесь человеческого лица с мордой гориллы. Одето оно было в длинный кожаный передник. В руках создания был какой-то не то чемодан, не то ящик.
   Дойдя до карниза, пленный гигант остановился.
   -- Это здесь? -- спросил он бесстрастно.
   -- Это здесь, -- ответил один из стражников и обратился к обзьяноподобному великану, -- Приступай.
   Хромое чудище поставило ящик на карниз и извлекло оттуда короткую, толстую цепь.
   -- Я не хочу этого делать, -- прорычало оно, -- Меня заставляют. Зачем, зачем, друг мой, ты нарушил закон?
   -- Это был злой, жестокий, предательский закон, -- так же бесстрастно ответил пленник. Он слегка поморщился, когда волосатый приладил цепь к его ошейнику и ударами какого-то странного молота стал вбивать верхний конец цепи в скалу над его головой, -- Я увидел, что мы не можем больше обеспечивать людям эффективную защиту от демонов. Люди могут обращаться с нашим оружием. Они храбры и воинственны, они смогут противостоять напору воинов Внешнего Мрака.
   -- Люди действительно храбры и воинственны, -- раздался холодный голос одного из стражников, -- а как они умеют обращаться с нашим оружием, показывает пример безумца Фа.
   -- Фа эд-Дон уничтожил больше демонов, чем когда-либо было убито в одной битве за несколько сот лет, -- рявкнул волосатый.
   -- Молчи и делай свою работу, кузнец, -- оборвал его второй стражник. Первый продолжал все с той же презрительной гримасой на лице:
   -- Ты сам не понимаешь, что ты сделал. Демоны вымирают. Резкое повышение их активности -- это всего лишь предсмертные судороги. Когда они исчезнут с лица земли, против кого обратят люди свое новое оружие? Ты не знаешь людей так, как знаю их я, безумец. Они истребят друг друга.
   -- Ты неправ, -- голос великана был чуть сдавлен из-за плотно прилегавшего к кадыку ошейника, -- в людях живет страх перед огнем богов. Когда исчезнут демоны, они уничтожат или спрячут оружие, и наложат тяжкие табу и гейсы на само упоминание о нем. Я знаю людей.
   -- Быть может, ты прав, -- произнес стражник, отодвигаясь в сторону от того места, где сутулый кузнец приковывал к скале руку великана, -- но в их умах навсегда засядет знак равенства между могуществом и оружием. И когда забудутся табу и гейсы, они вновь откроют потайные склепы, где спрятан огонь богов. Или это, или они создадут какое-то подобие его сами. Память поколений сохраняется навсегда.
   -- Говори, что тебе угодно. Сила на твоей стороне. Однако уже сейчас принц юго-востока летит войной на короля демонов, и сокрушительные стрелы огненной астра-видьи уже нацелены в сердце его островной столицы. -- голос прикованного уже не был бесстрастен: безумие и злорадство, смешанные с восторгом и гордостью, звучали в нем.
   -- Нет уж, -- ухмыльнулся стражник, -- теперь ты говори, что тебе угодно. Никто, кроме стервятников, тебя не услышит. Ты будешь стоять здесь до тех пор, пока они не сгложут тебя живьем. А если они найдут, что твоя плоть слишком воняет дымом сожженных городов, ты будешь стоять здесь до конца времен.
   Прикованный плюнул. Не ответив ни слова на мольбы о прощении сгорбленного кузнеца, он выпрямился, прислонившись затылком к каменной стене.
   Боль пульсировала вверх по ноге, отдаваясь в голове и сердце. Черная пелена застилала бредовые видения Журналиста% то и дело в глазах
   его темнело совершенно. Время от времени он ловил на себе тяжелый, сострадающий взгляд прикованного великана.
   В очередной раз Журналиста привело в себя хлопанье крыльев. Крупный стервятник присел, словно попугай на жердочку, на цепь, идущую поперек туловища пленника. Тот спал, свесив голову на грудь, настолько, насколько позволял ошейник. Журналист видел, как птица глянула, склонив голову набок, на мерно двигавшуюся в такт дыханию плоть -- и ударила острым, как ледоруб, крючковатым клювом.
   Крик великана заставил несколько камней скатиться с края ущелья. На том месте, куда упали капли его крови, поднялся и расцвел черный цветок.
   Невозмутимый стервятник дернул шеей и в несколько судорожных движений головы проглотил кусочек алого, дымящегося на холодном воздухе мяса.

   6

   Время текло, скрытое пеленой боли и бреда. Журналист медленно умирал от голода и лихорадки. В бреду он видел, как умер
   огромный пленник, заклеванный заживо птицами. Страшное зловоние его гниющих внутренностей на земле заставило бы Журналиста вырвать, не будь его желудок пуст. Но стервятники и неизвестно откуда взявшаяся парочка шакалов скоро подобрали и это. Вот и громадный череп, чисто, добела, обклеванный воронами, скатился с карниза и упал туда, где Журналист впервые увидел его.
   Он не замечал, как проходили дни, и проходили ли вообще. Он не понимал, где, когда, в какой эпохе находится, что, собственно, произошло с ним. Он с нетерпением ждал смерти.
   Но когда два шакала, решившие закусить вонючие кишки свежим Журналистом, двинулись вперед, древний страх смерти взял свое. Несмотря на боль, он зашарил по земле в поисках камней и отбивался от двух пожирателей падали так, точно они были воинами Внешнего Мрака.
   Одна из тварей, напоминавшая тощую дворнягу, вцепилась ему в икру здоровой ноги. С криком молодой человек дернулся вперед, и его рука встретилась с чем-то округлым и гладким.
   Лобастый, мудрый череп великана обжег его, как раскаленная сковорода. В следующее мгновение Журналист почувствовал, как в его тело вливается чудовищная жизненная сила. Боль прошла. С каким-то хрустом шевельнулась сломанная кость и срослась. Свежий шакалий укус на ноге зажил. Даже есть и пить не хотелось.
   С самым отборным армейским матом Журналист вскочил на ноги и пнул ближайшего шакала так, что тварь перевернулась в воздухе, упала на камни и отскочила в сторону.
   Прогнав обоих шакалов -- теперь в дальнем конце ущелья виднелся выход -- Журналист снова огляделся вокруг.
   Вертолета больше нигде не было, могилы Пилота -- тоже. Цепи были отчетливо видны над карнизом, и кости великана валялись под ним. Черных цветов было заметно меньше. Даже воздух был другой -- как бы чище.
   Что бы ни произошло, информация уже никогда не дойдет до Москвы, а это значит... Журналист вдруг вспомнил, о чем разговаривал слоноподобный стражник с прикованным пленником, и застонал.
   Таинственный козырь нового лидера чеченских повстанцев, известного только под кличкой "Шамиль", был вовсе не ракетой с ядерной боеголовкой, похищенной у украинской армии, как предполагал Журналист раньше, за неимением лучшей версии. Нет, то, что было скрыто под тремя слоями брезента в секретном горном лагере, являлось "огнем богов", ибо ничем другим больше быть не могло. А это значит, что сокрушающие стрелы огненной астра-видьи, чем бы они не были, могли уже быть направлены -- на Буденновск ли, на какой другой город. И поскольку ни табу, ни гейсы не остановят безрассудно-отважных горцев, удар будет нанесен. И тогда уже Президент не сможет удержать ярости народа. И белое солнце взойдет над Чечней, превращая Северный Кавказ в радиоактивную пустыню. И мусульманские республики, подстрекаемые коварными южными соседями, пойдут на священный джихад против России. А что будет потом...
   Журналист закинул голову и завыл от одиночества, горя и бессильной ярости.

   7

   Двенадцативесельный, ярко раскрашенный деревянный корабль скользил по волнам Негостеприимного Моря. Яркое солнце светило с чисто-голубых небес, но здесь, на севере, было все
   равно холоднее, чем дома. Когда тоскливый вой раздался над морем, Тесей, сидевший на руле, вздрогнул и опасливо взглянул вверх -- он помнил скрежещущие стоны гарпий.
   -- Слышите? -- обратился Ясон Эсонид к своим спутникам, -- это кричит в невыносимой муке великий титан Прометей.

   КОНЕЦ